— Слушай, ну такое ведь с каждым случается. У всех бывают говнистые пациенты. А если к ним еще прибавить начальство и мою жену, получится вполне достаточно для того, чтобы крыша поехала.
— Да уж.
— Ты попробуй-ка лучше приползти домой в семь вечера после дежурства, а потом еще поиграть с трехлетним сыном, покормить его и уложить спать. А у тебя уже сил не осталось никаких, все силы ты на работе оставил. И Триш тоже тяжело. У нее уже тоже сил на осталось. Скажешь ей, что тебя на работе достали, а она тебе отвечает: «Ага, и меня тоже».
Каждому на свете тяжелее, чем другим, подумал Коган. Разве так было все задумано? Разве должен он был каждое утро завтракать в этой столовке и ныть? Нет, у него должна голова кружиться от счастья. Он должен всем рассказывать, как он сегодня ночью спас девочку. А он вместо этого жалуется, что спас придурка, которого и спасать-то не стоило. Почему мы никогда не видим хорошего? Вечно что-то мешает. Заслоняет. Перевешивает.
— Слушай, только между нами, — вполголоса сказал Коган.
Он подождал, пока Кляйн кивнет, и поведал ему, что думает уйти из больницы.
— И куда ты пойдешь? — спросил Боб.
— Ну, не знаю. Открою собственное дело.
— Частную практику? Это тоже бесполезно. Теперь этим больших денег не заработаешь, не то что раньше.
— Нет. Я имею в виду, просто свое дело.
— То есть ты больше не будешь штопать больных?
— Ага. Столько сейчас всего творится в Интернете и в биотехнологиях. Нужны же им консультанты?
— И станешь этаким кибер-доктором? Тедди Коган, ваш новый кибер-врач! — Кляйн рассмеялся. У него выходило, будто Тед решил сниматься в новом сериале.
— Вообще-то я не шучу.
После небольшой паузы Кляйн задумчиво отхлебнул кофе и сказал:
— Знаешь, у меня ведь тоже такие мысли были. В том году, когда Ричардсон ушел. Мы с Триш тогда еще обсуждали — может, мне пойти на какого-нибудь менеджера поучиться?
— Правда, что ли? — Раньше Боб такого не говорил.
— Правда. Вот только не хочется мне ничем заведовать, Тед! Не хочется сидеть в кабинете и сверять список оказанных услуг со страховым покрытием. Даже если там платят больше денег и никто не пинает почем зря, все равно весь этот бизнес не для меня. Как-то не мечтал я в детстве стать счетоводом.
— Да и я тоже.
— Ты не хуже меня знаешь: мы люди пропащие. Ничем другим заниматься не можем. — Бобу, кажется, нравилось рассуждать о возможном уходе с работы. — Мы ведь треть жизни учились, чтобы нам разрешили лечить людей. Ну да, действительно, правила игры с тех пор поменялись. Но мы-то уже все силы на это убили. Теперь, чтобы переучиться, надо еще — сколько? лет пять, десять потратить? Нам обоим к тому времени будет по пятьдесят.
— Если бы я мог начать сначала, я бы не стал врачом. Господи! Ты себе даже не представляешь, Боб, как бы я хотел начать все сначала!
— И поэтому ты так переживаешь?
— Ну да.
— Добро пожаловать в клуб мужчин среднего возраста.
Они немного посидели в тишине.
Неожиданно для себя Тед рассказал сон, который видел пару дней назад. Будто он снова студент и играет в бейсбольной команде. Впереди экзамены, старший курс. Только вот Теду столько, сколько и есть сейчас, сорок три. Просто он так и не получил диплома. И у него остался еще год, чтобы все сдать. Тренер представляет его команде. Говорит, это, мол, Тедди Коган, он когда-то играл за нашу команду, а потом решил отдохнуть от учебы. А теперь надумал вернуться и попробовать силы вместе с вами.
