5 мая 2007 года, 10.56
«Она хотела вам сказать, вам надо обязательно к врачу сходить», — крутится в голове у Когана, пока он пробирается домой по пробкам. Он по привычке поехал той же дорогой, что и обычно, с Университетского на Палм-драйв, потом на Арборетум и налево, на Сенд-Хилл. Этот путь проходит мимо торгового центра Стенфорда. Сенд-Хилл приобрел известность в девяностых, во время технологического бума, когда цены на недвижимость в этом районе взлетели до небес. Шесть километров пути от торгового центра до 280-го шоссе забиты, как и всегда по субботам. Пробка в сторону шоссе даже больше, чем в сторону торгового центра, но Коган не раздражается. С тем же успехом он мог бы мчать со скоростью 140 километров в час по шоссе. Отчаяние потихоньку уступает место нервному возбуждению. Когана пьянит внезапная догадка. Такого с ним не было уже пару недель.
Что же она имела в виду? Керри собиралась передать ему эту фразу уже давно, почти месяц назад. Собиралась — и забыла. И тем не менее он был совершенно здоров — если не психически, то уж физически точно.
«Она хотела вам сказать, вам надо обязательно к врачу сходить».
Значит, с Кристен что-то было не так. Очень не так. И в данном случае — ему это на руку.
Когану ужасно хочется с кем-нибудь поговорить. С Кэролин? Не стоит. Как ему не жгло под хвостом, но Кэролин обязана будет передать всю информацию в прокуратуру, а Теду еще нужно эту информацию обдумать. И возможные осложнения.
Но вот Кляйн, его чудесный бесхребетный друг, вполне подойдет.
— О, привет! — отвечает Кляйн, взглянув на определитель номера.
— Ты где?
— В клубе. А что стряслось?
Отлично. Клуб гораздо ближе, чем дом Кляйна. Как только Тед доберется до развязки, пробка рассосется, и он на всех парусах домчится до места назначения минут за восемь.
— Надо поговорить.
Кляйн уныло вздыхает. Но не раздраженно, уже хорошо.
— Давай через полчаса? Я тут с Триш и мальцом обедаю. Мы с Ринхартом через тридцать минут в «Синий мел» подгребем, лады?
— Нет, Кляйн, ты мне нужен сейчас. Я ее видел.
— Кого?
— Девчонку. Керри.
— Тед, погоди…
Поздно. Он уже повесил трубку.
* * *
Коган въезжает на парковку клуба и удивляется тому, как он отвык от этого места. А вроде был совсем недавно. Похожее ощущение Тед испытал, когда приперся на встречу одноклассников много лет назад. Вроде все знакомое и в то же время чужое. И, как и тогда, его охватывает тоска по прошлому. Тед тяжело пережил отстранение от должности, но иногда ему кажется, что мелкие потери дались ему еще труднее. Простые радости: подкалывать Кима и Ринхарта во время игры или, развалившись в кресле рядом с бассейном, комментировать матч и способности теннисистов. Они оказались недоступны, и это все равно что лишиться одной из спиралей ДНК.
Обычно девушка на ресепшен даже не спрашивает его карточку члена клуба. Она просто улыбается и говорит: проходите, доктор, я вас записала. А сегодня та же самая девица с лицом, нисколько не обезображенным интеллектом, изумленно смотрит на него.
— Привет, Сандра. — Тед протягивает ей карточку. — Как дела?
— Нормально. — Она берет карточку, но явно не знает, что с ней делать.
Тед чувствует — что-то не так. Наверное, девушка слышала о его аресте. Он спрашивает, будет ли она прокатывать карточку или ему просто проходить.
Она смотрит на карточку, потом на него, потом на кард-ридер на столе. Тед все еще не догадывается, чем она так обеспокоена. И только когда Сандра прокатывает наконец карточку, он понимает, в чем дело.
— Простите, — говорит Сандра, — ваша карточка заморожена. — И через секунду: — А вам что, не сообщили?
— Заморожена? Что это значит?
— Приостановлена.
— Я ее не замораживал.
— Я знаю. Это руководство клуба. Погодите, я сейчас Билла позову.
Выходит Билл, менеджер клуба, вполне приятный парень. Был приятным. Биллу лет сорок, но он в отличной форме. Он появляется через несколько минут, как всегда в белой рубашке поло, которая подчеркивает накачанную мускулатуру. Он из тех, кто выглядел бы старше своих лет, если бы работал в офисе. Но в клубе Билл проводит на улице пять дней в неделю, и это позволило ему сохранить молодость тела и кожи. Впечатление усиливается еще и потому, что Билл пользуется каким-то средством для укладки волос, и от этого его темная шевелюра выглядит немного неестественно.
— Привет, Тед, как дела?
— Все отлично, Билл. Вот только я не могу пройти мимо вашей тронувшейся умом охранницы.
