Благородные слёзы
В Большой Тени стало небезопасно.
Топошлеп и быстротой.
Жми слезу!
Где муха?
Дубрава, бор, ельник и лиственные рощи Большой Тени с трех сторон были защищены рекой, делающей в этом месте полупетлю, а с четвертой — холмом Лошадиная Голова. В Большой Тени уживались разнообразные сообщества зверей, птиц, насекомых и земноводных. Много сотен лет в гармонии со всем живым соседствовали и кыши.
Пять лет назад в Большой Тени родился кышонок Бяка. Однажды, уйдя далеко от дома, он заблудился и прилег отдохнуть на полянке. Его схватила пустельга и отнесла к себе в гнездо, птенцам на забаву. Гнездо находилось на уступе каменного утеса, на другом берегу Лапушки. Бяка совершил дерзкий побег из гнезда, кинувшись в реку вниз головой. Малыш прошел лесной чащей и вернулся домой. После этого приключения кыш очень изменился, стал осторожнее и хитрее. Он облазил Большую Тень вдоль и поперек и мог ориентироваться в лесу с закрытыми глазами. Спустя пять долгих лет уже взрослый кыш вернулся на родину. Он шел по лесу, смотрел направо, налево, и все ему было здесь знакомо. Только вот странная общая настороженность повисла в воздухе. То здесь, то там Бяка подмечал насупленные, заплаканные или сердитые мордочки. Кыши ходили тихо, боком, не глядя друг на друга.
От этой безрадостной картины даже у Светляка стало тревожно на душе. Миновав осиновую рощу, где уже начиналось кышье поселение, путники вышли к небольшому пруду и двинулись вдоль берега.
— Знаешь, Бяка, — подал голос Сяпа, — если бы не мое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, то по своей воле я никогда бы сюда не явился. Мне кажется, будто у местных кышей сильное расстройство желудка. Будто у всех живот схватило. Может, Шурша не случайно спрашивал про болиголов? Может, их отравили? Эти… с хвостами…
— Даже если у них болят животы, то головы должны быть в порядке, — рассудил Бяка. — Это же не Маленькая Тень, а Большая! Здесь без головы никак. Здесь очень строгие Законы леса! И потом, нам, может, просто показалось, что они сердитые, а на самом деле — деловые?
— Нет, Бяка. Э-э-э был прав. Похоже, новые Старейшины тут всех перессорили. В Большой Тени стало небезопасно, — забеспокоился Сяпа. Страх опять вернулся к маленькому трусишке. Он стал пугливо озираться и все крепче прижимал к себе барабан.
На одной из лесных троп путешественники нос к носу столкнулись с пузатым кышем, несшим на спине огромную охапку перьев дикого лука. Луковый сок щипал ему глаза, и толстяк то и дело вытирал их не слишком свежим носовым платком.
— Эй, кыш, помощь не нужна? — улыбнулся ему Бяка.
Незнакомец сердито глянул на Бяку красными, заплаканными глазками и хмуро спросил:
— Грабить будешь?
— Что? — не понял Бяка. — Я просто помочь хотел…
— Что значит «помочь»? — огрызнулся пузан. — Половину оттяпать хочешь?
— Нужен мне твой дикий лук! От него слезы одни! — обиделся Большой Кыш.
— Конечно слезы! Что же еще? У меня сегодня гости, надо же кышей чем-то развлекать, — нехотя пояснил хмурый незнакомец.
— Ничего себе развлечение! — удивился Сяпа.
— Мы — интеллигентные кыши, а не зубоскалы какие-нибудь. Слезы облагораживают. Плач — возвышенное, достойное занятие. От него растет хвост. За длинный хвост можно получить большой чин, — заученно пробубнил незнакомец.
— Слушай, Бяка, — шепнул Сяпа, — я теперь знаю, как здесь называются начальники: прохвосты!
Бяка громко хохотнул.
— Слезы, значит, облагораживают… А Смех? — обратился Сяпа к заплаканному кышу. — Смех, по-твоему, портит? Какая чушь!
Толстяк бросил вязанку на землю и закрыл лапками уши.
— Заметь, это не я сказал, это ты. Ты сам! А я тебя не слышал! У меня с позавчерашнего дня уши заложило. А! О! Ни-че-го не слы-шу.
— Чего это он? — повернулся Сяпа к Бяке.
Бяка нахмурился:
— Сдается мне, что, с тех пор как они начали всем лесом хвосты отращивать, здесь все разладилось.
— Не слышу! Опять не слышу! Все равно не слышу! — вскричал плаксивый слезолюб и, подхватив вязанку, вмиг пропал.
— Ну и ну! — почесал брови Бяка. — А я-то удивлялся, что это Ёша ко мне в гости заявилась с дюжиной носовых платков? Видно, приезжала посмотреть, не становится ли ее внучек благородным прихвостнем этих новых.
— Не к тебе она приезжала, — задумчиво сказал Сяпа, — а к Асю, за помощью. Оглянись, посмотри. Ужас! Облагораживаются на полную катушку. Придумали хвостовую философию, в лесу калиток понаставили, да еще и обрыдались все.
