Как говорил позднее один из высокопоставленных офицеров, война показала: «Если мы опирались на не раз проверенные и всецело опробованные приемы, такой подход себя оправдывал, импровизации же оказывались менее успешными». Связь и сотрудничество штабов в операции, проводимой силами различных родов войск, оставляли желать много лучшего. С самого начала 5‑я бригада стала жертвой «импровизов». Катастрофа на «Сэре Галахаде» представляется скорее закономерной, чем исключительной – на южном фланге вполне могло произойти и нечто похуже. Многие в сухопутных силах считают опыт Фолклендов мало ободряющим в свете возможного участия страны в войне на северо‑западе Европы, где британские планы в изрядной мере строятся на способности перебрасывать на континент подкрепления из Британии. Звездами кампании на суше по праву считаются бойцы 3‑й бригады коммандос, досконально обученные и возглавляемые офицерами с огромным опытом совместного сотрудничества. Глядя из настоящего, трудно найти некий момент, который бригаде следовало бы переиграть, случись операции повториться, если не считать, возможно, одного аспекта – брать поменьше багажа и побольше огневых средств.
Наступление на Гуз‑Грин говорит о поспешности действий и недооценке противника теми, кто готовил операцию. Успех ее целиком зависел от великолепных солдатских качеств, продемонстрированных бойцами 2‑го батальона Парашютного полка. Наряду с захватом Южной Георгии, сражение служит очередным примером ведения кампании «с заднего сиденья» – из Лондона. Политики и начальники штабов родов войск, крайне перепуганные потерями при Сан‑Карлосе, требовали от сухопутных сил немедленных действий по политическим, а также по военным соображениям. Теперь, после того как событие ушло в прошлое, став свершившимся фактом, соображения руководства и его решения, возможно, и заслуживают оправдания. Однако данный эпизод служит классическим примером демонстрации того, какой риск и какие сложности могут возникнуть, когда над действиями военных в ходе операции довлеют сиюминутные политические выгоды. Командование и управление войсками на всем протяжении войны превосходным не назовешь. Несмотря на чудеса современных технологий в плане связи, между обоими командирами – морским и сухопутным – и между родами войск отмечались значительные моменты непонимания, как и сбои в средствах коммуникаций. Имеется масса простора для улучшений и усовершенствований на данном поле военной деятельности, хотя, если посмотреть с другой стороны, – сравнивать с тем, как было раньше, до отработки приемов взаимодействия между родами войск во время Второй мировой войны, – то получается, будто связь работала удивительно четко.
|
|
Генерал‑майор Джереми Мур показал себя как хороший командир на переднем крае, он постоянно посещал части, подбадривал офицеров, никогда не показывал никому замешательства или нервозности. Однако он прибыл к полю боя, когда самые трудные дни остались позади, а наиболее сложные решения уже были приняты, и дивизионный штаб его с большим трудом сумел взять в свои руки бразды правления боевыми действиями на столь позднем этапе, поскольку сам едва успел начать работать как единое целое. Возможно, стоило бы считать стратегической ошибкой открытие южного направления наступления силами 5‑й бригады, создавшее серьезную нагрузку на и без того ограниченные транспортные средства, вместо превращения батальонов бригадира Уилсона просто‑напросто в резерв для 3‑й бригады коммандос. Самый тяжелый груз ведения войны на суше выпал на долю бригадира Джулиана Томпсона и на штаб его бригады, и достижения этих офицеров трудно переоценить. Томпсон на протяжении долгих недель находился в море, не располагая четкими указаниями и постоянно сталкиваясь с диктатом политических соображений и военными вопросами межведомственного уровня, каковые являлись в самом деле очень трудными и наверняка оказались бы неподъемными для многих офицеров его ранга. Оказавшись на берегу и получив возможность осуществлять командование бригадой, комбриг тут же очутился в своей среде. «Бригадир просто великолепен – такой прямой и мудрый», – Писал домой один из находившихся в его подчинении командиров. Всей стране, а не одной лишь 3‑й бригаде коммандос повезло иметь у себя такого человека как Томпсон.
