Скажем теперь, каким образом татары переходят вплавь самые большие реки в Европе. Все их лошади умеют плавать, особенно в этих холодных странах, где воды плотнее, нежели во французских реках, так как они менее очищены действием солнечных лучей. Но я уверен, что если бы привести этих лошадей во Францию, они не могли бы с такою же легкостью переплыть Сену, как переплывают Днепр, воды которого плотнее, как я заметил, вследствие чего твердые тела теряют в них часть своего веса, что я испытал сам. Вот как поступают татары, когда войско их желает переплыть Днепр, самую большую реку в крае. Отыскивают такое место, в котором бы оба берега были равнодоступны, причем каждый всадник собирает по пути небольшой запас камыша или тростника, из которого делает две связки около трех футов в длину и 10 или 12 дюймов в толщину. Оба пучка скрепляются тремя поперечными палками на расстоянии фута одна от другой, прочно привязанными сверху; внизу же прикреплена по диагонали в двух противоположных углах четвертая палка, которая привязывается к лошадиному хвосту. Татарин кладет на этом плоту свое седло, затем раздевается, складывает на седле одежду, лук, стрелы и саблю, крепко связавши все вместе; потом входит в воду обнаженный с нагайкою в руке и ведет лошадь, закинув ей повод на шею и все время держа его одною рукою вместе с гривою, подгоняет ее и принуждает плыть; сам он плывет одною рукою, другою держа узду и гриву, ни на минуту не выпуская их и так правит лошадью, погоняя ее нагайкою, пока не переплывет реки. Затем, когда лошадь станет на ноги и вода достигнет пловцу до живота, он останавливается, отвязывает от лошадиного хвоста свой плот и переносит его на землю. Переправляются все за раз, растянувши фронт на протяжении около [342] полумили вдоль по течению; весь скот плывет точно также. Вот все, что мне удалось узнать от татар в этом отношении.
Об украинских казаках.
Нам остается еще, согласно обещанию, рассказать о том, каким образом казаки избирают своего начальника и описать их походы на Черное море, в которых они достигают до Анатолии и нападают здесь на турок. Вот как происходить избрание предводителя: собираются все старые полковника и старики, пользующееся уважением среди казаков, каждый подает голос в пользу того, кого считает наиболее способным и получивший наибольшее количество голосов признается избранными Если тот, на кого пал выбор, неохотно принимает эту должность, отговариваясь неспособностью и недостойностью или ссылаясь на недостаток опытности или старость, это нимало ему не помогает: ему отвечают, что, по-видимому, он действительно не достоин такой чести и тотчас убивают его на месте как изменника, между тем как сами они поступают изменнически в данном случае 141. Вы припомните то, что я говорил вначале, рассказывая об их нравах и обычных изменах. Если же избранный казак принимает звание начальника, он благодарит собрание за оказанную ему честь, хотя сам он и признает себя недостойным ее и неспособным к занятию такой высокой должности; тем не менее он обещает, что своими трудами и заботами постарается сделаться достойным чести служить всем вообще и каждому в частности и что жизнь его всегда будет посвящена служению своим братчикам (так называют они друг друга). При этих словах все аплодируют ему с криками: «vivat, vivat!», затем каждый [343] подходит, в порядке занимаемых должностей, и отдает ему поклон, а начальник пожимает ему руку, что составляет обычное между ними приветствие. Таков обряд выборов начальника, происходящих нередко среди пустынных степей. Начальник этот, которому они беспрекословно подчиняются, называется на их языке гетманом; власть его неограниченна, он имеет право рубить головы и сажать на кол всех непокорных. Вообще он поступает с большою строгостью, но в делах общественных ничего не может предпринять без военного совета, называемого радою. Отправляясь на войну, гетман должен быть чрезвычайно осторожен и предусмотрителен, чтобы не потерпеть неудачи; в случае неблагоприятной встречи он должен обнаружить находчивость и отвагу, иначе при малейшей трусости казаки убивают его как изменника, после чего немедленно приступают к избранию нового гетмана обычным порядком, как было сказано выше. Должность предводителя и начальника в походах составляет обязанность, сопряженную с большими трудностями в случае неудачи. В течение 17 лет, которые я провел на службе в этой стране, все лица, избранные для занятия этой должности, несчастливо окончили жизнь.
