Если церковь не может или не хочет отделиться от государства, тогда вере остается только отделиться от церкви. Так образуется «бедная религия» — без обрядов, без уставов, без догматов, без икон, с одним только Богом. Но вере больше и не нужно, чтобы оставаться верой.
Отпущение как прием
Бывает так: чего-то горячо желаешь, молишься, просишь Всевышнего о какой-то милости. А сверху не отвечают, желаемого не происходит. И тогда постепенно отпускаешь это желание — оно куда-то уходит, забывается. Начинаешь жить чем-то другим. И вдруг оно так или иначе исполняется. Надо было отпустить желанное от себя, чтобы оно само пришло к тебе, чтобы не ты взял, а тебе было дано. Когда ты готов принять вышнюю волю, тогда и Он готов исполнить твою или, во всяком случае, как-то на нее отозваться.
Это похоже на процесс творчества. Сначала бьешься над какой-то идеей, пытаешься ее воплотить, или найти какой-то закон, поймать ускользающую мелодию. И все напрасно, нужные слова не приходят, периодическая таблица не складывается, формула не работает. И тогда от невозможности переходишь на что-то другое. Или предаешься отдыху, беспамятству, суетной жизни. Проходят дни, месяцы, иногда годы. И вдруг нечаянно, в случайном месте приходит оно, то самое. Или во сне, как таблица Менделееву. Вдруг вспыхивает так ясно, что удивляешься — как же я раньше этого не видел, не сознавал?
В творческом поиске важно выполнить два условия. Во-первых, всего себя в него вложить, идти на все новые и новые, пусть и безуспешные попытки. Во-вторых, когда натолкнешься на какой-то предел усилиям, — отступить, отпустить на волю ту задачу, над которой ты так долго бился. Нужно сильно просить — но не навязываться вышней воле, не подменять ее собой. Два условия: собственное усилие — и, на пределе, признание своего бессилия. «Да будет воля Твоя, не моя».
Парадоксы информации
По вычислениям математиков, один сперматозоид содержит в себе 37,5 мегабайтов генетической информации, а одно семяизвержение — порядка 15 тысяч гигабайтов
(15 терабайтов), что примерно равно объему памяти 100 ноутбуков. И все это ради одного шанса из миллионов на сотворение новой жизни. Тогда как мысле- и словоизвержение даже таких титанов, как Гете или Толстой — творчество всей их жизни — содержит в себе не более 20–30 гигабайтов, т. е. легко уместится на маленькую флешку. Сколько же нам еще гнаться за природой в безуспешной попытке превзойти ее своей мыслью и словом?
С другой стороны, результатом извержения 15 тысяч гигабайтов может быть всего лишь один использованный презерватив, а информация размером всего в 30 килобайтов может оказаться библейской заповедью (именно столько весит файл со словами «не убий»).
Пасть и горло
В Атланте (США) — самый большой в мире аквариум. Особенно поражают в нем китовые акулы, длиной семь– восемь метров. Плавают среди общей рыбной мелюзги и никого не глотают, хотя пасть у них может легко вместить даже человека. Зато, оказывается, горло такое узкое, что может пропустить только 25-центовую монету, поэтому питаются они мелкими морскими травками и устрицами. Вот какая драма! Есть и в человеке подобное несоответствие: между широкой пастью замысла и узким горлом дарования.
Педанты, таланты, дилетанты
В любой области есть три категории деятелей: педанты, таланты, дилетанты. Преобладают и образуют ядро любой профессии педанты, то есть грамотные середняки, носители стандарта. Они противостоят, с одной стороны, недостаточно грамотным — дилетантам, с другой, слишком нестандартным — талантам. Причем под предлогом защиты от дилетантов педанты направляют свой удар именно против талантов, гораздо более для них опасных. Любая научная дисциплина — это диктатура педантов над талантами; это утверждение такой методологии, которая исключает
«неточность» — а значит, и прорыв.
Пережить Достоевского
Каждый раз, достигая возраста, в котором умер какой-то писатель или мыслитель, мне внутренне близкий, я как бы переступаю новый порог ответственности. Словно он проводил меня до очередной развилки, попрощался и ушел, и теперь я должен продолжать путь в сопровождении других спутников, но их число с каждой развилкой редеет. Конечно, гений не ограничен возрастом, и Лермонтов в 27 понимал то, что многие не поймут, и дожив до 100. И все-таки у каждого возраста есть свой объем и качество пережитого и передуманного, и в зрелости уже нельзя жить на том духовном рационе, который питает юношу, пусть и гениального. Поэтому, сравниваясь в возрасте с Чеховым, Вл. Соловьевым, Достоевским, я слышу как будто щелчок пружины, выталкивающей меня в пустоту новообретенной свободы и одиночества. Ну вот, теперь мне придется самому прокладывать путь в неизвестное, уже без них, ведущих и впередсмотрящих.
Помни о зачатии!
