— Я к этому педику не притронусь, — проворчал Джерек.
Кейн потер виски мозолистыми пальцами.
— Обхвати меня рукой, — сказал он. — Я путешествовал с багажом и похуже.
Викард бросил на Сашу взгляд, полный надежды, но она оставила его без внимания.
— Прекрасно, — согласился он угрюмо.
Они шли немногим более часа. Солнце уже отбросило свои дымчатые кандалы и претворяло в жизнь ранее данное обещание. Бродар Кейн отер пот с бровей, стараясь не обращать внимания на беспрестанное сопение прихрамывающего рядом человека. Он едва мог разглядеть Джерека, в одиночестве шагающего в отдалении. Группа сильно растянулась: Айзек с довольным видом шел на некотором расстоянии позади Джерека, а Саша так же на расстоянии следовала за ним. Кейн и Викард замыкали шествие.
Не самый веселый спутник. Кейн бросил взгляд на алхимика. Поначалу Викарду страстно хотелось втянуть его в разговор, и он весьма словоохотливо перебрал массу тем, пока окончательно не стало ясно, что Кейн в болтовне не заинтересован. Сейчас Викард тащился в печальном молчании, обхватив здоровой рукой шею горца, другая его рука бесполезно болталась вдоль тела. Стекая по лицу, сопли свисали с его подбородка липкими нитями. Варвар начинал жалеть, что предложил этому человеку опереться на свое плечо.
Чудовищная волна затопила берег на мили вглубь. При каждом шаге его сапоги погружались в промокший дерн. Они двигались вдоль затопленной береговой полосы, но берег постоянно повышался, и ориентироваться было непросто, особенно учитывая, что Викард лип к Кейну, как банный лист.
Легче не становится. Ему не удавалось припомнить, когда еще он чувствовал себя таким старым. Все его тело протестовало при каждом шаге. По всей вероятности, нужно, чтобы его ранами занялся лекарь. И тем не менее роптать — никакого смысла. Стиснуть зубы, и вперед.
И откуда появилась та проклятая волна? Кейн никогда не встречал ничего подобного. По правде говоря, он чуть не обмочился, когда впервые увидел стену воды, которая неслась на них. Самого столкновения он не помнил, но пережитый ужас засел в памяти навсегда. Просто чудо, что они спаслись.
Джерек остановился далеко впереди. Кейн видел, как он бросил взгляд назад, на остальных членов группы, указал на север и без дальнейших проволочек принялся взбираться на пологий мыс, который возвышался над берегом. Восхождение непростое, но немного дальше мыс вздымался так резко, что, упусти они этот момент, он стал бы непроходимым. Увидев, куда они направляются, Викард застонал.
— Выше голову, — сказал старый варвар. — Как только выберемся на вершину, идти будет легко до самого Разлома. Надеюсь, то, что у тебя припасено для шахты, не испорчено сыростью.
Викард выдавил слабую улыбку.
— Порох все еще сухой, — сказал он. — Они и не узнают, что их поразило.
Бродар Кейн удовлетворенно кивнул. Остановка добычи магии — мощный удар по яйцам Салазару. Ничего против тирана Сонливии он лично не имел, но работа есть работа.
Внезапное движение привлекло его внимание. В тридцати ярдах впереди, за валунами. Остановившись, он отодвинул Викарда себе за спину. Алхимик вопросительно посмотрел на него, и Кейн приложил палец к губам. Айзек и Саша — далеко впереди, а Джерека не видно. Проклятие.
— Жди здесь, — велел Кейн.
Он медленно продвинулся вперед, готовый в любое мгновение выхватить из-за спины свой двуручный меч.
— Я — Бродар Кейн, — громко произнес он, — некогда прозванный Мечом Севера. Это в прошлом, и я не из тех, кто живет прежней славой, но это прозвище может что-нибудь да значить для вас. Я не люблю убивать, но будь я проклят, если был хоть наполовину так хорош в чем-то другом. Если вы хотите отсюда уйти, а я полагаю, вы можете этого хотеть, лучше покажитесь сейчас.
