– Пожалуй, в каком‑то смысле счастливы. То есть я хочу сказать, да, я люблю Джакоба, хотя не уверена, что была когда‑нибудь в него влюблена. Но нам хорошо вместе. Помнишь, что сказал Джибран[14]в своей книге «Пророк»? «И пусть в твоей близости нам будет не тесно», кажется, так. Так вот, в нашей близости нам уж очень не тесно. Мы поженились рано, совсем молодыми, но остаемся все такими же, и жизнь нас не развела. В наших отношениях слишком много свободы, чтобы мы полностью принадлежали друг другу, живем каждый сам по себе, у каждого свои дела. Мне кажется, поэтому я и вышла за него. Знала, что он никогда не станет и пытаться командовать мной.
– Думаешь, он никогда тебя не обманывал?
– Вообще‑то мог, но, если это так, я не хочу ничего знать об этом, и, насколько могу судить, это ни в коей мере не может повредить нашему браку.
– А ты?
Вот он наконец, этот вопрос, он висел над каждым сказанным ими словом как дамоклов меч, и оба понимали, что рано или поздно он просвистит между ними и надо будет на него отвечать.
– Нет, никогда. А ты, Финн, как ответишь на тот же вопрос?
Финн опустил глаза и стал внимательно рассматривать свои руки. Впрочем, глядя на этого полного сил мужчину, ясно было и так.
– Бывало. Я не горжусь этим, но… Мне же нужно иногда общаться с нормальными женщинами, понимаешь? Джинни способна целыми днями почти не разговаривать со мной. Бывают дни, когда она с утра до вечера ворчит, как старуха, вечно мной недовольна, делает все, чтоб я считал себя пустым и никчемным человеком. Прежде я думал: зачем это ей? Теперь мне кажется, она надеется, что тогда я стану считать, что я хорош только для нее, а для других – пустое место. А бывают и светлые дни, она как будто спохватывается, что была совершенная стерва, и готова задушить меня своей любовью. Но все равно это не то, как‑то с натугой, будто она играет роль – роль примерной жены.
|
|
Ана откинулась на спинку стула. Финн рассказывал так, что легко было невзлюбить эту женщину, может быть, даже слишком легко. Но тут есть о чем подумать, а это для Аны было очень важно. Семейные неурядицы тревожат его, он не отмахивается от них, а хочет в этом разобраться. Ее обеспокоили, конечно, его измены, но не очень, она его понимала.
– Значит, у тебя были и другие женщины, – сказала Ана.
Это был не вопрос, а утверждение, ее интересовали подробности.
– Понимаешь, хотелось с кем‑то близости, но чтобы у нас не было общего прошлого. – Он помолчал, продолжая с несчастным видом разглядывать свои руки. – Это бывало не раз, но не подумай, я не бегаю за каждой юбкой. Просто это помогало понять, какими должны быть нормальные отношения и что на самом деле происходит в моей семье. Я понимаю, это все так запутанно, но… Я вот что скажу тебе, Ана, если бы мне от тебя нужен был только секс, я бы занялся этим еще вчера в питомнике. Во всяком случае, постарался бы. Тут все намного сложней. Я сам еще не знаю, чего от тебя хочу, просто спать с тобой или чего‑то еще. Боюсь, что мне надо больше.
Тут, к счастью, подошла официантка, и задушевную беседу пришлось прервать. Ана переживала, что разговор принял не совсем правильное направление. Но что оставалось делать?
– Послушай, Финн, секс сексом, – сказала Ана, когда официантка удалилась, – но есть тысячи других видов предательства. Мысленно я уже изменяла Джакобу… а то, что я сижу тут и выворачиваю перед тобой душу, это не предательство? Я тоже не знаю, что делать. Я очень хочу быть с тобой, но было бы просто глупо прыгнуть к тебе в постель прямо сейчас. Не надо спешить, надо осознать наше чувство: страсть это или нечто большее? Способно ли оно по‑настоящему изменить нашу жизнь?
|
|
Финн смотрел на нее ласково, но в его взгляде мелькнула тень сомнения. Ана понимала, что здесь не существует единственного «правильного пути». Да и мысль о том, что ее просто водят за нос, тоже беспокоила ее.
