— Придется на этот раз справиться без вас, — объявил танкист и решительно добавил:—Чем дольше будем сидеть, тем больше немцы подтянут резервов.
— А вот прибудет «батя» и решит, что нам делать, — успокаивал кто-то из офицеров, сидевший в темном углу.
Фруктовский потянулся ко мне, но телефонист дернул его за рукав.
— Товарищ подполковник, связался!
Фруктовский прильнул к телефонной трубке и настойчиво потребовал соединить его с командующим. В землянке [162] все притихли. «И когда эти хлопцы сумели провести сюда телефон», — подумал я с гордостью за связистов. Мой радист не связался со штабом, а вот телефонисты уже держат связь.
— Иван Степанович! Вас требует к телефону командующий, — спокойным голосом объявил Фруктовский.
Полковник Евстигнеев быстро вскочил с лежанки и взял телефонную трубку. Командующий, по-видимому, требовал доложить обстановку, так как полковник стал подробно рассказывать о положении частей. Командующий что-то долго разъяснял командиру полка, и тот все повторял: «Есть! Слушаюсь!» А закончив разговор с командующим, сразу приказал:
— Пригласите Ремизова, он там, на улице.
Когда в землянку вошел Ремизов, полковник окинул его приветливым взглядом и громко подал команду:
— Товарищи офицеры, прошу встать!
Все поднялись, а Евстигнеев объявил:
— Командование армии награждает командира первого батальона гвардии майора Ремизова Василия Григорьевича и командира второго батальона капитана Буторина Степана Матвеевича орденом Красного Знамени. Приказано объявить им о награждении. Их батальоны первыми переправились через болото и продвинулись далеко вперед. Последнее, правда, устарело, сейчас снова впереди идут соседи, а мы застряли. Однако поздравляю вас, Василий Григорьевич, и вас, Степан Матвеевич! — полковник горячо пожал руку командирам.
В это время в землянку, ворча и ругаясь, вошел командир дивизии генерал-майор Аскалепов. У всех на лицах был еще отпечаток торжественности. Полковник подал команду «Смирно», но командир дивизии, не принимая официального рапорта, коротко бросил:
— Знаю, знаю, рад. Поздравляю, — и он крепко обнял и расцеловал награжденных. — А теперь докладывайте, — обратился он к командиру полка.
— Встретил сильное огневое сопротивление, товарищ генерал. Пехота залегла, окопались в противотанковом рву.
— Знаю, слышал. Бабы вы, а не солдаты, испугались батальона пехоты.
— Передо мной мотополк, товарищ генерал! — оправдывался полковник Евстигнеев. [163]
— Перед ним полк, перед ним полк, перед ним полк, — тыкал пальцем генерал в сторону каждого командира батальона. — То же самое я слышал и от Пащенко, вашего дружка, у которого только что был. Кого не спрошу, у всех перед носом мотополки танковой дивизии.
— У нас есть пленные, — уже менее уверенно сказал командир.
— И у Пащенко есть пленные, а он перешел речку и обеспечивает переправу танковому корпусу. Вы думаете, что немцы совсем ошалели и бросили всех, до последнего солдата, в бой? А кто будет охранять штаб отступающего в «полном порядке» командующего армейской группой генерала фон Лютвица? — Тут генерал заметил подполковника Фруктовского.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — приветствовал его Евстигнеев.
— Вы уже здесь? Молодцом, придется вас зачислить в гвардейскую дивизию. Что нового от командующего?
— Командарм только что передал поздравление полковнику Евстигнееву за быстрое продвижение вперед, он им доволен. Командующий ждет донесения об освобождении от противника шоссе на Радом. Здесь, на этом участке, по нашим данным, действительно мотополк.
— Знаю! — махнул рукой недовольный генерал.
В тесную землянку набилось много офицеров. Они занялись расчетом средств на атаку. Артиллеристы подсчитывали свои возможности.
— Сколько орудий встало на огневые позиции? — спросил Аскалепов гвардии подполковника Солодилова.
— Процентов сорок. Через минут двадцать будет готово к бою процентов восемьдесят.
— Скоро ли сумеете открыть огонь?
— Минут через двадцать, — ответил, не раздумывая, артиллерист.
— Даю вам тридцать минут. Огневой вал впереди стрелковых рот, с постепенным переносом на лес. А вам придется поддерживать передовые батальоны, — обратился генерал к танкисту, которого я видел вместе с Ремизовым при входе в землянку.
