«Я иду…» – начала Илэйн, но Чанелле повелительно оборвала ее.
«Какие новости у тебя о Талаан? И о Мерилилль? Ты хоть вообще пытаешься найти их?»
Илэйн глубоко вздохнула. Кричать на Чанелле было глупо – это никогда не приводило ни к чему хорошему. Эта женщина всегда была готова орать в ответ, и редко хотела прислушиваться к голосу разума. Ее не удастся втянуть в очередное состязание глоток. Слуги, которые проскальзывали то с одной, то с другой стороны, не делали ни поклонов, ни реверансов – они чувствовали обстановку – но бросали хмурые взгляды на женщин Морского Народа. Это приносило удовлетворение, хотя этого и не должно было быть. Какими бы неприятными они ни были, Ищущие Ветер были гостями. В каком-то смысле… невзирая на сделку. Чанелле не раз и не два жаловалась на медлительность слуг и прохладную воду для ванной. И это тоже приносило удовлетворение. И все-таки Илэйн должна сохранить достоинство и вежливость.
«Новости все те же, что и вчера», – сдержанно ответила она. По крайней мере, попыталась, чтобы это прозвучало сдержано. Если в ее словах и прозвучал резкий оттенок, то Ищущей Ветер придется с этим смириться. – «Те же, что и на прошлой неделе, и на предыдущей. В каждой таверне в Кэймлине были проведены опросы. Вашу ученицу так и не нашли. Мерилилль тоже не нашли. Кажется, им каким-то образом удалось скрыться из города». – Стражники у ворот были предупреждены искать женщину из Морского Народа с татуированными руками, но они не посмеют остановить уезжающую Айз Седай, или задерживать кого-то, кто был с ней, против ее воли. Если уж на то пошло, наемники позволят пройти любому, кто предложит им несколько монет. – «А теперь, если вы меня извините, я иду…»
|
|
«Этого недостаточно!» – голос Чанелле был достаточно горячим, чтобы обжечь. – «Вы, Айз Седай, держитесь друг за дружку крепко, как устрицы. Мерилилль похитила Талаан, и я думаю, что ты ее прячешь. Мы отыщем ее, и уверяю тебя, Мерилилль будет строго наказана, прежде чем отправится на корабли выполнять свою часть сделки».
«Мне кажется, ты забываешься», – сказала Бергитте. Ее голос был мягким, а лицо – спокойным, однако узы просто кипели от гнева. Она обоими руками прижимала к себе древко лука, словно для того, чтобы сдержать их и не сжать кулаки. – «Ты заберешь назад свои обвинения, или тебе придется о них пожалеть!» – возможно, она не так уж хорошо держала себя в руках, как казалось. Нельзя было обращаться с Ищущими Ветер таким образом. Они были могущественными женщинами среди своего народа, и привыкли к этому. Но Бергитте даже не колебалась. – «В соответствии со сделкой, которую заключила Зайда, вы находитесь в распоряжении леди Илэйн. И в моем распоряжении. Любые поиски, которые вы собираетесь предпринять, вы можете осуществить только тогда, когда в вас не будет нужды. И если я совсем не запамятовала, вы в данный момент должны находиться в Тире, чтобы привезти назад фургоны с зерном и солониной. Я очень советую вам немедленно отправиться туда, или вы сами узнаете кое-что новое о наказаниях». – О, это определенно неправильный способ обращаться с Ищущими Ветер.
«Нет», – сказала Илэйн так же горячо, как и Чанелле, удивив саму себя. – «Ищи, если хочешь, Чанелле, ты и остальные Ищущие. Обыщите Кэймлин из конца в конец. А когда вы не найдете ни Талаан, ни Мерилилль, ты извинишься за то, что назвала меня лгуньей». – Ну, она и вправду это сделала. В любом случае, это почти то же самое. Илэйн почувствовала сильное желание дать Чанелле пощечину. Ей хотелось… Свет, ее гнев, и гнев Бергитте усиливали друг друга! Она поспешно попыталась усмирить свою ярость, пока он не выплеснулся в открытое бешенство, но единственным результатом стало внезапное желание зарыдать, с которым ей пришлось бороться столь же отчаянно.
|
|
Чанелле выпрямилась, сердито хмурясь.
