Как бы там ни было, ВМС выиграли для режима кусочек британской территории. На исходе 1976 г. примерно пятьдесят человек «технического персонала» высадились на Южном Туле в группе Южных Сандвичевых островов. Акция прошла без привлечения какого‑то публичного внимания – первоначально Аргентина и вовсе все отрицала. Первые данные поступили от радиолюбителей с Фолклендских островов. По крайней мере, одной реакцией на занятие Южного Туле стала реализация принятого годом раньше решения британцев отвести из Южной Атлантики корабль ледовой разведки «Эндьюранс». Судно олицетворяло собой последний фрагмент присутствия британцев на море в Антарктике, и отзыв его ясно сигнализировал о снижении стремления Британии и дальше держаться своих владений в данном регионе. (В дальнейшем Министерство иностранных дел отстояло «Эндьюранс», но в 1981 г. он вновь очутился под угрозой.) Когда в мае 1978 г. (более года спустя) об оккупации Южного Туле узнали, наконец, в палате общин, правительство Каллагэна заявило об отказе им от предложения послать контингент морских пехотинцев для взятия острова под контроль.
Вторично после принятия резолюции ООН британское правительство получало официальную индульгенцию на прекращение переговоров по Фолклендским островам. За истекшие два года аргентинцы нарушали Соглашение по коммуникациям, открывали огонь по британскому кораблю, в одностороннем порядке прерывали отношения на уровне обмена посольствами и вторгались на британские территории. Джеймс Каллагэн встретил бы поддержку как у себя в парламенте, так и в ООН, реши он предпринять меры в отношении хунты. Достаточно было послать против аргентинцев на острове Южный Туле парочку фрегатов. Никто бы и слова не сказал.
Вместо того в феврале 1977 г. министр иностранных дел, Энтони Кросленд, предпочел дать в палате общин официальный ответ на доклад Шэклтона. Толкование было своеобразным. Министр привлек внимание «к перспективе воплощения там громадных потенциальных ожиданий», в особенности касательно рыбного промысла и разведки нефти. Как бы там ни было, доклад Шэклтона подразумевал, что получение всех этих дивидендов зависело от Британии, точнее от ее «готовности к экономическому сотрудничеству с Аргентиной». Тут Кросленд, совер‑шая этакий смысловой прыжок, поспешил напомнить: «мы не можем последовать этому {предложению} без поднятия определенных политических вопросов». Теду Роулендсу (заместителю Кросленда), Буэнос‑Айресу и Порт‑Стэнли предстояло опять договариваться. По прозвучавшему заверению, выставлять «некое непременное условие» суверенитета не предполагалось, и никто не собирался ничего решать в обход населения островов, хотя министр и подтвердил готовность «поднять основополагающий вопрос во взаимоотношениях между островами, Британией и Аргентиной». Таким образом, отчет, написанный целенаправленно (и на самом‑то деле с изрядным оптимизмом) в поддержку достижения экономической независимости Фолклендских островов, перевернули с ног на голову, чтобы он послужил в поддержку собственному мнению Министерства иностранных дел. Отметая предложения о значительных инвестициях, Кросленд загнал последний гвоздь в гроб этой идеи: «Раздаются и куда более оправданные просьбы со стороны более бедных сообществ. Идеальных политических условий не существует».
***
Министерство иностранных дел попросту сцепило зубы, готовясь дать отпор любым посягательствам. Шэклтона – что бы он там ни говорил – надо было использовать в целях приведения обеих сторон к некоему общему знаменателю в плане взаимного признания их обоюдных интересов. Да и что такое дипломатия, как не умение упорно действовать в избранном направлении? Если жители островов не примут аргентинцев сердцем, может статься, понимание наступит на уровне банковских счетов?
Роулендс прибыл в Порт‑Стэнли в феврале 1977 г., встреченный обычной демонстрацией с выражением восторгов в адрес Британии и – неприязни к политике Министерства иностранных дел. Визит сочли успешным. Несгибаемый экстраверт валлийских долин, любивший нравиться окружающим, Роулендс показал себя знатоком времяпровождения в пабах, посещение которых являлось главным развлечением большинства жителей Фолклендских островов. Что важнее, он привез казавшиеся вполне определенными вести из Лондона. Раздоры с Аргентиной продолжались уже довольно долго, и приходила пора заняться налаживанием отношений. Ничего не может и не будет делаться против воли населения островов, но гость ожидал от них согласия на вступление в полномасштабные переговоры. Им – жителям – надо только довериться ему. Островные лидеры, встречавшиеся с Роулендсом, похоже, уразумели, что их постоянная непримиримость не будет плодотворной. Теперь им предлагали участие в процессе решения их собственного будущего. Следовало не упускать шанса – как бы иначе хуже не стало. Впервые упрямцам из Порт‑Стэнли предстояло понять, что такое подчеркнутый тремя линиями вопрос на повестке дня Вестминстера.
