К.л. Паркер
Миллион запретных наслаждений
–
К. Л. Паркер
МИЛЛИОН ЗАПРЕТНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ
КНИГА 1
Эта книга посвящается моей сестре, Джессике Нейдлинджер. Она первая разглядела во мне будущего творца, именно она холила, лелеяла и хвалила по самому ничтожному поводу, наблюдая за тем, как я превращаюсь в ту писательницу, какой стала сегодня. Если бы не она, я бы не писала. Всем своим успехом я обязана тебе, Джесс. Не в буквальном смысле, конечно. Честное слово! Я люблю тебя за то, какая ты есть, и за то, кем ты сделала меня.
ПРОЛОГ
Я секс‑рабыня. Человек‑вещь, которого содержат для услужения другому, человек, полностью подчиненный воле владельца. Наверное, «шлюха» – более подходящее название сейчас для меня. Так уж вышло, что я сделала себя полностью и абсолютно доступной для мужчины, пусть и одного‑единственного мужчины, в обмен на деньги. Эти деньги, помимо прочего, подразумевают мою верность, осторожность в общении с другими людьми и использование моего тела любым способом и в любой форме для удовлетворения потребностей этого самого, одного‑единственного мужчины.
Забавно, но меня не заставляли жить такой жизнью. Я ее выбрала сама. Говоря точнее, у меня не было выбора – в нужное время мне не подвернулся лучший вариант, но в любом случае это был мой собственный выбор. Меня не принуждали, не преследовали. Не похищали и жестоко не избивали, требуя подчинения. Я пошла на это по своей воле.
Пошла, чтобы спасти жизнь.
Меня зовут Дилейн Талбот, но вы можете звать меня Лейни. Вот моя история.
ЖЕРТВЫ, НА КОТОРЫЕ МЫИДЕМ
Лейни
|
|
– Ты уверена, что хочешь этого? – переспросила моя сексуально озабоченная подруга в миллионный раз с тех пор, как я переступила порог ночного клуба, где она работала, изображая профессиональную шлюху.
Дез была моим якорем. Она удерживала меня, когда жизнь становилась слишком серьезной, а сейчас она стала серьезной настолько, насколько это вообще возможно. Или вовсе невозможно. Дез – это сокращенно от Дездемона, что можно перевести примерно так: «принадлежащая дьяволу». Она сменила имя в тот же день, когда ей исполнилось восемнадцать, и только потому, что родители запрещали ей это сделать раньше. Вы не поверите, но родители назвали ее Принцесс, но, если кто‑нибудь кроме них так ее называл, оплеуха была неминуема.
Дез безумно красива, настоящая пышногрудая красотка, о каких пишут в любовных романах: длинные шелковистые черные волосы, фигура – песочные часы, ноги от шеи и лицо богини. Вот только ведет она себя, как байкерская девка. Кроме того, встретив мужчину с модельной внешностью, она сразу начинает думать, как бы устроить ему тест‑драйв. Одним словом, шлюха.
Но я люблю ее, даже больше чем любила бы родную сестру. И если вспомнить, на что я оказалась способна ради родни… В общем, самый близкий мне человек, честно.
– Нет, Дез, не уверена, но должна. И заткнись, бога ради, пока я не передумала и не сбежала отсюда, поджав хвост. Мы же обе знаем, какая я трусиха, – отчеканила я.
Она никогда не принимала мои драмы слишком близко к сердцу, потому что всегда отдавала ровно столько, сколько получала. И при этом она не испытывала ни капли стыда.
|
|
– То есть ты и в самом деле согласна, чтобы первый раз был у тебя с каким‑то незнакомым чуваком? Без романа? Без ужинов при свечах, без цветов? А как же любовь‑морковь‑камасутра?
Ее беспрестанные вопросы порядком раздражали меня, но я знала, что она ведет себя так, потому что любит меня и хочет, чтобы я все взвесила. Мы с ней уже просеяли все «за» и «против» сквозь мелкое решето, и я действительно была уверена, что не упустили ничего. Сейчас больше всего меня волновала неизвестность.
– В обмен на жизнь мамы? Не задумываясь, – согласилась я, спускаясь следом за ней по темному коридору. Он вел в подземное чрево «Прелюдии», клуба, где работала Дез.