|
|
Тренировки в Норвегии – историческая случайность, превратившая военнослужащих Королевской морской пехоты в специалистов в области ведения войны в арктических условиях, – изрядной мере послужили на пользу достижения решительной победы на Фолклендах. В то время как аргентинские призывники, по большей части привезенные в этот уголок из сухих и теплых северных регионов страны, очень страдали в условиях чуждого им ландшафта, британские морские пехотинцы могли похвастаться соответствующим обучением и подготовкой, равно как подходящим снаряжением, помогавшими им действовать с наибольшей отдачей и результативностью. Они одержали победу в сухопутной кампании сравнительно малой ценой и, насколько позволяли имевшиеся в наличии ресурсы, весьма быстро. По всей вероятности, у аргентинцев отсутствовали шансы нанести им поражение в любой момент наземной операции, однако менее компетентное британское соединение рисковало застрять в катастрофическом военном тупике среди гор. С момента создания и обеспечения британцами берегового плацдарма такой итог представлялся правительству в Буэнос‑Айресе пределом мечтаний. Было бы ошибкой заявлять, будто даже в Гуз‑Грине или на горе Лонгдон противник оказывал сопротивление, равное тому, какого следовало ожидать от более мотивированных и лучше подготовленных европейских войск. Хотя, по меркам ограниченных конфликтов, боевые потери парашютистов довольно серьезны, они считались бы незначительными, если бы некая такая акция проводилась на северо‑западе Европы в 1944 г. Основными врагами британских войск оказались аргентинские ВВС, сложности с обеспечением снабжением и погода.
|
|
Кампания на Фолклендских островах велась обеими сторонами с весьма примечательной порядочностью. Случались скверные инциденты как та же стрельба по беспомощным экипажам «Газелей» в воде залива Сан‑Карлос и убийство в Гуз‑Грине лейтенанта Барри, вышедшего вперед с белым флагом в руке, однако поступки эти, по всей видимости, представляют собой несанкционированные командирами действия необразованных солдат. Верховное командование Аргентины, как есть все основания считать, стремилось вести войну в соответствии с собственными понятиями о чести. И не стоит подвергать сомнению благородство противника из‑за обнаружения в Гуз‑Грине запасов напалма, ведь и британцы применяли не менее чудовищные по воздействию фосфорные боеприпасы. Солдаты Мура старались обращаться с пленными, так сказать, в белых перчатках, и отправили на родину всех аргентинцев без серьезных попыток допрашивать их как в ходе войны, так и после нее. В результате такой тенденции многие вопросы в отношении причин того, а не иного поведения неприятеля так и повисли в воздухе.
Не говоря о несостоятельности разведки на пороге войны, – об отсутствии должных данных, позволившем аргентинцам осуществить вторжение, – действительно едва ли какие‑то британские военные кампании за прошедшее столетие проходили при наличии меньших сведений о состоянии дел у противника. В распоряжении командования не имелось ни снимков со спутников, ни сносных данных аэрофотосъемки. Радио– и радиотехническая разведка внесли ценный вклад в дело британцев, однако те все равно вели войну, зная поразительно мало об организации и состоянии аргентинских войск, а также о стоявших во главе их персоналиях. Тут вина не одной лишь Секретной разведывательной службы, но и военных атташе в Латинской Америке, не снабдивших руководство должной информацией. Именно в области разведки, как ни в чем ином, Британия получила лишнее напоминание об опасности однобокого подхода – о большой цене, которую приходится платить за «ориентированность на конкретный сценарий действий», то есть за сосредоточение всего внимания целиком на конфронтации в Северо‑Западной Европе. «Лозунг Фолклендской войны: «Ничего неизвестно», – заявил как‑то после окончания противостояния один из британских командиров. В сотый раз в своей истории Британия получила напоминание о том, что всегда существуют неожиданные военные угрозы, готовиться к которым необходимо в рамках гибкого планирования обороны.