Намереваясь предпринять морской поход, казаки берут разрешение от своего гетмана, а не от короля, собирают раду, на которой избирают предводителя экспедиции с соблюдением тех же форм, какие наблюдаются при выборах гетмана, с тою лишь разницею, что это лицо получает власть только на время похода. Затем охотники направляются в Войсковую Скарбницу, их сборный пункт и начинают строить суда около 60 футов в длину, 10 или 12 в ширину и до 12 футов в глубину. Судно строится без кормы, в основание берется лодка из вербы или липового дерева длиною около 45 футов, борта и дно покрываются рядами досок от 10 до 12 футов длиною и около фута шириною, которые прикрепляются гвоздями, причем каждый ряд выпускаются над предыдущим, как на речных лодках, пока судно не достигнет 12 футов в вышину и 60 в длину, постепенно расширяясь кверху. [344] Это лучше поясняется прилагаемым рисунком, который я наскоро набросал карандашом. Здесь видна обкладка из тростника, связанная пучками толщиною в бочонок, которые скрепляются конец с концом, окаймляя всю лодку; они крепко привязаны к боргам веревками из липового и черешневого лыка. Казаки строят свои челны подобно нашим плотникам, с перегородками и поперечными скамьями, затем осмаливают их. Челны снабжены двумя рулями, по одному на каждом конце, как это видно на рисунке, так как вследствие значительной длины судна потребовалось бы слишком много времени при поворотах, чем сильно затруднялась бы свобода и быстрота движений в случае отступления. Эти суда имеют от десяти до пятнадцати весел с каждой стороны и на ходу быстрее турецких гребных галер; сверх того на каждом есть мачта, на которой подымают довольно плохой парус, но только в хорошую погоду, в ветреную же казаки предпочитают идти на веслах. Челны их не имеют палубы, если же и заливаются водою, то окружающий их тростник поддерживает судно на поверхности воды, не допуская его затонуть. Походные припасы казаков состоят из сухарей, которые сохраняют в длинных бочках, около десяти футов в длину и четырех в диаметре, крепко увязанных, откуда их достают через воронку; затем из бочонка вареного пшена и другого с жидким тестом, которое они едят в виде лакомства, смешивая с пшеном; это кушанье служить в одно время и пищею, и питьем, оно кисловатого вкуса и называется саламаха, т. е. лакомая пища. Что до меня касается, то я не находил в ней изысканного вкуса и если употреблял во время путешествий, то исключительно за неимением ничего лучшего. Казаки отличаются большою трезвостью во время походов и военных экспедиций; тогда им строго запрещается брать с собою водку или какие-нибудь крепкие напитки, если же случатся между ними пьяный, начальник приказывает выбросить его за борт.
Намереваясь предпринять поход против татар с целью отомстить им за набеги и грабежи, казаки обыкновенно выбирают для этого осеннее время; прежде всего посылают на Запорожье все [345] необходимое для похода и сооружения судов и вообще все, в чем, по их мнению, может встретиться потребность; затем выступают в количестве пяти или шести тысяч человек добрых казаков, хорошо вооруженных воинов, приходят на Запорожье и приступают к постройке челнов. Каждую лодку строят 60 человек и оканчивают ее в две недели, ибо, как я сказал, они знают все ремесла; в течение двух-трех недель они изготовляют от 80 до 100 судов описанной выше конструкции; в лодке помещается от 4 до 6 фальконетов и 50-70 человек, вооруженных каждый двумя ружьями и саблею и снабженных достаточным количеством продовольствия; сверх того полагается до шести фунтов пушечного пороха и свинца, сколько нужно на человека, а также запас ядер для фальконетов. Одежду их составляют две перемены белья, сорочек и шаровар, плохой кафтан и шапка; сверх того каждый имеет часы. Таков летучий казацкий отряд на Черном море, способный померяться силами с лучшими городами Анатолии.
Окончив все приготовления, казаки спускаются вниз по Днепру. Атаман плывет в передней лодке, вывесив свое знамя на мачте; прочие лодки держатся так близко одна к другой, что почти касаются веслами.
