Летом мы с детьми порой отправлялись на пикник в район обсерватории и посещали Стивена в его офисе в Институте астрономии. Пронзительные детские голоса оповещали Стивена о нашем прибытии, наполняя коридоры с мягкими коврами, подобно порывам весеннего ветра. Выражение лица Стивена, как всегда, было гораздо более красноречивым, чем произносимые слова; в таких случаях широкая улыбка озаряла его лицо, передавая ту радость, которую доставляли ему дети. Обсерватория, построенная в 1823 году в соответствии со своим назначением, с куполом в центре и жилыми частями здания для астрономов, была похожа на необычный и внушительный деревенский коттедж, окруженный ухоженными аллеями и садами, где нам предоставили небольшой огородик для выращивания собственных овощей и фруктов. В церковном дворике было идеальное место для роз и лилий, но мне не хотелось осквернять его почву посевами овощей. На участке рядом с обсерваторией дети с радостью принялись за дело: копали, сажали семена и наблюдали за их ростом, перемежая эти занятия с веселой болтовней. Осенью мы с гордостью набирали полные сумки фасоли, моркови и салата и несли все это в институт к Стивену, чтобы похвастаться ему, прежде чем направиться домой в авангарде его электромобиля.
Эти беззаботные дни, проведенные на границе между городом и деревней, давали нам возможность укрыться от возрастающей суматохи на улице Литл‑Сент‑Мэри. Когда случай привел нас сюда в 1965 году, улица была островком спокойствия. К началу 1970‑х она стала превращаться в оживленную и опасную, которую многие использовали для проезда к Университетскому центру, Питерхаус‑колледжу и отелю «Гарден‑Хаус» на берегу реки. Частенько десятитонный грузовик по ошибке заезжал на нашу улицу, надеясь таким образом доставить свой груз в центр или отель, но застревал посередине улицы в месте сужения проезжей части. Затем грузовику приходилось задним ходом заезжать на Трампингтон‑стрит, притираясь к фасадам наших домов и наполняя гостиные выхлопными газами.
|
|
Если днем это составляло главную проблему, то ночью нам не давали уснуть глухие содрогания ритмов поп‑музыки, доносившиеся из так называемого музыкального салона Питерхаус‑колледжа. Члены колледжа весьма дальновидно расположили свой музыкальный салон, в котором царила поп‑музыка, вдали от других зданий колледжа, в комнате, выходящей на церковный двор. Возможно, они полагали, что сон мертвых ничем не потревожить. К сожалению, они не подумали о живых обитателях окрестностей, особенно пожилых и совсем юных, для которых ночные завывания, грохот и вибрация были невыносимы.
О предстоящей сходке в течение дня возвещал свист микрофонов, звуки настраиваемой гитары и звон одинокой цимбалы. В один из таких дней миссис Тэтчер кивнула в сторону Питерхауса: «Разве не изумительно, дорогая? Кажется, у них происходит thé dansant [88]».
Налицо была необходимость в новой кампании, на этот раз не связанной с проблемами инвалидов. Письма в адрес руководящего совета Питерхауса, отчаянные полуночные телефонные звонки швейцарам и даже самому главе колледжа приводили лишь к компромиссу, состоявшему в сокращении времени работы колонок на полную мощность и уменьшении громкости после полуночи.
|
|
Дорожное движение, представляющее реальную опасность для малышей – Роберта, Люси и Иниго, любивших кататься на трехколесных велосипедах по проезжей части и наносить визиты вежливости соседям, было более трудноразрешимой проблемой, требующей организованной кампании, демонстраций и града писем, большинство из которых не встречало дружелюбного ответа. Однако характер проблемы в корне изменился в связи с разрушительным пожаром 1972 года в «Гарден‑Хаус», пару лет спустя после студенческой демонстрации протеста, обвинявшей отель в поддержке военного режима в Греции.
Когда пожар закончился, на месте семейных торжеств стоял дымящийся обугленный остов; вскоре возникли планы построить еще более грандиозный отель там, где был старый. Помимо архитектурных соображений, нас беспокоила перспектива возрастания транспортной нагрузки; поэтому все резиденты улицы единодушно воспротивились таким планам. Назревала жесткая конфронтация; со своей стороны, мы осознали, что их взаимоисключающие цели на самом деле не являются таковыми. Менеджеры хотели построить новый отель, а мы стремились запретить доступ автотранспорта на нашу улицу и восстановить на ней безопасность и покой; объединив усилия вместо того, чтобы бороться друг с другом, мы могли бы воплотить в жизнь обе цели. Таковым и был итог напряженных переговоров между жильцами и менеджерами, состоявшихся в доме номер девять под умелым председательством Тэтчеров.
Если в Кембридже нам со Стивеном удалось частично адаптироваться к окружающей среде и частично подчинить ее своей воле, то в других местах у нас все еще возникали сложности. По возвращении из Луизианы в конце 1970 года родители Стивена решили купить загородный дом. Я предложила приобрести его на восточном побережье, считая, что он стал бы чудесным капиталовложением для семьи. В Норфолке и Суффолке, несмотря на мягкий песок, грунт был ровным и легко преодолимым, что позволяло докатить Стивена почти до воды, чтобы он мог наблюдать за детьми. Моя идея была сразу отвергнута. «Восточное побережье слишком холодное для отца. Он не хотел бы владеть домом в таком холодном месте», – отрезала Изабель. Это было очень странно слышать: Фрэнк Хокинг проводил бóльшую часть свободного времени, работая в саду, независимо от времени года и погодных условий, подобно мистеру Макгрегору из истории про кролика Питера[89]. В доме для того, чтобы согреться, ему достаточно было завернуться в халат; отопительные приборы там отсутствовали, и все остальные рисковали замерзнуть насмерть.
