Последний знак, на котором мы остановим внимание, более не имеет никакого отношения к хитрым замыслам священников. Более никаких церквей с их девяноста аномалиями, никаких плит с надписями, требующими расшифровки, никаких произведений, предлагающих пересмотреть все наши лингвистические концепции и отправиться на поиск сокровищ, которые якобы сделают из нас миллиардеров! Пощадим свои волосы, которые, по предсказанию аббата Буде, могут поседеть от какого-то ужасающего зрелища.
Пора обрести твердую почву под ногами. Что мы и делаем… отправляясь в путешествие по воздуху в сопровождении военного инженера в отставке, приветливого, здравомыслящего человека. Наконец-то мы почувствовали себя в безопасности: наш спутник, Жан-Ален Сипра, не собирается представлять нам очередную разгадку надписей или указывать на погрешности в храме. Он берет нас в полет для того, чтобы подсказать, в каком направлении можно вести подземные исследования окрестностей Ренна. Теория, изложенная им, проста и понятна.
Питая глубокий интерес к прошлому стран и народов, Жан-Ален Сипра решил отделить правду от вымысла в истории вестготского Реде, согласно некоторым авторам, четвертого по значимости европейского города или же будущего оплота вестготов, согласно другим. К сожалению, надежные документы, повествующие об истории этого края в интересующий его период, крайне малочисленны. Помимо этого, Жана-Алена Сипра интересуют различные персонажи той эпохи, их жизнь и деяния. Так, он полагает, что сын Дагоберта и Гизелы из Реде вряд ли мог находиться подле отца в день покушения, унесшего жизнь Дагоберта: как могло произойти подобное, если его матери никогда не существовало? Если бы удалось организовать дебаты между Жаном-Аленом Сипра и Луи Базаром, талантливым автором книги «Краткий курс истории Франции: правители и короли Франции» и ревностным сторонником неомеровингов… каким бы захватывающим был диалог!
|
|
Вернемся к нашим баранам, точнее, к нашим развалинам. В поисках возможных следов древнего города Реде господин Сипра тщательно исследовал местность, сосредоточив поиски на ограниченном пространстве в форме треугольника. Северная вершина этого «треугольника» — деревня Ренн-ле-Шато. Восточная вершина — крутой утес Бальс, неприступный барьер, созданный природой и не нуждающийся в дополнительных защитных укреплениях. На этом мысу господин Сипра приметил множество углублений, внимательное изучение которых позволило ему исключить версию о том, что речь идет о кавернах естественного происхождения. По его мнению, такое углубление могло быть результатом горизонтального бурения. Глубина ям, находившихся десятью метрами ниже склока вершины, варьируется от 2,5 до 4 метров. Каверны расположены в ограниченной тридцатиметровой зоне утеса, субстрат которого, по-видимому, однороден. Скорее всего, утес впоследствии обрушится в зону, где находятся обнаруженные углубления. Все вышеизложенное говорит в пользу того, что все эти ямы были сделаны руками человека. Наконец, западная вершина «треугольника» — останки проселочной дороги, ведущей в Эсперазу. Можно лишь дивиться тому, насколько причудливо ее проложили: витки и повороты дороги кажутся нам бессмысленными (ведь она не огибает естественные препятствия). Действительно, замечено, что в основном проселочные дороги повторяют очертания ландшафта, «приноравливаясь» к рельефу той или иной местности, однако этот случай — исключение из правил. Столь причудливое расположение древней дороги может говорить о том, что в прошлом она могла тянуться вдоль укреплений. Автор предполагает, что существовали и другие оборонительные рубежи, созданные самой природой; они могут дополнить тот возможный ансамбль, который восстановил исследователь.
|
|
Сохранились ли какие-либо останки укреплений? Лишь малая часть: большая осыпь непосредственно под деревней, а также заросшие или ушедшие в землю части стен. В другом месте можно обнаружить еще одну осыпь: возможно, это останки башни. Однако действительно ли это вестготские укрепления?