Он ждал. Из зарослей кустарника возле самого крупного валуна вспорхнул, громко крича, ястреб и полетел к морю. «Может, я ошибся? Чертовы глаза». Он с отвращением покачал головой. Птицы испугался.
Тут они и появились из-за скалистого обнажения. Горы меха и щитов, ощетинившиеся орудиями убийства. Лица суровые, как камень Высоких Клыков, все пятеро. Его дыхание на мгновение замерло. Он узнал одного из мужчин.
Борун.
Кейн медленно извлек свой двуручный меч, воткнул острие во влажную землю и оперся на него.
— Давненько это было, — спокойно сказал он.
Самый крупный из пяти мужчин поднял руку, и остальные застыли на месте, держась за оружие. Они настороженно смотрели на него. Кейн услышал, что Викард задышал чаще, и почуял страх алхимика.
— Да, — ответил Борун. — Два года, полагаю. Ты выглядишь гораздо лучше, чем в последний раз, когда я тебя видел, хотя возраст никого не щадит. — В его бороде было больше седины, а на лице — несколько новых морщин, но Борун казался крепким, как всегда. Он был моложе Кейна на добрые пять лет, такой же высокий, но гораздо шире в плечах.
— И то верно. — Он глубоко и равномерно дышал. Борун — один из лучших воинов в Высоких Клыках. Он-то знает — сражался рядом с ним довольно часто. Его руки сжали эфес меча. — И сколько ты за нами следил?
Борун пожал плечами.
— С полчаса. Я вижу, с тобой Волк. Он прошагал мимо нас. Вы двое — странная пара.
Пришел черед Кейна пожать плечами.
— Забавная это штука. Никогда не узнаешь человека по-настоящему, пока не придет его черед держать слово.
Боруну хватило порядочности: он выглядел пристыженным.
— В этом не было ничего личного, Кейн. Ты это знаешь. У меня была жена и три дочери. Кразка…
— Изнасиловал Мхайру так, что она ходить не могла, а потом ухмылялся, когда Шаман сжег ее живьем. Мою жену, Борун. Женщину, которую ты передал мне на нашей свадьбе. — Кейн умолк. Он помнил церемонию так, словно это было вчера, во всех подробностях. Самый счастливый день его жизни, за одним, возможно, исключением. — Я называл тебя братом, — сказал Бродар. Он старался говорить спокойно. С таким же успехом можно попытаться удержать реку голыми руками.
— Да. Не думай, что я не чувствую этой тяжести на своей шее каждую минуту каждого дня.
Двое мужчин постояли в молчании. Люди Боруна беспокойно топтались на месте. Должно быть, думали, что будут уже по колено в крови стоять, а не слушать, как два старика вспоминают прошлое.
Борун прищурился, а затем поднял свой огромный двуручный боевой топор. Его дубовая рукоять была покрыта зарубками.
— Хочешь добавить еще одну? — спросил Кейн, кивая на суровое оружие.
— Да, — ответил Борун. — Думаю, самую глубокую из всех. — Он печально покачал головой. — Только один из нас сможет уйти отсюда.
Один из воинов рядом с Боруном, молодой парень с низким лбом, которого Кейн не узнал, поднял свое копье и сплюнул.
— Мы сейчас тебя хорошенько отделаем, старикан. И не жди помощи. Разве что тот ублюдок умеет обращаться с клинком. — Он злобно покосился в сторону Викарда, который начал потихоньку пятиться. Кейн увидел на расстоянии еще троих горцев, вынырнувших из-за скал и кустарника, чтобы отрезать Сашу и Айзека.
Борун подал знак, и его люди двинулись вперед, подняв оружие и кровожадно сверкая глазами.
— У тебя это до сих пор получается, спустя столько лет, Кейн? — поддразнил он, зловеще сверкая в лучах солнца своим огромным топором.
Бродар Кейн не отвечал. Он просто ждал, руки — на эфесе меча, тело — в состоянии абсолютного покоя.