Билл улыбается Сандре, и она улыбается в ответ, радуясь тому, что теперь ее начальнику, а не ей придется бодаться с клиентом.
— Мне очень жаль, но ваше членство в клубе временно приостановлено. — Билл говорит ровным официальным тоном, каким обычно общается с теми, кто не смог заплатить вовремя членский взнос.
— Это вы его приостановили?
— Нет. Это дирекция. В соответствии с политикой клуба.
— Что-то я не помню такого пункта.
— Клуб может разорвать любой договор. В вашем случае он не разорван, а приостановлен до тех пор, пока… Ну, пока ситуация не разрешится.
— И почему мне об этом не сообщили?
— Мы сообщили. Мы послали вам письмо.
Да, такое вполне могло быть. После ареста Тед редко просматривал почту и сразу откладывал в сторону то, что казалось ему неважным. Он вполне мог решить, что это письмо с обычным ежемесячным обновлением услуг клуба.
— Скажите, Билл, разве вы не являетесь членом совета директоров?
— Ну… да…
— То есть вы тоже голосовали за то, чтобы приостановить членство?
— Мы… понимаете… Нам было трудно принять решение…
— Как поживает ваша матушка?
— Что?
Билл отлично знает, о чем речь, хоть и не хочет в этом признаваться. На лице появляется виноватое выражение.
— Спасибо, здорова, — отвечает он почти шепотом.
— И что, моя консультация помогла?
Билл смотрит в пол:
— Да.
— Простите, я не расслышал.
— Да. — Билл говорит уже громче, даже стоявшие рядом гости оборачиваются. — Слушайте, Тед, дело не только в директорах. У нас тут родители пришли жаловаться. Сюда же детей приводят.
— О господи! Вы чего, совсем с катушек съехали?
В этот момент из ресторана выходит Кляйн и, заметив Когана, двигает в его сторону.
— Все нормально, Билл, — говорит он. — Тед пришел ко мне. Дальше я с ним сам разберусь.
Кляйн берет Теда за локоть и тихонько говорит:
— Пошли, старик! Расслабься, оно того не стоит.
* * *
Они садятся в машину. Коган молчит уже несколько минут. Он не то чтобы в ярости от того, что сделал Кляйн, но достаточно зол, чтобы не разговаривать. А Кляйн переживает, потому что плохо разбирается в эмоциональных нюансах. Он предпочитает четкое и ясное изложение ситуации. Как и большинство женщин, с которыми встречался Коган. Вообще говоря, если бы Кляйн был женщиной, он бы как раз так себя и вел. Спрашивал бы постоянно: о чем ты думаешь? — или жаловался: я, мол, тебя не понимаю.
И самое смешное, как только Коган воображает Кляйна произносящим этот бред, тот немедленно выдает почти точно такую фразу, только в чуть более мужественном варианте:
— Как дела, а? О чем задумался?
— О том, что ты меня сейчас спросишь, о чем я думаю.
— Не, я серьезно.
Тед упорно смотрит на дорогу.
— И я серьезно.
Кляйн молчит пару секунд.
— Прости, — говорит он наконец. — Я думал, ты знал.
— Не парься.
— Я собирался тебе сказать, но совсем закрутился с этим переездом. Мы же новый дом купили. У нас уже залог приняли, и тут Триш вдруг на попятный. И мечется туда-сюда всю неделю. Ей кажется, что цены упадут и мы месяцев через шесть или через годик дешевле купим. Или больший за те же деньги. Мы только об этом теперь и говорим.
— Да, тяжелый выбор.
Кляйн не успокаивается. Ему надо оправдаться, надо объяснить, что он и сам только несколько дней назад узнал от другого члена клуба, который спросил, как у Когана настроение.
Кляйн нудит и нудит, вымаливая у себя же самого прощение, а Коган думает о том, как он вел себя в клубе. Справился ли он с ситуацией? Вроде да. Неплохо вышло. Он не позволил Биллу его унижать. Вот сукин сын! Да он Теду каждый день названивал, когда мать в реанимации лежала. И вот пожалуйста, только хвост припекло — тут же Теда с готовностью продал.
— Мы ходили на концерт, — говорит Кляйн.
Коган глядит на приятеля. Похоже, с темы приостановленного членства тот уже слез.
— На «The Chemical Brothers». С Розенбаумом. Пару дней назад. Это он билеты достал.
— «Будудоктором». Вот козел!
— Слушай, он, конечно, бестолковый, но парень хороший.
— Ладно, не заводись.
Розенбаум — последний человек на свете, кого Коган хотел бы сейчас обсуждать. Хотя тот наверняка распускает гнусные сплетни за его спиной. Вот им с Беклер счастье-то привалило!
— Это, короче, электронная музыка. Ты ведь знаешь эту группу?
Коган кивает. Знает, конечно. Он их иногда в операционной ставит. К чему это он?