«Прелюдия» – здесь моя жизнь должна будет измениться. Отсюда возврата уже не будет.
Моя мама, ее зовут Фей, смертельно больна. У нее всегда было слабое сердце, и с годами оно становилось все слабее и слабее. Рожая меня, она чуть не умерла, однако сумела выкарабкаться. Но ее ожидали бесчисленные операции и процедуры. И только теперь она оказалась на грани смерти. Ее свет угасал слишком быстро.
На этой стадии болезни она уже была слишком слаба и истощена, прикована к постели. И это после бесконечных переездов из больницы в больницу, которые стоили отцу, Маку, работы.
Папа отказался оставить ее одну ради того, чтобы помочь какой‑то идиотской фабрике выполнить план. Я никогда его не винила за это. Она была его женой, и он очень серьезно относился к своим обязанностям мужа. Он должен заботиться о ней так же, как она бы заботилась о нем, поменяйся они ролями. Только одно «но»: нет работы – нет и медицинской страховки. Нам пришлось жить на скудные сбережения, которые отцу удавалось раньше откладывать «на золотую старость». Отсюда вывод: медицинская страховка превратилась в роскошь, которую родители не могли себе позволить. Да, положеньице!
|
|
Дальше – больше. Болезнь Фей прогрессировала и дошла до той стадии, когда сама жизнь стала невозможной без пересадки сердца. Это известие сразило нас всех. И особенно Мака.
Я наблюдала за отцом каждый день. Он терял вес, уход за женой заслонил для него заботу о себе самом. Темные круги под покрасневшими глазами яснее ясного говорили о том, что он еще и не высыпается. Но несмотря на это, при маме он никогда не падал духом. Она смирилась и приняла неминуемую кончину, но отец… Он продолжал надеяться. Вот только надежда его таяла с каждым днем. Для него было нестерпимой мукой наблюдать, как она постепенно умирает. Мне кажется, с каждой ее частичкой умирала частичка его самого.
Как‑то вечером, мама уже уснула, я взглянула на отца. Он, сгорбившись, сидел в кресле, обхватив голову руками, и плечи его вздрагивали от отчаянных рыданий.
Он наверняка не хотел, чтобы его кто‑нибудь увидел таким, но я‑то увидела… Никогда еще я не видела его таким подавленным. Мою душу не покидала ноющая боль, она подсказывала – когда мама умрет, и отец долго не протянет. Он в буквальном смысле загонит себя в могилу. В этом я ни капельки не сомневалась.
Я не могла сидеть сложа руки. Я должна была что‑то сделать, обязана была помочь им.
Дез – моя лучшая подруга. Самая лучшая. Я всегда с ней всем делилась, она знала все, что происходило у нас в семье. Отчаянное положение требует отчаянных мер. Это она рассказала мне о неприглядном бизнесе, процветающем под вывеской «Прелюдии», увидев, что я дошла до ручки.
Скотт Кристофер, владелец клуба, был из тех дельцов, которые добиваются своего нахрапом и наглостью. По большому счету он был сутенером. Но не обычным уличным сводником. Нет, он нашел способ залезать в кошельки потолще и карманы поглубже. Скотт занимался делом куда более тонким: он организовал аукцион, на котором женщин продавали тем, кто делал самую высокую ставку. «Прелюдия» служила фасадом, но кормил Кристофера именно аукцион.
Наверху проводились шумные студенческие вечеринки, где ребята из колледжей снимали девок и напивались до потери памяти. Это было идеальным прикрытием для изысканного заведения внизу. Насколько я поняла, некоторые женщины, в том числе и я сама, шли на это вполне охотно, другие оказывались там, потому что были чем‑то обязаны Скоту. Для таких продажа собственного тела была последним способом отдать ему долги, пусть и расплатившись собственной свободой.
Дез поведала, что его клиенты – сплошь мужчины с большими счетами в банках. Даже самые богатые из них не лишены тайных извращенных фантазий, афишировать которые они не желают. За определенную сумму они могут найти плоть, готовую на все, и не волноваться, что их тайны вылезут наружу. Но все здесь зависит от удачи. Я могла достаться какому‑нибудь славному и доброму парню или тирану, получающему удовольствие от полной власти над другим человеком. Если судить по прошлому, меня ждал именно второй вариант. Мне никогда не везло, так с чего сейчас надеяться, что силы, отвечающие за мою судьбу, вдруг повернутся ко мне лицом?
