– Джин, да отдай мне хотя бы Джени. Быстрей соберешься.
Она на секунду замерла на месте, повернулась и уставилась на него недобро.
– Что ты на меня так смотришь? Я просто хочу сказать, что тебе будет легче, хочу помочь, вот и все.
Джинни на крохотную секундочку решила прервать лихорадочную суету.
– Знаешь, бывают такие пары, которые интуитивно чувствуют, что нужно, чтобы помочь друг другу. Одному стоит рот открыть, а другой уже знает, будто они читают мысли.
– Ну, слыхал, – неуверенно отозвался Финн. Он уже догадался, к чему она клонит.
– Так вот, мы с тобой не такие. Тебе надо все объяснять, быстрей самой сделать.
– Хорошо, хорошо, – сказал Финн, примиряюще качнув перед ней ладонями. – Но серьезно, отдай мне хотя бы Джени. Пока ты собираешься, я с ней поиграю.
Джинни одарила его скептическим взглядом, но уступила и сдала дочку ему на руки.
Почему она вечно пытается затеять с ним ссору? Но нет, ничего у нее не выйдет, этим его не возьмешь. И уж тем более сегодня.
Он отвел Джени в ее комнату и стал читать ей книжку. Потом дочь заставила его наряжать Барби, а нарядов было не менее дюжины. Он послушно делал все, что она просит, но мысли его были далеко. В конце концов, они с женой расстаются на целых пять дней.
Финн и сам не знал, насколько ему нравится то, что его ждет этой ночью. Но в одном он был уверен точно: бросить Джинни он не готов – пока не готов, хочется ему этого или нет. Что с ней будет, если это случится? Она так хрупка и беззащитна. Он чувствовал за нее огромную ответственность. Понятно, что ситуация нездоровая, но способа изменить ее он не видел.
– Папа, смотри! Солнышко! – вернула его к действительности Джени, ткнув пальчиком в книжку.
|
|
Ладно, он продумает это после, ведь он, Финн Эммерлинг, умеет быть терпеливым.
Наконец Джинни была готова, и Финн помог жене отнести вниз и дотащить до машины два тяжеленных чемодана. Зачем столько вещей, ведь пять дней всего? Впрочем, он знал, что в чемоданах: в основном детские вещи, книжки и игрушки. Такие тяжелые, что перед погрузкой в багажник он сделал короткую передышку. Тем временем Джинни усаживала дочку в детское кресло. Послышался щелчок ремня безопасности – жена делала все, чтобы довезти девочку в целости и сохранности.
– Ну ладно, я поехала. В случае чего звони, телефоны у тебя есть, а пока я в пути, звони на мобильный, – сказала вконец измотанная Джинни; утро действительно выдалось суматошное. – Да, и не забудь, завтра придут устанавливать кухонную мебель. Кажется, я что‑то еще забыла… Да бог с ним, это уже не так важно.
– Если что очень понадобится, пришлю.
– Хорошо. Ну все, пока.
Джинни неловко обняла его. Финн поцеловал ее в щеку.
– Пока, Джин. Будь осторожна на дороге. Счастливо доехать. Как доберешься, обязательно позвони.
Она коротко улыбнулась, словно хотела сказать что‑то еще. Но не сказала, юркнула в машину, включила зажигание и медленно подала назад по подъездной дорожке, выезжая на шоссе. Финн остался на тротуаре один, глядя, как она разворачивается и уезжает прочь.
