— Это правда? — рявкнул он.
Я кивнула.
— Отец Габриэль провел ее в Приемный покой.
— Она должна немедленно уйти! — взревел король.
Королева Ленор заговорила с необъяснимым спокойствием:
— Когда ты выслушаешь всю историю до конца, ты поймешь, почему я так поступила.
— Какую еще историю?
— О том, как Миллисент помогла нам выиграть войну.
На лице короля отразилось такое же смятение, какое охватило мою душу.
— Я уже некоторое время с ней переписываюсь, — пояснила королева Ленор. — Я знаю, что должна была сообщить тебе об этом, но именно такой реакции я и опасалась.
Некоторое время? У меня в груди все оборвалось, и я в ужасе уставилась на королеву. Как удалось ей сохранить это в секрете от нас? И почему?
Король Ранолф свирепо смотрел на жену. Все его тело подобралось, как у кошки, готовящейся к прыжку.
— Я столько лет повсюду видел предателей, — пробормотал он, — в то время как самое худшее предательство притаилось здесь. Все эти годы оно было у меня под самым носом.
Окончательно отбросив в сторону всяческий самоконтроль, он взревел и с такой силой пнул стоявший рядом с женой стул, что он отлетел в противоположный конец комнаты. Королева Ленор съежилась, как будто удар предназначался для нее, а я в испуге прижалась к стене.
— Она молила меня о прощении, — нерешительно произнесла королева, приготовившись к очередной вспышке ярости. — Она была при смерти, и ее пугала встреча с Создателем. Разве Библия не говорит нам о том, что каждый грешник заслуживает шанса на спасение?
— Это все подстроил отец Габриэль, — вставила я, послав к черту этикет. — Я думаю, что его подослала Миллисент и он действовал от ее имени.
Королева Ленор отвергла мои подозрения, нетерпеливо покачав головой.
— Конечно, это не так. Им движет лишь стремление служить Господу.
Она ни за что не поверила бы в существование между ними тайного сговора без веских доказательств, которых у меня не было.
— Какую ложь сказала тебе Миллисент? — спросил король Ранолф.
— Она сказала, что докажет свою преданность. Она провела много времени среди бритнийцев, и именно она убедила их встать на нашу сторону.
— Вздор! Мы хорошо заплатили им за то, что они будут сражаться вместе с нами. Сэр Уолтур несколько недель вел с ними переговоры.
— Ты думаешь, что им не пытались заплатить де-Роли? Миллисент имела влияние на короля Бритнии с тех самых пор, как исцелила его сына от опасной болезни. Если бы не ее вмешательство, бритнийцы продолжали бы морочить голову и нам, и де-Роли, беря золото у обеих сторон, в то время как их солдаты продолжали бы спокойно сидеть дома.
Мрачное лицо короля Ранолфа не смягчилось, но он выслушал жену молча, ничего ей не возразив.
— Я никогда не забуду, как поступила с нами Миллисент, или ее угрозы в адрес Розы, — продолжала королева Ленор. — Но разве ты не понимаешь? Без прощения не может быть мира.
Так вот она, кульминация наставлений отца Габриэля: королева Ленор должна была обрести искупление, простив Миллисент ее грехи. Она уже даже держалась иначе. Безмятежность сменила тревогу, терзавшую ее столько лет, и она говорила с убежденностью, источником которой была глубокая вера. Она скромно сложила ладони на коленях, но мой взгляд упал на большой палец руки, которым она рассеянно поглаживала кожу противоположного запястья, ощупывая рубец, оставшийся от ножа Миллисент, рассекшего ее кожу.
Семнадцать лет, почти вся жизнь Розы, прошло с тех пор, как король изгнал Миллисент из замка, но она сохранила свое влияние на королеву. Я уже давно выбросила из головы сообщение о том, что рождение Розы было обусловлено черной магией. И тем не менее чем еще могла объясняться преданность королевы этой женщине, поклявшейся извести всю ее семью? Казалось, какая-то злонамеренная сила вошла в открытую рану, когда Миллисент рассекла кожу Ленор, дух, чьими распоряжениями она не могла пренебречь.