Болезнь мамы требовала постоянных жертв не только от отца, но и от меня. Меня это не возмущало и не обижало, нет, это просто была моя часть работы. Вместо того чтобы идти в колледж, я оставалась с ней дома, давая отцу возможность ходить на работу. Когда же он потерял работу, родители решили, что я не должна чувствовать себя обязанной все время оставаться дома. Но я никогда и не чувствовала себя обязанной. Фей была моей мамой, я любила ее. К тому же я еще не решила, что мне делать со своим будущим. Наверное, вы подумаете, что в двадцать четыре жизнь девушки должна быть давно устроена, но…
Может, с моей стороны было довольно низко давать им надежду. Но дома‑то у нас именно ее, надежды, и не хватало, а потому и хуже бы от этого точно не стало.
Я сумела убедить родителей, что меня пригласили в Нью‑Йоркский университет с оплатой всех расходов. Да, знаю, на самом деле со мной такого произойти не могло, но ни отец, ни мама ни о чем не догадывались, и это решило все. Если бы я и впрямь улетела в Нью‑Йорк, то, конечно, не смогла бы их часто навещать. И как ни больно мне было расстаться с умирающей матерью, план должен был сработать. Если бы мне повезло, они бы вообще никогда ничего не узнали. Но, кажется, я уже упоминала о своей удачливости?
Со Скоттом же я заключила вот такой договор: с «хозяином» я согласна прожить два года. Ни больше, ни меньше. После этого смогу жить своей жизнью. Какой именно станет эта жизнь, тогда можно было лишь догадываться, но я должна была остаться нормальным человеком. Два года показались мне достаточно небольшим сроком. Тем более если это поможет продлить дни мамы, а значит, и отца.
Басовые ноты игравшей наверху музыки пульсировали по стенам и соединялись с биением моего сердца. Я отчаянно сопротивлялась желанию оказаться там, наверху, чтобы пить и веселиться, как все остальные, кому не было известно о существовании тайного заведения прямо у них под ногами. Женщины здесь, внизу, занимались совсем другим.
Мы обошли охранника, державшего в руках список вип‑гостей. Он знал, кто мы и зачем пришли, поэтому пропустил без вопросов. Я чуть с ума не сошла, пока мы шли мимо цепочки выстроившихся женщин. Там были одни красавицы, прямо как на подбор. Некоторые имели независимый вид, другие выглядели так, будто уже не в первый раз выставляли себя на аукцион. На животе каждой женщины висел номер, и стояли они лицом к длинному зеркалу, занимавшему всю противоположную стену.
– Зеркало с одной стороны прозрачное, – прошептала Дез. – У каждого клиента есть подробное описание всех, кто выставляется сегодня. Потом их сгоняют сюда, как скот, и показывают покупателям. Так клиенты могут увидеть товар лицом, а потом решить, на какую из девушек делать ставки.
– Ничего себе! Спасибо, Дез… Как‑то не наставляет такое знание на путь истинный.
– Тише! Ты же знаешь, я не это имела в виду. – Она попыталась меня успокоить. – Ты слишком хороша для подобных вещей, и тебе самой это известно. Ты не они. – Она кивнула на женщин, стоявших в коридоре. – Я понимаю, ты делаешь это ради мамы, и, скажу тебе честно, я никогда не встречала более самоотверженного человека.
«У любой из тех, кто стоит сейчас у зеркала, тоже могут быть подобные истории», – подумала я, опуская глаза, чтобы ни с кем не встречаться взглядом.
Мы дошли до двери в конце коридора, и Дез постучала. Нам разрешили войти, но, когда Дез отступила в сторону и указала мне на вход, я, запаниковав, почувствовала, что вот‑вот начну задыхаться.
– Эй, посмотри на меня. – Дез повернула мое лицо к себе. – Ты не обязана туда идти. Мы можем прямо сейчас развернуться и уйти отсюда.
– Нет, не можем, – ответила я, чувствуя, как меня начинает бить дрожь.
– Я не смогу пойти туда с тобой. С этой минуты ты сама по себе, – сказала она, пытаясь не выказывать жалость и тревогу.
Я, кивнув, снова опустила глаза, чтобы она не увидела моих слез.
