Бяка посинел
Светлое ремесло и оранжевый передник.
От зари до заката.
Бяка посинел? Так ему и надо!
Дырявая маковка Ася.
Что задумал Бяка?
Ась сдержал слово. Закончив дезинсекцию, он явился в «Теплое Местечко» учить Бяку ремеслу, но Большой Кыш успел передумать. Он вообразил, что старый кыш примется учить его вязать носки, а это ремесло было недостойно кыша-одиночки.
Заслышав шаги Ася, Бяка щелкнул засовом и затаился. «Пусть стучит. Постучит и перестанет. Если я не стану отзываться, он подумает, что меня нет дома, и уйдет», — решил он.
— Эй, Бяка! — раздался глухой голос Ася. — Как поживает самый чиштый в Маленькой и Большой Тени Енот?
«Теплое Местечко» ответило ему молчанием.
— Ну, не хочешь говорить про Енота, давай поговорим о тебе. Слышишь? Выходи! Я же знаю, что ты дома. День бежит к вечеру, надо торопиться начать обучение.
В ответ — тишина.
— Я принес тебе новый передник, — улыбаясь, сказал Ась.
Он порылся в старой котомке и достал из нее малиновый вязаный передник с большим карманом посредине. Карман выглядел очень заманчиво. Карманы Бяка любил. Кто же их не любит?
— А что, носки теперь только в передниках вяжут? — наконец не выдержал он.
— При чем здешь ношки? Кто тут хоть одно шлово сказал про ношки? — удивился Ась.
К этому времени Бяка успел сообразить, что его ждет не вязание носков, а что-то достойное передника с карманом. Он приоткрыл дверь своей хижинки и кивнул Асю:
— Ладно, заходи.
Дотемна Ась и Бяка занимались светлым ремеслом. Старый кыш учил Бяку гончарить. Сначала Ась отвел Бяку на северный склон холма и показал правильную яму, место обитания нужной синей глины. Потом они смастерили рабочий стол и поставили его в самую светлую комнату «Теплого Местечка». И только после этого приступили к обучению.
Бяка все схватывал на лету.
— У тебя талантливые лапы и шветлая голова, — сказал ему на прощание Ась. — И полезное для этого ремешла упрямштво. Начинай творить. А я как-нибудь зайду и пошмотрю, что ты тут натворишь. — И ушел.
Весь следующий день Бяка не мог оторваться от работы. Поначалу его смущало, что глина пачкает лапы, и он все время бегал к ручью их мыть. Но потом так увлекся, что совершенно об этом забыл. В конце первого трудового дня, с последним лучом заходящего солнца, Бяка, новоиспеченный гончар, снял передник и заспешил последний раз к ручью. Устал он безмерно, но душа его ликовала.
Из кустов незабудок за ним с удивлением наблюдал Люля. «Что это с Бякой? — думал он. — Какой-то он синий. Может, лесной колдун Фармакок подсунул ему ядовитый корешок и Бяка им отравился? Ну так ему и надо! Не будет задираться и чужие вещи таскать!» (По лесу уже поползли слухи о пропавших вещах, и Люля был уверен, что это Бякиных лап дело.)
«Главное — поселить в своей душе светляка», — часто говорят кыши-родители кышатам. В Бякиной душе только сейчас замерцал слабый огонек. Не узнавая самого себя, кыш работал день за днем от зари до заката. Его пустые полки быстро заполнялись славными, приятными глазу предметами кышьего обихода. Плошки, по форме напоминающие чуть скрученные листья, чашки-колокольчики, кувшины-орхидеи, затейливые чайники. Все это выстроилось на полках длинными рядами. Сделанную посуду оставалось только покрасить разноцветными красками, которые обещал подарить Бяке Ась. Бяка с нетерпением ожидал, когда изделия подсохнут.
И тут случилось неожиданное! Однажды, встав на рассвете, Бяка увидел, что его замечательная посуда вся потрескалась, а ручки и носики чайников отвалились. Бяка бегал от полки к полке, недоумевая, в чем дело. От расстройства у него подозрительно вспотели уши и рассопливился нос. Он почти отчаялся, когда в дом постучали. Это был Ась.
— Так, — сказал Ась, сразу оценив обстановку. Он немного подумал и опять повторил: — Так. Наверное, я что-то напутал. Что же вылетело иж моей штарой, дырявой головы? Про что я забыл?
— Думай скорее, — подгонял его Бяка.
Ась потеребил одно ухо, потом другое. Он прошелся по комнате. Потом помял в лапе глину, попробовал ее на зуб, удовлетворенно хмыкнул:
— Хорошая глина, жирная, — и добавил: — И света много. Прошторный, Бяка, у тебя дом. Все в нем отменно. Вот только печки нет.
— Да она же на кухне, — нетерпеливо отозвался хозяин. — Ты, Ась, не отвлекайся, лучше вспоминай, в чем ошибка.
И тут Ась вспомнил. Он радостно вильнул хвостом и рассмеялся:
— Печ-ка, дорогой мой, печ-ка! Как я мог забыть, что все глиняные ижделия обяжательно надо обжигать? Эх, старошть не радошть! Голова дырявая, как сухая маковка.