— Да-а-а, — поддакнул Бяка. — Смех, понимаешь, их портит. Какая ерунда! Кыши всегда были весельчаками, ссоры не любили, а уж слезы…
Путешественники присели на еловый корешок и задумались. Вдруг из-за черничного куста выскочил здоровенный кышище в серой жилетке и, грозно хмуря брови, закричал:
— Не видели тут низенького толстого топошлепа с вязанкой?
Сяпа подозрительно посмотрел на свои лапки, потом на лапищи преследователя, вздохнул и сухо спросил:
— А что он, собственно, натворил?
— Как что? Весь дикий лук срезал, змей! Я ответственный за Праздник Розового Кыша, а без лука никто на празднике не сможет нормально проплакаться. Ну попадись он мне! — Здоровяк скрипнул зубами и бросился назад в черничные кусты.
— Что я тебе говорил? — развел лапками Сяпа. — Разучишься смеяться и со всеми перессоришься. А там и до потасовки недалеко.
Бяка прислушался:
— Тихо! Опять кто-то бежит. Может, здоровяк возвращается?
Но это был уже другой кыш, не похожий на первого и второго: коренастый, с мохнатыми ушами.
— Эй, вы, — сердито выкрикнул он, завидя Бяку с Сяпой, — не пробегал тут вредный огромный быстротой?
— Мелькнул какой-то, — неуверенно ответил Сяпа. — А чего тебе от него надо?
— Да один ушлый кыш прикарманил весь лук, а другой ушлый кыш отнял его у первого. А я ищу того, у кого он сейчас, чтобы накрутить вору хвост и вернуть добычу владельцу, то есть мне.
— У дикого лука нет владельца, ведь он дикий, а значит, ничей, — попробовал возразить ему Сяпа.
Мохноухому это не понравилось.
— А ну, что это ты так неблагородно улыбаешься, малюсенькохвостый кышоночек? — ядовито спросил он и хищно поискал глазами, чем бы таким расстроить Сяпу. Но, не найдя ничего, просто кинулся на малыша и укусил за лапу.
Сяпа взвизгнул. От боли у него выступили слезы.
— Вот так-то! — торжествующе крикнул задира и добавил: — Жми слезу! Облагораживайся! — Потом свирепо оттопырил хвостик и зло пролаял: — И не вякай! Я важнее! Мой хвост на целый ус длиннее твоего!
— А ну, клоп, — рассерженный Бяка расправил плечи, — скакать скачи, а кусаться не смей! Мне твой хвост не указ! Лично мне за длинный хвост таскать удобнее.
Незнакомец испуганно присел, а потом вмиг задал стрекача.
— Бяка, не задирайся, — тихо предупредил Сяпа. — Здесь мир висит на волоске. До первого щелчка. Слушай, а где наша муха?
— Какая муха? — не понял Бяка.
— Та, которую Насмешник слопал, а она от него сбежала. Вроде у меня в барабане была, а теперь нету.
— Да зачем она тебе?
— Пока не знаю… Но думаю, что без нее мы с этим морем слез не справимся…
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Новые старейшины
Компания под ореховым кустом.
Кому нужны белена и дурман?
Асю не помочь.
Не пора ли кое-кому укоротить хвост?
Пруд, в котором оживленно переквакивались лягушки, остался позади. И началась каштановая роща. Разлапистые листья могучих каштанов лениво шевелились под напором упрямого августовского ветра. Он настойчиво атаковал их справа и слева, пытаясь растрепать тяжелые кроны, но каштаны не замечали его атак. Они любовались солнечными бликами, танцующими на шелковистой траве и выхватывающими то там, то здесь малиновые свечи отцветающего кипрея. Лучи слепящего солнца, находя лазейки в гуще листвы, проникали до самой земли и прорезным кружевом обрамляли дорожку, по которой шагали Сяпа и Бяка. Кыши вертели головами, всматриваясь в детали пейзажа, и пытались разглядеть прибежище новых Старейшин, которое, как утверждал Э-э-э, располагалось именно на границе каштановой рощи. Увидев большой камень, Бяка решительно завернул к нему.
— Заберусь на эту каменную спину и посмотрю, где тут что.
Он отбросил мухобойку, снял с плеча торбу и, кряхтя, стал карабкаться наверх.
— Ну? Что там видно, Бяка? — суетился внизу Сяпа.
— Роща уже кончается. За ней небольшой орешник, а потом цветочный луг! — крикнул сверху Большой Кыш.
— Ты повнимательней смотри! — скомандовал Сяпа. — Может, подметишь где-нибудь яркие жилетки. Протри глаза носовым платком, а то они, наверное, запылились и плохо смотрят.
— Нечего тут подмечать! — рассердился Бяка, который не любил, когда ему давали советы. — Луг, роща, орешник. И все. Хотя… Постой-ка… вижу несколько больших мухоморов. Кучно выросли, однако, вшестером.