Жан-Ален Сипра выказал удивительную находчивость, решив воспользоваться фотографиями этой местности, сделанными при помощи аэрофотосъемки в 1986 году. В тот год неподалеку от Ренн-ле-Шато (спуск с холма в направлении Лавальдье) не была засеяна обширная территория. Поскольку поля не успели зарасти люцерной, почва была практически обнажена. Любой специалист прекрасно знает, что в таких условиях остатки растительности идут на перегной, а грунт приобретает иной оттенок, что позволяет увидеть очертания построек, покрытых тонким слоем земли. Так было и в этом случае. Жан-Ален Сипра решил, что он нашел неопровержимые доказательства того, что на этом месте когда-то располагался классический вестготский мавзолей. Каждый, кто изучит эти фотографии, охотно согласится с его доводами: Реде мог быть вестготским городом первой значимости.
|
|
Однако Жану-Алену Сипра не удалось добиться того, чтобы был произведен хотя бы начальный этап раскопок, который мог бы подтвердить его теорию. Вполне возможно, что, предприняв серьезные работы в этой местности, ученые открыли бы мавзолей, построенный полторы тысячи лет назад. Почему на предложение Сипра ответили отказом? Нерадивость чиновников? Желание утаить секрет? Умышленное сопротивление лиц, прекрасно знающих о существовании мавзолея, но решивших оставить все в тайне до скончания лет? В окрестностях Ренн-ле-Шато проводилось множество раскопок, довольно часто поиск велся в таких местах, где не было ни намека на возможность открытия, но в данном случае перед нашими глазами достоверное свидетельство, подлинный ориентир для поисков! Некоторые спорят с доводами Сипра, некоторые попросту придираются к мелочам; однако вместо того чтобы громоздить горы контрдоводов, не проще ли было бы взглянуть на следы мавзолея собственными глазами?
Какой предварительный вывод можно сделать к концу этой главы, посвященной различного рода указаниям?
Традиция, превратившая край Ренн-ле-Шато в некий остров сокровищ, охватывает множество столетий. В этих местах неожиданно разбогател незаметный священник. Он построил своеобразный «храм-ребус», служащий для того, чтобы отправлять в соседние окрестности толпы людей, жаждущих отыскать сокровище. По соседству с «храмом-ребусом» этот же священник создал тайный «храм-перевертыш», красноречиво намекающий на вероотступничество его создателя. Эта догадка не раз подтверждается и в самом не слишком «ортодоксальном» храме. Другой священник, аббат Буде, написал книгу, желая навязать идею о том, что существует некий секрет, связанный, очевидно, с сокровищами.
Анализируя причины и следствия этого дела, можно предположить, что Соньер и Буде занимались распространением дезинформации ради того, чтобы отвлечь искателей от настоящего объекта поисков. Так, оба священника изображали из себя хранителей некоего секрета, относящегося и к политике, и к религии одновременно.
«Дело Ренн-ле-Шато», как и многие моменты в его долгой истории, неизбежно окутано «туманом ересей». В этом краю когда-то процветало арианство, исповедуемое вестготами; впоследствии в Верхнем Разе появились тамплиеры, чья вера к концу их длительной эпопеи заметно отличалась от христианских догм, принятых Римско-католической церковью.
«Ересь». Из века в век, от самых истоков христианства, «еретиков», отказавшихся от общепринятой догмы, волновал один и тот же вопрос: какова природа человеческая. Можно придерживаться разных точек зрения по поводу того, что есть ересь. Кто-то всеми силами отстаивает неприкосновенность догматов и с высоты этого неколебимого пьедестала пытается понять, в чем ересь расходится с нормой: это довольно безопасный метод изучения, Но можно обратиться к истокам, к тому моменту, когда ересь отделилась от основного учения и стала отдельной его ветвью. Такая позиция куда более сложная, но при этом более объективная.
Глава IV.
ИИСУС
Написать эту главу было невероятно трудно. Почему? Потому, что речь идет о сложной проблеме, предусматривающей признание или отрицание догматов, соотношение между религиозными и политическими событиями. Поэтому мы не претендуем на то, чтобы высказаться окончательно и бесповоротно по сути вопроса; мы просто попытаемся понять как и почему главный из догматов христианства — божественная сущность Христа — стал предметом ожесточенных баталий и одновременно источником выгод.
Нам бы хотелось изложить сюжет максимально объективно. Написав «Господь Наш Иисус Христос», мы погрешили бы против этого условия. Точно так же мы будем не правы, если a priori отвергнем догмат о божественности Христа. Еще до того, как приступить к изучению нашей проблемы, позволим себе напомнить о точках соприкосновения между христианами разного исповедания — католиками, православными, протестантами, арианами, гностиками, манихеями, катарами… и те и другие дали миру великих святых, истинных мучеников и людей, прославившихся высокой нравственностью. Но, с другой стороны, не стоит отрицать и то, что на протяжении многих столетий во имя догматической теологии, превозносившей Христа, было совершено немало преступлений. Впрочем, как и во имя и всех остальных догматов, — в этом отношении ни одна религия не стала исключением.