— У Миллисент было только одно предсмертное желание. Она хотела провести свои последние дни здесь. У нее никогда не было другого дома, кроме этого замка.
Король был на грани того, чтобы отказать жене во встрече с Миллисент. Но в последние месяцы он видел столько утрат и столько боли, что у него не хватило духу настоять на своем. Хева по секрету сообщила мне, что после своего возвращения король Ранолф каждую ночь спит в постели жены, часто с криками пробуждаясь от своих кровавых сновидений. Возможно, в конце концов он исполнил ее желание именно потому, что нуждался в ее утешительном присутствии рядом с собой во время долгих предрассветных часов.
— Она будет содержаться под стражей в запертой комнате, — выдавил из себя король. — А отца Габриэля я немедленно отправляю восвояси.
Королева Ленор попыталась вступиться за человека, которому она так доверяла, но король оборвал ее, топнув ногой.
— Я слишком долго позволял ему запускать в тебя свои когти! С сегодняшнего дня ты будешь советоваться со мной и больше ни с кем. Это та цена, которую я требую за возвращение Миллисент.
Королева Ленор склонила голову с видом святой мученицы, смиряющейся перед волей Божьей.
— Миссис Тьюкс о ней позаботится, — пробормотал король Ранолф. — Но она не должна попадаться мне на глаза. Никогда.
— Как пожелаешь. Ты и знать не будешь о том, что она здесь.
Королева верила в то, что это обещание исполнимо. Но в очень скором будущем присутствие Миллисент предстояло ощутить всем обитателям замка. Открыв ей дверь, королева Ленор впустила наш роковой конец.
Зло, сорвавшееся с цепи
Возвращение заклятого врага не помешало королю отпраздновать победу над мятежниками. Более того, присутствие Миллисент лишь побудило его к публичной демонстрации силы. Через день после ее появления он устроил пышный пир, и снова в Большом Зале зазвучала музыка и загудели сотни голосов. Праздник вышел чуть более сдержанным, чем в прошлом, поскольку официально королевская семья была в трауре по сэру Хугиллу и многим другим аристократам, за которых поднимали трогательные тосты, растянувшиеся до глубокой ночи. Король и королева награждали рыцарей, отличившихся на поле боя, драгоценными камнями, и мужчины, хромая, по очереди подходили к помосту за своими подарками. Королева Ленор отказалась от привычных унылых платьев в пользу элегантного наряда кремового цвета, и я надеялась, что это является первым признаком того, что она избавляется от влияния отца Габриэля. По словам миссис Тьюкс, монаха с первыми лучами солнца выпроводили за ворота. В последний раз его видели в бухте, где он взошел на борт какого-то судна и вознес молитву Творцу за избавление от королевского гнева.
Роза игриво улыбалась юным рыцарям, демонстрируя живость, которую ей приходилось подавлять с тех пор, как началась война. Леди Уинтермейл и другие дамы, воспитанные в строгих правилах, неодобрительно косились в ее сторону, но я не понимала, почему Роза должна проливать неискренние слезы по жениху, которого она никогда не видела. Точно так же я не могла осуждать недавно овдовевших женщин, осушавших один кубок вина за другим и пытающихся забыться в истерическом смехе или безудержных рыданиях. Каждый человек справляется с горем по-своему.
Я тоже пыталась с ним справиться. День за днем проходили как будто в тумане, который окутывал мой мозг, не позволяя доводить до конца даже самые простые дела. Сквозь эту пелену не удавалось пробиться даже моему страху перед Миллисент. Я ее не видела и даже не вспоминала о ней, откладывая размышления на эту тему на потом, когда у меня появятся на это силы. Я часами лежала в спальне, о которой до сих пор думала как о комнате Дориана. Я ощупывала украшенную камнями рукоять ножа, плакала и, наконец, в полном изнеможении засыпала, стискивая сорочку, все еще сохранявшую мускусный запах его тела. Я обедала с сэром Уолту- ром, предпринимая неловкие попытки завязать разговор и остро осознавая, что никогда не смогу заменить ему сына. Я спрашивала себя, как долго мы сможем сосуществовать в одних покоях без Дориана, который объединял нас в одну семью.
