Еще одним заблуждением относительно Брюса является то, что он родился в этом мире с потрясающими мышцами и безграничной энергией. Наоборот, Брюс с самого начала был чрезвычайно хрупким ребенком и болезненно медленным в физическом развитии. Причина этого заключалась в том, что он родился с заболеванием, известным как крипторхизм, то есть нарушение, при котором одно или два яичка новорожденного не опустились до его рождения. Это состояние часто естественным образом корректируется введением андрогена, мужского полового гормона, который ни младенец, ни его мать не выработали в восьмой внутриутробный месяц развития плода. Хотя неизвестно, подвергался ли Брюс лечению в раннем детстве, вопрос, касающийся истории болезни, заключается в том, почему первичный дефект остался у Брюса неисправленным до значительного времени во взрослом возрасте. В результате крипторхизма его костный и мышечный рост был затруднен, и в течение всей жизни его половая система никогда не переступала период полового созревания. Что до хорошо развитого и сформированного тела, благодаря которому он получил титул “самого атлетичного человека в мире”, несмотря на свои широко освещенные в прессе физические тренировки, это геркулесово телосложение просто не было его естественной генетической способностью. Более того, особенно важно для понимания ранних лет Брюса то, что основной симптом, который наблюдается у большинства детей с нелеченым крипторхизмом, это психосоциальная незрелость.
8 декабря японцы перешли границу Гонконга. Следующей ночью 38-я дивизия японской армии атаковала гранатами и автоматами территорию к югу от Коулуна, известную как «Аллея контрабандистов», одновременно бомбардируя и обстреливая артиллерийским огнем территорию у аэропорта Кай Так и разнося в щепки Королевские ВВС Великобритании. К рассвету японские артиллеристы обстреливали обратную сторону гавани, а пикирующие бомбардировщики сбрасывали бомбы на Центральную площадь, и впервые в истории полный хаос ударил по прибрежной части города. Гонконг быстро пал перед японцами на Рождество 1941-го, после символического, но отчаянного боя с гонконгскими волонтерами, рядовыми британской и индийской армии, и юным, неопытным экспедиционным подразделением из Канады. В соседнем Коулуне отец Брюса, Ли Хойчень, едва избежал смерти, когда бомба пробила крышу курильни опиума, где он был постоянным посетителем. Хотя бомба не взорвалась, она насмерть раздавила человека, спавшего на соседней кровати.
|
|
Через пару недель японский воевода генерал-лейтенант Рэнсукэ Исогаи разместил свой первый манифест на пьедестале статуи королевы Виктории на одноименной площади: “С теми, кто преступит закон и не будет находиться в положенных местах, я поступлю согласно военному закону, не проявляя жалости”.
Действия японцев в Гонконге были позорными. Сразу после вторжения они умышленно разрешили своим войскам творить, что хотят, и те повсюду насиловали и грабили. Тогда как кэмпэйтай (военная полиция) мучила пленников с той же готовностью и жестокостью, что и гестапо, к китайскому населению в целом относились с абсолютным высокомерием.
Прохожий, который не поклонился японским солдатам, получал пощечину или удар прикладом винтовки. Многие другие были бесцеремонно отправлены за решетку. Как гласит легенда, в это время Брюс, едва выросший из подгузников, как утверждают, взобрался на крышу здания, гневно тряся кулаком японским самолетам, пролетавшим над головой.
|
|
Японская оккупация дала многочисленным триадам Гонконга беспрецедентную возможность закрепить контроль над черным рынком и торговцами-нелегалами. С уничтожением британской администрации и полиции синдикаты триад достигли соглашения с японцами, и им было позволено управлять нелегальным бизнесом в обмен на предоставление японцам разведданных и помощи в сохранении порядка. Также в качестве одного из пунктов соглашения японцы уничтожили гонконгские полицейские сводки о триадах.
Будучи обычным подростком, Брюс смотрел, как на его глазах рушится родина. Школы буквально пустовали. Еда и топливо стремительно сокращались, повсюду свирепствовали уличные банды, которыми управляло организованное преступное сообщество, практически диктовавшее, какие китайцы будут есть, а какие останутся голодными. Поскольку полиция едва могла справиться с ежедневным уровнем серьезных преступлений и обращала меньше внимания на крупные синдикаты, триады использовали проблемы полиции в своих целях. Во время масштабного послевоенного движения набора в полицию сотни членов триад тайно вступили в японскую полицию.