«Вы требуете, чтобы мы нарушили сделку. Мы работали как последние трюмные матросы весь прошедший месяц, и больше. Тебе не удастся выбросить нас прочь, не выполнив свою часть сделки. Ренейле, нужно сказать Айз Седай в «Серебряном Лебеде» – сказать, запомни! – что они должны предъявить нам Мерилилль и Талаан, или какую-либо другую плату, которую предложит Белая Башня. Конечно, за все они не расплатятся, но могут положить этому начало».
Ренейле начала отвинчивать серебряную крышку с чернильницы.
«Да не запиской!» – рявкнула Чанелле. – «Иди сама и передай им. Живо!»
Завинтив крышку, Ренейле поклонилась почти до самого пола, быстро коснувшись сердца кончиками пальцев.
«Как прикажешь», – прошептала она, ее лицо напоминало темную маску. Она поспешила повиноваться, пустившись рысцой по тому же пути, которым пришла, зажав шкатулку под мышкой.
Все еще борясь с желанием ударить Чанелле и зарыдать одновременно, Илэйн содрогнулась. Это был не первый раз, когда Морской Народ отправлялся в «Серебряный Лебедь», и даже не второй и не третий, но раньше они всегда ходили просить, а не требовать. В гостинице сейчас присутствовали девять сестер – количество постоянно менялось – сестры приезжали в город и покидали его. По слухам, в городе были и другие Айз Седай. Ее беспокоило то, что еще ни одна не появилась во Дворце. Илэйн сама старалась держаться подальше от «Лебедя», так как знала, как сильно Элайда хочет ее заполучить, но не знала, кого поддерживают сестры из «Лебедя», и поддерживают ли они вообще кого-нибудь. С Сарейтой и Кареане те держали рот на замке, словно мидии, однако она ожидала, что кто-то из них явится во Дворец хотя бы для того, чтобы узнать, что стояло за притязаниями Морского Народа. И почему столько Айз Седай в Кэймлине, когда Тар Валон в осаде? Она сама – первый ответ, который приходил на ум, и это заставляло ее еще решительнее избегать любую Сестру, о которой она не знала точно, что та поддерживает Эгвейн. Однако, это не отменяет слова, данного при сделке, заключенной для того, чтобы помочь Айз Седай правильно использовать Чашу Ветров, как и не отменяет цены, которую Башня должна была заплатить за эту помощь. Чтоб ей сгореть, но эти новости будут подобны взрыву целого проклятого фургона фейерверков, когда это станет общеизвестно среди сестер. Даже хуже. Десяти фургонов.
|
|
Глядя вслед Ренейле, она изо всех сил старалась усмирить свои эмоции. И постараться придать голосу тон, хотя бы отдаленно напоминающий вежливость.
«В данных обстоятельствах она принимает перемены довольно неплохо, как мне кажется».
Чанелле презрительно фыркнула.
«Так и должно быть. Каждая Ищущая Ветер знает, что она может подняться и упасть множество раз, прежде чем ее тело опять станет морской солью», – она повернулась, чтобы посмотреть вслед второй женщине Морского Народа, и в ее голосе появился оттенок злобы. Казалось, она обращается к самой себе: – «Она упала с большей высоты, чем большинство остальных, и не должна удивляться, что ее приземление было жестким. Особенно, после того, как она отдавила столько пальцев, пока была…» – она захлопнула рот, и вздернув голову, окинула свирепым взглядом Илэйн, затем Бергитте, Авиенду и Рин, а потом даже каждую из Гвардейцев, на случай, если кто-нибудь из них захочет прокомментировать ее высказывание.
