Все происшедшее на пересвете казалось мне больным и безумным сном. Что было на самом деле, а что мне привиделось? Не знаю. Да и знать не хочу. Главное, что я живу. И мир прекрасен!
Взгляд мой упал на незнакомца, который стоял ко мне спиной и поправлял сбрую на Ветре. В паре шагов от него вулх, встопорщив шерсть на загривке, осторожно обнюхивал кучку сломанных стрел.
Я потянулась к одежде, которую кто‑то заботливо сложил у моих ног.
Затрещали сосновые иголки, и на просеку выбрался приземистый пенек.
– Мастер Дост, – проскрипел он, – они еще там, у оврага. Только я туда больше не пойду! Там страшно.
Незнакомец повернулся к пеньку. Я торопливо влезла в сапоги и шагнула Корняге навстречу.
– Доброе утро, пень корявый! – нежно сказала я. – Я сегодня всех люблю, даже тебя.
Незнакомец – надо полагать, именно его корневик назвал «мастер Дост» – нагнулся к Корняге и ухватился за застрявшую в пеньке стрелу. Корняга испуганно дернулся и вцепился корнями в землю. Стрела, как видно, засела глубоко. Досту пришлось приложить усилие, чтобы ее выдернуть. Он на мгновение задержал стрелу в руках, а потом переломил об колено и бросил обломки в кучку других таких же. И обернулся ко мне.
У него были очень темные глаза, резко очерченный подбородок и выразительный нос с хищным разлетом ноздрей – красивый нос, несмотря на то, что переносица была когда‑то перебита, и давний рубец перечеркивал ее белой полосой. Впрочем, считается, что шрамы украшают воина. В отношении Доста это было правдой.
– Всех – значит, и меня тоже? – улыбнулся воин и слегка склонил голову в знак приветствия. – Приятно слышать такие слова от красивой девушки, – продолжил он тем самым голосом, которым вчера велел мне идти во Тьму – и я послушалась. – Жаль, что мне пора уходить.
– Благодарю за помощь, мастер Дост, – стесненно сказала я.
Дост кивнул. Вулх подошел к нему и ткнулся лбом в колено – тоже благодарил, наверное.
– Можете двигаться дальше по просеке, – сказал Дост. – Хотя – зачем я это говорю? Ты ведь чувствуешь путь?
Я прислушалась к своим ощущениям и удивленно кивнула.
Да, я знала, куда нам идти. Знала уверенно и несомненно. Далекая У‑Наринна, скрытая от нас лесами и горами, была видна моему внутреннему зрению совершенно отчетливо. Ее нельзя было не заметить – как нельзя не заметить Четтана в небе. Мне больше не понадобится спрашивать дорогу. Мне не нужны даже путеводные знаки хорингов. Теперь я просто не смогу заблудиться.
– Я чувствую путь, мастер Дост, – ответила я.
Воин поднял руку в кратком прощальном жесте и повернулся, чтобы идти. В последний момент я все‑таки не выдержала и окликнула его:
– Мы… не можем тебе помочь?
– Нет, – скупо бросил Дост через плечо и зашагал прочь. Кровавый блик Четтана скользнул по длинному мечу, закрепленному у него на спине.
Я вздохнула, глядя ему вслед, и сделала шаг туда, где рядом со старой сосной переминался с ноги на ногу оседланный Ветер.
– Иди сюда, Корняга!
Пенек подбежал ко мне, шустро перебирая корнями, и вскарабкался по протянутой руке на плечо.
– Так кто там у оврага? – спросила я.
– Известно кто – хоринги, – скрипуче отозвался Корняга. – Которые вчера в нас стреляли.
Я посмотрела на кучку сломанных стрел с перепачканным кровью оперением. Так вот откуда взялись эти стрелы – из наших пронзенных тел. Плоть оборотней исторгла чужеродные предметы на пересвете. Мда‑а, серьезная, видать, была схватка. Прямо скажем, смертельная. Хоринги – это не какие‑нибудь лесные разбойники. Со Старшими сражаться трудно. Сколько их хоть было‑то?