Затем, в августе 1945-го, после того, как американская атомная бомба была сброшена на Хиросиму, сэр Сесиль Харкурт из британского флота вошел в “очаровательную гавань” во главе британского флота, чтобы восстановить присутствие ее величества в опустошенной войной британской колонии Гонконга. Хотя китайцы успокоились, видя, как британцы пытаются вернуть дом правительства, отношения между Драконом и Львом продолжали оставаться взаимно прохладными. Хоть и сделали вид покорного подчинения, на самом деле китайцы просто терпели британцев. Когда Брюс был ребенком, в театрах в финальных титрах звучал гимн "Боже, Храни Королеву”, но эта практика была прекращена из-за недостатка патриотической реакции. Немногочисленные британцы стояли по стойке смирно во время исполнения гимна, когда китайские зрители безразлично уходили прочь. Медленный с точки зрения перемен, почти двадцать лет спустя в 1964-ом, Гонконг вошел в историю как единственный город в мире, в котором знаменитые волосатики Британии – «Битлз», потеряли свои деньги.
|
|
Начав в шесть и продолжая до восемнадцати лет, Брюс активно снимался в китайских фильмах, где сыграл в более чем двух десятках картин. Однако назвать его детской кинозвездой, словно он был китайским аналогом Мики Руни, было бы большим заблуждением. В китайской киноиндустрии никогда не было детских кинозвезд, какими мы знаем их на Западе. У них есть только дети, которые играют в китайских фильмах. Верно, что Брюс был плохим учеником в школе, и кроме средних оценок по искусству и истории, получал двойки и часто временно исключался за плохое поведение и драки. Наподобие мира бизнеса, даже в 1950-х образовательная система Гонконга была отмечена жесткой конкуренцией, до такой степени, что будущее ребенка определялось аттестатом нулевого класса в школе.
Будучи проблемным и неусидчивым ребенком, в возрасте пятнадцати лет Брюс проявил живой интерес к боевым искусствам. Для справки: в это время большинство школ боевых искусств Гонконга были либо сообществами триад как таковыми или являлись филиалами триад.
Сперва Брюсу показали грациозное искусство тай чи, но он быстро утомился, потому что на его взгляд оно было неэффективно, и начал изучать стиль кунг-фу Хунга. В конце концов он отказался и от стиля Хунг, якобы потому что потерпел поражение в бою. На самом деле с рождения и до самой смерти Брюс интересовался системой боевых искусств, которая сделала бы его победителем на улице.
Некоторое время он был неравнодушен к стилю кунг-фу вин-чунь, потому что изучающие его редко проигрывали уличные бои. В 1956-ом Брюс присоединился к школе Вин-Чунь. Этот стиль преподавал великий мастер Ип Ман, который был хорошим другом отца Брюса Хойченя. Они познакомились еще когда жили в небольшой деревушке в Кантоне. Легендарный по праву Ип Ман, весивший менее 110 фунтов, по словам Брюса, был человеком с самым жестким ударом кулака из тех, кого он встречал, и по слухам однажды убил человека одним ударом. На первой стадии обучения процесс шел тяжело, и Брюса на занятиях часто сбивали с ног. Однако к концу первого года обучения он стал одним из самых подающих надежды учеников Ип Мана, и вскоре стал одержим мыслью однажды стать мастером. К концу второго года он достиг уровня продвинутого ученика, который часто и дерзко бил себя кулаком в грудь. Вспоминал его брат Роберт: “Брюс был королем хулиганов, боссом всей школы (имеется в виду средняя школа, в которой учился Брюс)”. И даже Ип Ман отмечал, что “Брюс абсолютно сконцентрирован и дерется как сумасшедший”.
Хорошо известно, что юношей Брюс испытывал привязанность к уличным бандам, и его часто можно было найти болтающимся по улицам с цепями и ножами. Также верно, что триады всегда использовали этих матерых хулиганов в качестве временного источника силы. В отличие от молодых банд, хорошо известных в Соединенных Штатах, члены гонконгских банд всегда имели привлекательный внешний вид и коротко стригли волосы. Что до высшего эшелона офицеров триад, то они разительно отличались от главарей мафии, выставляемых напоказ перед телекамерами в США. Облаченные в темно-синие и серые костюмы, скромные рубашки и галстуки, они были больше похожи на банкиров, чем на крестных отцов мафии.