– Пожалуй, ты права, – тихо сказал он, – но если продолжить тему, ты говоришь о начале серьезных отношений, Ана, а это гораздо большая ложь, по крайней мере я так считаю, чем случайное свидание в мотеле. Ты готова к такому обману?
Разве можно быть готовым к таким вещам? Конечно не готова. Но она желала этого.
Ана наклонилась к нему поближе, совсем чуть‑чуть:
– Да, если и ты готов. Потому что знаю: если я сейчас уйду от тебя, потом буду жалеть. А я этого не хочу. Пусть все идет, как идет, посмотрим, чем закончится.
Последние слова Ана подчеркнула кивком.
– Может, увидим, что это просто симпатия, и останемся друзьями, – продолжила она, – или поймем, что здесь нет ничего, кроме секса… а может, окажется что‑то большее… Я не знаю, но нам надо это узнать вдвоем.
– Ну вот и хорошо, – сказал Финн слегка раздраженным голосом и тяжело вздохнул.
Следующие несколько недель Ана с Финном встречались при каждой удобной возможности. Отлучаться из дому было не так‑то просто, так же непросто было придумывать правдоподобные поводы. По телефону они не говорили ни разу, писем тоже не посылали ни по электронной почте, ни на бумаге. Встречались всегда в одном и том же месте. Если один не приходил, другой отделывался лишь легкой досадой. Всегда был шанс будто для случайной встречи, чтобы назначить свидание на другое время.
|
|
Они старались не прикасаться друг к другу, вместо этого дарили тепло словами: их разговоры делали то, что не под силу никакому сексу. Уже скоро оба поняли, насколько они близки, хотя все еще не могли найти подходящее слово и обозначить свои странные отношения. Но в один прекрасный день все переменилось: Ана вдруг поняла, что платонические встречи ее больше не устраивают, и события этого дня послужили толчком тому, что потом последовало.
Родительница ее ученика принесла ей в подарок орхидею, как ей показалось – очень редкую. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: надо подарить ее Финну. Он больше способен оценить эту красоту, и в его заботливых руках цветок наверняка проживет дольше. Во время перерыва на обед она села в машину и помчалась в «Беллаверде».
Войдя в питомник, Ана прежде всего сделала так, чтобы он ее заметил. Он занимался с одним из посетителей, и она с независимым видом прошла мимо, неся в руке завернутый в папиросную бумагу цветок. Улучив момент, когда никто не видит, она юркнула к нему в кабинет. Через несколько минут дверь открылась, и при виде Финна Ану охватило знакомое чувство, будто в груди что‑то сжалось.
– Приятный сюрприз! Ты что, сегодня разве не на работе? – спросил Финн, подходя к ней.
– Перерыв. У меня мало времени, но мне захотелось забежать и сделать тебе маленький подарок.
– Подарок? Мне? С чего это вдруг?
– Заслужил. – Губы ее сами собой улыбнулись, с этим она не могла ничего поделать. – Ты же знаешь, я постоянно думаю только о тебе. Готова воспользоваться любым предлогом, только бы увидеть тебя. Ну‑ка, разверни.
Финн взял сверток и нежно поцеловал ее в лоб. Потом осторожно развернул бумагу.
– Господи, какая красота! Этот сорт называется «ванда», верно? Трехцветная. Откуда это у тебя?
– Родительница принесла. Кажется, уже много лет занимается орхидеями. Достала семена в клубе садоводов‑любителей. Нравится?
– Еще как. Спасибо тебе.
Финн поставил горшок и прикоснулся ладонью к ее щеке. Она закрыла глаза.
– Поставлю ее так, чтоб отовсюду было видно, она будет напоминать мне о тебе.
Его ладонь жгла ей щеку, и Ана не выдержала:
– Финн, я… ты только не смейся, но я… мне очень хочется почувствовать, как ты пахнешь. Ты не против?
