Хью Кларк, командир случайно оказавшейся в Фицрое вертолетной эскадрильи[469], тут же поднялся в небо и вызвал по радиосети все имеющиеся в распоряжении британские вертолеты, призвав их пилотов спешить в этот квадрат. Прошли лишь какие‑то считанные минуты с момента атаки, как вертолетчики уже поднимали на лебедках людей с «Галахада» и со спасательных плотов, опускаясь и зависая как можно ниже, чтобы тягой воздуха от винтов шлюпки с уцелевшими солдатами и моряками гнало от корабля в направлении берега. Увидев, как пламя и клубы черного дыма судорожными толчками поднимаются из чрева смертельно раненного десантного судна, парни из 2‑го парашютного помчались к берегу, где принялись вытаскивать уцелевших с плотов и оказывать раненым медицинскую помощь. Всю вторую половину дня и на протяжении вечера трагическую процессию черных от копоти и гари, ошеломленных, тяжело раненных людей грузили на десантные корабли в заливе Сан‑Карлос, размещая на жилых палубах. Кого‑то отвозили прямо на пункты первой помощи в селении Эйджекс‑Бэй.
***
Пока в Фицрое шла спасательная операция, предпринимались также срочные меры по возвращению к жизни фрегата «Плимут», которому тоже сильно досталось от авиации во второй половине того дня. По сей день не вполне ясно, стремились ли аргентинские военно‑воздушные силы атаковать фрегат с целью отвлечения внимания его команды от разворачивавшегося налета на Блафф‑Коув, так или иначе попытка нанести удар по фрегату, несомненно, оказала воздействие на действия патрулировавших в воздухе британских «Харриеров». Командиру «Плимута» дали сигнал прекратить артобстрел горы Розали на Западном Фолкленде перед лицом предстоящего налета авиации, ожи– в 1.30. Однако пять «Миражей» V ринулись через Фолклендский пролив по направлению к фрегату на несколько минут раньше, затем они развернулись и зашли для атаки с левого борта[470]. Находившимся на мостике корабля морякам реакция «Плимута» на команду «полный вперед!» казалась убийственно медленной. «Си Кэт» ударила в головной «Мираж», а наводчик «Эрликона» накрыл вторую машину, но все же корабль получил четыре попадания 500‑фунтовыми бомбами из всего десяти сброшенных атакующими. Одна из них ударила в глубинную бомбу, вызвав детонацию, ставшую причиной крупного ущерба и пожара. Другая прошла через дымовую трубу. Прочие пролетели в полуметре над головами маленькой группы донельзя перепуганных людей, застигнутых на верхней палубе у противолодочного миномета. Оставляя за собой дымный, точно подраненное животное кровавый след, «Плимут» поковылял в залив Сан‑Карлос‑Уотер, где команда приступила к ликвидации пожаров и латанию пробоин, каковые действия с успехом завершила, приведя фрегат в норму[471]. Боевой патруль «Харриеров», висевший в воздухе над Фицроем все то утро, отозвали для противодействия нападению на «Плимут» всего за считанные минуты до удара «Скайхоков» по «Галахаду».
Во второй половине того дня Фицрой пережил два дальнейших – на сей раз неэффективных – вражеских налета с воздуха. Теперь неприятельские самолеты встречались дружным огнем из ручного оружия солдат на берегу. Одна пара штурмовиков, судя по всему, не выдержала зрелища стены заградительного огня и развернулась, не сбросив бомб[472]. Считается, что именно она летела на бреющем полете в западном направлении к Гуз‑Грину, когда южнее вблизи острова Джонсон пилоты засекли возвращавшийся из поселка «Фокстрот 4» с техникой штаба 5‑й бригады. Несмотря на приказ Саутби‑Тейлура не возвращаться в светлое время суток, сержант‑знаменщик Брайан Джонстон вывел судно в море. «Один раз ВМС уже палили по нам, когда мы пытались двигаться ночью, – сказал он. – Больше я так рисковать не хочу». Аргентинцы атаковали десантный катер бомбами и огнем пушек, сумев достигнуть прямого попадания в пост управления на корме. Погибли сержант‑знаменщик Джонстон и пять человек из команды. Позднее во второй половине того же дня с дрейфующего «Фокстрота 4» поступил отчаянный сигнал с призывом о помощи – судно было искорежено, разбито и вот‑вот грозило пойти ко дну[473]. Послать сообщение удалось только за счет использования рации в находившемся на борту «Ленд Ровере» бригады. Каботажное судно «Монсунен» поспешило на помощь, и его команда сняла уцелевших. Попробовали было взять LCU с ценными машинами связи на нем на буксир, но «Фокстрот 4» недолго оставался на плаву и пошел на дно. Единственным утешением того мрачного дня трагедии стал перехват воздушным патрулем «Си Харриеров» одной из групп аргентинских самолетов на их обратном пути из Фицроя. Флайт‑лейтенант Дэйвид Морган уничтожил два штурмовика, морской лейтенант Дэйвид Смит сбил третий, а четвертый, по словам очевидцев, разбился позднее[474].