Подход к кампании британских войск отражал их тенденции, проявлявшиеся на всем протяжении истории: начинать с большими надеждами, при огромной путанице и с неадекватными ресурсами, но в конечном счете добиваться победы за счет поразительной эффективности некоторых систем оружия (с лихвой послуживших за те, что дали сбой), а также выучки и отваги солдат и офицеров, сражавшихся на земле, в небесах и на море. После окончания противостояния один офицер заметил: «Мы вновь повторили множество старых добрых уроков. Мы много говорим о том, что пошло не так. Но по‑настоящему примечательно то, сколько всего пошло так, как надо». Правительство и начальники штабов родов войск сполна заслужили право надеть венки триумфа за верный расчет в отношении того, когда и как начать и довести до победного конца их игру. Касательно же места момента риска катастрофы, – быть ему во вступлении или же лишь в сноске к истории оперативного соединения, – читателю следует решать в меру собственного вкуса и разумения.
Кампания Аргентины
Военная разведка Аргентины ничем не отличалась в лучшую сторону от британской. Точно так же, как дипломаты страны просчитались в отношении воли Тэтчер ответить на силу силой в случае необходимости защищать британские интересы на Фолклендских островах, ошибся и штаб военной разведки, не сочтя вооруженные силы Британии способными справиться с задачами. Командная структура Аргентины формировалась на протяжении поколений соперничества между видами вооруженных сил, но господствующая роль в ней отводилась борьбе с массовыми выступлениями повстанческих формирований, тогда как работать во взаимодействии друг с другом авиация, флот и армия почти или вовсе не умели. Фолклендские острова попадали в сферу ответственности ВМС, руководил которыми адмирал Хуан Хосе Ломбардо в Пуэрто‑Бельграно на материке. Но центры командования сухопутными войсками и военно‑воздушными силами располагались дальше на юг в Комодоро‑Ривадавии, и незадачливому генералу Менендесу в Порт‑Стэнли приходилось полагаться на ненадежную цепочку со звеньями в виде офицеров связи для поддержания коммуникаций между штабами родов войск. За вторжением на Фолклендские острова стояли в основном ВМС. Но после потопления крейсера «Хенераль Бельграно» корабли попрятались по базам, тогда как командование других видов ВС не пожелало слушаться указаний морского начальства, вклад которого в войну оказывался на деле столь незначительным. Нежелание руководства военно‑воздушными силами вступать в военные действия не являлось ни для кого секретом: «Почти гарантированная перспектива выходить сражаться против одной из сильнейших военных машин в мире… с большим опытом конфликтов различного размаха, поддерживаемой воинственной чувствительностью правящих классов и располагающей самыми современными системами оружия в мире была источником постоянной озабоченности командования военно‑воздушных сил…» («Аэроспасио», сентябрь 1982 г.).
Если бы ВМС рассредоточили свои корабли, они смогли бы прорываться ночью и клевать противника в партизанском стиле «ударил‑убежал» за счет применения «Экзосет» против британских кораблей. Существовал риск потери каких‑то судов из‑за действий подлодок Королевских военно‑морских сил, однако кто‑то все равно бы сумел достигнуть цели и сорвать или поставить под угрозу срыва британскую операцию. Аргентинских адмиралов, совершенно очевидно, пугали перспективы больших потерь. Что же касается военно‑воздушных сил, то они, к их чести, не руководствовались страхами, когда речь шла о необходимости сделать максимум от них зависящего для победы над врагом. Но взаимные подозрения и счеты между командованием родов войск препятствовали действительно эффективному их сотрудничеству и взаимодействию. ВМС не потрудились обеспечить военно‑воздушные силы радиолокационным наведением, на что рассчитывали летчики. ВВС не взяли на вооружение разработанную пилотами ВМС технику, дававшую их бомбам этакий «временной люфт» для постановки на боевой взвод. Решение начальства военно‑воздушных сил рассредоточивать уцелевших летчиков по разбросанным далеко друг от друга базам с целью скрыть размеры потерь лишало летный состав возможности эффективного обмена информацией и разбора полетов, необходимых для внесения необходимых поправок в используемую тактику.