Финн ничего не сказал, но сделал шаг назад и поднял брови. Ана протянула руку к воротнику его рубахи, надетой поверх футболки. Пальцы ее коснулись его шеи, залезли под футболку и оттянули ее. Она сделала два шага вперед, подойдя к нему почти вплотную. Приблизила нос к воротнику и втянула воздух. Все так же держа оттянутой футболку, она зашла ему за спину и понюхала его покрытую маленькими волосками шею. Финн часто и глубоко задышал.
Ана снова встала к нему лицом и слегка улыбнулась. Повернулась спиной, прислонившись к его груди. Финн попытался ответить на ее ласку, но Ана увернулась. Она еще не закончила. Его правую руку она положила себе на бедро. Потом нежно и аккуратно подвернула рукав до самого локтя. Обеими руками взяла его руку и обнюхала от локтя и до ладони, задержалась на запястье, прижалась к нему носом и губами и глубоко втянула в себя воздух. Совсем не думая о последствиях, лизнула голую кожу. Вены на его запястье были похожи на зимнее дерево, и она два или три раза провела по ним языком. Финн вздохнул и потянул ее к себе.
Ана открыла глаза. Финн наклонился и медленно поцеловал ее лицо и шею. Она уже была почти в обмороке. Ощутив на своих губах его губы, она вздрогнула, на мгновение застыла, а потом всем телом прижалась к нему. Поцелуй, сначала мягкий и нежный, скоро стал горячим и страстным. Финн поднял ее на руки и понес к столу. Она обхватила его, пальцы запутались в его волосах. Желание было столь ошеломляющим, что она совсем забыла, где находится. Однако что‑то заставило ее очнуться, и интерьер крохотного кабинета Финна вернул ее к реальности.
– Финн, милый, не надо… пожалуйста.
Он остановился и посмотрел на нее:
– Ана, ради Христа, не проси меня об этом.
– Финн! – Она выскользнула из его объятий. – Я не хочу, чтобы это случилось здесь. Во‑первых, сюда могут войти, а во‑вторых, мы с тобой заслуживаем большего, чем пятнадцать минут на столе. Перестань, я хочу, чтоб ты был весь мой, чтоб это длилось часами. Ты подумай, как я после такого пойду сейчас к детям?
– Ана, я люблю тебя. Ты что, мне не веришь?
– Ты меня не понял. Дело не в тебе, просто сейчас не время и не место, вот и все.
– А когда будет время и место? – В голосе Финна звучало неподдельное страдание. – Ана, я хочу тебя, я так сильно хочу тебя, что это меня угнетает. Если не здесь, то где? Где эти твои часы, когда мы будем вместе, они что, появятся сами собой, по мановению волшебной палочки?
– Мы, кажется, договорились, что не станем ничего предпринимать, пока не решим, каковы будут последствия и что делать дальше. – Она, не отрываясь, смотрела ему в глаза. – Ты собираешься бросить Джинни, да, Финн? Я уже отдала тебе сердце и душу, мое теперь только тело. Если я и его отдам тебе, с чем я останусь? Как мне вести себя с мужем, если у меня ничего для него не будет? Сделав этот шаг, надо делать и следующий… надо идти до конца. Перестать лгать окружающим и скрываться, а быть по‑настоящему вместе. Ты к этому готов, Финн?
Он уже отошел от нее и хмуро смотрел в сторону.
– Не знаю, Ана, – сказал он, избегая ее взгляда.
– Вот и я тоже не знаю, но… я…
Ана замолчала, хотя понимала, что должна высказать мрачную, ужасную мысль, беспокоившую ее в последнее время. Мысль, которая вначале смутно маячила в ее сознании, но с каждым днем приобретала все большую отчетливость. Она потерла пальцами под глазами, бессознательно пытаясь разгладить тонкие, почти невидимые морщинки.
