В мыслях у нее уже начал складываться некий план, но она теперь не очень‑то доверяла своей голове. Ей нужно было с кем‑нибудь посоветоваться, и из всех ее друзей и знакомых был только один человек, обратившись к которому можно было надеяться получить добрый совет.
Пайпер давно уже не садилась за руль автомобиля. К счастью, «Роща Деметры» находилась всего в нескольких кварталах. Если не торопиться, идти медленно и почаще отдыхать, она справится сама, не надо будет просить Уилла или Сильви отвезти ее. Через полчаса она уже поднималась по ступенькам магазина Отам.
Увидев входящую Пайпер, Отам внутренне собралась с силами. Пайпер – женщина сильная, необузданная, от нее всегда исходила своя, особенная энергия. Но теперь это была энергия отчаяния, разбавленная каплей столь обманчивой надежды.
Помощь людям при переходе в мир иной, облегчение этого перехода тоже входили в обязанности Отам. И вера ее была так сильна, что она, как ни странно, помогая людям умирать, чувствовала себя прекрасно или, по крайней мере, ощущала свою полезность. Но Пайпер Шигеру – совсем другое дело. Тут все было как‑то не так, неправильно, вывернуто наизнанку. Она попыталась (Пайпер об этом ничего не знала) кое‑что поправить, но тщетно. По причине, известной одному Богу, организм Пайпер отчаянно желал освобождения. Оставалось только ждать, помогать, разговаривать и утешать.
– Здравствуй, Пайпер, дорогая, – приветствовала ее Отам, как только зазвенел дверной колокольчик. – Послушай, сегодня здесь очень шумно. Давай выйдем на веранду в саду. Там у меня есть такое прекрасное, большое и очень удобное кресло, я приготовлю чай, и мы с тобой поболтаем, идет?
|
|
Пайпер обрадованно кивнула. Тяжело переносить назойливые взгляды людей, толпа ее очень раздражала. Отам проводила ее на веранду, усадила и пошла заваривать чай.
Усевшись в мягкое кресло, Пайпер откинулась назад. День был прекрасный: тепло, но для июля совсем не жарко. Английский сад Отам был похож на иллюстрацию к какой‑нибудь детской сказке. Пайпер закрыла глаза, слушая, как трещат в траве насекомые и, прыгая с ветки на ветку, перекликаются птицы, совсем как дети, играющие в пятнашки. Она глубоко вздохнула. Вдруг она почувствовала, как что‑то в голове сдвинулось. Голова словно слегка закружилась, но совсем не сильно, и еще чем‑то запахло, запах был незнакомый, густой и довольно резкий.
Пайпер широко раскрыла глаза. Сад во дворе Отам куда‑то пропал, она стояла в густом лесу. Не на поляне, а прямо в самой чаще, со всех сторон ее окружал дремучий лес. Вот рту у нее пересохло, и она открыла его, хотя, зачем это сделала, она и сама не знала. Возможно, чтобы что‑то сказать, но, скорей всего, для того, чтобы не забыть, что дышать тоже надо. И вдруг все снова переменилось, ну как на полном народу стадионе, когда все одновременно поднимают карточки, чтобы получилось какое‑нибудь слово или картинка. Никакого леса больше не было, она снова сидела на веранде у Отам.
Пайпер вцепилась пальцами в подлокотники кресла. Что это было? Но она догадывалась. Она знала, что именно. Она теряет его. Проклятое сознание не желает больше оставаться вместе с ней. Такого она не ожидала. Первое невольное побуждение – крепко выругаться. Но она попридержала язык: что творится с ее организмом? Куда девалась боль, куда исчезла усталость? Она чувствовала себя крепкой и сильной. Ей вдруг захотелось вскочить на ноги и взяться за какое‑нибудь дело.
|
|
Стукнула дверь, и Пайпер вздрогнула: на веранду вернулась Отам.
– Извини, засуетилась. Ты, наверное, совсем заждалась. Всем сегодня хочется поговорить… Пайпер! Что с тобой?
