- Я передумала. – Закидываю сумку выше на плечо и наблюдаю за его реакцией: его улыбка появляется слишком медленно, чтобы я успокоилась. Но, по крайней мере, он улыбается, и это кажется настоящим. Но затем, он приводит меня в еще большее замешательство, произнеся:
- Полагаю, я не смогу растянутся и поспать на твоем сиденье теперь.
Без понятия, что ответить на это, поэтому я просто неловко улыбаюсь и опускаю взгляд. Дежурный на входе вызывает другой раздел самолета для посадки, и микрофон пронзительно и резко гудит, заставляя нас подскочить.
А после, ощущение, будто весь мир погрузился в абсолютную тишину.
- Дерьмо, - шепчу я, смотря в ту сторону, откуда я пришла. Слишком ярко, лишком громко, слишком далеко от Вегаса, или даже от уединенности в номере Сан-Диего. Какого хрена я тут делаю? – Я не должна была приходить. Я не…
Он утихомиривает меня, делая шаг ближе, нагибаясь и целуя мою щеку.
- Мне жаль, - говорит он осторожно, двигаясь от одной щеки к другой. – От этой неожиданности, я занервничал. Это не было смешно. Я так рад, что ты здесь.
С тяжелым вздохом, я поворачиваюсь, когда он прижимает руку к моей пояснице, но это, как будто наш горячий пузырь был проколот, и мы ступили за кулисы и столкнулись с огнями действительности.
Это давит на меня, удушая. Ноги будто сделаны из цемента, когда я отдаю свой билет дежурному, нервно улыбаясь, пока захожу в самолет.
Все, что мы знаем - это слабое освещение бара, игривые подшучивания, чистые, свежие простыни гостиничных номеров. Все, что мы знаем - это безответная возможность, соблазн идеи. Притворство. Приключение.
Но когда Вы выбираете приключение, это становится реальной жизнью.
Самолет наполняется странным жужжащим звуком, который, знаю, будет в моей голове в течении часов. Ансель идет за мной, и мне интересно, не обтягивают ли джинсы слишком сильно или что творится с моими волосами. Я ощущаю, как он наблюдает за мной, возможно проверяя меня теперь, когда я вторгнусь в его реальную жизнь. А может, он пересматривает свое решение. Правда в том, что нет ничего романтичного в том, чтобы садиться на самолет, который летит в течение пятнадцати часов с виртуальным незнакомцем. Эта - идея, такая захватывающая. Нет эскаписта, ярких огней аэропорта, или тесных самолетов.
Мы укладываем свои сумки, занимая наши места. Я посередине, он у прохода, а рядом пожилой мужчина, читающий газету рядом с окном, чей локоть оказался в моем пространстве, не обращает на это внимание.
Ансель поправляет ремень безопасности, затем снова поправляет, и после тянется над нами к кондиционеру. Он направляет его на себя, на меня, на себя, прежде чем включить его. Включает свет, складывает руки на коленях, беспокойно. Наконец он закрывает глаза, и я считаю, как он десять раз глубоко вздыхает.
Ох, дерьмо. Он боится.
Я - худший человек в этот момент, потому что я не говорю свободно, даже в моментах, как этот, когда требуется небольшая поддержка. Я чувствую внутри себя безумие, и моя реакция на “безумие” в том, что я абсолютно затихаю. Я - мышь в поле, и такое чувство, что каждая неизвестная ситуация в моей жизни - орел, летящий сверху. Это неожиданно смешно, что я провела такую аналогию.
Объявления, как поступать в случае бедствия, сказаны, и самолет взлетает в вечернее небо. Беру за руку Анселя - это последнее, что я могу сделать - и он сжимает ее сильно.
Боже, хотела бы я улучшить его состояние.
Минут через пять, его рука расслабляется, а после вообще выскальзывает из моей, отяжелевшая ото сна. Возможно, если бы я уделяла ему больше внимания, или дала бы рассказать в нашу первую ночь, я бы знала, как он ненавидит летать. Возможно тогда, он сказал бы мне, что принял что-то, чтобы заснуть.