– А что, если мы обречены, Финн? Вдруг мы с тобой поступили дурно? Нет, в том, что мы полюбили, ничего дурного нет. Но ложь, предательство – вот ведь что ужасно, с какого боку ни смотри. Ну хорошо, между нами возникло большое чувство. Но ведь каждый день, каждый божий день с этой тайной в груди мы приходим домой, в семью. Ложимся в постель с другим человеком. А если он или она узнают, что, лежа с ними, мы с тобой хотим только одного: чтобы вместо них рядом был тот, кого любишь… ведь это убьет их. Разве есть во Вселенной закон, чтобы за такие поступки вознаграждать… как это там? «И жили они долго и счастливо»? Разве мы это заслужили?
В кабинете повисла гнетущая тишина. Слова Аны звучали зловеще, как проклятие. Возможно, нечто подобное приходило в голову и Финну, но он никогда бы не произнес этого вслух. Зачем она говорит ему такие вещи?
– А дальше что, Ана? Делать‑то что будем? – раздраженно проворчал он.
– Не знаю. – Глаза ее наполнились слезами. – Я знаю одно: я люблю тебя и так дальше продолжаться не может. Это ненормально. Надо что‑то менять.
– Да. Но что?
Но больше говорить Ана не могла. Она лишь покачала головой и вышла.
Как долго тянутся часы, оставшиеся до вечера. Учить двадцать девятилетних детишек и в более благоприятное время нелегко, хотя и интересно. Но в тот день, лишь прозвенел последний звонок и дети выбежали из класса, она мешком повалилась на стул и уронила голову на большой дубовый учительский стол. Впрочем, ей тут же пришла блестящая мысль: стоит пройтись по магазинам, и настроение поднимется – такая терапия всегда работала безотказно.
Ана поставила машину напротив мастерской Джасти Блюхорна ровно без пятнадцати три. Она знала, что, если она потратит небольшое состояние на пару туфель, это вряд ли смягчит мучительно‑острое чувство вины. Но она также знала, что в красивых туфлях у нее поднимется настроение, она будет чувствовать себя неотразимой, они даже прибавят ей оптимизма. И, испытав это чувство, о другом Ана просто на время постарается забыть.
Пройдя через голландскую дверь[15]мастерской Джасти, Ана закрыла глаза и с удовольствием вдохнула прекрасный запах кожи, красителей и чего‑то еще – неуловимо чудесного, экзотического, названия которого она не знала. Оказавшись лицом к лицу с огромным количеством прекрасных туфелек, она сразу испытала подъем духа.
– Здравствуй, Ана.
Она широко открыла глаза и застенчиво улыбнулась.
– Здравствуйте. Как поживаете?
– Не сказать, чтобы очень, в отличие от тебя, – ответил Джасти и сощурился, присматриваясь к ней. – У тебя такое лицо, будто крылья за спиной выросли. Должно быть, у тебя все хорошо.
Ана знала Джасти давно и понимала, что раскрывать перед ним душу было бы очень неблагоразумно. Его интуиция была сверхъестественна.
– Жизнь – штука хорошая. Но… непростая, – уклончиво ответила она.
– Наверное, потому и хорошая.
Ана только улыбнулась в ответ. Нет уж, больше ему не удастся выудить из нее ни одного лишнего словечка. Она и так сморозила насчет сложности жизни и теперь бранила себя за это. Но Джасти не был бы самим собой, если б не умел заставлять людей говорить то, чего порой и в мыслях не было.
– Ну, чем сегодня могу служить? Какие проблемы? – невинным тоном спросил он.
– О, проблем никаких, – живо ответила Ана. – Просто хочу купить у вас туфельки. Что‑нибудь красивое и абсолютно фантастическое. И ради бога, не спрашивайте зачем. Есть такая терапия, и сейчас я хочу ее попробовать.
Джасти отступил на шаг назад.
– Ана, я помню тебя еще девчонкой.
– Я это прекрасно знаю, Джасти.
– У тебя все на лице написано, девочка. Нет‑нет, молчи‑молчи, я просто хочу, чтоб ты знала, что мне все известно.
Ана подавила раздражение. Какая самонадеянность!