— Поддержим, — сухо ответил танкист.
Мы с подполковником Фруктовским вышли из землянки, забрались в разбитый немецкий танк и через перископ осмотрели поле боя. С момента нашего прибытия [164] сюда обстановка сильно изменилась. Бойцы успели окопаться, их не было видно ни в противотанковом рву, ни на поле. Только свежевыброшенная земля выдавала их присутствие. Со стороны противника продолжали захлебываться пулеметы, но появились и пушки. Из рощи раздавались орудийные выстрелы, снаряды падали с недолетом до противотанкового рва, некоторые перелетали через него. Противник явно нервничал и стрелял наугад, неприцельно, лишь бы стрелять.
В небольшой лощинке позади бугра с прожектором образовался своеобразный радиоцентр. Тут были представители артиллерии, танкистов, и даже авиатор на всякий случай развернул свою радиостанцию: вдруг прояснится. В эфир полетели распоряжения, приказы.
Вскоре начала бить артиллерия, пристреливаясь к новому оборонительному рубежу неприятеля. Гитлеровцы открыли ответный огонь, завязалась артиллерийская дуэль.
Мы с Фруктовским забрались в землянку, где находился наш радист Климин. Там уже раненых не было, во всех углах блиндажа хозяйничали связисты. За коммутатором сидела опытная телефонистка Нина. На ее груди блестели медали «За оборону Сталинграда», «За отвагу» и гвардейский значок. Эту храбрую девушку я не раз встречал на боевом пути от Волги до Вислы и теперь с удовольствием пожал ее маленькую руку.
Климин доложил, что связь установлена со всеми частями. Фруктовский передал в штаб армии информацию о подготовке к прорыву нового рубежа обороны, набил своего «Мефистофеля» табаком, и мы вышли на воздух.
За броней самоходной пушки собралась группа офицеров. Последние пять минут перед началом боя проходили в томительном ожидании. Все с нетерпением ожидали артиллерийских залпов.
Генерал Аскалепов быстрыми шагами легко взобрался на бугор к разбитому прожектору, посмотрел на часы и, обернувшись к офицерам, нетерпеливо спросил:
— Ну чего там, кого ждут?
И как бы в ответ на его слова в воздух взвились красные ракеты. Они нарядно вспыхнули в вышине и дождем искр рассыпались в стороны. Низкие облака на один миг словно поднялись выше. Редкие снежинки засверкали рубиновыми звездочками, и стало вроде как бы теплее. Не [165] успели погаснуть последние искры ракет, как все вокруг задрожало от мощного залпа. Больно ломило уши, сами собой закрывались глаза.
Тарахтя моторами и лязгая гусеницами, постепенно набирая скорость, прямо на разрывы снарядов двинулись танки. Тяжелые машины переползали через противотанковый ров, как через обычную канаву.
Командир дивизии генерал Аскалепов поднялся на самоходное орудие и встал во весь рост. Его коренастую фигуру в серой шинели было видно далеко. В воздух со свистом взметнулись две зеленые ракеты. Поле впереди ожило. Оставляя свежевырытые окопчики, выскакивая из противотанкового рва, за танками в атаку ринулась пехота.
Ординарец генерала суетился около самоходки. Он заходил то с одной, то с другой стороны и упрашивал командира дивизии:
— Товарищ генерал, а товарищ генерал, сойдите с машины! Шибанет осколком, или шальная пуля стукнет.
Аскалепов не обращал внимания на заботливых подчиненных и продолжал наблюдать за атакой. Огневой вал прокатился до леса и там застрял. Танки устремились в сторону, туда, где проходила шоссейная дорога на Радом. Ломая кустарник и стреляя на ходу, они прочищали себе путь. Только теперь я заметил, что по полю в нашу сторону двигались серые фигуры. Это пленные. Они отвоевались, они не хотели умирать бесцельно, отсиделись в укрытиях, пока мимо них прошли бойцы Советской Армии, и теперь сами идут в плен. Унылые, но довольные...
Автоматная и пулеметная трескотня слабела, кое-где в лесу противник продолжал еще огрызаться, но, видно, это была уже агония. Генерал подозвал подполковника Фруктовского и, сходя, с машины, сказал:
— Можете передать командующему, что мотополк уничтожен, дорога на Радом свободна! [166]
Г. М. Савенок. Комендант Вены {3}
Полковник запаса Григорий Михайлович Савенок родился в 1901 г. Член КПСС с 1925 г.