– Хэй, Одинец, сколько их было? – окликнула я анхайра, взбираясь на коня.
Но ответил мне скрипучий корнягин голосок:
– Вроде пятеро. Двоих вы прикончили, а вот остальные…
Я тронула коня с места.
– Вперед, Ветер! А ты продолжай, Корняга. Рассказывай.
Сосновый лес дышал покоем, словно и не разыгралась здесь синим вечером – каких‑нибудь полчаса назад – схватка, едва не стоившая жизни нам с анхайром. Наши души уже шагнули во Тьму, но вернулись. При этом
– Смутные дни! – перепутав тела. Хвала богам, пересвет возвратил нас с Одинцом каждого в свое тело. Что бы мы делали, если бы этого не произошло, и мы остались в чужих телах – ума не приложу. Да и прикладывать не хочу: жуть берет.
Мы и без того вернулись из вечной Тьмы измененными. Мне еще предстояло понять, какой след оставило это все в моей душе. Но пока я просто радовалась ярким краскам вновь обретенного мира.
Постепенно лес по правую сторону просеки превратился в смешанный. Стали встречаться платаны и клены, ольха и островки лещины. Громко щебеча, просыпались в ветвях птицы четтанского цикла. Вулх, радостно взмахнув хвостом, исчез в подлеске. Корняга на миг замолк – как видно, пытался проследить дальнейший путь вулха, – но сразу очнулся и продолжал свой скрипучий рассказ.
Темное небо, вот радость‑то! Это ж у меня теперь есть свидетель всему, что происходит синим днем. Хотя чему я радуюсь? Сколько раз уже проверено: поганый пенек соврет, и сучком не скрипнет. Так что свидетель происходящего из Корняги – как из пьяного стрелок. Может, конечно, и в яблочко попасть… нечаянно.
– …а потом я отыскал кустик тысячесила, – бубнил Корняга. – Долго искал, потому что в сосновом лесу тысячесил вообще не растет.
– Спасибо, – искренне сказала я.
Хрен с ним, с Корнягой. Даже если и врет – пускай врет. Такая уж, видно, его деревянная натура. Зато вот проявил заботу, когда мне совсем плохо было.
– На здоровье, – проскрипел Корняга. – Так вот, принес я тысячесил и думаю – надо бы посмотреть, где хоринги…
Я слушала его вполуха, думая о своем и посматривая по сторонам. Просека вела нас на юг, слегка отклоняясь к западу. Четтан поднялся над лесом и заметно припекал мне макушку.
Почему‑то мои мысли свернули к событиям предыдущего, красного пересвета. К тому моменту, когда мы с Одинцом снова встретились в человеческом облике под звездами. Я сердито фыркнула. Темное небо, ну мы с ним и уроды оба! Хорошую пару подобрал Лю‑чародей для путешествия в Каменный лес. Что я, что Одинец – лопухи развесистые, а не оборотни. Вместо того, чтобы быстро излагать самое важное, мы уже второй раз, усмотрев друг друга в человеческом виде, ведем себя как влюбленные придурки.
В первый раз отвесили челюсти до коленок и пялились друг на друга, пока Четтан не взошел. В этот раз нас обниматься и целоваться потянуло. А дальше что, джерх на… Тьфу, пропасть!
Я расхохоталась – явно не в такт корнягиному рассказу, потому что пенек обиженно замолчал. Впрочем, смех мой был невеселым.
Если и есть под солнцами парочка, которой нет никакого резона влюбляться друг в друга, так это мы с Одинцом. Пока Одинец – человек, меня свет Меара держит в зверином теле. Когда же я становлюсь человеком, Четтан обращает моего спутника в вулха. И даже если путь к У‑Наринне позволит нам обрести полную память – после чего и синим, и красным днем мы будем оставаться сами собой – мы с Одинцом все равно будем принимать человеческий облик под разными солнцами.