Радио Ана включать не стала, зато опустила стекла, в машину ворвался ветерок и взъерошил Ане волосы. Господи, она совсем измучилась: имя Финна постоянно вертелось у нее на языке, она то и дело шептала его. С Финном Эммерлингом Ана познакомилась, когда он забирал свою двухлетнюю дочь из яслей. При виде его ей почудилось, что на секунду время словно остановилось, а земля лишилась своей атмосферы – так, что нечем стало дышать. Она не сомневалась в том, что все, кто был в помещении, это заметили. Подумать только, тридцать три года, счастливое, пусть и не очень богатое событиями замужество, твердая карьера, почти взрослый сын, жизнь как полная чаша – казалось, впереди расстилается чистая и ясная дорога, и вдруг на тебе: можно сказать, родную душу встретила.
|
|
В первую минуту знакомства обоим было несколько неловко, но стоило Ане заговорить с Финном, как все встало на свои места. Такое чувство, будто она знает его сто лет, что они просто продолжают незаконченный когда‑то разговор. Какой все‑таки он красивый мужчина: буйная шевелюра, как у Байрона, слегка смуглая кожа, унаследованная, скорей всего, от каких‑нибудь средиземноморских предков, – даже после зимних месяцев она сохраняет легкий оливковый оттенок; высокого роста, но не долговязый, широкоплечий и мускулистый – Ане скоро открылось: это оттого, что он постоянно занимается физическим трудом в питомнике. Да что там красивая кожа! Все куда серьезней. Если б ее спросили, что она чувствовала в тот момент, Ана сказала бы, что, как только она его увидела, словно из глубины ее существа к груди Финна протянулась некая тонкая нить, которая навеки связала их вместе. С этого времени ей стало казаться, что каждую минуту ей известно, где он находится и что чувствует. Потом Ана узнала, что и с Финном творилось нечто подобное.
|
|
Несколько дней после этой встречи Ана пыталась убедить себя, что это просто легкое увлечение, совсем безобидное, ну мало ли чего не бывает. И поверила, и уступила этому чувству – правда, только в мыслях. Она с упоением бросилась в бурные волны мечтаний, удивляя самое себя размахом своих фантазий и изощренностью предлогов, что услужливо поставлял ей рассудок, чтобы найти возможность сблизиться с ним. Главное для Аны было видеть его, а видит ли он ее – это уже дело десятое. Его живой облик снова и снова должен был подпитывать ее неуемную фантазию.
Хорошим садоводом или огородником Ана никогда не была. Собиралась когда‑то, даже очень хотела, когда несколько лет назад они купили этот дом, но толком у нее ничего не вышло. Дальше разведения цветов в горшках, которые она покупала в магазине, дело не сдвинулось. По той же причине у них не было и домашних животных: слишком большая ответственность, а в жизни и без того хватает забот. Но теперь она твердо решила вскопать несколько грядок и устроить у себя небольшой огородик. Ана обожала готовить, а всегда иметь к столу свежие овощи и травы, растущие на грядках прямо под окнами, было бы просто здорово. Ей удалось даже убедить себя, что Финн здесь ни при чем, что ей просто приятно будет встретиться с ним в питомнике, но не более того. Ее рассудок, как и рассудок всякого, кто балансирует на грани морали, творил настоящие чудеса и был способен оправдать все, что угодно.
Приняв решение, Ана не стала откладывать и нанесла визит в питомник «Беллаверде» в ближайший выходной. Она потратила уйму времени, выбирая, во что одеться. Ей хотелось выглядеть хорошо, это естественно, но, как она ни старалась, все было не то. Как, например, объяснить Джакобу, для чего, собираясь покупать рассаду, она примеряет сапожки на высоких шпильках? Нет, простота и утонченность – вот ключ, вот тон, который будет самым верным. Джинсы, белая кофточка, шелковый шарфик – французский стиль – и туфельки без каблуков.
Как ни странно, идею устроить огород Джакоб встретил с энтузиазмом. Даже захотел отправиться вместе с женой – когда выразил это пожелание, во рту у Аны пересохло и душа ушла в пятки. Она мягко отклонила его предложение под тем предлогом, что ей надо побыть одной, что, как она полагала, было недалеко от истины.