После осуществления десантной высадки в Сан‑Карлосе генерал Менендес фатальным образом долго раздумывал, почему‑то считая данную операцию отвлекающим маневром. Ему следовало хотя бы дать старт кампании напористых рейдов и патрулирования вокруг британского берегового плацдарма, если уж он не верил в способность собственных войск развернуть масштабное контрнаступление. 5‑й батальон морской пехоты, сражавшийся на горе Тамблдаун, являлся лучшей из имевшихся в его распоряжении частей. Возможно, генерал сумел бы действовать с большей уверенностью, получи он два батальона горных коммандос, на всем протяжении войны просидевших в Комодоро‑Ривадавии на случай возможной чилийской агрессии. Ну а так основой его войск выступали «зеленые» призывники. Службе тыла пришлось бы вывернуться наизнанку для обеспечения их всем необходимым, в то время как рассчитывать на особую пользу от таких воинов на поле боя вряд ли следовало. Доказавшая свою ненадежность система снабжения аргентинцев на островах создавалась с расчетом на одну бригаду в течение месяца – столько предполагалось продержать там войска. В данном же случае, после присылки сильных подкреплений, возникла необходимость кормить более 11 000 чел. на протяжении целых трех месяцев, справиться с чем службы обеспечения тыла уже не могли. Кроме того, Менендес постоянно находился в клинче спора с генералами Хофре и Даэром в Порт‑Стэнли. В послевоенном «Докладе Кальви» сухопутных сил содержится предположение о назревавшем в какой‑то момент мятеже с прицелом заменить Менендеса полковником Мохамедом Али Сейнельдином, командиром 25‑го пехотного полка.
Незатейливая правда данного конфликта состоит в том, что аргентинская армия просто не имела концепции ведения войны против крупного неприятельского соединения. Стиль американской подготовки приучил солдат и офицеров всецело полагаться на ресурсы, а не на выучку и выносливость солдат. В ходе кампании один офицер САС высказывался в отношении главной проблемы армий третьего мира, суть которой в чрезмерном увлечении приобретением дорогостоящей техники вместо избрания в качестве приоритета подготовки и повышения боевого мастерства личного состава. Как признавался цитируемый спецназовец, бывая за границей, ему не раз приходилось сталкиваться с недоверием принимающей стороны, когда он рассказывал, что основой успехов САС служили интенсивные, непрестанные и крайне методичные обучение и подготовка: «Они все втайне думают, будто есть какая‑то пилюля, и стоит только принять ее, как все пойдет точно по маслу, а ты не говоришь им, какую именно». Аргентинцы располагали лучшим военным снаряжением и более мощными огневыми средствами, чем находившиеся на берегу британцы. Но их тактика, полевая выучка и боевой дух хромали на обе ноги. Все разговоры с пленными солдатами и офицерами после войны свидетельствуют об одном: готовность британцев драться нанесла сокрушительный удар по мотивации и решимости сражаться их противника.
И все же, пусть генерал Менендес и не мог одолеть британское оперативное соединение, создать ему серьезные осложнения было, безусловно, в его силах даже с имевшимся в распоряжении человеческим материалом. Однако его решение ограничиться обороной статичных позиций обрекало аргентинцев на неизбежное поражение. В битве за горы вокруг Порт‑Стэнли присутствовало нечто ритуальное. Предсказать ее результат не представлялось сложным, однако Менендес видел в вопросах чести, или попросту в гоноре и «мачизме» императив, требовавший от него дать бой врагу перед капитуляцией. Весьма примечателен факт почти полного отсутствия попыток задействовать наличествовавшие у него под рукой самолеты‑штурмовики «Пукара», которых весьма опасались британцы. Сколько бы ни ругали британский ПЗРК «Блоупайп», он показал свою действенность против одного из видов угрозы с воздуха, зарекомендовав себя уже на ранней стадии операции как вполне эффективное средство противодействия «Пукарам», вследствие чего аргентинцы никогда не прибегали к сколько‑нибудь значительному применению самолетов данного типа после захвата горы Кент.