Мадхету и анхайру не встретиться в человеческих телах иначе, как во Тьме под звездами, на красных пересветах Смутных дней. Текущих Смутных дней не так уж много осталось, и каждый день на наши головы сваливается новая неприятность. Разве будешь тут думать о любви? А до следующих Смутных дней нам по‑любому не дожить. Хотя… знаю ли я наверняка, каков жизненный срок оборотня?
Не знаю. Потому что ни один из оборотней, про которых я слышала, до старости не дожил.
Как бы то ни было, влюбляться в мужчину, который сможет по‑настоящему обнять меня только в следующие Смутные дни – нет уж, хренушки. А жаль. Мы бы всегда понимали друг друга… наверное. Во всяком случае, лучше, чем нас способны понять люди. Я вспомнила крепкие руки Одинца, прикосновение его губ к моим губам и стремительный сдвоенный стук наших сердец. Да, жаль.
Вот если бы уметь менять облик не по велению Солнечных Близнецов, а по собственной воле…
Мда‑а, ну я и размечталась! Жизнь – это все‑таки жизнь, а не сказка про курицу с золотыми перышками. Даже если на пути и встречаются говорящие пеньки и легендарные хоринги.
– Эй, Корняга, чего умолк?
– Пора бы на привал остановиться, – скрипуче пожаловался корневик.
– Все сучья болят. Со вчерашнего полудня без отдыха едем. Вечером в меня стрелу всадили, а вытащили только сегодня.
– Тебе‑то что? – изумилась я. – Ты ж деревянный.
– Деревянный, но чувствительный, – самолюбиво проскрипел Корняга.
– Ладно, – согласилась я. – Привал.
Вулх бесшумно вынырнул из кустов, посмотрел, как я расседлываю жеребца, и снова скрылся в кустах. В следующий раз он появился на выбранной мною для привала полянке с тушкой молодой косули в зубах.
– Вот это добыча, – уважительно сказала я. – Силен ты, брат анхайр.
Вулх приосанился. Вороной жеребец с огорчением покосился на нас, хищников, и отошел в сторонку – мол, там подальше кусты повкуснее. Точно так же вел себя Корняга в отсутствие вулха, когда я развела костер. Как только затрещали первые щепочки и пошел дымок, корневик боком‑боком отодвинулся на самый дальний наветренный край поляны. А когда разгорелось жаркое пламя, почти прозрачное в красном свете Четтана, Корняга буркнул: «Пойду разных травок‑корешков поищу» и исчез.
Вернулся он только тогда, когда косуля уже зажарилась, и я затоптала костер. Пенек притащил целую охапку лесной черемши и пучок сладковато‑пряных корней фаррея, к которым я отнеслась с большим одобрением – а анхайр с неменьшим равнодушием.
Расправившись с изрядной частью косули, мы некоторое время валялись на поляне. Говорить не хотелось. Двигаться тоже было лениво. Наверное, именно лень натолкнула меня на мудрую мысль. Рассказчик‑то из Корняги сомнительный, а вот не сможет ли он поработать почтовым голубем – в смысле пнем? Кхисс говорил, что память у корневиков хорошая. Пока что Корняга успешно подтверждал его слова.
– Слышь, Корняга? – окликнула я корневика.
Пенек блеснул на меня черными смородинками глаз:
– Слышу.
– Сумеешь мои слова запомнить и завтра Одинцу передать?
– А как же!
– Тогда скажи ему вот что, да не перепутай. На пути к У‑Наринне мы непременно должны разбудить пять стихий: воду, огонь, землю, воздух и железо. Если мы не пройдем все пять вех, то стражи Каменного леса нас не признают и не пропустят. Я знаю от хоринга, что воздух Одинец разбудил еще в Запретном городе. Веху воды мы тоже уже миновали. Осталось три стихии: земля, железо и огонь.
– Может, огонь не надо? – робко скрипнул Корняга.
– Ты, главное, передай что велю, – сурово сказала я. – Что надо, что не надо – это не нами заведено. Все запомнил?
– Слово в слово, – скрипуче вздохнул корневик.