Большинство погибших на этой войне аристократов погребли в их фамильных имениях, но высокопоставленных рыцарей, которые жили в замке, отпевали в королевской часовне. Единственным исключением стал Дориан. Будучи сыном сэра Уолтура и рыцарем, спасшим жизнь короля Ранолфа, он удостоился отпевания в соборе Сент-Элсипа, после чего его с почестями похоронили в склепе у алтаря. Миссис Тьюкс предложила организовать похороны, и мы с сэром Уолтуром с благодарностью приняли ее помощь. Церемония прощания с павшим оказалась достойна нашего любимого героя.
Слез у меня не было. Возможно, некоторые из присутствовавших на похоронах людей восхищались моей выдержкой, но все Остальные, вне всякого сомнения, были разочарованы отсутствием демонстрации горя, считая, что безутешная вдова является необходимым атрибутом настоящей погребальной церемонии. Зачитывались выдержки из Библии. Дориана сравнивали с королем Давидом. А потом я смотрела, как несут по проходу окутанный пурпурным и зеленым бархатом гроб моего супруга. Когда процессия на мгновение остановилась передо мной, я положила в складки ткани один из своих платков. Я должна была подарить ему что-то на память, когда он отправлялся на войну. Вместо этого моему платку предстояло сопровождать его в последний путь. Слезы навернулись на мои глаза всего один раз, когда герольд, который служил под началом Дориана, протрубил воинское приветствие в честь своего командира.
Все остальное было пустым спектаклем. Похороны представляли собой одно из тех официальных мероприятий, во время которых Дориану при жизни не удавалось удержаться от богохульств, я вспомнила, как годом раньше сидела в королевской часовне на отпевании престарелого придворного, а Дориан шепотом делился со мр0й сплетнями о пристрастии старика к симпатичным слугам мужского пола. Если бы кто-то принял к сведению пожелания самого Дориана, его бы похоронили под пляски и тосты. Он наверняка хотел бы, чтобы на его похоронах друзья состязались в остроумии, делясь воспоминаниями о его возмутительных выходках. Вместо этого его приятели — те из них, кто остался в живых, — с каменным видом молчаливо сидели на скамьях собора. Без своего заводилы и предводителя ониуТратили всю свою живость.
За похоронами последовал в равной степени безрадостный обед в Большом Зале. Когда король Ранолф произнес тост за Дориана, сэр Уолтур принялся яростно моргать, пытаясь сдержать слезы. Величественные дамы, которые когда-то меня сторонились, брали меня за руку и что-то сочувственно бормотали. Те, кто тоже овдовел, грустно приняли меня в свой круг, разделив со мной горе. В конце обеда я встала, чтобы попрощаться с королем и королевой, и Роза, сорвавшись со своего места, подбежала ко мне и обвила мою шею руками. Она так крепко прижалась ко мне, как будто пыталась поделиться с моим измученным телом своей кипучей юной энергией.
— Я могу тебе чем-то помочь? — спросила она.
Ее глаза и нос покраснели и воспалились. Посторонний человек решил бы, что безутешная вдова здесь она.
— Я не знаю, — устало ответила я.
Я вообще ни о чем не могла думать. Все, чего я хотела, — это поскорее лечь в постель и забыться сном.
— Если хочешь, пойдем со мной. Мама предложила сшить мне новые платья. Я хотела бы с тобой посоветоваться.
Новые платья! Я забыла, когда кто-то в последний раз задумывался о такой ерунде. Но королева Ленор поступила мудро, пытаясь отвлечь мысли дочери от окружившего ее горя. Впервые после смерти Дориана я почувствовала, что мне хочется улыбнуться.