Можно ведь и так взглянуть на людей: все они —
сделавшие карьеру сперматозоиды. Хвостиками выгребли себя в стремнину жизни. И даже последний бомж со слезящимися глазами — тоже везунчик, проложивший себе путь из тьмы на светло-воздушную поверхность бытия. Подсуетился — и обогнал всех других, первым достиг заветной клетки. По сути у этого бомжа общий на 99 процентов удел с господами в элегантных костюмах, пирующими в дорогих ресторанах. Он дышит тем же воздухом, ходит по той же земле, пьет ту же воду, в жилах у него такая же кровь. Он тоже бывший сперматозоид, попавший в высшее общество ходящих, едящих, глядящих, ковыряющих в носу, — в отличие от миллиардов своих собратьев, так и оставшихся безносыми, безглазыми, безногими…
И значит, ему есть что праздновать! Да здравствует то, что привело его на этот свет! Да здравствуют эти милые уловки, подмигивающие глазки, нежные ручки, душистые шейки, влажные язычки! — все, все, что слово за слово, поцелуй за поцелуем, объятие за объятием, привело бродягу в этот мир, сделало его возможным и воплощенным. Пусть он бродит не только как бомж — пусть бродит как вино, пусть радуется и пенится теми пузырьками желания, один из которых в нем самом стал плотью и кровью! Ведь каждый из нас, живущих, обязан своим бытием честному исполнению величайшей заповеди, данной человеку еще до грехопадения: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…» Будем почитать своих родителей, ибо они эту заповедь соблюли. Будем бережны к себе, чтобы и в нас не угас родительский огонь. Memento conceptionis!
Понимание и прощение
Обидно, когда тебя прощают, не понимая.
Страшно, когда тебя понимают — и не прощают.
Поступок и происшествие
В жизни человека можно выделить три типа событий. События, которые свершаются с ним по его собственной воле, в силу принятых им решений, могут быть названы поступками, ибо они задаются самим субъектом действия. Так, например, человек выбирает себе профессию, или определяет свою позицию в политической борьбе… Область событий-поступков изучается науками о человеческом поведении, его побудительных мотивах и общезначимых критериях психологией и этикой.
Вторая категория событий, прямо противоположная первой, включает происшествия, то есть события, в которых человек является не субъектом, но как бы объектом чуждой воли, жертвой некоего сверхличного стечения обстоятельств. К такого рода происшествиям относятся аварии, эпидемии, катастрофы, стихийные бедствия, выигрыши в лотерею… Эти события управляются игрой случая, хотя и в них можно отыскать определенную закономерность — статистического, сверхиндивидуального порядка. Область событий-происшествий изучается статистикой, математической теорией вероятностей, а также новейшими комплексными теориями хаоса и сложности.
Наконец, третья категория событий представляет наибольший интерес. Это события, свершающиеся не по воле отдельного человека, но и не по воле случая, а в силу определенной закономерности, с какой поступки человека ведут к определенным происшествиям в его жизни. События такого типа можно называть свершениями — в них как бы завершается то или иное действие, начатое человеком по собственной воле, но затем вышедшее из-под его ведома и контроля. В свершениях то, что свершает сам человек, затем совершается с ним самим.
Приведу простые примеры из классической литературы. Девушка влюбляется в молодого человека, но он пренебрегает ею, желая сохранить свободу, — когда же эта свобода становится ему постыла, он влюбляется в ту, которой когда-то пренебрег, но она уже принадлежит другому. Эта сюжетная схема «Евгения Онегина» — образчик работы судьбы, которая превращает героев в объекты их собственных действий.
Другой пример: поручик Вулич благополучно испытывает свою судьбу, играя в русскую рулетку; но, уцелев после осечки, он через полчаса погибает, подвернувшись под саблю пьяному казаку. В «Фаталисте» Лермонтова сама готовность героя ставить свою жизнь на кон вызывает ответное действие случая, который тем самым становится уже не совсем случайным.
В этих двух классических примерах мы имеем дело с третьим разрядом событий — свершениями. Они отличаются от поступков и происшествий самозамкнутостью: содержат в себе собственное начало и конец.
Поступки и происшествия — это тоже по глубинной сути своей свершения, только с затерянными началами и концами. Поступок — свершение с неясным концом, а происшествие — с неясным началом.
Поэзия и наука
Считается, что наука описывает вещи «как они есть в действительности», а поэзия фантазирует, все смещает, преломляет. Не вернее ли — наоборот: наука докапывается до невидимoго, неизвестного, подчас отдаленного от ощутимой реальности (микромир, частицы, античастицы, вакуум, темная материя…), тогда как поэзия раскрывает бытие сообразно человеческой мере его постижения: в явлениях наблюдаемых, в событиях переживаемых. «Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна». «Звезда с звездою говорит». «Душа хотела б быть звездой». «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?» Здесь «звезда» — метафора, но для восприятия она гораздо достовернее, чем понятие звезды в астрофизике: «газовый (плазменный) шар, образующийся из газово-пылевой среды (главным образом, из водорода и гелия)». Водород, гелий, плазма — какие абстракции! Кто их видел или осязал? Наука рассуждает о черных дырах и спиралях ДНК, и притом определяет их весьма условно («черные дыры» вовсе не черные и не дыры), тогда как поэзия являет вещи в их наглядности, соразмерности с человеческим взглядом.
Получается, что поэзия научнее, то есть достовернее науки, а наука поэтичнее, то есть фантастичнее поэзии. Одни только научные термины чего стоят: созвездие, водород, притяжение, маятник! И ввел их в науку поэтический гений Ломоносова.