— Думаю, ты хочешь сбежать, — прошипел он в сторону съежившегося Викарда позади себя.
Как только эти слова слетели с его губ, он услышал, что алхимик, прихрамывая и тяжело дыша, бросился наутек.
Урод с копьем неожиданно сделал выпад в сторону Кейна. Отклонив голову, Бродар почувствовал, как копье прошло мимо уха. Зазубренное, покрытое ржавчиной лезвие двуручного меча обрушилось справа, и он увернулся, а клинок со свистом рассек воздух. Ладно. Теперь это становится серьезным.
Он заставил себя улыбнуться.
— Это лучшее, на что вы способны? — спросил он. — Может, я и стар, но не мертв. Приложите немного усилий. Идите на меня.
Копьеносец тут же повиновался, рванувшись вперед и целясь в его грудь. С быстротой молнии Кейн бросился вправо, чтобы избежать удара копья, ухватился левой рукой за древко и потянул его к себе. Кейн успел заметить удивленное выражение на лице атакующего за секунду до того, как его голова врезалась в нос парня.
По-прежнему держа одной рукой меч, он схватил ошеломленного горца за шею и потянул его в сторону, заслонившись им от опускающегося клинка второго противника. Кровь хлынула струей, когда заржавленный клинок вонзился между шеей и плечом человека-щита и застрял там.
Беззвучно возблагодарив удачу, Кейн поднял меч и всадил его в грудину потрясенного противника, который отчаянно пытался вытащить засевшее оружие из тела своего товарища. Меч вышел со спины в брызгах крови. Кейн плавно извлек клинок и проводил взглядом умирающих горцев, которые осели на землю спутанным клубком конечностей и железа.
Борун, оцепенев, смотрел на бойню. Два его оставшихся воина внезапно стали проявлять куда большую осмотрительность, воодушевление исчезло с их лиц.
— Ты же говорил, что возраст стал сказываться! — осуждающе выпалил Борун.
Кейн пожал плечами.
— Я уже не тот, каким был раньше. Помочиться порой нормально не могу. Болит в таких местах, о которых я и слыхом не слыхивал. Но осталось одно, что я умею делать по-прежнему, — добавил он, направляясь к троим мужчинам. — Убивать. Это мастерство мне не утратить никогда. — Он кивнул на топор Боруна. — Было время, когда я думал отмечать свои убийства, — сказал он тихо. — Когда у меня кончалось место на одном оружии, я выбирал другое, иного типа. Некоторое время было непросто.
Сейчас он стоял напротив троих горцев. Они рассредоточились и начали окружать его. Встретившись взглядами с каждым из них поочередно, он сосредоточил внимание на Боруне.
— Ты помнишь меня в те дни: сплошные громы и молнии и неистовство. Дело в том, что, проведя год в клетке, словно зверь, человек меняется. Увидев, как его жена сгорает заживо, человек меняется. Учишься принимать то, что нельзя изменить, и сгибаешься, чтобы не сломаться. Приспосабливаешься. Например, — сказал он, когда Джерек наконец добрался до них и его топор расколол голову одного из горцев, — не упускаешь преимущество, когда оно представляется. Что такое честь для людей, которые насилуют женщину, а потом сжигают ее заживо? Кодекс не стоит и куска дерьма, как я погляжу.
Борун и оставшийся горец развернулись, как только осознали, что Джерек — среди них, но было слишком поздно. Волк уже надвигался на воина справа от Кейна, воздев свои топоры.
Борун злобно проворчал:
— Это тактика труса: отвлекать нас, чтобы твой пес подкрался сзади.
— Как я сказал, ваш кодекс не стоит и куска дерьма. Я пришел к этому заключению задолго до того, как Шаман запер меня в клетке. Не мог больше выносить этого лицемерия. Само собой, я был достаточно глуп, чтобы бросить ему это в лицо. Человек может полагать, что понимает что-либо, но на самом деле он ничего не понимает, пока не испытает это на собственной шкуре.
— Сейчас ты у меня испытаешь на собственной шкуре! — прорычал Борун и бросился на Кейна.