— Вшестером? — переспросил маленький кыш. — Сдается мне, что они не мухоморы, а те, кого мы ищем.
— Это легко проверить, — пробурчал Бяка, спускаясь с камня беличьим стилем — четырехлапными затяжными прыжками. — Вперед! И мы получим ответы на все вопросы!
— Если не получим по ушам, — тихонько добавил Сяпа.
На кочке под ореховым кустом, в разноцветных колпаках, расположилась шестерка кышей. Они сидели плотным кружком нос к носу, длинными хвостами наружу, и азартно резались в шишки-камешки. Компания находилась в состоянии крайнего возбуждения — играли не «на просто так», а на щелчки. Только что закончилась партия, и проигравшего кыша дружно щелкали по носу и обзывали «мокробрюхом, топошлепом и бесхвостым». Сами понимаете, веселая компания была так занята, что появившихся из рощи Бяку и Сяпу никто даже не заметил. Когда Бяка деликатно кашлянул в кулак, никто из играющих даже ухом не повел. Тогда Бяка достал из торбы Сяпин свисток и, вынув затычку, дунул в него изо всей силы. Залихватский свист поднял в воздух десятки птиц, гнездившихся в каштановой роще.
Компания под кустом на минуту замерла, а потом стала суетливо рассовывать шишки и камешки по карманам пестрых жилеток. Послюнив ладони, игроки пригладили брови и только потом обернулись к Сяпе с Бякой.
Самый красноносый кыш в колпаке из пуховых птичьих перьев расправил усы и прогнусавил:
— Кто свистел?
— Я свистел, — сказал Бяка. — Мы посланцы из Маленькой Тени. У нас беда — Ась заболел! Велел идти к вам за помощью, но, судя по всему, помощь нужна вам самим.
— Ась заболел? Вот как? — удивились кыши.
Неизвестно откуда у них в лапках появились стрелки дикого лука, который хвостатое начальство стало с хрустом разламывать и приставлять к носам. Слезы ручьями полились из равнодушных глаз.
— Смотри, — прошептал Сяпа, — они совсем разучились плакать сами. Не станут они нам помогать.
— Это потому, что им вовсе не жалко нашего Ася. Они его не любят. Помнишь, что рассказывал Э-э-э?
— Кхе-кхе-кхе, — кряхтел кыш в колпаке из свернутого лопушка, — я питаю к Асю самое сострадательное сострадание и самую жалостливую жалость!
— Вот как? — высокомерно возразил другой, в колпаке из старого гнезда малиновки. — Кого же ты так жалеешь? Ась обособился, пошел против всего племени и, само собой, заболел от собственной вредности. Кстати, может, и не заболел, а притворяется только. И с какой тарабаньки я, Цап, должен из-за него горький лук нюхать? У меня от слез нос опухает. Мне это не идет. Я не хочу страдать из-за чужих страданий. И Ася, по правде говоря, мне совсем не жалко. Вот так! — Цап гневно топнул лапой.
Его сотоварищи согласно закивали.
— Пусть болеет, пока не раскается. И пусть прощения у нас попросит, пусть слезами умоется.
Бяку передернуло от неприкрытого лицемерия и жестокости новых Старейшин, и он скомандовал непререкаемым тоном:
— А ну хватит злобствовать и сопливиться!
Цап перестал шуметь, а остальные — шмыгать и хлюпать носами. Длиннохвостый предводитель величественно поправил колпак, принял важную позу и высокомерно заявил:
— Вы — грубые, неотесанные провинциалы. Вы не умеете благородно вести себя в высшем обществе, но мы вас простим, если вы выполните наше поручение.
— Мы пришли не за поручением, а за цветком папоротника для Ася, — напомнил ему Сяпа.
Цап поморщился:
— Ах! Ну о чем вы? Папоротник вообще не цветет. Никогда. Значит, мы ничем не можем помочь старику. Совершенно ничем. Его, неуемного, теперь только луна вылечит. К тому же наши благородные интересы выше ваших и Асевых. У нас беда, катастрофа! На плантации петунии, белены и дурмана напали колорадские жуки. Они нещадно уничтожают урожай.
— А зачем вам белена и дурман? — подозрительно спросил Бяка.
«Вот они чем кышей подтравливают. Чтоб хуже соображали», — догадался Сяпа.
— Не важно зачем, — отмахнулся Цап. — Мы долго думали, как нам избавиться от жуков. И то пробовали, и это. Теперь мы решили действовать всерьез и перекрасить налетчиков в божьих коровок, ведь коровки не едят дурман. Мы слышали, что ты, Бяка, художник. Наш художник Шам-Шам стар и упрям. Он отказался нам помогать, поэтому мы поручаем это дело тебе.
— Знаете что, — весело сказал Бяка, — вам не нужен художник.
— А кто нужен? — удивились новые Старейшины.
— Парикмахер, — рассмеялся Бяка, — хвосты укоротить.