Обыкновенно турки заранее предупреждены о походе и держат наготове при устье Днепра несколько галер, чтобы помешать казакам выйти в море; но те оказываются хитрее и, в ожидании темной ночи перед новолунием, держатся в речных тростниках, покрывающих днепровский лиман, за три или четыре мили вверх от устья, куда галеры не отваживаются заходить, так как уже неоднократно находили там гибель. Поэтому турки довольствуются тем, что стерегут выход и всегда бывают застигнуты врасплох, но и казаки в свою очередь никогда не могут проскользнуть незамеченными. Тогда тревога распространяется по всей стране до самого Константинополя. Султан рассылает гонцов во все концы Анатолии, Болгарии и Румелии, чтобы предупредить жителей, что казаки на море и чтобы все держались на стороже. Но все эти меры напрасны: казаки гребут не переставая [346] и, пользуясь благоприятным временем года 142, в продолжение 36 или 40 часов достигают берегов Анатолии, выходят на землю с ружьями в руках, оставляя по два взрослых и по два мальчика стеречь каждую лодку. Затем устремляются на прибрежные города, берут их приступом, грабят и жгут; иногда заходят около мили вглубь страны, но тотчас же возвращаются, отчаливают с добычею и плывут дальше, чтобы попытать счастья в другом месте. Если случается на пути что-нибудь подходящее, они производят нападение, в противном случае возвращаются с добычею на родину. Если попадаются навстречу турецкие галеры или другого рода корабли, казаки преследуют их, атакуют и берут приступом. При этом они употребляют следующий прием: так как их челны возвышаются не более 2 1/2 футов над поверхностью воды, то казаки замечают неприятельский корабль или галеру гораздо раньше, нежели будут замечены сами; они тотчас убирают мачты, справляются с направлением ветра и стараются держаться за солнцем до вечера. За час до солнечного захода они начинают усиленно грести в направлении галеры, пока не подойдут на расстояние мили, чтобы не потерять судна из виду, и держатся на этом расстоянии до полуночи; тогда казаки, по данному сигналу, принимаются грести изо всех сил, между тем как половина их держатся совершенно готовыми к битве и ожидают только абордажа, чтобы проникнуть на корабль, экипаж которого поражен недоумением, видя себя окруженным сотнею лодок и судно свое наполненным вооруженным неприятелем, который за первым приступом овладевает им. После того казаки забирают все найденные деньги, товары малого объема, которые не портятся от воды, пушки и все, что, по их мнению, может им пригодиться, затем пускают ко дну корабль вместе с людьми. Так поступают казаки; они забрали бы и самый корабль или галеру, если бы умели управлять ими, но не знают [347] необходимых для того приемов. После победы нужно возвращаться в свою страну; при устьях Днепра их ожидает теперь удвоенная стража, чтобы наказать за погром, но казаки мало тревожатся этитм, хотя силы их и ослаблены, ибо невозможно, чтобы многие из них не погибли в сражениях и чтобы море не поглотило нескольких лодок, так как не все могут быть на столько прочны, чтобы выдержать экспедицию. Они входят в залив, находящейся в трех или четырех милях к востоку от Очакова; здесь к морю примыкает очень глубокая балка, около 3 миль длиною, которая тянется по направлению к Днепру и во время прилива наполняется водою на полфута в высоту на протяжении четверти мили. Здесь казаки сходят на берег и принимаются, по 200 и 300 человек за раз, перетаскивать волоком свои челны один за другим и в течение двух, много трех дней переходят в Днепр со всею добычею. Там они уже в безопасности от погони, избегнув таким образом встречи с галерами, охраняющими вход в лиман против Очакова и, наконец, возвращаются в свою Скарбницу, где происходить дележ добычи, как было уже сказано выше. Есть у казаков и другой путь для возврата: иногда они проходят через пролив между Таманью и Керчью в донской лиман 143, входят в реку Миус и подымаются вверх по ней до тех пор, пока она может поднять их лодки. Верховья Миуса отстоят всего в одной миле от истоков речки Тачаводы, впадающей в Самару, которая в свою очередь впадает в Днепр в расстоянии одной мили выше Кодака, как это можно видеть на карте 144. Впрочем казаки редко возвращаются на Запорожье этим путем, так как он значительно длиннее, но иногда они избирают его для выхода в море, если при устье [348] Днепра сосредоточены значительные турецкие силы, преграждающие им путь, или же если сами они имеют не более 20-25 лодок.