– Конечно, Джасти, – сказала она, смиряясь перед его самоуверенностью. – От вас разве что скроешь? Но к концу дня вы что‑то уж очень сдержанны. Ну, показывайте, что у вас есть.
Она села и скинула свои туфли.
– Если б я был человек рассудительный, я бы предложил вот эти мокасинчики шоколадного цвета, – сказал он, взял в руки совершенно роскошные туфельки и сразу положил их на место. – Но как и у всякого сапожника в моем возрасте, да еще в это время суток, рассудительности во мне ни на грош. Поэтому посмотри‑ка сюда.
Жестом волшебника он словно из воздуха вынул и поставил перед ней туфельку. Из черной змеиной кожи, с овальным отверстием на носке, на очень небольшой платформе и на шпильке.
– Ой, какая красивая, просто чудо!
Ана проворно сунула в нее ступню, и, конечно, туфелька оказалась в самый раз. Кстати, Джасти никогда не задавал посетителю вопрос о размере. И в его мастерской примеряли всегда только одну туфлю, если, конечно, не собирались купить еще пару.
– А где вторая?
– Ты уверена? Эти туфельки стоят серьезных денег, – прямо, без экивоков предупредил Джасти.
– Давайте, Джасти, давайте другую.
Старик сделал круглые глаза и с нижней полки достал ее близняшку.
– Беру.
В таких туфельках чувствуешь себя так, словно на улице все мужчины сворачивают на тебя шеи и у них от восхищения едет крыша. Словно ты провела упоительную ночь любви и у тебя в душе все поет. Нечто подобное Ана испытывала благодаря Финну. Но с Финном под руку по улице не пройдешь, зато в этих туфельках – запросто.
– Вот и хорошо, Ана. – Голос Джасти смягчился. – Всякая женщина заслуживает хотя бы одной пары туфелек, в которых ходят плохие девчонки.
Ана выудила из бумажника кредитную карточку и вручила сапожнику. Ценой она не интересовалась, еще чего не хватало. Это было бы отвратительно. Она прикрыла глаза, вспоминая, что ей пришлось пережить за день: Расс, Джакоб, Финн, работа, проверка тетрадей. Ах да, за эти несколько блаженных минут в мастерской стресс как рукой сняло, но теперь все это снова обрушилось на нее.
Джасти протянул ей старинный поднос, а на нем распечатку счета, чтоб она подписала.
– Что с тобой?
– Да нет, ничего особенного. – Она вздохнула. – Дел много – просто голова кружится. Иногда чувствую себя как… ну не знаю, как выжатый лимон, времени ни на что не хватает. Столько дел, и все срочные. Вы меня понимаете?
– Конечно, дорогая.
Джасти помог ей встать и, подбадривая, положил руку на талию, словно собирался пригласить ее на танец.
– Но не забудь, что на тебе теперь эти туфельки. Кто их носит, тот времени не раб. Это ему не к лицу. Так что расслабься и ни о чем не думай.
Ана засмеялась и поцеловала его в щеку. Вышла на улицу, услышала, как за спиной зазвенел колокольчик двери. Села в машину, откинула голову на спинку сиденья. Посмотрела на часы и постучала по циферблату. Без четырнадцати минут три – значит, у Джасти она пробыла ровно минуту. Ана охнула, но тут же подумала, что надо отдать часы в починку. Потом посмотрела на часы на приборной доске. Так же без четырнадцати. Ана потрясла головой. Кажется, она сходит с ума.
Ситуация вырисовывалась непростая, и в одиночку тут не справиться. Требуется беспристрастный взгляд постороннего человека. Ана твердо решила рассказать об этом еще кому‑нибудь, и у нее словно гора с плеч свалилась. Да, ей нужна помощь, и Ана точно знала, где она может ее получить.