Тридцать три военнослужащих Валлийского гвардейского полка, семь человек из Королевских ВМС и одиннадцать других матросов и солдат погибли во время налета, а еще сорок шесть – получили ранения[475]. Даже и никак не пострадавшие бойцы лишились обмундирования и снаряжения, в отсутствии которых не могли полноценно действовать на суше. Нет необходимости говорить, как сильно их потрясло случившееся. Гвардейцев отправили в Сан‑Карлос приводить себя в порядок, в то время как оттуда в Блафф‑Коув перебросили по воздуху две роты 40‑го отряда коммандос, чтобы довести 1‑й батальон Валлийского гвардейского полка до должной численности перед предстоящим наступлением. Вся эта перетасовка стала длительным и мучительным делом, но все же она не послужила причиной переноса британского наступления, начало которого в то утро планировалось на 11 июня. В этом смысле потеря «Галахада» оказалась куда менее серьезной, чем гибель «Атлантик Конвейера».
Трагедию в Фицрое следует рассматривать в общем контексте кампании, каковая в большинстве случаев складывалась для британцев просто‑таки замечательно. Среди многих случаев, когда приходилось идти на обдуманный риск, только в тот раз события развивались вразрез с планами. Мнение Королевских ВМС выразил в ту ночь на борту «Фирлесса» один старший офицер: «Мы должны принять на себя полную ответственность за налет на десантные корабли в Фицрое. Но мы не может принять никакой ответственности за то, что в тот момент на борту «Галахада» находились люди». Сотрудники военно‑морского штаба упрека‑ли прежде всего себя, что не сумели внушить командирам войск на «Галахаде» важность как можно быстрейшего осуществления высадки в условиях светлого времени суток. «Мы привыкли работать с Королевской морской пехотой, а там четко осознают императивы в деле развертывания амфибийных десантов», – признавался один офицер. Военнослужащий морской пехоты из числа потрясенных зрителей в Фицрое писал следующее: «Многие привыкли считать, будто некая особая амфибийность есть какой‑то миф, придуманный морскими пехотинцами ради своего спасения (от расформирования). Но высадка морского десанта – это вам не битва на европейской равнине».
***
Для Лондона удачный вражеский налет в Фицрое являлся настоящей катастрофой. Военному кабинету пришлось незамедлительно решать более всего ненавидимые им вопросы информационной политики. Мур сообщал в Нортвуд, будто аргентинцы убеждены – его потери составляют 900 чел., а темп наступления полностью потерян. С оперативно‑тактической точки зрения было жизненно важно не развеивать заблуждение противника как можно дольше. Соответственно Филдхауз высказал Левину пожелание затянуть «откровенные разговоры» об ущербе, понесенном в Блафф‑Коув, несмотря на беспокойства и боль, которые причинит неопределенность семьям военнослужащих.
Министерство обороны тут же отозвалось информацией о сугубой тяжести понесенных потерь и о «возможной отсрочке штурма Порт‑Стэнли британскими войсками». И снова возвращение палаты общин к военному поприщу после перерыва в заседаниях по случаю Троицы радикальным образом осложнило проведение информационной политики. Окруженному слухами и всевозможными измышлениями Нотту приходилось держать позиции два, даже три дня после катастрофы, постоянно отвечая, что объявление о размерах потерь «способно сыграть на руку противнику и поставить наши войска в очень рискованное положение». Коль скоро двумя неделями ранее, когда затонул «Ковентри», он признал себя неправым относительно стремления замолчать название потерянного корабля (или, по крайней мере, допустил ошибку, позволив Филдхаузу уговорить себя пойти на это против воли), заявление прозвучало неискренним. Затем Нотт несколько подпортил картину замыслов Мура по дезинформации противника заявлением, будто «планы командира оперативно‑тактической группы налеты никак не нарушили». Список потерь в Фицрое, каковой Нотт совершенно правильно сохранил в тайне, обнародовали в конечном счете не ранее начала штурм» Порт‑Стэнли.
