На подоконнике нашлись блокнот с карандашом. Одна страница была исписана хозяйственными вычислениями — кажется, почерком Хлои. Грым вернулся на кровать, перевернул листок, приблизил карандаш к бумаге, и вдруг ему в голову совершенно неожиданно пришла первая строка:
«Когда прокуратор с проколотой мочкой…»
Понятно было, что прокуратор — это отец Хлои. Но написанная на бумаге фраза приобрела какой-то глубокий всеобщий смысл, словно была обо всех прокураторах, живших прежде на Земле… Это волновало. Грым попробовал написать вторую строчку. Она тоже получилась. Тогда он написал третью, в рифму с первой. Потом четвертую — в рифму со второй. У строчек сам собой вышел одинаковый ритм — стоило прочесть их вслух, и начинало казаться, что мимо проехал ровно урчащий моторенваген. Оказалось, он написал четверостишие на мотив «Ебал я родину такую».
Грым не мог понять, как это ему удалось — и, чтобы проверить себя, написал еще одно четверостишие, а следом еще несколько. Пришлось исчеркать много бумаги. Не все выходило гладко — некоторые из строф никак не хотели запираться на замок рифмы, и значит, следовало уложить смысл аккуратнее. Не хватало какого-то старинного благородства и простоты, которым, например, дышали иные отрывки из «Дао Песдын». Но Грым уже понимал, что потом можно будет вернуться к написанному и сделать его намного лучше…
Пока он писал, Бернар-Анри перестал кричать — словно дошедшие сквозь пол и стену духовные вибрации утешили его в беде. А еще через минуту в комнату вошла Хлоя.
Грым закрыл блокнот и спрятал его в карман лежащих рядом с кроватью штанов.
— Чего ты там пишешь? — спросила Хлоя.
— Так, — сказал Грым небрежно, — стихи. Тебе неинтересно будет.
|
|
Хлоя кивнула, и Грым понял, что ей действительно неинтересно. Это было обидно.
Видимо, Хлоя почувствовала, что он задет.
— Ты что, священником хочешь быть? — спросила она и провела перед лицом пальцами, изображая челку мудрости.
— Не знаю, — ответил Грым. — Не решил еще.
— Думаешь, тебе за стихи платить будут? Тебя же не знает никто.
— Еще узнают, — пробормотал Грым.
— А что мы жрать будем, пока узнают?
Грыма так возмутило это «мы», что он даже не стал отвечать. Хлоя, похоже, уже составила новые планы на жизнь, в которых ему отводилось вполне определенное место — и сделала это, не поинтересовавшись его мнением и не извинившись за свое многоступенчатое предательство. Хоть сейчас можно было писать новое стихотворение.
— Бернар-Анри сдох, — сообщила Хлоя.
— Сама виновата.
— Что с ним теперь делать?
— Делай что хочешь, — сказал Грым, — Мне он не нужен.
— Он говорил, у него внутри какой-то приборчик. Если он умрет, в Зеленой Зоне это сразу увидят. Как ты думаешь, врал?
— Думаю, врал, — ответил Грым. — Почему тогда его до сих пор не нашли?
— Его никто и не ищет, потому что после войны у всех куча дел. А как хватятся, обязательно найдут, прямо с воздуха. Он сказал, людям это раз плюнуть, просто сейчас все заняты.
— Что он еще говорил?
— Еще сказал «какой философ умирает».
— Философ, — поправил Грым.
— Он сказал «философ». Ладно, пошли.
— Куда?
— Пока по домам, — сказала Хлоя грустно. — Мне в Зеленую Зону теперь нельзя. Я там больше никого не знаю. И потом, что я говорить буду, если про него спросят?
Грыму тоже хотелось уйти из этого дома. Он быстро оделся.
|
|
Хлоя подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула наружу. Грым собирался шагнуть следом, но Хлоя вдруг захлопнула дверь, попятилась и наткнулась на него. Грыму показалось, что ее сердце испуганно стукнуло в его собственной груди.