— Там площадка такая странная, смахивает на огромный клуб. Мы все надрались в зюзю и давай плясать рядом с компанией девчонок. И я одну все время руками задеваю, а она вроде ничего, не против. Тогда я ее и вправду беру за талию. Ничего такого, просто держу аккуратненько. Она опять — ноль реакции, даже не оборачивается. Тогда я обнаглел и держу ее крепче, уже руку ей на живот кладу. А она ко мне назад отклоняется. А у меня руки ну как будто соскальзывают случайно иногда, и я уже чувствую край ее лифчика и тяжесть груди. Круто! Заводит, но при этом как бы ничего личного — она же не поворачивается.
Коган озадаченно смотрит на Кляйна. Ну надо же, Кляйн впервые за долгое время рассказывает такую интересную историю.
— И что, другие парни видят, как ты ее лапаешь?
— Ну да. И подбадривают меня.
— А дальше?
— Вот то-то и странно. Ничего. Концерт заканчивается, зажигают свет, и она мне говорит «пока»! И уходит! Как будто ничего и не было. Словно мы познакомились на вечеринке, поговорили пару минут и разошлись каждый своей дорогой.
— А ты уже губы раскатал.
— Да нет. Я бы так и так не стал ничего делать. И я подумал, может, с тобой тоже что-нибудь подобное было? Может, ты посидел на кровати с этой девочкой, поговорил, а она из этого раздула целую историю? Я уже давно об этом думаю. Могло такое быть? — неуверенно спрашивает Кляйн. — А?
— Думаешь, я ее трахнул?
— Я этого не говорил.
— Ага. Думаешь, девчонка лежит на кровати раздетая, чего бы Когану ее не пощупать? Он ведь всегда так делает. Он у нас дока по этой части. Заставить женщину снять одежду и пощупать ее так, чтоб ей понравилось. Ну а эта просто оказалась чуточку моложе.
— Сильно моложе, — вставляет Кляйн.
— Ладно, сильно моложе.
Коган ждет, когда же Кляйн спросит. Ведь должен же спросить! Заставить поклясться здоровьем близких. Вместо этого Кляйн выдает — как всегда вовремя — более предсказуемый и назидательный пассаж:
— Надо было тебе что-нибудь дельное мне ответить, когда я тебе звонил в ту ночь. Нечего было врать про старую подружку и ее приятельницу. Сказал бы правду, и разговора бы этого не было. Я бы тебе мозги на место вправил. Велел бы выкидывать их из дома к чертовой матери.
— Я знаю, — отвечает Коган, снова замедляя ход перед пробкой. — Я знаю, Кляйни.
* * *
Коган ведет машину и улыбается. Иногда, выпив вечером пару стаканов вина, он ложится в гамак и слушает диск, который ему подарила Кристен. Она его сама записала. На диске двенадцать музыкальных композиций, в основном саундтреки к фильмам. Кристен аккуратно выписала названия всех песен на коробке и даже вывела заглавными красными буквами: МУЗЫКА НОЖЕЙ.
Музыка играет громко, но не слишком громко, а он вспоминает то утро. Тед присел на краешек ее постели. Спросил девушку, как она себя чувствует. Его и самого мучило похмелье. Взял ли он ее при этом за руку? Он не помнит точно. Но вряд ли.
— Если узнают, что ты у меня ночевала, меня с работы вышибут, — сказал ей Тед. — Неприятностей будет — не оберешься.
Может, он слишком пристально и долго на нее смотрел? Тед всего лишь следил за выражением ее лица. Пытался понять, дошел ли до нее масштаб бедствия. Но что-то в ее взгляде зацепило его, отвлекло от темы. И его фраза просто повисла в воздухе вместо того, чтобы напугать Кристен. Они помолчали, и девушка спросила:
— А где Керри?
— Спит на диване в гостиной.
— Сколько времени?
На тумбочке стоял будильник.
— Семь утра.
— А знаете, вы ей очень нравитесь. Керри. Она в вас втюрилась.
— Я знаю. Ты мне уже раза три это сказала.
— Правда?
Кристен отвернулась, прикрыла рот ладонью и покашляла так, словно ее подташнивало.
— Ты как?
— Нормально. — Она с трудом улыбнулась. — Можно я душ приму?
— Конечно. Погоди, я полотенце принесу.
Да, ситуация подходящая, думал Коган. Легко вообразить себе что-нибудь лишнее. Когда он вернулся, она стояла в ванной. Дверь была открыта. Кристен уже разделась и разглядывала себя в зеркало. Тед так удивился, что застыл с полотенцем в руках. Она увидела его в зеркале, но даже не попыталась прикрыться. Просто спокойно посмотрела в глаза его отражению и сказала:
— Не очень-то я сексуальная сегодня, а?
Тед не ответил, и она повернулась к нему лицом. В ее глазах был вызов, призыв оценить ее тело.
— Держи! — Он протянул ей полотенце. — Потом просто повесишь на дверь. Там вроде есть шампунь. Насчет кондиционера не знаю. Тебе нужен кондиционер?