Сяпа прыснул. Минуту или две новые Старейшины натужно соображали, потом брови их сдвинулись, а глаза засверкали. Цап вскочил и опять затопал лапами:
— Глупые, невоспитанные чужаки, вы смеетесь над нами! Напрасно! Мы издадим Закон и выгоним вас с позором из Большой Тени. Вы недостойны оставаться среди красивых, благородных кышей.
— Попробуйте, крысята, попробуйте прогнать Бяку, — улыбнулся Большой Кыш. — Как будем драться — по одному или все вместе?
Он тщательно высморкался, аккуратно убрал платочек в карман и встал в боевую стойку. Сяпа спрятался за Бякину широкую спину и жарко зашептал тому в ухо:
— Их же шестеро, а ты один. Я, конечно, не в счет. Вспомни первое правило кышьей дипломатии: «Чем страшнее зверь, тем ласковее чеши его за ухом».
— Где ты тут зверя видел? — отмахнулся Бяка. — Несколько глупых проказников и шалопутов. Вот и все.
Сяпу успокоил веселый голос Бяки, он осмелел и грозно выкрикнул:
— Правильно, Бяка! Не церемонься с этими крысятами. Пооткусывай им хвосты, и дело с концом.
Непонятно почему, но эти слова маленького кыша очень испугали новых Старейшин. Они суетливо похватали колпаки и бросились врассыпную.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Не реветь
У Бяки всё наоборот.
А как же ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?
Бяка идет на крайние меры.
Секретные приемчики.
Бяка спешил в центральный поселок кышей. На его левом плече висела торба с мухобойкой, на правом — барабан. На загривке спал Сяпа.
— Бяка, — вдруг сказал малыш сонным голосом, — все у тебя неправильно, наоборот. Ты, как сверчок, поешь крыльями, а слушаешь ногами. Когда я трясусь от страха, ты спокоен. Когда мою душу грызет печаль, тебе весело.
Бяка хмыкнул, но промолчал.
— Сейчас ты беззаботно посвистываешь, а я цепенею от страха. Знаешь, Бяка, мне очень не понравились эти новые Старейшины. Ась рассказывал… Прежние Старейшины были добрыми и мудрыми, а эти… Глупость бывает разная. Тихая глупость не опасна. От нее страдает только сам хозяин. А у этих длиннохвостых начальников глупость громкая. Эти ужас что могут натворить. Ты не боишься?
— Ловля комаров — дело нехитрое, если уметь обращаться с мухобойкой и не ждать, пока комар сядет тебе на нос.
— А они как раз сели на нос всему кышьему сообществу, — вздохнул Сяпа. — Сели и лапы свесили.
— Не бойся, все будет нормально, — заверил его Большой Кыш. — Мне сегодня мой Енот приснился. Весь в репьях. А это верная примета: быть удаче.
— Тебе, может, и повезет, — засомневался Сяпа, — а вот мне никогда. Я неудачник. Хоть десяток кышей пойдет в реку купаться, все пиявки бросятся на меня одного. Судьба такая. Хоть поворачивай и беги назад.
— Как это «беги»? А как же твое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ? Только-только во всем разобрались. Остался пустяк — выгнать этих длиннохвостых и освободить от рабства Большую Тень, — возмутился Бяка.
— Да уж, пустяк, — шмыгнул носом и дрогнул хвостиком Сяпа.
Бяка сердито кашлянул, искоса взглянул на Сяпу и шлепнул его лапой по попе:
— И не смей реветь! Никому ничуточки не страшно, клянусь чайниками!
Но Сяпа уже побелел, как одуванчик, и заныл:
— Охо хо, как все плохо! Как страшно! Как все безнаде-е-ежно!
— Зажми нос, — буркнул грубый Бяка и опять легонько шлепнул Сяпу, — кому сказал, нос зажми! И не клацай зубами. И не пачкай меня соплями. Ты чего, дикого лука нанюхался? Выслуживаешься перед этими прохвостами?
— Нет, Бяконька, — рыдал Сяпа, — я натурально реву, по-честному.
— «По-честному»! — передразнил его Бяка. — Прекрати сейчас же, или придется пойти на крайние меры.
Видя, что уговоры не действуют, он приостановился, подобрал на дороге щепку и, расколов ее немного, защемил ею Сяпин нос. Сяпа моментально перестал реветь, выпучил глаза и открыл рот.
— Ну? — спокойно осведомился Бяка. — Идем дальше или как?
Сяпа надулся. Снял щепку, поджал губу. И почему он решил, что Бяка изменился к лучшему? Дудки! Ничуть не изменился. «Бякой был, Бякой и остался», — сделал он суровый вывод и натянул панаму по самые щеки.
А Бяка, весело насвистывая, двинулся дальше. Он радовался тому, как остроумно и быстро сумел успокоить Сяпу. Щепка — это был первый секретный приемчик Большого Кыша по борьбе с плохим настроением. Второй он приберег на потом. Это тоже был очень хороший способ: запустить за шиворот опечаленного кыша божью коровку и ждать, пока кыш не развеселится от щекотки сам собой. Бьет наверняка. Проверьте сами.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Где Большой Кыш
Бяку сожрали медведки, а Люля распоясался.