Дез вдруг резко и крепко прижала меня к груди, чуть не выдавив из меня весь воздух.
– Ты сможешь. Слышишь? Черт, может, ты там божественным сексом будешь заниматься, а? Вдруг за этим зеркалом тебя ждет какой‑нибудь Дон Жуан?
– Ага, как же, – усмехнулась я, отстраняясь от нее. – У меня все будет отлично. Ты только проследи, чтобы тот придурок, с которым я окажусь, соблюдал договор. Если что, шли сюда эфбээровцев с автоматами.
– Не бойся, я так и сделаю. Да и потом, ты же цифры знаешь, так что лучше звони мне, сообщай, как дела. Если звонка не будет, я приду за тобой. Ну… мне пора в бар, пока с работы не выгнали. Только помни: ты хорошая, а все вокруг дерьмо. – Дез была не из тех, кто любит нежности, но я знала, что в ее устах это выражение означало «я тебя люблю». – Задай им жару!
Она поцеловала меня в щеку, хлопнула по заднице и поспешила по коридору. Но обмануть меня не смогла. Я заметила: плечи ее опустились, и она, решив, что я не вижу, вытерла кончиками пальцев глаза.
– Я тебя тоже люблю, – сказала я больше сама себе, ведь Дез была уже далеко и не слышала меня.
Я повернулась к двери, собираясь с духом, чтобы в последнюю секунду не передумать. Вспомнила о маме и поняла: обратного пути не будет. Открыла дверь и шагнула в кабинет, намереваясь обсудить условия контракта.
Кабинет Скотта выглядел примерно так, как в моем представлении должен выглядеть кабинет настоящего босса мафии: на полу роскошный ковер, с потолка свисает шикарная люстра, в стеклянных ящиках с подсветкой – какие‑то штуковины, наверняка безумно дорогие, а на стенах – картины. Из невидимых динамиков льется классическая музыка, навевая ложное ощущение безопасности, элегантный декор создает впечатление респектабельного заведения. Вероятно, это заставляет клиентов расслабиться и чувствовать себя непринужденно. Но на меня такая декорация не подействовала. И на свинью можно нацепить галстук, однако от этого она не перестанет быть свиньей.
Скотт с сигаретой в одной руке и пузатым бокалом виски в другой сидел, задрав ноги на стол. Пальцы его шевелились, как будто он дирижировал невидимым оркестром, а на остальной мир ему было наплевать.
Он повернулся и взглянул на меня. Потом, улыбнувшись, опустил ноги на пол и потушил сигарету в мраморной пепельнице.
– О, мисс Талбот! Я подумал, что вы сегодня уже не удостоите нас вниманием.
Расправив плечи и выставив подбородок, я посмотрела ему прямо в глаза. Это моя сделка, и я была хозяйкой положения, пока мне не заплатят. Скотт Кристофер должен знать, что он простой посредник. Только посредник.
– Я обещала прийти и пришла.
Он встал и подошел ко мне, откровенно осматривая с головы до ног.
– Это очень хорошо. Иначе пришлось бы посылать за вами поисково‑спасательную группу. Сегодня вы заработаете для меня большие деньги.
– Может, обсудим контракт? – спросила я, вздохнув.
Я не доверяла ему и считала, что для этого есть основания. Он ради наживы продавал людей, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Можно ли доверять тому, кто зарабатывает на жизнь подобным образом? Будь у меня выбор, я бы, разумеется, сейчас здесь не стояла.
– Хорошо, – сказал он, возвращаясь за стол и открывая желтую папку с моим именем, написанным на обложке жирными буквами. – Могу дать личную гарантию, что сегодня вечером у меня только порядочные клиенты. И вообще, это обязательное условие для всех, кто посещает мое заведение. Все они – птицы высокого полета, высшая лига джентльменов, элита… По‑настоящему серьезные ребята, у которых денег столько, что не знают, куда их девать. У каждого свои причины интересоваться моим товаром, и, пока они платят, я не сую свой нос в их дела.
Я хотела спасти жизнь матери, и единственным дополнительным мотивом моего согласия на это была надежда, что удастся познакомиться с человеком, который достаточно богат, чтобы оплатить операцию, и который будет держать язык за зубами. Ни один богач, настоящий богач, наверняка не захочет, чтобы его имя всплыло вместе с названием сомнительной фирмы Скотта. И я уж точно не хотела, чтобы о ней узнали мои родители. Такая новость могла загнать их в могилу, и тогда все мои старания оказались бы напрасными.