Тед размышляет, не зайти ли ему в «Синий мел» поздороваться с Ринхартом, но места для парковки поблизости от бара не находится, и он решает ехать дальше. И потом, говорит он Кляйну, у него еще полно дел.
— Каких таких дел? — спрашивает Кляйн. — С пацанами в компьютерные игрушки резаться?
— Нет. Есть дела, не беспокойся.
— Так чего ты меня позвал, Тед? — после паузы спрашивает Кляйн. — Ты мне что-то хотел сказать. Про подружку ее вроде. Или нет?
Сердитый Кляйн сидит, выставив локоть в окно. Видно, что новый, мрачный, непредсказуемый Тед надоел ему до чертиков и он бы с куда большим удовольствием выпил с веселым и суматошным «старым» Тедом.
— Хотел.
Еще несколько минут назад Коган и правда собирался рассказать Кляйну про встречу с Керри. Но сейчас до него доходит, что Кляйн не умеет хранить секретов и вываливать на него лишнюю информацию опасно. Не надо было ему звонить. Но прямо так и сказать Теду неудобно. А что-то сказать надо.
— Я хотел тебе сообщить, что неправильно представлял себе, как все было.
— То есть?
— Я слишком сконцентрировался на показаниях Керри. Почему она сказала, что видела нас, и все такое.
— И почему же?
— Знаешь, тут надо психиатра привлекать, чтобы разобраться. По-моему, у нее какой-то странный перенос случился. Или, может, она себя считает виноватой и страшно переживает. Но она явно свято убеждена в своей правоте.
— Тебе не кажется, что это очень плохо?
— Кажется. Но важно-то другое. Важно то, что Кристен говорила своим родителям.
Тед и вправду хочет, чтобы Кляйн сам дотумкал, но терпения ждать результатов мыслительной деятельности у него не хватает.
— И что она им говорила?
— Что она занималась сексом со мной по собственному желанию. Что я, конечно, свинья, потому что выкинул ее потом как котенка, но она это пережила и не обижена. Что она приняла решение и готова отвечать за его последствия. Что именно со мной она хотела трахнуться и потерять невинность. А дальше пошли все в сад, ничего другого я не скажу, как бы вы ни старались меня заставить.
— Но это же неправда?
— Судя по всему, она считала это правдой. У нее был выбор: сказать, что я ее изнасиловал, или сказать, что все было по обоюдному желанию. И она выбрала второе, потому что эта версия была ближе к тому, что Кристен считала правдой. На этом все и должно было закончиться.
— Я так понял, правда в том, что ничего не было?
— Да, доктор. А что, если было?
— Не понял?
— Что, если с кем-то она все-таки переспала?
Кляйн изумленно моргает:
— С кем?
— Не знаю. Ты смотришь бонусы на DVD-шных фильмах?
— Ну да.
— Помнишь, там бывают сцены, которые не вошли в фильм?
— Ага.
— Вот такую сцену я и ищу. И думаю, что знаю, где ее найти.
Кинг-Конг
5 мая 2007 года, 10.15
В радиусе пятнадцати миль от дома Кристен только две бесплатные клиники, куда она могла бы обратиться. Одна — центр планирования семьи — находится в Редвуде, а вторая, которая так и называется, «бесплатная клиника», — в Пало-Альто. Светло-зеленое здание расположено в районе с очень оживленным движением, в нескольких кварталах от центра города. И хотя его специально построили во дворах, а не на улице, многие пациенты все же предпочитают парковаться подальше, чтобы их никто не заметил.
Клиника в Пало-Альто ближе и удобнее, но Коган решил, что Кристен не рискнула бы ехать туда и отправилась сразу в центр планирования семьи.
Тед высаживает Кляйна, звонит Джошу и спрашивает, нет ли у того фотографий Кристен. Он же знает, что у Джоша и Стива целая база данных составлена для их рейтинга популярности. Но Когану нужны хорошие фотографии. Без зерна и в фокусе.
Естественно, Джош спрашивает, зачем Теду фотографии.
— Это чтобы ее опознали, да?
— Да ты прямо Проницательный Билл.
— Может, расскажете, что задумали?
— Потом, ладно?
Вот так они теперь разговаривают. Они отлично понимают друг друга. Коган что-то рассказывает, а что-то нет, и Джош с этим смирился. Ныть и совать нос в чужие дела бесполезно, Коган сразу сворачивает беседу.
— Забавно. Вам в каком виде? — спрашивает Джош.
— Не понял.
— Цифра, бумага? Две на странице? Четыре? Или, может, слайд-шоу?
Тед как-то не подумал, что вообще-то существуют цифровые технологии. Интересно, как люди будут реагировать, если он будет им фотографии на планшете показывать? С одной стороны, атмосфера будет более доверительной. С другой — если его застукают с этими фотографиями на планшете, у него будет куча неприятностей.