По дороге Ана сунула в сидишник диск Лори Картон и только тогда немного успокоилась. Откинулась на подголовник сиденья и сосредоточилась на правильном дыхании. Питомник «Беллаверде» находился на Карадок‑роуд, неподалеку от центра. Тут располагались и другие заведения, которые Ана любила посещать, например «Сильвермун», ее любимый бутик, где она покупала одежду. В отличие от других торговых районов Авенинга, стоянки на Карадок‑роуд были гораздо шире, а дома самые старые и самые красивые в городе. Большая часть их была выстроена в стиле эпохи королевы Анны и выглядела как картинка.
Ана проехала за высокий забор, окружающий автомобильную стоянку перед самым входом. К великому ее разочарованию, там уже стояло несколько машин. В ее воображаемой встрече с Финном посторонних, разумеется, рядом не было. Ана в последний раз взглянула на себя в зеркало заднего вида и, убедившись, что она неотразима, вышла из машины.
Она медленно пошла по посыпанной гравием дорожке, с восхищением разглядывая густо опутанные прекрасными цветами шпалеры, устроенные в виде арок. Жаль, что она так плохо разбирается в растениях, не дай бог, сморозит какую‑нибудь глупость, ведь обязательно все испортит. Она так и не овладела искусством всегда быть сдержанной и вместе с тем естественной и раскованной. Всякий раз она выглядела смешно и нелепо, и она знала это, когда вдруг вокруг нее воцарялось неловкое молчание и все сочувственно ей улыбались, будто хотели сказать: «Господи помилуй, бедняжка!» Нет уж, лучше оставаться самой собой, тогда он увидит все лучшее, что в ней есть.
За арочным входом открывалась обширная территория со множеством полочек одна над другой, уставленных горшочками с комнатными цветами и другими растениями. У Финна царил идеальный порядок, на каждом горшочке имелась табличка. Скоро Ана разобралась, что все пространство поделено на несколько секций: деревья, кустарники, однолетние растения, многолетние и так далее. Предлагался и богатый выбор цветочных горшков, садовых инструментов и инвентаря, а также архитектурных элементов. Где‑то в стороне журчала вода, а из невидимых динамиков негромко звучал голос Элисон Краусс.[12]Ана, которая никогда в жизни не бывала в ботаническом питомнике, сразу почувствовала себя здесь как дома.
Она оглядела посетителей, но Финна рядом с ними не было видно. Интересно, куда он подевался? А вдруг его вообще сегодня нет? Но шестое чувство подсказывало ей, что он здесь, он где‑то рядом. Она подошла к столику, на котором стояло растение с роскошными лиловыми цветами. Она наклонилась понюхать и, втягивая воздух в ноздри, увидела, как нежные лепестки поднимаются к ее ноздрям.
– Виола одората. Фиалка душистая. Удивительно пахнет, правда?
Она оглянулась и увидела рядом Финна, одетого в старенькие джинсы и легкую серую футболку. Трудно поверить, но теперь он выглядел еще красивее, чем в первый раз, когда они познакомились. Есть такие мужчины, некоторая небрежность их только украшает. А как идет ему щетина на лице!
«Господи, да куда ж их девать?» – подумала она, глядя на свои руки, и наконец пристроила одну на бедро, другую – на сумочку.
– Привет, Финн! Как ты меня напугал! Я… ммм… да‑да, действительно, пахнет просто чудесно.
– Каким ветром тебя сюда занесло? Помню, ты говорила, что растения тебя мало интересуют, – улыбаясь, сказал Финн.
Ана перепугалась: неужели она так сказала? Впрочем, все может быть… А с какой стати, черт возьми, они должны ее интересовать?
– В общем‑то, да.
Финн поднял вверх брови, и сразу отпала необходимость искать предлог и объяснять, почему она здесь. Они просто стояли и молча смотрели друг другу в глаза.
«О, это опасная игра», – подумала Ана и наконец широко улыбнулась.
– Да понимаешь, – начала она, – мы с Джакобом подумали и решили вскопать небольшой огородик. Не знаю, что получится, но было бы здорово, если б к столу у нас всегда были свежие овощи прямо с грядки.
– Да что ты?