Если галеры встречают казаков днем в открытом море, то разгоняют их своими пушками как стаю скворцов, затопляют несколько челнов и приводят неприятеля в такое смятение, что все уцелевшие спешат рассеяться в разные стороны; но, раз вступивши в битву с галерами, казаки бывают непоколебимы, никто не двигается со своей скамьи, весла привязываются к кочетам посредством перевязи из лозы, и в то время, как одни стреляют из ружей, их товарищи заряжают и передают им другие на перемену, так что пальба, весьма меткая, не прекращается ни на минуту. Между тем галера может вступить в рукопашный бой с одною только лодкою за раз, зато сильно вредит им своими пушками, так что в подобных встречах казаки обыкновенно теряют две трети своих сил; изредка только удается им возвратиться с половиною экипажа, но во всяком случае они приносят богатую добычу: испанские реалы, арабские секины, ковры, золотую парчу, бумажные и шелковые материи и другие ценные товары.
Так живут казаки, таковы их доходы, ибо единственное их занятие состоит в том, чтобы пьянствовать и безобразничать с приятелями по возвращении из похода.
Чтобы исполнять до конца данное обещание, скажем несколько слов о соблюдаемых ими обычаях, между прочим о некоторых свадебных обрядах к о способе заводить любовные отношения; обычаи эти многим из нас могут показаться не только новыми, но просто невероятными. В противоположность общепринятым у всех народов обычаям, здесь девушки сами ухаживают за молодыми людьми, которые понравятся им и вследствие предрассудка, распространенного в крае и свято соблюдаемого народонаселением, они почти никогда не испытывают неудачи и могут быть более уверены в успехе, нежели мужчина, если иногда инициатива сватовства исходить от него. Вот как происходить дело. Влюбленная девушка приходит в дом родителей любимого человека в [349] такое время, когда рассчитывает застать вместе отца, мать и своего возлюбленного; входя в комнату она говорит «Помагай Биг» (т. е.: да поможет Вам Бог), что составляет обычное приветствие при входе в дом; затем садится и обращается к тому, кто ранил ее сердце, с такими словами: «Иван, Федор, Дмитрий, Войтек, Микита и т. п. (одним словом называет его одним из выше приведенных имен, самых общеупотребительных), я заметила в твоем лице известное добродушие, убеждающее меня в том, что ты способен хорошо направлять и любить свою жену, а твои добрые качества дают мне повод надеяться, что ты будешь добрым господарем; все это побуждает меня обратиться к тебе с покорною просьбою принять меня за жену». Затем говорит то же самое отцу и матери и просить их согласия на брак; встретив отказ или какую-нибудь отговорку, например, будто он слишком молод и не готов еще к женитьбе, девушка отвечает, что не уйдет, пока брак не будет заключен, если оба они останутся живы. Если после этих слов, не смотря на возражения, она продолжает упорствовать, настаивать и отказывается оставить дом, пока требование ее не будет удовлетворено, отец и мать молодого человека не только принуждены дать согласие по прошествии нескольких недель, но с своей стороны убеждают сына взглянуть на нее благосклонно, как на суженую, т. е. девушку, которой свыше предназначено сделаться его женою. Равным образом и молодой человек, видя, как девушка настойчиво желает ему добра, начинает на нее смотреть, как на будущую госпожу своих желаний и неотступно просить родителей согласиться на брак.
Вот каким образом в этой стране влюбленная девушка в короткое время достигает цели, вынуждая своею настойчивостью и своего возлюбленного, и его родителей удовлетворить ее желание; ей уступают из опасения навлечь на себя гнев Божий и какое-нибудь страшное несчастие, ибо выгнать девушку — значило бы нанести оскорбление целому ее роду, который не преминул бы отомстить за нее. Никто не смеет употребить против нее силу в [350] таких случаях, чтобы не подвергнуться каре церкви, которая очень строго смотрит на это дело, назначает епитимии и крупные штрафы, придавая жилища виновных бесчестию 145. Таким образом эти люди, запуганные ложным суеверием, стараются по возможности избежать несчастий, которые должны постигнуть их, если бы они отказались дать своих сыновей девушкам, требующим их в мужья, что признается ими как один из догматов веры. Обычай, о котором я говорю, соблюдается только между людьми равного общественного положения, ибо в этой стране все крестьяне равны по своему состоянию и имущественное различие между ними весьма незначительно; но вот иная форма сватовства между людьми разных сословий, например, между крестьянином и дворянскою девушкою, которая соблюдается также в силу давних обычаев и привилегий.