По имеющимся данным никто не подтверждал, что Брюс Ли когда-либо официально входил в состав той или иной триады. Возможно это из-за того, что признанное членство в триаде всегда считалось в Гонконге серьезным преступлением. Более того, члены триад скрепляли кровью клятву о неразглашении. С редкими исключениями члены триад скорее бы умерли, чем нарушили эту клятву, даже перед сенатской подкомиссией Соединенных Штатов по организованной преступности.
Однако в конце 1970-х отъявленный босс триады, приговоренный к заключению в США, сделал заявление не для протокола. Его звали просто Ма. “Когда мне было 14, я присоединился к триаде. Как и во всех организациях, куда вступают, ты должен принести клятву о неразглашении, скрепив ее кровью, и обещая никому и никогда не рассказывать о деятельности триады. Мое вступление в триаду было очень естественным процессом, потому что когда мне было 10 лет, я тусовался с членами триад и играл с ними. Поскольку я был довольно мал, от меня не слишком много требовалось, но через несколько лет я стал принимать участие в уличных боях для защиты своей территории. Мы часть дрались с триадами Сунь Йи Онь и Уо Шин Уо. Когда мне было 18, будучи членом триады, я сдал экзамен и вступил в королевскую гонконгскую полицию”.
Нельзя забывать и о том, триады высекли на камне собственной кровью - членство в триаде длится всю жизнь. От этого никуда не деться. Принятый член принадлежит боссам триады до самой своей смерти.
В подростковые годы Брюса жизнь в колонии начала ухудшаться. В марте 1952-го в Коулуне развернулись восстания, когда правительство отказалось позволить миссии из Кантона оказать помощь жертвам огня незаконных поселенцев. Затем в 1953-ем на Рождество территория нелегальных поселенцев Гонконга Шек Кип Меи вспыхнула пламенем, оставив 53000 людей без крова, и следом за этим в 1956-ем произошел очередной приток иммигрантов. С учетом гонконгского населения, превышающего 2,5 миллионную отметку, бараки незаконных поселенцев начали появляться во всех щелях. С приступом летней жары и влажности, на улицах стали вспыхивать мятежи и кровопролития между националистами и коммунистами.
И хотя на них был наложен официальный запрет, введены ограничения, и к ним с неодобрением относились многие страны мира, особенно их азиатские соседи, китайское население Гонконга столкнулось с жесткими мерами, наподобие тех, от которых большинство спасались бегством. Для многих юношей единственной возможностью было отдаться в их руки и уйти в волшебный мир опиума или согласиться на жизнь уличных преступлений. В конце 1950-х перспективы у Брюса Ли были не лучше других. На боевых искусствах нельзя было заработать денег, и выбор в пользу карьеры актера в китайских фильмах или образования, сделал бы перспективы еще более мрачными.
Факт: в Гонконге самооценка человека прямо пропорциональна его способности зарабатывать деньги. Для понимания движущей силы, которая стимулировала Брюса Ли от колыбели до могилы, крайне важно, что многие сильно недооценивают высшую ценность, которой он наделил приобретение всемогущего доллара. Причина проста. Гонконг всегда была городом, где деньги дают почти божественную власть. По всему Гонконгу кричащие признаки успеха всегда были в большом изобилии – розовые роллс-ройсы и розовые норковые шубы, инкрустированные драгоценностями золотые часы, частные ночные клубы, где бизнесмену может стоить 1500 долларов просто посидеть несколько часов с проституткой, именные номерные знаки со счастливыми номерами, которые обходятся владельцам машин до 175000 долларов, самые дорогие в мире бизнес-центры, сделанные из мрамора и стекла стоимостью в 1 миллиард долларов. Гонконг - это город, где кучка баснословно богатых китайцев меняют одни социальные излишества на другие. Помимо всего прочего Гонконг всегда был местом, где бизнес превосходит все остальные человеческие цели, когда успех измеряется количеством машин, шуб, восточного антиквариата и драгоценных камней, которые есть у человека, и высотой, которую он занимает на пике этой пирамиды. То, как каждый получает свои деньги, мало волнует гонконгцев. Сам факт наличия – вот что всегда имело значение.