Отам вдруг почуяла, что в воздухе что‑то переменилось, словно где‑то открылся некий шлюз и на них хлынул поток энергии. На мгновение ей показалось, уж не одна ли из сестер явилась сюда, не сестра ли Менд? Но нет, это было не то. Пайпер так и искрилась энергией, словно вокруг нее плясали каскады маленьких золотистых звездочек. Шлюз действительно был открыт, но это сделал кто‑то не из окружения Отам.
– Давно я здесь у тебя сижу? – взволнованно спросила Пайпер.
– Минут пятнадцать – двадцать.
Отам села рядом с Пайпер и дала ей в руки теплую чашку с чаем.
– А в чем дело? Тебе кажется, что больше?
– Нет, что ты, гораздо меньше… кажется, я только что была где‑то в другом месте. В лесу, что ли? Ей‑богу, такое чувство, будто я только что где‑то побывала… честное слово. А теперь вот снова здесь. Дурдом какой‑то. Ничего не понимаю, – радостно лепетала Пайпер. – Может, показалось… но ощущение такое, что все было на самом деле.
– Я тебе верю, Пайпер, – спокойно сказала Отам.
«Так, – подумала она, – произошло что‑то очень важное. Нечто странное и неожиданное, возможно даже вне моей компетенции».
Она ломала голову, пытаясь подобрать нужные слова, которые помогут Пайпер пережить случившееся, но не перепугают ее до смерти.
|
|
– Признаться, милая, я плохо в этом разбираюсь. Но параллельные пространства существуют, это нельзя отрицать.
– Там было довольно темно, много зелени, – сказала Пайпер. – В таком густом лесу я никогда еще… и мне сразу стало лучше, слышишь, Отам? Мне… – Она коснулась щеки, и лицо ее удивленно вытянулось. – Что ж, по крайней мере, мне было лучше хотя бы полминуты. Где я была? Интересно, можно снова туда попасть?
Отам покачала головой, понимая, что она делает что‑то не то.
– Не знаю, как тебе объяснить. Боюсь, если я вмешаюсь, то что‑нибудь испорчу. Скажем, так: птица умеет летать, но на Луну полететь не может, для нее это просто нереально. Ей это и в голову не может прийти. Но ты, хотя бы теоретически, на Луну попасть можешь. Люди это уже делали, пусть всего несколько человек и с большим трудом. – Она взяла в свои руки едва заметно дрожащие ладони Пайпер. – Большинство людей подобны такой вот птице. Им в голову не приходит, что отправиться в иные миры, иные сферы, не знаю, как еще назвать эти параллельные области, вполне возможно. Это все для них сказки. Но кое для кого, для таких людей, скажем, как ты или как я, с кругозором пошире, в этом нет ничего невозможного… ты же знаешь, как мало в мире астронавтов. Как правило, чтоб отправиться в иные миры, требуется долгая и упорная тренировка. Тем более что тут область весьма специфическая. Однако в Авенинге мне уже известен по крайней мере один человек, который способен совершить такое путешествие без тренировки.
Пытаясь осмыслить все, что сказала Отам, Пайпер покачала головой:
– Отам, это не совсем то, я вовсе не уверена, что это было на самом деле. Впрочем, там мне стало гораздо лучше. То есть я не думаю, что стала совсем здорова, боже упаси. Но… в общем, мне показалось, что я выздоровела. – Она смущенно засмеялась. – Как ты думаешь… если я стану бывать там почаще, может, получу… подпитку? И продержусь здесь немного дольше… понимаешь?
Отам опустила глаза, пытаясь подавить кипящее в груди раздражение. Надо пожалеть Пайпер, она не заслужила такого. Надежда, осветившая лицо больной, терзала ей душу. Как жаль, что она не может объяснить происшедшее с Пайпер. Она сама не вполне понимает, в чем тут дело. Надо обязательно в этом разобраться.