— Вот что, — говорит Джош, прежде чем Тед успевает ответить, — я их на карту памяти скину и покажу, что у меня есть. Вам когда нужно?
— Завтра, — отвечает Коган. — Рано утром.
7 мая 2007 года, 14.45
— Останови-ка! — говорит Мэдден, глядя на экран. — Вот же он, въезжает на парковку. Это его машина.
— Точно, это твой красавчик, — отвечает Бернс, который держит в руках пульт дистанционного управления.
На мониторе время, 11.32. Значит, Коган сначала съездил в центр, а уж потом в бесплатную клинику. А вот он входит в здание. 11.33.21.
— Он разговаривает с той же женщиной, что и я, — сообщает Мэдден директору клиники, Ребекке. Она разрешила им просмотреть пленки службы безопасности, но энтузиазма при этом не продемонстрировала. — Как ее зовут?
— Это Хетер. В прошлом году она пришла к нам волонтером, а сейчас мы ей уже зарплату платим. Там частичная занятость, но все-таки деньги.
— Она сегодня здесь?
— Во вторую смену. Минут через двадцать придет.
— Смотри-ка, — Бернс показывает на экран, — у него целая куча фотографий. Не меньше четырех снимков. У нас столько нету.
Мэдден зачарованно наблюдает за тем, как Коган двигается и ведет себя. Смущенное вступление, пара обаятельных улыбок. Вот гад, он с ней флиртует! Вообще говоря, он всех, кто попадается ему на пути, пытается обаять. Ей же лет двадцать, может, двадцать один, с отвращением думает Хэнк. Подумать только, этому парню разрешали осматривать пациенток в больнице, давали полный карт-бланш. Он трогал молоденьких девочек. В голове не укладывается!
— Она покачала головой, — комментирует Бернс. — Вот, еще раз.
Мэдден не отвечает. Он борется с подступившей тошнотой.
— Хэнк, ты как?
— Нормально. — Ощутив, что напарник внимательно его разглядывает, Мэдден достает платок и вытирает лоб. — Все нормально, не парься.
Они смотрят пленку дальше. Звука нет. В кадр входит еще одна женщина. Хэнка потихоньку отпускает. Хетер передает ей какие-то бумаги. И снова что-то говорит Когану.
Полицейские досматривают пленку до конца. Коган садится в машину и уезжает.
— А эта Хетер, — оборачивается к Ребекке Коган, — она вам что-нибудь об этом говорила?
— Нет, она об этом не упоминала.
— Похоже, он ничего не узнал, — объявляет Бернс.
— Посмотрим, что она нам скажет. Через двадцать минут, вы говорите?
Директриса кивает и спрашивает:
— И что, он может быть опасен?
— Мы не знаем, что он задумал. Ладно, подождите, мы скоро вернемся. Пойдемте, мистер Бернс. Я вам латте куплю.
6 мая 2007 года, 11.33
Коган входит и с порога понимает, что девушка на ресепшен ему не поможет. У нее выбриты виски и высветлены волосы на макушке. В каждом ухе как минимум пять сережек плюс по две над бровями. На ее внешний вид Теду наплевать, в больнице он достаточно повидал фанатов пирсинга и татуировок. Нет, дело в том, как она на него смотрит. В лучшем случае равнодушно, в худшем — с раздражением. Явно мысленно спрашивает: ну, а ты какое дерьмо продаешь?
— Здравствуйте, — холодно говорит он, решив и вести себя соответственно. — Простите, что беспокою вас.
— Здравствуйте, — столь же холодно отвечает девушка. — В чем дело?
Так же, как и в центре планирования семьи, Тед достает удостоверение врача, старое, последнее у него отобрали, когда отстраняли от должности.
— Я работаю в больнице Парквью. — Тед машет удостоверением где-то на уровне груди. — У меня есть пациентка, которая, вполне возможно, обращалась к вам несколько месяцев назад. А может быть, и нет. У нее сейчас куча проблем. И мы пытаемся установить, приходила ли она сюда. Я понимаю, это давно было, но не согласитесь ли вы взглянуть на пару фотографий?
— А что за проблемы?
— Личного характера.
— У нас тут клиника, — говорит девушка. — Вы же знаете, мы не имеем права предоставлять информацию о пациентах.
Коган отвечает, что он все знает, но ведь она может просто взглянуть? Вполне вероятно, что эта пациентка к ним вообще не приходила, и чего тогда огород городить? Прежде чем девушка успевает отказаться или согласиться, Тед вытаскивает большой листок с распечатанными фотографиями и кладет на стойку.
На всех снимках Кристен выглядит чуть-чуть по-разному. Если приглядеться, понятно, что с двух фотографий удалили при помощи фотошопа ее друзей. На второй паре снимков ее запечатлели, когда она этого не ждала, хотя на одном из них Кристен пристально и немного сердито смотрит прямо в объектив.
