ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ ИЗМЕНЯЕТСЯ 5 глава




На чертеже Грюнталя появилась дуга большого круга.

— В то же время с другой стороны от полюса, — продолжал докладчик, — смещение оболочки создаст зону не менее интенсивных растягивающих усилий, поскольку там будет иметь место сгибание ее вследствие перемещения от полюса к экватору, где кривизна эллипса максимальна. Нетрудно догадаться, что результатом этих растягивающих усилий являются гигантские разломы, трещины, сбросы и тому подобные дизъюнктивные нарушения земной коры. Само собой разумеется, что эта вторая зона также обежит вокруг всего земного шара, располагаясь под прямым углом к зоне складкообразования.

Грюнталь нанес на чертеж вторую дугу большого круга и, взяв указку, перешел к развешанным на стене таблицам:

— А теперь развернем обе наши дуги на плоскости так, как обычно развертывается любая географическая карта. Очевидно, в таком случае получится нечто вроде двух синусоид, которые вы и видите на этом чертеже. Красной линией нанесена здесь зона максимальных деформаций сжатия, синей — зона максимальных деформаций растяжения.

Докладчик снял чертеж кривых и подошел к физической карте мира:

— Если теперь наложить эти кривые — подчеркиваю, они получены исключительно расчетным путем! — на карту того же масштаба, то нетрудно обнаружить…

Гул всего зала заглушил последние слова докладчика. Кривые были вычерчены на тонкой прозрачной бумаге, и можно было отчетливо видеть, что красная линия почти точно совместилась с нанесенными на карту горными цепями альпийской системы, следуя за очертаниями хребтов Северной Африки и дальше по Альпам и Карпатам, Крыму и Кавказу, горным сооружениям Ирана и высочайшим пикам Памира и Гималаев. Синяя же побежала по океаническим впадинам, протягивающимся вдоль Филиппин, островов Японии, Курильской гряды и дальше по Алеутским островам и западному побережью Северной и Южной Америки.

Комментарии, как говорится, были излишни.

— Здорово, а? — затормошил Саша Володю.

— Да тише вы! — прикрикнули сзади.

Но шум нарастал уже во всей аудитории. Оживленно было и среди преподавателей. Воронов что-то быстро и горячо говорил Стенину. Близорукий Кравец хлопал себя по карманам, видимо, в поисках пенсне. Обычно сдержанный Глеб Максимилианович в возбуждении поворачивался то в ту, то в другую сторону. А Леонид Иванович Греков, грузно обернувшись к Бергу, спорил с ним, то и дело показывая на чертеж Грюнталя.

Только Чепков, сидящий против кафедры, оставался подчеркнуто невозмутимым.

Бенецианов постучал карандашом о графин. Грюнталь снова заговорил:

— Какой же мощности должна быть твердая смещающая оболочка Земли, чтобы сдавливающие усилия могли привести к возникновению складчатых сооружений, подобным Гималаям? Мои расчеты показывают, что мощность оболочки должна быть около восьмисот — тысячи километров…

Новая волна возгласов прокатилась по аудитории. Тысяча километров! Невероятная, фантастическая цифра! Максимальные величины, которыми до сих пор оперировали геологи при характеристике мощности земной коры, не превышали семи десятков километров.

Грюнталь поднял руку:

— Я понимаю ваше недоумение, товарищи. Мне самому казалось удивительной столь громадная цифра. Но судите сами. Гипоцентры землетрясений устанавливаются на глубинах в четыреста, четыреста пятьдесят и даже больше километров…

— На тихоокеанском побережье до шестисот километров, — заметил Греков.

— Вот именно. Однако согласитесь, трудно представить, чтобы эти тектонические явления могли иметь место в пластичной оболочке.

Но это было неубедительным.