Хью Карлесс, находившийся в Аргентине и вот‑вот готовый приступить к работе в качестве временного поверенного в делах Британии в Буэнос‑Айресе, и Робин Эдмондс в Лондоне всерьез собирались не упустить момент. По итогам встреч в Порт‑Стэнли Министерство иностранных дел тут же высказалось относительно необходимости будущих переговоров между Британией и Аргентиной по экономическим и политическим вопросам вокруг Фолклендских островов. Немного расширив позицию Кросленда, авторы заявления уточнили: «На таких переговорах придется обсуждать базовые вопросы, касающиеся будущего островов, в том числе и тему суверенитета».
Министерство иностранных дел протянуло руку к такой, казалось, близкой политической удаче. Оно вернуло суверенитет Фолклендских островов на повестку дня через девять лет после того, как правительство лейбористов положило вопрос под сукно, и спустя семь лет после того, как то же самое проделало правительство тори. Цель представлялась вполне похвальной: залечить гноящуюся рану взаимоотношений Британии с Латинской Америкой. С течением времени незаживающая болячка лишь отдавалась болью в теле, и утишить ее за счет одних лишь серий бескомпромиссных заявлений возможности не представлялось. Сменяющимся политикам все это могло и не нравиться, но конструктивные переговоры и урегулирование были явно в интересах населения островов и взаимоотношений Британии с Аргентиной. И все же политика Уайтхолла бывает результативной, только если ее закоперщикам удается убедить правительство в необходимости претворения их замыслов в жизнь. Приходившие и уходившие министры из внешнеполитического ведомства – Чалфонт, Годбер, Энналс, Роулендс, а позднее Ридли и Люс – были убеждены, но наследовавшие друг другу кабинеты неизменно не видели оснований платить цену за принуждение своих сторонников в парламенте к такому компромиссу. В результате Министерство иностранных дел выступало этаким Сизифом, каждые два‑три года толкавшим министерский камень на гору, чтобы в итоге увидеть, как тот в очередной раз покатится вниз.
Роулендс почти добрался до вершины. На протяжении оставшихся двух лет переговоры по Фолклендским островам стали неотъемлемой темой для правительства лейбористов, посещавших один за другим города этакой нейтральной полосы – Рио‑де‑Жанейро, Рим, Лиму и Нью‑Йорк. В основе совещаний лежал пакет экономических мер, каковой можно было бы скормить жителям островов в обмен на некоторое понимание с их стороны в вопросе суверенитета и администрации. Британцы играли самыми разными конституционными концепциями: рассматривать землю как нечто отдельное от ее обитателей, пойти на «передачу с условиями обратного лизинга» по типу того, как в Гонконге, и, наконец, решиться на общие англо‑аргентинский суверенитет и администрацию, назвав это совместным правлением.
Усилия Роулендса подтолкнули деятельность лоббистов Фолклендских островов к новому пику. Раньше Хантер Кристи руководил комитетом из, наверное, самого маленького офиса в Лондоне – каморки на задворках улицы Виктория‑стрит. Теперь у него на постоянной работе находился распорядитель, коммодор авиации Брайан Фроу, и имелся бюджет в £15 000. Команда прекрасно справлялась с обязанностями группы влияния. Частота парламентарных вмешательств, требовавших ответа на министерском уровне, возросла со среднего уровня одно в год в 1971 г. до целых пяти – в одном лишь 1977 г., причем два из них приняли форму полномасштабных прений. И все же политический нажим не мог перевесить отсутствия чиновничьего энтузиазма. Как в 1968 – 69 и 1973 – 74 гг., правительство, вынужденное бороться с экономическими неурядицами и непопулярностью у электората, находило слишком сложным идти на трудные перемены, какими бы малыми они ни были.