Похоже, правительство в Буэнос‑Айресе пребывало в этаких фантастических иллюзиях в отношении военной обстановки на островах до самого печального конца. Когда 14 июня Менендес сказал генералу Галтьери, что попытка дать бой британцам в Порт‑Стэнли выльется «в тотальную резню», Галтьери ответил: «Слушайте, генерал, берите все оставшиеся силы и переходите в контратаку». Принятое Менендесом решение проигнорировать указания Буэнос‑Айреса и капитулировать стало его самым благоразумным, смелым и мужественным поступком на всем протяжении войны. Не прошло и месяца, как он и все высокопоставленные командиры, вместе с Коста Мендесом и поголовно членами хунты подали в отставку или были отрешены от должностей и постов насильно. Аргентина вновь вернулась к хаосу и неопределенности.
Война Уайтхолла
Спор из‑за Фолклендских островов никак не грозил перерасти в военные действия. Получилось так в результате ряда ошибок в расчетах, допущенных обеими сторонами: британцы не верили в готовность Аргентины взяться за оружие и силой предъявить претензии на острова, тогда как аргентинцы пребывали в уверенности, что Британия не станет доводить дело до войны ради их возвращения. Недовольство положением спорной территории тихо кипело на протяжении полутора столетий. В 1964 г. Аргентина попыталась вынести проблему на обсуждение Организации Объединенных Наций, каковая передала ее обратно самим сторонам для урегулирования, никак не решив главного вопроса, – момента самоопределения. Затем британские и аргентинские делегаты‑переговорщики вступили в семнадцатилетний цикл споров и дискуссий под предлогом стремления к хотя бы частичной реализации претензий Аргентины. Никто не считал, что в интересах жителей Фолклендских островов оставаться в состоянии неизбывного антагонизма с ближайшим к ним государством на материке. Острова эти никак не поставить в один ряд с Тайванем или даже Гибралтаром.
Лорд Чалфонт, Тед Роулендс, Николас Ридли и Ричард Люс избрали определенную политику и вели борьбу за достижение в конечном счете некоего статуса, соответствовавшего бы принципу «обратной аренды». Такой вариант урегулирования являлся бы признанием прав Аргентины на вожделенный суверенитет над островами, но одновременно в данном случае сохранялся неприкосновенным уклад жизни населения островов. Аргентинцы не стремились к колонизации Фолклендских островов. Британии не хотелось отстаивать свой суверенитет силой оружия. Как заметил Перес де Куэльяр после крушения его мирной инициативы в мае 1982 г.: «Для разрешения такого рода проблемы понадобилось бы десять минут, при условии желания обеих сторон».
Компромиссного соглашения не удалось достигнуть, потому что британское Министерство иностранных дел продемонстрировало большую компетентность в деле ведения переговоров с правительствами других стран, нежели со своим собственным руководством. Политики в сменявших друг друга правящих кабинетах считали компромисс излишне высокой политической ценой и не хотели платить ее. Американские дипломаты уверены в том, что суть их функций в лоббировании политиков в «продаже» считающегося желательным или неизбежным политического курса тем, кто сможет воплощать таковые замыслы в жизнь. В Британии же Министерство иностранных дел существовало в своем отдельном мире. Дипломаты не сумели мобилизовать спектр политических вариантов для достижения компромисса по Фолклендским островам. Министры, в сферу ответственности которых, как казалось, входило достижение решения в данном вопросе, исполняли свои обязанности на посту слишком короткое время или просто не питали интереса к теме. Министерство иностранных дел отвергло попытки сотрудничества Комитета Фолклендских островов Уильяма Хантера Кристи, который в 1975 г. писал Робину Эдмондсу, предлагая действовать совместно, налаживая контакты, сходные с взаимоотношениями института Мальвинских островов и аргентинским Министерством иностранных дел. Оставаясь «свободным атомом», эта маленькая группировка сумела поднять внушительную «волну» на задних скамьях и в конечном счете обрушить здание, возводимое Министерством иностранных дел.