И вот он начинает зубрить, готовиться, писать работы. И оказалось, у него все нормально получается, не хуже, чем у других. Приходит время отборочных игр. Он питчер. И он понимает, что ему уже ни сил, ни скорости не хватает. Он уже не может выбить страйк. Зато умения и сообразительности у него больше, чем в молодости. Он всех распугивает, и ему удается продержаться пару иннингов. Уходит с поля и думает: может, мне этим надо было заниматься?
После отборочных игр вывешивают списки тех, кто зачислен в команду. Коган откладывает все дела и идет искать себя в списках. Листок висит рядом с кабинетом тренера. Коган просматривает столбцы имен, ниже, ниже, и в самом конце находит свою фамилию. И еще одну, другую, рядом. И еще одну. А потом подпись: «Операционная номер два». И он понимает, что его имя совсем в другом списке — списке операционной бригады. И что первая операция начнется через несколько минут.
Кляйн улыбнулся.
— Не поверишь — мне снится такой же сон. Правда, без команды. Только я и парочка девиц из группы поддержки. И тут у меня пищит пейджер.
— А я тебе говорю, у меня классно получалось. Я хороший питчер.
— Верю. Приноси в следующий раз перчатку, побросаем мяч после операции. Посмотрим, хорошо ли ты играешь.
— А что, я — за.
Скорая помощь
1 апреля 2007 года, 12.12
Мэдден нажимает на кнопку «запись». Вот уже второй раз ему приходится останавливать диктофон и начинать все сначала.
— Расскажи мне про тот вечер. Вы пошли к кому-то на вечеринку. Это студенты устраивали?
Керри не отвечает. Она все еще с ужасом думает, что ее обвинят в смерти подруги. Скажут — могла предотвратить…
— Да. Мой брат учится в Стенфорде, — наконец отвечает она. — Их клуб устраивал большую вечеринку.
— А вы как туда пробрались? Там в дверях хоть кто-то документы проверял или вы просто вот так взяли и вошли?
— Ну, мы рано приехали, еще никого не было. Мы сначала ездили баскетбол смотреть, а потом сразу туда.
— Вы пили?
— Угу.
— Что вы пили?
— Я — пару кружек пунша. По-моему, ромового. Только я на самом деле не пила. Это у нас договор был: одна пьет, а другая нет. Вы не подумайте, мы не то чтобы много бухали. Мне, если честно, вообще алкоголь не нравится.
— Значит, Кристен все-таки тогда пила?
— Да. У нее просто настроение было такое. Неделя в школе выдалась дурацкая, хотелось оторваться.
— Понятно. Ладно. Приехали вы на вечеринку. Что дальше?
— Сначала было клево. Мы потанцевали. Вдруг смотрю — Кристен пропала. Оказывается, она пошла наверх в туалет, рвало ее там. По-моему, она еще пару бутылок пива выпила за вечер. Кто-то ей бутылку сунул, она и выпила. Сказала, что после пунша пиво — вообще как вода. А смешивать-то нельзя.
— И что потом?
— Потом она отключилась. Пришлось ее отнести в комнату Джимова приятеля, Джим — это мой брат. То есть она вообще без сознания была. Мы ее по щекам бьем, холодной водой обливаем, а она не реагирует. Мы испугались. И решили отвезти ее домой к доктору Когану. В больницу ехать было как-то стремно. Нас бы родители потом убили. Ну и у студенческого клуба могли быть неприятности, потому что несовершеннолетнюю на вечеринку пустили. Вот я и предложила отвезти Кристен к Когану. Если он дома, в больницу ехать не придется.
— Откуда вы знали, где он живет?
— Мы за ним следили пару раз. Я в него втюрилась. Мне кажется…
Мэдден немного подождал и переспросил:
— Что тебе кажется?
— Да это неважно.
— Откуда ты знаешь? Может, и важно.