— Что такое? — спросил он.
— Тсс, — Хлоя приложила палец к губам. — Там засада.
— Где? — прошептал Грым. — Ты видела?
— Нет, — сказала Хлоя. — Но они рядом.
— Кто они?
— Ганджуберсерки.
— Ты не ошиблась?
Хлоя помотала головой.
— Шмалью пахнет. Этот запах я с детства знаю. Сальвия с коноплей.
— Что делать будем? — спросил Грым.
— Ты можешь моторенваген водить?
— Наверно, могу, — сказал Грым. — Если там все как на мопеде. А куда поедем?
— Сначала отсюда надо убраться.
— Может, лучше скажем…
— Дурак, — перебила Хлоя. — Если поймают, никто и слушать не станет. Представляешь, что в мирное время за человека будет? Да еще за дискурсмонгера. Новая власть им жопу будет лизать до самой войны.
Грым вздохнул. Хлоя была права — он даже не ожидал от нее такой зрелости суждений. Видимо, сказывалось общение с Бернаром-Анри.
— Моторенваген не догонят, — продолжала Хлоя. — Отъедем от Славы и бросим в лесу.
— Но они ведь узнают, что это мы.
— Откуда? Мало ли, кому он тут черепа полировал… Здесь еще и кости в углу зарыты… Пусть ищут.
«Зачем я только сюда пошел, — подумал Грым, — Разбиралась бы сама со своими костями…»
Он посмотрел на Хлою. Хлоя жалко улыбнулась и пожала плечами.
— Ты расстроен? — спросила она.
— Не то слово, — ответил Грым. — Называется, вернулся с войны.
|
|
— Извини. Это я во всем виновата.
— Я знаю, — сказал Грым.
— Так что, поедем?
Грым кивнул.
— Давай тут вылезем, — сказала Хлоя. — Здесь за кустами не видно.
Она осторожно открыла боковое окно и втянула ноздрями воздух. Видимо, с этой стороны дома все было спокойно — она вылезла во двор. Стараясь не шуметь, Грым последовал за ней.
Машина была рядом, но по пути к ней следовало пересечь несколько метров открытого пространства. Грым закрыл глаза и попытался представить, что он до сих пор на Оркской Славе. Но военное равнодушие к жизни и смерти не желало возвращаться в душу. Будь он один, он так и застрял бы в кустах.
Но с ним была Хлоя. Она толкнула его в спину.
— Вперед!
Грым подбежал к джипу, открыл дверцу и залез на место шофера. Через секунду на соседнем сиденье оказалась Хлоя.
— Смотри, — сказала она. — Педаль справа — чтобы разогнаться. Слева — тормозить. А эта черная ручка меняет направление. Понял?
— Понял, — отозвался Грым, — А как включить мотор?
Хлоя нажала кнопку на приборном щитке, и мотор тихо заурчал.
Немедленно, словно по нажатию той же кнопки, перед машиной появилось четверо ганджуберсерков в городском камуфляже. В руках у них были короткие железные дубинки.
— А-а-а-а! — закричала Хлоя в открытое окно. — У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Ее крик был так остро-звонок, что один из воинов от неожиданности даже выронил свое оружие.
Берсерки начали странно коситься друг на друга, и Грым заметил, что их руки и головы дрожат, причем дрожь делается все сильнее. Выглядело это так, словно они часто-часто кивают друг другу, напоминая о каком-то важном уговоре — и соглашаются ни в коем случае про него не забывать, с каждой секундой вкладывая в согласие все больше чувства.
Похоже, спазмы невозможно было контролировать — один из ганджуберсерков сел прямо на землю, заткнув уши руками. Трое остальных, шатаясь, побрели назад к кустам, из которых вылезли.