Илэйн предусмотрительно держала рот на замке, и, хвала Свету, все остальные тоже. К собственному удовлетворению, она подумала, что ей почти удалось справиться со своим нравом, подавив желание расплакаться, и ей вовсе не хотелось сказать что-нибудь такое, из-за чего Чанелле могла раскричаться и уничтожить плоды ее трудов. К тому же, она просто не могла придумать, что можно сказать, услышав такое. Она сомневалась, что частью обычаев Ата’ан Миэйр было отыгрываться на ком-то, кто, как тебе казалось, в свое время злоупотреблял властью по отношению к тебе. Однако это было очень по-человечески.
Ищущая ветер осмотрела ее с головы до ног и нахмурилась.
«Ты вся промокла», – сказала она, словно только что это заметила. – «В твоем состоянии очень плохо долго быть мокрой. Тебе нужно немедленно идти переодеться».
Илэйн откинула голову и пронзительно закричала, так громко, как только могла, издав дикий вопль оскорбленной ярости. Она кричала, пока легкие не опустели, оставив ее тяжело дышать.
В последовавшей тишине, все уставились на нее в изумлении. Почти все. Авиенда начала хохотать столь сильно, что ей пришлось прислониться к гобелену с изображением всадников, столкнувшихся с извернувшимся леопардом. Одной рукой она обхватила себя за талию, словно у нее болели ребра. По узам она чувствовала веселье – веселье! – хотя лицо Бергитте оставалось спокойным, как у Айз Седай.
«Мне пора отправляться в Тир», – сдавленно произнесла Чанелле, и повернула прочь, без единого слова или жеста вежливости. Рин и Реанне сделали реверансы, обе старались не встречаться с Илэйн взглядом, и, сославшись на кучу дел, поспешили прочь.
Илэйн в свою очередь уставилась на Бергитте и Авиенду. – «Если кто-нибудь из вас скажет хоть одно слово…» – предупреждающе сказала она.
Бергитте нацепила на лицо настолько безобидное выражение, что оно было ощутимо фальшивым, а по узам донеслось веселье, и Илэйн обнаружила, что тоже борется с желанием засмеяться. Авиенда расхохоталась еще сильнее.
Подобрав свои юбки, и призвав все достоинство, какое только смогла, Илэйн направилась в свои апартаменты. И если она и шла чуть быстрее, чем раньше, то лишь потому, что хотела поскорее избавиться от этой мокрой одежды. Это было единственной причиной. Единственной.
Глава 15
Еще один Талант
К ярости Илэйн – тихой и холодной, накатывавшейся волнами, от чего сводило скулы – она заблудилась по дороге к своим покоям. Эти комнаты принадлежали ей с тех пор, как покинула детскую, и все же, уже второй раз повернув, она обнаруживала, что идет не туда, и широкий пролет лестницы с мраморными перилами ведет в абсолютно другую сторону. О, Свет! От беременности у нее совсем сдвинулись мозги! Карабкаясь по следующей лестнице, Илэйн ощущала через узы растущее замешательство и беспокойство. Некоторые из ее телохранительниц тревожно переговаривались, но не достаточно громко, чтобы она могла разобрать слова, пока наконец Знаменосец, худая салдэйка с холодными глазами по имени Девора Зарбайан, резко окликнув, не заставила всех замолчать. Даже Авиенда начала посматривать на нее с сомнением. Уж она-то точно не потерялась бы – в пустом-то дворце! – говорила улыбка на ее лице.
«Ни слова», – сказала Илэйн мрачно. – «Ни единого»! – продолжила она, когда Бергитте все же открыла рот.
Золотоволосая женщина щелкнула челюстями и дернула себя за косу, почти так же, как это делала Найнив. Она не потрудилась сдержать неодобрение на лице, а узы по-прежнему передавали замешательство и беспокойство. В достаточной мере, чтобы Илэйн начала чувствовать волнение. Она изо всех сил пыталась с этим бороться, пока не дошло до заламывания рук и извинений. Это было сильнее ее.