— Мне кажется, она об этом написала в дневнике. Про то, как я втюрилась. Она мне сказала, что написала.
Мэдден улыбается. Это точно. Написала. Во всех подробностях.
— Ясно. И что было дальше?
— Короче, оказалось, что он дома. Он не хотел нас впускать, но мы его упросили. Прямо-таки в ногах у него валялись.
— И он впустил?
— Ну да. Осмотрел ее. И очень переживал, что она еще что-то приняла. Наркотики там или еще чего.
— А она не принимала?
— Вроде бы нет. И сама она говорила, что нет. Мы подняли ее на ноги. Заставили походить, выпить воды.
— Кто это «мы»?
— Я, доктор Коган и Гвен Дейтон. Она из Стенфорда. По-моему, курсе на втором.
— И долго вы этим занимались?
— С час примерно.
— Во сколько это было?
— Во сколько мы начали ее отпаивать?
— Во сколько вы закончили?
— Около часу. Может, чуть позже. Я помню, Джим звонил маме и говорил, что я у него останусь. Мне положено к двенадцати дома быть.
— А Кристен когда должна была возвращаться?
— Обычно к одиннадцати. Но план был такой, что она у меня ночует.
— Она у тебя ночевала?
— Нет. Мама меня всегда ждет. Она бы с ума сошла, если б увидела Кристен в таком состоянии. Вернее, может, и не сошла бы, но Кройтерам точно рассказала, а вот они бы свихнулись наверняка. Джим сказал маме, что Кристен он отвезет домой, а я останусь у него. Мама разрешила.
— И вы остались ночевать у доктора Когана?
— Ага. Кристен заснула, когда мы ее на кровать в гостевой комнате положили. Он сначала ругался, говорил, чтобы мы уехали. Я ему пообещала, что мы уберемся оттуда в восемь утра. Что мой брат приедет и заберет нас.
— И куда ты пошла спать?
— В гостиную. На диван.
— А потом?
Керри молчит.
— Вы же и так все знаете, — наконец говорит она. — Вы ведь поэтому и приехали, да?
— Все так. Но я бы хотел услышать это от тебя.
— По-моему, это неправильно. Кристен бы это не понравилось.
— Сейчас это уже неважно.
Керри смотрит в сторону, потом опускает глаза.
— Керри, Кристен занималась сексом с доктором Коганом?
Антикозлятор
10 ноября 2006 года, 10.04
После завтрака Коган вернулся в операционный блок. На сегодня были назначены две несложные операции, бронхоскопии. Если повезет, на каждую уйдет по часу. На самом деле это были даже не операции, так, предоперационные исследования. Задача состояла в том, чтобы провести через трахею трубку, а потом через эту трубку провести видеокамеру и инструмент для взятия пробы тканей. Ткани исследовали, чтобы понять, есть у пациента рак легких или нет. Никаких внешних разрезов. Никакой анестезии. Пациент находится в сознании в течение всей операции, его просто предварительно пичкают седативными препаратами.
Начался совершенно обычный рабочий день. Как-то раз для школьников старших классов устроили экскурсию по приемному отделению и Когану пришлось этим заняться. Так вот, они попросили его описать обычный рабочий день. Сначала Коган даже растерялся. Во-первых, объяснил он, его рабочий день состоял из ночи и дня. Коган почти всегда работал на суточных дежурствах. В дневные часы его работа проходила строго по расписанию. С утра операции, днем он осматривал прооперированных больных. А ночью жизнь была непредсказуемой. Можно спокойно проспать восемь часов кряду и никуда не ходить. А можно и проторчать до рассвета у операционного стола, штопая пациентов одного за другим. К сожалению, возможности выбрать, когда его больным следует получить травму, у него не было. А если бы его воля, люди попадали бы в аварии только между шестью и десятью часами вечера. Будь Коган президентом, он бы такой закон обязательно выпустил.