Свет тусклый, и оба мужчины рядом со мной спят мертвым сном, но мое тело, не в состоянии расслабиться. Это не нормально. Будто лихорадка, неудобство в собственной коже, не в силах найти удобное положение.
Достаю книгу, которую без разбора бросила в сумку. К сожалению, это мемуары известной женщины, главного директора - выпускной подарок отца. На обложке ее фото, она стоит на синем фоне, одетая в строгий костюм, но от этого моему желудку не легче. Вместо этого, я читаю каждое слово о безопасности самолета на брошюре в кармане сидения, затем краду из кармана Анселя журнал авиакомпании.
Я все еще чувствую себя как в аду.
Подняв ноги на сиденье, я утыкаюсь лбом в колени, пытаясь сделать так, чтобы воздух циркулировал сильнее. Стараюсь дышать глубже, но ничего не помогает. У меня не было приступов паники раньше, поэтому я не знаю, каково это, но не думаю, что это приступ.
Очень надеюсь, что это не приступ.
И только, когда стюардесса вручает мне меню и оба варианта — лосось или тортеллини — заставляют мой желудок бунтовать, и я понимаю что то, что я чувствую, не просто нервы. Это не похоже на похмелье. Это - что-то другое. Моя кожа горячая и чувствительная. Моя голова кружится.
Еду развозят по самолету, запах лосося, картофеля и шпината настолько едкий и насыщенный, что я задыхаюсь, тянусь к тонкой струйке прохладного воздуха, которая дует из кондиционера. Но этого не достаточно. Хочу убежать в уборную, но сразу же понимаю, что не смогу сделать это. Прежде чем я разбужу Анселя, я отчаянно начинаю искать бумажный пакет в кармане кресла передо мной, и едва открыв его, меня выворачивает.
Нет худшего момента для этого, прямо здесь и сейчас, я уверенна в этом. Мое тело не слушается, и сколько бы мозг не твердил, чтобы тело было потише, пока извергает из себя все, как истинная леди – настолько, блядь, тихо - но этого не случается. Стон вырывается из меня, чувствуя, что еще одна волна подкатывает, и Ансель рядом со ной резко подскакивает, просыпаясь. Он гладит меня по спине, восклицая.
- О, нет!
Вытаскивая мое унижение на поверхность.
Я не могу позволить ему увидеть меня в таком состоянии.
Отталкиваюсь, вставая, спотыкаюсь об него, прежде чем он успевает убраться из своего кресла, и практически выпадая в проход. На меня пялятся другие пассажиры - пялятся со смесью шока, жалости и отвращения - но пусть радуются, что я не уронила пакет с рвотой, когда мчалась по проходу. Несмотря на то, что мне стоит сконцентрироваться на ходьбе, пока я пересекаю самолет, по направлению к уборной, в голове я пристально пялюсь на них в ответ. Они когда-нибудь чувствовали себя плохо в самолете, который наполнен пятьюстами людьми, в том числе, и с их новоиспеченным мужем-незнакомцем? Нет? Ну, тогда они должны заткнуться на хрен.
Единственное небольшое милосердие - это пустой туалет, всего в нескольких рядах, толкаю дверь, практически рухнув внутрь. Выбрасываю мешок в мусорное ведерко и плюхаюсь на пол, склоняясь над туалетом. Холодный воздух обдувает мое лицо, и темно голубой жидкости там достаточно для того, чтобы снова начать рыгать. Мое тело лихорадит, и из меня невольно вырываются стоны с каждым выдохом. Что бы ни было, но вирус во мне, развивается, словно поезд, несущийся по рельсам и влепляющийся в здание на полной скорости.
Бывают в жизни моменты, когда мне становится очень интересно, может ли все стать еще хуже. Я в самолете, с мужем, энтузиазм, которого, по поводу этой затеи, кажется, ослабевает, и я погружаюсь в этот момент в глубокую жалость к себе, когда осознаю — в абсолютном ужасе — что у меня только что начались месячные.