Еще одним аргументом «за» (во всяком случае, мне хотелось на это надеяться) было то, что любой человек с такими деньгами должен быть более или менее приличным и, следовательно, он не превратит мою жизнь в ад. Я не была наивной дурочкой и знала, что могу столкнуться и с извращенцем, и с больным фетишистом, но все равно надеялась на лучшее.
– Насколько я понимаю, моя доля в двадцать процентов вас по‑прежнему устраивает, – сказал он, копаясь в бумагах.
– Больше ничего не надо? Мы, кажется, договорились на десять, – ничуть не удивившись его попытке меня обмануть, осведомилась я.
– Да, да, верно, десять. Я это и хотел сказать. – Он подмигнул так, что у меня мурашки пошли по телу, потом подтолкнул ко мне контракт и протянул ручку. – Подпишите здесь… И здесь.
Я нацарапала свою неразборчивую подпись там, где он указал, полностью осознавая, что этим вычеркиваю из своей жизни следующие два года. Цена была невелика.
Вскоре после этого меня провели в другую комнату, где приказали надеть самое откровенное бикини, которое мне когда‑либо приходилось видеть. Оно практически ничего не прикрывало, в чем, решила я, и был его смысл. Покупатель захочет увидеть товар, прежде чем выкладывать такие сумасшедшие деньги. Понимать‑то я это понимала, но чувствовала себя от того не менее уязвимой и беззащитной.
Затем за меня взялась косметолог. Ее усилиями я обрела на удивление элегантный вид. После этого Скотт прицепил к моему животу счастливый номер 69, и я с гордо поднятой головой присоединилась к веренице женщин перед зеркалом. Хуже всего было то, что я не видела тех, кто смотрел на меня с другой стороны. Зато видела себя.
Самоуверенностью я никогда не отличалась, но должна признать, что по сравнению с остальными выглядела очень даже ничего.
Я никогда не считала себя сногсшибательной красавицей, однако была достаточно симпатичной. Волосы у меня густые и длинные, глаза – ничего особенного, просто голубые, но когда‑то они светились жизнью. Как вы понимаете, до того, как обострилась мамина болезнь. Тело свое совершенным я бы не назвала, но я не была ни слишком толстой, ни слишком тощей, и изгибы фигуры, как мне казалось, находились именно там, где им положено. В общем и целом неплохое зрелище, надеялась я.
Женщин одну за другой вводили в комнату за зеркалом. Поначалу я думала, что это те, кого выбирают, и чувствовала себя толстухой в спортзале, которую никто не хочет брать в свою команду. Но потом назвали мой номер, и я направилась к той же черной двери, за которой исчезали другие. Меня вывели на середину комнаты. Вокруг я разглядела кабинки со стеклянными стенами. В каждой кабинке стояли тусклая лампа, телефон на столике и удобное красное бархатное кресло с подушками.
Очевидно, сидевших в этих комнатах объединяли деньги… большие деньги.
Первую кабинку занимал какой‑то шейх в темных очках, деловом костюме и с длинным белым платком на голове. По обе стороны от него уже сидели две женщины, я их видела чуть раньше – рядом со мной перед зеркалом. Они осып а ли его поцелуями, гладили по груди и промежности. Я стыдливо отвела глаза, но наткнулась взглядом на другого мужчину.
Этот парень был настоящим гигантом, огромным, как дом. Он напомнил Джаббу Хатта, и в голове у меня даже промелькнула картинка с принцессой Леей, сидящей на цепи рядом с ним. В детстве я никогда не представляла себя принцессой Леей и не собиралась становиться ею сейчас.
По соседству сидел щуплый парень с двумя громилами телохранителями. У обоих руки были сложены на груди, и мне подумалось, что эта поза, наверное, означает высшую из доступных им степеней расслабленности. Парень сидел, скрестив ноги, и потягивал какой‑то напиток из бокала, украшенного маленьким зонтиком. Белый пиджак был наброшен на плечи так, будто он считал себя слишком крутым, чтобы надевать его как положено. Мне показалось, он был из тех, кто предпочитает мужскую компанию. На вид он был слишком беззащитным. Наверняка пришел сюда подыскать хорошенькую куклу, которую станет показывать людям, пока сам будет уходить к кому‑то через заднюю дверь.