Его блистающий топор ринулся вниз. Кейн, воздев меч, перехватил удар и отклонил его. Два воина сошлись в шквале ложных выпадов, отражений ударов и лязга стали. Борун во всех отношениях был так же хорош, как помнилось Кейну. В отличие от него, Боруну не пришлось провести год в клетке, и его мускулы не превращались в желе. Ему не довелось провести почти два года в бегах — от Собратьев, великанов и вещей похуже. Он не пережил только что чертова кораблекрушения.
Рукоятка Борунова топора по касательной задела Кейна по лицу, и он отшатнулся назад. С его правой щеки потекла на подбородок кровь. Все тело отзывалось болью, и громко колотилось сердце. Борун сделал ложный выпад, направив свой огромный топор обухом вперед, и затем, развернув его, нанес сокрушительный удар сверху. Кейн пригнулся и откатился в сторону, все его тело словно завизжало, протестуя. Не успел он завершить свое вращение, как Борун оказался над ним, и его топор уже свирепо летел вниз. Кейн перехватил его мечом, но это усилие вызвало неимоверную боль в шее и плечах. Он стоял на коленях, а мускулистый противник давил на него всей своей тяжестью.
Десять лет назад, может быть, даже пять, он собрался бы с силами, чтобы отбросить его. Борун, возможно, крупнее, но он — Бродар Кейн, и его сила стала легендой.
Так было тогда. А сейчас… Как ни старайся, ему не одолеть нависшего над ним огромного, зловонного варвара. Дело в том, что он уже не тот, каким был.
Ты должен приспосабливаться.
Он бросился влево и услышал, как тяжелый стальной обух топора с глухим стуком ударил в дерн мгновением позже, на волосок от его головы. Раздался злобный рык, и Борун снова насел на него. Все еще стоя на коленях, Кейн парировал первый удар. Опустив руку на магический кинжал, он парировал второй удар Боруна одной рукой, которая чуть не согнулась от неимоверного усилия.
Свободной рукой он извлек клинок и яростно всадил его в живот Боруну.
Здоровенный горец отшатнулся, ловя ртом воздух, и опустил взгляд на эфес, дрожащий на уровне его пояса. Вокруг него сочилась кровь, стекая тонкой струйкой между ногами.
Бродар Кейн с трудом поднялся на ноги и шагнул вперед.
— Думаю, этого должно тебе хватить, — сказал он, отбивая в сторону косой выпад, направленный в его шею. Борун слабел. Капель крови превратилась в равномерную барабанную дробь. — Мне следовало бы бросить тебя здесь медленно умирать. Ты ведь это заслужил.
Борун с трудом сделал вдох.
— Я не смог бы осуждать тебя за это, — проговорил он и зашатался. Топор, выпав из его руки, с хлюпаньем шлепнулся в грязь. Он прижал руки к животу.
— Я потерял счет снам, в которых убивал тебя, — сказал Кейн. — Иногда только это и заставляло меня продолжать двигаться. Думаю, мне следовало бы испытывать сейчас глубокое удовлетворение. Но, по правде говоря, этого нет. Нельзя изменить то, что было сделано.
— Да, — сказал Борун. Его качало, руки тряслись. — И ты не можешь изменить то, что надвигается.
Кейн на мгновение закрыл глаза. К нему вернулись воспоминания. Он плывет вниз по Ледотаю в день своих двадцать первых именин, его кожа застыла до синевы. Борун, совсем еще мальчик, просто умирает со смеху. Подплыв к берегу, он затаскивает младшего друга в реку, и оба хохочут до упаду.
Они вместе охотятся в Длинных Пиках, Борун заваливает своего первого вепря, после того как они большую часть дня удирали от разъяренного горного кота.
Гордость на лице Боруна, когда Кейн просит его стать духовным отцом своей невесты.
То же лицо, уставившееся в землю, когда он до крови обдирает себе руки в клетке Шамана.
Крики Мхайры.
Он поднял меч высоко над головой. Солнце залило его красным, цветом крови.