Ясно, что для него это шито белыми нитками.
– Ладно, тогда иди сюда. У нас тут есть секция, которая тебя заинтересует.
Ана поплелась за ним через лабиринт стеллажей с растениями, и он привел ее в отгороженный сектор, где стояло шесть столиков. Сверху свешивалась табличка: «Огород».
– Вот это да, даже не верится! – воскликнула Ана.
– Ну да, просто у меня было чувство, что ты скоро обязательно придешь, вот я и устроил этот уголок – специально для тебя.
Ана поняла, что он шутит. А вдруг нет?
– Что ж, спасибо большое, я польщена.
Финн широко улыбнулся и запустил пальцы в шевелюру. Жест, свойственный скорее девушкам, но у него это получалось по‑мужски изящно и вместе с тем небрежно.
– Если серьезно, в это время года такая идея многим приходит в голову. Но большинство людей не умеют выращивать из семян, поэтому мы заранее готовим рассаду. Тебя что‑то конкретно интересует?
Ана готова была представить тысячу этих «что‑то конкретно», которых она хотела от Финна, но сумела сдержать порыв.
– Знаешь, Финн, дай мне просто набор для начинающих. Я серьезно… я полностью полагаюсь на твой опыт, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Финн отвел взгляд в сторону. Сердце ее бешено заколотилось. Не слишком ли рано берет она быка за рога? Вдруг она его отпугнула, вдруг ему это не понравилось?
Она подумала, что он мог бы сказать что‑то еще, но он молча стал брать со столов рассаду.
– Эй, Вик! – крикнул он молодому человеку, который что‑то поливал из лейки. – Прикати тачку, слышь?
Ана молча стояла рядом, смотрела, как он работает, и никак не могла подавить беспокойную дрожь.
Через пару минут появился Вик с тележкой, и Финн принялся накладывать в нее рассаду.
– Ну вот, это у тебя будет базилик, киндза, розмарин, укроп, ромашка, – перечислял он, поглядывая на Ану через плечо. – Это что касается приправ. А здесь помидоры, кабачки, бобы, салат, перец, лук… Для начала хватит. Вик, отвези это к кассе. Я пробью чек попозже.
Вик весело повиновался и вместе с нагруженной тележкой испарился, и Финн с Аной снова остались одни.
– Не хочешь выпить чего‑нибудь, чаю или кофе? У меня тут есть закуток, где можно посидеть. Заодно расскажу, как за ними ухаживать.
Ана облегченно вздохнула, и у нее отлегло от сердца. Она улыбнулась и только тут поняла, что стоит перед ним, как дура, и хлопает глазами. Надо срочно что‑то ответить.
– С удовольствием.
– Отлично, иди за мной.
Финн повел ее к какой‑то зеленой двери. Это был небольшой кабинет с компьютером, вдоль стены располагались длинный кухонный стол и раковина. Финн включил электрический чайник и снял с полки две кружки.
– Надеюсь, ты ничего не имеешь против мяты.
– Нет, замечательно.
– Хочешь посидеть вон там? – спросил Финн, открывая еще одну дверь.
За ней оказался небольшой дворик, полностью укрытый белым полотняным навесом, под которым стояли круглый деревянный столик и два плетеных стула.
– Я пока приготовлю чай. Устраивайся поудобней, я быстро.
– А это обязательно? Я и здесь могу подождать, с тобой. Что мне там рассиживать, когда ты тут трудишься?
– На свежем воздухе лучше, да и погода хорошая. Посиди, я сейчас.
– Ладно.
Ана уселась за столик и взяла полистать журнал. Потом подняла взгляд и через окно увидела, как Финн открывает дверцы шкафа, достает какие‑то рекламные проспекты, ставит на поднос чашки, кладет ложечки. Вот он наливает чай, и руки его слегка дрожат… или ей показалось? Дверь наконец распахнулась, и Ана быстро опустила глаза к страницам.
– Вот и я, – сказал Финн, ставя поднос на стол.