По деревенским обычаям этой страны, в воскресные и праздничные дни все крестьяне в послеобеденное время сходятся в корчму с женами и детьми, где проводят остаток дня, выпивая друг с другом; но пьют только степенные мужчины и женщины, между тем как молодежь забавляется танцами при звуках дуды. Обыкновенно там же присутствуем и местный владелец с семейством, любуясь танцами; но чаще всего он собирает молодежь перед своим двором и тогда уже и сам он с женою и детьми принимает участие в танцах, так что господа и крестьяне смешиваются в один кружок. Нужно заметить, что большинство подольских и украинских деревень окружены густыми лесами на пространстве не менее полумили; там встречаются тайники, где крестьяне спасаются в летнее время в [351] с лучае тревоги при татарских набегах. Хотя крестьяне подчинены владельцам почти как невольники, тем не менее они с давних пор пользуются правом и привилегиею похищать, если удастся, во время танцев дворянскую девушку, даже если бы то была дочь их господина. При этом требуется только много проворства и ловкости; если же похищение не удастся, гибель молодого человека неизбежна. Поэтому нужно, чтобы похититель успел скрыться в соседнем лесу и продержаться там в течение суток, не будучи открытым, не смотря на поиски и погоню; в таком случае преступление ему прощается. Если похищенная девушка согласна на брак с ним, он не в праве отказаться от нее под страхом смертной казни и тогда он избавляется от всякой ответственности за свое преступление. Если же он будет пойман в продолжение суток, ему тотчас же отрубят голову без всякого суда. В течение 17 лет, проведенных мною в этой стране, я ни разу не слышал о таком событии 146, зато много раз приходилось мне наблюдать случаи вышеописанного сватовства девушек к молодым людям. Последний же обычай очевидно представляет слишком много опасности; нужно иметь очень быстрае ноги для того, чтобы насильно похитить девушку и бежать в виду целой толпы, не будучи пойманным; это было бы очень затруднительно без предварительного соглашения с девушкою; да сверх того крестьяне в настоящее время гораздо более угнетены, чем в старину, а дворяне в свою очередь высокомернее и неприступнее. По-видимому, эта привилегия дана была крестьянам еще в те времена, когда поляки избирали себе в короли того, кто быстрее всех бегал босиком, как наиболее отважного и ловкого, точно отвага и ум зависят от быстроты и гибкости членов 147. Вероятно к тому же времени относится возникновение [352] другого обычая, в силу которого дворяне, на следующий день после избрания нового короля, заставляют его принести перед алтарем клятвенное обещание в том, что он не будет арестовать дворянина ни за какое преступление, но прошествии двадцати четырех часов после его совершения, кроме преступлений против государства и особы короля. Это доказывает, каким уважением пользовались лица, отличавшиеся быстротою бега. Это замечается и поныне в том, как высоко ценят они быстроту ног у лошади, не обращая внимания ни на что иное, и платят огромные деньги, лишь бы лошадь была быстра; мне кажется, это делается в расчете на возможность догнать бегущего врага и самим спасаться от преследования.
Рассказавши о сватовстве у русских, скажем еще несколько слов о свадебном обряде и соблюдаемых при нем обычаях.
Свадебный обряд начинается тем, что обеими сторонами приглашается молодежь, которой жених и невеста поручают созывать всех родственников для присутствия на «весилли», т. е. на свадьбе, В доказательство такого поручения каждому дается венок из цветов, который он надевает на руку, а также перечень лиц, которых нужно обойти и пригласить накануне свадьбы; молодые люди идут попарно, причем первый, который должен говорить речи, держит в руке трость. Я не буду останавливаться на перечислении всех блюд и сортов мяса, какие подаются на обеде, скажу только, что невеста бывает одета сообразно их моде в длинное платье из темного сукна, которое тянется по земле; оно подшито обручами из китового уса, отчего раздувается книзу и окаймлено широкою полушелковою, полушерстяною тесьмою; лицо и голова ее открыты, волосы распущены по плечам и украшены венком из различных цветов, смотря по времени года. В таком наряде ее ведет в церковь отец, брат или другой близкий родственник; впереди идут музыканты: скрипка, дудка и цимбалы. После венчанья один из близких родственников берет ее за руку и отводит домой при звуках той же музыки. Я пройду молчанием все развлечения, которыми [353] сопровождается брачный пир; во всяком случае они весьма оживленны и ни в чем не уступают обычаям других народов; замечу только, что крестьян еще больше побуждает к пьянству, к которому они склонны от природы, то обстоятельство, что по случаю свадьбы, равно как и крестин, местный владелец разрешает им варить пиво. Это составляет своего рода привилегию, ибо в таких случаях они получают напиток значительно дешевле и в большем количестве, между тем как в другое время все подданные обязаны покупать напитки не иначе как на владельческой пивоварне.