Бяка зажмурился от радости. Беде конец! Но радоваться было рановато. Не всякая печь годилась для обжига глины. Подходящая, жаркая, с поддувом, печка была лишь у Сяпы. Но как он, кыш-одиночка, мог попросить помощи у этого маленького зануды? Об этом не могло быть и речи.
«Надо пробраться в Сяпин домик ночью и тайно обжечь посуду, — подумал Большой Кыш. — Чтоб мне летом в спячку впасть, если не сумею!»
Но пробраться в Сяпину хижинку было не так просто, ведь там жила Утика.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
БЖ нужен всем
Фуфа — это болезнь.
Что значит БЖ?
Пропажи. Чьих лап это дело?
Бяку надо наказать.
Туке Бяку жалко.
Организм кыша устойчив к вирусам, но подвержен частой смене настроений.
После истории с возвращением равнодушного Фуфы в Большую Тень холмичи поняли, что Фуфа — это болезнь. Теперь, если у кого-нибудь случался приступ эгоизма, про него говорили: «А! Он наверное, фуфой заболел».
У Люли были все симптомы. Он жульничал в играх, подглядывал, подслушивал, натравливал кышей друг на друга и слопал втихаря корзинку гоночных призов. Что, правда, не пошло ему на пользу, так как, став толстым и неповоротливым, обжора чуть было не угодил на обед воронам. Вдобавок ко всему, будучи жутким сплетником, он не жалел никого, врал про всех безоглядно и напропалую.
Вот так, из-за Люлиной болтовни, по всему холму Лошадиная Голова разнеслась весть: «С Тукой что-то не так. Тука впадает в летнюю спячку».
А Тука просто-напросто затосковал. У каждого случается плохое настроение. Туке чего-то недоставало. Он часами сидел без движения под кустом калины, росшим рядом с его домиком, и размышлял о том о сем. Зачем он живет на этом свете? Кому он, кроме Хнуся, нужен? И есть ли у него свое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?
Так продолжалось до тех пор, пока слух об этом не долетел до Дыся, кыша по прозванию Белая Жилетка, и тот сразу отправился к Туке.
— Значит, вот как! — еще издали закричал приятелю Дысь. — Вот, значит, каким образом обстоят дела! Умница Тука подцепил фуфу. Обособился до полного кышьего безобразия и решил впасть в летнюю спячку! Не верю! Быть этого не может! Когда кругом кипит жизнь и происходит множество странных событий, этот кыш-боец киснет под кустом калины.
— А разве в нашем лесу что-то происходит? — вяло спросил Тука. — Здесь, в Маленькой Тени, один день похож на другой, как желуди одного дуба. Теперь-то я понимаю, зачем Сяпа изобрел новый прибор под названием «Камешковый календарь».
— Зачем? — холодно осведомился Дысь.
— Чтобы вчера отличить от завтра, — с тихой горечью сказал Тука. — Только кому это нужно? Какая разница, что сейчас — вчера или завтра?
— Ах так! По-твоему, это никому не нужно? Ошибаешься! Ты — единственный, зафуфаренный кыш, кому ЭТО не нужно. Всем другим нужно, а тебе нет. Ловко! Будь сам по себе, как Бяка. Он тоже думает только о себе — и ест для себя, и спит для себя.
— А ты, Дысь? Для кого ешь и спишь ты?
— Прекрати сейчас же эти пустые, фуфочные разговоры! Лучше помоги мне.
Глядя в сторону, Тука равнодушно спросил:
— В чем тебе помочь, Дысь?
— В расследовании, — заговорщически прошептал Дысь, огляделся и многозначительно прищурился: — Когда я жил в Большой Тени, знаешь, кем я был?
— Откуда мне знать, — зевнул Тука.
— Странно! — обиделся Дысь. — Сидите на верхушке холма, ничего не знаете. Так вот, там я был сыщиком! И для секретности меня звали БЖ! Понятно?
— Понятно. А кто такой «сыщик»?
— Здра-асьте! Приехали! — Дысь негодующе воздел глаза к небу. — Когда один кыш надувает другого, а тот не знает, кто его надул, он зовет кого? Ну?.. Сыщика!
— Никто у нас никого не надувает. Пузыри мыльные — это да! Это Слюня с Хлюпой любят. А надувать кыша — никто и никогда. И никаких БЖ у нас нет.
Белая Жилетка нервно почесал живот:
— Это раньше не было, а теперь есть. Ты абсолютно отупел тут, под кустом.
На Туку Дысевы обидные слова не произвели никакого впечатления. Ему по-прежнему было скучно. Подметив на мордочке приятеля выражение полного равнодушия, БЖ сделал повторную попытку разбудить в Туке интерес к жизни:
— Кругом пропадают вещи. Чьих это лап дело?
— Какие вещи? — равнодушно спросил Тука.
— Сурок, например.
— Сурок не вещь. Он живой.
— Это значения не имеет. Значение имеют только факты. Сурок пропал — это факт. Кто взял Сурка? Для чего? Куда дел? Вдруг он его использует в низменных целях?
— Кто использует?
— Да тот, кто взял.