Школьники засмеялись, а одна девочка спросила:
— Если вы ночью не спите, как же вы потом работаете днем? Спать же хочется?
— Я кофе пью, — ответил Коган. — Много кофе.
Что правда, то правда. Во дворе больницы был кофейный лоток, и продавец отлично знал своего постоянного клиента. Рядом с лотком стояли столы под зонтами, и Коган часто выбирался днем на улицу. Ему казалось, он и правда сидит в кафе за столиком у кромки тротуара. Он пил латте, болтал с другими врачами и заигрывал с сестрами, которые приходили сюда покурить так же часто, как он — выпить кофе. Эти пятнадцать минут перерыва казались ему лучшими моментами в работе.
Школьникам он такого говорить не стал. Не стал рассказывать, как его достают постоянные стычки с коллегами. Детям ни к чему знать про больничные интриги. Им хотелось послушать душераздирающие истории, где хлещет кровь и вылезают наружу кишки. Разве мог он сказать им, что, работая в больнице, ты не только помогаешь людям, но часто обижаешь и задеваешь их, а порой даже сплетничаешь за их спиной? Иногда Теду казалось, что объяснение этому простое: годы, когда человеческая личность проходит стадию становления, врачи проводили в библиотеках и лабораториях, и в результате больницы получали совершенно взрослых человеческих особей мужского или женского пола, прекрасно исполняющих свои профессиональные обязанности. При этом их социальные навыки мало чем отличались от социальных навыков подростков.
Примером тому служила Энн Беклер. В то утро Коган не заметил ее, пока не услышал позади ее голос:
— А ну-ка, стой, Коган! Мне надо с тобой поговорить.
Она произнесла это спокойно и властно. Так обычно говорят полицейские, когда предлагают вам выйти из машины и предъявить документы. Коган медленно обернулся, предварительно изобразив любезную, но несколько фальшивую улыбку. Он только-только вышел из операционной после второй бронхоскопии.
— Да, Энн. Что случилось?
— Я смотрю, ты от меня все утро прячешься.
— Сейчас только десять часов. На все утро никак не тянет. Но будем считать, что это комплимент. Умудриться избежать встречи с таким хищником в течение часа — уже большое достижение.
— Коган, вот почему ты такой козел?
— Знаешь, я много об этом думал. На самом деле я ненастоящий козел. Я становлюсь козлом только тогда, когда меня бодает другой козел. К такому вот я пришел выводу. Серьезно. В момент возможной угрозы я, если можно так выразиться, предпринимаю превентивные меры обороны.
— А с чего ты решил, что тебя бодать собираются?
— Ну, у меня стоит антикозлятор.
— Чего у тебя стоит?
— Антикозлятор. Приборчик такой.
— Тебе бы лучше такой приборчик, чтобы знать, когда оперирующий хирург в твоем мнении не нуждается.
— Все относительно. Может, не нуждается, а может, и нуждается.
— К твоему сведению, я как раз собиралась ввести лапароскоп, когда ты приперся. Без тебя бы обошлись. И прекрати обсуждать мои решения в присутствии ординаторов.
— Я просто хотел помочь по-дружески.
— Знаешь что! Думаешь, раз ты травматолог, так тебе можно врываться в чужие операционные и раздавать советы направо и налево? Так вот нет!
— Мне было одиноко.
— Коган, я серьезно!
«Вот в том-то и беда, — подумал Коган, — что ты говоришь серьезно».
— Энн, сбавь обороты. И не надо петь мне любимую песню про травматологов. Каждый сам для себя решает, кого он будет оперировать посреди ночи. И не моя вина, что тебе достаются желчные пузыри, а мне слава. Ты сама пошла в общую хирургию. Это не я тебя туда отправил.
— Дело не в желчных пузырях. Дело в твоем отношении.
— Не знаю, чего ты добиваешься, — сказал Коган, — но извиняться я точно не буду. Вот когда я и правда сделаю что-нибудь плохое, тогда извинюсь, и с удовольствием. Встану на колени и буду умолять тебя о прощении.