Смотрю вниз на свои белые джинсы и подавляю рыдания, хватаю туалетную бумагу, складываю её и заталкиваю ее в нижнее белье. Подымаюсь, мои руки слабы и дрожат, пока стягиваю с себя и завязываю толстовку вокруг талии. Плескаю водой в лицо, пальцем чищу зубы, и почти затыкаю им рот, когда желудок ухает в предупреждении.
Это настоящий кошмар.
Раздается тихий стук в дверь, а за этим следует голос Анселя.
- Миа? С тобой все хорошо?
Прислоняюсь к небольшой стойке, когда мы пролетаем небольшую турбулентность и от этого буря внутри моего тела только увеличивается. Я почти падаю в обморок от ощущения желудка, зависшего в воздухе. Секундой спустя, отворяю дверь, оставляя небольшую щелку.
- Да, все нормально. - Конечно же, это не правда. Я в ужасе, думаю, если бы я и смогла сбежать из этого самолета, ползая в туалете, то я бы попыталась.
Он выглядит обеспокоенным... и будто под кайфом. Его веки тяжелые, и он медленно моргает. Не знаю, что он принял для сна, но он только проспал в течение приблизительно часа, и его немного шатает, будто он может упасть.
- Могу я сделать для тебя что-нибудь? - Его акцент усиливается от сонливости, и его слова труднее понять.
- Нет, если, конечно, у тебя не завалялась аптечка в ручной клади. - Его брови сдвигаются вместе.
- У меня есть ибупрофен, кажется.
- Нет, - говорю я, закрывая глаза на мгновенье. - Мне нужны... женские штучки.
Ансель снова медленно моргает, от замешательства, на его лбу появляются морщины. Но позже, до него, кажется, доходит, и его глаза расширяются.
- Поэтому тебя стошнило?
Я чуть не начинаю смеяться от взгляда на его лицо. Мысль о том, что каждые мои месячные такие мучительные и сопровождаемые еще и тошнотой, нагоняют на него жуть от моего имени.
- Нет, - отвечаю, чувствуя, что мои руки начинают дрожать от напряжения, которое отвлекает, чтобы стоять. - Просто чудесное совпадение.
- У тебя... нет ничего? В сумке?
Я испускаю то, что должно быть тяжелым вздохом, известным человечеству.
- Нет. - Говорю ему. - Я была немного... растерянной.
Он кивает, потирая лицо, и после этого, он кажется более проснувшимся, и решительным.
- Жди здесь. - Он закрывает дверь со щелчком, и до меня доносится, как он зовет стюардессу, и я сползаю вниз на сиденье унитаза, упираясь локтями в колени и кладя голову на руки, пока слушаю его через дверь.
- Извините, что беспокою Вас, но моя жена, - начинает он, и останавливается. - С последним словом, которое он произносит, мое сердце пускается вскачь. - Та, которая заболела? У нее начался... цикл? И я хотел бы узнать, не храните ли вы на такой случай... что-нибудь? Понимаете, путешествие произошло спонтанно, и она собиралась в спешке, и еще до этого мы были в Лас-Вегасе. Без понятия, по какой причине она полетела со мной, но я действительно не хочу налажать с этим. И теперь ей нужно кое-что. Может она, уф, - он заикается, и наконец, выдает, - позаимствовать это? - Я прикрываю рот, когда он продолжает тараторить, хотела бы я увидеть в этот момент выражение лица стюардессы по другую сторону двери. - То есть использовать. - Продолжает он. - Не позаимствовать, потому что не думаю, что это работает так.
Слышу женский голос:
- Вы не знаете, что именно ей нужно, тампоны или прокладки?
Ооо, Боже. Боже. Этого не может быть.
- Ммм... - Он вздыхает и затем говорит. - Понятия не имею, но я дам вам тысячу долларов, чтобы закончить этот разговор и взять оба предмета.
Это официально худшее, что могло произойти со мной. Но это лучше чем это.