«Я думаю, мне самой стоит поискать свою комнату, если позволишь вставить пару слов». – раздраженно сказала Бергитте. – «Я хочу высохнуть до того, как скину сапоги. Позже мы должны это обсудить. Боюсь, что с этим ничего нельзя поделать, кроме как…» – С легким поклоном, всего лишь слегка согнув шею, она гордо удалилась, помахивая из стороны в сторону луком со снятой тетивой.
Илэйн чуть было не попросила ее остаться. Она хотела. Но Бергитте не меньше ее самой нуждалась в сухой одежде. Кроме того, она чувствовала, как в ее настроение вторгается сварливость и упрямство. Ей не хотелось обсуждать то, что потерялась во дворце, в котором выросла, ни теперь, ни позже. Ничего нельзя поделать? Что это значит? Если Бергитте подразумевала, что у нее в голове сплошной туман, и она не может ясно мыслить!.. Ее скулы снова свело.
Наконец, после еще одного неожиданного поворота Илэйн облегченно вздохнула: она нашла высокие двери своих покоев с резьбой в виде льва. А то она уже начала грешить на свою память. Когда она подошла ближе, пара женщин-Гвардейцев вытянулись по обе стороны от дверей. Они были великолепны в широкополых шляпах с белым плюмажем, с обшитыми кружевами перевязями, их манжеты и воротники были расшиты более светлыми кружевами. Белый Лев как бы стелился поверх сверкающих нагрудников. Когда у Илэйн еще было время, чтобы тратить его на подобные вещи, она собиралась заказать для них красные лакированные нагрудники, более подходящие к их шелковым курткам и бриджам. Ей хотелось представить эдакими милашками в модных нарядах, чтобы любой противник не стал принимать их всерьез, пока не станет слишком поздно. Ни одна из женщин, кажется, не возражала. По правде говоря, они с нетерпением ждали появления новых лакированных нагрудников.
Иногда она слышала разговоры тех, кто, не зная, что она рядом, насмехался над женщинами-Гвардейцами – главным образом женщин, но среди них был и Дойлин Меллар, их собственный командир – но все же Илэйн была полностью уверенна в их способности ее защитить. Они были храбры и целеустремленны, иначе не стали бы Гвардейцами. Юрит Азери и прочие, которые в прошлом были охранниками торговых караванов, что было исключительно редкой профессией для женщин, давали остальным ежедневные уроки обращения с мечом, а после кто-либо из Стражей проводил еще одно занятие. Страж Сарейты Нед Иармен и Страж Вандене Джаэм весьма одобрительно отзывались о том, насколько успешно шло обучение. Джаэм сказал, что у них все получилась потому, что они не думали, что уже что-то знают о том, как использовать клинок, потому что это глупо. Как можно думать, что уже что-то знаешь, если еще нужно учиться?
Несмотря на то, что охрана была уже на месте, Девора выбрала двоих из эскорта, и те, обнажив мечи, вошли внутрь, пока Илэйн, нетерпеливо притопывая ногой, ждала в коридоре с Авиендой и остальными. Все пытались не смотреть в ее сторону. Проверка комнат не входила в обязанности охраны у дверей, и она действительно думала, что кто-нибудь, воспользовавшись обилием резьбы на фасаде, смог бы влезть с улицы в комнату через окно, но все же, она чувствовала раздражение из-за вынужденного ожидания. Только когда телохранительницы вышли и отрапортовали Деворе, что внутри их не поджидают ни наемные убийцы, ни Айз Седай желающие увезти Илэйн назад к Элайде в Белую Башню, им с Авиендой позволили войти, в то время как телохранительницы выстроились с обеих сторон от дверей. Она не была полностью уверена, что они стали бы ее удерживать, и не пустили бы ее внутрь прежде, чем закончится проверка, но пока не хотела это проверять. Быть удерживаемой собственными телохранителями было бы крайне неприятно, даже если это всего лишь их работа. Лучше пытаться всем вместе избегать подобных ситуаций.