– Повтори!
Убедившись, что Корняга ничего не перепутал, я с сожалением поднялась и подозвала Ветра. Пора было продолжать путь. До светлой У‑Наринны было еще далеко.
Лес по обе стороны просеки постепенно редел, и по просветам впереди стало заметно, что мы вскоре выедем на открытое место. Четтан переполз через зенит и начал медленно спускаться по небосклону. Корняга спал у меня за плечом, вулх шнырял где‑то среди деревьев. А Ветер резво бежал вперед, и каждый шаг приближал нас к У‑Наринне. Я даже стала думать, что этот день, который начался так необычно и страшно, закончится вполне спокойно.
Проснувшийся Корняга завозился у меня на спине, взбираясь повыше.
– Что это, госпожа? – с любопытством спросил он.
И только тогда я поняла, что мой слух уже давно тревожат отдаленные звуки, которые я не могу истолковать. Что‑то в них было неправильное, неуместное. Но что? Чтобы ответить, нужно было понять, что это такое.
– Не знаю, – сказала я. – Доедем – поглядим.
Источник звука лежал в точности на нашем пути. Может, лучше будет сделать крюк и объехать его стороной? Неведомое всегда таит в себе опасность.
Вороной вынес меня на опушку леса, и я натянула поводья, придерживая его. Перед нами снова расстилалась бескрайняя равнина, залитая горячим красным светом Четтана. Жеребец радостно заржал. Я знала, что ему не по нраву ни горы, ни леса. Больше всего Ветер любил широкую степь, по которой можно мчаться наперегонки с небесным тезкой.
Степной ветер словно услышал его зов. Налетел порывом, принес с собой запахи разогретых солнцем трав. А еще он донес до нас тот самый звук, который я не смогла распознать в лесу.
Это был колокольный звон.
Я в ужасе выпустила повод и вцепилась в гриву коня. Неужели мы вышли к проклятой Сунарре?! Неужели нам так и не удалось уйти, а все, что случилось с тех пор – обман, морок? И обретенное мной чувство пути, которым я так гордилась до этой минуты, тоже обман?
Ветер налетал порывами, и колокола были слышны то тише, то громче. Я прислушалась, но так и не смогла понять, что они отбивают. Ясно, что не полдень, потому что полдень уже миновал. Но и на ежечасный этот звон не похож – слишком долго и замысловато. Пожар? Потоп? Начало ярмарки? Мор? Коронация? Бред какой‑то…
Я решительно взяла поводья в левую руку и легонько хлопнула коня по крупу, давая знак трогаться. Правую руку я положила на рукоять хадасского кинжала.
Непохоже, чтобы впереди была Сунарра. Тамошние колокола звонили каждый час, звонили скупо, размеренно и уныло. Звуки, которые доносил до меня горячий ветер, не были похожи на тусклое бряканье сунаррских колоколов. А других городов в Диких землях быть не должно. Возможно, то, что нас ждет, окажется похлеще Сунарры. Но я уже начала понимать, почему путь в У‑Наринну не может быть легким.
Вороной радостно взял с места в галоп, и воздух засвистел у меня в ушах. Вулх серой тенью стелился вровень с конем. Я закрыла глаза, положившись на внутреннее чувство направления. И открыла их только тогда, когда Ветер неожиданно остановился.
Перед нами, одна‑одинешенька посреди голой равнины, высилась Неспящая башня. Вокруг нее не было ни города, ни даже каких‑нибудь развалин. Помнится, когда на третий день пути я оказалась в Запретном городе, именно увидев Неспящую башню, я поняла, что это все‑таки город. Потому что каждый ребенок знает, что не бывает города без Неспящей башни.
А Неспящая башня без города, значит, бывает?
Я задрала голову, чтобы посмотреть вверх, на умолкшие при нашем приближении колокола. И чуть не слетела с коня. Д‑добрые джерхи!
На колокольной площадке Неспящей башни сидел демон.