***
Нет унижения хуже, чем сидеть в инвалидной коляске, которую катят через таможню в зал получения багажа, сидеть посреди аэропорта Шарль де Голль, держа в руках бумажный мешок у лица, в случае если два глотка воды, которые я выпила час назад, решат выйти на свет. Мир ощущается слишком ярким и шумным, скоропалительные пронзительные французские крики в резких вспышках из громкоговорителей вокруг меня. После целой вечности, Ансель возвращается с нашим багажом и первую вещь, которую он спрашивает, тошнило ли меня снова.
А я говорю ему, что он должен просто посадить меня на самолет обратно до Калифорнии.
Кажется, он смеется и отвечает, нет.
Он пересаживает меня на заднее сидение такси прежде, чем садится сам и говорит что-то на французском водителю. Он говорит настолько быстро, что я уверена, нет никакого способа понять его, но водитель, кажется, понял. Мы отъезжаем от обочины, и на нереальной скорости стартуем по дороге, выбираясь из аэропорта резкими толчками, заносами и внезапными поворотами.
Как только мы достигаем центра города, и здания начинают вырисовываться и возвышаться над узкими извилистыми улочками, это становится пыткой. Таксист, кажется, не знает, где педаль тормоза, но зато он знает, где у него клаксон. Сворачиваюсь на стороне Анселя, пытаясь удержать в желудке то, что поднимается к горлу. Существует миллион вещей, на которые я хочу полюбоваться из окна - город, архитектура, яркая зелень, которую я могла почти чувствовать, садясь в такси — но, к сожалению, у меня озноб, я потею и едва остаюсь в сознании.
- Он ведет такси или играет в видео-игру? - Бурчу я, едва ли связно.
Ансель хихикает тихо в мои волосы, шепча:
- Ma beauté. [15]
В мгновение, мир перестает вращаться и дергаться, и меня стаскивают с места, подхватывая под колени и спину сильными руками, и поднимают. Ансель легко заносит меня в здание, заходя прямой наводкой в крошечный лифт. Он ждет, когда таксист затолкает наши сумки позади нас. Я ощущаю дыхание Анселя на своем виске, ощущаю механизмы лифта, поднимающего нас выше и выше.
Поворачиваю голову к нему, утыкаясь носом в мягкую и теплую кожу его шеи, и наслаждаюсь запахом. Запах мужчины, имбирного эля и тонкий едва уловимый запах мыла, которым он мылся несколько часов назад, смывая меня с себя в номере отеля.
И потом, до меня доходит: должно быть сейчас от меня исходит отвратительный запах.
- Извини, - шепчу я, отворачиваясь и пытаясь, вывернутся из его рук, но он крепче прижимает меня, выдавая:
- Тсс. - В мои волосы.
Он усердно ищет ключи в кармане, при этом неся меня, и как только мы оказываемся внутри, он ставит меня на ноги. И только теперь, когда, кажется, мое тело решает, что получило разрешение ответить на поездку в такси, я падаю на колени, и извергаю всю воду, которая была в моем желудке в ведерко для зонтиков возле двери.
Серьезно, не возможно, чтобы мое унижение стало еще больше.
Позади слышу, как Ансель резко откидывается на дверь и сползает по ней, рядом со мной, прижимаясь лбом к моей спине прямо между лопаток. Чувствую, как его тело сотрясает от беззвучного смеха.
- О, мой Бог. - Сон срывается с моих губ. - Это худущее происшествие в истории человечества. - Оказывается, мое унижение может увеличиться еще больше.
- Бедняжка. - Жалеет он меня. - Тебе наверно так хреново.
Киваю в ответ и стараюсь - но с провалом - захватить ведро вместе с собой, когда он поднимает меня, обхватив за грудную клетку.
- Оставь его, - уговаривает он, посмеиваясь, - ну же, Миа. Оставь. Я уберу все.