Я посмотрела на последнюю кабинку и мысленно вздохнула, увидев, что там свет не горит. Скорее всего, тот, кто ее занимал, уже сделал свой выбор и удалился, не оставив мне надежды.
Но потом в темноте кабинки блеснул оранжевый огонек, похожий на тлеющий кончик горящей сигареты. Присмотревшись, я различила: мужчина, расслабившись, развалился в кресле. Фигура едва заметно двинулась вперед, меняя позу, и мне стало видно ее чуть‑чуть лучше, но все равно не настолько, чтобы можно было разобрать детали.
– Джентльмены, – произнес Скотт, подойдя ко мне и хлопнув в ладоши. – Перед вами очаровательная Дилейн Талбот, шестьдесят девятый номер из нашего сегодняшнего списка. Полагаю, вы сами видите ее достоинства, но хотел бы отметить некоторые особенности этой девушки. Первое, и самое важное, она пришла к нам добровольно. Не стоит и говорить – она красива, что может значительно упростить жизнь тем из вас, кому нужна спутница для исполнения социальных функций. Она молода, но не слишком, поэтому ваши родные и знакомые скорее поверят в то, что у вас традиционные отношения, если для вас это важно. Она образованна и воспитана. Она здорова и сохранила все зубы. И у нее нет никаких проблем с наркотиками, то есть период детоксикации не помешает вам сразу же приступить к тому, что вы хотите с ней делать. Но, возможно, самым ценным достоинством является то, что ее невинность не тронута. Это, джентльмены, девственница высшего разряда. Незапятнанная, свежая, как только что выпавший снег. Идеальный вариант, верно? Поэтому давайте начнем торги с одного миллиона долларов, и пусть победит самый удачливый, – закончил он, широко и фальшиво улыбаясь, подмигнул мне и отошел в сторону.
Платформа в середине комнаты, на которой я стояла, вдруг пришла в движение. Хоть скорость была небольшой, для меня это стало неожиданностью, и я слегка качнулась. Платформа вместе со мной продолжала крутиться, пока шли торги. Голосов не было слышно. Раздавалось только жужжание, когда над дверями загорался свет, а загорался он после того, как мужчины брали телефон и говорили что‑то в трубку. Я решила, что таким образом они делают ставки.
Мне было неизвестно, насколько поднялись ставки, я лишь надеялась, что в конце получится сумма, достаточная, чтобы оплатить мамину операцию. Через какое‑то время Шейх и Щуплый вышли из игры, но Джабба Хатт и Загадочный продолжали сражаться. Я, понятное дело, не имела представления, как выглядит Загадочный, однако в любом случае он не мог быть хуже Джаббы Хатта.
Они стали делать ставки медленнее, а вот у меня от постоянного движения уже порядком кружилась голова. Сказать по правде, мне просто хотелось, чтобы это все скорее закончилось и я смогла узнать, что меня ждет. Говоря по правде, я болела за таинственного незнакомца.
Последним мигнул свет Джаббы Хатта. Теперь Загадочный должен был сделать ставку, но он не отвечал. Меня охватила паника, когда Скотт вернулся в комнату и встал рядом со мной. Улыбнувшись Джаббе, он вопросительно посмотрел в сторону Загадочного. По выражению моих глаз было понятно, что я умоляю его не сдаваться. Имело ли это хоть какое‑то значение для него, я не знала, но попробовать стоило.
Секунды тянулись мучительно долго. Все двигалось как в замедленном кино, кружилась голова, и путались мысли. Я понимала, что в любой момент могу отключиться, но затаила дыхание, надеясь, что таинственный незнакомец все же сделает ставку и я не пожалею об этом.
– Похоже, у нас есть побе… – начал Скотт, но осекся, когда над кабинкой Загадочного вспыхнул свет.
Тут уж я вздохнула полной грудью, чувствуя, как начинает оживать мозг. Повернувшись в сторону Джаббы Хатта, я с облегчением увидела, что тот покачал головой и махнул рукой, после чего с трудом начал подниматься из кресла, чтобы погасить лампу на столике.