Я зажмурилась и помотала головой. Нет! Не может этого быть! Неужели в этом путешествии мне суждено повстречать всех, про кого я только слышала в сказках и легендах? Джерхов, они же дины, я уже видела. Теперь вот демон. Кто еще остался? Вампиры? Ожившие мертвецы и духи пустынь? Предвечное чудовище Гар‑Заав? Королевская жаба‑душительница и трехглавый огнедышащий кабан?
Я снова открыла глаза и посмотрела на демона. Демон с интересом рассматривал меня. У него было тело человека, только на две головы выше самого высокого из рослых северных варваров и невероятно мускулистое. А, может, оно просто казалось чрезмерно мускулистым, потому что у демона не было кожи. Он выглядел так, словно кожу с него ободрали, а его в таком виде поджарили. Под слоем запекшейся красной корки бугрились мышцы. Я нервно сглотнула. Не знаю, почему я с первого взгляда уверилась, что передо мной именно демон, но сомнений у меня не было. Сомнений его внешность не вызывала. Она вызывала остолбенение.
Сам демон, похоже, от своего вида ничуть не страдал. Наверное, это все‑таки была его изначальная внешность. В смысле, никто не сдирал с него кожу и не поджаривал мясо. Таким он уродился. Мда‑а… Ко всему можно привыкнуть, если считать, что так и надо.
Демон пошевелился, и я увидела у него за плечами сложенные кожистые крылья. Он был одет в короткие штаны, но бос. Пальцы его босых ног заканчивались толстыми загнутыми когтями. Я хорошо их рассмотрела, потому что демон сидел, вцепившись когтями в край площадки, как канарейка на жердочке.
Впрочем, джерх с ними, с когтями. У меня у самой меарским днем бывают когти ненамного меньше. Но вот на его лицо – человеческое лицо без кожи – мне смотреть не хотелось. Хотя страха я почему‑то не ощущала.
– Привет вам, Идущие, – неожиданно пробасил демон.
Тьма! Я как‑то даже не подумала, что он способен со мной заговорить.
– Привет и тебе, могучий демон, – чуть помедлив, ответила я.
Корняга сполз с моего плеча на круп коня и там мелко вздрагивал. Но Ветер стоял спокойно. И вулх серым изваянием замер в двух шагах от жеребца.
Демон повернулся к нам спиной и потянул за веревки. Колокола отозвались протяжным мелодичным звоном. Демон дернул за другие веревки, и звон других колоколов вплелся в мелодию. Сочный перезвон поплыл над степью – тот самый перезвон, отголоски которого мы слышали еще в лесу. Демон раскачивался на веревках, как мальчишка на ветках плакучей ивы. Колокола то гремели яростной боевой медью, то пели нежно и протяжно, то задорно позванивали.
Я никогда не слышала ничего похожего. Колокольный перезвон был так прекрасен, что у меня перехватило дух. Ни на одной из городских Неспящих башен звонари не вытворяли такого.
Демон вдруг оторвался от своего занятия и присел на край площадки как ни в чем не бывало. Последний звук, густой и сладостный, растворился в воздухе.
– Что это было? – шепотом спросила я. – Что ты звонил? И что ты вообще здесь делаешь?
Кажется, демон слегка улыбнулся. Во всяком случае, у него напряглись мышцы лишенных кожи щек.
– Я жду, когда настанет урочный час, – раскатистым басом ответил он. – Тогда я ударю в большой колокол, возвещая приход Ночи. А пока я коротаю время, творя музыку. И колокольный звон моей башни указывает путь Идущим.
– Ты всегда сидишь здесь, на башне? – пугаясь собственной смелости, спросила я.
Корняга сделал слабую попытку закопаться под меня. Я гневно отпихнула его задницей, и он затих.
– Нет, – пробасил демон. – Обычно я бываю здесь, когда мне хочется услышать пение колоколов. Но когда близится Ночь, я прилетаю сюда заранее, жду урочного часа и радуюсь.
Он, не оборачиваясь, завел руку за спину и дернул несколько веревок одновременно. Звуки колоколов, сталкиваясь, зазвенели над степью.