Когда он укладывает меня на матрас, я едва в сознании, и единственное, что я ощущаю, это его запах, повсюду. Я слишком измученна, чтобы заинтересоваться его квартирой, но я делаю мысленную пометку себе, осмотреться и сделать комплимент о квартире, как только мое желание умереть пройдет. Добавляю это задание к списку дел, в котором также благодарю его щедро, затем приношу извинения, и уже после сажусь в самолет и улетаю обратно в Калифорнию с позором.
Похлопав меня по спине, он уходит, и я немедленно проваливаюсь в крепкий сон, и снится мне запутанный и лихорадочный сон о езде в темных, узких тоннелях.
Около меня прогибается матрас в том месте, где он садится, и я резко выплываю из сна, как-то зная, что есть минутка до того, как он уедет.
- Извини, - простанываю я, притягивая коленки к груди.
- Не извиняйся, - Он ставит что-то на тумбочку около подушки. - Вот немного воды. Пей по немногу. - Я могу все еще слышать улыбку в его голосе, но она добрая, не дразнящая.
- Спорим, что ты не так представлял нашу первую ночь здесь.
Он пропускает мои волосы через пальцы.
- Также как и ты.
- Наверно, это самая не сексуальная вещь, которую ты когда-либо видел, - бормочу я, окунаясь в теплую, чистую и пропахнувшую Анселем подушку.
- Менее сексуально? - Вторит он со смешком. - Не забывай, я проколесил всю территорию Штатов с потными, грязными людьми.
- Угу, но ты никогда не хотел заниматься сексом с кем-то из них.
Его рука замирает, там, где он нежно гладил спину, и я понимаю, что, только что, сболтнула. Смешно, даже думать о том, что он снова прикоснется ко мне после последних пятнадцати часов.
- Спи, Миа.
Видите? Вот и доказательство. Он назвал меня, Миа, не Cerise.
***
Просыпаюсь уже под утро от чего-то яркого, не зная, какой час. Снаружи чирикают птицы, галдят голоса и тарахтит транспорт. В воздухе витает запах хлеба, кофе, и мой желудок сжимается, мгновенно жалуясь на то, что не готов для еды. И как только я вспоминаю прошедший день, горячая волна прокатывается по моей коже. То ли смущение, то ли температура, без понятия. Отбрасываю одеяло и вижу, что одета только в футболку и белье.
И затем, до меня доносится голос Анселя, говорящего на английском.
- Она спит. - Говорит он. - Ей было плохо вчера.
Я сажусь в ответ на его слова, и я еще никогда в жизни не хотела так сильно пить. Схватив стакан воды на ночном столике, прикладываю его к губам, выпиваю воду в четыре длинных, благодарных глотка.
- Конечно, - теперь его голос ближе. Неподалеку от двери. - Минутку.
Он тихо ступает в комнату, и когда он видит, что я проснулась, его лицо озаряется облегчением, затем неуверенностью, а далее сожалением.
- На самом деле, она уже проснулась, - говорит он в телефон. - Передаю трубку.
Он передает мне мой телефон, и дисплей показывает мне, что звонит мой отец. Ансель прикрывает микрофон, шепча:
- Он звонил, по меньшей мере, десять раз. Я зарядил его, к счастью... а может и нет. - Сообщает он с виноватой улыбкой. - Теперь у тебя много зарядки.
В моей груди вспыхивает боль, а в животе скручивается чувство вины. Прижимаю телефон к уху.
- Пап, привет. Я... - До того как он прерывает меня.
- Какого хрена ты вытворяешь? - кричит он, но не ждет ответа. Я отстраняю телефон на несколько дюймов от уха, облегчая боль от его криков. - Ты сидишь на наркотиках? Это то, что имел в виду Ансель, когда говорил, что ты болеешь? Это твой нарко диллер?
- Что? - Моргаю я, мое сердце так быстро бьется, что боюсь, меня хватит сердечный приступ. - Пап, нет.
- Кто, кроме нариков, летит во Францию без предупреждения, Миа? Ты занимаешься чем-то нелегальным?
- Нет, папа. Я...