– Знаешь, Пайпер, отправляйся‑ка сейчас домой. И прошу тебя… я знаю, ты пришла поговорить о том, что собираешься покончить с собой, но об этом в другой раз, хорошо?
Пайпер явно была потрясена услышанным, и Отам уже пожалела, что была так бесцеремонна, тем более что особой необходимости в этом не было. Но она решилась продолжить:
– Всему свое время. Сначала разберемся с одной проблемой, а потом с другой. Как только выясню что‑то, сразу свяжусь с тобой.
Пайпер не стала интересоваться, откуда Отам знает о том, что она строго хранила в тайне. Она взяла себя в руки, вышла на улицу и, ни разу не останавливаясь, пошла домой.
Это стало повторяться все чаще. Чтобы приспособиться к переменам, Пайпер перестроилась психологически и пересмотрела режим дня. Бывало, встанет с кровати, а под босыми ногами не ковер, а трава. Откроет дверь – и она вдруг стоит на холме, за спиной шумит лес, а внизу раскинулась широкая долина. На горизонте неясные очертания каких‑то строений… впрочем, она не вполне в этом уверена. И все продолжается несколько секунд, не более.
Девочки сразу почувствовали, что с матерью творится что‑то необычное. Правда, им казалось, что постоянная ее сосредоточенность, погруженность в себя и глубокая рассеянность означают одно: она потеряла последнюю надежду. В доме воцарилась атмосфера уныния. Девочки притихли, старались ходить и вести себя тише, словно мать, глядя на их молодость и энергию, может расстроиться, словно тот факт, что они здоровы и проживут долгую жизнь, – еще один повод для нее пребывать в глубокой печали (когда на самом деле все было наоборот). Они сами стали похожи на маленьких старушек, хотя Пайпер делала все, чтобы они оставались самими собой.
К болезни матери Сильви и Сайбан относились неодинаково. Семнадцатилетняя Сильви не отходила от матери ни на шаг, как тень следовала за ней по всему дому. Она ни с кем не встречалась и не общалась. Друзья перестали ей звонить, захаживать в гости. И Сильви не видела в этом никакой жертвы, она понимала, что с матерью ей осталось общаться совсем недолго. Пайпер считала иначе, она‑то знала, что значат для юной девушки эти золотые годы, когда она начинает самостоятельную жизнь, когда постепенно превращается в женщину и вместе с тем находится под защитой и покровительством семейства. Но реальный мир был для нее еще не вполне реален, ей не надо было беспокоиться о сроках и неоплаченных счетах. Она пыталась поговорить об этом с Сильви, но та отмалчивалась и отводила глаза: ее смущало то, что мать так сильно любит ее, что гонит ее от себя.
Сайбан, со своей стороны, более одного часа рядом с матерью не выдерживала. Пайпер понимала почему, но ей от этого не было легче. Ей так хотелось покрепче обнять свою девочку – впрочем, в свои двенадцать она уже вполне превращалась в симпатичную девушку. Пайпер знала, что Сайбан хочет заранее подготовиться к своему будущему сиротству, пытается доказать всему миру, что она ни в ком не нуждается, что она большая и сможет жить одна. Разговаривая с матерью, она никогда не смотрела ей прямо в глаза, все время вертелась и почесывалась. Бывали случаи, когда Пайпер казалось, что Сайбан хочет протянуть ей руку, но та неожиданно делала что‑то совсем другое, дергала себя за локон над ухом или принималась что‑то ковырять ногтем.
Поначалу Пайпер думала, что ей просто страшно, ведь совсем рядом ходит смерть, хотя Сайбан и знает, что недуг матери незаразен. Но постепенно Пайпер поняла, что тут дело не в страхе: младшая дочь всего лишь злится. Болезнь матери приводила ее в отчаяние, ей больше нельзя было делать все то, что дети делают с мамами, а больше всего ее бесила мысль, что про нее все совсем забыли.