В белом мраморном очаге приемной горел маленький огонек, но он, казалось, не давал никакого тепла. С началом весны ковры убрали, и холод от пола ощущался даже через подошвы ее туфлей. Эссанде, ее горничная, расправила отороченные красным юбки с удивительным изяществом, хотя тощая беловолосая женщина страдала от боли в суставах, от которой старательно открещивалась и отказывалась от Исцеления. Она отрицала любое предположение, которое могло бы быть воспринято ею, как предложение уйти на пенсию. На лифе ее платья была вышита крупная Золотая Лилия Илэйн, и она носила ее с гордостью. По бокам от нее, на шаг позади, стояли две более молодые женщины в похожих ливреях, но с лилиями поменьше, коренастые квадратнолицые сестры по имени Сефани и Нэрис. Застенчивые, но хорошо обученные Эссанде, они сделали глубокие реверансы, почти стелясь по полу.
Возможно, Эссанде была медлительной и болезненной, но она никогда не тратила время попусту в праздной болтовне или на общеизвестные истины. Вот и сейчас с ее стороны не было никаких причитаний по поводу того, насколько сильно промокли Илэйн и Авиенда, хотя без сомнения Гвардейцы ее предупредили.
«Мы обогреем и высушим вас обеих, миледи, и облачим во что-нибудь подходящее для встречи с наемниками. Красный шелк с огневиками на шее должен произвести на них достаточное впечатление. Вам давно пора поесть, прошло уже много времени после того, как вы поели последний раз. И даже не пытайтесь утверждать, что это не так, миледи. Нэрис, пойди принеси еды из кухни для Леди Илэйн и Леди Авиенды.
Авиенда издала фыркающий смешок, хотя и прошло довольно много времени с тех пор, как она перестала возражать против именования ее леди. И поступила правильно, так как Эссанде ей ни за что не удалось бы остановить. В отношениях со слугами есть вещи, которыми можно управлять, и вещи, которые следует просто терпеть.
Нэрис скривилась, почему-то глубоко вдохнула, но потом еще раз сделала низкий реверанс в сторону Эссанде, и еще один чуть ниже в сторону Илэйн – она с сестрой столь же преклонялась перед пожилой женщиной, как и перед Дочерью-Наследницей Андора – перед тем как собрать юбки и устремиться в коридор.
Илэйн тоже скривилась. Очевидно, телохранительницы также рассказали Эссанде о наемниках. И о том, что она не ела. Она ненавидела людей, говорящих о ней у нее за спиной. Но может эта раздражительность всего лишь из-за переменчивости ее настроения? Раньше она не припоминала, чтобы ее расстроило всего лишь то, что горничная заранее знала, какое платье достать, или то, что кто-то знал, что она желает перекусить, и посылал за едой без ее приказа. Прислуга шепталась между собой – по правде говоря, сплетничала без конца; но это неизбежно – и обсуждала все, что могло бы помочь лучше служить их хозяйке, если это была хорошая прислуга. Эссанде была очень хорошей горничной. Однако, это раздражало, и раздражало еще больше от осознания того, что ее раздражение бессмысленно.
Илэйн позволила Эссанде провести их с Авиендой в гардеробную, Сефани вошла следом. К этому моменту она чувствовала себя очень несчастной, промокшей и дрожащей, не говоря уже о том, что сердилась на Бергитте за то, что та ее покинула, а также испуганной тем, что заблудилась в месте, где выросла, и угрюмой из-за сплетничающих о ней телохранителей. По правде говоря, она чувствовала себя абсолютно несчастной.
Тем не менее, довольно скоро Эссанде помогла ей избавиться от мокрой одежды и завернула ее в большое белое полотенце, хранившее тепло сушилки у широкого мраморного камина в стене комнаты. Это успокоило ее чувства. Теперь и огонь в очаге стал не таким уж маленьким, и комната уже не казалась такой холодной. В тело проникало животворное тепло и изгоняло дрожь. Эссанде досуха высушила полотенцем волосы Илэйн, пока Сефани делала тоже самое для Авиенды, что раздосадовало сестру, хотя она проделывала это уже не в первый раз. Они вместе часто расчесывали волосы друг другу по ночам, но такая простая услуга от горничной вызвала у Авиенды румянец.