Сыну Ана сказала, что ему придется остаться в школе на продленку, часа на два. Его это не обрадовало, но и не огорчило, он встретил новость со стоическим равнодушием, какое пристало скорее старичку, нежели пацану, которому нет еще и десяти. Здесь виновата только она, ее чувства к Финну отодвинули Расса несколько в сторону. Ну и он, в свою очередь, стал от нее все больше отдаляться. Так, глядишь, и сына можно потерять. Уходя, она чуть не задушила Расса в объятиях, оставив щеки сына мокрыми от поцелуев. Сказала, что любит его, и он, интуитивно чувствуя ее состояние, терпеливо выдержал процедуру бурного прощания, даже не пытаясь сопротивляться.
Магазин Отам Авенинг находился недалеко от школы. Ана оставила машину на ближайшей стоянке, закрыла глаза и протерла их. Она знала, что поступает правильно, но стоит только рассказать про себя и Финна кому‑нибудь третьему, очарование исчезнет, чудо их отношений превратится в обыкновенный адюльтер. Ана была уверена, что ее связь с Финном не имеет ничего общего с пошлой реальностью, но ужасно боялась, что Отам именно так это и воспримет.
День был самый подходящий для секретов: небо надежно укрыто серыми облаками, и до ночи рукой подать. Ана легко преодолела четыре ступеньки, ведущие в «Рощу Деметры». Прибытие ее возвестил трезвон колокольчиков. Она давно уже заметила, что лишь окажешься здесь, как мышцы сразу расслаблялись и бессознательно стискивались челюсти.
Ана застала подругу за работой: она наводила порядок на полке, а у ног ее крутилась кошка.
– Ну вот наконец‑то и Ана пришла! – не оборачиваясь, воскликнула Отам. – Давненько тебя здесь не было. Чайник скоро закипит. Давай‑ка на кухню, завари чай.
– Мисс Телепатка‑Хвастунья, – весело отозвалась Ана.
Она была рада встрече со старой подругой, от тревоги не осталось и следа. Через закругленный коридор она прошла в знакомую кухню, где густо пахло эвкалиптом и гвоздикой. Ана знала, где что лежит: еще девочкой она приходила сюда чуть ли не каждый день. Она достала из шкафа поднос и выставила на него все, что нужно для чаепития. Вернувшись, она увидела, что Отам уже сидит в своем любимом, обитом зеленым бархатом кресле. Ана поставила поднос на маленький столик и села напротив.
Как и остальные жители Авенинга, сколько Отам лет, Ана понятия не имела. О ее возрасте ходили легенды. Выглядела она вполне ничего, правда, молоденькой не назовешь, но в общем женщина в самом соку. Отам утверждала, что в ее жилах течет кельтская кровь, хотя дедушка ее был голландец, а бабушка чистокровная индианка. Видимо, от них она унаследовала свою экзотическую внешность: иссиня‑черные волосы, подстриженные как у эльфов, зеленущие глаза, высокие, остро торчащие скулы. Сегодня на ней был свитер с высоким воротом и прямые брюки во вкусе Одри Хепберн.
Отам посмотрела на Ану немигающим взглядом:
– Скажи честно, почему так долго не приходила?
– Ну вот, начинается. Возникла небольшая проблема, надеялась, что смогу справиться сама, но похоже…
– Успокойся, я не собираюсь устраивать тебе допрос. Просто хочу, чтобы ты поняла, что к чему. Мы с тобой кто? Женщины. И если у нас есть проблемы, мы должны встречаться и решать их вместе. Это для нас закон. Мы же не мужчины, это они держат все у себя внутри. А ты идешь против своей женской природы, все для себя усложняешь. Ну, признайся. Влюбилась? У тебя это на лице написано.
Ана молчала: а что говорить, и так все ясно. И почему она сразу не рассказала Отам?
«Может быть, – подумала она, – все казалось одновременно и хорошо, и плохо отчасти потому, что держала в секрете. В общем, Отам права, самое время поговорить».
– Ну да, влюбилась, но я… все вышло как‑то само собой. Сначала думала, что это так, пустяки, увлечение, ничего страшного.
– Ты говоришь чепуху, Ана. Ты все поняла сразу, как только увидела Финна Эммерлинга, и, скажу тебе честно, это меня не удивляет.