Аргентинские переговорщики находились, похоже, под таким же неоднородным прессингом. В середине 1977 г. визави Роулендса, капитан корабля[47]Гуальтер Альяра, узнал, что барон‑грабитель от бизнеса из Буэнос‑Айреса, Сесар Као Саравиа, не моргнув глазом, предложил «на $1 миллион больше любой первоначальной цены» за КФО ее тогдашним фактическим владельцам, компании Чарринггонс. Сделка не состоялась только из‑за угрозы применения закона об иностранцах. Затем в ноябре, незадолго до начала очередного раунда заседаний в Нью‑Йорке, аргентинские ВМС резко (хотя и временно) прекратили снабжение топливом Порт‑Стэнли и заявили об отказе впредь поднимать британский флаг на кораблях в водах Фолклендских островов.
***
Тут мы подходим к одному из наиболее любопытных моментов эпической саги Фолклендских островов, происхождение которого в Британии глубоко уходит корнями в самые глухие закоулки франкмасонства – в область разведки. Среди таких служб местная разведка MI5, зарубежная MI6 и Управление, или Штаб правительственной связи Великобритании (ШПС) в Челтнеме, занимающийся мониторингом разведданных из заграницы. Через руки сотрудников этих структур проходят материалы, поступающие от агентов, правительственных миссий и дружественных учреждений, как те же ЦРУ и Агентство национальной безопасности в Вашингтоне. Материалы затем обрабатываются секретариатом кабинета министров на Даунинг‑стрит, представленным двумя группами текущей разведки: одним офисом по Восточному полушарию, а другим – по Западному. Здесь данные просеиваются и «оцениваются» или, иными словами, получают политический/стратегический ярлык.
Такие группы, известные как «CIGs'[48], еженедельно отчитываются перед Объединенным комитетом разведывательных служб (ОКРС) на совещаниях по средам (или – в случае кризиса – чаще). Данная структура есть сердцевина – стержень, вокруг которого крутится вся машина британской разведки. Председатель ОКРС обычно является одним из заместителей главы Министерства иностранных дел, тогда как в число сотрудников органа входит координатор силовых структур правительства, глава управления разведки, а также шефы MI5, MI6 и ШПС. В этом комитете различные оценки ситуаций складываются в брошюру из десяти‑двенадцати страничек в красной обложке, копии которой направляются членам комитетов кабинета по внешнеполитическим и оборонным вопросам для ознакомления в выходные. Документы, словно бы для подчеркивания пущей важности, помещаются в черные ящички и содержат тщательно подобранный и рассортированный по темам «исходный материал». Такие «посылки» получают только те, «кто должен знать», не исключая премьер‑министра, министров внешнего ведомства и обороны.
Министры, в частности премьер‑министры, по‑разному относились к таким ящичкам. Некоторые, как тот же Харолд Уилсон, находили их обязательными шпионскими историями из реальной жизни, разнообразившими круг чтения по выходным. Другие, обладавшие лишь ограниченным опытом в вопросах международных отношений и обороны, видели в них едва ли не источник досады – очередную порцию из вороха вопросов, ожидающих их внимания. Джеймс Каллагэн, служивший премьер‑министром в 1977 г., был этаким фанатиком. В его ящичке еженедельно лежала карта с нанесенными на ней координатами местонахождения каждого корабля флота, дабы премьер всегда мог встретить контраргументом любые сетования Министерства обороны на то, что‑де у него где‑то там и чего‑то там не хватает. Этот глава правительства просто‑таки пожирал красную папку и любил ссылаться на цитаты из нее в разговоре с коллегами. В описываемый момент среди таких пунктов значились две «американские» проблемы – Белиз и Фолкленды.