— А какие цели низменные?
— Рабство, — с отвращением сказал Дысь.
— Тогда это Бяка, — заключил Тука. — Почти все плохие поступки — его.
— Ты так считаешь? — задумчиво протянул Дысь. Он затянул кушак жилетки потуже, сунул голову себе под мышку и замер в этой неестественной позе.
— Что с тобой, Дысь? — В голосе Туки послышался интерес.
— У каждого сыщика свои приемы. Иногда полезно взяться за ум, — с трудом выговорил Дысь. Но вскоре голова у него затекла, и он выпрямился. — Значит, Бяка? Хорошо! А кто тогда украл у Сяпы поилку для Сурка?
— Ну, если Сурка украл Бяка, то и поилку украл он. Чтобы Сурка поить в рабстве.
— Логично, — согласился сыщик, — рассуждаем дальше.
Дысь опустил лапы в карманы жилетки и принялся расхаживать взад и вперед.
— Кто тогда стащил Бякин воспитательный гамачок? — пытливо поинтересовался он.
— Опять он, — твердо ответил Тука.
— Что, сам у себя?
— Я так думаю, — оживился Тука, — гамачок надоел ему своими нравоучениями, вот Бяка взял и закопал его. А потом всем сказал, мол, украли. Ну, чтоб Ась не рассердился.
— Правильно, — согласился Дысь. — Надо же, как все складно выходит.
— Кстати, я вчера у Ася попросил показать Амулет, — вдруг перешел на шепот Тука, — так он мне говорит: «Нет его у меня». У Ася нет Амулета! Куда делся? Бяка умыкнул, комару понятно.
Белая Жилетка довольно потер лапы:
— Да, похоже, все сходится на Бяке. Вот теперь-то даже Ась не станет его защищать, и мы его накажем.
Тука испугался:
— А разве можно одному кышу наказывать другого?
— Можно. Люля сказал, что в Книге Мудрости сказано: «За гадкие поступки надо наказывать!»
— Но ведь у Бяки не все поступки гадкие, а только некоторые. Он исправится.
— Раз в Книге Мудрости написано, надо слушаться.
— Не хочу никого слушаться! Мне Бяку жалко! — всхлипнул Тука. — Не стану я его наказывать. Я поговорю с ним, и он больше никогда не будет делать плохо. А если он и стащил мое одеяльце, так, может, ему холодно спать, и я не в обиде. У меня еще есть. — Голос Туки жалобно задрожал. Он вскочил, укоризненно посмотрел на Дыся и, не прощаясь, убежал.
— Раз так, я тоже не в обиде, — пожал плечами Дысь. — Хоть он и Бяка, но наш Бяка. Пусть у меня пропала подушка. Вдруг Бяке жестко спать? Надо уметь делиться.
Дысь нерешительно потоптался на месте, смущенно вздохнул и отправился домой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Заступник или вредина?
Вороны — глупые птицы.
Заступник раненых птенцов.
В гостях у Бяки.
Кто же он на самом деле, наш Бяка?
Дысь ошибся чуть-чуть.
Тука на всех парах несся в сторону Бякиной хижинки. Тропа наискосок пересекала рощу, густой орешник, вересково-брусничные поля и, наконец, песчаный склон, у подножия которого находился Бякин дом. Тука торопился предупредить Бяку о надвигающейся опасности. Хоть он и не дружил с кышем-одиночкой, но участвовать в расправе над Большим Кышем не хотел.
Быстро перебирая лапами, кыш настойчиво преодолевал подъемы и спуски тайной скоростной тропки. За поворотом, у зарослей крупнолистного орешника, Тука заметил большой столб пыли. Слышалась возня, писк и громкое карканье. «Подлые птицы напали на одного из наших!» — пронеслось в голове у Туки. Ни минуты не раздумывая, он бросился в гущу драки.
В плотном облаке пыли вороны не сразу заметили кыша, и Тука успел разглядеть маленького вороненка, распластанного на земле. Одно крыло у него было сломано. По жестоким обычаям вороньей стаи, раненого птенца должны были добить свои же сородичи, чтобы он не стал добычей хорька или другого хищного зверя. Вороны кружили над попискивающим вороненком, опускаясь все ниже и ниже, а несчастная мать скакала вокруг, растопырив крылья, пытаясь прикрыть собой малыша.
— Нет! — закричал Тука. — Нет! Глупые птицы! Его же можно вылечить.
Атакуя всеми лапами сразу, маленький кыш добрался до обезумевшего от страха птенца и встал в боевую позицию. В своей решимости он был страшен.
Вдруг совсем рядом раздался громкий, резкий звук. Звук нарастал. Из-за густой пыли, стоявшей в воздухе, Тука не смог определить, что это. Но когда пыль осела, он заметил приближающегося Бяку, крепко державшего в лапах ось большого берестяного барабана от Сяпиной гремелки. За спиной кыша торчал большой ветряк. Ветряк бешено крутился, приводя в движение барабан. Камешки в барабане оглушительно громыхали. Воронья стая тоже услышала странный звук и испуганно рванула ввысь. Птицы решили предоставить раненого родственника его судьбе и, покружив немного над орешником, отбыли в неизвестном направлении.