В любой операции любой значительной войны «подсвеченные прожекторами» неудачи кажутся более преступными и более кровавыми, чем те, которые не получили широкого отклика. Так или иначе эпизод с «Галахадом» напомнил министрам и начальникам штабов родов войск об опасностях ведения военных действий под неусыпном оком публики. Трудности с убеждением гражданского населения на родине в необходимости принятия страшных реалий войны побудили сэра Робина Дэя во время лекции за несколько лет до описываемых событий задаться примерно таким вопросом: может ли в эпоху после Вьетнама какая бы то ни было западная демократия со свободной прессой и телевидением надеяться на постоянную поддержку нации войне, сколь бы необходимой та ни оказалась? И действительно, кто сможет забыть увиденного на экранах телевизоров раненого с «Галахада» на носилках с торчащим и словно бы указывающим в небо обрубком ноги? К счастью для правительства, война на Фолклендских островах продолжалась недолго и визуальная информация о трагедии на «Галахаде» достигла Лондона только после завершения враждебных действий. Однако заставить общественность дома принять как должное такие виды было бы, как легко предположить, крайне сложно, равно как и осознать необходимость главенства соображений безопасности, служивших основанием для упорного сопротивления ВМС решению премьер‑министра позволить корреспондентам и операторам сопровождать оперативно‑тактическую группу. Военные корреспонденты со своими депешами с фронтов способны стать очень выгодным средством в арсенале политиков в деле поднятия духа нации и стремления довести войну до победного конца. И все же, когда случаются неудачи на поле боя, репортерам и генералам трудно примирить требования СМИ с предполагаемыми государственными интересами.
Как высказывались некоторые офицеры после войны, 5‑ю бригаду, учитывая столь сильную ограниченность ресурсов транспорта, не следовало бы и вовсе посылать готовить наступление на новом направлении. Но коль уж командование пошло на это, нечего удивляться трудностям. Основополагающей причиной трагедии в Фицрое являлось нежелание Нортвуда продолжать переброску личного состава 1‑го батальона Валлийского гвардейского полка на целевой постройки десантных кораблях и решение использовать вместо того LSL – судно, фактически обслуживаемое гражданской командой. Неразбериха и организационные сложности, одолевавшие 5‑ю бригаду, проявлялись во многих других случаях на протяжении кампании. Исчезновение из воздушного пространства над местом высадки запрошенного 5‑й бригадой патруля «Харриеров», остававшегося в районе боевого патрулирования практически до конца утра 8 июня, то есть до момента всего за несколько минут до налета вражеской авиации, отсутствие эскорта в виде военно‑морских судов, не поступивший на «Галахад» сигнал боевой воздушной тревоги, проволочка с установкой и подготовкой к применению ЗРК «Рэйпир», сбившийся график высадки, неполадки со связью. Подобные вещи бывали и раньше и позже, но ни разу не привели к таким фатальным последствиям, как 8 июня, когда все разрозненные моменты слились воедино. Наиболее трудно поддается объяснению сбой в части связи и координации действий – многие старшие офицеры попросту не знали, где, когда и какие войска находятся. Один из британских командиров, отвечавший за действия 5‑й бригады, позднее признавался: «Вы должны понять – в тот момент все мы смотрели на восток, в направлении засевшего в Стэнли противника, куда нам скоро предстояло наступать. Мы и в самом деле мало волновались по поводу происходящего у нас за спиной». Такое отношение являлось нарушением жизненно важных правил обеспечения безопасности в ходе войны.