Двенадцать лет – очень трудный возраст. Разве можно винить Сайбан в том, что она думает только о себе, считает себя жертвой, ведь в каком‑то смысле так оно и есть. Половое созревание способствует развитию эгоцентризма, одно без другого не бывает. Нет, она Сайбан не винила. Но это все равно огорчало ее больше всего. Пайпер знала, что пройдут годы, Сайбан сама станет матерью и тогда с досадой станет вспоминать это время. И будет мучиться чувством вины перед ней, спрашивая себя: «Почему я даже не попыталась узнать ее поближе? Почему я сделала ее жизнь такой сложной?» Пайпер надеялась, что Сайбан в конце концов простит себя и это не потребует от нее разрушительных угрызений совести. Впрочем, о будущем лучше не думать, больно представить себе, как много она потеряет.
Пайпер никогда не считала себя христианкой. Она не верила в то, что мир устроен так просто, что существуют рай и ад, и, уж разумеется, не верила в ангелов. Но она положительно знала, что где‑то есть некие области, откуда она могла бы наблюдать за дочерьми, даже направлять их, и надежда на это облегчала ей жизнь. Иногда, когда она в очередной раз видела себя посреди зеленого леса, ей приходило в голову, что как раз сюда она и попадет после смерти, что это и есть те самые области, где ждут и откуда наблюдают.
В то время как она размышляла, в чем заключается тайна ее путешествий, само перемещение вселяло в нее новые силы. Чувствуя себя гораздо лучше, она и вести себя старалась нормально, несмотря на то что причина этого лежала за пределами обычного. А когда ей было хорошо, девочкам тоже было хорошо. Пайпер выходила из ванной комнаты и, едва не наткнувшись на ствол дерева, спускалась в столовую к обеденному столу. И дети сразу улавливали ее настроение, оживлялись, много болтали. Старались вести себя естественно и непринужденно, будто это обычный обед и таких у них впереди еще много. Пайпер наслаждалась этими минутами, как могла.
– Сайбан, кажется, тебе на лето задали прочитать «Джейн Эйр»? Ну и как, понравилось?
– Ничего. Еще не дочитала, осталось страниц сто, – отвечала Сайбан.
– А я до сих пор не знаю, как относиться к Джейн. Она мне не кажется очень смышленой девочкой. В свое время я думала, что я бы на ее месте обязательно поднялась на чердак и узнала, что там происходит. – Пайпер уперлась локтями в крышку стола. – Конечно, в то время женщинам не полагалось совать свой нос, куда не следует. Ну разве нам не повезло, что мы родились сейчас, а не в то время?
– Ах, мама, я не знаю, – отмахнулась Сильви. – Это было такое романтичное время, ты не согласна? Мужчины были настоящие рыцари. Что ни говори, я думаю, женщины генетически запрограммированы так, что хотят, чтобы их защищали.
У Пайпер брови полезли вверх, но Сильви продолжала улыбаться рассеянной улыбкой.
– По крайней мере, тогда они этого не скрывали и не казались при том слабыми или отсталыми.
«Интересно, – подумала Пайпер, – хотелось бы самой Сильви, чтоб ее кто‑нибудь защищал? От чего? И от кого? Нет, спрашивать тут нет смысла, и болезнь тут ни при чем. Во всяком случае, правдивого ответа я не дождусь».
– Вот как, Сильви? Ты меня удивляешь, – сказала она вслух. – Неужели ты и вправду считаешь, что мы запрограммированы генетически? Может быть, социально?
Пайпер говорила громко и увлеченно, видно было, она с нетерпением ждет, что ответит ей дочь.
– Ведь этой мифологией, – продолжала она, – пронизаны все средства массовой информации, даже детские книжки.
– Начинается, – сказала Сайбан, закатывая глаза к потолку.