Тука, воспользовавшись временным затишьем, подбежал к вороненку и попытался поднять его, но явно переоценил собственные силы: зашатался и рухнул вместе с птенцом на землю. Нет, одному ему было не донести раненую птичку до укрытия. Бяка? Один раз, этой весной, Тука уже обращался к Бяке за помощью и не получил ее. Значит, и сейчас не на что рассчитывать.
— А ну, сопливый заступник детенышей, — сказал подошедший Большой Кыш, — отползай в сторону. Здесь обойдутся без тебя. Не люблю ворон, но не бросать же малыша одного. Родственнички непременно вернутся и по своей вороньей доброте заклюют его до смерти. — Бяка подошел к птице и стал ее разглядывать. — Глаза у тебя, маленькая ворона, испуганные, но хищные. Есть, наверное, хочешь. Все птенцы, как и кышата, постоянно хотят есть. Ладно. Я тебя накормлю. Только не вздумай когтиться и клеваться!
Бяка достал из кармана огромный носовой платок и спеленал им крылья птички. Вороненок не оказал никакого сопротивления. Большой Кыш с усилием поднял птенца на плечи и направился в сторону песчаного откоса.
— Ты его спасаешь, а злые кыши так не поступают, — бормотал Тука, едва поспевая следом.
— Как хотят, так и поступают, — возразил Бяка. — Мы, злые кыши, все только от злости и делаем. Ты думаешь, я тебя или птенца спасал? Нет. Я ворон злил. А теперь я несу птенца к себе, чтобы позлить кышей, которые терпеть не могут ворон. И те и другие лопнут от негодования, когда узнают, что в «Теплом Местечке» появилась своя домашняя ворона.
— Как же так? — растерялся Тука. — Значит, ты все же плохой?
Бяка его не слушал. Он фантазировал:
— Вот вылечу вороненка, полечу на нем путешествовать. В гости к слонам и бегемотам.
— А кто это?
— Ась рассказывал, есть такие громадные кыши. Толстые и ушастые.
— Верно-верно, — обрадовался Тука, — путешествовать в гости — это здорово! А как ты думаешь, на твоей вороне полтора кыша поместится? Большой Кыш и большой наполовину. Я про Сяпу говорю. Он тоже хочет посмотреть мир.
— Нет, — сказал Бяка. — Все кыши — трусишки. Сяпа трусливее всех. Он боится высоты и сквозняков. А высоко в небе ничего, кроме сквозняков, нет. — Бяка хитро глянул на Туку. — Я знаю только одного смелого кыша, который может в одиночку биться с целой стаей хищников, — вот этого кыша я, пожалуй, взял бы с собой.
— Кого это? — замирая не то от гордости, не то от ужаса, спросил Тука.
— Одного моего приятеля, — улыбнулся Бяка. — Он храбрец!
Тука, конечно, понял, кого Большой Кыш имел в виду, но он еще не решил, хорошо ли быть приятелем Бяки. К Бяке в последнее время все относились довольно прохладно, и поделом! Люля говорил, что Бяка крал чужие вещи, а это очень гадко.
За разговором вся компания быстро добралась до «Теплого Местечка». На крылечке Бяка аккуратно вытер лапы о сплетенный из тонких прутьев коврик и вошел в дом с вороненком на плечах. Тука остался у двери. Всем было хорошо известно — Бяка не любил гостей. Долгое время из дома не доносилось ни звука, и Тука уже собрался уходить, как вдруг откуда-то из глубины раздался грубый Бякин голос:
— Эй, заступник птичьих детенышей, где ты там? Заходи! Только хорошо вытри лапы. Там у меня три коврика: один для меня, другой для Ася, третий для Енота. Вытирай о любой.
— Прямо как в песенке, — засмеялся Тука. — «В доме Хрум-Хрума коврика три. О каждый старательно лапы потри».
Он тщательно выполнил просьбу хозяина и вошел.
— Ой, Бяка, — громко воскликнул он, — как у тебя красиво!
Бяка не слышал его. Он возился в соседней комнате с вороненком. Тука огляделся. Бякин дом был светлый и уютный. В нем царил исключительный порядок. Все лежало на своих местах. Стены были увешаны снизу доверху полками. На них стояло множество странных предметов. То есть предметы были самые обыкновенные: чашки, тарелки, чайники, — но их было так много, что поневоле приходил на ум вопрос: откуда столько? Кыши Маленькой Тени пользовались старой, довольно побитой глиняной посудой, принесенной из большого леса. А эта посуда была новой и абсолютно целой.
«Ой-ой-ой, — подумал Тука. — Значит, Дысь прав: Бяка — воришка. Ого, сколько успел украсть! Наверное, устраивал набеги через подземный ход в Большую Тень, ведь ни у кого из наших нет такой красивой посуды. Зря я поверил, что Бяка исправился. Он такой же гадкий, как и раньше». Кыш горько вздохнул и вышел из хижинки.