Зачем нужны бурундуки?
Уважение или традишн?
В это время в Маленькой Тени жизнь шла своим чередом: рассвет — закат, рассвет — закат…
Ась замкнулся и ждал известий от Сяпы. Кыши занимались своими делами, но каждую минуту помнили о ВЕЛИКОМ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ своего собрата Сяпы.
Бякино отсутствие было замечено не сразу. Как-то раз Бибо собирал на растопку сосновые иголки на западном склоне и услышал чьи-то жалобные вздохи. Он завернул к «Теплому Местечку» и у домика нашел пригорюнившегося, давно не чесанного Енота. Тогда Бибо догадался: Бяку сожрали медведки. В последнее время Бяка усиленно боролся с ними, так как их развелось на холме великое множество. Бибо решил, что эти коварные насекомые отомстили Бяке за то, что тот затыкал их норы полынью. Видно, медведки заманили Бяку в укромный уголок, накинулись на него и разорвали на мелкие кусочки.
Люля в отсутствие Бяки вконец распоясался. Сплетник нашептывал соседям, что причиной гибели Бяки была червячья месть. По Люлиной версии, Бяку сожрали сородичи червяка Нукася за то, что его растоптал еж Бякиной бабули. Червяки озлобились, впали в бешенство и…
Пользуясь случаем, хитрюга объявил себя последователем Бякиной теории кышьего одиночества, суть которой состояла в том, что на все общеполезные Асевы «да» ответить шерстистым, эгоистичным «нет». Люля сделал попытку присвоить Бякино имущество и Енота, но этому помешал Кроха. Он быстро объяснил жулику, как поступают с мародерами вороны.
Люля отступил, но спустя несколько дней, поскользнувшись на «воскресшем» вездесущем Нукасе, упал, пребольно ударился мягким местом о жесткий корешок и, рыдая, явился к маленькой Утике, в Сяпину хижинку под старой липой. Плут соврал, что он — дальний родственник Сяпы и что теперь будет жить здесь по праву наследования, пока его родственник не вернется. Кстати сказать, Люле действительно негде было жить, так как его дом, бывшую норку Сурка, затопило во время проливных дождей.
Утика побежала за советом к Дысю. Тот велел запереться в доме и не пускать пакостника Люлю. А если тот будет ломиться, нещадно лупить его мухобойкой — он этого не любит. Утика не умела драться, она умела жалеть. Кышечка пригласила Люлю на чай и, потчуя желудевыми хрустяшками, ласково объяснила, что плохих кышей в природе не бывает! Если кыш вредничает, значит, он заболел. Или же стал жертвой нападения Бешеного Шершня. И пока шершневый яд не рассосется, укушенный кыш будет склочничать, сплетничать и ябедничать. Но он не виноват! Виноват злой Шершень! А кыша надо жалеть и хорошо кормить, чтобы он побыстрее поправился. Она чудесным образом уговорила Люлю не захватывать Сяпину хижинку, а тихонько занять пустой домик у ручья, откуда пропало яйцо. Со дня пропажи домик пустовал. Утика пообещала, что если он, Люля, будет себя хорошо вести, то она, Утика, научит его вязать носки, жилетки и колпаки для кышей. А это очень нужное ремесло. Кыш немножко поломался, но потом милостиво дал себя уговорить.
Натаскав в дом у ручья провизии, хитрец заперся внутри и затих. Через несколько дней Дысь пошел на разведку проведать плутишку. Сколько он ни стучал, Люля не отзывался. Ясное дело — уединился, чтобы спокойно поесть в одиночестве. Дысь настаивать не стал и отправился восвояси. На берегу ручья он встретил печального Бибо.
— Не могу поверить, что Бяка ушел на луну, — жалобно прошептал Бибо и уткнулся носом в жилетку Дыся.
— Как это «ушел»? — удивился тот.
— А где же он? Пропал. Там под сосной у «Теплого Местечка» уже несколько дней Енот воет — оплакивает нашего кыша-одиночку.
Из домика сразу вынырнул Люля:
— Как ушел? Как ушел? Кого же я теперь буду выводить на чистую воду?
— А разве не ты болтал там и здесь про то, что Бяку сожрали родственники убиенного Нукася?
— Это я пошутил. Нукась жив-здоров. — Люля вздохнул и растерянно прошептал: — Кто же у нас теперь будет самый плохой? Я?
Дысь шмыгнул носом и решительно заявил:
— Нет у нас плохих, у нас все хорошие. И Бяка был замечательный, только очень одинокий. И ты, Люля, не безнадежный.
Кыши сели на крылечко домика и замолчали.
— От Сяпы нет известий. Мы здесь, а он там. Один! — вдруг сказал Бибо. — Я для него турник вчера соорудил за домом. Вернется, буду тренировать.
Кыши опять помолчали, наблюдая алый закат августовского солнца.
— Бьютифулами пахнет, — поморщился Люля, — Опп говорил, такие цветы у них не растут…
— У них другие растут, — отмахнулся Дысь.
