Целый день разговоров в Лондоне немногое добавил к пониманию Хэйгом британской позиции. Пим зародил в его душе робкую надежду на возможное согласие Британии на совместную администрацию на островах и принятие постановки суверенитета как темы на повестку дня последующих переговоров. Но первым номером шла резолюция 502. Никакой четкой границы по датам долгосрочного решения, никакого доступа Аргентины на острова в переходный период, и пусть торжествует принцип самоопределения. Самым оптимистичным из сказанного Пимом стало предположение в отношении «травмы вторжения», каковая, может статься, смягчит былую непримиримость жителей островов. Но и сей далекий мираж некстати развеяла миссис Тэтчер, заметив, что именно теперь чувства островитян к Аргентине навряд ли потеплеют.
Команда Хэйга поддерживала на тот момент постоянную связь с Буэнос‑Айресом, где в текущий понедельник проходила встреча аргентинского кабинета. Как предлагал Хэйг, там обсуждали последние условия временной администрации. К его полному недоумению, Коста Мендес сообщил о требовании своего правительства в отношении четкой временной границы передачи суверенитета: этим перечеркивались все договоренности, увезенные Хэйгом с собой из Буэнос‑Айреса. Для команды Хэйга происходящее перестало быть челночной дипломатией и превратилось в сцены из жизни обитателей дурдома.
Уже не впервые американцы ощутили неспособность Коста Мендеса представлять свое правительство. Хэйг отложил вылет из Лондона и вновь встретился с миссис Тэтчер во вторник утром. Может быть, хоть у нее есть некий запас гибкости? Единственной уступкой со стороны премьера стала замена status quo ante[150]на «опознаваемо британскую администрацию» и, по крайней мере, приглашение требования Лондона о непременном главенстве желаний населения островов. В то же самое время военный кабинет начал проявлять нетерпение в отношении явно садившегося на мель посредничества Хэйга. Британия искала поддержки Америки. Пим многозначительно заметил на пресс‑конференции, что уверен, «США не смогут остаться нейтральными в выборе между демократией и диктатурой». Пусть не явно, путь тихо, но пошел слушок, будто королева теперь менее увлечена идеей встречи со «справедливым» президентом Рейганом во время его предполагаемого в июне государственного визита.
Хэйг же вернулся в Буэнос‑Айрес через Вашингтон, оценивая положение как «исключительно трудное и опасное». Он повидался с Рейганом и сообщил тому об отсутствии подвижек к сближению с обеих сторон. Несмотря на по‑прежнему сильное сопротивление со стороны Эндерса и Киркпатрик, Хэйг считал, что пришло время пригрозить Буэнос‑Айресу, заявив, что США окажут полную поддержку Британии в случае отказа аргентинцев уважать резолюцию 502. Рейган согласился, а потому вторая неделя челночной жизни вновь занесла Хэйга в Аргентину, где он собирался показать всем большую дубинку. Теперь Галтьери почти не сомневался в отношении серьезности намерений американцев. Он даже позвонил Рейгану перед прилетом Хэйга, дабы заверить президента США в своем «желании мирного решения» и выразить надежду, что Вашингтон не бросит своего нового союзника. И все же Галтьери сам сделался пленником, припертым к стенке, с одной стороны, коллегой из ВМС, убежденным в близости крупного триумфа его вида вооруженных сил, а с другой – иностранным министром, который, похоже, проигрывал один сет в покере за другим. С того момента и далее он превращался во все в большей степени жалкую фигуру.
Коста Мендес взбесил американцев. Будучи адвокатом, он перепрыгивал с одного на другое, то шел на принцип – по всей видимости, желая выслужиться перед военными, – то мертвой хваткой цеплялся за какие‑то мелкие подробности. Какой высоты должен быть флагшток? Как будут называться наблюдатели? Каковы будут очертания свободного от войск сектора при их отводе? Посредники начали все тверже осознавать, что проведенные в его обществе часы, по всей вероятности, потрачены зря. Даже «три марионетки» от каждого вида вооруженных сил Аргентины – контр‑адмирал Бенито Мойя от ВМС, бригадир‑майор Хосе Мирет от ВВС и бригадный генерал Эктор Иглесиас от сухопутных войск, – присутствовавшие на заседаниях вместе с Коста Мендесом, никак не добавляли темпа всему действу. На самом деле из‑за заброшенных ими переводчиков процесс и вовсе шел с черепашьей скоростью (Коста Мендес вел переговоры по‑английски). Совершенно очевидно, что решающим был голос адмирал Анайи. Без него согласие Коста Мендеса являлось ничем.