— Я ничего не смыслю в моде, — ответила я, — но я с удовольствием взгляну на ткани.
Не успела я произнести эти слова, как осознала, что не покривила дущой. Болтовня о нарядах обещала спасение от мрачных покоев сэра Уолтура и моего собственного уныния. Я могла предаться отчаянию, оплакивая утрату семьи, но я также могла взглянуть в будущее. Ради Розы. Одного взгляда на ее милое встревоженное личико оказалось достаточно, чтобы принять решение.
Она стиснула мои руки и наклонилась ближе, чтобы шепотом поделиться своим секретом:
— Я пишу новую поэму, воспевающую жертву Дориана. Я надеюсь, что когда-то смогу подарить ее тебе.
Это тронуло меня до глубины души, и я обняла принцессу, пряча слезы в ее волосах. Дориан пришел бы в восторг, узнав, что обрел бессмертие, воплотившись в героической поэме! Он хвастал бы об этом на каждом углу. Мне показалось, что я слышу его голос так же отчетливо, как если бы он стоял рядом со мной, добродушно подтрунивая над моими слезами:
— Что стряслось, жена? Разве так славят доблестного солдата!
Я буду вечно благодарна судьбе за этот голос, раздавшийся у меня в голове. Он исполнил роль крепкого плеча, прижатого к моей спине и оттесняющего меня от горя. Отныне всякий раз, когда я чувствую, что силы меня покидают, я вспоминаю насмешливую улыбку Дориана и его пренебрежительное отношение к тем, кто позволяет себе упиваться саможалением. Если моему супругу предстояло навеки стать героем, я была обязана превратиться во вдову, достойную его репутации.
Общество Розы тоже служило целительным бальзамом для моих ран. Ее смех и румянец во время пира говорили о том, что унынию, охватившему ее во время войны, пришел конец, и я всячески поощряла ее девичьи причуды.
Тем не менее она по-прежнему надолго уединялась в своей комнате, и мне становилось не по себе, когда я думала о том, как она в одиночестве ходит по этим пустынным коридорам. Стремление защитить принцессу побудило меня придраться к Бесслин, ее служанке, когда однажды вечером я увидела, как она хихикает в Нижнем Зале в компании таких же, как она, бестолковых служанок.
— Тебе следовало бы одевать свою госпожу к ужину, — резко заметила я.
Она небрежно пожала плечами:
— Она сказала, что оденется сама.
Роза предпочитала носить волосы распущенными по плечам и всегда носила платья простых фасонов. Я не сомневалась в том, что она способна самостоятельно привести себя в порядок, но меня возмутила беспардонность Бесслин.
— То, что она тебе сказала, не имеет значения. Твое место наверху на тот случай, если ты ей понадобишься.
— Моя госпожа сказала, что до конца дня я ей не понадоблюсь, — ухмыльнулась Бесслин, радуясь возможности доказать мне мою неправоту.
Роза уже была взрослой девушкой и могла распоряжаться своей служанкой по собственному усмотрению. Все же я поспешила подняться в ее спальню. В королевстве воцарился мир, и королю больше ничто не угрожало. Я была уверена, что Роза откажется от привычки закрываться в своей комнате, и надеялась, что она захочет довериться мне, если ее по-прежнему что-то беспокоит.
Осторожно постучав в дверь Розы, я шагнула внутрь. Я окликнула принцессу, но на мой зов никто не отозвался. Как гостиная, так и спальня были пусты. Я уже хотела уйти и поискать Розу в других местах, как вдруг что-то привлекло мое внимание. Гобелен на стене за ее кроватью был отодвинут в сторону, обнаружив глазу ранее скрытую, а нынче повернутую наружу панель. Я заглянула в нишу, ощутив затхлый и промозглый запах склепа. Узкие неровные ступени лестницы вели куда-то вниз. Потоптавшись в нерешительности, я начала спускаться в темноту, хотя мне было очень страшно. Я боялась того, что может оказаться у подножия этой лестницы.