— А как же магма? — спросил с места Чепков. Докладчик улыбнулся:

— Я ждал этого вопроса. В самом деле, как в таком случае следует представлять себе магму, которая, судя по характеру залегания магматических пород, поднимается почти к самой поверхности Земли и даже изливается на дневную поверхность? Как преодолевает она эту тысячекилометровую толщу? По-видимому, ответ может быть только один. Магмы в том смысле, как мы это привыкли понимать, не существует…

Гул в аудитории усилился.

— Вот так номер! — воскликнул Володя Свиридов, оборачиваясь к Саше.

— Да, ничего себе теория! — сказал сосед Володи. — Эдак всю геологию…

— А так ее и надо, эту магму. Я за нее двойку схватил, — пробасил кто-то сзади под общий смех.

Явное замешательство было и в первых рядах. Все повернулись в сторону заведующего кафедрой петрографии. Греков нахмурился.

— Позвольте, — снова спросил Чепков. — Откуда же взялись магматические породы? Или они также, по-вашему, не существуют?

— Нет, почему же, — ответил Грюнталь, — породы существуют. Но все эти породы, которые мы называем «магматическими», на мой взгляд, образовались не из магмы, а за счет кристаллизации вторичного расплава, возникшего вследствие локального переплавления тех или иных пород оболочки Земли. Что же касается причин… Представьте себе, как сминается в складки толща пород мощностью в несколько сот километров! Расчеты показывают, что тепловой энергии, которая выделится в результате такой «операции», с избытком хватит на расплавление любых известных нам пород. Но дело даже не в этом. Вспомните, сколько не разрешимых до сих пор парадоксов мешает объяснить образование «магматических» пород из магмы, поднимающейся из недр Земли? Чего стоят один факолиты, эти загадочные интрузивные тела, имеющие форму изогнутой чечевицы и размещающиеся в сводовых частях складок. Они же, как вы знаете, не имеют никакой связи с другими «магматическими» телами. Так откуда же поступала сюда магма?.. А возьмите другие интрузивные тела. Ну, хотя бы наиболее крупные из них, батолиты. Все петрографы и тектонисты подчеркивают, что у них поразительно ровные боковые стенки. Но разве можно предположить, что магма, поднимающаяся откуда-то из больших глубин и имеющая колоссальное давление, не производит никаких механических воздействий на боковые породы? Да уж сам факт того, что магма почему-то всегда «предпочитает» проникать к поверхности Земли именно в момент складкообразования, и в основном в местах, приуроченных к наиболее интенсивной складчатости, то есть тогда и там, где и когда действуют наиболее мощные сдавливающие усилия и где, следовательно, особенно затруднено ее продвижение кверху, — разве сам этот факт не является величайшим парадоксом теории магматического породообразования? Таких фактов можно привести сколько угодно. Для их объяснения привлекалась и привлекается масса всевозможных гипотез. Но все вы знаете, что объясняя одно, эти гипотезы неизбежно вступают в противоречие с другим. И таким образом, парадоксы по-прежнему остаются парадоксами. Этим я отнюдь не хочу сказать, что моя теория вполне свободна от недостатков. Над ней, конечно, еще надо работать и работать. Но уже и теперь она вполне удовлетворительно объясняет многое из того, что было до сих пор неясным и противоречивым. Возьмите ту же форму интрузивных тел. Она просто как следствие выводится из самого механизма складкообразования.

Грюнталь снова подошел к доске и с помощью чертежей показал, как создаются те или иные формы магматических тел в зависимости от степени развития складчатости. Гул одобрения пронесся по аудитории.

Докладчик продолжал:

— Даже вопросы происхождения руд металлов, в которых до сих пор остается много неясного и спорного, могут быть решены на принципиально новой основе, проще и точнее, если исходить из предлагаемой нами теории тектонических процессов.

Повторяю, эта теория ни в коем случае не претендует на то, чтобы окончательно установить причинную взаимозависимость всех или почти всех геологических процессов. Но уже то, что она удовлетворительно объясняет многие из них и имеет строгое математическое обоснование, делает ее, на мой взгляд, хорошей основой для дальнейших исследований.