Мысли Хэйга на том этапе стали постепенно складываться в некую схему, получившую помпезное название плана из пяти пунктов. Затея подразумевала отвод войск обеими сторонами, действие до декабря администрации под тремя флагами, восстановление линий коммуникаций с материком, а в новом году – переговоры по долгосрочному урегулированию и консультации по установлению точки зрения населения. План разумным образом размежевал разногласия между обеими сторонами, но этим все не кончалось. Уверенность в способности Хэйга добиться от Лондона согласия на принятие конца года в качестве пограничного срока действия переходной администрации отсутствовала (а что потом?). Не мог он гарантировать и Буэнос‑Айресу твердой уверенности, что в конце года Аргентина сколько‑нибудь приблизится к получению суверенитета. Военные рабочие группы обсуждали план Хэйга до поздней ночи 17 апреля. Хоть какое‑то желание пойти на компромисс выражали только военно‑воздушные силы.
В воскресенье, 18 апреля, Хэйг лично разыграл главный козырь перед хунтой в полном сборе. Он говорил откровенно, как бы особо обращаясь к Анайе, предупреждая, что Британия настроена решительно, она не блефует, а Соединенные Штаты не могут допустить войны между двумя своими друзьями. Госсекретарь подчеркнул, что Вашингтон не устраивает падение правительства Тэтчер. Аргентине придется вступить в переговоры с реалистичными требованиями, опираясь, как на основу, на резолюцию 502, или США встанут на сторону Британии. Анайя демонстративно сохранял полнейшее спокойствие. Он стоял на тех же позициях: у британцев кишка тонка, чтобы драться, демократии не выносят потерь, ну и, наконец, корабли британского оперативного соединения попросту не выдержат зимы в Южной Атлантике. Кроме всего прочего Анайя, за счет сведений, полученных от своих отдельных агентов, знал о расколе в американской администрации: он не верил в полномочия Хэйга говорить о намерении Вашингтона «склониться» на сторону Британии. Идя на дерзкий жест, адмирал наклонился над столом и сказал Хэйгу прямо в лицо, что тот лжет. Хэйг был ошеломлен.
И все же хунта не отметала план Хэйга сходу. Как саркастически заметил один из американцев, это потребовало бы от них волевого решения. Вместо того они продолжили трудоемкий процесс военных консультаций. Британские министры называли Аргентину диктатурой, как бы ненароком проводя параллели между своей борьбой сегодня и войной против Гитлера и Муссолини. Определение не соответствовало истине. Аргентиной правила олигархия: слабая, нестабильная и чрезвычайно жестокая. Методы режима по подавлению оппозиции – «исчезновению» несогласных и казни без суда – были грубыми, трусливыми и неэффективными даже по стандартам соседних Чили и Уругвая. Конституция государства в том виде, в котором она существовала в действительности, удостоилась у профессора Файнера[151]определения как «прямое военное правление, установленное в результате государственного переворота». Легитимность режима основывалась на претензиях членов хунты на роль защитников государства от внутренних беспорядков. Институты такой законности представляли советы военных – прямая параллель с «комитетами общественного спасения» охваченных революциями стран. Советы выступали в роли парламентов Аргентины – конклавов ее правящей элиты.
Перед такими структурами членам хунты и предстояло отвечать за любые компромиссы, предложенные ими Хэйгу. Состоявший из пятидесяти четырех человек совет армии во главе с председательствующим генералом Хосе Антонио Вакеро, начальником генерального штаба, встречался на совещаниях в выходные, по крайней мере, дважды. Галтьери заявил, что его солдаты «останутся на Мальвинских островах, пока живы». Если говорить о ВМС, Анайя тогда уже отозвал бесценный авианосец в Пуэрто‑Бельграно, по всей видимости, из‑за серьезных механических неполадок. Однако остальной флот находился в море, готовый отстоять честь ВМС – славных избавителей Мальвинских островов. Похоже, ни у кого из высших командиров не возникали сомнения относительно способности их формирований нанести неприемлемый урон британскому оперативному соединению. Между тем любая ответственность на иерархической вертикали исчезла, поскольку каждый из участников хунты спешил обеспечить личные тылы. Будут созываться из раза в раз консультативные совещания, вскидываться руки, сторонники жесткой линии будут формировать фракции, умеренных заставят умолкнуть. Так что же теперь, хунта пойдет на попятный? Разве не они говорили: «Мальвинские острова – наши?» Разве не у них превосходство в воздухе? А подлодки, ракеты «Экзосет», 8000 чел., окопавшихся вокруг Порт‑Стэнли? Так чего же ради торговаться о суверенитете?