В ноябре 1977 г. в ОКРС сложилось мнение о возможности повторения акции, подобной экспедиции Буэнос‑Айреса на остров Южный Туле. Ничем не спровоцированное отключение снабжения топливом могло стать лишь прелюдией к чему‑то большему. Возможно, готовились военно‑морские учения. В случае захода в тупик предстоящих переговоров в Нью‑Йорке ситуация грозила дать аргентинцам стимул для действий. Каллагэн ознакомился с оценкой обстановки, обсудил вопрос с Роулендсом и новым министром иностранных дел, Дэйвидом Оуэном, и представил данные внешнеполитическому и оборонному комитетам кабинета. Премьер‑министр и министр иностранных дел хотели немедленной отправки подлодки для боевого дежурства в регионе на случай возникновения каких‑то осложнений. Министр обороны, Фред Малли, не видел насущной необходимости в посылке более чем двух фрегатов. Каллагэн использовал власть и потребовал и фрегатов, и субмарины, каковые и были перенаправлены на юг из района Карибского моря. По иронии судьбы, командиром оперативного соединения оказался адмирал Генри Лич, позднее служивший начальником главного морского штаба и выступавший этаким источником вдохновения для своего преемника в 1982 г. На следующем заседании комитета под председательством Каллагэна были очерчены правила применения силы для капитанов отряда Лича, каковым надлежало защищать 45‑километровую (25‑мильную) запретную зону вокруг Фолклендских островов.
В марте 1982 г., на пике кризиса вокруг Южной Георгии, Каллагэн открыл палате общин информацию о предпринятых им в свое время мерах. В результате начались энергичные дебаты в отношении истинной значимости шагов премьера. Они держались в тайне в ходе события и после него, правительство намеревалось обнародовать сведения об истинном положении вещей только в случае угрозы неминуемого вторжения. Поскольку в противном случае все могло истолковываться аргентинцами как откровенная провокация. И все же, если они находились в совершенном неведении относительно присутствия поблизости подлодки, за счет чего же та могла выступить в качестве сдерживающего фактора, как преподносил ситуацию Каллагэн? Каллагэн сказал, будто сообщил главе MI6, сэру Морису Олдфилду, о действиях комитета, но не знал, пошла ли информация дальше. (Ныне [в 1982 г.] Олдфилд уже мертв.) Министерства иностранных дел и обороны со всей энергией утверждали, что аргентинцы ничего не ведали. Однако, как показал впоследствии доклад Фрэнкса, ключевыми моментами являлись создание и отправка в поход сил сдерживания. Последнее носило потенциальный характер, но не актуальный. Совершенно очевидно, в 1977 г. Кабинет и разведывательная машина сработали тихо и складно, подготовившись к противодействию вероятной угрозе.
Больше сомнений инцидент 1977 г. вызывает в плане его влияния на будущие оценки разведданных по угрозам Фолклендским островам. Передвижение современных военных кораблей – предприятие дорогостоящее. К тому же оно срывает планы НАТО и создает немало хлопот ВМС. Вряд ли стоит сомневаться, что для некоторых лиц в британском разведывательном сообществе операция с переброской подлодки в 1977 г. казалась излишней реакцией на низкоуровневую опасность. Хотя само по себе, возможно, это и не имело значения после события, но как должен оценивать ОКРС будущие паникерские данные из Буэнос‑Айреса? И как следует реагировать дипломатическому и оборонному ведомствам? Разве не могло у них возникнуть соблазна расценивать происходившее в 1977 г. как ложную тревогу? Появится желание избежать подобных ошибок вновь?
***
Подбирая министров после получения кресла премьера в мае 1979 г., Маргарет Тэтчер осознанно искала баланса между различными крыльями собственной партии. Она отлично сознавала тот факт, что многие коллеги по кабинету не поддерживали ее стремления пробиться к руководству в 1975 г. И все же соображения целесообразности и партийного единства требовали предложения некоторым из этих «диссидентов» крупных постов. Если говорить о главе Министерства иностранных дел, то единственным кандидатом на эту должность, хоть отдаленно подходящим по старшинству и опыту, являлся лорд Каррингтон, хотя он и миссис Тэтчер вовсе не были закадычными друзьями. Как наследственный пэр, Каррингтон никогда не избирался в парламент и олицетворял самоуверенного аристократа и богача, будучи представителем определенной породы тори, которых миссис Тэтчер всегда переваривала с трудом. Кроме того, она не питала особого уважения к ведомству, каковое ему предстояло возглавить. Этакий интернациональный подход данной структуры к интересам Британии, одержимость третьим миром и ярый европеизм – все эти моменты делали МИД подозрительным звеном. Назначение главой сего ведомства сторонника умеренного консерватизма тори, характерного для ее предшественника, Эдварда Хита, обещало стать испытанием для премьера с ее сугубо правыми по направленности взглядами на внешнюю политику. Ситуация только усугубилась, когда Каррингтон избрал на роль заместителя и делегата в палате общин сэра Яна Гилмора – откровенного критика экономической политики миссис Тэтчер.