Гром аплодисментов покрыл последние слова докладчика. Ребята из научного общества защелкали фотоаппаратами. Блики магниевых вспышек побежали по аудитории, по лицам Чепкова и Бенецианова, по старым истертым таблицам, висящим на стенах. И Саше подумалось, что это над самой геологией уже блещут молнии начинающейся очистительной грозы.

 

***

 

Обсуждение доклада Грюнталя затянулось до ночи. Но все, что говорили Греков, Стенин, Воронов и другие, было так необычно, интересно, ново, что Саша даже пожалел, когда Бенецианов объявил заседание закрытым и все повалили к выходу.

Саша вышел одним из последних. Сегодня он особенно ясно почувствовал, как мало ему дали лекции Бенецианова. «Все придется заново прорабатывать по книгам, — думал он, спускаясь по лестнице. — Все с самого начала. А на лекции к Камбале нечего больше и ходить».

И вдруг он увидел: внизу, у вешалки, мелькнула знакомая шапочка.

Саша торопливо обежал глазами вестибюль. Вот она, уже почти у самой двери. Еще минута, и он снова потеряет ее из вида. А у гардероба такой хвост…

И вдруг от самой вешалки:

— Саша, давай номерок! — Это Володя. Его очередь уже подходит. Саша оглянулся на дверь. Желтой шапочки не видно. Но еще можно догнать. Он бросает номерок Володе:

— Ох, и выручил ты меня! Тут такое дело… Секунда — и Саша выскакивает за дверь. В лицо пахнуло снегом. Где же она?.. Перед глазами сплошная белая пелена. Разыгравшаяся метель вьюжила даже здесь, под сводами портала. А дальше, за колоннами, все точно кипело в белом вихре. Выходящие из здания люди невольно останавливались, поспешно нахлобучивали шапки или поднимали воротники и сразу тонули в снежном мраке.

Он сбежал по ступеням и окунулся в облако несущегося снега. Ветер толкнул его в бок, вцепился в пальто, потащил в сторону. Мокрые хлопья хлестнули по лицу, яростным свистом заложило уши. Все исчезло из глаз. Лишь снег и темнота. Не видно даже собственных ног. Тускло, как в тумане, светятся расплывающиеся квадраты окон.

Саша в растерянности остановился. Разве тут кого-нибудь найдешь! Он пересек улицу и пошел вниз, к скверу. Позади остались слабо освещенный подъезд поликлиники, неоновое пятно молодежного кафе, узкий, точно засыпанный снегом скворечник, киоск союзпечати. Вот и решетка сквера. Куда же теперь? Да и не могла она уйти так далеко.

Саша повернул обратно. Навстречу медленно тянулись студенты. Они шли друг за другом, след в след, стараясь не сбиться с протоптанной дорожки. Теперь он просто не мог не встретиться с ней.

Но подъем кончился. Впереди из снежной пелены выступили белые массивные колонны.

Саша остановился. Он снова был один перед строгой громадой университета. Один… Но разве был он теперь хоть минуту без нее, даже сейчас, когда она словно растаяла в этом кипящем котле.

Он глянул на здание университета. Подоо древнему колоссу, высилось оно среди беснующейся метели, как бы утверждая величие и мощь науки. Но Саша уже знал, каким титаническим трудом и какой напряженной борьбой даются они людям. Так разве останется он в стороне от схваток, которые начались и наверняка развернутся еще у них на факультете. Конечно, он только студент, и у него еще очень мало знаний. Но и за знания надо бороться!

Саша повернулся лицом к ветру. Эх, и разыгралась ты, метель!

И вдруг… Или ему показалось? Нет, он узнал бы ее и среди тысяч.

— Люся!

Голос Саши тонет в свисте метели.