А Хлоя все визжала, и ее крик был так невыносимо пронзителен, что по спине у Грыма прошла дрожь. Не закрывая рта, Хлоя кивнула ему на ворота, и он вдавил педаль в пол.
Ворота слетели с петель, и моторенваген оказался на улице. Хлоя наконец перестала визжать. Грым сначала обрадовался — а потом увидел на улице конников с копьями.
Он огляделся.
С одной стороны земляная дорога была перегорожена огромным самосвалом «Даймлер Моторенваген» — из тех, что собирали в Желтой Зоне для северных рудников. Перед его тупым носом, в рубчатой колее от широкого протектора, лежала свинья, внимательно следящая за происходящим — словно она знала о представлении заранее и с утра заняла место в первом ряду партера. Грым подумал, что самосвал не нужен — за ним был тупик, где джип не проехал бы все равно. И еще там стояли солдаты.
Грым повернулся в другую сторону.
Там были всадники.
Конные ганджуберсерки выглядели точь-в-точь как те бойцы, что сопровождали Рвана Дюрекса — на них был камуфляж и черные латы. За первой линией всадников была еще одна, а дальше стоял второй самосвал. Возле него ждали пешие солдаты с дубинками.
— Еще раз можешь завизжать? — спросил Грым.
— Нет, — сказала Хлоя. — Я голос сорвала.
— Тогда все.
— Что все?
— Смерть, — выдохнул Грым.
И как только он произнес это слово, смерть действительно появилась — словно все время пряталась рядом, дожидаясь, когда ее позовут.
Смерть выглядела точно так же, как в прошлый раз.
Она соткалась из пустоты прямо перед ветровым стеклом джипа и вперила в Грыма разноцветные бельма объективов.
У камеры был такой же напряженный и внимательный взгляд, как у свиньи, лежащей перед самосвалом, и Грыму пришло в голову, что жизнь, как и он, пробует иногда писать стихи — и старательно рифмует их. Он засмеялся. Хлоя изумленно посмотрела на него, а потом тоже увидела камеру.
Показав татуированные красным борта, камера развернулась и взмыла вверх. Стало видно ее матово-черное брюхо с дрожащим под множеством разнокалиберных дюз воздухом. Потом от брюха отклонились две пластины, и Грым увидел в открывшемся между ними углублении красивые бело-красные ракеты.
Камера окуталась дымком, и от нее отделились три причудливо изогнутых белых черты. Ракеты летели по очень странной траектории — сначала они круто взмыли в небо, затем развернулись и понеслись вниз. Грым успел понять, что каждая ракета наводится на собственную цель — а вслед за этим впереди на дороге выросло три огромных огненно-черных дерева. Сиденье под Грымом качнулось. Потом по стеклу цокнул камень.
Когда поднятый взрывами прах осел, Грым увидел, что самосвала впереди уже нет. Он лежал на обочине, задрав вверх рубчатые колеса. Ганджуберсерков на дороге тоже не было. Теперь там лежало только две мертвых лошади — все остальное, уже не похожее ни на лошадей, ни на людей, было разбросано по сторонам. Сила взрывов была такой, что в одном из соседних домов обрушилась стена, и открылась внутренность комнаты — висящий на стене красный ковер с профилем Просра Ликвида, зеленый диван, тумба с убогим маниту и прочий оркский скарб.
Камера развернулась к машине и сделала замысловатое движение, смысл которого, однако, был так же понятен, как если бы это был человеческий жест: следовало ехать вперед.
Грым подчинился.
С трудом преодолев разбитый взрывами участок дороги, он притормозил. Если кто-то из ганджуберсерков и сохранял боеспособность, он не спешил этим хвастаться.
Камера повернулась к машине и поднялась над дорогой, не отводя от Грыма своих белесых глаз.
— Кажется, он теперь по нам… — начала Хлоя.
Камера опять окуталась дымом. Грым зажмурился и прижал голову к рулю. Прошла секунда, и он услышал три слившихся друг с другом взрыва — но они донеслись из-за спины. В крышу ударило несколько комьев земли, и наступила тишина. Грым открыл глаза.