– Сейчас я радуюсь, – сказалл демон и надолго умолк. Я терпеливо ждала, и дождалась. После долгой паузы он добавил:
– Я радуюсь тому, что Ночь настанет совсем скоро. Тогда я поднимусь высоко в темное небо и встречусь с другими крылатыми. И Ночь услышит нашу песню.
Демон снова погрузился в молчание, словно забыл про нас. Мне показалось, что пора уезжать отсюда.
– Доброй Ночи тебе, демон, – дрогнувшим голосом попрощалась я, прежде чем тронуть коня.
– Добрый путь вам, Идущие в Ночь, – отозвался демон густым басом и вновь повернулся к колоколам.
Степной ветер утих, и разноголосый колокольный звон, сплетаясь в дивную мелодию, провожал нас еще долго.
Когда мы изрядно удалились от одинокой Неспящей башни, я извернулась в седле, ухватила Корнягу за ветку и подняла в воздух. Жалобно затрещали цепкие корешки, которыми он держался за меня и за седло.
– Ты что вытворяешь, урод? – яростно сказала я. – По‑твоему, я каждый день с демонами разговариваю? По‑твоему я знаю, как с ними разговаривать? Вдруг ему мои слова не понравятся, а? А ты, пень поганый, меня отвлекал, как только мог. Ты зачем трясся, как мышь в горшке?
– Так ведь страшно, – жалобно скрипнул Корняга, трепыхая корнями.
– Верни меня на место, а?
– Страшно ему, видите ли, – сердито фыркнула я. – На место его, видите ли, вернуть! Какое такое место? Это что ж я теперь – насест для пеньков?
Корняга каким‑то непостижимым образом умудрился обмякнуть и висел у меня в руке с покаянным видом, как нашкодивший щенок. Его хотелось немедленно простить и, может быть, даже приласкать и утешить. Но я крепилась.
– Я таких, как он, знаю, – убежденно проскрипел Корняга. – Плюнет огнем, и все дела.
Я в который раз подумала, что жизнь у моего пенька была на редкость насыщенной. И где он, скажите пожалуйста, успел с демонами познакомиться? Впрочем, спрашивать его об этом бесполезно. На все подобные вопросы Корняга отвечает «в лесу». Может, и правду говорит.
– Живи, чучело, – проворчала я, усаживая корневика на плечо.
Корняга радостно закопошился, устраиваясь поудобнее.
– Пожрать бы, – сообщил он. – Там еще мясо осталось…
– Цыть, нечисть, – рявкнула я. – Завтра передашь Одинцу сообщение, он тебя и накормит.
Пенек скорбно вздохнул и притих.
Четтан уже клонился к закату, когда мы наконец пересекли равнину и добрались до невысоких холмов. Длинные багровые тени протянулись от нас по левую сторону, указывая на восток. Сопровождая нас, они скользили по неровностям почвы и оттого непрестанно изгибались – так что казалось, будто они полощатся в потоке закатных лучей, как водоросли в реке.
Две крошечные птахи порскнули из‑под копыт Ветра и с суматошным писком устремились к холмам.
Сзади послышался топот копыт. Я придержала жеребца и обернулась.
Нас догонял всадник. Он нещадно колотил пятками своего коротконогого скакуна, и тот мчался во всю прыть, распустив по ветру длинную гриву.
– Сто‑ойте! – протяжно закричал всадник. – Подожди‑ите!
Я натянула поводья. Вулх, который успел убежать вперед, вернулся и вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами. Всадник быстро приближался.
Сначала я рассмотрела его приземистого скакуна и очень удивилась. Это оказался дикий степной теглан – нечто среднее между ослом и лошадью. Тегланы славились скверным нравом, и я никогда не слышала, чтобы кому‑то удалось прокатиться на теглане дальше, чем до первой рытвины.
Доскакав до нас, всадник остановил теглана, изо всех сил потянув за гриву. Животное попыталось его укусить, но человек увернулся, спрыгнул на землю и с чувством пнул теглана в зад.