– Дай посмотреть.
Ана встала, зашла ему за спину, приобняла за талию и взяла брошюрки, которые он держал в руке. Казалось, все произошло естественно, но, едва коснувшись его, она поняла, что это вовсе не так.
– Ну… – сказал Финн.
– Ну… – отозвалась Ана.
Они молча глядели друг другу в глаза. Слова‑то у Аны были, тысячи слов вертелись на языке. Они выстроились в очередь с той самой минуты, когда произошло их знакомство, но как выпустить их на волю, она не знала, поэтому смотрела на Финна и молчала.
– Ну хорошо, – сказал он. – Вот смотри, это брошюрки с инструкциями, я тебе про них говорил, а вот тут даже план нарисован, видишь, показано, где что лучше сажать. Если есть вопросы, я с удовольствием отвечу…
– Нет вопросов… то есть если появятся, я позвоню.
Ана выдавила из тюбика в ложечку мед, опустила ее в чашку и размешала. А потом совершенно бессознательно вынула ложечку из чашки, сунула в рот и облизала остатки меда. Финн сразу тяжело задышал.
– Ана…
– Да?
– Можно задать тебе один вопрос?
– Конечно.
Финн улыбнулся, но Ана была не уверена, ей он улыбнулся или своим мыслям.
– Ты пришла сюда, чтобы действительно купить рассаду или чтобы встретиться со мной?
– Вот тебе на, Финн! Тебе не стыдно задавать такие вопросы?
«Черт возьми, – думала Ана. – Должно быть, у меня все на лице написано».
– Нет уж, не увиливай, давай прямо к делу. Жизнь и так коротка, не будем ходить вокруг да около.
Вдруг Ану охватила фантастическая уверенность в себе.
– А зачем, Финн? Ты ждешь, что я открою перед тобой карты, не зная, что у тебя на душе? Это нечестно.
Финн поднял обе руки, как бы пытаясь ее успокоить.
– Пожалуй, ты права, это нечестно. Ну хорошо, тогда скажу я. Я давно уже только о тебе и думаю. – Он снова запустил пальцы в шевелюру; видно, всегда делал так, когда нервничал. – С тех пор как мы встретились, я хожу как во сне, все падает из рук, такое чувство, будто чего‑то не хватает. А вот теперь ты здесь, сидишь передо мной, я гляжу на тебя и удивляюсь – неужели это ты?
Она и не ожидала, что он наговорит так много, но у нее появилось отчетливое впечатление, что он не мог не выговориться.
– Это же безумие, – продолжал он, – я женат, ты замужем, я тебя совсем не знаю, но находиться рядом с тобой все равно что…
– Все равно что прикуривать, сидя на бочке с порохом, – закончила Ана.
Блеск, как только это ей пришло в голову? Молодец, Ана. Интересно, откуда у него взялось смелости на подобное признание? Такое чувство, будто лавина обрушилась, а она стоит и смотрит.
– Точно, – сказал он.
Их глаза снова встретились. У Аны захватило дух. Неужели у них все так серьезно? Она ничего не понимала в изменах, давно забыла, что такое свидание с мужчиной. Она думать не думала, что все произойдет так сразу. Но Финн прав, и теперь, когда они вместе, это ясно как день. Ей захотелось броситься ему на шею и поцеловать крепко‑крепко. Но она не могла пошевелить ни рукой ни ногой: очень волновалась, нервничала. Он тоже. Так и сидели оба, сидели и смотрели друг на друга.
– Финн, я люблю мужа. Мы с ним вместе уже давно. Мы с ним как две лошади в одной упряжке, и нам хорошо вместе.
Финн должен знать, что она дорожит Джакобом. Должен знать, что она не шлюха.
– Раньше, давно уже, у нас с ним все было, как это сказать… горячо, понимаешь? А сейчас все по‑другому. Тебе не кажется, что мы оба сошли с ума? Ни в какие ворота не лезет.