Когда приходить время уложить молодую ко сну, родственницы жениха уводят ее в спальную, раздевают до нага и осматриваюсь самым тщательным образом: даже в ушах, в волосах, между пальцами ног и т. д., нет ли где крови, булавки или спрятанного клочка ваты, напитанной какою-либо красною жидкостью. Если отыщется что-нибудь подобное, брачное торжество нарушается и происходить большое смятение. Не найдя ничего, молодую одевают в красивую новую рубашку из белой бумажной ткани, укладывают ее в постель и вводят скрытно молодого, затем задергивают полог. Между тем большинство гостей переходить в ту же комнату вместе с музыкантами, мужчины танцуют со стаканами в руках, женщины пляшут и хлопают в ладоши, пока брак не совершится вполне. Если новобрачная подает при этом какой-нибудь знак удовольствия, тотчас же все собрание прыгает, хлопает в ладоши и отвечает радостными криками. Родственники жениха все время стоят на страже вокруг кровати, прислушиваются к тому, что происходить и ожидает финала, чтобы открыть занавес. Тогда они приносят молодой чистую рубаху и, найдя на той, которую снимают, признаки девства, оглашают весь дом криками радости и удовлетворения, которое выражает вся родня. Затем, одевши новобрачную, ей покрывают голову по обычаю замужних женщин, в число которых она принята отныне; такой головной убор дозволяется только замужним женщинам, между [354] тем как девушки не носят иного убора кроме собственных волос, считая позором для себя покрывать голову.
На следующий день происходит другое представление не менее забавное, которое должно казаться невероятным для тех, кто не видел его: продевают палку в рукава сорочки, выворачивают ее на изнанку и торжественно обносят по улицам города подобно знамени, носящему почетные знаки сражения, для того чтобы все жители были свидетелями девства новобрачной и мужества ее супруга; за ним следуют все свадебные гости с музыкантами, поют и танцуют еще с большим увлечением, чем накануне, молодые люди ведут каждый за руку одну из дружек и процессия обходит целый город; на шум сбегается все население и сопровождает их до жилища новобрачного.
Но если бы не оказалось почетных знаков, каждый бросает на землю свой стакан, женщины прекращают пение, праздник расстроен, и родители новобрачной предаются стыду и посмеянию; свадебное торжество прекращается, и гости производят всевозможные опустошения в доме: бьют горшки, в которых варилось мясо, отбивают венчики глиняных чарок, из которых пили, надевают лошадиный хомут на шею матери новобрачной, усаживают ее на почетном месте и поют различные грязные и скандальные песни; заставляют ее пить из разбитых кружек, всячески укоряют за то, что она не достаточно заботилась о сохранена чести дочери; наконец, истощивши запас самой постыдной брани, на какую были способны, все расходятся по домам, пристыженные столь прискорбным событием, в особенности родственники новобрачной, которые некоторое время скрываются в своих домах, не смея от стыда выйти на улицу. Что касается новобрачного, ему предоставляется на выбор, удержать жену или нет, но в случае, если бы он решился на первое, он должен быть готов переносить все насмешки и оскорбления, каким может подвергнуться по этому поводу.
Я должен прибавить еще пару слов относительно нравов здешних женщин; нужно отдать им справедливость, что они [355] очень целомудренны в трезвом состоянии; но свобода, с какой они пьют водку и мед, без сомнения, сделала бы их более доступными, если бы не страх подвергнуться публичному осмеянию и позору, покрывающему девушку, которая захотела бы выйти замуж, не сохранивши всех признаков девства, как это было указано выше.