Только что покинутого ими дома больше не существовало. Не было даже кустов и забора — только расползающееся облако пыли и дыма. Второй самосвал забросало грязью, а лежавшая перед ним свинья исчезла. Наверно, подняла камуфляж, подумал Грым.
— Ох, — прошептала Хлоя, — Вовремя мы вышли… Знаешь что… По-моему, он снова хочет, чтобы мы ехали за ним.
— Я понял, — ответил Грым. — Подними стекло.
— Зачем?
— Пусть думают, что дискурсмонгер едет. С камерой сопровождения. Никто больше не сунется.
Как только Хлоя подчинилась, он нажал на педаль, и моторенваген поехал вверх по улице.
Вдоль заборов жались уцелевшие оркские солдаты. Никто больше не пытался остановить машину. Черный от грязи ганджуберсерк с черепами прапорщика отдал честь, когда тонированные стекла проплыли мимо. Грым решил, что это от контузии, но когда они доехали до следующего патруля, честь отдали уже все солдаты.
— Представляешь, — сказала Хлоя, — каждый день так ездить.
— Куда?
— В Желтую Зону, не меньше. Или даже в Зеленую.
— Быстро надоест, — ответил Грым.
— А я бы всю жизнь могла.
Грым поглядел на нее со смесью недоверия и страха.
У него до сих пор дрожали пальцы, и ему приходилось сильно сжимать руль, чтобы вести моторенваген. А Хлоя, похоже, успела успокоиться — она с интересом глядела в окно, впитывая скользящие по нему оркские взгляды. Грым готов был поклясться, что больше всего на свете ей хочется опустить тонированное стекло, показав публике, кто за ним сидит.
— Куда мы едем? — спросила Хлоя, — В Зеленую Зону?
— Не знаю пока, — ответил Грым, косясь на камеру. — Слушай, а что с берсерками случилось, когда ты визжать начала? Ты их как-то оглушила?
— Нет, — сказала Хлоя. — Их на измену пробило.
— А что такое измена?
— Такое с ними бывает по укурке от резких звуков. Перед боем они затыкают уши специальной смолой, потому что на войне за измену могут повесить. А сейчас война кончилась. И затычек у них в ушах не было.
— Откуда ты это знаешь?
— Так у меня же отец говнокур, — сказала Хлоя, — Ты что, забыл? И дед был берсерк — на трех войнах в заградотряде воевал. Первый раз еще при Просрах. Просрал глаз и два пальца.
— Его в заградотряде ранило? — удивился Грым.
— По ним тоже иногда попадают.
— А отец у тебя воевал?
— Отец гражданский ганджуберсерк. Сторчался на работе. Начинал в налоговом департаменте, а они там три раза в день курят. Он меня раньше ремнем порол, а потом я научилась так визжать, чтоб его на измену пробило. Он теперь, как покурит, в комнате счастья от меня прячется.
Грым вяло подумал, что людей, возможно, мог бы заинтересовать такой военный секрет. Ведь ганджуберсерки — опора режима, и если знать их слабое место… Но по какой-то причине эта мысль не заинтересовала даже его самого и ушла во мглу забвения недодуманной.
Он притормозил у перекрестка, ожидая знака от камеры. Камера велела ехать прямо.
— Нет, не в Зеленую едем, — сказал Грым. — Если в Зеленую, повернули бы направо.
— А куда?
— На рынок. Или… на Оркскую Славу. Это, кстати, было бы хорошо.
— Почему?
— Потому что за нами туда никто не сунется. Демилитаризованная зона. Там только труповозки. Главное через ворота проехать. Там теперь охрана и шлагбаум.
— А что дальше?
— Увидим.
— На вот, надень, — сказала Хлоя.
Грым увидел в ее руке кепку-бейсболку со словом «CINEWS».