Факт номер два, который никогда не менялся: в Гонконг иммигрируют только богатые. Чтобы увидеть полную картину детства Брюса в Гонконге, нельзя проигнорировать тот факт, что он родился в Сан-Франциско и соответственно был официально американским гражданином по праву происхождения.
Статус американо-китайского гражданина, живущего в Гонконге в 1940-50-х, был для Брюса Ли равен драгоценному. По большому счету ему не нужно было ходить в школу, и не нужно было ни перед кем заискивать, будь то семья, друзья или враги. Как блудному сыну все, что ему нужно было сделать, это вернуться в место своего рождения и заявить о своем праве на гражданство. Понятно, что этот редкий титул как некое подобие европейской королевской крови, способствовал самоуверенности Брюса, так как сделал его важной личностью во многих кругах и среди многих китайцев, поскольку после его окончательного переезда в Соединенные Штаты, другие могли бы последовать его примеру посредством брака или спонсорской поддержки, к чему позже и прибегли некоторые члены его семьи.
К середине 1950-х преступное сообщество триад полностью вышло из-под контроля, и гонконгский комиссар полиции под сильным давлением Лондона организовал «Комитет по борьбе с сообществами триад». Практически в одночасье британское руководство начало первую нешуточную войну против триад, арестовав более 10000 их членов. Многие были заключены в тюрьму, другие депортированы, а большинство вошли в систему полицейского надзора, напоминавшего условное освобождение.
Осенью 1958-го, по мере приближения восемнадцатого дня рождения Брюса, Грейс села за стол с Брюсом и другими членами семьи. Старший брат Брюса Питер открыто говорил о том, что слышал на улице. Брюс нажил себе много врагов. Некоторые из них были члены триад, которые открыто говорили о своем желании убить Брюса. В возрасте семнадцати Брюс уже встал на курс, грозивший обернуться для него катастрофой и был обречен стать кормом для крабов на дне загрязненной гонконгской гавани. Пришло время Брюсу убираться из Гонконга.
По принципиальным соображениям, чтобы китайскому гражданину было разрешено покинуть остров Гонконг и уехать в Соединенные Штаты, он должен был получить справку из полицейского управления без единой записи о нарушениях. Когда Брюс подал запрос на получение этого сертификата, полиция сообщила ему, что он находится в списке отъявленных нарушителей. Понадобилось немало усилий, чтобы обелить имя Брюса перед его отъездом. С приближением смерти с косой, наконец настало время блудному сыну вернуться домой, чтобы заявить о своем долгожданном гражданстве. Так, 14 октября 1958-го Брюс Ли поднялся на палубу третьего класса лайнера Америкэн Президент Лайн с одной единственной купюрой в сто долларов в кармане рубашки, и пообещав отцу, что “разбогатеет”, отплыл в город своего рождения, решив для себя стать дантистом.
Глава 2
Годы, прожитые в Сиэтле
После восемнадцатидневного путешествия по Тихому океану корабль причалил к Сан-Франциско, вернув Брюса Ли в город его рождения. Несколько месяцев Брюс слонялся по китайскому кварталу Сан-Франциско, обучая танцам желающих, но его пребывание оказалось недолгим из-за проблем то ли с каким-то человеком, то ли с группой людей из китайского сообщества. По этому вопросу известно немного, только о факте самой проблемы.
Известно, что в это время мать Брюса позвонила другу семьи, которая жила в Сиэтле, очень влиятельной китаянке по имени Руби Чоу, и что Брюс быстро покинул территорию Залива. Пинга Чоу, приятеля и близкого друга отца Брюса, а по совместительству актера кантонской оперы, Руби выходила в Нью-Йорке, когда с началом Второй Мировой Войны труппа осталась в Штатах без средств к существованию. Годы спустя, после того, как Руби вышла замуж за Пинга, ее избрали на должность домоуправляющей в Сиэтле.
Брюс Ли встретил в лице Руби Чоу сложного по характеру человека. Она владела трехъярусным зданием, служившим и домом, и местом работы многим молодым китайским иммигрантам, которые стремились начать новую жизнь в Америке. На цокольном этаже располагался первый китайский ресторан, открытый за пределами китайского квартала Сиэтла, а два верхних этажа использовались как жилые помещения.
По приезду из Сан-Франциско Брюс въехал в крошечную спальню на третьем этаже дома Руби Чоу. Днем он ходил в среднюю техническую школу Эдисона, а вечером работал в ресторане помощником официанта. Вскоре он устроился на вторую работу, по утрам набивая газеты «Сиэтл Таймс» рекламными вкладышами.