- Не могу поверить, Миа Роуз. Невероятно. Твоя мать и я чуть с ума не сошли от беспокойства, названивая тебе последние два дня! - Ярость в его голосе слышна так ясно, будто он в соседней комнате. Могу представить какое у него красное сейчас лицо, губы мокрые от слюны, руки дрожат, когда он сжимает телефон.
- Ты никогда не повзрослеешь. Никогда. Единственное, я надеюсь, твои братья будут умнее, чем ты в своем возрасте.
Закрываю рот, глаза, свои мысли. Странное ощущение, когда Ансель садится рядом со мной на кровать, а его рука успокаивающе гладит меня по спине. Голос отца на высоте и, как всегда, с авторитетом. Даже если бы я прижала телефон к уху, знаю, что Ансель слышал бы каждое слово. Я только могу вообразить, что он наговорил Анселю, до того как я взяла телефон. На заднем плане, слышу мольбы матери:
- Дэвид, дорогой, не надо. - И знаю, что он пытается осторожно забрать телефон из его рук. И затем ее голос пропадает, приглушенные голоса не слышны из-за прикрытого микрофона.
Не стоит, мам, думаю я. Не делай этого ради меня. Защита меня сейчас, не стоит дней тихого обдумывания, за которыми последует дни подлых и тайных оскорблений.
Отец снова на линии, его голос на пределе и остр как нож.
- Ты же понимаешь, Миа, что у тебя огромные проблемы? Ты слышишь меня? Громаднейшие. Если ты думаешь, что я собираюсь помогать тебе с переездом в Бостон после этого, то ты полная дура.
Я роняю телефон на матрас, голос отца по-прежнему грохочет в динамике, и стакан воды, который я выпила, решил выбраться наружу. Ванная открыта перед комнатой Анселя, и я пулей проношусь по помещению, падая на колени перед туалетом, и теперь, я не только должна гореть от унижения того, что Ансель слышал, как отец отчитывал меня, так еще и от того, что он будет смотреть на меня, когда мой желудок выворачивает.
Снова.
Пытаюсь подняться, чтобы умыться, слепо шаря в поисках кнопки для спуска воды, и не нахожу, заваливаясь на бок от бессилия и приземляясь на холодную плитку.
- Миа, - зовет Ансель, опираясь на колено, он поглаживает меня по руке.
- Просто оставь меня здесь спящей, пока я не умру. Я вполне уверена, что Харлоу пошлет одного из ее слуг, чтобы вернуть мое тело домой.
Смеясь, он сажает меня, а затем тянет свою футболку к моему лбу.
- Давай же, Cerise. - Подбадривает он, целуя меня за ухом. - Ты горишь. Позволь помочь тебе принять душ, и затем мы поедем к доктору. Я беспокоюсь. Ты заставляешь меня волноваться.
***
Доктор моложе, чем я ожидала: женщина, тридцати лет с милой улыбкой и с успокаивающим и заверяющем-в-своей-компетентности взглядом. В то время пока медсестра, проверяет мои жизненные показатели, доктор разговаривает с Анселем, и по-видимому, он объясняет ей, что со мной творится. Я очухиваюсь, только, когда он произносит мое имя, но в остальном, верю, что он поведал ей обо всем. И предполагаю, что это было примерно так: "Секс был грандиозным, мы поженились, и теперь она здесь! Помогите мне! Она, не переставая, рыгает, это жутко неловко. Ее зовут МИА ХОЛЛАНД. Есть ли здесь такая услуга по отправлению непредсказуемых американок обратно в Штаты? Merci [16]!
Повернувшись ко мне, доктор задает мне стандартные вопросы на ломанном английском.
- Какие симптомы?
- Температура, - Говорю. – И не могу удержать в желудке какую-либо еду.
- Какова была самая высокая, ммм... температура, прежде чем вы приехали к нам?
Я пожимаю плечами, глядя на Анселя. Он отвечает:
- Environ, ah, trente-neuf? Trente-neuf et demi?[17] - Из меня вырывается смешок, но не, потому что я знаю, что он только что сказал, а потому что до сих пор без понятия, какая у меня температура.