В Советской Армии прослужил свыше 30 лет. В 1937 г. окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Работал политруком роты, старшим инструктором Главного политического управления, инспектором Политуправления 1-го Украинского фронта. По окончании Великой Отечественной войны был начальником политотдела военной комендатуры г. Вены.
Награжден орденами и медалями. [167]
Приказ №1
Вена, столица Австрии, еще в грохоте взрывов, в огне и дыму. Неподалеку от собора святого Стефана наши самоходные орудия ведут бой с последними фашистскими танками. Где-то совсем рядом, в соседнем переулке, вспыхивает горячая скоротечная рукопашная схватка. А на стенах домов, покрытых оспинками от пуль, черными языками копоти и серым пеплом, уже висит приказ № 1:
«В целях поддержания нормальной жизни и порядка в пределах города Вены и в ее окрестностях приказываю:
1. Вся власть принадлежит мне, как представителю Верховного командования Советской Армии. Распоряжения коменданта Советской Армии являются для населения обязательными и имеют силу закона.
2. Все законы, которые были изданы после 13 марта 1938 года, отменяются. Функции гражданской власти будет исполнять назначенный мною временный бургомистр.
3. Все владельцы торговых и промышленных предприятий должны продолжать свою деятельность. Рабочие, крестьяне, ремесленники и другие граждане должны [168] оставаться на своих рабочих местах и местах жительства и продолжать нормально работать.
4. Всем клиникам, больницам и коммунальным предприятиям в интересах населения немедленно приступить к работе.
5. Торговля продуктами питания и товарами широкого потребления объявляется свободной.
6. «Национал-социалистическая Германская рабочая партия» (НСГРП) и все примыкающие к ней национал-социалистические организации распускаются. Рядовым членам нацистской партии объявляю, что они не будут преследоваться за принадлежность к этой партии, если будут лояльными по отношению к Советской Армии.
7. Все немцы германского подданства в возрасте от 16 лет должны зарегистрироваться в соответствующей комендатуре.
8. Население должно сдать в комендатуру все имеющееся оружие, боеприпасы, военное имущество, радиоприемники и передатчики или сообщить о месте их нахождения.
9. Передвижение гражданских лиц и транспорта разрешается с 7 до 20 часов по среднеевропейскому времени.
10. В ночное время в обязательном порядке соблюдать затемнение.
Невыполнение хотя бы одного пункта этого приказа рассматривается как враждебное по отношению к Советской Армии действие. Виновные лица, а также лица, которые способствовали им или укрывали их, будут караться Военным трибуналом.
Военный комендант города Вены.
12 апреля 1945 года».
У расклеенных приказов, пахнущих свежей типографской краской, с утра до вечера толпятся венцы. Здесь чиновники, торговцы, рабочие, служащие, врачи, инженеры, ремесленники, домашние хозяйки, спекулянты, воры, бежавшие из тюрем, замаскированные фашисты.
Молча, внимательно, по нескольку раз перечитывают они приказ, стараясь в этих суровых, по-военному лаконичных, строках прочесть свою судьбу, будущее Вены, завтрашний день своей страны. [169]
Потом расходятся по домам, чтобы в кругу своих близких, за плотно занавешенными окнами задать себе все тот же вопрос:
— Что ждет их завтра? Что будет с их родной Веной, с Австрией?..
Дом на Рингштрассе
Смолк наконец грохот орудий над проспектами Вены: советские войска продолжали наступление в глубь Австрии. Только по ночам изредка доносились глухие раскаты залпов, да небо на горизонте полыхало зарницами далеких боев.
И, пожалуй, только сейчас, в этой непривычной тишине, особенно отчетливо увидели мы, работники военной комендатуры, как смертельно искалечен, изуродован город.
Нет, не бои в австрийской столице нанесли ей самые тяжелые раны. Это фашисты, уходя из Вены, сделали все, чтобы парализовать жизнь в городе.
Они вывезли продовольствие, а то, что не могли взять с собой, уничтожили. Они разрушили мосты через Дунай и Дунайский канал и отрезали Вену от страны. Они взорвали электростанции, вокзалы, депо, газовый завод, водокачку, коммунальные предприятия. Спасая свою жизнь, угнали весь городской транспорт.