Когда Сефани открыла один из платяных шкафов, выстроившихся вдоль стен, Авиенда глубоко вздохнула. Она придерживала одно полотенце вокруг тела – другая женщина, сушившая ее волосы, могла смутиться, но нагота для айилок была абсолютно естественной. Второе, меньшее по размеру, полотенце было обернуто вокруг ее волос.
«Ты считаешь, что мне следует одеть эти мокроземские одежды, потому что мы собираемся встретиться с этими наемниками?» – спросила она с большим нежеланием в голосе. Эссанде улыбнулась. Она любила одевать Авиенду в шелка.
Илэйн скрыла собственную улыбку, что было не так уж и просто, так как ей очень хотелось рассмеяться. Ее сестра делала вид, что презирает шелка, но редко пропускала возможность их поносить.
«Если тебе под силу это стерпеть», – серьезно ответила она, осторожно поправляя собственное полотенце. Эссанде каждый день видела ее голой, также как и Сефани, но ничто не должно происходить без причины. – «Для лучшего эффекта, мы обе должны вызвать у них благоговение. Ведь ты не будешь против?»
Но Авиенда уже была возле шкафа, ее полотенце небрежно свисало вниз, пока его хозяйка перебирала платья. В одном платяном шкафу умещалось несколько комплектов айильских нарядов, но Тайлин, до их отъезда из Эбу Дар, подарила ей десятки прекрасных шелковых и шерстяных платьев. Их хватило, чтобы заполнить почти четверть всех резных шкафов.
К сожалению, краткий миг веселья для Илэйн сменился чувством того, что ей придется спорить с каждым встречным – поперечным, но она без возражения позволила Эссанде одеть ее в красный шелк с огневиками размером в фалангу пальца, нашитыми на ленту вокруг высокого воротника. Подобный наряд, безусловно, впечатлил бы даже без других украшений, хотя, по правде говоря, кольцо Великого Змея на ее правой руке было достаточной драгоценностью для того, чтобы впечатлить любого. Седая женщина была весьма деликатной, и все же Илэйн вздрогнула, когда та начала застегивать ряды крошечных пуговок на спине, сжимая лиф на ее чувствительной груди. Все соглашались, что она еще будет увеличиваться, но мнения о том, насколько долго это будет продолжаться, расходились.
О, как бы ей хотелось, чтобы Ранд был поближе, чтобы ощутить все ее чувства через узы. Это дало бы ему неплохой урок того, что не стоило столь небрежно одаривать ее ребенком. Безусловно, она могла бы выпить чай из сердцелиста, перед тем как заниматься с ним любовью… Она решительно отбросила эту мысль. Во всем виноват Ранд, вот так!
Авиенда выбрала синее, как она часто поступала и раньше, с рядами мелкого жемчуга, обрамляющего лиф. В шелковом платье не было глубокого декольте по эбу-дарской моде, хотя вырез и демонстрировал начало ложбинки между грудями. Редко какие из платьев, сшитых в Эбу Даре, ее скрывали. В то время как Сефани принялась за пуговицы, Авиенда ласкала вещицу, извлеченную из поясного кошеля – маленький кинжал с грубой рукояткой из оленьего рога, украшенного золотой проволокой. Кроме всего прочего, это был тер’ангриал, хотя Илэйн не успела разгадать его назначение перед тем, как беременность прервала ее изыскания. Прежде она не видела у сестры этой вещицы. Когда Авиенды смотрела на вещицу, можно было подумать, что она уносится куда-то далеко.
«Чем он так тебя очаровывает?» – спросила Илэйн. Уже не впервые она видела ее поглощенной рассматриванием этого кинжала.
Авиенда встрепенулась и моргнула, увидев кинжал в своих руках. Стальное лезвие, которое, как казалось Илэйн, никогда не точили, было длиной с ее ладонь и непропорционально широким. По крайней мере, клинок был очень похож на стальной, как на вид, так и на ощупь. Даже его острие было слишком тупым для уколов.