Финн, похоже, тоже пытался найти правильные слова. Не хочет смахивать на мерзавца, который постоянно обманывает жену.
– Еще как кажется! Безумие какое‑то. Голова идет кругом, будто наркотиков накачался. Но ведь не накачался же…
– Финн, если б я могла с этим справиться, меня можно было бы считать самой сильной женщиной на планете.
Финн ласково рассмеялся, и снова оба замолчали. Ана понимала: это потому, что обоим надо быть очень аккуратными в выборе слов. Молчание не было неловким, в нем была надежда, может быть слегка приправленная печалью. Финн снова заговорил, и так серьезно, что Ана испугалась, готова ли она к этому.
– Ты же понимаешь, конечно, Ана, что теперь, когда мы выложили все друг перед другом, назад дороги нет. Но мы с Джинни вместе с шестнадцати лет, а дочке нет еще и трех. Что с этим делать, ума не приложу. Лучше всего держаться друг от друга подальше, по крайней мере, это честно, но…
– Нет, Финн, я этого не хочу.
– Да и я тоже.
Ана улыбнулась, протянула руку и накрыла его ладонь своей.
А потом настал черед для лжи и хитрости. В такой ситуации всегда все выворачивается шиворот‑навыворот, а разум готов оправдать любые желания плоти. Из питомника в тот день Ана ушла еще более смущенной и взволнованной, чем прежде. Страсть по природе своей такова, что поглощает тебя целиком, постоянно терзает, не давая ни минуты покоя. Но с Финном все было иначе: его чувство словно окутывало ее плотным покровом, и жар в груди ее пылал ровным, спокойным пламенем. Ей хотелось поделиться с кем‑нибудь своим чувством, хотелось кричать об этом всему миру. Она прижимала руки к груди, словно пыталась закрыть брешь, которую в ней проделало ее чувство к Финну, но оно рвалось наружу, и не было сил остановить его. Оно хлестало мощной струей, оно окрашивало собой все, что она ни делала, все, что она ни говорила.
В тот день они даже не поцеловались, даже не коснулись друг друга, если не считать того, что Ана дотронулась до его талии и накрыла ладонью его ладонь, лежащую на столе. Зато договорились на следующий день пообедать вместе.
Ана помнила, как вернулась домой с рассадой, помнила, как боязливо открыла дверь, опасаясь, что случившееся с ней крупными буквами написано у нее на лице. Но странное дело, при виде Джакоба у нее словно камень с души свалился. Оказалось, не так‑то трудно все это скрыть. Вот тогда она ощутила, что ее словно разрубило надвое, она будто раздвоилась. Одно ее «я» жило обычной семейной жизнью: муж и сын, работа, дом; другое целиком принадлежало Финну. И на эту половину, кроме нее самой, никто не имел ни малейшего права.
С этой минуты Ана стала гораздо терпимей, добрей с окружающими. Но стоило ей почувствовать, что кто‑то пытается проникнуть туда, где обитает ее другая половинка, она становилась крайне осторожной и сразу принимала защитные меры. Джакоб, достаточно хорошо изучивший жену, почувствовал в ней перемену, но когда попытался выяснить, в чем дело, она так рассердилась, что он тут же пошел на попятную, понимая, что кое в чем ему придется разбираться самостоятельно.
В тот день, когда они принялись копать грядки и сажать рассаду, Джакоб смотрел на Ану и изумлялся: как она старается! Откуда ему было знать, что, ковыряясь в земле, таская лейку, которой Финн не забыл снабдить ее, Ана чувствовала, что он словно стоит рядом и смотрит, как она работает: огород для нее стал олицетворением самого Финна.
На следующий день Ана с Финном встретились возле ресторана «Авалон»[13]на Мабон‑роуд – оба любили бывать в этом заведении. Было время обеда, в ресторане было полно народу и шумно, и они усердно принялись разыгрывать перед всеми спектакль.
– Кого я вижу! Ана, что ты здесь делаешь? – воскликнул Финн.