Они уничтожили, разрушили, сожгли, взорвали все, что как-то могло быть использовано нами. И даже ни на минуту не задумались о судьбе многих тысяч венцев.
Город был смертельно парализован. Из его ран сочилась кровь. Требовалось как можно скорее залечить эти раны, вдохнуть жизнь в умирающую Вену.
Это, конечно, не под силу одной военной комендатуре. И Военный совет 3-го Украинского фронта посылает в столицу Австрии дивизии своих бойцов. Советские солдаты, пришедшие сюда с тяжелыми кровавыми боями от стен Ленинграда, с берегов Волги, с предгорий Кавказа, должны совершить новый подвиг: вместе с патриотами Вены, кому по-настоящему дорог их город, возродить из огня, пепла, столицу страны, которая еще вчера воевала с ними, которую ценой тысяч своих жизней они освободили от фашистов.
Такова непреложная для советского человека заповедь подлинного гуманизма... [170]
С чего начать? Что самое главное, основное, не терпящее отлагательств?
Пожалуй, прежде всего надо спасти от голода венских рабочих, разместить жителей, оставшихся без крова, выдать им какие-то пайки, наладить регулярное снабжение.
Что же следующее? Чем еще в первую очередь должна заняться военная комендатура?
Улицы в развалинах, площади в развалинах, мосты в развалинах. Нет электричества, нет воды, нет газа, нет топлива. На улицах среди исковерканных балок, кирпича, щебня валяются раздувшиеся лошадиные туши. Уже сейчас, в середине апреля, из развалин несет терпким сладковатым запахом тления — это гниют неубранные трупы гитлеровцев. То здесь, то там неожиданно рушатся изрешеченные снарядами стены домов. Не проходит ночи, чтобы на венских улицах не гремели из-за угла предательские выстрелы диверсионных банд.
Так что же следующее?
Все! Дома, мосты, электростанции, водопровод, трупы, диверсанты. Надо скорее вернуть в изуродованную Вену мирную жизнь. И наши бойцы вместе с венцами разбирают завалы и баррикады, восстанавливают мосты, оживляют генераторы электростанции, убирают трупы, вылавливают бандитов.
Многообразные нити этой большой, сложной работы сходятся в доме, что на Рингштрассе. Здесь, в кабинете военного коменданта, далеко за полночь засиживаются военные инженеры, экономисты-плановики, хозяйственники, присланные на помощь Вене Советским правительством.
До чего же трудна и непривычна работа военного коменданта для боевого генерала!
Здесь все иное — иная тактика, иная стратегия, иной круг вопросов. Приходится подчас заниматься тем, что до сих пор проходило мимо: частная торговля, промышленность, экономика, хозяйство громадного полуразрушенного города, а главное — непонятная психология людей из другого, чуждого мира.
Сразу не разберешь, где друг и где враг. Каким-то шестым чувством — по изменившемуся на мгновение выражению [171] глаз — надо безошибочно распознать в этом посетителе, одетом в потертую рабочую спецовку, провокатора и врага, а в этом, внешне чуть чопорном, суховатом старике профессоре, затянутом в крахмальную сорочку, в тщательно выутюженном костюме, пока еще ошарашенного всем происшедшим, пока еще не нашедшего себе места, но нашего потенциального союзника и друга.
Как хочется иногда крепко стукнуть кулаком по столу и вышвырнуть вон из кабинета мерзавца и провокатора.
Но ни на минуту, ни на секунду не забывает генерал громадную ответственность, которая легла сегодня на его плечи.
Сейчас он не просто генерал. Он — представитель своей страны. Его жест, его слово, его решение — это жест, слово, решение его народа, его партии, его правительства. За ним неотступно наблюдают тысячи глаз. Любой его промах может оттолкнуть друзей. Любая его ошибка, раздутая в стократ, будет тотчас же взята на вооружение врагом.
Да, нелегко быть старому боевому генералу комендантом Вены. Но у него есть качества, которые помогают ему достойно выполнять свой долг: выдержка, воспитанная десятилетиями в армии, партийность, незапятнанно пронесенная им с гражданской войны вот до этого кабинета на венской улице, его ничем и никогда не поколебленная принципиальность.
И все-таки как трудно, как напряженно проходит каждый день в этом доме на Рингштрассе...