— Не смей входить в операционную, когда я работаю!
— Покажи мне документы на операционную, и я больше никогда туда не зайду.
— Что?
— Документ, что ты ее купила, покажи. Что это твоя собственность.
Это стало последней каплей. Беклер взбесилась окончательно. Видно было, как у нее кулаки чешутся дать ему по морде разок. Но она удержалась и просто показала средний палец.
— Ах ты… — начала она.
— И тебе хорошего дня, Энн. Если соберешься обсудить это в более вежливой форме, я буду ждать тебя в кафе во дворе. И даже кофе куплю.
Она открыла было рот, но Коган повернулся и ушел. Туда, куда и направлялся, когда она его окликнула.
— Не суйся в мою операционную! — крикнула Беклер ему вслед.
Другого хирурга такая ссора, может, и расстроила бы, но Когана она совершенно не тронула. Налаживать отношения с Беклер он не собирался. Да это, на его взгляд, было и невозможно. А раз невозможно, чего переживать? Только так и можно выиграть. Нельзя позволять себе расстраиваться из-за идиоток вроде Беклер. И не надо париться из-за пустяков. Покупаешь хорошие амортизаторы и едешь себе по лежачим полицейским, как по ровной дороге. Быстро и гладко.
Скажи мне
1 апреля 2007 года, 12.16
Мэдден ждет. Проходит пять секунд, но Керри не отвечает.
— Керри, Кристен занималась сексом с доктором Коганом? — повторяет Хэнк.
Молчание. Мэдден никак не может понять, чего она мнется. Просто распереживалась? Или изображает верного друга?
Он решает зайти с другой стороны.
— Что ты думаешь о докторе Когане?
— Теперь?
— Да.
— Не знаю, — нервно отвечает она.
— А по-моему, знаешь. Кристен в дневнике написала, что ты от него не в восторге. Что тебе не понравилось, как он с ней обошелся.
— Это ее дело. Меня это не касается.
Мэдден улыбается про себя. Ага, вот теперь он ее зацепил.
— Как ты думаешь, у них все было серьезно? Или доктор Коган просто хотел разок с ней переспать?
— Не знаю. Вы лучше его спросите.
— Она тебе говорила, что занималась с ним сексом?
— А зачем ей что-то говорить? Я все видела.
Мэдден моргает.
— Что, прости?
— Я их видела.
— В ту ночь ты видела, как они занимались сексом?
— Да.
«Ура, — думает он, — повезло, наконец-то повезло. У меня есть свидетель. Вот елки, ну надо же!»
— Я услышала стоны и пошла в гостевую посмотреть, в чем дело. Ну, понимаете, мой диван стоял прямо у стены гостевой. Я потихоньку заглянула в дверь. Они ее даже не закрыли до конца.
— И что ты увидела?
— Он был сверху. И елозил по ней.
— Он был голый?
— Ага.
— А она что?
— Ничего, лежала и стонала. А потом вдруг говорит: «Трахни меня! Трахни по-настоящему!»
Мэдден потрясен. Не грубостью девочки, а тем, что Кристен именно так все в дневнике и записала.
— Никогда этого не забуду, — продолжает Керри. — Она же в первый раз! Я прямо обалдела. Девственницы так себя не ведут.
Мэдден не знает, что и думать.
— А потом? — спрашивает он.
— Я вернулась на диван и закрыла голову подушкой. Ужасно расстроилась.
— Из-за того, что твоя лучшая подруга переспала с парнем, в которого ты влюбилась?
— Да нет. Он мне уже не нравился тогда. Я всего-то недели три из-за него переживала.
Мэддену не хочется форсировать разговор, но тут явно требуется пинок.
— То есть ты просто расстроилась, потому что они сексом занимались?