Чтобы окончить наше повествование, скажем еще несколько слов о церемониях, сопровождающих праздник Пасхи. В Великую Субботу все отправляются во храм, (который они называют церква), чтобы присутствовать при церемонии положения в гроб изображения Спасителя, откуда вынимают его с большою торжественностью. По окончании этого обряда все — как мужчины так и женщины, девушки и молодые люди — подходят к епископу (которого называют владыка), становятся перед ним на колена и подают красное или желтое яйцо со словами «Христос воскрес»; епископ отвечает «воистину воскрес», подымаете и целует каждого, равно как женщин и девушек и таким образом в течение двух часов собирает более пяти или шести тысяч яиц и сверх того имеет удовольствие целовать самых красивых женщин и девушек, какие будут в церкви; правда, для него было бы несколько неудобно и неприятно целовать старух, но он, заметив лицо, которое ему не нравится, дает лишь целовать свою руку. То же самое проделывает все духовенство, начиная с киевского митрополита, главы всех епископов, который называется Могила 148, и оканчивая самыми простыми священниками, которых они называют «господин ».
В точении восьми дней нельзя выходить на улицу иначе, как с большим запасом крашеных яиц, которыми принято [356] обмениваться со всеми встречными знакомыми, повторяя те же ритуальные слова, с какими обращаются к владыке или господину; приятель или приятельница отвечают точно также, затем обнимаются и целуются, после чего тот, кого приветствуют, дает взамен другое яйцо и начинает ту же церемонию.
В пасхальный понедельник проделывается следующая шалость: рано по утру молодые люди ходят по улицам кучками в несколько человек, ловят всех встречных девушек, приводят их к колодцу и выливают на голову каждой по пяти-шести ведер воды, пока она совсем не измокнет; эта игра дозволяется только до полудня.
Девушки отплачивают за это в следующий вторник, но с большею хитростью: в один дом собираются по несколько девушек, каждая держит наготове кувшин с водою; затем ставят настороже маленькую девочку, которая предупреждает их условным криком, когда проходить парубок, тогда все девушки выбегают на улицу, с криками схватывают его, на крик их сбегаются соседние девушки в помощь первым, и, пока две или три более сильные держать его, прочие выливают ему за шею свои кувшины и не отпускают, не промочив насквозь. Вот обычное препровождение времени молодежи в праздник Пасхи, но мужчины проводят иначе пасхальный понедельник: по утру они толпою отправляются в замок, где владелец ожидает их по обычаю, низко кланяются ему, после чего каждый подходить и подносит ему курицу или другую птицу; в благодарность господин угощает своих подданных водкою, для чего выкачивают на середину двора бочку и отбивают дно. Крестьяне приближаются и становятся в круг, господин подходит с большою разливною ложкою, наполняет ее водкою и пьет к старейшему из них, после чего передает ему ложку; тот выпивает и в свою очередь передает другому, третьему и т. д., пока снова очередь не придет к первому и пока не опорожнится бочка; если это случится раньше наступления вечера, (что бывает довольно часто,) владелец должен поставить другую бочку на место порожней, ибо он обязан [357] угощать крестьян таким порядком до захода солнца, если они могут устоять на ногах. После захода солнца дается сигнал к отступлению; те, которые держатся еще на ногах, расходятся по домам, другие ложатся и засыпают на улице, где и остаются до пробуждения, если не сжалятся над ними их жены и дети и не доставят домой на носилках; те же, которые слишком переполнят желудок, остаются тут же на дворе замка, пока не проспятся. Отвратительно видеть до такой степени пьяными этих несчастных, которые не съели и куска хлеба за целый день и валяются в грязи как свиньи; я видел, как одного из них везли мертвым в телеге, а тогда было не более двух часов по полудни. Вот странные обычаи, доводящие людей до гибели таким жалким образом; не лучше и пословица, которую они постоянно повторяют: «лучше ничего не пить кроме воды, если не напиваться».
Обыкновенно крестьяне не спят после обеда, но в пьяном виде засыпают таким глубоким сном, что на утро ничего не помнят о предыдущем дне; водка до того отымает сознание, что они едва сохраняют подобие человека. Таким свойством пользуются в тех случаях, если кто намерен получить что-нибудь в подарок; он угощает собеседника, делая вид, будто также пьет, а видя его навеселе, просит, чего хочет (ибо в таком состоянии они отличаются особенною щедрость), и, тотчас получив просимое, немедленно уносит из дому. Наутро ничего не помнящий хозяин чрезвычайно удивлен, не находя подаренного накануне предмета, становится печальным, сожалея о своей расточительности, затем утешается надеждою точно также обойти кого-нибудь и вознаградить свою потерю.