Посему премьер‑министр не позволила себе сделать ошибку с назначением на третий пост в Министерстве иностранных дел. Пусть, возможно, Николас Ридли и принадлежал к тори ее сорта не больше, чем те же Каррингтон и Гилмор (все выпускники Итона), все же он был умным человеком и истовым сторонником ее руководства. К тому же в пользу Ридли говорила его размолвка с Эдвардом Хитом в бытность свою заместителем министра промышленности в правительстве 1970 г. Оставайся британские политики и дальше такими же неуклюжими, Ридли смог бы превратиться в пятую колонну Тэтчер в Министерстве иностранных дел.
Ридли прекрасно осознавал, что редко кому из заместителей министров удавалось выделиться и просиять в таком качестве. К тому же он знал, куда будут направлены прожектора внешней политики Каррингтона – на Родезию, Европу и Ближний Восток, тогда как ни один из этих ареалов не лежал в сфере ответственности Ридли. Ему доставалась Америка, а вместе с ней и чаша с ядом в образе Фолклендских островов. Так есть ли тут нечто, спрашивал он себя, на что следует подписываться до тех пор, пока судьба и миссис Тэтчер не передвинут его куда‑нибудь дальше?
Как Робин Эдмондс, так и Хью Карлесс покинули Управление по вопросам Латинской Америки в 1977 г., хотя Карлесс оставался в роли временного поверенного в делах в Буэнос‑Айресе до 1980 г., после чего получил назначение послом в Каракас. С 1979 г. ведомство, переименованное в Управление по вопросам Южной Америки, возглавлял Робин Ферн. Над ним находился заместитель министра по Америкам, Джон Юр. Как и Карлесс, Юр был горячим приверженцем латиноамериканской культуры и знатоком истории региона. Он уже послужил в Чили, в Португалии и в Гаване. Его дневник путешественника, Cucumber Sandwiches in the Andes («Огуречные бутерброды в Андах»), приятно поражает дипломатической эрудицией. Чиновники любят видеть министров, не мешкая отправляющимися в дорогу, вот и Ридли не пробыл в должности и месяца, как Юр и Ферн провожали его в турне по новой «вотчине» по ту сторону Атлантического океана. Совершенно естественно, маршрут путешествия включал два «очага напряженности» – Белиз и Фолклендские острова. Белиз, где чернокожему населению численностью 150 000 чел. угрожала Гватемала, уже находился на пути к независимости. Единственным крупным вопросом переговоров оставалось продление соглашения по вопросам обороны. Совсем не то Фолклендские острова. Зима в Порт‑Стэнли – не самое лучшее из времен года, и жителей островов вовсе не согрело сообщение Ридли о намерении ратовать за перемены в их взаимоотношениях с Аргентиной. Они уже слышали все это от Роулендса всего полтора года назад. Почему Лондон не пошел дальше и не попытался сделать что‑то конкретное? Они находились в положении пациента, которого врачи постоянно пугают страшной операцией, но на самом деле никто так и не кладет на стол.
Ридли вернулся в Лондон с твердым намерением «раз и навсегда разобраться с этим вопросом». Он энергично взялся за рассмотрение планов, разделенных на тот момент на три группы: замораживание вопроса суверенитета, но не экономических совещаний, общий англо‑аргентинский суверенитет и администрация (совместное господство) и передача суверенитета Аргентине с долгосрочной обратной арендой территории Британией. Министр осознавал, что замораживание не примут в Буэнос‑Айресе, а совместное господство – в Порт‑Стэнли. Все надежды сосредоточивались на обратной аренде. Она вписывалась в концепцию Эдмондса‑Роулендса о различных видах суверенитета. Предполагаемый срок лизинга будет длительным – 99, а то и все 999 лет – и гарантирует безопасность для ныне живущего населения островов и их детей. Такой вариант стал бы воистину хорошим разрешением злополучной проблемы. Альтернативами становились только «Крепость Фолкленды» или серьезный риск проявления Аргентиной нетерпения и, как следствие, военные действия. Британии надо было, по крайней мере, выказать некое внешнее стремление в направлении достижения согласия.