Диверсанты в костеле
Голубой лимузин останавливается у подъезда центральной комендатуры. Часовые, приветствуя генерала, по-ефрейторски берут на караул. В вестибюле дежурный комендант отдает рапорт. И вот наконец генерал в своем кабинете.
Большая жизнь, перевалившая за полстолетие, стоит за плечами генерал-лейтенанта Алексея Васильевича Благодатова. [172]
Детство в семье отца, офицера царской армии. Потом кадетский корпус, Конетантиновское артиллерийское училище в Петербурге, военная служба в Варшаве... Начинается война 1914 года. Поручик Благодатов на фронте. Трагический безрассудный рейд армии Самсонова в Восточную Пруссию во имя спасения Парижа от наступающих германских корпусов, горечь разгрома и плен. Тяжелые месяцы вынужденного бездействия, смелые до дерзости, но неудачные попытки побега... Октябрьская революция возвращает Благодатова на родину, и с этого момента бывший офицер царской армии всего себя отдает на службу родному советскому народу. Вначале он работает в Главном артиллерийском управлении, но его неудержимо тянет в действующую армию, и в 1919 году он уже сражается под командованием М. В. Фрунзе на Восточном фронте. Потом тяжелые победные бои на юге — Сиваш, Джанкой, Феодосия, Керчь... Отгремели залпы гражданской войны, и начинаются долгие напряженные годы совершенствования своего военного искусства: учеба в Академии имени М. В. Фрунзе, командные должности в армии, преподавательская работа в Академии Генерального штаба... Снова война. Генерал-лейтенант Благодатов — заместитель командующего 57-й армией, командир 6-го гвардейского корпуса... И вот теперь это незнакомое, ответственное и такое трудное задание...
В кабинет входят заместители коменданта: генерал-майор Травников, ведающий всей патрульной и караульной службой в Вене, и замполит подполковник Лерервин.
Короткий разговор о предстоящем вручении знамени комендантскому батальону, о необходимости совещания комендантов и замполитов районов — надо усилить борьбу с бандитизмом в городе. Затем появляется начальник караульного отдела.
— Товарищ генерал, — докладывает майор. — Сегодня ночью патрули обнаружили в костеле на восточной окраине Вены, в Зиммеринге, группу гитлеровцев. Взято много оружия. Полагаю, в этом повинен ксендз.
— Вы уверены?
— Как же иначе они оказались в костеле?.. Может быть, пригласить этого церковнослужителя в комендатуру и расспросить построже? [173]
— Значит, за шиворот — и в подвал?
— Совершенно верно! — радостно откликается майор, но тут же резко обрывает себя: он заметил, как чуть посуровели глаза генерала за стеклами очков.
— Эх, майор, майор!—укоризненно качает головой генерал.—Сколько раз я учил вас: входя в дверь, подумайте, как из нее выйти... Ну хорошо, мы пригласим этого священнослужителя в комендатуру, учиним ему допрос. А если это провокация? Если все это подстроено как раз для того, чтобы заставить нас сделать именно так, как вы предлагаете? Что будет тогда? Не знаете? Извольте, я вам расскажу. Сегодня же вечером об этом будет знать вся Вена. Завтра по всему городу пойдет истошный вой церковников: «Большевики убивают ксендзов! Красные запрещают молиться господу богу!» Вы представляете, майор, какой концерт зададут нам здешние католики? А из-за чего? Из-за ксендза, который, может быть, не виноват... Да, майор, иногда выйти бывает сложнее, чем войти.
Офицер смущенно молчит.
— Патрули сами обнаружили банду?
— Австриец какой-то сказал. Подробностей не знаю.
— Вот то-то и оно. А в подробностях вся суть. Этот человек одинаково может быть и другом и недругом... Выясните и доложите.
Майор собирается было уходить, но генерал останавливает его.
— Как здоровье того раненого бандита, который вчера был задержан при попытке взрыва парламента?
— Врачи полагают, что сегодня к вечеру следователь может начать допрос.
— Передайте, чтобы отнеслись с полной серьезностью: эта ниточка может привести нас к большому и важному.
Бургомистр
В кабинет Благодатова входит мужчина. Ему лет под семьдесят. Высокого роста. Сутул. Худощав. Одет скромно: простая рубаха с солдатским ремнем поверх брюк.