– Ну да, в основном, – ответила Сильви, не обращая внимания на сестру. – Ведь мы животные, так? Посмотрите, как ведут себя животные. Самки у них слабых самцов к себе не подпускают, такие их не привлекают, они не могут их прокормить. Им нужны первоклассные самцы, сильные партнеры, которые обеспечат их пищей и безопасностью, способные защитить их и своих отпрысков. Поэтому я считаю, что самки, все самки, включая и нас, оценивая возможности самца, всегда учитывают этот фактор. Может быть, мы не думаем, что нуждаемся в защите, но нам приятно знать, что в случае чего так оно и будет.
Сильви самодовольно откинулась на спинку стула.
– Я не стану с этим спорить, Сильви, но дело в другом. Сто пятьдесят лет назад все считали, что женщина – существо слабое и нуждается в защите. Мы во всех отношениях стояли гораздо ниже мужчин. И я не думаю, что это было так уж романтично, просто все делали вид, что это так. А что ты думаешь про Джейн, а, Сайбан?
– Ну, – начала она, кладя нож и вилку, – я считаю, что она была девочка мужественная, с характером. Не знаю, что было бы со мной, если б у меня умерли родители.
– Да, – грустно сказала Пайпер, глядя на дочь.
Она знала, что Сайбан выживет в любых обстоятельствах, просто еще не вполне представляет свои возможности.
– Думаю, ты права. Крепкая, мужественная девочка.
Отам заглянула поболтать в дом семейства Шигеру через пару недель после того, как у нее побывала Пайпер. Впрочем, размениваться на пустую болтовню она не собиралась.
– Послушай, Пайпер, я тут провела небольшую работу по поводу твоего феномена. Кажется, появились кое‑какие идеи, хотя нам полностью еще пока не все ясно.
– Нам? – удивленно переспросила Пайпер, но Отам пропустила вопрос мимо ушей.
– С тобой это снова было, так? После того, первого раза? И получалось само собой?
Пайпер так тщательно скрывала от всех эти свои перемещения, что не сразу вспомнила о том, что Отам про это знает.
– Да. Несколько раз. И всегда, как ты говоришь, получалось само собой. Сначала это очень сбивало с толку, – покачала она головой.
Отам с шумом швырнула свою громадную дамскую сумочку на стул и резко повернулась к Пайпер, так что подол ее длинной юбки прошелестел по ногам.
– Очень хорошо. – Она явно была взволнована. – В следующий раз постарайся не думать о своих ощущениях, постарайся запомнить место, где ты находишься, и попробуй не прыгать сразу обратно домой, а сделай усилие и задержись там. Постарайся как бы вжиться в окружение, представь, что твои ноги – это корни и ты пускаешь их в почву.
– Ммм, да‑да, пожалуй, – уклончиво отозвалась Пайпер.
Ей хотелось знать, почему это происходит, куда она попадает и что все это значит. Она надеялась, что Отам растолкует ей все это. Но у Отам было что‑то свое на уме, и невозможно было понять, о чем она думает. Она сообщала ровно столько, сколько считала разумным, и, если на нее нажать, она выдаст даже меньше, чем нужно, как будто твое нетерпение говорит о том, что ты еще не готов услышать всю правду. Но с практической точки зрения Пайпер не могла позволить себе не задать всех своих вопросов. У нее было мало времени.
– А если я застряну там навсегда? Я элементарно боюсь. Я ведь понятия не имею, как это все получается… послушаюсь тебя, а как попаду обратно?
– Пайпер, уверяю тебя, не застрянешь. Если моя догадка верна, ты научишься управлять своей способностью. Тут нужна только воля, и все получится. Стоит лишь сфокусировать внимание: где ты находишься и куда тебе надо.
Отам говорила убедительно – впрочем, она была уверена в своих словах. Но Пайпер все еще сомневалась.
– Ну хорошо, попробую. Но… ты не знаешь, почему это вдруг случилось? И что мне с этим делать? В общем, я… ничего не понимаю.
Пайпер тут же пожалела о своих словах.
– Давай‑ка для начала проведем этот опыт, а потом уже станем плясать дальше, – отрезала Отам.