Джош использовал зум, когда снимал ее, забравшись на скамейку в школьном дворе. Кристен стоит в толпе, но все остальные повернулись к фотографу спинами. И только Кристен смотрит в его сторону, и этот контраст создает отличный художественный эффект. Смотрит в камеру она и вправду очень серьезно и сердито, так что непонятно, о чем же она думает. Любит она вас или ненавидит? Все равно не угадаете.
— Это та самая цыпочка.
Тед моргает:
— Та самая — это какая? Что вы имеете в виду?
— Да про нее полицейский пару недель назад приходил спрашивать.
Она отодвигает снимки, но внезапно замирает. Что-то привлекло ее внимание. Девушка смотрит на нижнюю левую фотографию. Единственную, на которой Кристен в бейсболке с логотипом кинофестиваля.
— Что такое? — спрашивает Тед.
Девушка медленно поднимает голову, и вид у нее потрясенный и испуганный.
— А что с ней случилось? — спрашивает она.
— Вы ее помните?
— Может, и помню.
— Очень может быть? Или так, показалось?
— Вы в Парквью работаете?
— Ну да.
— У нас тут одна врачиха от вас добровольцем работает. Доктор Беклер.
У Теда сердце уходит в пятки.
— Я забыла, как ее зовут, эту Беклер, — несколько неестественно продолжает девушка.
Как бы Коган ни был сейчас увлечен своими мыслями, он все же догадывается, что его проверяют.
— Ее зовут Энн.
— А, ну да, Энн! — И все же она по-прежнему подозрительно его разглядывает. — Вы с ней знакомы?
— Да. Признаться, — несколько смущенно произносит Тед, — у нас было несколько стычек в операционной.
— Правда?
Тед уже собирается рассказать про свои отношения с Беклер более подробно, но в этот момент дверь за его спиной распахивается. Высокой темноволосой женщине на вид лет двадцать пять — тридцать. Взрослая, не подросток. Коган, повинуясь инстинкту самосохранения, убирает фотографии обратно в большой желтый конверт.
Женщина подходит ближе.
— Здравствуйте, — невыносимо бодрым голосом говорит она, явно стараясь скрыть волнение. — Доктор Гуман назначила мне прийти в 11.30.
— Добрый день! — приветливо отвечает секретарша и протягивает женщине анкеты для заполнения.
Анкеты и прочие бумаги лежат стопкой рядом с небольшой подставкой для информационных буклетов. Почти таких же, какие бывают на столах в бюро путешествий — с рекламой туров, курортов и круизов. Только эти брошюры рассказывают про такие путешествия, в которые лучше бы не пускаться.
— Доктор Гуман сейчас подойдет, — обещает женщине секретарша, — у нее еще пациент. Потом поворачивается к Когану и говорит гораздо тише, почти шепотом: — Уходите! Я не могу вам помочь, извините меня!
Тед растерянно улыбается и спрашивает:
— Как вас зовут?
— Хетер. А вам зачем?
— Хочу пригласить вас на чашку кофе. Вы любите кофе?
— Ага.
— Я как раз хотел в соседнюю кофейню зайти, купить капучино. Хотите капучино?
— Хочу. Но к вам это отношения не имеет.
— Я вернусь через пятнадцать минут, — спокойно продолжает Тед. — Буду сидеть в машине на парковке и ждать. Захотите кофе, выгляните на улицу, и я принесу вам чашечку.
— А если не выгляну?
— Я зайду с другого конца.
— А если я полицию вызову?
— Им я кофе покупать не стану.
7 мая 2007 года, 15.10
Если бы Мэдден и Бернс промотали запись вперед еще на пятнадцать минут, они бы увидели, что машина Когана возвращается на парковку. Камера на улице зафиксировала, как он стоит, прислонившись к капоту, и читает газету. Или притворяется, что читает. Проходит десять минут. Дальше на записи видно, как из служебного выхода появляется Хетер и подходит к Когану со спины. Картинка не очень четкая, но все же заметно, что он изумленно вздрагивает.
— Вы ее отец? — спрашивает Хетер.
«Так я его и спросила, — рассказывает Хетер. — Типа, вы ее отец? А он в ответ: господи, как вы меня напугали».
Мэдден и Бернс переглядываются.
— Почему вы решили выйти к нему? — спрашивает Хэнк.
— Не знаю. От скуки.
— И что было дальше?
— Ну, я подумала, если он не отец, может, его отец нанял? Мы поговорили об этом. А потом он рассказал мне, что произошло. И я как-то успокоилась. Знаете, все думают, раз я работаю в бесплатной клинике и так выгляжу и одеваюсь, значит, я активная лесбиянка и ненавижу всех мужиков. Но это неправда. Я не такая.
Мэдден и Бернс ждут, когда девушка расскажет им, какая она, но Хетер на этом заканчивает лирическое отступление.
— Значит, вы поговорили.
— Да. И в какой-то момент я решила, надо ему все рассказать.
— Что именно?