— Иногда ты не можешь изменить того, что надвигается, — сказал он, глядя в глаза Боруна. — Но человек, который отворачивается и принимает это, даже не пикнув, — не человек. И уж конечно — не брат.
Меч сверкнул, обрушившись вниз. Голова Боруна откатилась на несколько ярдов, пока не остановилась у гранитного обнажения.
Подошел Джерек, с его топоров стекала кровь.
— Ты хорошо сказал, — отметил он. Пятнышки крови усеивали его лицо и короткую бородку.
Кейн бросил взгляд на тела двух горцев, которых убил Волк. Зрелище не из приятных.
— Ты мог бы вмешаться, — сказал он. — Борун чуть не одолел меня.
Джерек фыркнул.
— Ни черта себе благодарность. Ты бы мне вовек не простил, Кейн, и ты это знаешь.
Обдумав это с минуту, старый варвар кивнул.
— Да, ты прав. Как остальные?
— Айзек и девушка в порядке. Он неплохо обращается с мечом. Сдерживал их, пока я не подоспел. Что до педика, то черт его знает.
Бродар Кейн покачал головой. Со слугой Полумага не соскучишься.
— Викард сбежал. Думаю, он прячется где-то под скалой.
— Здесь, наверху, — отозвался сдавленный голос. Они посмотрели вверх. Алхимик стоял на коленях на узком гребне недалеко от них. На его лице играла глупая ухмылка. — Я нашел тропу! — воскликнул он. — И я кое-что заготовил для этих скотов, но выходит, что это не понадобилось.
Он подкинул в воздух маленький керамический шарик, который держал в руке. Варвар поморщился, когда тот чуть не упал.
Викард вытер нос тыльной стороной руки и снова ухмыльнулся. Кейн увидел лежащий на земле, рядом с его сумкой, коричневый кожаный мешочек.
— Собирай свои пожитки и спускайся сюда! — рявкнул он. — Если увижу, что ты снова нюхаешь это дерьмо, то забью весь мешок тебе в задницу, обещаю. — Адреналин переставал действовать, и все его тело болело хуже прежнего. Опустив взгляд, он увидел, что на него пялятся невидящие глаза Боруна. Кейн скорчил гримасу.
Легче не становится.
ТРУДНЫЕ РЕШЕНИЯ
Коула вырвало в очередной раз, спазмы желудка терзали его до тех пор, пока внутри не осталось больше ничего, и он подумал, что теперь через рот выплеснутся его внутренности. В условиях постоянной качки и омерзительного зловония не проходило и часа, чтобы он не испытывал отчаянной потребности опорожнить пищеварительный тракт. Пол под ним покрывали лужи мочи и темные холмики экскрементов в сочетании с блевотиной, кровью и прочей разнородной мерзостью. Истинное проявление благодати — царивший здесь полумрак, который не позволял увидеть это отвратительное месиво во всей красе. Трещины в дощатом настиле наверху пропускали несколько узких лучей света, которые выхватывали из мрака лица других заключенных, но этого не хватало, чтобы осветить все темные углы грузового трюма.
«Эй, кто-нибудь, убейте меня», — скорбно подумал Коул. «Искупление» отправилось в плавание предыдущим вечером, и, хотя маленькая каракка прошла значительное расстояние за короткое время, им еще предстояло плыть до места назначения большую часть дня и ночь.
Из сорока людей на борту почти половину поместили в грузовой трюм. Их лодыжки были закованы в кандалы, чтобы исключить попытки к бегству. Остальные располагались наверху: Крамер, впавший в немилость бывший адмирал флота Сонливии, ныне — капитан «Искупления», и его первый помощник, лысый и лютый садист по имени Варгус, их команда: десять самых смелых — или самых глупых — людей, которых они смогли убедить отправиться в плавание на этом корабле, дюжина алых стражников, чтобы поддерживать порядок и помогать в обращении с небольшим арсеналом тяжелой артиллерии в случае атаки, и, наконец, Фалькус, шепелявый Манипулятор, под контролем которого проходила экспедиция. Он уже убил одного пленника за отказ вернуться в трюм, после того как их вывели утром на палубу для приема пищи. Раскудахтавшись с досады, Манипулятор выхватил арбалет и, выстрелив в упор, всадил стрелу человеку в голову. Тело, вышвырнув за борт, отправили на дно Бурного моря.