«Опять ничего не сказала, – подумала Пайпер, – но чего еще от нее ждать? Впрочем, я сама виновата. Похоже, эту головоломку придется решать самой».
Она попрощалась с Отам и, глядя в окно, наблюдала, как ее подруга шагает по лужайке к калитке. Как и всегда, походка Отам была грациозна и легка, как у кошки. Порой Пайпер казалось, что ноги ее вообще не касаются земли.
Книги Пайпер принесли ей скандальную известность, которая смахивала скорее на культ, чем на обычную славу, и это ее вполне устраивало. Когда первая книга пошла хорошо, она очень удивилась – что и говорить, поначалу даже не верилось. Всего она написала девять книг, и ее агент и издатель умолял взяться еще за одну, завершить детскую серию круглой цифрой, чтобы она обрела, так сказать, законченный вид, но Пайпер все отказывалась. Тогда ей предложили какую‑то запредельную сумму гонорара, и она чуть было не соблазнилась. Но, подумав как следует, решила отказаться, причем по двум причинам. Первая: очень не хотелось последние несколько месяцев жизни тратить на работу, уж лучше провести их с девочками и с Уиллом. Вторая причина: ей казалось, что в некоей незавершенности есть некий важный смысл. В реальной жизни не бывает так, что все кончилось и ответы на все вопросы получены. Люди приходят и уходят, болеют и выздоравливают или умирают. И Пайпер считала, что она высказалась вполне определенно.
Она не любила давать интервью, хотя на письма поклонников ее творчества старалась отвечать по возможности. Пайпер не хотела оказывать влияние на восприятие ее книг читателем. Но в июне с ней связались из одного весьма уважаемого журнала и попросили об интервью, и она, к собственному удивлению, согласилась. Тщеславие взяло над ней верх.
Репортер должен был объявиться двадцать четвертого августа и провести с ней целый день. Перед этим несколько недель были какие‑то суматошные, и про интервью она успела позабыть, но вдруг как‑то зашла об этом речь, она заглянула в календарь и увидела свою запись: «Интервью с Чарли из „Ревью“» – и странным образом оживилась, почувствовала прилив энергии. Перед визитом журналиста она надела мягкие черные тренировочные брюки и оранжевую рубашку с длинными рукавами, сшитую из индийского хлопка. Выглядела она, конечно, не на все сто, но, по крайней мере, смотреть на нее было не страшно. Ни для кого не было секретом, что она больна. В общем‑то, именно поэтому и затевалась вся эта история с интервью.
Но Пайпер не хотелось вышибать слезу исключительно своим внешним видом, не хотелось, чтобы весь свет читал напечатанные жирным шрифтом слова о том, что она одной ногой стоит в могиле.
Ровно в девять утра дверной колокольчик резко звякнул. Пайпер открыла дверь и с удивлением увидела перед собой женщину. Она была так молода и так хрупка на вид, что ее можно было принять за одну из одноклассниц Сильви.
– Пайпер? Здравствуйте, я Чарли Соломон.
– Здравствуйте, Чарли. Пожалуйста, заходите, – сказала Пайпер и жестом пригласила ее в дом.
Она‑то надеялась, что беседовать станет с человеком уже пожившим и приобретшим кое‑какой жизненный опыт.
«Интересно, сможет ли эта юница понять, какие испытания выпали мне на долю?» – подумалось ей.
Чарли поймала ее удивленный взгляд, и ей сразу все стало ясно.
– Кажется, вы ожидали, что будете отвечать на вопросы какого‑нибудь въедливого старого хрыча, я права? – широко улыбаясь, сказала она. – Уверяю вас, это на вид я такая, на самом деле я гораздо старше. Хорошая наследственность.
Пайпер повела маленькую женщину по коридору к задней веранде, все еще не совсем уверенная в том, о чем говорить с этой профурсеткой.
– Простите за откровенность, а все‑таки сколько вам лет? Или вы считаете, что спрашивать об этом невежливо? Еще раз простите, но для меня это крайне важно.