Прежде чем узнать, как был оспорен догмат о единосущности Христа-Сына, Отца и Св. Духа, посмотрим, как его провозгласили. Это произошло в городе Никея в 325 году н. э.
Константин I Великий (ок. 280–337) разбил своего соперника Максенция под стенами Рима, в 312 году. Эта победа принесла ему всю полноту власти над Римской империей. Новый император был сыном Констанция Хлора, от которого, по всей вероятности, и унаследовал ярко выраженные амбиции и четкое понимание того, что нужно сделать для укрепления собственной власти: объединить политическую и военную силу с религиозной легитимностью. Итак, что собой представлял религиозный климат в Риме IV века? Политеизм постепенно исчезал: еврейская религия не имела успеха в Риме; «элитарные» религии вроде орфизма приняло меньшинство; пантеистические религии, например религия друидов, подвергались в Римской империи преследованиям. Фактически подавляющее большинство жителей империи склонялось к одной из двух религий: митраизму, возникшему в Персии и Индии двадцатью веками ранее (но только в II веке н. э. митраизм пустил корни в Риме), и христианству, распространившемуся по римской территории несколькими десятилетиями позднее.
В отличие от христианства митраизм был «религией мистерий». Служители Митры сначала проходили курс эзотерического обучения, а затем приносили клятву: «Во имя Господа… я клянусь хранить тайну мистерий, которая была мне открыта…» Непременным условием считалось участие в инициационных церемониях, заимствованные в египетской или зороастрийской традициях, и т. д. Римские императоры: Траян, Септимий Север, Нерон, Коммод, Аврелиан и Адриан поддерживали митраизм; некоторые из них даже участвовали в мистериях Митры.
В Риме насчитывалось около сотни храмов Митры, и в далеких провинциях, особенно в Галлии, население также активно исповедовало митраизм.
В рамках этой великой религии, насчитывающей двадцать веков истории, служители культа стояли особняком от верующих и должны были досконально соблюдать традиции митраизма. Но, как это ни парадоксально, именно высокие нравственные устои служителей Митры привели к упадку, а затем и запрещению митраизма по всей империи. Как именно? Дело в том, что, перед тем как принять императорский венец, Константин просил, чтобы его посвятили в мистерии; но служители Митры отказали ему из-за «неискупимой природы его преступлений».
Тогда будущий император обратился к христианам: ведь христианские таинства и крещение позволяли забыть о прошлых ошибках и через покаяние открывали грешнику путь к спасению.
Что собой представляло христианство в то время? В отличие от великих инициационных церквей той эпохи, у христиан никогда не было школы мистерий, где посвящаемый преодолевал долгий путь к знанию — но знание это носило не догматический характер, а коренилось в области, которую современный психоанализ назвал бы глубинным подсознанием. Проще говоря, вера и покорность одержали победу над медитацией, аскезой и другими практиками, открывающими доступ к высшему знанию. Однако Иисус совершенно недвусмысленно «иерархизировал» свое учение, что прекрасно поняли первые его последователи. Но в конце концов победило христианство Св. Петра, превратившему, религию Иисуса в учение, единое для всех: он закрепил за верующими одни и те же законы и обязал их выполнять одни и те же обязанности, покончив, такими образом, с элитой, которая могла бы во всем стать достойной Христа и его заветов. Разумеется, каждый волен верить, что дело обстояло именно так.
Мы увидим, что христианский гностицизм избрал иную дорогу. Но он веками подвергался гонениям, снова и снова выходя из подполья.
С того момента, как поиски истинного знания были заброшены, все, что гласила вера, становилось догматом. Очень быстро возникли понятия исключительности правды и спасения и необходимости посредничества священников между Господом и остальной массой верующих: фундаментальное отличие догматической религии от религии, утверждавшей, что спасение достигается личными усилиями, и никакое посредничество ничего не сможет изменить или исправить. Служители Митры прекрасно понимали, что не имеют права простить грехи Константину; христианские же священники были уверены, что таковое право у них есть.