Он сиял от радости. Впервые Ана видела перед собой человека, который бы так радовался, встретив ее.
– А, Финн, добрый день! Да вот ходила по магазинам и проголодалась, есть хочу – умираю! С утра ничего не ела. А ты каким ветром? Ты один? А где… Джинни? – спросила Ана, слегка споткнувшись на имени его жены.
– Дома, где ей быть. Я тут поблизости консультировал кое‑кого и подумал, что неплохо сначала перекусить, а потом возвращаться к себе. Хочешь, пообедаем вместе?
– С удовольствием. Терпеть не могу есть в одиночестве.
Оба понимали, насколько необходим этот спектакль, или, по крайней мере, думали, что понимают. Обоим казалось, что одного взгляда на них достаточно, чтобы догадаться, что они любовники. Им в голову не приходило, что каждый занят только собой и на них никто не обращает внимания.
Официантка провела их к свободному столику в дальнем углу, совсем далеко от окна – место почти идеальное. «Авалон», конечно, не самый шикарный ресторан города, зато один из самых оригинальных. В соответствии с названием он был обставлен в духе Средневековья, еще более ощутимом, поскольку ресторан располагался в старинном здании, которому было более сотни лет. Даже ножи здесь подавали какие‑то совершенно примитивные. Но их все же подавали, то есть не слишком увлекались в воссоздании атмосферы седой древности.
Ана и Финн уселись. Оба чувствовали какую‑то нервозность. Как ни называй их встречу, все‑таки это было свидание. Ана взяла салфетку, встряхнула и положила себе на колени. Финн барабанил пальцами по столу.
– Ну… – начала Ана.
– Ну… – как эхо, откликнулся Финн.
– Кажется, мы повторяемся. Надо исключить это слово из нашего словаря.
– Согласен, – улыбаясь, ответил Финн.
Ана понизила голос, сознавая, что за соседними столиками тоже сидят люди.
– Господи, у меня такое чувство, будто я школьница. Словно прогуливаю уроки и родители могут меня застукать.
– У меня тоже. Кстати, в какую школу ты ходила?
– Да в нашу, авенингскую среднюю. Ты, наверное, ходил в какую‑то другую. Откуда ты к нам приехал, Финн?
«Интересно, насколько легко он может раскрыться», – подумала она.
– Из Сан‑Франциско.
Финн посмотрел в потолок, словно что‑то пытался вспомнить. Ана залюбовалась его лицом, страстным и вместе с тем немного грустным. Очевидно, детские годы он вспоминал с удовольствием. По крайней мере, воспоминание о них не тяготило его душу.
– Мы переехали в Авенинг лет шесть назад. У меня здесь жила тетя, и мне всегда нравилось ездить к ней в гости. Мы были довольно близки: у них с мужем не было детей. Когда она умерла, то все оставила мне, включая и дом, впрочем довольно дряхлый. – Он грустно пожал плечами. – После смерти мужа она слегка помешалась. Помню, когда‑то там было очень красиво, но чтобы восстановить все как прежде, нужна была куча денег. Я подумал‑подумал и все снес, а на месте дома построил «Беллаверде». Уверен, ей бы понравилось.
– А я все думала, откуда у тебя эта земля. Теперь понятно. Так значит… Джинни тоже из Фриско?
Ана видела, что он напрягся, впрочем, совсем чуть‑чуть.
– Господи, Ана, неужели мы тут для этого встретились? Чтобы я рассказал тебе про жену, а ты мне про мужа?
Она понимала, что этого вопроса задавать не стоило, но ей очень хотелось знать о нем все. Все до последней капельки впитать в себя и унести с собой, чтобы потом одной в тишине сидеть и думать об этом.
– Понимаешь, мне интересно узнать о тебе как можно больше. Все‑все. Вы с Джинни вместе с самого детства, значит, она провела с тобой большую часть ьжизни, она – это огромная часть твоей жизни. Нездоровое любопытство здесь ни при чем. Я должна знать, почему… ну почему ты выбрал ее, почему остаешься с ней.