— Люся… — он подходит ближе, пытаясь загородить ее от ветра.

Но Люся не слышит, не замечает его. Ветер рвет из рук шарф, который она пытается набросить на голову. А тут еще сумка…

Он трогает ее за плечо:

— Давай подержу.

Люся вздрагивает от неожиданности:

— Саша… Откуда ты? — в глазах недоумение. — А ветер уже завладел ее шапочкой, вцепился в волосы, треплет воротник.

— Давай сумку! Мешает же… — он подхватывает конец шарфа и дает ей в руки. — Улетит!

Она торопливо поправляет шапочку, закрепляет на голове шарф. Он поднимает воротник ее пальто. На мгновенье лицо Люси оказывается совсем рядом, так близко, как не было еще никогда. И сразу все: и пережитые волнения, и радость встречи выливаются в одно огромное желание — прикоснуться к ее губам.

Но резкий порыв ветра бросает на них целую гору снега. Люся невольно встряхивает головой:

— Ну и метет!

— Ерунда! Я даже люблю такую погоду. — Саша поправляет шапку. — Пошли!

— А сумку?

— Ладно уж. Вместе пойдем.

— Пешком?!

— Конечно.

— Что ты, Саша. Я на трамвае.

— А ходят ли они в такую погоду? Но до трамвая я тебя все-таки провожу.

Он решительно берет ее за локоть и привлекает к себе. Сегодня это можно. Сегодня многое можно. В такую ночь! Когда само небо обрушилось на землю.

 

***

 

В будке на трамвайной остановке почти тихо. Метель прорывалась сюда лишь временами и потому в глубине ее, за кабинкой автомата, можно было даже отряхнуться от снега.

Саша помог Люсе почистить пальто:

— Так ты, значит, слышала доклад Грюнталя?

— Конечно, там много было наших: Витя Беленький, Фарид, Светлана. Витя даже место тебе с Иваном занял.

— Иван в общежитии дежурит. А я засиделся в препараторской у Юрия Дмитриевича, чуть не опоздал к началу. Пришлось к знакомым ребятам пристроиться. А здорово у него получается!

— Да, интересно. Только я не поняла, при чем здесь все-таки Марс?

— А как же! Там, говорят, действительно, до сих пор не обнаружено гор. И согласно теории Грюнталя, их и быть не могло, так как нечему было вызывать приливные явления.

— Но ведь спутники-то у Марса есть. Целых два.

— Какие это спутники! — Саша даже присвистнул. — Деймос всего, кажется, пятнадцать километров в поперечнике. А Фобос и того меньше — километров семь-восемь. Одним словом, это песчинки по сравнению с Марсом. Разве могут они оказывать какое-нибудь воздействие на планету.

— А Луна? Сколько она примерно?

— Луна? Что-то, если не ошибаюсь, около трех с половиной тысячи километров. Некоторые астрономы вообще не считают ее спутником. Так и пишут — система двойной планеты «Земля — Луна».

— Это я знаю, папа рассказывал. Но почему же у Марса такие маленькие спутники?

— А ты слышала о гипотезе Шкловского, что они искусственные?

— Искусственные?

— Да. Шкловский изучал движение этих спутников и оказалось, что Фобос движется так, как если бы он был полый. Пустой, одним словом, как футбольный мяч.

— Что ты говоришь!

— Он доказал это математически. И потом, это ведь единственные спутники, которые движутся вокруг своей планеты в экваториальной плоскости. А возьми такой факт. Астрономы давно уже заметили, что чем больше планета, тем больше у нее спутников. У Юпитера их двенадцать, у Сатурна — пять, у Земли — один, а у Венеры, которая меньше Земли, — ни одного. Марс же еще меньше Венеры, так что у него вроде бы не должно быть спутников, как и у Меркурия, а на самом деле…

— Интересно…

— Еще бы! И оказывается, эти загадочные спутники давно уже будоражат умы ученых. Впервые их открыли во время великого противостояния 1877 года. И сразу же оказалось, что их видно даже в сравнительно слабые телескопы. Но ведь изучение Марса началось давно. А между тем даже в самые сильные телескопы никто не видел у него никаких спутников…

— Ты хочешь сказать, что тогда их и запустили марсиане?