«Я раздумывала, как отдать его тебе, но ты никогда о нем не заговаривала, потом я решила, что ошибаюсь – мы все думали, что ты в безопасности, по крайней мере, от некоторых из угроз, хотя это было и не так. Так что я решила оставить его у себя. Если я не ошибаюсь, я, по крайней мере, могу тебя защитить, а если ошибаюсь, хуже от этого не будет.
Илэйн покачала в замешательстве головой обернутой полотенцем.
«Не ошибаешься насчет чего? О чем ты говоришь?»
«Вот об этом», – сказала Авиенда, поднимая кинжал. – «Я думаю, что, если ты обладаешь этой вещью, Тень тебя не увидит. Ни Безглазые, ни Предавшиеся Тени, а может даже и Губитель Листвы. Кроме того, может я и не права, если ты этого не видишь».
Сефани поперхнулась, ее руки замерли, пока Эссанде не пробормотала мягкое замечание. Эссанде жила на свете слишком долго, чтобы быть выведенной из равновесия простым упоминанием о Тени. Или чем-либо другим, подобным этому.
Илэйн замерла в удивлении. Она пробовала научить Авиенду делать тер’ангриал, но у ее сестры не было и искорки дара к этому. И все же, возможно у нее был иной дар, даже такой, который можно было назвать Талантом.
«Пойдем-ка со мной», – сказала она, и взяв Авиенду за руку, почти силой вытащила ее из гардеробной. Эссанде последовала за ними без конца причитая, вместе с Сефани, пытавшейся застегивать платье Авиенды на ходу.
В большей из двух гостиных, в обоих каминах сверкал огонь, и воздух если и не был столь же теплым, как в гардеробной, все же был достаточно согрет, чтобы чувствовать себя комфортно. Там где они с Авиендой чаще всего обедали, посреди вымощенного белой плиткой пола, стоял стол с округлыми краями и пара стульев с низкими спинками. Несколько книг в кожаном переплете из дворцовой библиотеки лежали на подставке в одном из концов стола – история Андора и книги со сказаниями. Стоячие светильника с отражателями давали достаточно света, и сестры здесь часто по вечерам читали книги.
Что более важно, длинный стол напротив одной из украшенных темными панелями стен, был уставлен тер’ангриалами из тайника, который создала Родня в Эбу Дар: кубками и чашами, статуэтками и фигурками, драгоценностями и другими разнообразными вещами. Большинство из них выглядело заурядно, за исключением, возможно, вычурности форм, и, кроме того, даже кажущиеся хрупкими вещи невозможно было разбить, а некоторые из них были значительно легче или тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд. Она никак не могла больше изучать эти вещи, хотя Мин и уверяла ее, что младенцам ничто не угрожает, но теперь, когда ее контроль над Силой стал столь ненадежным, опасность навредить себе стала куда вероятнее, чем прежде. Тем не менее, она каждый день меняла предметы на столе, выбирая их наугад из корзин, хранимых в кладовой, чтобы, рассматривая, размышлять о том, что бы она узнала, если бы не забеременела. Не то, чтобы она смогла многое узнать, – почти ничего, – но она могла думать о них, не беспокоясь о том, что вещи могут быть украдены. Рин Харфор избавилась от большинства, если не от всех нечестных слуг, а охрана на входе приглядывала за оставшимися.
Скривив от неодобрения губы – согласно приличиям следует одеваться в гардеробной, а не за ее пределами, куда в любой момент мог войти кто угодно, – Эссанде продолжила застегивать пуговицы платья Илэйн. Сефани, похоже, больше беспокоилась из-за недовольства пожилой горничной, и пыхтя трудилась над пуговицами на платье Авиенды.
«Выбери любую вещь и скажи мне, для чего это, по-твоему, сделано», – сказала Илэйн. Пустое разглядывание не принесло никакой пользы, и она не ожидала от него ничего путного. Возможно, хоть Авиенда сможет что-нибудь сказать, для чего предназначен тер’ангриал, просто подержав его… Ею овладел приступ ревности, горячей и горькой, но она притушила его, а затем подавила, пока это чувство не исчезло без следа. Она не будет ревновать к Авиенде!