«Да‑да, – воскликнул как‑то Наполеон, когда услышал, как люди воздают хвалу достоинствам одного офицера, – но удачлив ли он?» Тони Уилсон удачливым не был. Он попытался достигнуть максимума, имея в руках формирование, которому с самого начала не хватало ключевых преимуществ 3‑й бригады коммандос: оставленных за плечами месяцев соответствующей подготовки, возможности заблаговременно попрактиковаться в высадке десанта, акклиматизироваться перед началом активных действий. Комбриг располагал лишь неопытным штабом, не обеспеченным к тому же в достатке аппаратурой связи для руководства боевыми действиями, ему недоставало специализированной техники, да и боевые части соединения едва знали друг друга. Если сложить воедино все трудности и неудачи, постигшие его на Фолклендских островах, остается только поражаться, как 5‑й бригаде удалось внести столь значительный вклад в дело победы в битве за Порт‑Стэнли, начавшейся всего через трое суток после трагедии «Галахада».
БИТВА ЗА ГОРЫ
Джон Булль на заседании в паническом кошмаре,
Орет войскам: вам драться всюду на Земном на шаре.
Палата Крикунов до хрипоты пускается на споры
От них ты не дождешься дела вскоре.
Когда стихают все же эти разговоры,
Вопрос встает об армии – там снова неготовы.
Тогда в поход отправит Булль свой чахлый флот,
Мошной тряхнет он и на сем закроет рот.
Журнал «Панч», 1871 г.
С самого дня высадки 3‑й бригады коммандос в Сан‑Карлосе британцы планировали развернуть быструю кампанию на суше. Они рассчитывали достигнуть победы к середине июня. Все ухудшавшаяся зимняя погода, сложности с поддержанием кораблей в постоянной боеготовности на огневом рубеже, политический и дипломатический натиск, извечные трудности с обеспечением исправной работы службы тыла – все это в совокупности давило на сухопутные силы изрядным грузом. Как выразился Хью Пайк: «Существовала реальная опасность, что мы [с аргентинцами] будем месяцами глазеть друг на друга около Порт‑Стэнли». Очень легко по окончании войны рассуждать насчет того, будто крушение обороны противника было чем‑то предрешенным. Однако в начале июня, если смотреть в направлении Стэнли с гор Кент, Челенджер и Эстансия, стоявшая перед двумя британскими бригадами задача казалась очень и очень непростой. Тридцать три неприятельских формирования по несколько рот в каждом составляли, по имевшимся данным, гарнизон общей численностью 8400 чел. Эти силы, всецело обеспеченные поддержкой артиллерии и не испытывающие недостатка в боеприпасах, окопались на готовившихся на протяжении шести недель позициях на высотах. Захват британцами горы Кент не позволял противнику задействовать ее для противодействия продвижению морской пехоты с этой господствующей точки, однако ничего не менял в смысле необходимости штурмовать обороняемую линию на подступах к Стэнли: горы Харриет и Лонгдон, Ту Систерз[476], Тамблдаун[477], Сэппер‑Хилл[478]. Каждый узел обороны прикрывали минные поля, защищала пехота с безоткатными орудиями и станковыми пулеметами, пользовавшаяся поддержкой тридцати 105‑мм и четырех 155‑мм орудий[479].
До сих пор события кампании постоянно демонстрировали непонимание аргентинским командованием принципов стратегии: военно‑воздушные силы не развернули действительно эффективной операции против целей на суше, чего очень боялись британцы. Армия не позаботилась о защите многих ключевых пунктов на местности, чтобы пресечь продвижение британцев, не наносила беспокоящие удары и не разворачивала контратаки на позиции, занимаемые морскими пехотинцами и парашютистами. Возможно, генерал Менендес не верил в способность насильно согнанных на службу призывников справиться с подобными задачами. Судя по всему, суть пассивного подхода к ведению кампании со стороны аргентинцев следовало понимать так: очутившись перед лицом мощного военного ответа на свои действия со стороны британцев, на что в Буэнос‑Айресе совершенно не рассчитывали, аргентинское руководство делало ставку на оборону – собиралось удерживать позиции, а тем временем добиваться дипломатического, а не военного разрешения ситуации. У Менендеса и его вышестоящего начальства сложилось впечатление, будто ему удалось превратить Порт‑Стэнли в практически совершенно неприступную крепость. Мирет в Нью‑Йорке убеждал Сорсано в способности войск продержать британцев на подступах к столице на протяжении месяцев. Между тем аргентинский флот выйдет в море, дабы наносить удары по каналам снабжения британских войск. Всего за два дня до старта битвы за Порт‑Стэнли Лами Досо в телефонном разговоре с Эндерсом в Вашингтоне уверял последнего, будто потери британцев в кораблях огромны, а потому тотальный штурм невозможен. Генерал ВВС уверил американского собеседника, что Менендес не сдаст позиций по крайней мере два месяца, и Аргентина выиграет войну. Мнение Эндерса в отношении подобного заявления выражалось короткой фразой: «Тот, кто думает так, может воображать все что угодно».