– У вас новый хозяин, мисс Талбот, – проворковал Скотт у самого моего уха. – Подойдите, познакомьтесь с господином.
Когда Скотт подтолкнул меня, я процедила чуть слышно, чтобы различил только он:
– Я не собираюсь называть его господином.
– Вы будете называть его так, как он захочет, если вам и в самом деле нужны два миллиона, которые он только что за вас заплатил, – возразил Скотт.
Сжав мой локоть, он повел меня к кабинке Загадочного.
– Два миллиона долларов? – поразилась я.
Грубость не входила в наш договор, и вообще Скотт меня раздражал, поэтому я вырвала локоть, но он снова взялся за него, на этот раз крепче, и потянул меня за собой.
– Что? Мало? Маленькая жадина.
Не дав мне шанса ответить, он отворил стеклянную дверь и вошел в комнату Загадочного, таща меня за собой.
В нос ударил запах табака, но, как ни странно, я не испытала отвращения.
– Мисс Дилейн Талбот. – Скотт представил меня фигуре, все еще окутанной темнотой. – Поздравляю, мистер Кроуфорд. Я не сомневаюсь, она стоит каждого потраченного на нее доллара.
– Пришлите контракт на мой адрес, – донесся из тени грудной чувственный голос. Красный огонек на конце сигареты загорелся ярче, из мглы проступило лицо и через миг опять скрылось. – И уберите руки от моей собственности, черт возьми. Я плачу не за порченый товар.
Скотт тут же меня отпустил, и я потерла локоть, зная, что через пару часов там появится синяк.
– Как скажете, – не особо церемонясь, ответил Скотт. – Можете оставаться здесь сколько хотите, только будьте осторожны – девушка с характером.
Я не совсем представляла, что мне теперь делать, поэтому просто стояла, чувствуя себя крайне неуютно. Стояла уже, как мне показалось, целую вечность.
Когда я уже убедила себя, что Загадочный будет молча сидеть и смотреть на меня все эти два года, он наконец вздохнул и погасил сигарету. Щелкнул свет, и я ослепла, потому что глаза мои уже привыкли к темноте. Когда зрение восстановилось, я взглянула на него.
В животе у меня екнуло, и, клянусь, сердце остановилось. На мгновение… или на два.
Он был настоящим красавцем. Мне стоило больших усилий не пустить слюни, хотя он просто сидел и ухмылялся, пока я пялилась на него. Он был в великолепном черном костюме, явно не из магазина. Без галстука. Расстегнутые верхние пуговицы рубашки открывали ключицы и часть поросшей редкими волосами гранитной груди. Мой взгляд прошелся по тугим сухожилиям шеи, остановившись на выступающем подбородке в темной щетине. Затем переместился на сочные губы идеального темно‑розового оттенка. А потом я увидела его глаза… Боже, какие глаза! Никогда в жизни не видела настолько насыщенного орехового цвета с таким количеством оттенков, как не видела и мужчины с такими длинными ресницами. Темно‑каштановые волосы были коротко пострижены, на лоб упало несколько небрежных прядей. Вполне вероятно, что такого красавца я в своей жизни вообще не встречала.
Он, подняв руку, запустил длинные пальцы в волосы. То ли был недоволен, что я так внимательно разглядывала его, то ли просто по привычке – не знаю, но этот жест мне показался очень сексуальным.
Я начала спрашивать себя: зачем такому человеку покупать себе спутницу, если он наверняка может заполучить кого угодно? Но тут он заговорил, напоминая мне, что я не попала в сказку и что от меня требуются определенные вещи… Вещи, которые я должна делать независимо от того, хочу или нет.
– Что ж, посмотрим, ст о ишь ли ты этих денег. – Он вздохнул и расстегнул брюки, выпуская на волю своего «дружка» (так частенько говаривала Дез).
Я ошарашенно воззрилась на Загадочного. Неужели он хочет лишить меня девственности в таком отвратительном месте? Конечно, я знала, что стала его собственностью, но все‑таки…
– На колени, Дилейн, или сделка отменяется и ты можешь ехать домой с жирной задницей из соседней кабинки. Он, кажется, очень хотел заполучить тебя, – сказал незнакомец, с похотливой улыбкой поглаживая свое огромное достоинство. – Покажи, как ты мне благодарна.
Проблема номер один: я еще никогда не делала минет.