– Ладно, только давай условимся: сейчас поговорим, а потом никогда не будем касаться этой темы. Моя Джинни и твой Джакоб к нам с тобой не имеют никакого отношения.
Он замолчал, и Ана смотрела, как, поджав губы, он подыскивал слова.
– Я понимаю, это безумие. Но… не знаю почему, но мне не кажется, что мое чувство к тебе – это предательство по отношению к моей жене. Сама знаешь, сердцу не прикажешь. Но говорить о ней… вот тут, боюсь, есть некое предательство. Ей бы это не очень понравилось, мягко говоря.
Финну явно было не по себе, и, видя это, Ана успокоилась. Такому мужчине от природы несвойственно вероломство, даже если он предает человека, которому обещал быть верным.
– Хорошая мысль. Согласна, – кивнула Ана.
– Ну вот и ладно. Итак…
И Финн стал рассказывать ей о Джинни, о том, как в старших классах они начали встречаться – Финну тогда было еще шестнадцать. Жилось ей нелегко, детство было трудное, и было в ней что‑то такое, что вызывало в его душе желание защитить ее. Рядом с ней он чувствовал себя настоящим мужчиной. Они окончили школу, поступили в Университет Сан‑Франциско, где Джинни с ее практичным умом пошла на экономический факультет по специализации бухгалтерского учета. Он очень любил ее, по‑настоящему, но как‑то буднично, не очень‑то стараясь узнать, что творится в ее душе.
– То есть если б ты спросила меня тогда, будем ли мы все еще вместе сейчас, я бы сказал, что ни в коем случае, – признался он. – Но быть вместе просто легче, чем разбежаться. Мы очень привыкли друг к другу.
Когда они переехали в Авенинг и открыли питомник, именно благодаря блестящему таланту Джинни считать деньги и ее деловой жилке бизнес пошел на лад. И опять же благодаря Джинни они не прогорели, что с Финном вполне могло бы случиться. Она строго контролировала, чтобы дебет всегда сходился с кредитом, ежесезонно закупала новые растения на выручку от продаж в предыдущем сезоне, всегда точно знала, какой суммой можно рискнуть, и всегда успешно делала скидки на непроданный товар, а также удачно пристраивала его даром.
– У Джинни есть одна черта, которую никто, кроме меня, не видит, – сказал он. – Люди не понимают ее. Мне кажется, они считают ее холодной и… что у нее тяжелый характер. Но на самом деле в ней много чувства, много любви. Ей не удалось подарить любовь родителям, и она дарит ее мне. Ну и Джени тоже. Я остаюсь с ней, потому что боюсь: что со мной, да и со всеми нами, будет, если я от нее уйду? Она женщина хрупкая, Ана, она мать моей дочери. Я ей многим обязан. Я люблю ее, очень люблю, но ответственность за счастье другого – тяжелая ноша.
Лицо Финна было печально.
Сердце Аны разрывалось: ей было жаль Джинни, у которой, судя по всему, жизнь была не сахар, но Ана и сердилась, ее приводило в бешенство, что слабость Джинни повисла на совести Финна тяжелым грузом. Он заслуживал в жизни гораздо большего, чем этот брак, скрепленный не любовью и свободой, а долгом и обязанностями.
– Ну, Ана, теперь твоя очередь: расскажи про своего Джакоба. Сдается, вы друг с другом вполне счастливы.
Ана ответила не сразу, задумавшись на минутку и пытаясь подыскать правильные слова. Да, она счастлива в каком‑то смысле. Хотя сейчас, когда она думает об этом, правильней было бы сказать «довольна». На какое‑то мгновение ей вдруг подумалось: уж лучше быть несчастной. Был бы, скажем, Джакоб горький пьяница или бил бы ее смертным боем – хоть какое‑то оправдание тому, что она сейчас сидит в этом ресторане с чужим мужем.