- Возможно ли то, что вы беременны?
- Ммм, - говорю я, и вместе с Анселем смеюсь. - Нет.
- Не возражает ли вы, если мы сделаем анализ крови?
- Узнать, беременна ли я?
- Нет, - объясняет она с улыбкой. - Для выявления проблемы.
Я резко останавливаюсь, когда она говорит это, мой пульс начинает разгонятся.
- Вы думаете, у меня есть что-то, что можно обнаружить в крови?
Она качает головой, улыбаясь.
- Извините, нет, я думаю, что у вас просто вирус кишечного тракта. Кровь... ммм... - Она пытается подобрать слово в течение нескольких секунд, перед тем, как обращается к Анселю за помощью.
- Ça n’a aucun rapport?[18]
- Не имеет к этому никого отношения, - он переводит. - Думаю... - он начинает и затем улыбается доктору. Я глазею на застенчивую версию Анселя. - Думаю, так как мы, уже здесь, мы можем сделать стандартные анализы на, ох... инфекции...
- Оу, - бубню я, понимая. – Да, конечно.
- Все в порядке? – спрашивает он. – Она возьмет мои анализы в это же время.
Не уверена, что удивляет меня больше: то, что он озабочен моим ответом или то, что он просит, чтобы доктор проверил нас на инфекции в случае, если я когда-нибудь перестану рыгать, и мы займемся сексом снова. Я тупо киваю, и сжимаю кулак, когда медсестра достает резиновую ленту, чтобы перетянуть бицепс руки. Если это был бы любой другой день, в который я не вырыгала половину своего веса, я бы ответила что-нибудь остроумное. Но прямо сейчас? Вероятнее всего, я пообещала бы ей своего первенца, если она смогла бы заставить мой желудок успокоится, хотя бы всего на десять счастливых минут.
- Вы принимаете противозачаточные средства или хотели бы начать принимать? - спрашивает доктор, переводя взгляд с ее графиков на меня.
- Принимаю, пилюли. - Чувствую, как Ансель смотрит на мое лицо, и мне интересно, как смотрится румянец на моем, позеленевшем лице.
Глава Седьмая
Ощущение губ, нежно прижавшихся, к моему лбу, будят меня, заставляя открыть глаза. Небо, прямо надо мной, не иллюзия, которую, я думала, воображала себе всю неделю. Комната Анселя на самом верхнем этаже жилого дома, и окно в крыше проливает свет утреннего солнца прямо на кровать. Оно вьется у ее подножья, яркое, но еще не достаточно теплое.
Дальняя стена под наклоном от усеченного потолка приблизительно пятнадцать футов, и вдоль невысокой стены его спальня с двумя французскими дверьми, которые Ансель оставил открытыми, и которые ведут на небольшой балкончик. Теплый порыв ветерка пролетает по комнате, принося с собой звуки улицы.
Поворачиваю голову, и, онемевшая шея начинает протестовать против этого.
- Эй. - Мой голос звучит, словно наждачная бумага, которой проводят по металлу.
Его улыбка заставляет в моей груди что-то трепетать и делать кульбиты.
- Я рад, что твоя температура, наконец, спала.
Стон вырывается из меня, прикрываю глаза дрожащей рукой, в то время как моя память возвращает меня в последние несколько дней. Меня тошнило везде, в том числе и на себя. Ансель, несущий меня в душ, для того, чтобы вымыть, и позднее, охладить.
- Боже мой. - Бубню я. - Унижение вступает в свои права.
Он смеется тихо между другим поцелуем, на этот раз в висок.
- Ты заставила меня поволноваться. Тебе было очень плохо.
- Существует ли хоть одна поверхность в твоей квартире, которая осталась нетронутой моей блевотой?
Он поднимает подбородок, глаза светятся от забавы, кивая в сторону угла.
- Вон там, дальняя часть комнаты - чиста.