Отам отхлебнула из чашки.
– Не удивляет?
Ана не стала спрашивать, откуда Отам узнала, что она влюбилась, да еще именно в Финна. Ей хотелось верить в чудеса, а уж Отам на такие дела была мастерица.
– Господи, да конечно, – ответила Отам. – Пойми меня правильно, но твой Джакоб мне очень нравится. Человек он неплохой и тебе подходит… но я с самого начала знала, что в духовном плане он тебе не пара. Мне очень неприятно это говорить, глупое словечко, и звучит как‑то глупо, но другого не скажешь. И еще я знала, что рано или поздно ты встретишь человека как раз по душе, ровню, так сказать. Ведь ты, Ана, женщина сильная.
– Да какое там, совсем раскисла, меня можно голыми руками взять, – отмахнулась Ана.
– Ох, Ана, – ласково сказала Отам, – с этим делом в одиночку не справишься. Кстати, как, получается?
Глаза Аны наполнились слезами. Она ведь ждала от Отам нотаций, а получила только любовь и сочувствие и оказалась не готова к этому.
– Погоди плакать, Ана. Все идет нормально. Ведь любовь, как говорится, зла, да и подстерегает неожиданно. Такова жизнь, ничего не поделаешь. Человек ты хороший, иначе не пришла бы сюда за помощью. Я слышала, вы с мужем неплохо ладите, а как у него?
Ана попыталась вспомнить все, что ей рассказывал Финн.
– Неприятно говорить об этом, но, кажется, не очень, если не сказать хуже… и я тут ни при чем, – покачала она головой. – Отам, я совершенно запуталась и не понимаю, что делать. Ведь у меня все хорошо, ты это знаешь, я счастлива с Джакобом и Рассом. Я люблю их. Мы дружная семья. Но я с ума схожу по Финну и готова сбежать с ним хоть на край света. – Она сплела пальцы, пытаясь разобраться в своих чувствах. – Мы с Финном еще не… ну, ты понимаешь, еще не близки до конца. Но все идет к этому. Знаю, это звучит смешно и нелепо, но мне больно, физически больно оттого, что нет возможности быть с ним, у меня внутри все горит. Но если мы сделаем этот шаг, назад дороги не будет. И по отношению к Джакобу и Джинни это несправедливо. Они такого не заслужили.
Ана отвернулась. Ей было что еще рассказать, на душе накипело, но она вдруг ослабела, нужные слова не находились. Оставалось только надеяться, что Отам и так поймет, ее опыт и интуиция подскажут какой‑нибудь выход.
– Ну хорошо, – произнесла Отам. – Скорее всего, тут все дело в том, что это у вас случилось не ко времени. Знаешь, милая, мне хочется оправдать тебя. Ты не сделала ничего плохого… пока. Любовь – это дар богов, и ты была удостоена его дважды, значит, тебе очень повезло. Но любовь – штука непростая, у всех это происходит по‑разному. Твоя любовь к Джакобу – вещь прочная и надежная. А к Финну? Это настоящее, искреннее и чистое чувство, которое даруется человеку свыше. И разумеется, это не проходит безболезненно. У всякой медали две стороны, у счастья тоже есть свои темные стороны.
Ана слушала подругу, и ей становилось все лучше. В голове прояснилось, впереди забрезжила надежда выйти из тупика, в который она попала.
– А теперь поговорим о времени, если не возражаешь.
Отам поставила чашку на стол.
– О времени? Но…
– Время – вот главное препятствие, с которым вы с Финном сейчас столкнулись. Есть два типа времени: то, которое создаем мы сами, и то, которое создает нас. Свой день мы организуем в соответствии с первым и думаем, что мы умные, если создали такую структуру времени, по которой вертится весь мир. И вот мы мчимся, стараясь поспеть за этим временем, и нам постоянно не хватает в сутках часов.
– Но, Отам, какое ко мне все это имеет отношение? К нам с Финном?