Там, у орешника, Бяка показался Туке добрым, благородным кышем. Но сейчас едкое сомнение опять вкралось в душу. И он уже не знал, кто же такой Бяка на самом деле. Сколько в нем доброты, а сколько злости? Сколько совестливости, а сколько бессовестности? И если Дысь прав, если Бяка украл у Сяпы Сурка, принуждая его жить в рабстве, то что ожидает бедного вороненка?
Расстроенный Тука взобрался на холм, цепляясь за кусты вереска, и увидел медленно бредущего навстречу Ася. В большой шляпе и с большой кошелкой.
— Здравствуй, Ась, — печально поприветствовал он старика. — Как дела?
— Да какие мои дела? Вот несу лечебные травы Бяке. Сороки говорят, он приютил раненого вороненка. Добрый кыш наш Бяка, хороший.
— Это Бяка-то хороший? Это Бяка-то добрый? — рассердился Тука. — Он Сурка украл и тиранит его рабством, наворовал вещей у кышей полон дом. Одних чайников штук десять. Да к тому же у тебя Амулет стащил.
— Это кто ж тебе скажал, что Амулет взял Бяка?
— Но его же у тебя нет… А кто его мог взять, кроме Бяки?
— Да я сам его отдал на время кышу, который в нем очень нуждалшя. Кштати, сегодня он мне его вернул.
Ась вынул из-под шляпы сверкающее яйцо. Увидев Амулет, Тука охнул и развел лапами:
— Ну, я не знаю… А Сурок? Сурка, что, тоже на время кому-то отдали?
— Нет, Сурок сам ушел. Через подземный ход. У него появилась шемья в Большой Тени. Сурчиха родила ему двух сурчат. Вот он и пропал. Растит малышей. Дело обычное. Житейское. — Ась бережно спрятал Амулет, открыл коробочку с молотым перчиком, нюхнул, чихнул, опять чихнул, еще чихнул и потом уж спросил: — Ну что там еще на Бяку в твоем досье? Посуда? Про это, малыш, расскажать не могу, это Бякин шекрет. Но поверь, все крашивые вещи, которые ты видел в «Теплом Мештечке», он ни у кого не крал. Это я жнаю точно.
— Значит, в Маленькой Тени не было никаких краж и никто не брал гамачка, поилки? Выходит, БЖ все это придумал? Нет среди нас воришек?
— И кражи были, и воришки ешть. Но не будем спешить ш выводами. Жизнь сама все покажет. Надо только подождать.
Ась достал из кошелки и протянул Туке две пары сиреневых носков (этот цвет Тука любил больше всего). На прощание старик полобунился с Тукой, похлопал его по плечику и сказал:
— Белая Жилетка — хороший шыщик. Он ошибшя чуть- чуть. Воришка не Бяка. Это раз. В Книге Мудрошти нет ни слова о наказании. Это два. Все мы ижо дня в день учимся доброте. Злошть и мштительношть в этом деле не помощники. Это три. Думаю, нам следует проявить терпение и деликатношть. И наказывать мы никого не будем, потому что наказывать некого. Было бы неплохо, ешли бы ты передал вше это Дысю.
Ась ушел, а Тука так и остался стоять посреди дорожки розовым одуванчиком, пытясь понять, что ему сказал Ась.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Кр-р-роха ор-р-рёл
Жара — печаль Шалуна.
Поручение кышьего сообщества.
Бяка — индивидуалист.
Драться не хорошо!
Бузотер.
Целую неделю беспощадное солнце выжигало холм палящими лучами. Почти с самого утра воздух накалялся так, что трудно было дышать. Для обитателей водоемов наступили тяжелые дни. Широкое русло Шалуна обмелело. Быстрый ручей превратился в узкую ленточку и тёк лениво, как бы нехотя, испаряясь на ходу. Вода в болоте тоже быстро убывала. Вскоре ее осталось совсем чуть-чуть. Жуки- плавунцы, водомерки, головастики и другие обитатели ручья и болота готовились к скорой гибели.
Кыши притихли, не зная, как помочь своим меньшим собратьям. Пошли за советом к Асю. Тот сказал: «Надо углубить дно». И кыши стали готовиться к спасению болотных жителей.
В дверку «Теплого Местечка» робко постучали. «Ну вот! Кого это принесло?» — подумал Бяка. В это время он сидел за столом и кормил чмокой вечно голодного, шебутного вороненка, которого называл Кроха. В дверь опять постучали.
— Брысь под лавку, Кроха, — приказал он своему воспитаннику. Тот понял с полуслова. Соскочив с табурета, слегка приволакивая перевязанное подорожником больное крыло, вороненок метнулся в корзину, стоявшую под лавкой.
— Кого по лесу носит туда, куда не просят? — громко осведомился Бяка.
— Меня, Дыся, — отозвались снаружи.
Бяка чуть-чуть приоткрыл дверь.
— Чего тебе? — недовольно спросил он.
— Я к тебе с поручением от кышьего сообщества Маленькой Тени, — жмурясь от яркого солнца, официально доложил Дысь.
— Ну? — нахмурился грубый Бяка, загораживая собой вход в дом.
— У кышей пропадают вещи. И мы думаем, это твоих лап дело. — БЖ, вытянув шею, попытался заглянуть в щелку двери, но безуспешно.