— Это дискурсмонгера?
Хлоя кивнула.
— Может, поумнеешь, — сказала она.
Грым не особо верил в такую возможность, но впереди был контрольный пункт, и он надел бейсболку на голову.
Когда машина выехала на рыночную площадь, Грыму снова стало страшно.
Везде были разложены носилки с раненными, и он подумал, что орки могут перевернуть машину дискурсмонгера, или хотя бы забросать ее камнями. Однако произошло как раз обратное — хмурые мужики из мясного ряда, мобилизованные для охраны порядка, быстро освободили ему дорогу, оттащив в сторону лежащих на пути. Никто даже не поднял глаз на тонированные стекла моторенвагена.
Ворота Победы были по-прежнему открыты. Стоящие на часах ганджуберсерки, переговорив с кем-то по мобильной связи, открыли шлагбаум.
Грыму стоило большого усилия проехать под его красной стрелой медленно. Но, как только стена цирка осталась за спиной, он совершил нервный зигзаг, будто заметая следы — сначала поехал вправо, потом влево.
К счастью, вокруг не было никого, кому это могло бы показаться подозрительным. Отъехав от ворот, он остановил машину и опустил стекло.
Камеры нигде не было — она или подняла камуфляж, или улетела.
Грым оглядел бескрайнее поле.
Далеко справа, на месте битвы с железными гигантами, толпа орков выравнивала землю — видны были тачки с дерном и фигурки с лопатами и граблями. За работой надзирало несколько конных берсерков — они были без оружия и с белыми повязками на рукаве.
По полю ползали крытые серым полотном фургоны-труповозки с желтыми Спиралями Воскресения. Труповозок было много — стоило сощурить глаза, и начинало казаться, что это корабли под мечеными парусами, плывущие по зеленому морю.
Трупы еще валялись в траве. Они уже сильно распухли — то и дело долетал отвратительный запах распада.
— Как свиней, — с отвращением прошептала Хлоя.
Грыму вдруг вспомнилась свинья, лежавшая у колес перегородившего улицу самосвала. Он вытащил из кармана блокнот и записал в него пару строчек.
— Опять стихи пишешь?
Грым кивнул.
Несколько секунд он ждал, что Хлоя попросит прочесть хотя бы маленький кусочек, но она молчала. Тогда он спрятал блокнот и медленно поехал к центру поля, стараясь как можно аккуратнее объезжать оркские останки. Иногда это было сложно. Хлоя смотрела по сторонам и насвистывала какую-то песенку.
Чем ближе подъезжала машина к Кургану Предков, тем больше вокруг становилось черных воронок от ударов человеческого оружия. Мертвых орков здесь не было, потому что с центра поля их уже убрали, но часто попадались фрагменты тел — руки, комья красно-синих внутренностей, изуродованные головы, наполненные гниющим мясом башмаки. Еще было много оркского оружия.
Встречались и следы не очень понятных событий, происходивших, видимо, в закутках и тупичках за летающими стенами.
Мимо джипа проплыли колышки с натянутой на них черно-желтой экстерриториальной лентой с мелкими буквами «s. n. u. f. f. line — please don’t cross». В огороженном квадрате лежала простыня из белого шелка, разноцветные подушки и несколько шампанских бутылок, на одну из которых был натянут розовый презерватив. Бутылки были неоткупоренными и, судя по золотым этикеткам, стоили весьма дорого. Грым сообразил, что курировавшие уборку ганджуберсерки не решились их подобрать, потому что не знали, действует ли еще предписание, запрещающее заходить за полосатую ленту.
Возле Кургана Предков стояли человеческие машины — такой же моторенваген, как у Грыма с Хлоей, и желтая землеройка со сверкающими ковшами на длинной стреле. Грым на всякий случай обогнул их подальше, но решился проехать мимо узкого и глубокого карьера, который землеройка успела вырыть у кургана. Внутри работала оркская команда, закидывая землей длинную траншею с трупами: землекопов не хватало, и к карьеру выстроилась очередь серых фургонов. Хоронили павших в несколько слоев — экономили место.