Я вошла в комнату этажом ниже, в которой не бывала уже много лет, но которую мгновенно вспомнила. Моим глазам предстала сцена, заставившая меня похолодеть от ужаса: красавица Роза, излучая жизнь и взволнованно блестя глазами, сидела на резной кровати Миллисент. Рядом с ней я увидела дряхлую сгорбленную фигуру, закутанную в ветхую зеленую накидку. У их ног стояла прялка...
— Что ты здесь делаешь? — воскликнула я, глядя на Розу.
— Элиза, — осторожно ответила она, изумленная моим резким тоном, — ты, наверное, знакома с моей двоюродной бабушкой Миллисент?
— Ну, еще бы.
В беззубом рту Миллисент все слова сливались воедино, но в голосе по-прежнему слышались так хорошо знакомые мне повелительные нотки.
— Бабушка Миллисент рассказывала мне о том, каким был королевский двор в ее время, — продолжала Роза. — Она помнит даже, когда была построена эта башня.
— Комната Розы должна была стать детской, — подтвердила Миллисент. Ее дряблая кожа обвисла, а подслеповатые глаза слезились. От былой красоты, следы которой ее лицо сохраняло очень долго, уже давно ничего не осталось. — Правда, мой отец поступил хитроумно, встроив в стену эту потайную лестницу, чтобы мать могла навещать ребенка, когда ей вздумается?
— Я так удивилась, когда она постучала! — воскликнула Роза. — Мама сказала мне, что бабушка Миллисент очень больна и не может принимать гостей, но, судя по всему, это не так. Она показала мне такие удивительные вещи!
Улыбаясь и сверкая глазками, Миллисент махнула рукой в сторону прялки.
— Ты не поверишь, но Роза никогда не видела прялки.
При виде того, как быстро удалось Миллисент завоевать доверие Розы, меня охватил ужас. Я попыталась подавить стремительно захлестывающую меня панику.
— Стража! — позвала я.
Роза смотрела на меня, широко раскрыв глаза. В дверях за моей спиной выросли два солдата, готовые исполнить мои распоряжения. Но что я могла им сказать? Как могла я объяснить, что меня ужасает эта с виду невинная домашняя сценка?
— Что дурного в том, что я хочу коротать время, занимаясь чем-то полезным? — с преувеличенно невинным видом поинтересовалась Миллисент. — Эти стражники не возражали, когда я попросила служанку принести мне прялку.
Да и с чего бы они стали возражать? Они были слишком молоды и не могли помнить омерзительные слова Миллисент, произнесенные ею на крестинах Розы. Они не видели горы прялок у стены замка и взвившегося над ними пламени.
— Какая удивительная штука! — воскликнула Роза и протянула руку к резному остову прялки.
Я бросилась вперед с криком:
— Не прикасайся к ней!
Мое внезапное восклицание испугало принцессу, и она, вздрогнув, потеряла равновесие. Пошатнувшись, она попыталась опереться на колесо прялки, и я увидела, как на кончике пальца, наткнувшегося на острое веретено, выступила кровь. Она тут же отшатнулась, вскрикнув от боли, и Миллисент распахнула объятия, чтобы утешить девушку.
Все мое тело пронизал животный ужас, лишивший меня способности мыслить рационально. Я закричала и бросилась на Миллисент, отпихнув ее от Розы. Она упала на кровать, и Роза выпрямилась с воплем:
— Элиза!
Я заслонила от нее Миллисент. Мои руки, действуя как будто по собственной воле, схватили старуху за костлявые плечи.
— Вот так ты обращаешься с бедной старушкой, — запричитала она, — все еще оплакивающей смерть сестры? Какую грустную историю поведала мне Роза! Это правда, что бедняжка Флора умирала с именем своего давно утраченного возлюбленного на устах?