Отам пропустила ее вопросы мимо ушей и продолжила:
– Но второй тип времени – тот, где есть чудеса, магия, это время живет в нас самих. Оно измеряется механизмом биологических часов, которые сообщают нам, когда пора спать, когда принимать пищу, когда размножаться и так далее. Если шкалу этих часов расширить и наложить на процессы в природе, они скажут, когда сажать или сеять, когда собирать урожай, когда заниматься заготовками и запасать на будущее. Вот в этом времени и живет твоя любовь к Финну: здесь нет ни секунд, ни минут. А твоя жизнь с Джакобом устроена по законам времени, сотворенного человеком. Как же примирить одно и другое?
– Не знаю. Поэтому я и пришла к тебе.
– Ана, золотко, ты же понимаешь, что мне это не под силу. Сделать это можете только вы с Финном. Но я скажу тебе вот что: настоящего счастья не бывает за счет страданий другого.
Вот оно, как раз этого и боялась Ана. В чем смысл тогда причинять близким столько боли и страданий, нести столь тяжкие разрушения, если в конце концов они не будут вместе? Бессмысленно или безнадежно – и бессмысленно, и безнадежно – ей это вдруг стало ясно как день. В долю секунды страстное желание найти выход из тупика превратилось в злость. Вся ситуация показалась ей столь несправедливой и ложной, что она бессознательно стиснула кулаки.
– Вот так, значит? Твои «боги» решили осчастливить меня этим даром, а я не могу им воспользоваться? Это жестоко, Отам. – Злость ее нарастала, Ана уже не могла совладать с нею. – Значит, я живи своей жизнью, он своей, и оставайся оба навек несчастны, так, что ли? Будем потихоньку сходить с ума, чувствовать себя обиженными, это падет на головы наших супругов и детей, и мы в конце концов превратимся в ничтожных нытиков и мизантропов? – Ана яростно помотала головой. – Да, Отам, я, как ты говоришь, неплохой человек, но не настолько. И я не собираюсь всю жизнь плакать о том, что Джинни Эммерлинг счастлива с моим мужчиной.
Отам сжала губы.
– Ана, прекрати, ты все еще мыслишь в категориях времени, в котором привыкла жить. А нам отпущено ровно столько, чтобы мы успели совершить в жизни то, что нам положено.
– О чем ты говоришь? Чтобы быть с Финном, я что, должна дожидаться следующей жизни? Не согласна.
– Все может быть, – пожала плечами Отам. – Я, конечно, не очень верю в реинкарнацию, если честно. Если вам суждено быть вместе в этой жизни, ваши природные часы и мировой порядок откроют вам путь… правда, пока этого не случилось.
– Отам, я люблю его. Я не могу не любить его, это не телевизор, который можно в любую минуту выключить. Я думаю о нем постоянно, каждую минуту, с утра до вечера. А теперь, когда мы с ним открылись друг другу, назад дороги для нас нет.
Отам наклонилась к подруге и заглянула ей прямо в глаза:
– Позволь задать тебе один вопрос, Ана. Что для тебя в жизни самое главное?
– Сын, – не задумываясь, ответила Ана.
– Вот! И держу пари, то же самое ответил бы Финн про свою дочь. Значит, для вас обоих на первом месте эти двое, ваши дети. Здесь пахнет предательством, милая моя, причем нешуточным, изменой, и не только супружеской, но и по отношению к детям. Я тебя не осуждаю. Где тебе это видеть, ты была слишком близко. Но именно здесь ты оказалась не права. Боюсь, все эти ваши тайные встречи, хитрости и вранье наделали много вреда. Я бы сказала, загрязнили, если не осквернили все, да, именно так.
Ана понимала, все, что говорит Отам, – правда, но, слушая горькие слова, не могла сдержать слезы.
– Тут уже ничего не исправишь, – продолжала Отам. – Теперь надо искать выход из создавшейся ситуации. Мне кажется, я знаю, как помочь тебе… но мне надо было прежде всего сказать тебе правду, я же твоя подруга, хотя я догадываюсь, как это больно выслушивать.