Между тем в Гуз‑Грине противник доказал – его солдат не упрекнуть по меньшей мере в одном, в способности упорно защищать заранее подготовленные позиции. Учитывая знание ими местности, наличие большого количества приборов ночного видения, хорошего оружия и множества боеприпасов, все говорило за то, что аргентинцев будет непросто выбить с занимаемого рубежа. «Мы действительно не знаем, как они собираются драться, – писал домой один офицер 3‑го батальона парашютистов 9 июня. – Мы бы предпочли, чтобы они прочитали слова пророчества на стене и сочли благоразумие лучшей добродетелью, чем отвагу. Но я велел моим парням не рассчитывать на то, что «арджи» будут драпать везде и всегда»[480].
В действительности главная проблема аргентинцев заключалась не в их тактический позиции, не говоря уж о службах тыла, а в моральном состоянии личного состава – в боевом духе войск на переднем крае. У солдат в горах он находился в куда худшем состоянии, чем британцы могли себе представить. «До 1‑го мая никто на самом деле не верил, будто придется драться, – рассказывал один из солдат 7‑го пехотного полка. – Но когда англичане перешли в атаку, тут уж все забеспокоились. Некоторые из наших ребят жаловались на имевшееся оружие. Им говорили, мол, боеприпасов у нас на двое или трое суток, но когда дело дошло до драки, их едва хватило на два или три часа…» Гильермо, другой солдат 7‑го полка, занимавший позицию на Уайрлесс‑Ридж, признавался, что только после войны узнал, где он тогда находился. «Нам никто даже не сказал, куда мы отправляемся… Мы не были готовы психологически. Я чувствовал себя роботом. В моей роте мы хоть все имели среднее образование, но в ротах «А», «В» и «С», которые располагались на самом переднем крае, попадались ребята и вовсе не знавшие о существовании каких‑то там Мальвинских островов».
Гильермо рассказывал о росте проблемы с нехваткой продовольствия у солдат по мере того, как способность аргентинцев доставлять припасы вертолетами все уменьшалась. Он с друзьями по ночам несколько раз проходили 3 мили (4,8 км) до Порт‑Стэнли, где просто крали еду со складов. Те, кому досталось нести службу дальше от столицы, не имели столь благоприятной возможности поправить дела. «Каждый раз, когда мы слышали, как на аэродроме садятся транспортники «Геркулес>, наше настроение поднималось. Мы ждали подвоза провизии. Но потом начинали недоумевать, что там происходит, поскольку до нас ничего не доходило».
На протяжении короткого промежутка времени британцы тешили себя надеждой, что аргентинцы поймут – раз там на высотах находятся две британские бригады, их судьба решена и остается только сложить оружие. Как‑то ночью Майк Роуз из САС в компании пленного аргентинского офицера и капитана Рода Белла, переводчика морской пехоты, полетели к Эстансия‑Хаусу, надеясь связаться оттуда по гражданской телефонной сети с кем‑нибудь из Порт‑Стэнли. Линия не работала. Но на следующий день Белл, в целях оказания возможно требующейся медицинской помощи населению, начал выступать на доступных для приема жителями Фолклендских островов под аргентинской оккупацией частотах. Он установил контакт с доктором Элисон Блини, выступавшей в роли главного врача больницы Стэнли, и призвал всех слышавших обращение аргентинцев вступить в диалог с британцами по гуманитарным соображением, чтобы защитить интересы гражданского населения. Сразу во вражеском стане никто не откликнулся, но Роуз и Белл не сомневались – противник слушает передачу. Они начали выходить в эфир ежедневно, все так же уверенно и напористо требуя от неприятеля ответить на их призыв во имя гуманизма и порядочности. Это было их «сделай сам» в области психологических приемов ведения войны.