— Что я видела эту девушку. По крайней мере, мне так кажется.
Полицейские снова переглядываются.
— Если честно, я вспомнила бейсболку. И этот логотип кинофестиваля. У доктора была фотография девушки в бейсболке.
Девушка приходила восемнадцатого февраля часа в четыре дня, говорит Хетер, внезапно демонстрируя прекрасную память на детали. Обычно пациентки заранее звонят и узнают, работает ли клиника в воскресенье. Эта, наверное, тоже звонила. А может, и нет.
Внешность ее Хетер запомнила плохо. Светленькая вроде. И в бейсболке. Уставшая какая-то, но ничего такого, ни синяков, ни царапин. Не похоже, чтобы ее избивали. Если бы она была избита, Хетер отметила бы это в журнале регистрации. А так она всего лишь написала: «16.00. Блондинка. Совсем молоденькая. Вид, как у нашкодившего котенка. Боится, что контрацептивы не сработали. Говорит, что занималась сексом накануне вечером».
— Я заглянула в журнал, прежде чем выйти к нему.
Девушка сказала, что ее зовут Крисс Рей. С двумя «с». Сказала, ей почти семнадцать.
— Могла бы и получше чего придумать, — тихонько говорит Бернсу Хэнк. — Рей — ее второе имя.
— А Крисс — вместо Кристен, — добавляет Бернс.
— Ну наверное, — говорит Хетер. Она запомнила это имя только потому, что обожала фильм «Кинг-Конг». — Девушка не сказала, что ей шестнадцать. Сказала — почти семнадцать, прямо как в песне. Я ей ответила, типа, не переживай, нам все равно, сколько тебе лет. И еще сказала, что ее зовут похоже на героиню «Кинг-Конга». Фей Рей. В старом фильме, не этом новом, дурацком. И не с той актрисой, как ее там? Джессика Лэндж? Мы про это поговорили пару минут, и тут подошла доктор Гуман. Девчонке ужасно нравился Джефф Бриджес.
Да, было воскресенье, подтверждает Хетер. Самый тяжелый рабочий день. Пациентов полно. Хотя, глядя на парковку, этого не скажешь. Там мало кто из пациентов паркуется, только сотрудники клиники. В прошлом году охрана заметила, как подростки поливали машины краской из баллончиков и ковырялись в замках. Про это зачем-то в газетах написали. Но в основном, говорит Хетер, пациенты, и особенно подростки, паркуются в конце улицы, чтобы их тут никто не заметил.
— Они думают, если они на парковке машину не поставили, то вроде как и не считается, что они тут были, — объясняет Хетер. — Если они кого-нибудь знакомого встретят, всегда могут сказать, что ехали в другое место, а сюда заскочили спросить про средства контрацепции.
Где Крисс Рей оставляла машину, Хетер не знает. И результатов обследования тоже. А если бы и знала, то никому бы не сказала.
Примерно то же самое выслушал и Коган.
— Дайте-ка мне еще раз на фотографии взглянуть, — попросила она Теда. Разглядев их как следует, добавила: — Это почти наверняка она. Но имейте в виду, я этого не говорила. И вы ничего не слышали, договорились?
— Хетер, — Мэдден не может скрыть своего возбуждения, — можно я вам еще один вопрос задам? Последний?
— Ответ не гарантирую, но попробуйте.
— Я ведь приходил к вам месяц назад. Говорил с вами. Почему вы тогда журнал не проверили?
— Я ее не узнала. По вашей фотографии не узнала. Ну, что вы хотите, чтобы я сказала? Мне вообще с вами разговаривать не положено.
7 мая 2007 года, 15.36
Они с Бернсом обошли все окрестные клиники, и Хэнк очень гордился тем, как тщательно они всех опросили. А теперь по дороге к машине Мэдден материт сам себя за чрезмерную самонадеянность.
Дневник. Проклятый дневник! Если Хэнк и наделал ошибок, то только благодаря этому чертову документу. Вот было бы здорово, если бы никто не рассказывал Хэнку, откуда этот дневник взялся. И про то, что Кристен говорила, будто все там — сплошная выдумка. Просто дали бы и сказали: «Вот, держи! Как думаешь, это правда? Или фантазии?»
Мэдден не знает, что бы он ответил на этот вопрос, но читал бы уж точно куда более объективно. И не думал, что автор пытается скрыть подлинные факты затейливой выдумкой.
Факт: Кристен не писала о том, что ходила в клинику. В ее повествовании она сначала занималась сексом с Коганом, потом проснулась утром и поговорила с ним, потом, уже позже, поговорила с Керри.
«Я ей не сразу рассказала. Пока мы ехали домой, она только и трещала про то, какая я была пьяная и как она чуть не померла от страха. Гнала на меня, что у ее брата могли быть жуткие неприятности. Типа, если бы я отбросила коньки, брат был бы по уши в дерьме. Я ее спросила, разве не важно, что я все-таки жива? Есть ведь в этом и положительный момент, чего бы о нем не подумать?»