Римский догматизм зиждился вовсе не на одних канонических Евангелиях. И в наши дни каждый, кто возьмет труд сравнить евангельское учение и современные постулаты веры, предлагаемые Римской церковью, неизбежно столкнется с сюрпризами и несовпадениями. Кроме того, знатоки античных языков и истории первых веков нашей эры установили, что в Евангелиях наличествует, по меньшей мере, три текстовых уровня: обработки, искажения..: каждый из нас может выбрать тот вариант, который считает правдоподобным. Встречаются и противоречия: но иначе и не могло быть в ту эпоху, когда христианство, исповедывавшееся в самых разных странах,, представляло собой различные течения. Епископ Лионский Ириней методично работал над гармонизацией различных концепций христианского вероучения; Константин же окончательно сформулировал основные принципы христианства.
До эпохи Константина встречались тезисы, которые нам могут показаться, по меньшей мере, странными. Например, что Св. Дух вошел в Богоматерь через ухо и вышел через влагалище, зачав таким образом Христа; что Богу угодно, чтобы погибало как можно больше народу, поскольку так к нему возвращаются пребывавшие в изгнании души. Надо ли говорить, что в Евангелиях нет и следа подобных фантазий. В любом случае важно было сделать христианство более единообразным. Позже мы вернемся к вопросу о стойкой традиции, касающейся жизни, смерти и воскресении Сына Божьего.
Однако один постулат никогда открыто не провозглашался в первые века христианства. По правде сказать, он глубоко удивил бы как толпы новообращенных христиан, так и, несомненно, современников Иисуса, а возможно, возмутил бы и самого Христа: ведь для всех них мессия, искупитель оставался на уровне — хоть и престижном — Сына Божьего. Даже если Отец и вознес его высоко, сын от этого не становился Богом. Об этом говорится в Евангелиях, пусть и подвергшихся серьезной обработке: Иисус временами сомневался, что сможет противостоять искушениям дьявола, испытывал страх перед казнью (Отче, да минует меня чаша сия). Мессия (посланник), Христос (помазанник), да; но воплощение Господа… это было самым настоящим кощунством!
Один лишь человек осмелился зайти так далеко: им был император Константин. Забудем на секунду о великом императоре и обратимся к первым текстам, в которых, утверждалось обратное: разве в синоптических Евангелиях, и прежде всего Евангелии от Иоанна, упоминается о божественной сущности Иисуса? Впрочем, четыре евангелиста, ныне признанные официальной Церковью, и те, кто перерабатывал их сочинения, не всегда придерживались одного и того же мнения.
Так, Матфей предлагает родословную Иисуса, включающую себя сорок пять поколений — от Авраама до Иосифа. Затем он объявляет, что Иисус не был сыном Иосифа, делая, по сути, бессмысленным весь вышеприведенный перечень. Выходит, нам нужно выбирать между двумя вариантами. С одной стороны, Матфей (1, 18–25) повествует нам о беспорочном зачатии Марии и рождении Иисуса согласно общепринятой ныне традиции. С другой — тот же самый евангелист сообщает (1, 1) о происхождении Иисуса от Давида и Авраама. Исходя из логики, доступной даже десятилетнему ребенку, следует признать, что Иисус не мог быть «сыном Давидовым, сыном Аврамовым», раз Св. Дух прервал законный процесс передачи царской крови. Либо одно, либо другое — третьего, в данном случае, не дано. Впрочем, некоторые основания позволяют предположить, что имела место вставка в текст, слегка изменившая смысл вмешательства Св. Духа.
Лука, суда по всему, был более осмотрительным. Конечно, с одной стороны, у него ангел посещает Марию, с другой, он упоминает, что про Иисуса все равно «говорили, что он сын Иосифа». И Лука доходит до времен Адама. Таким образом, разрыв между человеческим и божественным в большей мере относится ко временам Адама, а не Иисуса.
Марк вообще обходит данный вопрос молчанием и начинает свой рассказ с Иоанна Крестителя в пустыне.
Конечно, Св. Иоанн с силой и вдохновением, значительно превышающими остальных синоптических евангелистов, открывает повествование словами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1). И Иоанн уподобляет Слово Иисусу Христу. Единственная сложность заключается в том, что Евангелие от Иоанна стало известно спустя столетие после жизни Христа, в течение двух веков к нему с недоверием относились многие экзегеты. К надежным источникам его стали причислять только после Никейского собора. И как ни парадоксально, именно Евангелие от Иоанна позднее стало Священной книгой катаров!