Но Ридли предстояло преодолеть внушительное препятствие – убедить Каррингтона, премьер‑министра, Комитет по внешнеполитическим и оборонным вопросам (ВиО) кабинета и парламентариев от партии консерваторов (примерно в таком порядке). Каррингтон нашел инициативу Ридли вероятно «правильной, но поспешной» – настолько и в самом‑то деле поспешной, что Каррингтон счел целесообразным сначала самому поговорить с премьер‑министром. В данном вопросе, как и в отношении всех прочих моментов во внешнеполитических делах, она отозвалась с настоятельным догматизмом – ее ответ Каррингтону в некоторых источниках Уайтхолла аттестовали как «термоядерный». Как и очень часто, Тэтчер безапелляционно призвала министра иностранных дел поставить себя на ее место. К чему, спросила премьер, глубже ранить чувства «заднескамеечников», уже и без того разозленных Министерством иностранных дел в связи с Родезией?
В сентябре 1979 г., не сумев сдержать Каррингтона, миссис Тэтчер решила попытать счастья напрямую с Ридли. Она, совершенно очевидно, подозревала, что Министерство иностранных дел уже приступило к выполнению своей схемы, и хотела задушить ее в зародыше. Премьер знала, что Каррингтон и Ридли могли заручиться существенной поддержкой в комитете по ВиО и, как считается, попросила Ридли снять свое предложение, обосновывая просьбу аргументами, ранее приведенными Каррингтону, – не стоило в такой деликатный момент слишком дразнить «заднескамеечников». По мнению, сложившемуся в Министерстве иностранных дел, Ридли упорно возражал, упирая на необходимость какого‑то движения, ибо, если исчезнет видимость течения переговорного процесса, возникнет серьезный риск вторжения. Ридли удержал позиции и в конечном счете добился возможности обращения к комитету по ВиО. На заседании этого органа 29 января 1980 г. велись энергичные споры, вновь сосредоточившиеся вокруг вероятной реакции «заднескамеечников» тори на любые послабления в вопросе британского суверенитета над островами. Ридли очутился в неожиданном положении для сторонника Тэтчер, вынужденного искать поддержки у «чужаков» вроде Уильяма Уайтлоу и Фрэнсиса Пима. Он получил добро на подготовку плана, с каковым на консультативной основе предполагалось ознакомить жителей островов. Данная схема действий – в основе своей базирующаяся на «обратной арен‑де» – была разработана к лету и одобрена комитетом по ВиО в июле. И снова, что характерно, у членов его отсутствовал энтузиазм по поводу вероятной реакции парламента.
В ноябре 1980 г. Ридли, преследуемый оравой аргентинских журналистов, снова прибыл в Порт‑Стэнли, чтобы приступить к последней (как впоследствии выяснилось) попытке уладить спор вокруг Фолклендских островов мирными средствами. Визит тот легким не назовешь. Новый губернатор, Рекс Хант, проявлял дружелюбие, но явно не принадлежал к числу тонких дипломатов. Жители островов пришли в состояние шока от напора Министерства иностранных дел. Ридли заявлял, будто предлагает им на выбор три варианта. Одного из них – все заморозить и сохранить status quo[49]– они всегда раньше и желали. Так чего ради высокопоставленный чиновник пытается убедить их в пользе обратной аренды? При сложившихся обстоятельствах в пользу Ридли говорит то, что уехал он с явным впечатлением того, будто, по крайней мере, половина тех, с кем он говорил, оценили преимущества обратной аренды. Многим Ридли показался отчужденным и нетерпимым к взглядам жителей территории, каковые он называл близорукими. И все же люди помоложе и большинство живущих в самом Стэнли, по всей видимости, осознавали необходимость достижения долгосрочной стабильности во взаимоотношениях с Аргентиной. Редактор местного периодического издания «Пенгвин Ньюс», Грэм Баунд, подтвердил данную оценку. Будущий член совета острова, Джон Чик, высказался жестче: «Если бы кто‑нибудь иной кроме Ридли попытался скормить нам эту обратную аренду, был бы еще хоть какой‑то шанс». Несмотря на столь явно враждебные комментарии, политика Министерства иностранных дел, как казалось, так или иначе претворялась в жизнь.