Это генерал в отставке Теодор Кернер.
Коротко биография его такова. [174]
Родился в 1878 году. После окончания средней школы — военное училище. Многолетняя служба в армии. В первую империалистическую войну сражается на австрийско-итальянском фронте. Войну заканчивает в чине генерал-майора. После провозглашения республики в Австрии Кернер вступает в социал-демократическую рабочую партию и работает на должности начальника отдела государственного комитета по военным делам. До 1934 года — один из главных руководителей шуцбундовской организации австрийских социал-демократов.
В Австрию приходят фашисты. Кернер мог бы пойти к ним на поклон и, несомненно, получить почетное назначение. Но он не делает этого: генерал в отставке ненавидит фашизм и любит свою родину.
Кернер отстранен от всех должностей. Одинокий старик — он никогда не был женат — доживает свои дни. Ему кажется, что жизнь кончилась и впереди только медленное угасание...
В первые же дни организации советской комендатуры возникает вопрос о назначении бургомистра Вены. Патриоты Австрии называют имя Теодора Кернера: он принципиален, педантично честен, предан своей стране, своей родной Вене.
Но как его найти в этой исковерканной фашистской оккупацией, войной, бомбежкой громадной Вене? Да и жив ли он, этот старый генерал в отставке? В последние годы Кернер растерял своих старых друзей и словно в воду канул.
И все же его находят. И он — в кабинете советского коменданта.
— Прошу садиться, господин генерал.
Кернер, сутулясь, сидит в кресле. В его глазах ожидание и удивление. Зачем привез его сюда советский офицер? Нет, он не боится русских: он хорошо знает их, он восхищен Советской Армией, победившей «непобедимого» Гитлера, и русские, конечно, не сделают ему ничего дурного. И все-таки зачем вызвал его советский комендант — одинокого старика, уже несколько лет отошедшего от всякой политической и общественной жизни?
Алексей Васильевич начинает издалека. Он говорит, как тяжело положение Вены, как много надо сделать, [175] чтобы вдохнуть в нее жизнь, чтобы спасти венцев от этого прозябания без пищи, света, воды, топлива. Да, советская комендатура сделает все, что в ее силах. Но без помощи самих жителей едва ли удастся быстро воскресить столицу Австрии.
Лейтенант Авдеев быстро переводит слова коменданта, но посетитель не слушает его: он хорошо знает русский язык и прекрасно понял генерала.
— Да, положение Вены тяжелое, — отвечает Кернер, все еще не понимая, зачем советский комендант начал с ним этот разговор. — Последние дни, с утра до вечера, я бродил по улицам Вены и видел ее раны, ее страшные раны.
Снова переводит Авдеев, но на этот раз комендант не слушает его: Алексей Васильевич хорошо знает немецкий язык.
«Может быть, обойтись без переводчика? — мелькает мысль у коменданта. — Нет, пожалуй, пусть на этот раз останется так, как начато».
— Скажите, что вы ответите, господин Кернер, если советское командование предложит вам стать бургомистром Вены?
Этот вопрос застает врасплох Теодора Кернера. Нет, он ожидал всего, но только не этого. Ему, никак не связанному с коммунистами, одинокому старику, чье имя, казалось, давным-давно забыто, предлагают такой большой, такой ответственный пост. Значит, жизнь еще не кончена? Значит, он еще может что-то сделать для своей родной Вены? Значит, ему верят, на него надеются?
— Глубоко тронут вашим предложением, господин комендант, — взволнованно отвечает Кернер. — Вы оказываете мне большую честь. Но вряд ли я имею право принять ваше предложение: я стар, и силы мои на исходе.
— Не спешите с ответом, господин Кернер. Дело, на которое мы вас зовем, стоит того, чтобы решиться. Убежден: соотечественники высоко оценят вашу работу на посту бургомистра. Ну, а силы... силы вернутся: я знаю, вы горячо любите свой народ, свою родину, свою Вену. Не спешите. Подумайте. [176]
Кернер молча сидит в кресле. Алексей Васильевич не торопит его: он понимает, что творится сейчас в душе старого генерала...
— Хорошо. Я даю согласие, — наконец твердо говорит Кернер.
— Вот и прекрасно, — поднимается Благодатов. — Теперь, заручившись вашим согласием, я доложу об этом маршалу Толбухину. Полагаю, что в ближайшие дни он пожелает с вами встретиться и переговорить.