При виде торжествующего лица Миллисент меня обуял гнев. Я по секрету рассказала Розе, как умирала Флора, но она уже успела поделиться моим рассказом с этой старой каргой. С женщиной, подтолкнувшей сестру к пропасти безумия.
— Флора все мне рассказала, — выкрикнула я и сама услышала нарастающую истерику в своем голосе. — Как ты соблазнила и довела до самоубийства мужчину, которого она любила. Ты не смогла похитить его у нее и поэтому погубила их обоих. Невинного мужчину и свою родную сестру!
— Элиза!
Роза тянула меня за руку, пытаясь оттащить меня от старухи. Я смутно отдавала себе отчет в том, что за дверью толпятся люди, привлеченные моими криками. Все они стали свидетелями моего безумия. Но мне было уже все равно. Самое главное было защитить Розу.
— Поднимись наверх! — приказала я. — Немедленно!
Роза медленно поплелась прочь, обиженно надув губы. Я резко выпустила руки Миллисент, и она сползла в неопрятную кучу у моих ног.
— Ты больше никогда не увидишь Розу! — закричала я. — Никогда!
Миллисент ответила мне гримасой, в которой смешались боль и торжество. Ее губы дернулись, и я внутренне приготовилась к шквалу проклятий. Вместо этого она захохотала. Эта жуткая издевка, казалось, пляшет в окружившем меня замкнутом пространстве. Этот звук живо напомнил мне о том, что некогда ее называли ведьмой.
Одному из стражников я приказала следить за Миллисент, находясь внутри комнаты, а второму привести каменщика, чтобы тот заложил вход на потайную лестницу. Стражники неуверенно переглянулись.
— Спросите короля, если хотите! — воскликнула я. — Главное, не медлите! Скорее!
Окончательно убедившись в том, что мои распоряжения будут исполнены, я ринулась наверх, в комнату Розы. Она подслушивала, стоя на верхней ступеньке, и я чуть не сбила ее с ног.
— Элиза? — вопросительно произнесла она, не зная, гневаться ей или тревожиться.
Я схватила Розу за руку и принялась лихорадочно высматривать следы укола, впустившего яд в ее тело. Я ничего не нашла. Ее кожа была гладкой и чистой, как всегда. О том, что произошло внизу, свидетельствовала лишь крошечная красная точка.
— Ты больше никогда не должна встречаться с этой женщиной, — твердо заявила я.
— Почему? Она старая и больная. Мне стало жаль человека, которого бросили умирать в одиночестве.
— Она не заслуживает твоего сострадания.
— Потому что она сто лет назад поссорилась с моим отцом? — фыркнула Роза. — Прошло столько времени, что им давно пора помириться.
О Боже праведный! Я едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в нее и не начать трясти. Как смела она говорить о разрыве между ее отцом и Миллисент как о чем-то пустячном и не заслуживающем внимания?! И тут до меня дошло: Она ничего не знает! Я полагала, что возвращение Миллисент в замок побудит ее родителей рассказать дочери о подробностях ее крестин. Но Розу продолжали нянчить, как маленького ребенка. Она даже не догадывалась об угрожающей ей опасности и беспечно вошла в комнату Миллисент. Мне страшно было представить себе, что могло произойти, если бы я не поспела ей на помощь.
— Миллисент была изгнана за то, что она прокляла твою семью вскоре после твоего рождения, — тихо произнесла я. — Она желала тебе смерти.
Роза так растерялась, что я тут же пожалела о своей прямолинейности. Человек, который вырос в любви, просто не способен представить себе существование подобной ненависти.
— Почему? — спросила она.
Как бы я ни хотела ей помочь, некоторые темы было лучше не затрагивать.
— Миллисент считала, что твоя мама должна пренебрегать мнением твоего отца в угоду ей. — Вряд ли это объяснение можно было считать удовлетворительным, но зато оно было правдивым. — Она жестокая и мстительная женщина. И гораздо более опасная, чем ты можешь себе представить.