— У нас лучше, — возразил Бибо. — Дома все лучше. У нас даже Бяки лучше. Наши Бяки — лучшие в мире! Одним словом, наши Бяки — всем Бякам Бяки. — Он поднялся. — Пойду навещу Енота. Во второй раз осиротел, бедняга.
— Слушайте, кыши, — встрепенулся вдруг Люля, — а давайте разведем у нас на холме бурундуков!
— Как это «разведем»? — удивился Бибо. — Бурундуки размножаются по велению сердца.
— А зачем тебе они? — поинтересовался Дысь.
— Ну… кыши меня не очень… а если я стану бурундучьим предводителем, меня все зауважают.
— Уважают не за чины, а за хорошо выполненное ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Не волнуйся, мы тебя уважаем! По-своему. Стал бы я тебя регулярно мыть, если б не уважал.
— Это не уважение, — вздохнул Люля, — это «традишн»…
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
Кыши против медведок
Медведки оккупировали холм.
Люля не играет «на просто так».
Вылазки агрессора больше терпеть нельзя!
У Бибо есть план.
Тихо и незаметно Лошадиную Голову оккупировали медведки. Кыши осознали надвигающуюся опасность не сразу, несмотря на очевидные следы подземного вторжения. Подгрызенные медведками корни стали причиной гибели многих и многих растений. Куда ни посмотри: чахнущие травы, кусты, засохшие молодые побеги, поникшие цветы.
Первым всполошился Бибо, когда пол в его хижинке вспучился, зашевелился и разлетелся по прутику. А из проема показалась хищная морда медведки, пожирающей взглядом хозяина. Интерес насекомого к кышу был нехороший, голодный, можно сказать, был интерес. И Бибо понял, что его сейчас будут есть. Нет, кыш-спортсмен не растерялся. Он схватил с полочки деревянный половник и от души надавал им по хитиновому загривку незваной гостьи, решительно выставив нахальное насекомое вон. Потом заткнул образовавшуюся дыру в полу пучком чернокорня, надел полосатую спортивную жилетку и побежал искать друзей.
Кышей Бибо нашел на Поляне Серебристых Мхов. Дысь, Хнусь, Тука и Люля занимались спортом: гоняли сосновую шишку. Еще издали ветерок-шептун донес до Бибо их азартную перепалку.
— Бросок через левую лапу не считается! — голосил Люля, идя грудью на робкого Хнуся. — И потом, ты меня укусил за хвост, а это против правил. И оттаскивать игрока от ямки за усы против правил. Я почти закатил шишку в ямку, а ты меня — хвать!
— У тебя уши грязные, — испуганно оборонялся Хнусь. — Я тебя не от ямки, а от Дыся оттаскивал, он не любит пряных запахов.
— При чем здесь запахи, я вас спрашиваю? — орал Люля. — В правилах про запахи ничего не сказано! Раз мы не на лепешки играем, хочу — мою уши, хочу — нет.
— Ну и термит ты, Люля, — возмутился Тука. — Неинтересно тебе «на просто так» играть, везде выгоду ищешь.
— Да, неинтересно! — оттопырил нижнюю губу тот. — Даже глупые медведки шагу не сделают, если их заячьим «орешком» не поманишь.
Тут подбежал запыхавшийся Бибо.
— Люля, — отдуваясь, проговорил он, — а ведь и от тебя иногда бывает польза. Замечательная идея твои заячьи «орешки»! Вот как можно выманить из нор медведок-кышегрызок: подкинуть им их любимое лакомство — заячьи «орешки».
Кыши окружили Бибо. Люля остался стоять в сторонке, бурча себе под нос:
— Хорошие идеи дорого стоят. Гоните полную корзинку тяп-ляпушек! Эй, вы!
Но его никто не слушал.
— А ведь верно! — одобрил план Дысь. — В бою надо использовать все пороки и слабости противника. Больше терпеть наглые вылазки насекомых нельзя. Надо обороняться!
— Когда начнем? — решительно сжал кулачки Тука.
— Завтра на рассвете! — прошептал Бибо тихо-тихо, чтобы его не услышали разведчики медведковской армии. — Все как один на борьбу с захватчиком!
— Ловля медведок — хитрое дело. Тут ошибиться нельзя! — издали крикнул Люля. — Имейте дело со мной! Я один знаю любимые заячьи местечки, где рассыпаны их «орешки».
— Молчи, болтун, — прикрикнул на Люлю Бибо, — весь план провалишь. Кругом шпионы! На войне главное — неожиданный натиск! А ты трезвонишь!
— Не нервничай, держи себя в лапах, Бибо! — съехидничал Люля. — Да, я болтун! И если вы не отдадите мне половину из найденных вами «орешков», по всему лесу разнесу жирную сплетню о вашем плане.
— Зачем тебе столько какашек, Люля? — удивился Хнусь.
Люля стал загибать пальчики:
— Во-первых, я у вас же на них лепешки выменяю, во-вторых, буду топить ими очаг. На всю осень хватит. В-третьих…
— Какой неутомимый жадина наш Люля, это ж надо! — сокрушенно вздохнул Тука. — Жадничает без продыху.