Дав Хлое глянуть вниз, Грым нажал на газ и остановился, только когда Курган Предков остался далеко позади.
— Там стояла ладья кагана, — сказал он. — Я тоже на ней был.
Он ожидал расспросов, но Хлоя только бросила:
— Значит, не врут.
— Чего не врут?
— Про кости предков под курганом. Наверно, много — вон как кладут плотно… Ой, а это что?
Грым увидел коричневый холм. Сначала он подумал, что это земля, вывороченная мощным взрывом. Но холм был слишком странных очертаний, и из него торчала какая-то желтая труба.
— Давай посмотрим! — попросила Хлоя.
Ни людей, ни орков рядом не было. Грым повернул машину.
— Это слон! — прошептала Хлоя, когда они подъехали ближе. — Коричневый слон!
— Не слон, а мамонт, — поправил Грым, — Их на нас с левого фланга бросили. Много пареньков здесь полегло…
Мамонт лежал на боку. Траву вокруг него покрывала черная запекшаяся грязь — оркская кровь, смешанная с землей. Раздавленные тела уже убрали. Судя по размерам темного пятна, мамонт вдовль оттоптался на пехоте. Стараясь не заезжать на пятно, Грым медленно поехал вокруг.
У мамонта был распорото брюхо. Видимо, он поскользнулся в кровавой жиже, упал набок, а потом уже оркские герои добрались до его кишок.
Кишки, правда, оказались слишком прочными. Из длинной дыры в мохнатом животе торчали клочья красной биоткани, гофрированные трубы и провода, а за ними был виден темный металлический поддон, на котором оркское оружие смогло оставить только несколько царапин.
Потом стала видна морда мамонта с опавшим хоботом и лихо завернутыми бивнями. Его глаза были открыты — почему-то они выглядели настолько живыми, что в них страшно было смотреть.
А затем Грым увидел укрепленную на спине мамонта боевую платформу.
Воины до сих пор оставались в увешанной щитами кабинке. На них были кожаные латы, обшитые железными пластинами, и железные каски. Их лица и руки покрывали раны от оркской стали, в которых запеклась очень похожая на настоящую кровь, но назвать их мертвыми было бы преувеличением.
Вместо того, чтобы вывалиться из своей кабинки на землю, воины бесстыдно торчали из нее, словно огромные гвозди, вбитые в спину электрического зверя. Видимо, они были с мамонтом одним целым. Один из воинов до сих пор готовился метнуть копье, другой перезаряжал арбалет, а у третьего была оторвана голова, и из шеи свисали какие-то трубчатые пластмассовые ленты с металлическими вставками и красными жилами.
Грым отъехал от мамонта и остановил машину.
— Куда теперь? — спросил он.
— Поехали вон туда, — ответила Хлоя. — Видишь, где красное торчит.
— Там центральный фронт был, — сказал Грым и нажал на педаль.
На центральном участке осталось особенно много следов сражения — земля была изрыта ударами человеческого оружия, и ехать надо было острожно, чтобы колесо не провалилось в воронку.
Грым обогнул шеренгу лежащих на земле солдат в киверах и ярко-красных мундирах. Солдаты были манекенами, соединенными рамой с электрическим шлангом. Они были сделаны грубо и походили на поваленный бурей забор. Шеренга когда-то перемещалась на маленьких шипастых колесах, повторявшихся через каждые три куклы. Грым догадался, что здесь сражалось то самое человеческое каре, про которое он слышал, и штурмовикам ценой немыслимых жертв удалось отодрать от общей конструкции первый ряд.
Плотность огня на центральном участке была такой, что сбили несколько телекамер, случайно оказавшихся на линии полета снарядов. Вряд ли кто-то из бившихся здесь оркских героев остался в живых.