Раз заговоривши о русских или казаках, скажем все, что нам известно о их способе действия в различных житейских случаях и обстоятельствах. Я видел, как казаки, больные лихорадкою, употребляли вместо лекарства половину заряда пушечного пороха, распущенного в полумерке водки, выпивали его, размешавши хорошенько, затем ложились спать и просыпались совершенно здоровыми. У меня был кучер, который не раз делал это и всегда [358] излечивался этим средством, которого и не подозревают ни лекаря, ни аптекари. Я видел также, как иные растворяли в водке золу и выпивали с такими же последствиями; видел также, как раненные стрелою, вдали от хирургической помощи, прикладывали к ране щепотку земли, замешенной в ладони с их собственною слюною и залечивали рану как бы самою лучшею мазью; это доказывает, что необходимость также изобретательна здесь, как и во всякой другой стране. Вспомню при этом, как однажды, на берегу реки Самары, я видел казака, который варил рыбу в деревянном ведерце, какое поляки и казаки привязывают к седлу, чтобы поить лошадей; для этого он клал в сосуд раскаленные в огне камни до тех пор, пока вода не закипела и рыба не сварилась — выдумка, которая на первый взгляд может показаться грубою, но, тем не менее, не лишена остроумия.
Помнится, я уже говорил раньше об одной болезни, которой они подвержены, называемой здесь гостець, французам она известна под именем колтуна; думаю, что будет уместно сказать о ней несколько слов.
Лица, одержимые этою болезнью, в течение года остаются калеками, теряя употребление всех членов подобно паралитикам, но с такими сильными болями во всех членах, что они не перестают кричать. По прошествии года ночью голова больного покрывается такою сильною испариною, что наутро все волосы слипаются в один широкий пласт на подобие трескового хвоста, после чего больной чувствует значительное облегчение, а через несколько дней совсем выздоравливает и чувствует себя лучше, чем когда бы то ни было с одним только неудобством, что нельзя расчесать волос и они безобразны на вид; если же их остричь, то выделяющаяся сквозь волосные поры жидкость по истечении двух дней бросается на глаза и больной слепнет. Болезнь эта считается здесь неизлечимою, но мне удалось счастливо вылечить нескольких больных тем же средством, какое применяется во Франции к больным оспою; иногда больной проводить некоторое время в чужих странах, и перемена воздуха служит [359] лучшим средством, излечивая незаметным образом. Болезнь эта не передается, если пить из одного сосуда с больным, но если мужчина спит с больною женщиною, тогда она переходить от жены к мужу и наоборот. Медики различают гостець мужеский и женский; говорят также, что старые бабы (как здесь называют старух), травят людей и насылают эту болезнь, давая им съесть известный пирожок, другие же — посредством запаха горячей воды, которой пары бросаются на мозг, и вдохнувший их вскоре заболевает. Случается, что дети родятся со слипшимися волосами, но это хороший признак, ибо по мере того, как они растут, волосы выходят и дети теряют способность заразиться этою болезнью впоследствии.
Особенности фауны на Украине.
Отмечу еще одну особенность этой страны, а именно невероятное количество мух вдоль всего течения Днепра. С утра можно видеть обыкновенных и безвредных мух, в полдень крупных в дюйм величиною, которые сильно мучат лошадей, до крови прокусывая им кожу, но еще хуже вечером на берегу реки; тогда появляется такое множество комаров и мошек, что невозможно спать без полога; так называют казаки род палатки, под которою они спят для защиты от этих насекомых, без чего каждый встал бы поутру с совершенно вспухшим лицом. Я испытал это однажды и могу говорить по опыту; лицо мое не ранее трех дней приняло свой первоначальный вид, веки так вспухли, что я почти ничего не видел, не мог открыть глаз, вообще страшно было смотреть на меня. Но казаки, как я сказал, имеют полог, который делается таким образом: срезывают из дикого орешника 15 вилообразных жердочек в палец толщиною и около двух с половиною футов длиною, которые втыкают в землю в виде четырехугольника на расстоянии двух футов одна от другой в направлении длины полога и одного фута в направление его ширины. Вверху кладут вдоль и поперек по пяти таких же перекладин, которые укрепляются на вилочках и [360] привязывают шнурком; затем сверху набрасывается покрывало из бумажной ткани, нарочно для того приготовленное и сшитое по мерке так, что покрывает не только потолок, но и стены, при чем остается еще более фута внизу на земле; этот край подворачивается под матрац или постель, чтобы не пропустить мошек. Под таким пологом свободно могут поместиться два человека, но так спят только старшие офицеры, ибо не каждому поз