— Ага. Ну… он же мужик. Старый, почти как мой папа. А тут он голый скачет по моей подруге и стонет. Противно.
— Ты с утра с ним об этом говорила?
— С доктором Коганом? Нет. Я позвонила брату в половине восьмого утра, он приехал и забрал нас. Мы тихонько ушли. Он ничего не заметил.
— А Кристен тебе что-нибудь сказала?
— Только на следующий день. А я сделала вид, что удивилась. Чтобы она не думала, будто я подглядывала.
— И больше ты доктора Когана не видела?
— Нет.
— А Кристен?
— Она ему звонила и даже, по-моему, приезжала.
— Он ее выгнал?
— Ну да. Сказал, они больше не могут встречаться.
— Почему?
— Потому что его с работы иначе выгонят.
Мэдден листает блокнот в поисках нужной записи. Ага, вот она.
— Кристен написала: «Не знаю, хотел ли доктор Коган меня обидеть, но последние несколько недель мне было ужасно грустно. Меня бросили». Она была расстроена?
Глаза Керри снова начинают блестеть от слез.
— Кажется.
— Кажется?
— Если честно, мне было все равно. Я видела, что ей больно, и радовалась. Типа, поделом ей. Чего хотела, то и получила.
— Она сказала доктору Когану, что была девственницей?
Слезы, одна за другой, текут по щекам Керри. Мэддену больно на это смотреть.
— Нет, по-моему, не сказала.
— Почему? — мягко спрашивает он.
— Она не хотела, чтобы он знал.
Мэдден протягивает следующий бумажный платок. Она смотрит ему в глаза. Кажется, ей нужно подтверждение. Нужно, чтобы ей сказали — она не предательница.
— Плохая из меня подруга, да?
Эти слова звенят над садом еще несколько секунд после того, как Керри замолкает.
— Плохая, да?
— Конечно, хорошая, — отвечает Мэдден.
Керри плачет, а Мэдден оглядывается на большое окно гостиной. Рядом с матерью Керри стоит Билл Кройтер. Они переглядываются, и Билл отходит от окна. Мэддену его больше не видно.
Доктор тоже человек
10 ноября 2006 года, 16.49
Коган начал дневной обход около четырех. Дневные обходы давались ему легче, чем утренние. Он просто заходил поздороваться, чтобы пациенты не волновались и знали: он про них не забыл.
Девушку в тот день он осмотрел последней. Коган не любил оканчивать день в плохом настроении, поэтому сначала он заходил к тяжелым больным, а уж потом к тем, которые точно шли на поправку. Когда Тед был маленький, он и ужин ел так же. Сначала съедал овощи, а уж потом все вкусное. Так было гораздо приятнее, и ничто не омрачало радости от поглощения мяса или курицы. Тед обожал эту часть ужина. По этой же причине ему было легко сначала сделать уроки, а потом идти на улицу играть. И от игры в мяч никакие мрачные мысли о несделанных уроках не отвлекали.
Девушку перевели в обычную палату. И ее уже пришли навестить. Рядом с кроватью Кристен сидела еще одна девушка, чему Коган весьма удивился. Он-то думал, что придут родители или хотя бы один из них, скорее, мама.
— Кристен, привет! — поздоровался он. — Как дела?
— Нормально.
Тед пролистал ее карту. Так, объем выделяемой жидкости нормальный для подростка. Надо сказать медсестре, чтобы уменьшила дозу физраствора в капельнице.
— Я задам тебе пару вопросов и проверю повязку, ладно? — Тед положил карту в ногах кровати. — А потом ты сможешь еще посмотреть телевизор.
— Да ладно. Там все равно ничего интересного не показывают.
Тед просунул стетоскоп под пижаму и послушал легкие и сердце. Попросил дышать глубже. Закончив, приподнял край пижамы и осмотрел повязку.
— Как вы думаете, сколько я тут еще пробуду? — спросила Кристен.