— Вот что странно, — подметил Бибо, — пока с нами был Бяка, мы думали, что хуже кыша нет на свете. А теперь, слушая Люлю, мне кажется, что Бяка был милягой и душкой.
— Тогда почему же медведки сожрали Бяку, а не Люлю? — вздохнул Дысь. — Слопали бы нашего пакостника и перетравились все как одна.
— Яду в нем много, это точно. Может, помоем его, а? — застенчиво предложил Хнусь и оглянулся. Люли рядом уже не было…
— Теперь конкретно о деле, — быстро сказал Бибо. — Сегодня весь день будем собирать приманку, а завтра…
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Битва за холм
Стратегия и тактика.
Битва на западном склоне.
Галлюцинация или помощь привидения?
Победа!
Для конца августа рассвет был на редкость теплым. Когда ярко светит солнце, природа наполнена покоем и умиротворением. Но сейчас в воздухе повисла настороженность и тревога. Не пели осенние гимны певчие птицы, примолкли шмели, притих ветер.
Накануне кыши заготовили несколько корзин с «деликатесом» для подманивания медведок. Ась с помощью Пруха сплел сачки для поимки насекомых, а также сетки для плененных медведок, в которых их потом отправят за Лапушку. Оттуда медведки не смогут вернуться и опять напасть на Большую и Маленькую Тень.
Первый крик зарянки послужил кышам сигналом к началу военных действий. Пушистое братство быстро собралось у дома Туки и наметило план действий. Так как западный склон был исполосован медведковыми норами вдоль и поперек, основное наступление ждали там. К месту, где лиственный лес смешивался с хвойным, был направлен самый сильный отряд под предводительством Бибо, состоящий из Туки, Хнуся и Сурка. Его бойцы (кроме Сурка, конечно) были вооружены мухобойками и сачками. На ополченцев были надеты цветные колпаки с гремелками, шипованные гульсии и непрокусываемые соломенные бронежилетки.
На южный склон, где нор было гораздо меньше, отправились Дысь, Енот и Утика. Белая Жилетка был за старшего.
На восточном склоне нор не было вовсе. Поэтому третья группа, состоящая из братьев-близнецов Слюни и Хлюпы, направлялась на северный склон. Там тоже были замечены отдельные вылазки противника. Ась предложил привлечь к обороне холма и Люлю, но это предложение было отклонено из-за гнусности характера кандидата и его неблагонадежности. Посчитали, что в трудную минуту Люля запаникует и переметнется в стан врага. Ася не взяли по причине слабого здоровья, Кроху не смогли найти, а о существовании Бу никто и не догадывался. Зная Букину предприимчивость и склонность к авантюрам, папаши, недолго думая, посадили малыша под замок — мол, маленький еще!
Близилась битва. Корзины с заячьими «орешками» были вовремя доставлены к скоплению нор, сетки закреплены, бронежилетки стянуты кушаками…
По сигналу Бибо кыши разложили приманку на западном склоне и сели ждать, напряженно прислушиваясь к каждому звуку. И все же, когда вскрикнул Хнусь, укушенный за пятку первой вылезшей на поверхность медведкой, Бибо и Тука вздрогнули.
— Ах ты, кусака! — обиженно пискнул Хнусь и щелкнул мухобойкой задиру по панцирю.
Оглушенную медведку тут же подхватил сачком Бибо и, подбежав к сетке, отправил пленницу в вязаную каталажку.
И тут началось столпотворение: изо всех нор одновременно, и здесь и там, полезли бронированные насекомые. Их было великое множество.
В бою страху нет места. Из злого пыхтения, из шороха сложенных крыльев, из шлепанья лопатоподобных передних лап надо вычленить ухом паузу, которую делает медведка перед броском, и не дать ей укусить тебя за те места, до которых она может добраться.
— Эй, Тука, — окликнул друга, споро орудуя мухобойкой, Хнусь, — отчего эти усатые мамочки так рассвирепели, отчего всей ратью напали на нас?
— Думаю, оттого, что Бяка разбудил тебя до срока! — прокричал в ответ Тука, ловко уворачиваясь от двух медведок, прыгнувших на него одновременно.
Бронированные лбы с громким хрустом столкнулись в воздухе, и храбрый кыш, подцепив сачком драчуний, оттащил их к сетке.
Через два часа ожесточенной битвы почти все сетки были полны свирепыми насекомыми, а медведки еще прибывали. Силы были неравны: ряды противника пополнялись свежими воинами, а у розовой гвардии не было даже минутки, чтобы перевести дух. У кышей от усталости отваливались лапы, но они стойко держали оборону. Самым бодрым из защитников оставался Сурок. Он мрачно бродил от кыша к кышу и топтал черно-рыжих агрессоров.