— Знаю. Но, видно, в нашем лесу завелся кто-то похуже Бяки. У меня самого пропал гамачок и сломанная гремелка. Ложился спать — были, встал — уже нет. И Енот не уследил, — нехотя сообщил Бяка.
Подметив повышенный интерес БЖ к своему жилищу, Большой Кыш нахмурился и сухо подытожил:
— Ну все, пока.
— Да-да, — сразу заторопился Дысь, — уже ухожу. Только кыши просили тебе передать, что через день-другой мы будем проводить общественное мероприятие по спасению болотных жителей. Болото пересыхает. Мы выкопаем карьер, подземные воды наполнят его, и земноводные будут спасены. Ты придешь?
— Стадно-кышевое мероприятие? — усмехнулся Бяка. — Чтобы всем стать одинаково хорошими? Нет, Дысь, это не по мне. Может, я и стану хорошим, но только тогда, когда все остальные станут плохими. Не люблю кучности и давки. Никуда я с вами не пойду. А заставить меня у вас силенок не хватит.
— Это кто тебя когда заставлял совершать хорошие поступки? — обиделся Дысь.
— Да хоть бы Ась со своим чудо-гамачком. Только теперь пусть ловкий воришка, укравший назидательный гамачок, совершает «правильные» поступки. А я стану делать то, что захочу. Так и передай своему кышьему сообществу.
— Ну ты, Бяка, и фрукт, — топнул лапой Белая Жилетка, — невежественный и вреднючий!
— Иди-иди, воспитатель, — хмыкнул Бяка.
Дысь надулся, одернул жилетку, пригладил усы и гордо отправился прочь. Он не обернулся даже тогда, когда Бяка закричал ему вслед дурным каркающим голосом:
— Кр-р-расавчик! Р-р-розовый кур-р-реночек! Очар-р-ровашка! Кр-р-ренделек ор-р-реховый!
Обиженный Дысь притворился глухим и, ускорив шаг, поспешил домой.
— Кроха, не дразни Дыся! — строго велел вороненку Бяка, когда посланец сообщества скрылся в кустах вереска. Большой Кыш посадил птенца на табурет и продолжил кормежку. — Приходят! Сопят! Ругаются! Но каждый живет с той скоростью, с которой живет. И никто не имеет права подгонять другого и подталкивать.
Вороненок Кроха слушал Бяку очень внимательно, хотя кто его знает, о чем он думал в это время. Изредка ни с того ни с сего птенец начинал волноваться и драть когтями табурет, на котором сидел.
— Им не нравится, как я живу? — возмущался Большой Кыш.
— Не нр-р-р-равится! Не нр-р-р-равится! — волновался Кроха.
— А мне моя жизнь в самый раз.
— Тр-р-рагично! Тр-р-рагично!
Бяка сердито фыркнул. Вороненок насупился и тихонько клюнул Бяку.
— Перестань! Драться нехорошо, — отмахнулся Бяка. — Ешь-ка лучше и поправляйся быстрее. — Он ласково погладил взъерошенную птичку по спинке: — Драться надо в крайнем случае, глупыш. Понял?
— Др-р-раться насмер-р-рть! — каркнул птенец и принялся клевать скатерть. — Др-р-рака — путь к победе!
— Это ты от голода такой свирепый. Давай доедай свою чмоку, а скатерку оставь в покое. Ну-ка открывай клюв.
— Кр-р-роха — свир-р-репая вор-р-рона! Хр-рабр-рец! — согласился вороненок, кося на Бяку черным глазом. — А Бр-р-ря-ка — добр-р-ряк!
Бяка хмыкнул и пробубнил себе под нос:
— Воспитываешь его, воспитываешь, учишь, учишь, а он только ругается и рвется в бой.
— Кр-р-роха — кр-р-репкий ор-р-решек! Кр-р-роха — ор-р-рел! Хр-р-рабрый и ковар-р-рный! — похвастался вороненок и попытался воспарить над кухонным столом. Но больное крыло его подвело, и птенец, заложив полукруг, шлепнулся на пол.
— Ах ты, дебошир, — снисходительно улыбнулся Бяка и вернул малыша за стол.
— Кр-р-роха не дебошир-р-р, а ор-р-рел! — возразил тот и быстро доклевал чмоку.
Животик птенца округлился. Блаженно икнув, он привалился к Бяке, и глазки его затуманились.
— Кр-р-роха сбр-р-рендил совер-р-ршенно: наел огр-р-ромное бр-р-рюхо! Обжор-р-рство — дур-рь! — пожаловался он сонным голосом и, затянув глаза пленкой, уснул.
— Ну и бузотер! Похлеще меня будет. — Бяка ласково поправил повязку на крыле птенца и, бережно взяв вороненка в лапы, отнес его во двор, в тень.
— Эй, Енот, — позвал кыш друга, — пригляди за шалопаем. А я пока пойду накопаю сладких корешков на ужин.
Взяв копалку, он направился в лес. С тех пор как в его домике появилась маленькая ворона, у Бяки в душе установился благостный покой. По-своему кыш был счастлив. Но после разговора с Дысем одна тревожная мысль никак не давала ему покоя. И лапы сами собой понесли Бяку к пересохшему болотцу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Ох уж эти землеройки
Бякины загадки.