|
|
Изабель отправилась на поиски дома вместе с Филиппой, которая недавно прибыла из Японии, где училась в течение двух лет. Они вернулись в восторге от своей находки – каменного коттеджа на излучине реки Уай на холме над деревней Лландого в Монмутшире – как они сказали, это было чудесное живописное место для прогулок, где дети могли играть в лесу и на берегу реки. Я никогда не бывала в Уэльсе и заразилась их энтузиазмом, тем более что в апреле 1971 года мы купили новый блестящий автомобиль взамен старого и уже ненадежного «Мини» на деньги, которые Стивен получил в качестве своей первой Премии гравитации за эссе, законченное после Рождества.
Несмотря на внушительные размеры – в три раза больше, чем «Мини», – новая машина с трудом вмещала весь наш багаж: я выяснила это, когда экспериментировала со способами погрузки, в первый раз собираясь в Уэльс осенью 1971 года. Положив в просторное багажное отделение инвалидное кресло, сидячую коляску и складную кроватку, я поняла, что для чемоданов места не хватает. Оставался еще багажник на крыше, но с ним были связаны дополнительные проблемы: когда я упаковала чемоданы на четверых, закрыла дом, поместила Стивена на пассажирское сиденье автомобиля, сложила инвалидное кресло и перенесла его в багажник, пристегнула детей, погрузила их багаж, включая складную кроватку и коляску, а затем подняла четыре тяжелых чемодана на крышу автомобиля, у меня уже не осталось сил. Поэтому дорога длиной в 350 километров (в три раза дальше, чем до побережья Суффолка или Норфолка) стала для меня испытанием, а не приключением. Даже после того, как было открыто шоссе М4, расстояние продолжало составлять значительную проблему.
Тем не менее, когда мы пересекли границу Уэльса и, остановившись, чтобы выпить чаю, увидели дорожные знаки на иностранном языке и почувствовали пощипывание в носу от запаха влажного воздуха, предвкушение приключения вернулось. По крайней мере, мы могли честно сказать Роберту, что мы почти доехали (он спрашивал нас, скоро ли мы приедем, с того момента, как мы покинули Кембридж). Еще несколько километров дороги по открытой холмистой местности, потом по извилистым усыпанным листьями аллеям – и мы прибыли в место нашего назначения. Описание коттеджа, полученное нами в качестве ориентира, оказалось безукоризненно точным. Его положение над рекой Уай захватывало дух: отсюда открывался панорамный вид на реку, долину и покрытые лесом холмы на противоположном берегу, где царила осень в своем роскошном многоцветном убранстве. За домом протекал ручей, устремляющийся в низину; тропинка вела от дома через буковую рощу в холмы через влажный торфянистый подлесок к водопадам в Кледдоне. Неподалеку находились Черные горы и Брекон‑Биконс[90], где не умолкали завывания ледяных ветров, отпугивающих даже бывалых горцев. Сам дом, без сомнения, был весьма живописным: оштукатуренный, с покатой крышей, уютно устроившийся на зеленом склоне холма, с голубым кудрявым дымком, струящимся из каминной трубы, – его преимущества были неоспоримы.
Хокинги считали себя свободными от какой‑либо ответственности за Стивена. Они не особо обращали внимание на неудобства, связанные с мотонейронной болезнью сына.
В этом справедливом описании тем не менее недостает нескольких весьма существенных подробностей: так, склон, на котором стоял дом, был практически отвесным, так что двигаться по нему мы могли исключительно вверх или вниз; единственной поверхностью, которой позволяла передвигаться на инвалидном кресле, была тропа длиной около ста метров, уходящая в заросли ежевики на краю леса. Кроме того, чтобы попасть в дом, требовалось преодолеть десяток крутых и скользких каменных ступеней, покрытых мхом и лишайником, а внутри дома не менее крутая лестница вела к спальням и единственной ванной. Трудно было придумать более неподходящее место для Стивена. Даже с помощью отца ему требовалось десять минут для того, чтобы подняться по лестнице в туалет, и еще десять минут, чтобы спуститься обратно; коварные ступеньки во дворе отнимали еще больше времени. Кроме того, ему было совершенно некуда пойти; все выходы из дома приходилось совершать на машине.
Детям дом понравился, и частично я разделяла их радость. Краски осени были пленительны, чистый воздух прозрачен. Я наслаждалась кулинарными изысками в исполнении моей свекрови. Она отлично готовила, исключая те случаи, когда в целях экономии потчевала нас тертой бузиной и вялой крапивой из сада. В отличие от Стивена, строившего гримасы отвращения, я любила выпить домашнего вина, которое готовил свекр, особенно сладкую золотистую медовуху, в основе которой был забродивший мед от его собственных пчел. После ужина мы подолгу сидели у открытого огня с настольными играми, пока глаза у детей не начинали закрываться. Но когда мы гуляли с Робертом по холмам, мне очень не хотелось оставлять Стивена одного: он вынужден был сидеть в комнате или на террасе, грустно глядя нам вслед. Никакое другое место не могло столь жестоко и бесцеремонно подчеркнуть ограничения, связанные с его малоподвижностью. Я была озадачена и расстроена. Похоже на то, что Хокинги считали себя свободными от какой‑либо ответственности за Стивена. Если мы приезжали к ним в гости, они оказывали помощь; во всех остальных случаях они, видимо, не обращали внимания на неудобства, связанные с мотонейронной болезнью.