Одним из многих недостатков, выявившихся в ходе кампании, стало, несомненно, отсутствие в распоряжении Министерства обороны специальной воинской части психологической войны. Однако куда более удивителен тот факт, что Белл – которого пришлось использовать как переводчика, оторвав от выполнения обычных обязанностей адъютанта штаба бригады коммандос и эскадрона связи, – оказался едва ли не единственным говорившим по‑испански человеком во всей группе. Просьба Джулиана Томпсона прислать людей из центра военной разведки в Эшфорде встретила отказ, поскольку Лондон приказал опрашивать пленных только, так сказать, в белых лайковых перчатках. Бегло говорившего по‑испански офицера Королевских военно‑морских сил, следовавшего из Британии на «Фирлессе», отправили домой с острова Вознесения, поскольку начальство в последний момент узнало об отрицательных данных пройденного им медосмотра. До конца войны все надежды британцев на ведение переговоров с аргентинцами возлагались на выходы в эфир Роуза и Белла, ибо Белл обладал знаниями латиноамериканского характера, а Роуз имел подготовку и опыт действий в условиях осады, как в случае с тем же иранским посольством в Лондоне[481].
Молчание в ответ на вещание на медицинские темы очевидно свидетельствовало об отсутствии у аргентинцев намерения сдаться. Старший морской офицер противника, капитан Мелбурн Хасси, слушал передачи и докладывал их содержание генералу Менендесу[482]. Но Менендес не испытывал желания уступать без боя, поскольку того требовала честь. Британцы чувствовали – придется сражаться, и многие командиры в их стане не сомневались: прежде чем генерал Менендес признает поражение, Порт‑Стэнли превратится в груду руин. Всюду в окопах и за брустверами среди валунов и дернистого луговика в горах морские пехотинцы и парашютисты, трясясь от стужи, нетерпеливо ждали приказа о старте наступления. Каждый день. когда погодные условия оказывались более или менее сносными. не знавшие усталости «Си Кинги» челноками сновали туда и сюда между гор и холмов с орудиями и поддонами боеприпасов под брюхом, доставляя на позиции все необходимое, ибо, по мнению Мура и Томпсона, когда пехота пойдет вперед, им потребуется огромное количество боеприпасов для обработки вражеских расположений. А между тем ежедневно командиры получали донесения о росте случаев выхода из строя бойцов от погодных условий, диареи, траншейной стопы, обусловленных бесконечным ветром, дождем, снегом и холодом на вершинах холмов. Некоторые офицеры считали целесообразным для 3‑й бригады коммандос уйти с высот до полной готовности к наступлению, оставив на вершинах только наблюдательные посты. Однако в таком случае пришлось бы гонять туда‑сюда «пешедралом» и без того усталых людей, тем более что в долинах за кряжами они едва ли смогли устроиться много удобнее, а посему никто всерьез подобный вариант не обсуждал. Словом, солдатам не оставалось ничего иного, как высиживать на позициях семь, восемь, девять суток до тех пор, пока 5‑я бригада перегруппируется вокруг Блафф‑Коув и изготовится к боевым действиям. «Были бы мы на учениях, я бы повел парней вниз с горы Кент на третий день», – говорил Ник Вокс, командир 42‑го отряда коммандос. И все же они смогли выстоять и даже приладиться к суровой стихии. Погоды на всем протяжении зимы стояли холодные или очень холодные. Однако условия все же не были совсем скверными – такими уж буквально невыносимыми, как опасались эксперты и составители планов перед высадкой. Один офицер из 3‑й бригады коммандос писал жене в теплых выражениях, в каких обращались к женам сотни военнослужащих: «Долго это тянуться вроде бы не должно, и я обещаю тебе не рисковать зря. Я очень много думаю о тебе и очень люблю тебя. Дорогая, я знаю, как трудно всегда ждать известий, оставаясь зависимым от воли событий, но я верю – у тебя твердый характер и ты отважна, а потому сумеешь пережить тяжелые времена в роли главы семьи. Я так хочу вернуться к тебе и теперь буду ценить нашу жизнь вместе так, как никогда не ценил прежде. Человек слишком многое принимает как данность…»
В те дни ключевое значение имели разведка и патрулирование, необходимые для выявления вражеских позиций. Поступали вызывавшие большую озабоченность в ставке Мура донесения об усилении аргентинцами обороны Западного Фолкленда. Для проверки данных на занимаемый противником берег высаживались команды САС и СБС. 10 июня капитан Джон Хэмилтон, офицер из полка «Грин‑Хауардз», служивший в 22‑м полку САС и возглавлявший высадку на леднике Фортуна, повел дозор на высоты, господствующие над Порт‑Хауардом. В двух милях (3,2 км) к северу от поселка он в компании связиста[483]приблизился к аргентинским позициям, чтобы получше рассмотреть все самому. Коренастый, походивший фигурой больше на мальчишку, чем на взрослого мужчину, имевший за плечами огромный опыт скалолаза, Хэмилтон аттестовался знавшими его людьми как «классический офицер САС». Он участвовал в рейде на острове Пеббл, в отвлекающем нападении на Дарвин 21 мая, побывал и на горе Кент. Теперь с рассветом на холмах выше Порт‑Хауарда капитан и связист очутились в западне, со всех сторон окруженные аргентинскими солдатами[484]. Оказавшись в скверном положении, они отстреливались до тех пор, пока Хэмилтона не ранили в спину. «Уходи, я тебя прикрою», – приказал он связисту и продолжал стрелять, пока не погиб. Связиста взяли, когда у него кончились боеприпасы. Капитан Хэмилтон был посмертно награжден Военным крестом.