«Я не уверена, что смогу, Илэйн. Я только думаю, что этот нож служит своего рода оберегом. И я могу ошибаться, и кому как не тебе это знать. Ты знаешь об этих вещах больше любого другого».
Щеки Илэйн зарделись от похвалы.
«Мне известно не так уж много, как ты думаешь. Попытайся, Авиенда. Я никогда не слышала ни о ком, кто мог бы… читать тер’ангриалы, но если ты сможешь, даже чуть-чуть, разве ты не видишь, как это было бы замечательно?»
Авиенда кивнула, но ее лицо выражало сомнение. Нерешительно она коснулась лежавшего посредине стола тонкого черного стержня, в шаг длиной и столь гибкого, и упругого, что его можно было согнуть в кольцо, и он распрямился бы обратно. Коснулась, и тут же стремительно отдернула руку, бессознательно вытерев ее о юбки.
«Эта штука причиняет боль».
«Найнив уже говорила об этом», – сказала Илэйн нетерпеливо, и Авиенда смерила ее взглядом.
«Найнив ал’Мира не говорила о том, что можно регулировать количество боли, причиняемое каждым ударом», – неуверенность одолела ее вновь, и ее голос стал не таким твердым. – «По крайней мере, я думаю, что это может быть сделано. Я думаю, что один удар может быть как один, а может быть как сотня. Но я только предполагаю, Илэйн. Это просто мои догадки».
«Продолжай», – сказала Илэйн ей ободряюще. – «Возможно, мы найдем кое-что, что добавит нам уверенности. Что насчет этого?» – Она подхватила странной формы металлический колпак. Покрытый странными, угловатыми узорами того, что казалось тончайшей гравировкой, он был слишком тонок, чтобы использовать вместо шлема, хотя и был вдвое тяжелее, чем казалось. Металл казался скользким, даже слишком, не просто гладким, а как бы смазанным маслом.
Авиенда неохотно отложила кинжал, и разок перевернула колпак в своих руках, перед тем как положить его назад на стол и снова взяться за кинжал.
«Думаю, это позволяет управлять … каким-то устройством. Механизмом». – Она покачала обернутой полотенцем головой. – «Но я не знаю как, или каким. Видишь? Я снова всего лишь гадаю».
Тем не менее, Илэйн не позволила ей на этом закончить. Тер’ангриал за тер’ангриалом проходил через руки Авиенды. Она касалась их, а иногда держала мгновение, и каждый раз у нее находился ответ. Высказанный нерешительно и с предостережениями, что это было всего лишь предположение, но всегда ответ. Ей казалось, что маленькая коробка с шарнирной крышкой, сделанная, по-видимому, из кости, покрытая волнистыми красными и зелеными полосами, содержит музыку – сотни мелодий, возможно тысячи. С тер’ангриалом это могло бы быть возможным. В конце концов, хорошая музыкальная шкатулка может иметь валики для целых ста мелодий, а некоторые могут играть весьма долгие мелодии одну за другой без замены валика. Она считала, что похожая на белую камбалу чаша, почти шаг в диаметре, предназначалась для того, чтобы смотреть на вещи, которые находились очень далеко, а высокая ваза, расписанная белым и синим виноградом – синим! – собирала воду из воздуха. Это казалось нелепым, но Авиенда дотрагивалась до нее почти с нежностью, и, подумав, Илэйн поняла, что в Пустыне подобная вещь будет очень полезна. Если это действительно работает так, как считает Авиенда. И если кто-то выяснит, как заставить ее работать. Черно-белая статуэтка птицы с длинными распростертыми крыльями в полете предназначалась для того, чтобы говорить с людьми издалека, сказала она. Для того же была предназначена и голубая фигурка женщины, достаточно маленькая, чтобы уместиться в ее ладони, в юбке и куртке странного покроя. А также пять серег, шесть перстней и три браслета.