Кандалы растерли Коулу лодыжки до крови, ребра все еще ныли, и он мочился кровью — с тех пор как госпожа Сирина ударила его в пах и всадила в него здоровенную иглу.
Она ожидала на пристани, чтобы посмотреть, как они отплывают. Коулу страстно хотелось плюнуть ей в лицо или вырваться от своих тюремщиков и утопить ее в гавани. Однако, когда ее удивительно знакомые глаза встретили его взгляд, ноги Даваруса стали ватными, и он тут же облевал алого стражника, который шел рядом. За это Коул незамедлительно получил увесистую оплеуху.
«Я хочу умереть». Он никогда еще так не страдал. Заперт в тесном и грязном трюме, на теле живого места не осталось, любая из его ран вывела бы из строя не столь крутого парня. Даже у героя есть предел возможностей.
Не впервые Даварус Коул проклинал свое невезение. Он плывет к Опухоли, месту, о котором моряки говорили лишь боязливым шепотом. Шансы на его возвращение в Сонливию и обещанное славное будущее тают с каждым часом.
— Перестань хныкать, парень, — сплюнул Трехпалый, неприятный с виду тип, шершавую физиономию которого покрывала грязно-серая щетина, а из-под вечно насупленных бровей зыркали свинячьи глазки. На его левой руке не хватало указательного и среднего пальцев. Еще мальчишкой он попался, воруя на Базаре.
От остальных пленников Коул узнал, что у Трехпалого недостает также полчлена, поскольку его недавно осудили по обвинению в многочисленных изнасилованиях. Трехпалый угрюмо супился на любого, бросившего на него взгляд, когда ему приспичивало отлить, что случалось частенько.
— У меня нос сломан, — мрачно ответил Коул. — Я не хныкал. Ты не знаешь, через что я прошел.
Трехпалый рассмеялся.
— Да ты у нас никак особенная снежинка? Оглянись вокруг, парень. У каждого в этом дерьмовнике есть печальная история. Думаешь, я хочу находиться здесь? Выбор был: попасть сюда или болтаться на Крюке, пока вороны не доклюют остаток моего члена. Я подумал, что Опухоль — это быстрее и не так болезненно.
Один из пленников жутко раскашлялся, его отрывистый и сухой кашель говорил о болезни, засевшей в легких.
— У меня даже не было выбора, — сказал он, отерев кровь с губ. — Стража ворвалась в мой дом. Они заявили, что я виновен в измене. — Он снова раскашлялся. — Для финансирования войны с Призрачным Портом налоги подняли так, что мое предприятие рухнуло, и жене пришлось отправиться на улицу, чтобы поддержать семью. Я по-всякому обзывал Салазара, не заметив следящего ястреба, пока не стало поздно. А потом Черная лотерея выбрала меня.
— А что у тебя за ремесло? — спросил Трехпалый. С одной стороны его лицо покрывала сыпь, и он то и дело почесывал его поврежденной рукой.
— Я — инженер, — ответил больной. — Свое дело. «Решения Соумана» на улице Мастерства.
— Знаю, — сказал Трехпалый. — Ты, стало быть, Соуман?
Инженер кивнул и снова раскашлялся.
— Те, кто отвечает за эту операцию, вероятно, решили, что я буду им полезен, — добавил он, успокоившись. — Иначе я был бы уже мертв. Добычей руководит Армин. Возможно, он затребовал на корабль дополнительного инженера.
— Опухоль! — воскликнул красноносый человек преклонного возраста, прикованный рядом. — Я плавал по Бурному морю тридцать лет — к Затопленному побережью, и развалинам старого Андарра, и еще дальше на запад, в великий Бескрайний океан. Однако никогда я не осмеливался приближаться к этому проклятому месту. Говорят, Опухоль обозначает место, куда Малантис рухнул с небес. Его труп все еще разлагается там.