Мимо джипа проплыло несколько разоренных вампирских гнезд. В них видны были вампиры, наполовину высунувшиеся из-под земли — их, видимо, обесточило в тот момент, когда они готовились выпрыгнуть на поверхность. Виноваты опять были человеческие снаряды, перебившие кабель. У вампиров были большие желтые глаза, похожие на задние фары джипа, а под их черными плащами угадывались сложные рычаги и пружины. Они и сейчас выглядели жутко, а в дыму и полутьме вообще должны были сводить с ума.
Наконец следы боя кончилось. Грым поехал дальше, и скоро часть неба заслонила ограждающая цирк стена. Перед ней была полоса древнего бетона, из трещин которого росла трава. Они пересекли всю Оркскую Славу.
— А что это за бумага всюду? — спросила Хлоя.
— Документы для окровавки, — ответил Грым, — Только толку от них…
Он не мог оторвать глаз от стены. Здесь на ней не было оркской штукатурки, и видна была ее изначальная округлая форма — стена походила на гигантскую волну, застывшую за миг до удара о берег. Это падение длилось уже много столетий: серый бетон был весь в трещинах, но время пока что ничего не могло с ним поделать.
Грым даже представить не мог исполинских машин, способных построить такое. Правда, в школе кто-то говорил, что в древности строительством занимались не машины, а крохотные невидимые глазу жучки, и со стороны казалось, что стены растут сами. Но правда это или нет, никто не знал, потому что от старинных домов остались только оплавленные фундаменты. А сами орки строили из дерева и кирпичей. Совсем недавно еще умели делать приличные бетонные блоки, но теперь это выходило все хуже и хуже.
— Все, — сказал Грым, — Теперь что, назад поедем?
Хлоя немного подумала.
— Выходи, — велела она.
— Зачем?
— Давай руками помашем. Не зря же нас камера сюда направила.
— Куда помашем?
— Просто вверх. Только кепку поправь.
— Зачем?
— Бернар-Анри говорил, — сказала Хлоя, — что современный человек, если он не орк, конечно, должен постоянно прикидывать, как он выглядит, и вести себя так, будто его снимают. Потому что съемка может начаться в любой момент.
— Почему ты решила, что там камера?
— Ее там может не быть, — сказала Хлоя. — Но вести себя надо так, как если бы она там была. И тогда за нами точно прилетят.
— Как-то глупо, — пробормотал Грым.
— Зато ты очень умный, — ответила Хлоя. — И где бы мы сейчас были, если б я тебя слушала?
Грым многое мог по этому поводу сказать, но решил не спорить. Открыв дверь, он вылез из машины.
Подойдя к нему, Хлоя обняла его за плечо и велела:
— Теперь подними голову, улыбнись и махай рукой.
Грым покосился на нее.
На лице Хлои уже была улыбка — настолько широкая и зубастая, что бессмысленно было задавать вопрос, искренняя она или нет. Она глядела в серую тучу и махала ей рукой. Грым попытался повторить ее улыбку (это, конечно, получилось не слишком), и тоже несколько раз махнул в воздухе ладонью. Он чувствовал себя полным идиотом, и скоро опустил руку, но Хлоя процедила сквозь свою улыбку:
— Махай, дубина!
Через минуту махать надоело даже Хлое. Грым увидел на ее лице растерянность и тоску.
И тогда произошло чудо.
Прямо перед ними вдруг открылась треугольная дверь — опрокинулась вниз, превратившись в короткий мостик. Мостик вел в таинственную полутьму. Там, вне всяких сомнений, начинался новый мир. И вход в него был спрятан в воздухе, всего в метре над землей — так хорошо, что Грым вполне мог стукнуться о него головой, сделав еще пару шагов.