Вредные землеройки.
Прав ли Бибо?
В назначенный день, на рассвете, нарядные Сяпа и Бибо спешили в низинку. Бибо нес копалки, а Сяпа — барабан. Какой праздник без барабана? Навстречу им попался чумазый Енот, весь вымазанный грязью. Он устало плелся по лесной тропинке, едва передвигая лапы. За ним тянулся мокрый след.
— В чем только вывалялся? — укоризненно покачал головой Бибо. — Бяка окончательно испортился. Совсем не следит за Енотом. Беспризорный Енот — очень жалкое зрелище.
— Да, — поддакнул ему Сяпа, — но беспризорный Бяка — зрелище еще более жалкое.
— Этот эгоист отказался работать вместе со всеми. Он, видишь ли, со всеми не хочет. Ему, видишь ли, со всеми тесно!
Неожиданно откуда-то сверху раздался насмешливый Бякин голос:
— Эй, розовые, отгадайте загадку: что бывает на свете смешнее очень глупого кыша?
Сяпа и Бибо остановились, посмотрели наверх и увидели сидящего на нижней ветке большой ели грязного, перепачканного землей Бяку. Грязный Бяка? Это было странно. Рядом с ним сидела маленькая ворона. Она смотрела в сторону, не обращая на Бяку никакого внимания. Вежливая ворона? Это тоже было странно.
— Смешнее глупого кыша маленькая глупая ворона, — наобум ляпнул Бибо.
— Неправильно. Гораздо смешнее одного очень глупого кыша парочка очень глупых кышей, — весело расхохотался Бяка. Через секунду с елки снова донеслось: — Загадка номер два. Сяпа, а Сяпа, у кого одна шляпа, но без головы, и одна лапа, но без гульсии?
— Держу пари, он опять про кышей спрашивает, — жарко зашептал Бибо в ухо Сяпе и тут же выкрикнул: — Знаю-знаю, у кого шляпа! У Сяпы!
Сяпа поправил панаму и опустил глаза. Бибо показалось, что он сказал что-то не то, и хотел уточнить вопрос, но еловая ветка была пуста: ни Бяки, ни вороны. Друзья пошли дальше.
— Ты считаешь, я неправильно отгадал эту загадку? — виновато спросил Бибо.
Сяпа хмуро молчал. Бяка явно намекал на кого-то. И он догадывался на кого.
— Держу пари, Бяка сбежал оттого, что я так легко отгадал обе его загадки! — гордо заявил Бибо, удовлетворенно потирая ладошки.
До болота друзья шли молча, каждый думал о своем.
Кыши давно собрались. По случаю «Дня благородной помощи младшим братьям» на них были праздничные жилетки и береты с помпонами. Но кышьи мордочки выражали скорее растерянность, чем радость. Оказывается, их опередили! Кто-то этой ночью углубил болото. В его темной воде весело и бойко резвились головастики и тритоны. Дысь бегал по берегу и кричал:
— Это землеройки или ондатры, говорю я вам! Они из вредности могут вытворить и не такое! Карьер за одну ночь! Ну, смотрите! — Он опускал прутик в воду и мерил глубину. — Смотрите, какой глубокий! Как же так? Вредные выскочки! Это ведь мы хотели помочь младшим братьям! Мы так долго готовились! Сяпа даже отрепетировал праздничный барабанный «БУМ-БУМ-БУМ». А они нам — вот! А мы… Вот мы им!
Расстроенные кыши окружили Дыся. Прихрамывая, к ним подошел Ась.
— Пошледние дни штояли очень, очень жаркие! Ешли бы не «эти вредные ондатры и жемлеройки», — хитро улыбнулся старый кыш, — головаштики, водяные жуки-пауки и все оштальные жители болота уже бы иждохли: вода должна была вышохнуть еще вчера.
— Ась, — тихо спросил Сяпа, — ты, случайно, не знаешь, кто это постарался?
— Те, кто волновалшя жа жижнь водяных братьев больше, чем мы. Поэтому они, а не мы подошпели вовремя. Мы же три дня потеряли на приготовления. Целых три дня! Теперь давайте продолжим начатое и рашширим котлован.
Пристыженные кыши сбросили яркие жилетки, береты и приступили к работе.
Бибо, работая рядом с Дысем, привязался к нему, как репей:
— Сыщик БЖ, отгадай загадку: «У кого есть шляпа без головы и лапа без гульсии»?
Дысь молчал.
— Держу пари, здесь все дело в Сяпе, — многозначительно сощурился Бибо.
— Разве? — не переставая копать, возразил Дысь. — По-моему, здесь дело в шляпе, под которой нет головы.
— Но в шляпе-то может быть другая часть Сяпы. Раз на холме Сяпа один постоянно ходит в шляпе, то дело в Сяпе. Вернее, в том, на ком шляпа… Так?
— Я вроде так и сказал, — нехотя пробурчал Дысь.
— Тогда почему в загадке говорится, что у Сяпы одна лапа?
— Ну, — отмахнулся Белая Жилетка, — если ты про Сяпу, го другую лапу он мог и поджать.