Такие рассуждения отправляли дипломатию прямиком на кладбище. К понедельнику, 19 апреля, Хэйг осознал, что имеет дело с режимом, попросту неспособным на какие‑то связанные единые решения, не говоря уж о готовности придерживаться их. Галтьери будет соглашаться с какими‑то моментами, потом выйдет на балкон Каса‑Росада, окунется в омут рукоплесканий толпы, откроет рот и… обнаружит вдруг, что от всего открестился. По Буэнос‑Айресу вдоль и поперек гуляли слухи: вторжение осуществлял один Анайя, Лами Досо против, он в опале, Галтьери напивается до бессознательного состояния. Невероятно, но Хэйг продолжал сражаться. Он выработал с Коста Мендесом некую программу, каковую понимал как «донную линию» Аргентины: совместная англо‑аргентинская администрация под надзором США, совместный совет островов, решение вопроса суверенитета в ООН к концу года. Пункты эти были сформулированы в «плане» Коста Мендеса. Однако на деле все покрывал туман сомнения. Как далеко должно отступить оперативное соединение? Не будет ли право свободного въезда на острова граждан Аргентины неприемлемым для Британии? И что означает на деле «совместный суверенитет»? Когда самолет Хэйга уже готовился к вылету, на команду госсекретаря обрушился сбивчивый поток сообщений от Коста Мендеса. Можно пойти и на другие уступки. Нет, никаких больше уступок. Коста Мендес может предложить варианты. А хунта может отозвать их.
Новые предложения Коста Мендеса по телеграфу передали в Лондон в 9 часов вечера понедельника. Прошло уже более двух недель со времени выхода в море оперативного соединения, и новости из Буэнос‑Айреса вызывали нескрываемую враждебность у военного кабинета. Ни один из новых ингредиентов аргентинского дипломатического варева не заслуживал принятия. Единственным фактором, помешавшим британцам высказать свое неприкрытое «фэ» Хэйгу, стало нежелание военного кабинета выступить в роли инициаторов окончательного развала его дипломатии. Хэйгу позвонили во время остановки для заправки в Каракасе, где госсекретарь поднялся с койки, дабы «ввести в курс дела» венесуэльского министра иностранных дел, и сообщили об отсутствии надобности лететь в Лондон. Ничего нового он там не услышит.
Челнок дипломатии Хэйга был обречен замереть в Вашингтоне. Кризис вокруг Фолклендских островов полностью вывел его из прочего политического оборота на двенадцать суток, за время которых госсекретарь США с командой покрыл расстояние в 32 965 миль (т. е. более 53 000 км), – своего рода рекорд. На домашнем фронте сопротивление его миссии все возрастало. «Нью‑Йорк Таймс» озаглавила редакционную статью словами: «Побудь дома, Эл Хэйг»[152]. В ней говорилось, что для применения кипучей энергии госсекретаря есть‑де кризисы и побольше. Вдобавок к этому Северная Америка, а в особенности восточное побережье США, переживала необычайный подъем пробританских симпатий. Британский посол в Вашингтоне, сэр Николас Хендерсон, развернул политическую Фолклендскую пиар‑кампанию, не менее изощренную, чем та, которую вел в ООН сэр Энтони Парсонз. Хендерсон был неутомим. Каждое утро в своем помятом костюме с непокорными волосами он появлялся то на одном, то на другом канале американского телевидения. играя роль воплощенной европейской добропорядочности и надежности. И городе, где имидж – все. он сумел создать для Британии образ небогатого гордеца в стоптанных башмаках, готового заложить и их ради торжества справедливости и правосудия. О многом говорила, казалось, уже сама по себе причуда с оперативным соединением.