— Она до сих пор желает мне смерти? — дрожащим голосом прошептала Роза.
Мне очень хотелось ее утешить, но уберечь ее могла только правда.
— Не знаю. Меня бы это не удивило. Твоя мама решила пожалеть Миллисент, но от меня она сочувствия не дождется. Держись от нее подальше. Как можно дальше. Я прикажу заложить кирпичами этот вход, чтобы тебе больше ничто не угрожало.
Роза медленно кивнула.
— Я не думаю, что она еще раз решится тебя потревожить, — попыталась успокоить я принцессу. — Судя по ее виду, ей осталось недолго.
Я вспомнила, как уже слышала эти слова много лет назад, когда король доставил известие о бегстве Миллисент в Бритнию. Поговаривали, что она удалилась туда, чтобы умереть, но она выжила. Неужели она и здесь задержится и будет жить в замке, вынашивая план сокрушительной мести, мощь которого мы и представить себе не можем? — спрашивала себя я.
Я понимала, что короля придется уведомить о вторжении Миллисент в комнату его дочери, но надеялась, что эту новость удастся утаить от королевы Ленор, которая в последнее время не отходила от раненных на войне солдат. Зажиточные семьи прислали кареты, забравшие их раненых отцов и супругов домой, но судьба воинов незнатного рождения была ужасна. Их снесли в конюшню, где они прижимали к себе окровавленные бинты и кричали в агонии. К тому времени, как в замок приковыляли последние страдальцы, пол конюшни был так устлан людьми, что не видно было даже соломы, на которую их укладывали. Нескольким слугам приказали кормить их горячим супом и по мере возможности ухаживать за их ранами. В остальном раненые были брошены на произвол судьбы, и их страдания никого не волновали.
Несмотря на возражения короля Ранолфа, королева Ленор настояла на посещениях импровизированного госпиталя. Солдат утешал и воодушевлял вид королевы, которая ходила среди них, расспрашивала каждого раненого о его семье и всячески их подбадривала. Она вызвала мистера Гангена и поручила ему улучшить условия, в которых находились раненые: предоставить им набитые соломой тюфяки, горячую воду, чистые одеяла. После этого она потребовала, чтобы ей каждый день сообщали об их состоянии, и собственноручно писала письма, принося соболезнования семьям тех, кто умирал. К сожалению, ей каждый день приходилось тратить на это все больше времени.
— Как много потерь, — сокрушалась она. — Я думала, наш уход ускорит их выздоровление. Но они все равно умирают, один за другим.
Я не могла подобрать такие слова, которые смогли бы ее утешить, потому что тоже была подавлена. Этим утром, услышав доносящийся с заднего двора шум, я выглянула в окно и увидела, как из конюшни выносят тела умерших ночью солдат, похожие на завернутые в белую ткань статуи. Я насчитала двенадцать тел, которые сложили на повозку, после чего печальная процессия двинулась к воротам. Этим мертвым фермерам, торговцам и слугам не полагалась погребальная церемония, подобная той, которой удостоился Дориан. Им предстояло присоединиться к своим собратьям в общей могиле, упокоившись под наспех произнесенные молитвы священника из замка. Когда повозки выехали со двора, я увидела конюхов, которые завели в конюшню двух жеребцов короля. С таким количеством умирающих конюшни обещали очень скоро освободиться, что позволяло королевским лошадям возвращаться в свои стойла.
Вслух о мрачных новостях из конюшни никто не говорил, но я слышала, как об этом шепчутся как слуги, так и придворные. Умерших было больше, чем выздоровевших. В самой конюшне стоял невыносимый смрад, и служанки отказывались прикасаться к уже загноившимся ранам солдат. Некоторые даже уклонялись от обязанности носить им еду, пока миссис Тьюкс не пригрозила их уволить.