— Разрешите быть свободным? — вытянувшись по-военному, спрашивает Кернер.
— Не смею задерживать. Будьте здоровы. Сейчас вас отвезут домой.
Кернер выходит из кабинета, и Алексею Васильевичу кажется, что на этот раз старый генерал уже меньше сутулится и шаг его гораздо тверже.
Через день в городе Бадене Теодора Кернера принимают командующий фронтом маршал Ф. И. Толбухин и член Военного совета генерал-полковник А. С. Желтов. В конце беседы Кернеру объявлено, что до организации австрийского правительства он назначается временным бургомистром Вены.
— Поздравляю вас, господин Кернер, с большим и ответственным назначением, — прощается с ним маршал. — Хочу надеяться, что мы найдем с вами общий язык.
Кернер отвечает взволнованно и лаконично.
— Я сделаю все, что в моих силах, господин маршал. И постараюсь склонить к этому моих соотечественников.
Обратно из Бадена в Вену Кернер едет в одной машине с генералом Благодатовым. Они оживленно беседуют, переходя с немецкого языка на французский, с французского на русский. Кернер вспоминает свою жизнь.
— Когда французское правительство Пуанкаре переправляло через Австрию оружие для подавления Октябрьской революции и австрийские рабочие отказались перегружать его, французы обратились ко мне с просьбой дать наших солдат для перегрузки. Я отказал... Не подумайте, господин генерал, что хвастаюсь перед вами — это не в моем характере. Нет, мне просто [177] вспомнились слова маршала об общем языке. Если тогда я нашел этот общий язык, то теперь, после блестящих побед вашей армии, мне кажется, я хорошо знаю, искренне уважаю советский народ, и этот общий язык облегчит мне мою трудную и такую необычную для меня работу на посту бургомистра Вены.
Так 17 апреля 1945 года австрийский генерал в отставке Теодор Кернер становится бургомистром столицы Австрии и сразу же с головой уходит в работу.
Он начинает с того, что реорганизует венский магистрат, увольняет всех национал-социалистов, подбирает новых сотрудников. Скоро этот магистрат уже обрастает огромным административно-хозяйственным аппаратом, исчисляемым тремя десятками тысяч служащих. Теперь все дело в том, чтобы заставить этот аппарат плодотворно работать. И бургомистр Вены показывает пример такой работы.
Кернер трудится с раннего утра до позднего вечера. Он принимает венцев, идущих к нему с заявлениями, просьбами, жалобами. Выступает на рабочих собраниях. Часами объезжает Вену, чтобы лично проверить, как идет восстановление электростанции, газового завода, расчистка улиц, строительство мостов. И, конечно, часто посещает дом на Рингштрассе.
Вот и сейчас Кернер сидит у генерала Благодатова.
— Я должен сообщить вам, господин Кернер, что с первого июня советское командование начинает организованное снабжение продовольствием жителей Вены.
— Простите, я, кажется, ослышался, господин комендант.
— Нет, вы не ослышались. Кроме того, маршал Толбухин дополнительно выделяет в ваше распоряжение сорок легковых машин и шестьдесят грузовых для нужд города.
— Нет, господин комендант, я, кажется, действительно стар. Очень стар,—взволнованно говорит Кернер. — Помните нашу поездку из Бадена в Вену? Тогда я заявил, что хорошо знаю советский народ. Но всякий раз, когда говорю с вами, я убеждаюсь, что не знаю, недооцениваю вашего народа. А сегодняшнее сообщение меня просто поражает. Победитель собирается кормить своего вчерашнего врага, который принес ему так много горя и страданий! Кормить, хотя вы сами сегодня [178] не так уж богаты продовольствием. Нет, я еще не знаю вашего человеколюбивого народа.
— Всякое знание требует времени, господин Кернер, — улыбается Алексей Васильевич...
Теперь на плечи советской комендатуры ложится еще одно большое и трудное дело.
Надо подвезти из тыла фронта эшелоны продовольствия, которыми действительно не так уж богаты эти тылы. Разработать системы выдачи и рационы пайков. Разбить жителей по категориям, отдав предпочтение рабочим и служащим и выделив детей в особую группу. Создать в городских районах распределительные пункты и возложить работу по выдаче пайков на районных бургомистров, сохранив за районными комендантами контроль и руководство.