Хендерсону удалось откупорить старинную, ставшую почти замшелым атавизмом эмоциональную жилку, связывавшую Британию с Соединенными Штатами. Она не имела ничего общего ни с НАТО, ни с Европой, ни с судьбой политики Рейгана в Латинской Америке. Как признался Хендерсону с некоторым подтекстом один сенатор. плевать мне на то, кто прав, а кто не прав с теми Фолклендскими островами. «Но знаете, почему я за вас? – задал он риторический вопрос и сам же ответил: – потому что вы британец». Когда Хендерсон ежедневно обивал пороги кабинетов Капитолийского холма, лоббируя сенаторов и конгрессменов, да любого из желающих выслушать, он неизменно вызывал те же энтузиазм и восторженность, что царили в Британии со стороны людей, страстно желающих видеть у власти правительство – какое угодно правительство, – готовое всеми силами дать бескомпромиссный ответ на любой враждебный выпал в мире. По данным опроса Лу Харриса на 29 апреля, выяснилось, что 60 процентов американских граждан голосуют за Британию и только 19 – за Аргентину. Тем временем штаб Хэйга осел в Вашингтоне, чтобы оценить обстановку и выработать окончательный вариант предложений для спасения государственного секретаря от унижения, а Фолклендские острова от войны.
ОБРЕТЕНИЕ ЮЖНОЙ ГЕОРГИИ
Командиры составляющих частей британского оперативного соединения, сходившихся по плану на острове Вознесения в конце второй недели апреля, имели приказы военного кабинета обеспечить ряд отдельных моментов. Коммодор Клэпп и бригадир Томпсон, находившиеся на борту «Фирлесса», ломали голову над «возвращением Фолклендских островов». Томпсона и его планирующую ячейку – группу «R» – особым образом проинструктировали относительно задачи сосредоточиться исключительно на действиях на суше, поскольку сражения в небе и на море будут разворачиваться и выигрываться до их прибытия.
Для достижения соответствующих условий сэр Джон Филдхауз и адмирал Вудвард располагали, помимо трех атомных подводных лодок, уже следовавших в Южную Атлантику, самым мощным ядром эсминцев и фрегатов, которые только могла позволить себе послать в море Британия. Возглавляли их три ракетных эсминца типа 42 – «Глазго», «Шеффилд» и «Ковентри» – и два ракетных фрегата типа 22 «Бриллиант» и «Бродсуорд», – которые вышли из Гибралтара вместе с другими судами, участвовавшими в учениях «Спрингтрейн», курсом на остров Вознесения. Ну и наконец – авианосная группа из «Инвинсиблу» и «Гермеса». Корабли Вудварда начали путь на юг на рекордной скорости в 25 узлов, но скоро сбавили обороты. Как стало очевидным, никакого прока от спешки не будет, и надо ждать, пока подтянется авианосная группа. Даже и тогда, невзирая ни на какие фантазии британской прессы о мнимой возможности покрыть расстояние до Фолклендских островов за две недели, отсутствовал и самый крошечный шанс для боевых кораблей следовать на юг без сопровождения танкеров, которые шли с крейсерской скоростью всего в 15 узлов.
Командир 1‑й флотилии. или КПФ[153], как обычно именовался адмирал Вудвард, к моменту отправки в поход в воды Южной Атлантики снискал репутацию крайне динамичного и блистательного офицера. Он излучал энергию и напор. фонтанировал идеями в манере, восхищавшей всех, кто знал его многие годы. «Совершенно потрясающий парень. – решительно подытожил командир одного из фрегатов его флотилии и добавил: – У Сэнди свободный ум». Командуя субмариной, а поздн «е эсминцем типа 42[154], он, не жалея себя, трудился ради интересов подчиненных, однако некая внешняя сухость часто отталкивала от него людей, и если говорить о близких друзьях, их насчитывалось вокруг него, пожалуй, совсем немного. Один из его капитанов, восхищавшийся им, считал Вудварда в глубине души застенчивым человеком, каковые свойства тот маскировал порой за жесткой манерой речи и поведения. В отличие от большинства своих офицеров Вудвард, сын банковского служащего из Корнуолла, происходил из семьи, не имевшей в прошлом военно‑морских традиций. Математик и шахматист, он продвигался по служебной лестнице исключительно за счет интеллекта, быстроты мышления, личной притягательности. Если он и в самом деле страдал от неуверенности в себе, посторонние едва ли замечали это. Оперативное соединения находилось под командованием поразительно умного морского офицера, преисполненного решимости к великим свершениям, предстоявшим ему самому и командам кораблей. Критика, обрушившаяся на адмирала за действия на протяжении последовавших недель, происходила в значительной мере из‑за соображений как раз якобы излишней самоуверенности.