Голос старого морского волка неожиданно понизился до шепота. Коул изо всех сил старался расслышать его за треском деревянной обшивки и плеском волн.
— Корабль может плыть себе благополучно — и вдруг очутиться в двадцати футах под водой. И это не самое худшее. Я слышал о судне, которое взлетело на гребень волны, а поверхность моря в один миг оказалась в сотне футов под ним. Может, Хозяин Глубин и мертв, но он не почивает спокойно в своей водной могиле. Говорят, ярость его неутолима, и он потопит любой корабль, который осмелится нарушить его покой.
Слова старого моряка заставили Коула и других пленников, кто его слышал, дрожать от страха. Одно дело — возможная опасность, сознательное преодоление риска. То, о чем рассказал моряк-ветеран, смахивало на игру в рулетку с самим морем.
— Это же самоубийство! — выдохнул он.
Трехпалый усмехнулся, обнажив кривые желтые зубы.
— Надеюсь, те мерзавцы понимают, во что вляпались.
Люк над ними внезапно с лязгом распахнулся, и трюм залило солнечным светом. Из глаз Коула так и хлынули слезы, и он отчаянно заморгал. Как только зрение прояснилось, он увидел обветренное лицо первого помощника Варгуса, который уставился на них. По его лысой голове и покрытым шрамами щекам градом катился пот.
— Капитан Крамер хочет видеть вас всех на палубе! — рявкнул он. — Мы спускаемся, чтобы отомкнуть ваши кандалы. Любой из вас, кто даст повод усомниться в благонадежности, отправится на корм рыбам.
Он исчез. Опустилась веревочная лестница, и четыре стражника сошли в трюм. Все они были в кольчугах и со стальными мечами в руках.
Коул подумал: а не одолеть ли солдата, который расстегивает его кандалы, но, бросив взгляд в открытый люк, увидел там Фалькуса и полдюжины стражников с арбалетами на изготовку. Когда Манипулятор заметил, что Коул смотрит на них, оценивающий взгляд юного Осколка тут же сменился болезненной ухмылкой. Сглотнув, Коул быстро отвел глаза.
Десять минут спустя пленники столпились на главной палубе. Их окружала Алая стража с мечами в руках. Капитан Крамер стоял на баке, Фалькус — справа от него, поглаживая арбалет и словно подыскивая повод кого-нибудь пристрелить. Варгус нахохлился слева от капитана.
Положив руки на поручни, Крамер обводил взглядом людей, выстроенных внизу. Напряжение последних событий оставило на нем след: он исхудал и казался почти хрупким. Его седые волосы были коротко острижены, и обветренное лицо выглядело усталым. Несмотря на это, его голос прозвучал сильно и чисто.
— Сейчас все вы уже знаете, куда мы направляемся, — громко произнес он. — К Опухоли — месту, которое, как говорят, часто посещает неугомонный дух Владыки Глубин. Как бы там ни было, все мы находимся здесь не просто так. Многие из вас — осужденные преступники, которые предпочли участие в этом путешествии встрече с петлей или топором палача. Некоторые из вас — свободные люди, обладающие мужеством, чтобы рискнуть жизнью в погоне за лучшей долей. Я отдаю дань уважения вашей смелости. Сам я здесь потому, что подвел Сонливию и нашего лорда. В своей мудрости и милосердии Салазар нашел нужным предоставить мне второй шанс. Я больше не подведу его.
Слова Крамера грохотали над палубой, а Коул озирался вокруг. Непрестанно свистел ветер, сотрясая грот-мачту, которая довлела над ними, и раздувая паруса высоко над головами. Флаг «Искупления» имел белый фон, но в эмблеме Алой стражи Обелиск был с иронией заменен на виселицу. Значение этой символики было ясно и Крамеру, и всем остальным на борту судна.