Итак, Константин задумал навести порядок в Церкви, для этого он созвал церковный собор. Проект амбициозный: в Римской империи насчитывалось свыше двух тысяч епископов, многие из которых сами возвели себя в это достоинство и, случалось, отказывались признавать своих собратьев. Согласно официальному подсчету, в Церкви сменилось тридцать три папы, не считая двух-трех антипап, — но все они были просто епископами Рима. Итак, Константин созывал в Никее первый христианский собор!
Император начал готовиться к собору немного спустя после победы над Максенцием. И нельзя сказать, что двенадцать лет для таких приготовлений — слишком большой срок. Константин разослал гонцов во все провинции: он убеждал, угрожал, уговаривал и, в конце концов, смог собрать две тысячи сорок восемь епископов в Никее. Председательствовал ли папа-епископ Рима Сильвестр I на соборе? Нет: человек преклонного возраста и часто болевший, Сильвестр — хоть и прожил еще десять лет — уклонился от приглашения и прислал вместо себя двух священников, Вито и Винцентия, которые — из скромности или мудрости — воздержались от активного участия в заседаниях.
И вот, Константин собрал две тысячи сорок восемь епископов. Все они приняли участие в первом рабочем заседании. Император не стал ходить вокруг да около: главной темой обсуждения стал догмат о единосущности Отца, Сына и Св. Духа, провозглашение Иисуса Сыном. И, как следствие, Богом. Роковое утверждение. Большинство христиан поклонялось Богу непорочному, абсолютному, трансцендентному, который сотворил мир, но был не способен воплотиться в человеческом облике. Христианские гностики придерживались такого же мнения, как и мусульмане позднее. С другой стороны, приписывать Христу, то есть «помазаннику Божьему» (пусть это помазание и было осуществлено третьим лицом), претензию самому стать Господом — не значило ли это обвинять его в мистическом безумии, кощунственном стремлении — в общем, нанести ему святотатственное оскорбление?
Свыше тысячи семьсот епископов и слышать об этом не хотели и поручили самому знаменитому епископу христианского мира, Арию, епископу Александрийскому, высказать на соборе их мнение. Что оставалось Константину? Он не мог закрыть двери собора перед прославленным знатоком богословских вопросов. Но он поступил иначе: он выгнал большинство своих «идеологических» противников. Арий надеялся, что почтение перед Господом, уважение к Иисусу, здравый смысл, наконец, возьмут вверх. Увы, он жестоко просчитался… Догмат о божественной сущности Христа был одобрен оставшимися участниками собора. Сколько же их было, этих епископов? Евсевий, Афанасий, Созомен, Сократ Схоластик, Иосиф Египтянин и Исмаил ибн Али предлагают цифры от «более двухсот пятидесяти» до трехсот восемнадцати. Можно было бы даже написать: вот счастливое время, когда 84,47% епископов могли открыто противостоять императору и отказаться принять догмат, который, по их мнению, был, по меньшей мере, смешон. И вот так Иисус был «избран Богом» в 325 году, всего 15,53% епископов, прибывших на церковный собор!
Вполне понятно, что Арий и большинство епископов были объявлены еретиками, лишены сана и подверглись преследованиям по всей империи. Однако дело их не было забыто: некоторые варварские народы, жившие за границей империи, остались верны первоначальному христианству. Особенно среди них выделяются вестготы, которые отвергли императорский диктат и сохранили преданность своей вере. История причисляет их к «арианам». Да, они ими действительно были; но прежде всего они были христианами, хоть и не обожествляли Иисуса.
Вспомним, что вестготам с 413 году принадлежала территория Септимании… в том числе и Реде. А также вестготы, будучи арианами, умели писать: иногда Реде считают последним тайником, где вестготы сокрыли свои — предполагаемые — сочинения и клады.
Итак, мы рассмотрели традицию, пустившую глубокие корни по всей Римской империи. Эта традиция оказала сильнейшее воздействие на чувства и подсознательную интуицию, присущие человеку. Теперь перейдем к основному вопросу.
Деву Марию посещает посланник небес и объявляет ей, что она избрана для важнейшей миссии: ей предстоит родить дитя, которое она понесет от Св. Духа. Этот ребенок, мальчик, родился вдали от людей, в убогом месте. О его появлении на свет незамедлительно узнали волхвы, которые пришли к младенцу и преподнесли ему символические дары. В период его детства были знамения, указывающие на предназначение мальчика. Позднее, он окружил себя учениками, придавал большое значение крещению, ввел таинство, согласно которому каждый, кто вкусил его плоти и крови, обретает вечное блаженство. Наконец, посланник Божий умер и вознесся на небо в сиянии и славе. Он вернется в конце времен, чтобы судить мертвых и живых.