— Да, вполне возможно, что до 1877 года их там не было. А что касается марсиан… Марсиане тут, может быть, и ни при чем. Знаешь, что может быть, — Саша даже понизил голос. — Космические корабли с другой звезды прилетели в нашу солнечную систему и подошли к Марсу. Но на планету такой корабль не посадишь. Вот и задали им скорость искусственного спутника. А потом, мало ли… Может, у них источники энергии кончились, может, сломалось что-нибудь. Так и вращаются эти корабли вокруг планеты… Вот куда бы я сейчас полетел!..

— А как же геология?

— Так разве геолог всегда будет привязан к Земле? Может, как раз на Марсе и решатся главные проблемы геологии. Да и не в этом дело. Я... Саша в смущении замолчал.

— Что ты?

— Я полетел туда хотя бы ради того… Ты знаешь, ведь что бы я сейчас ни делал, о чем бы ни думал… — он посмотрел ей прямо в глаза. — Люся…

Она покачала головой.

— Люся…

Она молча шагнула к выходу:

— Саша, кажется, трамвай!

Они вышли из будки. Издали, сквозь снежную пелену надвигались три желтых пятна.

— До свидания, Саша, — она взяла у него сумку. — И подними воротник.

Он нерешительно шагнул к ней ближе:

— Люся, можно, я поеду с тобой?

— Зачем?

— А там этот пустырь… Мало ли…

— Ну что ты, Саша! Пустырь… Он же, можно сказать, у меня дома. А тебе еще шагать да шагать!

Трамвай остановился.

— Ну, счастливо добраться, — Люся взялась за поручень.

Он удержал ее за локоть:

— Люся!..

— Не надо, Саша, — сказала она с грустной решимостью. — Не надо! — И поднялась на площадку вагона.

Трамвай тронулся. Медленно, с еще не закрытыми створками дверей. Мимо поплыли заснеженные окна. Саша не сводил с них глаз. А что, если сесть в прицепной вагон? Он ухватился за поручень, но тут же отпустил его: ведь уже не первый раз она так вот, с непонятной решимостью, мягко, но настойчиво отстраняет его от себя, чуть только разговор переходит за рамки чисто товарищеских отношений. Так куда и зачем ехать?..

 

***

 

Лишь потеряв из виду трамвай и оставшись совсем одна, Люся почувствовала, как разъярилась метель, особенно здесь, где кончалась улица и начинался пустырь, отделяющий старую часть города от новых кварталов. Едва отойдя от остановки, она провалилась в сугроб и еле добралась до углового дома. Тут хоть можно немного отдышаться. Но уже в двух шагах творилось нечто невообразимое.

Люся, повернулась спиной к ветру. Трудно было представить, что где-то неподалеку стоят дома, полные людей, и течет обычная жизнь большого города. Мир сузился до предела и стал чужим, неуютным, совсем не таким, каким был полчаса назад, когда рядом двигалась коренастая фигура Саши.

Если бы он был сейчас здесь… Но нет, нельзя тянуться к счастью, которое станет горем другому человеку. И потом…Разве можно теперь, после того, как она так долго его отталкивала, ответить на его…. Нет, об этом нельзя даже думать!

Домой она пришла вся в снегу, с мокрыми ногами.

Мать встретила ее у дверей:

— Наконец-то! Быстро одевайся во все сухое. А я поставлю чайник. Остыл, наверное.

Люся переоделась и заглянула на кухню:

— Ну и погодка! Как у папы.

— В нашем городе я и не помню такого. Чуть дошла, наверное?

— В общем, досталось. Пришлось и поплутать.