Вдали «Красный приз» отчаянно пытался не отставать от более быстроходного «Искупления». Огромный когг был нагружен горным оборудованием, им управляла небольшая команда из моряков и шахтеров, рискнувших своими жизнями в экспедиции к Опухоли. Темные воды Бурного моря нетерпеливо плескались о борта.
Закрыв на мгновение глаза, Коул представил, как тонет в этом море, ввергнутый в бездну всесокрушающей соленой воды, которая выдавливает из его легких саму жизнь. От этой мысли его снова затошнило.
— Внимание на капитана, собака! — приказал стражник, стоящий рядом. Солдат опустил руку на эфес меча. Взгляд Коула покорно вернулся к Крамеру.
— Завтра утром мы доберемся до границы Опухоли, — сказал капитан. — Если все пойдет, как запланировано, мы приступим к добыче через день-два. Мы могли бы оставаться на Опухоли всего лишь пару недель. Я — суровый человек, но я и справедлив. Делайте, как я велю, и вы сможете прожить достаточно долго, чтобы вернуться в Сонливию.
Все как один на палубе вскинули головы, услышав слова капитана. Коулу хотелось встряхнуть людей, кричать, что Крамер — всего лишь одна из марионеток Салазара, что он им лапшу на уши вешает, чтобы они концы отдали, работая. От них избавятся, как только они станут бесполезны. Ведь он — Осколок, он знает, как действует лорд-маг.
— Чушь, — пробормотал он громче, чем намеревался.
— Что? — воскликнул тот же стражник, который предупреждал его раньше. Солдат с угрозой прищурился. — Ты только что назвал капитана лжецом?
Все обернулись на Коула. Он сглотнул.
— Вовсе нет, — ответил он. — Все знают, что адмир… э-э… капитан Крамер — честный человек. Честный, как камень, — я слышал, так люди говорили.
— И такой же тупой, — громко добавил Трехпалый.
Коул ушам своим не поверил. Раздались возгласы изумления и смешки. Лицо стражника стало бурачно-красным, и он вытащил меч. Другие солдаты последовали его примеру.
— Стой! — скомандовал Крамер с бака. — Что это значит? — Фалькус, расположившийся рядом с капитаном, поднял арбалет и водил им над стоявшими внизу заключенными.
— Эти два клоуна назвали вас лжецом и тупицей, капитан, — ответил стражник. — Одно ваше слово, и я отправлю их за борт.
Капитан Крамер, похоже, огорчился.
— Я не хочу терять людей в самом начале нашей миссии. Тем не менее неповиновение нетерпимо, особенно со стороны насильника и малолетки-мошенника.
— Малолетка-мошенник? — У Коула отвисла челюсть. Рациональная часть разума советовала ему помалкивать, но несправедливость была настолько вопиющей, что он этого не вынес. — Простите меня, капитан, но вы ошибаетесь, — начал он. — Я…
— Молчать! — завопил капитан. Его трясло от гнева. — Ты внушаешь мне отвращение. Преступления каждого из вас известны мне во всех подробностях. Некоторым повезло меньше, чем другим, оказаться здесь, это так, но ты и ты, — он указал на Трехпалого, а затем — на Коула, — заслуживаете всего, что может приключиться с вами на этом корабле. Вы — низшая форма мрази.
Коул прикусил язык так сильно, что ощутил вкус крови. Это какая-то пародия!
— Довольно об этом, — раздраженно сказал Крамер. — Вы, заключенные, вернетесь в трюм, где останетесь до вечернего приема пищи. А если услышу хотя бы жалобу на еду от любого из вас, — добавил он, глядя на Трехпалого и Коула, — оба отправитесь за борт. — Сказав это, он повернулся спиной к толпе и зашагал на нос корабля. Фалькус направил свое оружие на Коула, улыбнулся, а затем пошел вслед за капитаном.
— Вы — идиоты ненормальные, — заявил Соуман, когда они вернулись в трюм. — Вас чуть не убили. — Кашлянув, он сплюнул кровь на грязную обшивку под ногами.