В это время Брюс знакомится с человеком, который стал его первым учеником и помощником инструктора в Соединенных Штатах, понимающим и эрудированным человеком по имени Джесси Гловер. В своей книге «Брюс Ли» Гловер вспоминал, как провел первые шесть месяцев, работая с Брюсом над проблемами с адаптацией, которые испытывал его друг и учитель.
По словам Гловера, хотя в Гонконге Брюс получал удовольствие от своего важного уличного статуса, в Америке на него смотрели отчасти как на ботаника с его странными замашками и толстыми очками в роговой оправе. Вдобавок у Брюса была большая проблема с выражением своих мыслей, как и с произносимыми словами, как в английском, так и в китайском, и невероятный комплекс из-за небольшого роста. И наконец, главная проблема Брюса заключалась в том, что он испытывал большие трудности с адаптацией к психологии уличного выживания в Америке, принципы которой значительно отличались от тех, к которым он привык в Гонконге.
Что касается тогдашнего представления Брюса о самом себе, важно понимать, что в Гонконге в 1950-х специалисты кунг-фу считались немногим лучше хулиганов. Вероятно, по этой причине Брюс приехал в эту страну с двадцатью парами туфель с кубинскими каблуками и таким же количеством костюмов, и хотел спортивную машину для завершения своего образа.
Бесспорно, что в своей жизни Брюс сделал очень большую ставку на деньги. Когда он впервые приехал в Сиэтл, хоть он искренне верил, что сможет зарабатывать 30000 в год, штампуя фильмы о кунг-фу в Гонконге, и часто говорил о желании однажды стать величайшим специалистом кунг-фу в мире, чего он на самом деле хотел, так это стать богатой голливудской кинозвездой.
Неудивительно, что проницательность Гловера легко определила психологический профиль этого молодого китайского юноши, который провел последние восемнадцать лет в оккупированном иностранцами и наводненном беженцами Гонконге. Свойственными для многих были страх и неопределенность, возникающий из расовой враждебности гнев, недостаток самолюбия у охваченных паникой людей, и крайняя необходимость контролировать каждый аспект своей среды.
Когда Брюс впервые приехал в Соединенные Штаты, он почувствовал, что в своем владении искусством вин-чунь он не вышел за рамки умений продвинутого новичка. Поэтому в начале 1960-х он видел в себе неизвестного китайского специалиста по кунг-фу в Америке, натравленного на хорошо развитые японское и корейское сообщества боевых искусств. Если мы добавим к этому скрытые национальные конфликты, существовавшие в то время, и тот факт, что Брюс еще не достиг двадцатилетнего возраста, тогда без труда будет понятно, как его могли тревожить эти опасения. Как ни странно, что касается боевых искусств, это вероятно был единственный раз в жизни Брюса, когда он выражал какую-либо степень покорности.
Вскоре после приезда в Сиэтл, Брюс начал тренироваться с человеком по имени Фук Янг, инструктором китайского молодежного клуба. В обмен на уроки вин-чунь Янг обучил Брюса форме под названием Джит Кюн и множеству стилей, включая Пак-Куа и Богомола. В дополнение к этим тренировкам с Янгом, Брюс также начал обучаться дзюдо у чемпиона Штатов Шудзо Като и изучать кунг-фу в школе Чой Ли Фут с Ричардом Лунгом.
Живя в Сиэтле, Брюс проводил много времени, штудируя книжные магазины китайского квартала Сиэтла и путешествуя в Канаду в поисках текстов по боевым искусствам. За год он собрал внушительную библиотеку по обширному ряду восточных боевых искусств. Однако следом за изнурительным обучением Брюс пришел к выводу, что настоящих мастеров не существует, и счел это личным оскорблением. Многие личности, близкие к Брюсу в течение его жизни, считали, что его одержимый поиск к тому, чего он добился как настоящий мастер боевых искусств, подогревали его неудовлетворенные отношения с отцом.
В это время в начале 1960-х Брюс начал то, что станет пожизненным поиском своей собственной системы боевого искусства. Не останавливаясь ни перед чем, он расширил свое обучение в области реслинга, бокса, сават, карате и фехтования, если называть наиболее важные.