Излишне говорить, что политикам следовало бы четко и ясно определить роль дипломатии. Внешнеполитическая структура рассматривает себя как хранителя последовательности в политике, а такое звание подразумевает определенную меру ответственности за выработку политической поддержки. Принимая во внимание отсутствие такого рода подпорки, остается только удивляться, как целому ряду сменявших друг друга должностных лиц в Министерстве иностранных дел – Дэйвиду Скотту, Майклу Хадоу, Робину Эдмондсу, Хью Карлессу, Энтони Уильямсу, Джону Юру – удавалось поддерживать переговоры в рабочем состоянии. Просматриваются три возможности – 1968, 1977 и 1981 гг., – когда британское правительство могло бы приостановить переговоры на основании возникновения непреодолимого препятствия в деле достижения урегулирования в образе главенства принципа самоопределения народов. И все же вполне оправданная озабоченность Министерства иностранных дел в отношении британских интересов в Латинской Америке заставляла Лондон продолжать процесс. Уязвимость данной схемы действий состояла в том, что политическая стратегия вечно расходилась с дипломатической, а не дополняла последнюю. Дипломатия без политики в конечном счете бесплодна.
К 1981 г. неподконтрольные Министерству иностранных дел процессы самым драматическим образом снизили убедительность интереса Британии в сохранении за собой Фолклендских островов – отправка под сукно доклада Шэклтона, решение по отзыву «Эндьюранса», предоставление жителям территории британского гражданства второй степени. Британские дипломаты не учли возможного воздействия таких шагов на Буэнос‑Айрес, ерзавший на зыбучих песках непрочной аргентинской политики. С июня 1981 г. и до самого преддверия вторжения на острова Министерство иностранных дел и Объединенный комитет разведывательных служб в секретариате кабинета министров позволяли себе пребывать в заблуждениях относительно возможных действий Аргентины, полагая, что та осмелится на радикальный шаг только после трех фаз «ступенчатой эскалации». Именно заблуждения вынудили их с пренебрежением отнестись к возможной отправке в плавание подлодок 5 марта, сбрасывать со счетов очевидный рост напряженности и усилившиеся в Буэнос‑Айресе слухи о вот‑вот грозящем вторжении, совершить подчеркнуто провокационный шаг выводом «Эндьюранса» из Порт‑Стэнли 20 марта и даже не поверить в истинные намерения флота адмирала Анайи, когда тот уже следовал в направлении Фолклендских островов. Оценки ситуации ОКРС, попадавшие на столы министрам, отличались благодушием и сбивали с толку. Неминуемо бросающейся в глаза причудливой особенностью британского образа мысли служит тот факт, что лица, ответственные за ошибочные анализы, упрочили свое положение за счет Фолклендской войны и – как ни поразительно – облагодетельствованы целой чередой оправдательных моментов в докладе комитета Фрэнкса (см. приложение «D»), тогда как лорд Каррингтон и Ричард Люс остались одни в этакой политической пустыне. С момента отправки в дальний поход оперативного соединения фокус британской дипломатии радикально сузился, а Министерство иностранных дел очутилось под огнем со стороны политиков и СМИ. Некоторые дипломаты убеждены, что предсказать аргентинское вторжение или избежать его являлось делом невозможным, но даже и в катастрофическом положении оставался шанс достигнуть продолжительных договоренностей. Ведь и премьер‑министр в определенный момент соглашалась вести переговоры в отношении суверенитета. По мере того как в спор вступали все новые легионы посредников, в Министерстве иностранных дел начинала теплиться надежда сбросить бремя Фолклендских островов с плеч Британии и передать вопрос в ведение международных структур. И все же к концу апреля Пим, Акленд и Паллизер в Лондоне, а также Парсонз и Хендерсон в США очутились перед лицом непреодолимого вызова дипломатии – перед обязанностью найти средства отвратить войну. уже прочно вставленную в повестку дня политиков и военных. В данном случае те же политические силы в Британии и Буэнос‑Айресе, которые на протяжении семнадцати лет препятствовали достижению дипломатического урегулирования, подняли ставки на недосягаемую высоту, не оставлявшую ни одной из сторон шанса пойти на попятный. Когда игра закончилась, победные достижения Британии оказались столь высоки, что она была готова отказаться от долгосрочной дипломатической политики по Фолклендским островам. С появлением 4 ноября 1982 г. новой резолюции ООН, содержавшей просьбу о возобновлении переговоров, противниками Британии, проголосовавшими против нее, оказались девяносто стран, в том числе и Соединенные Штаты. Она выиграла войну, но пока не победила в споре. Фолклендские острова попросту превратились в дорогостоящую крепость.