В воскресенье, 11 апреля, Вудвард принимал командиров кораблей на борту «Гламоргана». На совещании перед ланчем он предложил офицерам высказать соображения относительно дальнейшего развития событий и, естественно, о том, как действовать перед лицом аргентинской угрозы, если дело дойдет до боя. Многие разделяли мнение командира «Глазго», кэптена Пола Ходдинота: все горели желанием показать свои способности и возможности их кораблей, но полагали, что после некой вооруженной демонстрации сил – вероятно, после первой стычки с аргентинскими ВМС – противник сразу же выразит готовность договориться. Командир «Ковентри», кэптен Дэйвид Харт‑Дайк, упирал на особенную угрозу со стороны неприятельской авиации, но полагал, что противник не рискнет выйти из порта. Другие офицеры считали, что с политической точки зрения у аргентинских ВМС нет предлога отказаться от битвы, поскольку сами их командиры довели народ до экстаза навязчивой идеей захвата Фолклендских островов. Самому адмиралу столкновение с формированиями аргентинских ВМС представлялось вполне вероятным, к тому же его беспокоила угроза со стороны имевшихся у неприятеля двух современных дизельных подлодок типа 209 западногерманского производства, а кроме того – опасность налетов с воздуха. Большинство офицеров позднее признавали, что на данной стадии очень и очень недооценили аргентинские военно‑воздушные силы. «Мы беспокоились, но не так, как следовало бы, говорил один капитан, корабль которого серьезно пострадал от атак авиации. – Мы недооценили их воли наносить удары и проводить решительные атаки». Пусть Вудвард осознавал размеры и мощь военно‑воздушных сил неприятеля, составляя свое мнение о них в апреле, он пользовался данными разведки из Лондона, по которым выходило, что противник располагает лишь одним самолетом «Супер‑Этандар», способным вести огонь ракетами АМ 39 «Экзосет», которых у аргентинской авиации имеется всего пять единиц[155].
Угроза со стороны надводного флота казалось и в самом деле очень большой. «Когда приходится противодействовать собственным системам оружия, трудно испытывать чувство превосходства» – так выразил снос мнение по данному вопросу один офицер. Аргентинцы располагали по крайней мере шестью эсминцами и фрегатами, оснащенными ракетами «Экзосет» класса «корабль‑корабль». Прежде чем авианосная группа вышла из Портсмута, капитаны встретились на борту «Инвинсибл» для проведения конференции с участием директора военно‑морской тактической школы в Форт‑Саутуик. Они обсудили некоторые детали в отношении функциональных возможностей аргентинских вооруженных сил. «Экзосет» против «Экзосет», глубокомысленно проговорил капитан «Инвинсибла» Джереми Блэк. – М‑да. Это не радует». Конечно, команды британских субмарин сделают все от них зависящее и возьмут на мушку неприятельский флот, но британцы считали вполне возможным шанс на прорыв аргентинцев в случае должной целеустремленности и напора. Вудварду не нравились очертания заявленной Лондоном 200‑мильной (370‑километровой) запретной зоны на море вокруг Фолклендских островов, действие режима которой вступало в силу на следующий день. 12 апреля. Политики и начальники штабов начертили простой круг. Вудвард же предпочел бы иметь куда более широкий ареал к востоку от островов, дабы обеспечить себе больше простора на море и избавиться от страшного для британцев кошмара – вражеского авианосца, дрейфующего себе на безопасном расстоянии за чертой в 200 морских миль (370 км) и преспокойно отправляющего оттуда самолеты атаковать британские цели.
Ни один корабль в британском оперативном соединении – за исключением двух фрегатов УРО типа 22, оснащенных ракетами ближнего радиуса «Си Вулф», – не располагал средствами для активного противодействия ракетам «Экзосет». Многие корабли полагались единственно на «солому», за счет которой в небе создавались сбивавшие с толку радары помехи, да еще на вертолеты, взлетавшие по тревоге в случае возникновения опаскости быть атакованными неприятелем и таскавшие за собой радиолокационные ловушки. С самого начала Вудвард надеялся защититься от ракет за счет уничтожения применявших их кораблей или летательных аппаратов до момента запуска или же – на дистанции, на которой бы авианосцы оказались неуязвимыми для вражеского огня. В случае прорыва аргентинского ВМС Вудвард предполагал со всей возможной поспешностью отвести авианосцы в восточном направлении, дабы заставить противника при слишком быстром и далеком выдвижении оторваться от танкеров поддержки, когда две британские «ударные группы» постараются навязать аргентинским кораблям бой и уничтожить их. Одна будет состоять из трех эсминцев УРО типа 42, а вторая – из эсминца УРО «Гламорган» и двух фрегатов УРО типа 21.