— И тебя никто не проводил?

— Хотели проводить… Саша. Я не позволила. Ты же сама…

— Ну, в таких исключительных случаях…

— Что ты говоришь, мама! Разве можно…

— Пожалуй, ты права… Садись скорее. Чай готов.

— Мама!.. Как ты думаешь, если один человек любит другого… Может он разлюбить только потому, что тот, другой человек… Как бы это тебе сказать?.. Словом, если он не знает, как тот, другой человек к нему относится?

Мать подошла к окну и долго прислушивалась к глухим ударам ветра.

— Нет, дочка, любовь не может уйти от человека, если это действительно любовь…

 

***

 

А наутро еле удалось поднять голову с подушки. Заложило горло, поднялась температура. Пришлось остаться дома.

Между тем настроение Люси не было подавленным. В памяти всплывало то вчерашнее поведение Саши, то слова матери о любви. Больше того, предчувствие чего-то хорошего не покидало Люсю весь день, и, когда вечером зашла к ней Таня, она была почти уверена, что от нее она узнает такое, что прогонит остатки болезни.

— Проходи, проходи, Таня. Вот молодец, что зашла, — говорила она, устраиваясь на подушках. — Садись сюда. А журналы — на стол. Ну, как там, на улице?

— Снегу, Люся, снегу! Весь день скребут, метут, возят, и хоть бы что. А ты, значит, лежишь?

— Лежу, Танюша. Промочила вчера ноги.

— Беда с вами, городскими. Чуть что, сразу болеть. Вика ушла сегодня с занятий, Алка весь день чихает.

— Так ведь вчера такое было!

— Ну, уж и было! У нас на Волге не так еще крутита все здоровехоньки. Даром, что ни автобусов, ни трамваев. А у тебя и остановка под боком.

— Остановка-то рядом. А знаешь, как вчера прищлось добираться. Я ведь на конференцию оставалась.

— А-а! Значит, ты совсем ночью пришла. Но зато, говорят, столько интересного было. Андрюша рассказывал. Да, Люся, у Наташи Севериной несчастье. Мать положили в больницу. Говорят, что-то серьезное, может и не встать. Совсем одна останется. Да еще сестренка у нее, небольшая совсем. А дома топить нечем. Дров ни палки. В общем, извелась Наташка! Помочь ей надо. Мы тут поговорили с девчатами. В профком сходить, что ли? Или купить чего…

Люся замерла.

— Ты что, не согласна?

— Что ты, Танюша! Конечно, надо помочь ей. Это само собой. А еще вот что… Таня, поговори с Сашей. От своего имени, конечно. Я знаю, у тебя это получится. Ну, чтобы навестил он Наташу. И вообще… Ты понимаешь?

Таня с удивлением взглянула ей в глаза:

— А как же… Я думала, вы с Сашей…

— Нет-нет! Я… Как бы тебе сказать… Просто я уважаю его. Очень уважаю, но… разве можно иначе? Я очень прошу тебя. Ты с ним завтра же поговори.

— Попытаюсь. А ты… Тебе хуже?

— Голова кружится.

— Может, подать что-нибудь?

— Нет. Мне ничего не надо. — Люся отвернулась, ноТаня успела заметить навернувшиеся на ее глаза слезы.

— Что с тобой? Ты плачешь, Люся!

— Нет, горло болит… Но теперь уже лучше. А что сегодня на занятиях было, Танюша?

— Ничего особенного. Камбала о вулканах рассказывал. Петр Ильич закончил карбонаты. К сульфатам перешел…

— Да?… — Люся слышит и не слышит, что говорит ей подруга. А Таня уже смеется, вспомнив, как Джепаридзе доказывал Петру Ильичу, что «у них в Грузии» есть вина, от которых кальцит шипит, как от соляной кислоты.