Разведывательный патруль из состава эскадрона «G» САС позаимствовал у владельцев в Блафф‑Коув гражданскую яхту, после чего спецназовцы с помощью военных инженеров отремонтировали ее двигатель и средь бела дня поплыли на ней на восток вдоль берега. Наконец, они вывели свой катер на берег в двух милях (3,2 км) от аргентинских позиций на горе Тамблдаун, Неприятельский вертолет пролетел над головами спецназовцев, но стрелять не стал, а сбитые с толку аргентинцы не предпринимали никаких действий против партии САС на протяжении двух суток, в течение которых бойцы из эскадрона «G» успешно корректировали огонь артиллерии, наводя его на тыльную сторону Тамблдаун. На всем протяжении последней недели войны «силы быстрого реагирования» САС базировались на борту LSL «Сэр Ланселот» в Сан‑Карлосе, выдвигаясь в те или иные точки на островах, где требовалось участие спецназа.
Специальный отряд морских пехотинцев, пусть и не такой знаменитый, как САС или СБС, – кадр Горной и арктической войны (Mountain and Arctic Warfare Cadre, сокращенно MAWC) в составе двадцати инструкторов (офицеров и унтер‑офицеров), поддержанных вдобавок двадцатью учащимися, вел интенсивное патрулирование и наблюдение впереди от британских позиций. В ходе наступления через остров команда MAWC под началом капитана Рода Босуэлла атаковала партию из шестнадцати аргентинцев, принадлежавших к 602‑й роте коммандос, которые укрылись в отдельно стоящем здании, называвшемся Топ‑Малоу‑Хаус[485]. После короткой, но ожесточенной схватки британцы взяли девять пленных, остальные неприятельские солдаты погибли в перестрелке или сгорели в доме во время начавшегося там пожара[486].
Каждую ночь, совершая пусть не столь драматичные, но не менее героические деяния, британские патрули отправлялись в горы Восточного Фолкленда далеко от своих позиций, чтобы выявить минные поля и прощупать оборону противника. Небольшие цепочки воинов в камуфляже – обычно одно отделение саперов и одно стрелковое отделение под началом младшего офицера или унтер‑офицера – тихо следовали по склонам холмов до тех пор, пока не приближались к минным полям или позициям противника. «Двигаться было крайне тяжело, – писал сержант Сэм Халкетт из 59‑го отдельного инженерного эскадрона коммандос после операции по проверке маршрутов наступления 42‑го отряда коммандос. – Наши ноги постоянно уходили в почву. После примерно 1½ километра мы подошли к одиночному ряду заграждений из колючей проволоки. Посмотрев что там, я сообщил командиру, что перед нами вражеское минное поле… Пока мы с капралом Фэрбэрном занимались тем делом, мы заметили костры, горевшие на нижних склонах холмов в 200–300 метрах впереди. Совершенно точно это был неприятель. Я не понимал, почему противник не открывает огонь. Ночь стояла лунная, было светло почти как днем, а мы находились на открытом пространстве, где и укрыться‑то негде… Затем мы с капралом Фэрбэрном пошли на минное поле, дабы с помощью штыков проверить, насколько близко одна к одной положены мины и какого они типа… Общая протяженность похода 20 километров, а продолжительность приблизительно 16 часов».