Основной груз в деле обеспечения противовоздушной обороны возлагался на «Си Харриеры». Но на той стадии данные летательные аппараты оставались совершенно непроверенными. По сравнению с «Фантомами» и «Миражами», многим военно‑морским офицерам они представлялись чем‑то не намного лучшим детской игрушки, как, впрочем, и «Инвинсибл» казался лишь тенью славы «Арк Ройяла»[156]и могучих тяжелых авианосцев. Больше того, и тех «Си Харриеров» наличествовала лишь жалкая кучка. Всего в мире существовали тридцать два палубных самолета марки «Си Харриер». Если они закончатся, заменять их нечем. Помимо более чем скромной авиагруппы, следующим слоем противовоздушной обороны флота – «внутренним корпусом», как говорили в ВМС, – являлись эскадренные миноносцы типа 42 с их хвалеными зенитными ракетами «Си Дарт». В ходе учений «Спринггрейн» такая управляемая ракета, выпущенная с эсминца «Шеффилд», уничтожила мишень, двигавшуюся со скоростью 1500 миль в час (около 2778 км/ч) на дистанции 51 000 футов (15 300 м). Система являлась поводом большой гордости для Королевских ВМС, хотя за ней и ходила сомнительная слава далеко не самого надежного оружия. Ну а поскольку аргентинские ВМС тоже располагали ракетами «Си Дарт», вряд ли следовало ожидать, будто от неприятельских летчиков укрылась одна очень крупная слабость этого комплекса: сконструированный для противодействия высоко летающим советским летательным аппаратам и ракетам, он не мог поражать мишени на малых высотах. Если аргентинские самолеты станут атаковать с бреющего полета, единственной защитой кораблей окажутся зенитные ракетные комплексы «Си Вулф», установленные только на двух судах, ну а дальше – только ствольные средства ПВО. Корабли Вудварда были оснащены только горсткой 40‑мм зенитных пушек «Бофорс» и 20‑мм автоматических зениток «Эрликон», считавшихся у кораблестроителей этакими пережитками старины – ручными насосами на зеленой лужайке у дома в сельской местности.
Больше того, флот Вудварда не располагал системой дальнего радиолокационного обнаружения. В этом смысле кораблям приходилось идти в бой фактически менее защищенными, чем любая эскадра Королевских ВМС после 1954 г., когда появилось ДРЛО. Обзорный локатор, радар типа 965, установленный на большинстве кораблей оперативного соединения, устарел на поколение и пользовался печальной известностью терять эффективность в условиях штормовой погоды. А сильного волнения как раз и следовало ожидать в Южной Атлантике в мае. По признанию одного капитана, когда корабли проследовали остров Вознесения, у него стала крепнуть уверенность в том, что британское правительство какими‑то тайными путями все же обеспечило доступ к средствам ДРЛО либо за счет применения летательных аппаратов с чилийскими опознавательными знаками, либо с помощью американцев. Офицер этот попросту не мог поверить в возможность отправки морского соединения на войну с противником, располагающим значительными силами боевой авиации, без обеспечения флота системами ДРЛО.