В своей книге «Безграничная мощь» Энтони Роббинс утверждает: “Первые лица этого мира нередко являются профессиональными модельщиками. Это люди, которые достигли совершенства в искусстве, изучив все, что можно, следуя больше опыту других людей, чем своему собственному”. И далее: “Чтобы смоделировать совершенство, вы должны стать детективом, экспертом, тем, кто задает множество вопросов и отслеживает все ниточки, ведущие к совершенству”. Одно из величайших достоинств Брюса заключалось в том, что он полностью уяснил этот принцип в своей жизни.
Брюс всегда утверждал, что ненавидит китайский ресторанчик Руби Чоу, поскольку считал, что она эксплуатирует дешевую китайскую рабочую силу, хотя на самом деле все было гораздо проще – он считал себя выше мытья посуды за минимальную заработную плату. По мнению Брюса он был детской кинозвездой и очень популярным бандитом в Гонконге. Хотя бы из-за близости Руби к его матери, он считал, что она должна была относиться к нему как к желанному гостю, когда он стремился получить образование и преследовал другие интересы. Спустя некоторое время Брюс возненавидел один вид Руби и ее ресторана, и за последние тридцать лет единственный комментарий Руби в отношении Брюса был неизменным, независимо от того, кто ее спрашивал: “Меня всегда учили, что если не можешь сказать о ком-то что-то хорошее, не говори ничего”.
С конца 1950-х Брюс начал обучать кунг-фу небольшую группу учеников. В то время его немногочисленные последователи платили недостаточно для финансового поддержания платной школы, поэтому они встречались в неформальной обстановке в местных общественных парках и местах отдыха.
Что касается учебы, то в средней технической школе Эдисона Брюс сохранил средний балл успеваемости 2.6, и в конце концов поступил в университет Вашингтона после получения диплома средней школы в возрасте двадцати лет. Вскоре после поступления в университет, он по уши втрескался в симпатичную японку по имени Эми Саньбо.
Невысокая ростом и при этом невероятно красивая, Эми вспоминала о своем болезненном раннем детстве, когда в начале Второй Мировой Войны она и ее семья были интернированы правительством Соединенных Штатов.
“В моей памяти все еще свежи воспоминания о лагере Тьюл Лейк, и это было далеко не самое приятное место. До десяти лет меня не переставали мучать кошмары, сны, как посреди ночи проезжали танки, а солдаты наводили на меня оружие, когда мне было три годика. Помню, как на моих глазах умирали люди. Вот у меня перед глазами лежит мертвый человек, а рядом жена прижимает полотенце к его горлу, где алеет нанесенная ему от уха до уха рана”. В глазах Эми эта картина сменяется портретом отца, висевшим рядом с книжным шкафом из красного дерева. “По вечерам отец включал шестую симфонию Бетховена, пастораль. И хотя семье разрешили взять всего два чемодана в лагерь для интернированных, он набил их пластинками и классикой Гарварда. Так что я засыпала под шестую симфонию Бетховена, пока отец читал мне Торо”.
После окончания войны Эми и ее семья какое-то время жили на острове Вашон, а затем переехали в Белвью. Это места, где отец Эми был смотрителем. После смерти отца мать забрала Эми и ее сестру в Сиэтл. “Думаю, можно сказать, что мы жили там, что сейчас называют гетто. Вечерами становилось очень оживленно, постоянно слышались сирены полицейских машин, крики проституток, работавших на улице”.
Эми вспоминает, как впервые увидела Брюса Ли. “Я сидела в ХАБе (студенческое общежитие) и про себя отмечала, что этот азиат пододвигается все ближе и ближе к тому месту, где мы сидели. Так или иначе, мне нужно было идти на занятия, и я начала проходить мимо него, как он вдруг подскочил и схватил мою руку, большим пальцем руки сжав ее с такой силой, что я подумала, что умру, у меня подкосились колени, я уронила книги на пол и закричала: “Отойди от меня, пока я не разозлилась!” Он сделал это, и я спросила его, зачем он так меня схватил, а он ответил, что демонстрировал что-то своему другу. Я понятия не имела, о чем он говорит. Мне просто было больно. И боль не прекращалась целую неделю, я имею в виду, у меня остался синяк на руке. Я подумала про себя: “Ну и законченный придурок!”, повернулась и пошла прочь.