«Час вопросов» палаты общин редко позволяет британской политике просиять в лучшем свете. Ответы министерской стороны заранее старательным образом рассчитываются с прицелом оставить как можно меньше лазеек для нежелательных дополнительных вопросов. В результате для большинства членов парламента посещение «часа вопросов» сводится к шоу, а не к разборке собственно работы правительства. И все же палата общин носом чует заговоры. Когда у членов ее возникает ощущение в намерении исполнительной власти их обдурить, они способны обрушиться на министра в самых нелицеприятных выражениях, – так, что перекрестный допрос в Центральном уголовном суде покажется легкой перебранкой. Атаки редко бывают согласованными, однако вполне способны деморализовать министра, его ведомство и даже правительство. Словом, в таком варианте палата представляет собой рудиментарное сдерживающее средство демократии.
Отчет Ридли перед палатой общин 2 декабря по его возвращении из Порт‑Стэнли произвел точно такой же эффект. Он спокойно перечислил проблемы, приносимые населению островов продолжением споров. Изложил три своих варианта выхода из ситуации и подчеркнул, что «любое конечное урегулирование потребует одобрения со стороны жителей островов и этой палаты». Точно такую позицию министры занимали добрых полтора десятилетия. Никакого заговора. Но на сей раз никто ничего не услышал. Накрученные Комитетом Фолклендских островов в отношении энтузиазма министра к обратной аренде, члены парламента обрушились на Ридли с таким напором, что едва ли кто‑то мог припомнить нечто подобное в парламенте за многие годы. Спикер оппозиции, Питер Шор, заседавший в кабинете, одобрившем миссию Роулендса, громогласно потребовал «верховенства» желаний населения территории. И тут в наступление всей кучей бросились лоббисты Фолклендских островов. Сэр Бернард Брэйн заговорил о «новых опасениях», вызванных визитом Ридли. Либерал Рассел Джонстон завел песню о «годами незаживающих… позорных гнойниках» Министерства иностранных дел. Джулиан Эмери коротко осведомился, известно ли Ридли, что «на протяжении многих лет и тут я [Эмери] могу сказать с известным знанием вопроса его ведомство только и хотело сбросить с себя этот груз».
Что бы там ни говорил Ридли в свою защиту, все пропускалось мимо ушей. В итоге парламентский отчет отразил мрачную концовку: «Несколько почтенных членов палаты поднялись. Господин заместитель спикера: «Призываю к порядку». Ридли покинул заседание бледным и трясущимся. Один член парламента высказался в таком духе: я‑де своими глазами лицезрел, как человека подстрелили на взлете. На заседании комитета по ВиО царила атмосфера, в которой словно бы висел молчаливый укор: «А ведь мы вас предупреждали». Ридли оценил реакцию парламентариев как неудачу. Стало совершенно очевидно, что население островов вовсе не увлечено его схемами. На совещании сошлись на решении подождать и посмотреть на дальнейшие настроения жителей территории. И вновь кабинет воздержался от лидирующей позиции в вопросе, в котором на данный момент больше всего требовалось именно лидерство. По иронии судьбы, когда позднее члены комитета Фолклендских островов собрались для обсуждения обратной аренды, мнения разделились поровну, о чем и соответственно известили представителей населения территории. И все же, как раз тогда, когда политическое мнение как будто бы начинало склоняться в пользу принятия необходимости компромисса с Аргентиной, на передний план выдвинулось противодействие, возникшее в Вестминстере из‑за прошлых подозрений.
Могла ли вообще сработать идея Николаса Ридли с обратной арендой? Когда он встретился в Буэнос‑Айресе со своим визави, Карлосом Кавандоли, последний выразил необходимую потребность дать хунте «что‑то – хоть что‑нибудь». На всем протяжении визита Ридли в Порт‑Стэнли аргентинская пресса плевалась ядом в отношении варианта совместного управления и замораживания переходных процессов, но старательно обходила тему обратной аренды. В личной беседе Кавандоли признавался в трудности решения о принятии срока в девяносто девять лет, хотя предложение это, по его мнению, выглядело как вполне основательная тема для переговоров. Джон Юр, побывавший в Аргентине в июне 1981 г., счел Буэнос‑Айрес «положительно настроенным в отношении обратной аренды». Трудно избавиться от ощущения, что, обладай британский кабинет мужеством, равным убежденности министра, появились бы твердые шансы на налаживание между Порт‑Стэнли и Буэнос‑Айресом процесса переговоров об обратной аренде. В результате безусловно не случилось бы никакой войны. Как ни в коем случае не нарушился бы уклад жизни населения островов.