– Нет, все в порядке. Если вам станет легче, позвольте привести основные пункты моего послужного списка: стипендиатка Оксфорда, защитила диплом по журналистике в Браунском университете. Работала в «Нью‑Йорк таймс», объездила репортером семнадцать стран. Родила сына, ему сейчас год. Достаточно? Честное слово, хочется, чтобы вы успокоились.
– Да… вполне… и простите, я просто…
Теперь она чувствовала себя полной дурой: зачем было задавать эти идиотские вопросы? Приглядевшись к Чарли, она заметила, что та держится со свободой и грацией, которые приходят только с годами.
– Садитесь, пожалуйста. Хотите что‑нибудь выпить? Чаю или кофе?
– Нет, спасибо, пока не надо. Я по дороге заскочила в одну потрясающую кафешку.
Она постучала пальцами по столу, словно хотела что‑то вспомнить.
– Ах да, «Священные угодья». Кажется, так она называется. У вас такой замечательный город, – продолжала она, роясь в сумочке. – Такое чувство… в общем, такое чувство, что ты здесь когда‑то жил, все тебе знакомо.
Чарли наконец нашла, что искала: маленький диктофончик, который она аккуратно поставила на стол.
– И это вовсе не потому, что он похож на все остальные маленькие городки. Нет, я так не считаю. Но…
Пайпер улыбнулась. Она уже знала, что будет сказано дальше.
– Не нужно мне это объяснять, Чарли. Я много лет слышу то же самое от разных людей. Это особое место, но не всякий может здесь жить.
Ей вдруг стало с Чарли необыкновенно легко, а ведь прежде журналистов она недолюбливала. Но у Чарли была такая открытая манера, что Пайпер и самой захотелось открыться.
– А где сейчас ваш сын?
– С сестрой сидит, – радостно ответила Чарли. – Она намного моложе меня, и этим летом она у меня нянька. Вообще‑то я не очень люблю разъезжать без Джесса, сильно по нему скучаю.
Пайпер кивнула. Уж кто‑кто, а она хорошо понимала эту женщину.
– А как муж на это смотрит? Что вы вдвоем часто уезжаете?
Повисла небольшая пауза, вполне достаточная, чтобы Пайпер успела сосчитать два‑три удара часов на стене.
– А я не замужем, – сказала наконец Чарли небрежно, вертя в руках свой диктофон. – Надеюсь, вы не против, если я его включу? Просто не хочется допускать неточности или выпадать из контекста.
– Пожалуйста, пожалуйста… Простите мне мой вопрос, я только… Вы, наверное, думаете, что я такая провинциалка.
– Вовсе нет. – Чарли пожала плечами и снова улыбнулась своей широкой улыбкой. – Спрашивайте что хотите, я не возражаю. Это будет справедливо, ведь я тоже целый день буду задавать вам вопросы. Если говорить прямо, мне нужен был не мужчина, а ребенок. Да, пришлось потрудиться, честно говоря, но игра стоит свеч. У вас ведь две дочери? Сколько им?
– Двенадцать и семнадцать. Старшая, Сильви, в этом году оканчивает школу, – заулыбалась Пайпер, вспомнив о девочках.
– Здорово. И я жду не дождусь, когда Джесси подрастет, вы меня понимаете? Чтоб разговаривать. А ваши дочки для вас уже как подруги. Расскажите об этом.
Чарли как бы ненароком нажала кнопку диктофона и подвинула его поближе к Пайпер.
Но не успела Пайпер рта раскрыть, как в голове у нее что‑то качнулось, сдвинулось, и она поняла, что сейчас это снова случится. Она смотрела на Чарли и думала, что еще никогда этого не случалось, когда рядом был кто‑то еще. И надо же, будто в целом свете в этот момент никого не нашлось, кроме какой‑то журналистки! Пайпер хотела что‑то сказать, шагнула вперед… и вошла в густой лес.