В следующие несколько часов и дней подруги чаще всего разбирались с возникшей между ними конкуренцией. Одна переспала с мужиком, с которым вторая переспать только мечтала. У обеих сильно пострадало самолюбие, но по разным причинам. Что интересно, идиотизм ситуации Кристен прекрасно осознавала и подсмеивалась над ними обеими в своем дневнике. Что придавало убедительности этому документу.
«Я поняла, что пережить то, о чем мечтает другой, — ужасное наказание. Ты совершаешь гнусную кражу, и результат того не стоит, даже если результат несколько лучше, чем ты ожидала. Главная беда в том, что Керри должна ненавидеть меня. Меня, а не доктора Когана. Но она слишком гордая и притворяется теперь, будто ненавидит только его. И она постоянно требует, чтобы я пошла и высказала ему в лицо, какая он скотина».
Мэдден ужасно зол на себя. Как он мог поддаться обаянию рассказчика и ничего не проверить? То, что другие свидетели подтверждали большую часть написанного в дневнике, мало его утешает.
— Ну что, Хэнк? — спрашивает Бернс.
Они сидят в машине, уже пристегнувшись, но Мэдден еще не завел мотор.
— По-моему, у нас проблемы, — отвечает он.
— Ты спрашивал родителей, обращалась ли она в клинику?
Мэдден старается вспомнить, как именно он задал вопрос.
— Я их спросил, ходила ли она к врачу после происшедшего.
— И они сказали, что ходила?
— Отец отправил ее к врачу, чтобы проверить, девственница ли она.
Они молча смотрят в окно. Машина припаркована в тенечке под эвкалиптовым деревом, засыпавшим все вокруг, и даже крышу их автомобиля, семечками и листиками.
— Знаешь, может, это и странно звучит, но тебе не кажется, что она пыталась защитить врача? — спрашивает Бернс.
— То есть?
— Допустим, она и вправду обращалась в клинику. И осмотр показал, что она занималась сексом накануне вечером. Это значит — с Коганом, правильно?
Мэдден рад тому, какой оптимистичный у него напарник. У Бернса стакан всегда наполовину полный. Хэнк не такой, он всегда предполагает самое худшее.
— Да, вывод такой, — отвечает Хэнк. — Но тогда чего он сюда приперся?
— Тоже верно.
Они молчат пару минут.
— Можно ему на хвост кого-нибудь приставить, — говорит Мэдден.
— Можно.
— На несколько дней. Посмотреть, что он задумал.
— Возможно, он ошибется. Сыграет нам на руку.
— Почему бы нет?
— Ты Питу про это расскажешь? — спрашивает Бернс.
— Не сейчас.
— А когда?
— Когда мы точно будем все знать.
— Что знать?
— Что он с ней спал. Или не спал.
— Ладно.
— Хороший ты парень, Бернс.
— Это я сегодня такой хороший. Но, если запахнет жареным, отвечать тебе. Это твой красавчик, не мой. И история какая-то жуткая. Только, если ты думаешь, что ты его посадишь и тут же в небе зачирикают птички и тучи рассеются, ты очень ошибаешься. Даже если парень виновен, это не твой врач. Не тот самый. И тут уж ничего не поправишь.
— Я знаю.
— Ну так успокойся и не парься так.
— Не могу. Пока не могу.
— Тогда заводи машину.
И получится вкусняшка
1 марта 2007 года, 13.45
Воткинс убил бы его, если бы узнал. Через две недели после вечеринки Джим позвонил Кристен из телефона-автомата рядом с университетом. За несколько дней до этого он подсмотрел в телефоне Керри номер Кристен, но позвонить решился только в воскресенье, когда вокруг было поменьше народу. И даже тогда ему храбрости ну никак не хватало. Джим набирал номер до последней цифры и вешал трубку. Снова все обдумывал. Наконец, на пятый раз он все-таки набрал все целиком. И снова бы повесил трубку, но Кристен ответила после первого же звонка.
— Привет, Кристен.
— Привет! А кто это?
— Это Джим. Брат Керри.
— А, привет!
С этими «привет» никогда не поймешь, хорошо это, что ты позвонил («Привет! Как я рада, что ты позвонил!»), или плохо («А, привет, это ты…»). Кристен говорила совершенно равнодушно, и Джим совсем разнервничался.
— Я просто хотел узнать, как у тебя дела. — Голос у него чуть-чуть срывался. — Керри сказала, все в порядке, но я решил сам проверить.
— Башка трещала пару дней, — ответила Кристен, — но сейчас все уже нормально. Слушай, ты извини, что так получилось! Говорят, у тебя были неприятности с братством?
Джим ужасно удивился. Чего он точно не ожидал, так это извинений. Вот черт, подумал он, может, Воткинс все-таки прав?
— Это ты меня прости, — сказал Джим, успокаиваясь понемногу. — Надо было мне