— Наших бьют! — взвизгнул Хнусь, когда трое насекомых разом бросились на него. Сильным ударом он оглушил медведок и накрыл их сачком. — Что, ежовые иголки, козьи колючки, умалишенные землекопалки, не нравится? — закричал кыш, а потом, буксируя их к сетке, добавил: — У, дурилки вреднючие, вот я вам!
— А ну пошли назад! Отправляйтесь по домам, дуры драчливые! — подхватил Бибо и тут же упал от коварной подсечки.
На лежащего Бибо мгновенно накинулась целая свора медведок. Кыша спас Сурок. Он подоспел вовремя — разбросал и затоптал накинувшихся на друга насекомых и пригнул голову. Бибо, сильно покусанный злобными налетчицами, из последних сил вскарабкался ему на спину и, немного отдышавшись, стал атаковать медведок сверху. Рядом с Бибо, гордо восседавшим на боевом Сурке, бился Тука. Он крутился, как флюгер.
— Кыш мал, но отважен, — приговаривал он, отбивая одну атаку за другой.
У него уже не было времени относить медведок к сетке. Он только расшвыривал нападавших в разные стороны. Неожиданно одна крупная медведка выбила у Туки из лап мухобойку. Топтавшиеся вокруг насекомые тут же ринулись к безоружному, но храбрец, уворачиваясь от укусов, хватал врагов за усы, крутил над головой и отбрасывал от себя подальше. В голове у кыша вертелась усталая мыслишка: «Нам не победить. Их слишком много… а я так устал… я так хочу отдохнуть… Пусть даже на луне». Но Тука гнал от себя страх, видя, с каким мужеством дерутся Хнусь и Бибо с Сурком.
— Ах вы, глупые твари, науськанные Фармакоком! Я боюсь щекотки, а вы кусаете меня за живот?! Тогда я тоже пощекочу вас! — кричал Тука и, сжав зубы, кидался снова и снова в неравный бой. Уже будто в тумане, он вдруг увидел, что с ближайшего дерева на него пикирует большая птица. Верхом на птице гордо восседал маленький кышонок в красной жилетке.
— А-а! Наваждение! Я заболел трясучкой… Слюня предупреждал… — прошептал Тука, из последних сил отпихивая от себя врагов. — Ужас! Я вижу привидение невылупившегося кышонка… Это конец… Привидение хочет забрать меня с собой на луну… Здравствуй, луна… — Перед глазами у Туки все поплыло, он впал в беспамятство и не видел, как Кроха, пилотируемый Бу, пронесся над полем боя, срывая клювом с кышей колпаки с гремелками.
Бибо грозно закричал:
— Только привидений нам не хватало. Ты что, тоже против нас? Хочешь, чтоб нас без гремелок вороны добили сверху? Но нет, так просто мы не сдадимся! Кыш! Кыш!
— Тр-р-репотня! Кончай вер-р-ртеп! — крикнул Кроха (это был, конечно же, он), выхватывая лапами прямо из центра свалки Туку. — Мы не вр-р-раги, мы подкр-р-репление! С целой ар-р-рмией голодных вор-р-рон. А вы р-р-распугиваете союзников своими гр-р-ремелками!
Тут кышам наконец-то стало ясно, что у привидения, командующего вороньей эскадрильей, был отличный план: натравить ворон на медведок. Слетевшиеся отовсюду черные птицы начали одна за другой пикировать на кишащих насекомых. Эта чернокрылая рать была ненасытна. То, что маленьким кышам было не под силу, для ворон оказалось пустячным делом. Кыши опасались только одного — самим не стать угощением. Поэтому они бросились в укрытие, под разлапистый кустик таволги, и оттуда наблюдали за страшной трапезой черных птиц. А вороны, насытившись, улетели прочь. На поле боя не осталось ни одной медведки. Наступила тишина.
Кыши еще долго лежали под кустом без движения, переводя дух. Неожиданно откуда-то сверху донеслось тихое попискивание. Кыши прислушались. Огляделись. Прямо над их головами, на стройном клене, они увидели гнездо, замаскированное лишайниками и корой. Оттуда испуганно выглядывало семейство зяблика. Уже окрепшие птенцы с любопытством тянули шеи вниз. Немного испуганная мать строго посвистывала. Притихший было лес оживал. Наконец-то, осознав свою победу, кыши засмеялись, полобунились, обнялись.
Солнышко улыбалось, небо синело звонкой лазурью. Тука стал высматривать, куда спряталось привидение в красной жилетке? Исчезло. Да и было ли оно? Кыш подергал себя за брови, встряхнул ушами, попрыгал на пятках. Это было верное средство обнаружения привидений. Но нет, маленькое привидение вновь не появилось. И Тука утвердился в мысли, что это была просто галлюцинация. К чему сомнения? Они победили! Холм спасен! А чего не привидится в пылу боя?
Бибо молодцевато, с хрустом потянулся и затянул только что придуманный им «Гимн кышей-победителей». Бодрую мелодию дружно подхватили Хнусь и Тука:
Хитиновые шлемы, черные жилетки.
Щелкают усами злобные медведки.
Подбирайте, кыши, шишки, палки, ветки!
Окру