— Правильно! А почему лапа без гульсии?
— Почему, почему! Гульсии-то его собственные: хочет — наденет, хочет — снимет!
— Вот! Вот!!! Так тебе, Бяконька! — удовлетворенно прицокнул языком Бибо, гордо почесывая ушки и грозя пальчиком воображаемому Бяке. — Что, зазнайка, нелегко провести умнейшего Бибо? Твоя хитрая загадка про Сяпу, у которого шляпа надета не на то, на что надо!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Наш общий предок
За работой.
Чайник не просто посуда.
Великое открытие.
Крысий друг.
Бяка сидел в мастерской на высоком табурете и с нежностью разглядывал свое очередное детище — большой глиняный чайник, гордо стоящий на гончарном столике. В углу мастерской стояла круглая корзина. В ней посапывал выросший до огромных размеров Кроха.
Как всегда во время работы, у Бяки было прекрасное настроение. Налюбовавшись вдоволь чайником, он слез с табурета, подошел к рабочему столику и пробормотал:
— И что это у нас здесь, Кроха? Здесь у нас нос, клюв по-вашему. — Бяка поправил у чайника носик. — А где нос, там и рот.
Бяка скатал две глиняные колбаски и прилепил их к чайнику. Чайник ответил Бяке ехидной улыбкой.
— А где рот, там и уши. — Бяка опять что-то добавил к чайнику. — Посмотрим, что у нас на спине… Держалка. И неудобно, и некрасиво. Очень неестественно! Лучше держалки сверху могут быть только… четыре лапы снизу.
И чайник уверенно встал на четыре лапы. Бяка отошел подальше, критически взглянул на свое новое произведение и очень удивился.
— Да-а-а! Вот оно как в жизни бывает, — пробормотал он. — Я хотел слепить чайник. И это в самом деле был чайник. Почему же теперь это вовсе не чайник? Ну совершенно не похож. Ничуточки. Тогда что же это? — Бяка дважды обошел стол, ущипнул себя за нос, подергал за усы и радостно вскричал: — Ой, да это же выхухоль! Носик-хоботок, хвостик, лапки. Все как положено. Точно! Выхухоль! Сытая и упитанная. С ручкой на попке.
Бяка с подозрением взглянул на полочку, куда сегодня поставил уже четыре готовых чайника. Ты подумай! Там разместились вовсе не чайники, а кабанчик, росомаха, муравьед, а теперь еще и выхухоль. Тут Бяку осенило. Эврика!
Загадка многих поколений кышей оказалась Большому Кышу по плечу. Все хотят знать, откуда взялись звери, птицы, рыбы. Кыши спрашивают друг друга: от кого мы произошли? Но догадался об этом один Бяка! Он один знает от кого! Все живые существа на Земле, и кыши тоже, произошли от… Конечно же от чайников! Чайник — наш общий предок! Поэтому кыши так любят чай, а чайник так легко превращается в разных зверюшек.
Вот так буднично и незаметно совершаются великие открытия. Кто бы мог предположить, что хмурый кыш-одиночка до такого додумается? Первый раз в жизни Бяка испытал жгучее желание поделиться с кем-то своим открытием. Он даже бросился к двери и распахнул ее, чтобы бежать, рассказать другим кышам про это…
И тут на него с грохотом упал Люля, подглядывавший за Бякой снаружи в узенькую щелочку.
— Шел мимо, — ничуть не смутившись, соврал Люля. — Дай, думаю, к Бяке загляну, свистну на поляну шишки погонять. Там все наши собрались. Погодка отличная!
— Я занят, — нахмурился Бяка, — у меня сегодня гости.
— Гости? У тебя? — Люля хитро скосил глаза и цепко оглядел комнату. — Какие такие гости? Отродясь к тебе никто не ходил.
«Опять у него полно новой посуды. Откуда только берет?» — завистливо подумал он, заглядывая хозяину через плечо.
Из угла приковылял заспанный Кроха.
— Кар-р! — зарычал он на Люлю и начал сердито чесать клюв когтем. Кроха Люлю не любил. Люля Кроху побаивался.
— Так кого же ты ждешь в гости? Может, эту странную Утику? — хихикнул навязчивый гость.
— Странная Утика дружит со странным Сяпой, а к нормальному Бяке придет нормальная ондатра, — сдержанно ответил Бяка.
— Так ты — крысий друг? Дружок этой толстомордой лохматой зверюги? — выпучил глаза Люля и весело захрюкал.
Бяка подождал, пока Люля успокоится, а потом тихо сказал:
— Во-первых, ондатра не крыса, а водяной грызун. Во-вторых, ондатра — мой хороший друг в отличие от тебя, пакостника и сплетника. А в-третьих, если ты захочешь когда-нибудь еще посмеяться над моими друзьями, то я посажу тебя в заросли зрелого бальзамина. И он заплюет тебя семенами. И нос твой покраснеет от их щелчков. И тогда уже над тобой будут смеяться все остальные. И ондатра тоже.
— Ну ты чего, ты чего? — испугался Люля и сбежал с крылечка, бормоча на ходу: — Не хочешь шишки гонять, т<