Многие моменты, связанные с развертыванием и функциональными возможностями боевой группы ВМС, поражают загадочными парадоксами. разобраться с которыми загодя не пытались ни Нортвуд, ни Уайтхолл. после окончания войны большинство высших офицеров британской армии и КВВС изо всех сил старались подчеркнуть факт выражения ими поддержки оперативному соединению первоначально лишь как некоему сдерживающему средству – демонстративному шагу. Их вполне удовлетворяла уверенность Королевских ВМС в способности британских кораблей «постоять за себя» в Южной Атлантике. Однако в решающие первые дни апреля никто, похоже, не озадачивал себя трезвым расчетом в отношении трудностей ведения крупной войны в Южной Атлантике, не говоря уж о десантной операции – высадке войск. Только теперь – когда флот уже полным ходом шел на юг, – в Лондоне начали шевелить мозгами в отношении открывавшихся впереди стратегических вариантов. Многие политики продолжали верить, будто одной демонстрации сил в Южной Атлантике или, в худшем случае, установления блокады хватит, чтобы заставить аргентинцев одуматься. Пусть некоторые высшие военно‑морские офицеры по‑прежнему верили, что конфронтация никогда не перерастет в войну, в глубине души они не сомневались – одна лишь блокада никогда не заставит аргентинцев отступить, коль скоро добиться этого не удалось на переговорах. Адмирал Вудвард и практически всего его капитаны прослеживали очевидную цепочку шагов на пути словно бы неизменно ступающего вверх по лестнице британского правительства: сначала просто выдвижение в Южную Атлантику, затем установление блокады, возвращение Южной Георгии и с тех пор все крепнущий нажим на аргентинские корабли и летательные аппараты до тех пор, пока не разгорится полнокровная война. Если же дойдет до высадки британского десанта, тут, по личным предложениям высокопоставленных военно‑морских офицеров в Лондоне, ударной группе Вудварда предстоит сначала уничтожить 30 процентов боевой авиации противника, лишь после чего можно будет отправить на берег 3‑ю бригаду коммандос.
И тем не менее, для достижения всех целей, для ведения войны в Южной Атлантике против неприятеля, обладавшего наличествовавшей у аргентинцев мощью, соединение Вудварда было чрезвычайно слабо вооружено. Нехватка вооружения и в особенности ствольной артиллерии на современных британских кораблях являлась темой дебатов на протяжении многих предшествующих лет. Некоторые эксперты считали, что при разработке конструкции кораблей судостроительным управлением ВМС в Бате во главу угла ставились скорость, в жертву каковой приносилась способность судов нести мощное оружие. В эпоху, когда важность тенденции на повышение качества условий труда и быта человека в британском обществе стала принимать несколько гипертрофированные формы, британские военные корабли строились с расчетом предоставления довольно высокого комфорта командам. Вследствие этого соединение вроде отправленной в Южную Атлантику ударной группы смогло не только выйти в море, но и оставаться там на протяжении месяцев. Однако ценой за рост удобств становилось уменьшение вооружения. Огромные радиолокационные антенные решетки, установленные на мачтах современных кораблей, создавали хроническую проблему избыточной массы оборудования, размещаемого в верхней части судна, разрешить которую по‑настоящему удовлетворительно так никогда и не удавалось.
Отправка адмирала Вудварда в Южную Атлантику с особой задачей бросить вызов неприятельской авиации и надводному флоту была до крайности отважным предприятием – куда более рискованным и серьезным, чем могли представить себе британские политики и британская публика. Некоторые военно‑морские офицеры и многие специалисты в области обороны вместе с планирующими органами пребывали в состоянии глубокой тревоги. На всем протяжении истории Королевских ВМС моряки неизменно демонстрировали выучку и мастерство, не знавшие себе равных в мире. Однако технологические и технические пробелы вновь и вновь приводили к катастрофам. Адмирал Битти в Ютландском сражении, адмирал Холленд на «Худе» и линкор «Принс оф Уэлс», адмирал Филипс с соединением «Z» – все выходили в море, лучась уверенностью и преисполненными храбрости, унаследованными в полной мере адмиралом Вудвардом и его поколением моряков, но терпели ужасные поражения, порожденные техническим несовершенством судов перед лицом противника[157].
Но опасения вовсе не оставались уделом солдат и гражданских лиц на берегу. Прежде чем флот Вудварда двинулся дальше на юг от острова Вознесения, один опытный капитан почувствовал себя обязанным написать в Англию другу, имевшему доступ к премьер‑министру, и настоятельно просить передать ей, насколько велика опасность, поджидающая соединение впереди. Вот его мнение: «Меня крайне беспокоила ошибочность ее решения послать нас в поход. Я расценивал эту войну как крайне рискованную и считал необходимым убедиться в том, что политики отдают себе отчет в том, во что впутываются. Знакомясь с информацией, поступавшей по каналам связи из СК на протяжении тех недель, мы понимали, что воинственность некоторых из наших политиков куда как перекрывает мнение армейских и морских специалистов о наших возможностях».