“В следующие две недели Брюс продолжал появляться из ниоткуда” – продолжает Эми. “И он спрашивал: ‘Как себя чувствуешь? С тобой все в порядке? Меня зовут Брюс Ли'. Он был таким настойчивым. Он находил любой предлог, чтобы заговорить со мной”.
В течение жизни вероятно самым большим недостатком в характере Брюса было то, что он считал совершенно невозможным извиняться перед кем-либо. Тем не менее, он часто находил другие способы загладить свою вину, как это было и с ранним нападением на Эми.
“Я повредила лодыжку во время тренировки по танцам, и в результате мне пришлось ходить на костылях целую неделю” – улыбнулась Эми, покачав головой, будто не веря своим словам. “И для того чтобы попасть утром в школу, мне нужно было пройти через автостоянку, пересечь 23-ю авеню, а потом подняться по невероятному лестничному маршу из 367 бетонных ступенек к северу от футбольного стадиона. Это был настоящий квест. А потом как-то утром появился Брюс, взял меня на руки и понес, вместе с книгами, костылями и тяжелым пальто до самого конца этих ступенек! Это было не только подвигом, но и шикарным жестом. И он делал это каждый день всю неделю, пока я ходила на костылях. И он делал это не только на лестнице. После школы он носил меня на руках на третий этаж моей комнаты и всюду, где на его взгляд у меня могли возникнуть трудности. Думаю, это более чем загладило его вину от того, что он оставил синяк на моей руке”.
“Больше всего мне нравилось в Брюсе то, что он никогда не извинялся за то, что был азиатом” – вспоминает Эми. “В то время большинство моих восточных приятелей извинялись. Я имею в виду они занимали второстепенное положение по отношению ко всем белым, что приводило меня в ярость. Брюс был настолько самоуверенным, что это было так здорово. Он был азиатом. У него было восточное лицо, похожее на мое, и он не извинялся за это, и мне это очень нравилось”.
Эми вспомнила о том времени, когда Брюс, человек, которого редко кто-то пугал, пересекся со всемирно известным Теодором Ретке. “И вот стоит великий Теодор Ретке, обладатель премии Пулитцера, а мы с Брюсом вдвоем занимаемся в классе Ретке в университете. Тут вам нужно знать, что Теодор Ретке был единственным преподавателем на отделении английского языка, у которого был свой кабинет. И вот входит Ретке – человек настолько огромный, что он часто описывал себя в образе медведя в своих поэмах – и говорит: 'Я Ретке, поэт! Вы в моем кабинете!’ Я была в полном шоке и подумала: 'Ретке, Боже мой!’ И мне хватило ума отступить: ‘Ладно, я склонюсь в почтении. Буду молчать'. Но Брюс и не подумал отступить. Он встал, подошел прямо к Ретке, и, указав на себя рукой, сказал: ‘Я Брюс Сифу Ли', с ударением на Сифу, ‘мастер кунг-фу’. Боже мой, я уже была готова пролезть под дверью, в тайне надеясь, что Ретке не заметил меня. Кажется, я стояла какое-то время в изумлении, а затем следующее, что я помню, это как я поднимаю глаза и вижу, что Брюс стоит у доски с кусочком мела, читая лекцию Ретке, сидящему в первом ряду! И Брюс объясняет поэту, обладателю премии Пулитцера, основы кунг-фу и рисует китайских героев на всей доске Ретке. Вот так следующие полчаса я стояла, абсолютно завороженная тем, как Брюс очаровывает, если не сказать гипнотизирует, Теодора Ретке и думала: ‘Боже мой, это совершенно и абсолютно невероятно!’ Это было в 1961-ом, на первом курсе обучения Брюса в университете. Они больше не виделись, и к сожалению великий поэт умер два года спустя. А почти ровно через десять лет не стало и Брюса”.
Эми была талантливым и широко признанным хореографом танцев в течение тридцати лет. Она вспоминает о своих первых впечатлениях о Брюсе.
“В то время Брюс наблюдал за тем, как двигались черные, потому что они были такими классными танцорами, а Брюс был признанным чемпионом по ча-ча-ча в Гонконге. Поэтому он наблюдал за черными. И я видела, как он смотрит, как они ходят по улице. Думаю, поначалу он их просто пародировал, а вскоре обнаружил свое уникальное самовыражение. Но вне зависимости от конечного результата, помню, думала, что в этом человеке что-то есть. Он необычный, и я видела это в его движениях”.