— А на минералогии… Ой, знаешь, Люся, Юрий Дмитриевич был сегодня такой невеселый, будто сглазил кто или заболел.

Люся поднимает с подушки голову. Последние слова вызывают непонятную тревогу, и тревога эта не уходит, и уже кажется, что это от нее горит лицо и все плывет в горячем тумане…

 

ЧЕРНЫЙ ШАР

 

Защита диссертации подходила к концу. Петр Ильич изложил уже суть работы, ответил на все замечания официальных оппонентов и членов Ученого совета и теперь сидел неподалеку от кафедры в ожидании приговора.

Бенецианов, раскрыв папку, внушительно заговорил:

— Здесь имеются отзывы с производства, от научных учреждений и некоторых частных лиц. Все они в общем положительные… м-м… за исключением отзыва из Урбекской экспедиции, в котором, к сожалению, не все гладко. Следует огласить их? — спросил он.

— Огласить последний! — предложил Ростов.

— Та-а-ак… — Модест Петрович надел очки — Отзыв на диссертационную работу…

Саша затаил дыхание. Отзыв отца… Для Саши это был не просто официальный документ, оценивающий работу, представленную на соискание ученой степени. Для него это было мнение отца о Петре Ильиче, как ученом и человеке, мнение, которое сейчас особенно важно, потому что здесь, в стенах университета, Петр Ильич в третий раз предстал перед Сашей в новом свете и ему пришлось заново пересматривать свое отношение к молодому преподавателю кафедры минералогии, бывшему когда-то его первым учителем-геологом.

Саша узнавал стиль отца, улавливал некоторые из его любимых выражений и будто видел его самого, спокойного, доброжелательного, справедливого. Таким же был и его отзыв. Что же тогда беспокоило Петра Ильича? А вот оно что!

— «…Вызывает недоумение, что диссертант не сделал ссылок на работы геологов Урбекской экспедиции, материал которых широко использован в диссертации», — Бенецианов сделал паузу и многозначительно посмотрел на Петра Ильича. Тот покраснел. — Ну, а дальше обычное. Автор полагает, что работа соответствует всем требованиям, предъявляемым к кандидатским диссертациям, а соискатель достоин присвоения ученой степени кандидата наук.

В аудитории стало шумно. Члены Совета заговорили, задвигались. Петр Ильич поспешно вытер платком лицо.

— У меня есть вопрос! — послышался громкий голос Чепкова. — Руководитель диссертанта знал об этом отзыве?

Бенецианов посмотрел на Воронова. Тот поднялся:

— Да, я знаком с отзывом. И рекомендовал Петру Ильичу внести соответствующие изменения в работу. Однако он не счел нужным этого сделать.

— Есть ли еще вопросы? — спросил Бенецианов. — Нет? Тогда прошу выступать.

К председательскому столу подошел Греков:

— Работа, представленная Совету, не вызывает серьезных возражений. Но вот с этим отзывом… Я полагаю, что молодому ученому следует быть более щепетильным в вопросах научной этики, и, если мы сейчас и проголосуем за присвоение ученой степени, то выдадим ему тем самым большой аванс, — он повернулся к Петру Ильичу: — Да, уважаемый коллега, большой аванс, в надежде, что вы поймете неблаговидность своего поступка и не дадите больше повода для такого рода разговоров.

— Я совершенно согласен с выступлением Леонида Ивановича, — сказал сменивший его Ростов, — и считаю, что Совет должен обязать соискателя внести в диссертацию ссылки на работы урбекских геологов, по крайней мере при подготовке ее к публикации. Считаю также, что Совет должен рекомендовать диссертанту направить в Урбекскую экспедицию извинительное письмо, в котором было бы указано, что такие изменения в работу внесены. Наконец, считаю, что Совету следует официально указать соискателю на недопустимость подобных поступков в практике научной работы.

— Позвольте и мне высказать свою… э-э… точку зрения, — поднялся Бенецианов.