– Пшел, скотина! – брюзгливо сказал он и повернулся ко мне.
Укротителем диких тегланов оказался Лю‑чародей.
Оказывается, я уже успела забыть, как именно выглядит колдун, отправивший нас в далекое путешествие. То есть узнать‑то я его, конечно, узнала. Но у меня совершенно вылетело из головы, что внешность его, мягко говоря, не вызывает доверия.
Могущественный чародей был похож на мокрого кота, у которого шерсть клочьями, усы торчком, а глаза безумные. Некоторое время я оторопело разглядывала его плешивую макушку, а потом спохватилась, что поступаю невежливо, и соскочила с коня.
– Здравствуй, колдун, – сказала я.
Вместо ответа старик смерил меня негодующим взором.
– Светлые боги, вы это видите? – обратился он в пространство между Ветром и мной. – Я нанимаю оборотней, я даю им хорошего коня и одежду, я трачу на них драгоценную магию, и что же? Я еще должен гнаться за ними на мерзком осле!
Лю повернулся и плюнул вслед ускакавшему теглану. Мы с Одинцом переглянулись.
– Зачем ты нас догонял, мастер Лю? – вежливо спросила я. – И – раз уж ты здесь – может, расскажешь наконец, что нас ждет в У‑Наринне?
– Если вы будете постоянно драться с хорингами, – сварливо сказал Лю, – и на каждом пересвете шляться в вечную Тьму – ни до какой У‑Наринны не дойдете.
Я чуть было не ляпнула – кому, мол, нужно, чтобы мы туда дошли, нам или тебе? – но прикусила язык. Потому что вдруг отчетливо поняла, что с некоторых пор это стало нужно мне. У‑Наринна звала меня. Тот, кто услышал этот зов, уже не сойдет с пути. В конце его ждет победа или смерть – но возврата к прежней жизни быть не может. Прошлое осталось далеко позади, по ту сторону Запретной реки. Нет, еще дальше
– по ту сторону Юбена.
Чародей подошел к коню и, что‑то возмущенно бурча себе под нос, принялся копаться в походном двумехе. То, что он искал, оказалось плоской коробочкой с самоцветами – помнится, она неоднократно подворачивалась мне под руку, и я всякий раз удивлялась, на кой хрен она здесь нужна. Лю раскрыл коробочку, отобрал три больших камня, повертел их в руках, пощупал, понюхал, а один даже осторожно куснул. Потом глянул сквозь каждый из выбранных камней на заходящий Четтан, и наконец недовольно сказал:
– Ладно, сойдет.
– Для чего? – поинтересовалась я.
Чародей посмотрел на меня с тем же выражением, с каким я обычно смотрю на любопытствующего Корнягу. Мол, пенек‑пеньком, а туда же – вопросы задавать.
– Лечи вас, учи вас, – скрипуче пробубнил Лю.
Я мудро молчала.
– Какого джерха вы из вечной Тьмы через задницу возвращались? – продолжал ворчать колдун. – Тела они, понимаешь, перепутали. Ладно, хоть на пересвете вернулись по своим местам. А если бы не вернулись? А? Если бы ваши души успели прирасти к новым телам? Эх, неучи…
Старикашка Лю сокрушенно покачал головой.
– А теперь немощный старик должен гоняться за ними на осле, – скорбно произнес он. – На упрямом и глупом животном, которое с трудом поддается воздействию магии… Тьфу! Ну почему вы такие бестолковые? Трудно, что ли, было сообразить, что за гранью Тьмы любая дорога превращается в свое отражение? Трудно?
– А что нам было делать? – не выдержала я.
– Не перебивать старших, – отрезал Лю.
Я заткнулась, потому что его слова прозвучали на редкость двусмысленно. То ли старик подразумевал, чтобы я не лезла с вопросами поперек его воркотни, то ли имел в виду, что не нужно было затевать драку с представителями Старшей расы. Так ведь, во‑первых, это не мы начали, а сами хоринги. А, во‑вторых, мы же вроде не всех перебили…
– Идите сюда оба, ты и анхайр, – велел чародей, и в глазах его вспыхнул хищный огонек, как у деревенского зубодера. – Посмотрим, что у вас после вчерашнего в душах творится. До следующего пересвета надо там полный порядок навести.