На пороге нового мира стоял очень толстый человек с охапкой цветов в руках. Он был одет в широкий пестрый халат, а на его голове была такая же бейсболка, как у Грыма — с серебряным узлом и словом «CINEWS». Его добродушное лицо лучилось счастьем. Похоже, он был страшно рад видеть Грыма с Хлоей — или просто знал, что его снимают сразу несколько невидимых камер.
Первым делом он выполнил странное и весьма энергичное движение — развел руки и как бы толкнул цветы животом. Грыма с Хлоей осыпал благоухающий разноцветный дождь.
— Здравствуйте, друзья! — сказал толстый человек. — Привет, Хлоя! Привет, Грым! Меня зовут Дамилола Карпов, и мы заочно знакомы уже много-много дней. Вам обещали, что вы будете жить среди людей. Выдумали, про вас забыли? Но люди всегда держат свое слово. Добро пожаловать в Биг Биз!
Ч. 2. ASHES OF THE GLOOMY [13]
Про силу и правду любили поговорить не только древние орки и покойный Бернар-Анри. Реклама штурмовых телекамер утверждает то же самое: «сила там, где Pravda». Ну и, надо думать, там, где «Хеннелора». То есть, если кто-то еще не понял, она не там, где бренчат ржавым железом высевшие на измену оркские говно-куры, а там, где висит незримый глаз неравнодушных сердцем людей…
Кажется, Грым так этого и не узнал, но его спасла бейсболка CINEWS INC, в которой он въехал на Оркскую Славу.
Сначала старшие сомелье собирались аккуратно закрасить юного орка вместе с его двусмысленным медийным прошлым. Захоти они взять в будущее только Хлою, я, конечно, подчинился бы приказу, а Кае пришлось бы искать себе нового метафорического… символического… Забыл, как это называется у сурологов.
В снаф эти кадры не шли, и с религиозной точки зрения такое было допустимо. А для новостей появление Хлои на Оркской Славе можно было переснять с нуля. С этим никаких проблем не предвиделось, и Грыма, скорей всего, зачистили бы прямо в цирке — благо там еще шла уборка трупов и братская могила была открыта для всех желающих и не очень. Тогда вся эта история сложилась бы иначе.
Но кому-то из старших сомелье, следивших за поступающим материалом, понравилась голова Грыма в нашей форменной бейсболке. Видимо, в комплекте с его синяками. Они связались с Аленой-Либертиной. Та не возражала.
Мало того, что старая ведьма не возражала, она немедленно начала выдавать креатив. Она велела, чтобы за оркской парочкой спустился на трейлере лично я, поскольку ей захотелось снять трогательный момент встречи. Мне пришлось поставить «Хеннелору» на автопилот, а Каю на паузу — и срочно ехать на трубе к десантному шлюзу. Но из-за того, что перед съемкой мне надо было побриться, оркам пришлось поездить по цирку.
Встреча прошла удачно — на маниту я смотрелся весьма неплохо, это потом признала и Кая.
Всю дорогу вверх мы молчали, только Грым деликатно осведомился у меня, «сколько время». Я не очень понял, что именно он имеет в виду, и ответил вежливой банальностью — мол, времени всегда не хватает, и поэтому его надо беречь.
Наверху нас ждала съемочная группа. Орков отмыли, переодели в модное и чистое и провели короткий инструктаж насчет того, что можно и нельзя говорить на камеру. Грым переживал, когда у него отобрали блокнот со стихами, но ему сказали, что на карантине такой порядок.
Потом человечеству представили спасенных орков. Чтобы напомнить, кто это такие, прокрутили предвоенные кадры, где Бернар-Анри с посохом в руке стоит рядом с Хлоей — во всем блеске полномочий, данных ему совестью и М-витаминами. Потом показали, как прущие на него орки разлетаются в прах под моими очередями — раньше этого в полном объеме не давали. Комментатор объяснил, что орки пытались использовать несовершеннолетних гражданских лиц в качестве живого щита, и только мастерство наших боевых пилотов… Спасибо воинам неба… Бла-бла-бла…