Аудитория настороженно затихла.

«Ну, этот разнесет в пух и в прах!» — подумал Саша, невольно проникаясь чувством сострадания к Петру Ильичу, который сидел, понурив голову, теряя, видимо, всякую надежду на благополучный исход защиты.

Но Модест Петрович не торопился «разносить» незадачливого диссертанта. Напротив, воздав должное его «умению излагать материал и логически мыслить», он сделал небольшую паузу и недоуменно развел руками:

— Я не понимаю, из-за чего разгорелся весь сыр-бор? Разве качество работы так уж пострадало от того, что в списке литературы не оказалось нескольких рукописных отчетов? Все мы знаем, что представляют собой отчеты производственников. И если уж поднимать этот вопрос, то совсем в другой плоскости. Допустим, отсутствие ссылок является все-таки недостатком представленной работы. В какой-то мере это, конечно, так. Но с кого мы в первую очередь должны спросить за эту оплошность? Первая работа ученика, говорят, — работа его учителя. Вряд ли кто-нибудь с этим не согласится. И мне думается, что не кто иной, как доцент Воронов должен был указать своему аспиранту на допущенный промах. Указать в свое время и настолько убедительно, чтобы у аспиранта не возникло даже мысли «не счесть нужным» исправить свою ошибку. Именно так должен поступить всякий уважающий себя ученый, а не выступать на Совете с жалобой на своего непослушного ученика.

— Верно! — поддержал Чепков.

— Есть еще желающие? — спросил декан.

— Есть пожелание, — отозвался Стенин, — чтобы все здесь сказанное было поточнее занесено в протокол.

— Что вы хотите этим сказать? — повернулся к нему Бенецианов.

— Я полагаю, секретарь Совета понял меня, — ответил Стенин.

— Поддерживаю пожелание Алексея Константиновича, — сказал Греков, — и прошу внести в протокол, что я лично и, насколько мне известно, большинство других членов Совета не разделяем пренебрежительного отношения к геологам-производственникам.

На лице Бенецианова выступили красные пятна.

— Есть ли еще выступления по представленной работе? Нет? — спросил, он. — Тогда какие соображения будут по составу счетной комиссии?..

 

***

 

Один черный шар. Один голос против…

Итак, тайным голосованием Ученый совет факультета присвоил Петру Ильичу ученую степень кандидата геолого-минералогических наук.

Но кто же тот один, голосовавший против? Греков, Ростов, Стенин? Или Юрий Дмитриевич?.. Не может быть! Но тогда кто же? В толпе старшекурсников Саша увидел Володю Свиридова.

— Володя, слушай, кто голосовал против Ларина, как думаешь?

— Чепков, конечно.

— Он же вроде бы, наоборот, в защиту Петра Ильича…

Свиридов засмеялся:

— В защиту?.. Не знаешь ты Чепкова. Верно, ребята?

— Ничего, к четвертому курсу поумнеет.

— Постойте, — сказал Саша. — А откуда же вы знаете? Ведь тайное голосование…

— Да вот Трофимов своими глазами видел. Расскажи-ка, Гена.

— Понимаете, я у окна стоял, как раз у кафедры. А Чепков рядом пристроился, — начал Трофимов, известный балагур и весельчак, который, как знал Саша, был из одной группы с Володей и даже как будто дружил с ним. — Так вот, развернул он листок, где написано «согласен» и «не согласен» и — хвать! — первое слово зачеркнул. А потом, видели бы вы, подходит к Ларину и с такой, знаете, улыбочкой говорит: «Поздравляю, уважаемый Петр Ильич, с успешной защитой».

— Вот так-то, Степанов, — хлопнул его по плечу Володя. — Живи и копи ума-разума… А знаешь, не зря ты тогда вступился за Краева. Он в штабе ДНД так развернулся, дай боже! У него против этой шпаны, видно, давно зуб!

— Еще бы, досталось парню.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: