В самом деле нужно войти сурьезно в положение города. Действительно, в городе N в продолжение трех месяцев слишком] не происходило ничего такого, что называют в столицах комеражами, а это, как известно, для города то же, что своевременный подвоз съестных припасов, без которого никакой город, ни губернский, ни столичный не может жить, [а это как известно то же самое для города, что хлеб, без которого нельзя жить] и вдруг после такого продолжительного поста, да на голодные зубы, ниспошли бог так жирно разговеться! [Дурак разве только] Кто же не бросится на такую еду. [да на голодные зубы такая жирная масляница! Конечно, кто не бросится с открытою пастью, а. да на голодные зубы ниспошли бог такую масляницу. Дурак разве только не бросится на это с завостренными зубами. ] Всеобщая толковня разделилась на два мнения, и это образовало две сильные партии: [и каждое из них образовало свою сильную партию] мужская, на которую преимущественно подействовали мертвые души, но в которой не было никакого порядка и никто не мог добраться настоящего толку. Женская, которая занялась исключительно похищением губернаторской дочки. Здесь, к чести дам нужно сказать, было несравненно более порядка и осмотрительности. Так уже, видно, самое назначение их быть хорошими хозяйками и распорядительницами. Всё у них весьма скоро представилось в самом ясном виде, облеклось[Всё у них облекалось] в пластические и очевидные формы, всё объяснилось, очистилось и, словом, вышла [как следует] просто картинка: [объяснилось, очистилось и предстало в самых ярких слепках: ] что Чичиков давно уже был влюблен и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор давно бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы не причиною этого была жена его, которую он бросил (уж откуда они узнали, что Чичиков женат — известно богу), и что жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение… В других домах рассказывалось это несколько иначе: что Чичиков, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял с тем, чтобы получить руку дочери, начать дело с матерью и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию на счет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот почему Чичиков решился на похищение. Ко всему этому присоединялись многие другие объяснения и поправки по мере того, как слухи проникали, наконец, в самые глухие переулки. И так как у нас на Руси общества низших особенно любят поговорить о сплетнях, бывающих в обществах высших, то очень ясно, что явились такие прибавления, которых совсем не думали те, которые распустили прежде. [“И так как ~ прежде” вписано на полях. ] Сюжет, как читатель видит, становился чрезвычайно занимателен, принимал мало-помалу совершенно окончательные формы и, наконец, так, как он есть, т. е. во всей своей окончательности, доставлен был в собственные уши губернаторши. Губернаторша, как мать семейства, как первая в городе дама и, наконец, как дама, никогда не подозревавшая ничего подобного, была, как всякий может представить себе, очень оскорблена подобными историями и ощутила в себе негодование, во всех отношениях справедливое. Бедная блондинка выдержала самый неприятнейший tкte-а-tкte, какой только когда-либо случалось иметь шестнадцатилетней девушке. Полились целые потоки расспросов, допросов, выговоров, угроз, упреков, увещаний, так что бедная девушка бросилась в слезы, рыдала и не могла понять ни одного слова. Швейцару дан был строжайший приказ не принимать ни в какое время и ни под каким видом Чичикова. [На отдельном листе, вшитом в рукопись, набросок: Губернаторша, как мать семейства, как первая в городе дама и, наконец, как дама, никогда не подозревавшая ничего подобного, [была] [весьма естественно выведена] была, как можно себе легко представить, [оскорблена] очень оскорбилась подобными <3 нрзб.> больше и ощутила в себе негодование, во всех отношениях справедливое. Бедная блондинка [бы] выдержала самый неприятнейший tкte-а-tкte, какой только когда-либо случалось иметь шестнадцатилетней девушке. Полились целые потоки расспросов, допросов, выговоров, [увещаний, ] угроз, упреков, увещаний. Так что бедная девушка рыдала и решительно не могла понять ни одного слова, к чему и зачем это. Швейцару дан был строжайший приказ не принимать ни под каким видом Чичикова ни в какое время. ]
Сделавши свое дело относительно губернаторши, дамы употребили всевозможные усилия, чтобы склонить на свою сторону мужскую партию, утверждая, что мертвые души[Вместо “Сделавши ~ души”: Партия дамская утверждала, что мертвые души] решительная выдумка и употреблена только для того, чтобы отвлечь всякое подозрение и успешнее совершить похищение. Чтобы представить это осязательней и очевидней, они употребили какие-то особенные средства, им одним известные, против которых многие мужья никак не могли устоять, и пристали к их партии, несмотря на то, что подвергнулись сильным нареканиям со стороны своих же товарищей, обругавших их бабами и назвавших юбками, название, как известно, очень обидное для мужского пола. [Вместо “и успешнее ~ пола”: дабы успешнее совершить свое похищение. Дамы стали наступать очень решительно на мужей своих и, чтобы представить это осязательней и очевидней, употребили какие-то средства, им одним известные, так что некоторые мужья пристали тоже к их партии. Какие это средства, автор, сколько ни старался, никак не мог узнать, и убедился только в том, в чем давно уже убежден почти весь свет, т. е. что эта сторона человеческого рода — совершенная задача. И ему случалось видеть не мало мужчин очень не глупых и даже весьма бойких насчет проницательности и осмотрительности, но которые, однако ж, в этом случае пожимали только плечами и на лицах их выказывалось самое глупейшее выражение, какое когда-либо было видимо на человеческом лице. ]
В толковне мужской партии, которая, однако ж, была не многочисленна, ибо немного нашлось мужей, которые могли устоять против убеждений и разных средств, употребленных их супругами, в толковне мужской партии не было заметно той окончательности, стройности и отчетливости, как у дам; напротив, всё у них было в каком-то тумане и самых неопределенных формах. Похищение губернаторской дочери они называли явной выдумкой, вымышленной только для прикрытия какого-нибудь дела важнейшего; утверждали, что невозможно, чтобы Чичиков отважился на такое рискованное дело, неприличное ни чину, ни званию, дело более военное, нежели штатское. Что именно мертвые души хоть совершенная глупость и недостойная просвещения, но именно это должно обратить внимание. [Вместо “утверждали ~ внимание”: что невозможно, чтобы Чичиков, будучи так осмотрителен и приобревши такую наружность и солидность, свойственную средним летам, отважился бы на такое рискованное дело, что это неприлично ни чину его, ни званию, и вообще дело вовсе не штатское. ] Нужно знать, что в это время все обитатели города, и в особенности те, которые находились на службе и занимали почетные места, находились в каком-то чутком и нервическом состоянии. В их губернию назначен был новый генерал-губернатор, событие, как известно, приводящее губернию несколько в тревожное состояние. Совершенная неизвестность, каков-то будет новый начальник, будет ли он благонамерен к гг. чиновникам, и как он примет и каким образом возьмется — словом, редко кто в это время бывает совершенно покоен. И потому эти слухи, [И потому одни эти слухи] уже единственно потому только, что просто слухи, многих потревожили при мысли, что скажет новый генерал-губернатор, что в городе их носятся вот-де какие глупые слухи. [Вместо “что просто ~ слухи”: что слухи, должны были многих встревожить при одной мысли, что как покажется новому начальнику, что у них-де вот что в городе, вот какие слухи. ] Инспекор врачебной управы, неизвестно отчего, вдруг побледнел; ему представилось бог знает что, что под словом: мертвые души не разумеются ли больные, умершие в значительном количестве в лазаретах и других местах от повальной горячки, против которой не было взято надлежащих мер, и что Чичиков не есть ли нарочно подосланный чиновник из канцелярии генерал-губернатора для произведения тайного следствия. Он сообщил об этом председателю. Председатель отвечал, что это вздор и не может быть, но побледнел тоже при мысли, которая пришла внезапно сама собою в голову и выразилась таким вопросом: [а. побледнел тоже при мысли, которая пришла ему совершенно внезапно и мысль эта была такого рода: ] “Ну, что, если души, купленные Чичиковым, в самом деле мертвые, а он допустил совершить на них крепость, и дойдет это до сведения генерал-губернатора, что тогда?” Председатель крепко задумался. Слово мертвые души так раздалось неясно и неопределенно, что некоторые из занимавших правительственные места тоже задумались, подозревая, что нет ли здесь какого намека на скоропостижно погибшие и несколько поспешно погребенные найденные тела вследствие двух не так давно случившихся событий. Первое событие было с какими-то сольвычегодскими что-ли купцами, [Вместо “что под словом ~ купцами”: что Чичиков должен быть чиновник канцелярии генерал-губернатора, присланный для подробного разведывания, от каких случаев умерло в лазаретах и городских больницах столько людей, и почему не были приняты надлежащие меры против оказавшейся в прошлом году повальной горячки. Он сообщил это председателю. Председатель отвечал, что это вздор и не может быть, но побледнел тоже, вспомнив, что ведь он сам помогал в совершении: в его присутствии была совершена крепость на души, может быть, мертвые, и чту если это дойдет до генерал-губернатора. Слово мертвые души так было неясно, что правительствующие особы стали опасаться, чтобы не дошли как-нибудь до сведения два кое-какие небольшие происшествия. Первое с сольвычегодскими купцами, ] приехавшими в город на ярманку и задавшими после торгов пирушку приятелям своим устьсысольским купцам, пирушку на русскую ногу, с немецкими затеями: аршадами, [пирушку с аршадами] разными пуншами, бальзамом и пр., на которой пирушке, от удовольствия ли сердечного, или просто спьяна, уходили на смерть приятелей своих, устьсысольских купцов, хотя сии[несмотря на то, что сии] последние с своей стороны были также[были тоже] мужики дюжие и были одарены такими объемистыми кулаками, [мужики дюжие и имели такие объемистые кулаки] что устьсысольские приятели долго носили синяки на боках[на своих боках] и спинах. В деле своем купцы, впрочем, повинились, изъясняясь, что немного пошалили. Носились слухи, что будто бы при повинной голове они приложили каждый по пяти государственных; впрочем, дело слишком темное. Из учиненных следствий и выправок оказалось, что устьсысольские ребята умерли от угара, а потому так их и похоронили, как угоревших[оказалось, что умерли от угара, а потому похоронены, как угоревшие]. Другое происшествие, недавно случившееся, было следующее: казенные крестьяне сельца Вшивая-Спесь, соединившись с таковыми же крестьянами сельца Задирайлова тож, уконтропошили будто земскую полицию в лице заседателя какого-то Дробяжкина, что будто земская полиция, т. е. заседатель Дробяжкин, повадился уж чересчур часто ездить в их деревню, что в иных случаях стоит повальной горячки, а причина-де та, что земская полиция имел кое-какие слабости со стороны сердечной и поглядывал будто бы очень пристально на их баб и деревенских девок, наверное, впрочем, неизвестно, хотя в показаниях крестьяне выразились прямо, что земская полиция был-де блудлив, как кошка и что уже не раз они его оберегали и один раз даже выгнали нагишем из какой-то избы, куды он забрался. [слабости ~ стороны сердечной и подбирался, может быть, к женам и дочерям их, — наверное неизвестно, хотя в показаниях крестьян выражалось, что земская полиция был блудлив, как кошка. ] Конечно, земская полиция достоин был наказания за сердечные слабости, [за свои слабости] но мужиков как Вшивой-Спеси, так и Задирайлова тож нельзя было тоже оправдать за самоуправство, [но мужики как Вшивой-Спеси, так и Задирайлово тож достойны были также наказания за самоуправство] если только они действительно участвовали в убиении. Но дело было темно. Земскую полицию нашли на дороге, мундир или сертук на земской полиции был хуже тряпки, а уж физиогномии и распознать нельзя. Дело ходило по судам и поступило, наконец, в палату, где было рассужено в таком смысле: так как неизвестно, кто из крестьян именно участвовал, а всех их много, Дробяжкин же человек мертвый, стало быть, ему немного было в том проку, если бы он и в самом деле выиграл это дело, а мужики были еще живы, стало быть, для них весьма важно решение в их пользу, то вследствие того решено было так, что заседатель Дробяжкин был сам причиною, оказывая несправедливые притеснения мужикам сельца Вшивой-Спеси и Задирайлова тож, а умер-де он, возвращаясь в санях, от апоплексического удара. Оно, конечно, и просто, и очевидно; однако ж, неизвестно почему, чиновники начали думать, что не эти ли мертвые души разумеются в оных обоих происшествиях. Случись же так, что, как нарочно, в то время, когда гг. чиновники и без того находились в затруднительном положении, пришли к губернатору разом две бумаги. В одной из них содержалось, что, по дошедшим показаниям и донесениям, находится в их губернии делатель фальшивых ассигнаций, скрывающийся под разными именами, и чтобы немедленно было учинено строжайшее разыскание. Другая бумага содержала в себе отношение губернатора соседственной губернии о убежавшем от законного преследования разбойнике, и что, буде окажется в их губернии какой подозрительный человек, не предъявивший никаких свидетельствтов, то задержать его. Эти две бумаги сбили с последнего толка гг. чиновников. Конечно, они не могли даже и подумать, чтобы что-нибудь из этого могло относиться к Чичикову; однако ж, всякий как поразмыслил с своей стороны внутренне об этом предмете, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле этот Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет своей личности, говорил, правда, что потерпел в службе за правду, да ведь всё это как-то темно. [А когда] вспомнили, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в опасности; стало быть, его преследовали, стало быть, он же сделал что-нибудь такое… Да кто же он, в самом деле, такой? Конечно, нельзя думать, чтобы он мог делать фальшивые бумажки, а тем более разбойник: наружность он имеет весьма благородную и благонамеренную; поступки тоже с весом и осмотрительностию, ведет себя совершенно солидно и прилично и в обращении человек приятный во всех отношениях. Кто же бы, однако ж, он такой на самом деле? И вот, гг. чиновники задали себе теперь вопрос, который должны были задать вначале, т. е. в первой главе нашего романа. Они решились сделать еще несколько расспросов тем, у которых были куплены героем нашим души, чтобы хоть, по крайней мере, узнать, что это за покупка и что именно нужно разуметь под этими мертвыми душами, и не объяснил ли он кому, хоть, может быть, невзначай, хоть вскольз как-нибудь, настоящих своих намерений. [куплены героем нашим души, какого рода действительно была эта покупка, и не объяснил ли он как-нибудь каких-нибудь своих намерений. ] Прежде всего отнеслись к Коробочке, но тут почерпнули немного: купил-де за пятнадцать рублей, и птичьих перьев хочет тоже купить, [почерпнули немного: что купил-де за пятнадцать рублей, а что она сильно боится, не обманул ли он, потому что и птичьи перья хотел купить] и много всего накупить, и в казну сало ставит, и потому наверно плут, ибо уже был такой, который покупал птичьи перья и в казну сало поставлял, да обманул всех, у кого покупал, и протопопшу. Всё, что ни говорила она далее, [в казну сало ставит, то уж верно плут, руку набил бойко и потому наверное обманул ее. Все, что далее ни говорила она] было повторение почти того же, и чиновники увидели только, что Коробочка была просто глупая старуха. Манилов отвечал, что за Павла Ивановича всегда он готов ручаться, как за самого себя, что он бы пожертвовал всем своим имением, чтобы иметь сотую долю качеств Павла Ивановича, и отозвался вообще о нем в самых лестных выражениях, присовокупив несколько мыслей насчет дружбы и симпатии, уже с зажмуренными глазами. Мысли, конечно, удовлетворительно[в самых лестных выражениях, даже присовокупил к этому несколько мыслей ~ глазами, которые может быть очень удовлетворительно] объяснили нежное движение его сердца, но не объяснили чиновникам настоящего дела. Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор, и народ во всех отношениях живой;[и народ совершенно здоров и жив] но что он не ручается за то, что будет вперед, что если они поумирают во время трудностей переселения в дороге, то это не его воля, а в этом властен бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете не мало, и бывают примеры, что вымирают-де целые[вымирают целые] деревни. Чиновники прибегнули еще к одному средству, не весьма благородному и чистому, но которое, однако ж, иногда употребляется, т. е. стороною, посредством разных лакейских знакомств, расспросить людей Чичикова, не знают ли они каких подробностей на счет прежней жизни и обстоятельств барина, но услышали тоже немного. От Петрушки услышали только запах жилого покоя, а от Селифана, что сполнял-де службу государскую, да надворный советник, да служил по таможне. У этого класса людей есть весьма странный обычай: если его прямо спросить о чем-нибудь, то он никак не вспомнит и не приберет всего в голову и даже просто ответит, что не знает. А вот если[А вот так если] о чем-нибудь другом спросить, так он ни с того, ни с другого и приплетет и расскажет даже много таких подробностей, которых и знать не захочешь. Все поиски, произведенные чиновниками, показали им только то, что они наверное никак не знают, что такое Чичиков, а что, однако же, Чичиков должен что-нибудь да быть непременно. Они положили потолковать сурьезно и окончательно об этом предмете и решить, по крайней мере, что и как им делать и какие меры предпринять. И для этого, чтобы решить всё это, предположено было собраться нарочно у полицмейстера, [положили, наконец, потолковать дельно и основательно и вместе с тем окончательно, что такое в самом деле Чичиков и как поступить в отношении к нему, и для этого положено было собраться у полицмейстера] уже известного читателям отца и благодетеля города.
ГЛАВА Х
Собравшись у полицмейстера, уже известного читателям отца и благодетеля города, сановники имели случай заметить друг другу, что они даже похудели от этих забот и тревог. В самом деле, назначение нового генерал-губернатора, и эти полученные бумаги такого сурьезного содержания, и эти, бог знает какие, слухи, всё это оставило заметные следы в их лицах, и фраки на многих[а. на них] сделались куды просторней. Всё подалось: и председатель похудел, и инспектор врачебной управы похудел, и прокурор похудел, и какой-то Семен Иванович, никогда не называвшийся по фамилии, но принимавший во всем живое участие и носивший на указательном пальце перстень, которой всякой раз давал рассматривать дамам, даже и тот похудел. Конечно, нашлись, как и везде бывает, люди не робкого десятка, которые не потеряли всегдашнего присутствия духа. Но их было всего один, два человека, да и здесь едва ли автор не обчелся. Почтмейстер один не терял почти никогда своего ровного и постоянного хладнокровного характера и в подобных случаях имел обыкновение говорить: “Знаем мы вас, генерал-губернаторов. Вас, может быть, три-четыре переменится. А я вот уже тридцать лет, судырь мой, сижу на одном месте”. На это обыкновенно замечали чиновники: “Хорошо тебе, шпрехен зи дейч, Иван Андреевич, у тебя дело почтовое, хлопот немного: принял да отправил экспедицию. Только разве что надуешь, заперши присутствие получасом раньше, да после возьмешь с опоздавшего купца за прием письма не в указанное <время>, да перешлешь, может быть, иную посылку даром. Тут, конечно, всякой будет святой. А вот, как у нас, как повадится чорт всякой день подвертываться тебе под руку, [как начнет всякой день подвертываться тебе под руку чорт] да соблазнять всяким мирским соблазном, что вот и не хочешь, кажется, а он сам сует в руку. Тут поневоле подашься. Тебе, конечно, с полу горя: [Тебе хорошо говорить] у тебя один сынишка, да и тот, бог весть, проживет ли еще, а здесь Прасковью Федоровну сподобил бог такою благодатью, — что ни год, то несёт: либо[Далее начато: сына, либо] Ивана, либо Машутку. Тут, брат, другое скажешь”. Так говорили чиновники; а можно ли, в самом деле, устоять против соблазна и чорта, об этом судить не авторское дело. В собравшемся на этот раз совете очевидно было заметно отсутствие той безделицы, которую в простонародьи называют толком. Вообще мы, русские, сказать правду, совсем не созданы ни для каких представительных заседаний. Во всех наших совещаниях, начиная от крестьянской мирской сходки до всех возможных ученых и других комитетов, пребывает препорядочная путаница, если только нет одного, который бы заправлял всем. [Право уж] Право, и сказать трудно отчего это, бог знает, может быть, уж народ такой. Только и удаются те совещания, которые составляются для того, чтобы покутить или пообедать, как-то: клубы и всякие [куды как веселые] воксалы на немецкую ногу. А при всем том готовность есть всякую минуту, пожалуй, на всё. Мы составим вдруг общества благотворительные, поощрительные и нивесть какие. Цель будет прекрасная, а чего-то нет. Может быть, это происходит оттого, что мы вдруг удовлетворяемся в самом начале и уже почитаем, что всё сделано. Например, затеявши какое-нибудь благотворительное общество для бедных и пожертвовавши значительные суммы, мы тотчас, в ознаменование такого похвального поступка, делаем обед всем первым сановникам города, разумеется на половину пожертвованных сумм. [пожертвованных денег] На остальные нанимается тут же для комитета великолепная квартира с отоплением и сторожами, а затем и остается всей суммы для бедных пять рублей с полтиною. Да и тут в распределении этой суммы еще не все члены согласны между собою, и всякой сует в получающие кандидаты какую-нибудь свою куму. [От начала главы до слов “свою куму” — автограф. ] Впрочем, собравшееся[Впрочем в собравшемся] ныне совещание было совершенно другого рода: [во-первых] оно образовалось [уже] вследствие необходимости и дело касалось вовсе не каких-либо посторонних бедных и, напротив, лично особ каждого из членов. [а. Вместо “и дело касалось ~ членов” начато: и члены его должны были действовать согласно и с равным рвением, потому что дело в равной степени было общее и в равной степени касалось каждого, казалось бы более здесь должно сохраниться согласия, более сохраниться] Само собою разумеется, что участие сильнее. Но не говоря уже о разногласиях, свойственных вообще всем советам, во мнениях собравшихся обнаружилась какая-то особенная нерешительность. Один говорил, что Чичиков делатель государственных ассигнаций, и потом сам прибавлял: “а может быть и не делатель”, другой утверждал, что Чичиков чиновник генерал-губернаторской канцелярии, и тут же присовокуплял “а, впрочем, чорт его знает, на лбу ведь не прочитаешь этого”. Против догадки, [что] не переодетый ли он разбойник, вооружились все. Нашли, что сверх наружности, которая сама по себе была уже благонамеренна, [которая была совершенно благонамеренна] в разговорах его ничего не было такого, которое бы показывало человека с буйными поступками. Вдруг почтмейстер, который оставался несколько минут погруженный в какое-то размышление, вследствие ли внезапного вдохновения, осенившего его, или чего иного, вскрикнул вдруг совершенно неожиданно: “Знаете ли, господа, кто это?” Голос, которым он произнес это, заключал в себе что<-то> такое[Начало главы “Собравшись ~ в себе что-то такое” — автограф, заменивший не сохранившиеся листы предыдущей редакции. Здесь автограф прерывается и продолжается основной текст рукописи, начало которого не согласовано с окончанием автографа. ] <твер?>дый и даже некоторым образом торжественный, произвел потрясение электрическое и заставил всех вскрикнуть в одно слово: а кто?
“Это, господа, сударь мои, никто другой, как капитан Копейкин”. А когда все спросили, кто же такой этот капитан Копейкин, то почтмейстер выразился так: “Так вы не знаете, кто таков капитан Копейкин?”
Все отвечали отрицательно. — “Капитан Копейкин”, сказал почтмейстер, открывши свою табакерку только в половину, из боязни, чтобы кто-нибудь из соседей не запустил туды своих пальцев, в чистоту которых он плохо верил, и даже приговаривал: “Знаем, батюшка, вы с пальцами своими наведываетесь в разные места, а табак вещь, требующая чистоты”. — “Капитан Копейкин”, повторил он, уже понюхавши табаку, встряхнувши рукой и потом щелкнувши пальцем: [понюхавши табаку и встряхнувши пальцами с небольшим прищелком] “да вить это, если рассказывать вам, так это выдет т. е. презанимательная даже для писателя какого-нибудь эдакая, понимаете, поэма целая”.
Все присутствующие изъявили желание узнать эту историю или, как выразился почтмейстер, презанимательную для писателя целую поэму, и почтмейстер начал так. [Вместо “презанимательную ~ начал так”: для писателя целую поэму. ]
ПОВЕСТЬ О КАПИТАНЕ КОПЕЙКИНЕ
“После кампании 12-го года, сударь ты мой”, — так начал почтмейстер, несмотря на то, что в комнате сидел не один сударь, а целых шестеро, “после кампании двенадцатого года вместе с раненными прислан был и капитан Копейкин. Там под Красным, или под Лейпцигом что ли, только, сударь, вы можете себе представить, ему оторвало и руку и ногу. Ну, тогда еще не сделано было насчет раненных никаких знаете эдаких распоряжений. Этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете вообразить себе, гораздо после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы — только рука-то у него, понимаете, левая. Наведался было домой к отцу: отец говорит: “мне нечем тебя кормить; я, можете представить себе, сам едва достаю хлеб”. Вот мой капитан Копейкин решился отправиться, сударь мой, в Петербург, чтобы просить государя, что не будет ли какой монаршей милости, что вот мол так и так, в некотором роде так сказать, жизнью жертвовал…[что вот мол проливал кровь, не щадил жизни…] Ну, там как-то знаете с обозами или фурами казенными, — словом, сударь мой, дотащился он кое-как[дотащился кое-как] до Петербурга. Ну, можете представить себе, эдакой, какой-нибудь, т. е., капитан Копейкин и очутился вдруг в столице, [в эдакой столице] подобной которой, [которой подобной] так сказать, нет в мире. Вдруг перед ним свет, эдакое, так сказать, некоторое поле жизни, и при том в таком большущем колиберу. [Вместо “Вдруг ~ колиберу”: Свет, или поле жизни так сказать, некоторое вдруг перед ним такого большого колиберу. ] Как сказочная Шахеразада, понимаете, эдакая. Вдруг какой-нибудь эдакой, можете себе представить, Невский проспект, или там, знаете, какая-нибудь Гороховая, чорт возьми, или там эдакая какая-нибудь Литейная. Там шпиц эдакой какой-нибудь, понимаете, в воздухе; мосты там висят эдаким чортом, можете представить себе, без всякого т. е. прикосновения — словом, [“словом” вписано. ] Семирамида, сударь мой, да и полно. Понатолкался было насчет квартиры, только всё это кусается страшно: гардины, шторы, понимаете, ковры, Персия такая — ну просто, [Понатолкался было там, где попроще, чтобы, понимаете, нет ли эдакой какой квартирки — только всё это кусается, так сказать, страшно: зеркала, можете себе представить, вдвое выше росту человечья, ковры — Персия такая словом, сударь мой, ] идешь т. е. по улице, а уж нос твой так вот и слышит, что пахнет тысячами. А у моего капитана Копейкина весь ассигнационный банк, понимаете, состоит из каких-нибудь четырех синюх. [А у моего капитана Копейкина всего капиталу какие-нибудь четыре синюхи, понимаете. ] Ну как-то там приютился в Ревельском трактире за рубль в сутки; обед — щи эдакие, кусок[обед там: какие-нибудь эдакие щи, да кусок] битой говядины. Ну, заживаться, видит, нечего, [Ну, заживаться нечего] на другой же день решился итти к министру. [итти к министру и просить лично] А государя, нужно вам знать, в то время [можете представить себе] еще не было в столице. Войска, [понимаете] можете себе представить, еще не возвращались из-за границы. Копейкин мой еще с утра поскреб кое-как левой рукой бороду — платить цирюльнику, [понимаете] всё это составит в некотором роде счет, — натянул мундиришку свою, на деревяжке[Войска-то, знаете, и там всё прочее — это было еще в Париже. Копейкин мой чуть утро, присел, поскреб там эдак как-нибудь, понимаете, себе бороду, как мог, левою рукою, царапнул щеткою мундир и на костылях как был или на деревяжке] отправился, можете вообразить себе, к министру. Расспросил у будошника квартиру. “Вот”, говорит, указал ему дом[Расспросил квартиру. Дом там какой-нибудь эдакой] на Дворцовой набережной — избенка, понимаете, мужичья. Стеклыща в окнах, можете себе представить, [двух] полторасаженные зеркала, бронзы, галантереи металлические. [Стеклыща там в окнах, можете себе представить, оттопырились, всё это цельное, галантереи да бронзы. ] Какая-нибудь ручка у дверей, что нужно забежать прежде в мелочную лавочку, да купить на грош мыла, да прежде часа два тереть руки, да потом уже разве решишься ухватиться за нее [рукою]. Гебены, лаки везде, сударь мой. Ну, в некотором роде, так сказать, просто ума помраченье. [разве решишься взяться за эту ручку. Гебены, лаки, можете вообразить себе, чорт возьми всё это такое; солнцы такие, сударь ты мой, что, просто, вот как сова т. е. похлопывает глазами. ] Один щвейцар уже смотрит генералиссимусом: вызолоченная булава, в лице графская физиогномия, как откормленный[Вместо “Один ~ откормленный”: Швейцар это, чорт побери, генералиссимус какой-нибудь, булава-то у него вызолоченная, в добрый арбуз величиною. Физиономия эдакая графская как откормленный а. Швейцар это, чорт побери, генералиссимус какой-нибудь, булава-то у него вызолоченная, в добрый арбуз величиною, в физиономии у него идет целый граф, просто <?> откормленный] жирный мопс какой-нибудь, батистовые воротнички канальство… Копейкин мой встащился кое-как, можете вообразить себе, с своею деревяжкою в приемную, прижался[прижался, знаете] кое-как в уголку; чтобы не толкнуть локтем, можете себе представить, какую-нибудь Америку или Индию, раззолоченную, понимаете, фарфоровую вазу [какую-нибудь]. Ну, можете представить сами, что он настоялся там вдоволь, [Над строкой надписано карандашом: разумеется, что он там настоялся некоторым образом вдоволь] потому что пришел в такое время, когда министр, в некотором роде, едва поднялся, так сказать, с постели, и камердинер может быть поднес ему какую-нибудь серебряную лоханку для разных, понимаете, умываний эдаких. [чтобы не толкнуть как-нибудь локтем какую-нибудь там Америку или Индию, эдакую, понимаете, раззолоченную фарфоровую вазу. Ну, он настоялся там себе вдоволь, потому что, может быть, пришел в такое время, что министр, можете представить себе, едва поднялся с постели, и камердинер еще, может быть, поднес только ему какую-нибудь серебряную лоханку. ] Ждет мой Копейкин часа четыре, [Над строкой надписано карандашом: два] как вот входит, наконец, адъютант или там другой, понимаете, чиновник: “Министр”, говорит, “сейчас выйдет в приемную”. А в приемной уж, понимаете, народу [битком набито] бездна, как бобов на тарелке, пятиклассные, а кое-где торчат даже и толстые золотые макароны, видны и эполеты. Генералитет. Наконец, министр выходит. Ну, подошел к одному, к другому: [как вот адъютант министра говорит: “Сейчас министр выйдет в приемную”, а в приемной уж народу: и пятиклассные, а у иных, понимаете, и эполеты с золотыми толстыми макаронами. Вот министр, наконец, выходит. К тому, к другому: ] “зачем вы, что вам угодно”, наконец, к Копейкину. Копейкин, собравшись с силами: “так и так, ваше высокопревосходительство, проливал, в некотором роде, кровь, лишился, так сказать, руки и ноги, [проливал кровь, лишился руки и ноги] работать не могу, осмелился просить монаршей милости”. Министр видит, человек на деревяжке, и правый рукав пустой пристегнут к мундиру. “Хорошо, говорит, понаведайтесь на днях”. Вот, сударь мой, не прошло четыре или пять дней, мой Копейкин является опять. “А”, говорит министр: “я вам ничего не могу другого сказать, как только то, что вам нужно ожидать приезда государя. Тогда без сомнения будут сделаны какие-нибудь распоряжения насчет раненых, а без монаршей я, так сказать, воли ничего не могу сделать”. Поклон, понимаете, и прощайте. Копейкин мой, [понимаете] можете вообразить себе, вышел в этаком в некотором роде в положении сомнительном. Не зная, так сказать, ожидать или не ожидать чего. Думает, хотя бы уж наверно что-нибудь. [Жить видит] Жить, можете представить, становится труднее, труднее. Ну, думает себе, что будет, то будет, пойду опять к министру: “Как хотите, ваше высокопревосходительство, последний кусок доедаю, не поможете, должен умереть в некотором роде с голода”.[“А, говорит министр ~ с голода” вписано на полях. ] Говорят: “нельзя, приходите завтра; министр не принимает”. На другой день тоже, а швейцар на него просто и смотреть не хочет. У моего Копейкина всего на всего остается какой-нибудь полтинник; то бывало едал щи, да говядины кусок, а теперь в лавочке возьмет какую-нибудь эдакую селедку или огурец соленый, да хлеба на два гроша — словом, можете представить себе, голодает бедняк, [словом голодает бедняк мой страшно] а между тем аппетит просто волчий. Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана, повар там, собака, можете себе представить, иностранец; белье на нем чистейшее голландское, [повар там, белье на нем, понимаете, эдакое чистое, ] работает котлетки с трюфлями. Ну, [словом] разсупе деликасет такой, что вот просто себя, то есть, съел <бы> от аппетита. [котлетки с трюфлями всё эдакое это разсупе деликасет, как говорится…] Пройдет ли мимо Милютинских лавок, там из окна выглядывает какая-нибудь эдакая семга, вишенки по пяти рублей штучка, арбуз громадище, просто карета какая-нибудь эдакая лежит и, так сказать, ищет, нет ли где дурака, который бы заплатил сто рублей. Словом, на всяком шагу соблазны такие. У моего кап<итана> Копейкина текут слюнки, а он слышит между тем всё завтра. Так вот представьте положение-то, понимаете, его какое: тут с одной стороны, можете вообразить, у него семга[арбуз там эдакой; у него только, можете себе представить, текут слюнки, а он слышит между тем всё завтра. Тут, понимаете, семга; а. арбуз там эдакой страшилище, карета просто глядит из окна и в некотором роде как будто ищет, нет ли где дурака, который бы заплатил сто рублей. Словом, на всяком шагу это такие соблазны. У моего кап<итана> Копейкина текут слюнки, а он слышит между тем всё завтра. Так положение-то понимаете его какое. Тут понимаете семга] и арбуз, а ему подносят всё одно и то же блюдо — завтра. Наконец, сделалось бедняге, так сказать, в некотором роде не в терпеж. Решился: что-то будет, то будет, одним словом, итти еще раз к министру. Дождался у подъезда, не пройдет ли еще[Вместо “Наконец ~ не пройдет ли еще”: Копейкин мой решился итти на пролом. Дождался у подъезда, не будет ли еще] какой проситель и там с каким-то, понимаете, генералом проскользнул со своей деревяжкой в приемную. Министр-то уж его узнал вдруг. “Ну, говорит, для вас теперь ничего нельзя сделать. Нужно ожидать приезда государя; тогда, говорит, без сомнения, составится какой-нибудь комитет насчет раненных”. “Но, помилуйте, ваше высокопревосходительство, у меня нет куска хлеба; я проливал, можете себе представить, кровь, лишился руки и ноги…” Только министр, сударь мой, или был занят, или уж он точно надоел ему: “Ступайте, говорит; вас много, говорит, есть таких; ищите средства помочь себе сами”. — “Помилуйте, говорит мой Копейкин, как же я могу помочь себе, не имея ни руки, ни ноги” он то хотел прибавить: “а носом и подавно ничего не сделаешь; только разве, что высморкаешься, да и для того нужно купить платок”. Только министр, сударь мой, начал, можете себе представить, серд