Так, надо сосредоточиться. С Чарли она разберется потом. Сначала то, о чем ее просила Отам. Следуя наставлениям подруги, она глубоко вдохнула. Поборола желание немедленно оказаться дома. «Останься, останься, останься, останься», – твердила она, как заклинание. И действительно, растерянность, охватившая было ее, когда она едва не отправилась обратно, куда‑то исчезла. Мгновение – и она осталась на месте.
Она не вполне понимала, что делать дальше. Тогда, стараясь ни о чем не думать, Пайпер зашагала вперед. Нет, это что угодно, только не Авенинг. И лес здесь как‑то зеленее, гуще и полнее звуками – в таком лесу она прежде не бывала. Деревья попадаются знакомые, но большинство неизвестных, таких деревьев в их краях не бывает. Толстые стволы, ветки со звездообразными листьями усеяны мясистыми синими цветами и тяжелыми, низко свисающими плодами. Вроде бы все как следует, но какое‑то чужое. И вдруг, словно из ниоткуда… нет, наверное, из‑за дерева, за которым легко мог спрятаться легковой автомобиль, вышла девочка.
– Здравствуйте, – весело сказала она.
– Здравствуй, – ответила Пайпер, стараясь скрыть свой испуг.
– Вы здесь оттуда, где наш дом? – продолжая улыбаться, спросила девочка. – Как здорово, а то я думала, что, кроме меня, здесь никого нет. Меня зовут Мэгги. Мне не разрешают разговаривать с незнакомыми людьми, но ведь здесь нехороших людей не бывает, и я уверена, что вы меня не украдете и не зарежете.
– Я Пайпер, – ответила она.
За многие годы, пока она писала детские книжки и общалась со своими маленькими читателями, Пайпер успела узнать, что в мире встречаются очень странные дети. Эта девочка, похоже, была из таких.
– Скажи, Мэгги, как ты сюда попала? Ты это знаешь?
– Ммм, нет, не знаю. Кажется, у нас в саду где‑то есть специальная дверца. С нее все и началось. Но теперь стоит только подумать, что я здесь, так сразу сюда и попадаю. А вы тоже так?
Ах, какая милая девчушка: глаза серовато‑голубые, светлые волосы коротко стрижены. Черты лица обещали вскоре поразительную красоту. На вид ей лет десять‑одиннадцать. Скорей всего, десять, она явно моложе Сайбан.
Пайпер подумала, что не стоит так разглядывать девочку, надо вести себя свободно и естественно, а то она испугается, замкнется… Поэтому перед тем, как ответить, она широко улыбнулась.
– Не совсем. Но погоди. Ты говоришь, что здесь нет нехороших людей. А вообще люди… есть?
Мэгги прищурила один глаз.
– Вроде как есть, да. Не такие, как у нас, конечно. Но очень хорошие.
Она подняла руку и откинула прядь волос с лица. Пайпер заметила, что в другой руке у нее тетрадка.
– Здесь живет мой самый лучший друг. Это мальчик, и он просто супер. У нас тут есть крепость.
Стараясь двигаться осторожно, как бы не стало плохо, Пайпер огляделась: кругом стоял густой лес.
– А… послушай, Мэгги, что… что ты тут вообще делаешь?
– Да мало ли… С Дейдом играю. Это мой друг, – ответила она. – А если он занят, иногда и одна играю. Или делаю уроки. – Она показала Пайпер свою тетрадку. – Сегодня, например, я должна написать письмо госпоже Авенинг. Она устраивает конкурс, и победитель получит от нее волшебную книжку. Дейд считает, что я могу выиграть, поэтому я хочу постараться и написать очень хорошее письмо.
– Вот это да, – сказала Пайпер, найдя в себе силы и самообладание даже здесь ободряюще улыбнуться. – Неплохая идея. Желаю тебе удачи.
– Спасибо.
Мэгги снова широко улыбнулась, открыв два недостающих коренных зуба.
– Ой, мне уже надо идти! Время здесь совсем другое, наверное, вы знаете? Мне пора обедать.