— Дня три-четыре. Надо убедиться, что в крови нет инфекции.
— А можно мама мне DVD-плеер принесет?
Он поправил ее пижаму.
— Конечно, можно. Почему же нет? Ты любишь фильмы смотреть?
Она слегка покраснела.
— Ага.
— Она хочет стать режиссером, — вставила вторая девушка.
— Правда? — спросил Коган. — Ты учишься на режиссера?
— Ну, мы же еще в школе пока, — пояснила Кристен. — В школе такому не учат.
Коган вскоре узнал, что девчонки — школьные подруги. Вторая, Керри, все время мотается между двумя домами, потому что ее родители развелись. Может, она все-таки переедет к отцу, но у него в квартире только три комнаты, и придется ходить в другую школу. Кристен как раз ехала домой от папы Керри, когда попала в аварию. Керри из-за этого очень переживала, потому что они заболтались, а потом Кристен очень спешила домой, чтобы успеть к одиннадцати. Позже одиннадцати ей возвращаться не разрешали. Керри считала себя виноватой в аварии. А Кристен сказала, что вовсе Керри и не виновата.
Симпатичные девчонки, подумал Коган. Ему такие в школе ужасно нравились. Складные, немножко резкие и по-детски серьезные. И не было в них нахальства и уверенности в себе, свойственных школьным красоткам. У Керри короткая стрижка, темные волосы, глаза яркие, но вот нос самый обыкновенный, да и щеки слишком круглые. Кристен постройнее, волосы золотисто-каштановые, забранные в хвостик с самого утра. Теперь Коган рассмотрел ее лицо и понял, что девочка интереснее, чем ему сначала показалось. Нет, не красавица, конечно. Кожа не очень, на лбу прыщи, да еще и царапины после аварии прибавились. Но если про прыщи и царапины забыть — что-то в ней цепляло.
Возможно, частично характер девочки. Какая-то сдержанность, нежелание отпустить себя и расцвести. Была в ее лице неуловимая загадка. И не только в лице. Все тело было напряжено. Обе подруги очень нервничали. Только Керри от испуга трещала как заведенная, а Кристен, наоборот, молчала и слушала. При этом Коган чувствовал, что у нее обо всем есть свое мнение. Каждый раз, сказав пару слов, она вся съеживалась, словно боялась выставить себя дурой.
— А правда, что она чуть не умерла? — спросила Керри.
— Если бы мы ее не прооперировали, то да, правда, она бы умерла, — объяснил Тед. — Но мы быстро поняли, в чем дело, и все исправили.
На Керри слова Теда явно произвели большое впечатление. Она взглянула на Кристен, и Кристен ответила ей взглядом «я же тебе говорила».
Коган решил перейти к делу.
— Мне надо задать тебе пару вопросов, — сказал он. — Один дурацкий: у тебя газы отходят?
Кристен покраснела, а Керри отвернулась и закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
— Я же тебе говорил, вопрос дурацкий. Но очень важный. Понимаешь, когда делают операцию в брюшной полости, кишечник и вся пищеварительная система засыпают. Отключаются. Поэтому я тебя и спрашиваю, отходят ли газы. Если да, значит, пищеварительная система проснулась и…
— Да, — ответила Кристен, не дав ему закончить фразу. — Отходят.
Керри засмеялась.
— Хватит! — одернула подругу Кристен, сама едва удерживаясь от смеха. — Ничего смешного! Ты же слышала, что сказал доктор. Это важно.
— Извините, пожалуйста, — пробормотала Керри.
Коган сказал, что завтра Кристен дадут нормальную еду. Под нормальной едой подразумевались желе, суп и минералка.
— А мне надо специально стараться? — спросила Кристен.
— В смысле?
— Мне надо специально стараться, чтобы газы отходили?
— Нет. Просто обрати на это внимание, потом мне расскажешь.
— С ума сойти! Никогда бы не подумала, что буду это обсуждать.