И даже тогда я еще не догадывалась, что нас ждет. Сама я страдальцев не видела и не понимала, как тесно их судьбы переплетены с моей жизнью. И в тот день, когда я стояла в кладовой Нижнего Зала, разглядывая отрезы ткани для новых платьев Розы, тягостные предчувствия меня не мучили. Кто-то потянул меня за рукав, и, обернувшись, я увидела молоденькую служанку.
— Прошу прощения, мадам?
Я до сих пор изумлялась, когда слуги обращались со мной как со знатной дамой, а не одной из них. Сейчас передо мной стояла худенькая девушка с бледным острым личиком. Она представилась мне, сообщив, что ее зовут Лия.
— Миссис Тьюкс поручила мне носить еду леди Миллисент, — сказала Лия. — Но она не ест со вчерашнего дня, и в ее комнате пахнет чем-то ужасным. Я думаю, что у нее запачкана постель, но она не позволяет мне сменить простыни.
Значит, время Миллисент пришло. Вот уж по кому я не стану плакать, — промелькнула у меня мысль.
— Обратись к миссис Тьюкс, — отмахнулась я. — Она скажет тебе, что делать.
Служанка кивнула.
— Я бы не стала вас беспокоить, но она зовет принцессу Розу. Говорит, что настала пора попрощаться навсегда.
Старая ведьма собиралась мутить воду до последнего вздоха.
— Она не должна ни в коем случае увидеть принцессу, — сурово заявила я. — Не обращай внимания на ее просьбы.
— Да, мадам.
Рассматривая отрезы тканей и ощупывая каждый из них, я не могла отделаться от ощущения, что Миллисент снова что-то задумала. Что, если она использует болезнь как предлог, чтобы заманить к себе Розу? Я поняла, что не успокоюсь, пока собственными глазами не увижу, в каком она состоянии. Я вышла из Нижнего Зала и начала подниматься по лестнице, ведущей в Северную башню. Мои шаги эхом отражались от облицованных мрамором стен. Я вспоминала, как часто мне приходилось проделывать этот же путь, направляясь в комнату Флоры! Теперь то время казалось мне бесконечно далеким и счастливым. Тогда я бежала по ступеням, предвкушая увлекательную беседу, сейчас я едва брела, почти физически ощущая тяжесть на душе. Стражники у двери Миллисент кивнули и по моей просьбе отодвинули задвижку на двери ее покоев.
Большие окна, благодаря которым комнаты Северной башни казались такими просторными, были задернуты темными шторами, не пропускавшими внутрь ни проблеска света. Без лампы я дальше собственного носа практически ничего не видела. Я с трудом различила какие-то очертания на кровати Миллисент. Рядом на полу стоял горшок. Понять, что именно совершенно неподвижно лежит на кровати, было невозможно. Это с равным успехом мог быть как человек, так и груда вещей. На мое обоняние обрушился настоящий смрад, настолько тошнотворный, что я ощущала его, даже дыша через рот в попытке избавить от него нос. Я выросла на ферме, а значит, не была чересчур придирчива, когда речь шла о запахах естественных физиологических отправлений. Это означало, что я не относилась к тем дамам, которые, входя в конюшню, начинают поспешно обмахиваться надушенным платочком. Запаха экскрементов, смешанных с кровью, было недостаточно, чтобы меня смутить. В этом запахе присутствовала какая-то характерная резкая горечь.
Это была вонь разложения.
Если бы на чаше весов не лежала жизнь Розы, я бы мгновенно выбежала из комнаты. Но поскольку я не имела на это права, я начала медленно приближаться к постели. Каждый шаг давался мне с большим трудом, пока я не увидела, что куча на кровати представляет собой человеческую фигуру. Тонкое одеяло не скрывало очертаний ног. Иссохшие пальцы стискивали край покрытой пятнами простыни. Она лежала на спине и не двигалась, пока я не остановилась возле кровати. Затем, преодолевая мучительные страдания, она повернула голову, и я смогла ее разглядеть. Передо мной лежало чудовище.