Государства, охотно поддерживавшие Британию, когда та взяла на себя роль полицейского перед лицом вооруженного агрессора, считали теперь дело сделанным, а вопросы чести разрешенными. Раны спора не должны были продолжать гноиться, а Британии надлежало продемонстрировать великодушие победителя – по крайней мере в виде признания некоторых переговорных идей, высказываемых в ходе конфликта. Слишком маленькая проблема никак не могла в долгосрочном плане превратиться в вопрос национальной гордости. Санкции были сняты. Франция, к большому раздражению миссис Тэтчер, продолжила выполнение условий контракта по «Экзосет» и «Супер‑Этандарам», приостановленного в ходе войны, а Германия закончила строительство фрегатов. Споры и дебаты в ООН явно давали странную картину: по иронии судьбы, делу Британии в части суверенитета над островами симпатизировали теперь меньше стран, чем раньше, до начала вооруженного противостояния. Как часто бывает с ограниченными войнами, спор вернулся точно к состоянию до начала враждебных действий – status quo ante – ни в коем случае не разрешенным.
Министерство иностранных дел, понесшее поражение с началом войны в Южной Атлантике, теперь, когда она закончилась, почти не находило способов достучаться до правительства. Нового министра иностранных дел, Фрэнсиса Пима, назначали на пост в надежде «разрядить атмосферу» между Даунинг‑стрит и его ведомством. Но он обнаружил, что упорная поддержка им идеи договорного урегулирования сделала его источником раздражения для премьер‑министра. Однажды Тэтчер даже заметила, что Фолклендского кризиса, вероятно, вообще не случилось бы, обладай она таким же «внутриведомственным» советником по международным отношениям, какого обрела в лице профессора Алана Уолтерза в вопросах экономической политики. После включения любимого дипломата премьера, сэра Энтони Парсонза, в ее личный штаб, Министерство иностранных дел раскрыло рот в удивленном испуге. На Даунинг‑стрит явно зарождалось «теневое Министерство иностранных дел», каковой момент сулил перспективу раскола и соперничества по образу и подобию положения, сложившегося между Министерством иностранных дел США и Белым домом в Вашингтоне. Собиралась ли миссис Тэтчер допустить возникновение того же сорта трений, как наблюдавшиеся ею между Рейганом и Хэйгом? (Она устранила сомнения, попросту заменив мистера Пима в июне 1983 г. другим человеком.)
И все же британское ведомство по международным делам вышло из ситуации вокруг Фолклендских островов с известными успехами и могло гордиться ими. Резолюция ООН 502 оказалась ловким tour de force Парсонза – мастерским дипломатическим маневром под стать того же рода успешному ходу в ЕЭС 9 апреля. Британские дипломаты имели полное право считать большими достижениями искусное дирижирование Хендерсоном общественным мнением США, изящное сведение на «нет» военным кабинетом мирной инициативы де Куэльяра в последнюю неделю перед Сан‑Карлосом и сдерживание любых усилий сторонников мира на путях приостановления военных действий Британии на всем протяжении противостояния на море и на суше. Британское общественное мнение упивалось справедливостью дела, за которое ратовало, но поддержка или хотя бы уступка всего остального мира в вопросе «колониальной» войны ни в коем случае не лежали в кармане у британских дипломатов.
Самой большой потерей в дипломатических маневрах стали взаимоотношения Британии с Соединенными Штатами. Лондон не мог полностью осознать неизбежный раскол Вашингтона и невозможность однозначного выбора между исторической дружбой и верностью делу Западного полушария. В то же самое время Британия не без основания считала важным для Вашингтона определиться по отношению к этому определенно моральному, а не прагматическому вопросу и затем, приняв решение, неуклонно действовать в избранном направлении. Вместо того правительство Рейгана демонстрировало отсутствие сплоченности и четкой ориентированности, приводившее в бессильное раздражение и страх многих наблюдателей как в Латинской Америке, так в не меньшей степени и в Европе.