– Но… – робко начала я.
– Ты хочешь помнить время зверя, или как? – брюзгливо осведомился старикашка Лю.
Эх, Тьма! Трудно спорить с чародеем.
Я послушно шагнула вперед.
Глава восемнадцатая.
Меар, день девятый.
Каждый новый пересвет выворачивал наизнанку и меня, и мое понятие о мире.
Мир рушился. Точнее, рушилось мое представление о нем. А мир даже не менялся – он оставался прежним, просто я узнавал о нем больше, с каждым днем все больше. Причем за последние девять дней я узнал о мире столько, сколько не узнал за всю предшествующую жизнь.
Я точно знал, что в конце прошлого синего дня я умер. Я, Моран. Наполовину человек, наполовину оборотень. Откуда‑то я знал, что уходил во Тьму, и ушел бы навсегда, с воспоминанием о пробитом хорингской стрелой горле. Но у меня на пути встал вулх, и не пустил. Причем, вулх был не один, с ним рядом смутно вспоминалась женская фигура, подернутая голубоватым мерцанием. И я, Моран, тоже уходил не один, со мной уходила погибшая карса.
Нас не пустили. Меня и карсу. Не пустили Тури и вулх.
Значит, из Тьмы можно вернуться? Вот ни за что бы не подумал. Впрочем, мои не то воспоминания, не то обрывки бреда, могут оказаться чистыми домыслами, ибо я мало что помню из последнего красного дня. Куда меньше, чем из предпоследнего. Вулха я не помню вовсе; зато остается стойкое впечатление, что некоторое время я провел в теле карсы. И кроме того, добытая мной косуля помнится мне неправильно. Кажется, я держал ее лапами, когда убивал. Крепко. Так, что она не могла вырваться. И еще я иначе видел. Кажется. Тьма, происходило это или не происходило на самом деле? Сплошные догадки, джерхова сыть!
Бред. Лучше пусть это все будет бредом. Тем более, что одинокая Неспящая башня посреди степи со здоровенным красным, словно морковка, мужичищем у колоколов ничем, кроме бреда быть не может. Красный мужик с крылышками на одинокой Неспящей башне – каково, а?
Если меня лечили после ранения, то скорее всего посредством веселящих грибов. Пробовал я их как‑то. Очень похоже… Только тогда была не косуля. М‑да. Ладно, не буду вспоминать, и так хреново.
Когда я открыл глаза, знакомый и успокаивающий свет утреннего Меара ласкал мое обнаженное тело. Пересвет я пропустил. И с Тури снова не увиделся… а жаль. Зато настырный пенек оказался тут как тут. Вытаращился на меня своими похожими на две смородины гляделками и нагло осведомился:
– Ты кто?
– Джерх в балахоне! – огрызнулся я. – Лучше бы сказал «Доброе утро»…
– Доброе утро, – послушно поздоровался Корняга.
«Не кипи, Моран, – сказал я себе как мог мягко и вкрадчиво. – Если бы пень сразу сказал тебе „Доброе утро“, ты решил бы, что он издевается. И…»
Что «и» я придумывать не стал, но точно знаю, что Корняге это не понравилось бы.
– Я должен немедленно сообщить тебе нечто важное, – Корняга даже стал выше росточком и растопырил руки‑корешки, словно глашатай перед объявлением казни.
– Важное? – усомнился я. – Ты всего‑навсего деревяшка. Что ты можешь знать важного, да еще интересного мне?
Я действительно считал его никчемной пустоголовой… гм! деревяшкой. Кстати, на самом деле интересно – что у него в голове? Некая чернота в дупле под глазами у Корняги наблюдалась, и мясо туда летело, как в прорву. Хорошее деревце, Смутные дни!