Снова прячу лицо в руках, приглушенно извиняясь из-под них.
- Cerise, - зовет он меня, протягивая руку для прикосновения к моему лицу. Инстинктивно, я отстраняюсь, чувствуя отвращение. Но мне, сразу же, хочется исправить это из-за вспышки боли в его глазах, но они проясняются до того, как я понимаю, что она действительно была там.
- Сегодня я должен работать, - говорит он. Хочу объяснить, прежде чем уйду.
- Хорошо. - Это звучит угрожающе, и я на секунду опускаю глаза ниже его лица. Он одет в рубашку. После быстрого умозаключения, понимаю, что он чувствует, что должен объяснить, так как сегодня суббота.
- Когда я, в четверг, прибежал в офис, чтобы забрать кое-какие файлы домой, старший партнер, с которым я работаю наиболее тесно, увидела мое обручальное кольцо. Она была... недовольна.
Мой желудок делает сальто, и в этот момент реальность того, что мы делаем, накрывает меня, как гигантская волна. Да, он пригласил меня сюда, но я ворвалась прямо в его жизнь. И вновь вспоминаю о том, как мало я знаю о нем.
- Вы двое… вместе?
Он застывает, выглядя слегка в ужасе.
- Оу, нет. Боже, нет. - Его зеленые глаза сужаются, пока он изучает меня. - Ты думаешь, я бы переспал с тобой, женился бы на тебе и пригласил бы тебя сюда, если бы у меня была девушка?
Мой ответный смех больше походит на кашель.
- Предположу, что нет, извини.
- Я был ее маленьким мальчиком-рабом в послание несколько месяцев. - Объясняет он. - И теперь, когда я женился, она убеждена, что моя сконцентрированность на работе пропадет.
Вздрагиваю. То, что мы совершили, так опрометчиво. Так глупо. Мало того, что он женат теперь, так уже в скором времени он будет разведен. Почему он не скрыл наш Вегас-казус на своей работе? Подходит ли он хоть к чему-нибудь с осторожностью?
- Не нужно менять свой рабочий график из-за того что я здесь.
Но он уже качает головой.
- Мне нужно поработать только в эти выходные. Все будет отлично. Над ней будет преобладать ее паника. Думаю, она привыкла к тому, что меня можно выдернуть в офис, в любое ей угодное время.
Бьюсь об заклад, так и было. Чувствую, что моя хмурость увеличивается, пока я рассматриваю его, и я не так больна, чтобы горячий поток ревности не заструился по моим венам. Солнечный свет льется с потолка, освещая его острую челюсть и скулы, и я заново поражаюсь тому, какое у него удивительное лицо.
Он продолжает.
- Я почти разобрался с огромным делом, после него мое время будет более разгружено. Извини, что в твои первые выходные здесь меня не будет с тобой.
Боже, это так странно.
Я отмахиваюсь, неспособная сказать больше чем:
- Умоляю, не переживай по этому поводу.
Он фактически обслуживал меня, с тех самых пор, как я прибыла сюда, кислая смесь стыда и вины начинает бурлить в животе. Насколько я знаю, он видел меня в достаточно ужасном состоянии, чтобы отвратить его от этой игры, в которую мы играем. И я бы совсем не удивилась, если он, после моего полного выздоровления, предложил бы мне парочку отелей, чтобы я смогла подобрать себе подходящий на остаток моего пребывания здесь.
Какое дерьмовое начало для нашего... чем бы это ни являлось.
Так как возможности могут, в конечном счете, быть ограничены, то я, когда он идет через комнату, глазею на него таким горячим взглядом, словно сам ад. Он высок, жилист и в тонусе. Костюм был сшит прямо по нему. Его светло-каштановые волосы аккуратно зачесаны назад, а кожа его загорелой шеи скрывается под воротником рубашки. Больше нет того непринужденного и игривого человека, которого я встретила в Вегасе. Теперь, он выглядит, как молоденький адвокат-задира, и стал в еще большей мере трахательным. Как такое может быть возможно?