Тед мог бы сказать Кристен, как ей повезло. Он мог бы вопросы и покруче задать. Он мог бы поведать ей о геморрое предыдущей его пациентки. Мог бы, но не стал.
— Сейчас самое важное — попробовать встать и походить немножко, — вместо этого сказал Коган. — Я попрошу сестер больше капельниц не ставить. Морфин я отменю и болеутоляющее назначу послабее. А там посмотрим. Я вернусь только завтра вечером, так что тебя будет навещать другой врач. Помнишь доктора Кима? А если что, сестры мне кинут сообщение на пейджер.
— Ладно, — ответила девушка.
— Ну, тогда на сегодня все.
Уже уходя, Тед заметил у стула Керри синий рюкзак с эмблемой приснопамятной школы Атертон.
— Девчонки, а вы в Менло учитесь?
— Ага, — ответила Керри. — В одиннадцатом классе. Еще год до выпуска.
Спустя несколько месяцев Тед вспоминал этот эпизод и очень сожалел о нем. Больше, чем обо всем остальном. Не надо было им показывать, что он тоже человек и существует вне стен больницы.
— Сын моего соседа ходит в вашу школу, — сказал Коган. — Джоша Стайна знаете?
Девочки недоуменно переглянулись.
— Темноволосый такой, — решил помочь Тед. — Высокий, в очках.
— А! — сказала Керри через пару секунд. — Я знаю, о ком вы. — Она повернулась к Кристен: — Помнишь, с нами пацан на истории был? Джош. Он немножко чудной, да? — спросила она у Когана. — У него еще всегда ноут с собой. И он дружит с ребятами, которые вечно на компьютере играют.
— Точно, это он, — ответил Тед.
— Вообще-то мы с ним не знакомы, — сказала Керри, презрительно наморщив носик. — Но мы знаем, о ком вы.
— Вы его не обижайте. Может, он сейчас и чудной, но когда он придет на встречу класса через десять лет после выпуска, то вас всех ждет большой сюрприз.
— Почему это? — спросила Кристен. — Вы тоже таким были в школе?
— Нет. Я был совсем другим.
— А каким?
Коган улыбнулся:
— Тощим. — Он помолчал. — Ладно, до завтра. И не забудь, тебе надо ходить.
— Обязательно, — ответила Кристен.
Часть вторая
Преступить черту
Сердцеед поневоле
1 апреля 2007 года, 14.18
Общежитие выглядит просто и незатейливо. Белый камень, крыльцо, три этажа, на втором — два балкона. Восемнадцатилетний Джим Пинклоу, брат Керри, показывает Мэддену главный холл и вполне серьезно проводит для сержанта историческую экскурсию. В пятидесятые годы тут располагалась приемная комиссия и администрация, поэтому до сих пор этот дом называют «отчислятором». Несмотря на печальное прозвище, их корпус пользуется большой популярностью у девушек-студенток: репутация требует от его обитателей бесчинств, и обитатели изо всех сил стараются соответствовать.
Росту Джим небольшого, довольно плотный, как и его сестра, но лицо приятное. Волосы подстрижены аккуратно, глаза ярко-голубые. Он объясняет Мэддену, что пахнет тут всегда мерзко, особенно после больших вечеринок: полы старые, их давно пора отциклевать и покрыть лаком, и в воскресенье с утра доски насквозь пропитываются пивом. Когда новые студенты проходят испытательный срок перед обрядом посвящения их в студенческое братство, Джим вместе с «новобранцами» старается оттереть старый паркет. Что они только ни пробовали — и «Комет», и кучу других чистящих средств с лимонной отдушкой; реклама одного даже сулила им весеннюю свежесть. Но к вечеру пивной запах упорно возвращался на свою законную территорию. Не такой интенсивный, конечно, но все же возвращался и ждал, когда в комнате разобьют новую партию пивных бутылок.