Конечно, речь идет об истории… Митры, появившемся в Персии, за 1800 лет до рождения Иисуса. Митра являлся солнечным божеством в те времена, когда свет считался атрибутом божественности по определению. А Иисус? Он родился глубокой ночью, на зимнее солнцестояние; умер же и воскрес в воскресенье после полнолуния, за которым следует весеннее равноденствие. Нет сомнений, мы имеем дело с солнечной (древняя традиция) и иудейской (религия Ветхого Завета) символикой.
Что же получается? Христианский апологет Тертуллиан (ок. 155–220) предположил объяснение, основывавшееся на принципах аналогии: заранее предвидя приход Христа в мир, Сатана захотел воздвигнуть на его пути препятствие, создав на него карикатуру. Для этого он отрядил на землю своего помощника, Митру. Это одна точка зрения. Возможно, последователи Митры расценивали некоторых авторов или толкователей Евангелий как беззастенчивых плагиаторов — так, наверное, представляется нам в XX веке. Кажется все же, что Тертуллиан напрасно смеялся и истина — на стороне Митры. Но не следует ограничиваться этими поверхностными суждениями. Почему кодификаторы христианства в какой-то мере «позаимствовали» традицию Митры? Потому, что для эпохи античности вообще была привычна мысль, что Господь пошлет в мир земной чистое и могущественное существо — одного из своих сыновей, чтобы указать людям путь к спасению. Юнг или современный психолог Пьер Дако нам сказали бы, что человек находится под влиянием архетипа и не может противостоять потребности выразить это глубинное ощущение в категориях разума. Приверженцы пантеистических религий утверждают, что всякое создание — суть «инкарнация» Бога. Монотеисты, наоборот, стремятся индивидуализировать это божественное воплощение. Откуда и возникают Митра, Осирис, Заратустра, Иисус, Вишну… и еще около сорока сыновей Божьих, которых можно насчитать за всю историю мировых религий.
Почему же Иисус, Сын Божий, получил такое признание у людей с 325 года до наших дней? Потому, что он является последним по времени воплощением Господним? Или потому, что Церковь нашла способ навязать всему христианскому миру догмат о единосущности? На самом деле, если толкователи Евангелий и после них Константин смогли сделать этот догмат господствующим, то потому, что он был им нужен. Ведь этот догмат позволял новой религии покончить с религией Поиска, благодаря которому каждый человек сам, независимо от других, способен найти в себе зерно божественной сущности. Кроме того, догмат позволял представить таинство самопожертвования как ключ к спасению. Быть может, то была небольшая уступка?
Итак, какие выводы можно сделать после того, как мы рассказали о событиях, произошедших на Никейском церковном соборе, истории митраизма и всем, что показывает навязанный характер современного официального догматизма? Без сомнения, мыслей много. Отсюда вопрос: кто из христиан, поклонявшихся абсолютному Богу, оказался более верным Христу? Приверженцы изначального христианства, считавшие, что Христос — посланник Божий, мессия? Или сторонники догмата, заимствованного из других традиций и навязанного императором, которых хотел подчинить себе церковные власти?
Те же, кого объявили «еретиками», на самом деле испытывали глубокое почтение к изначальному христианству. Еретиками же они были… с точки зрения Константина, а вовсе не потому, что не любили и не почитали Христа. Вспомним об этом, когда вернемся к вопросу об Ренн-ле-Шато!
Кстати, по поводу того же Ренн-ле-Шато: конечно, в наши дни мало кто знает о Митре и событиях, произошедших на Никейском соборе, но за упоминание о них человек уже не рискует угодить на костер. Во времена же Соньера, за исключением нескольких эрудитов, никто и слыхом не слыхивал о Митре или Константине — ну разве что епископ округа. «Тот, кому полагается» следил за тем, чтобы сохранялся закон молчания. «Тот, кому полагается» и поныне следит за этим, но ему пришлось поступиться частью своих прерогатив; но он все равно остается достаточно влиятельной персоной.
Так что, Митра — враг номер один Никейского христианства? Или все же Константин — заклятый враг «приемлемого» христианства?
Вспомним религиозное выражение, уходящее корнями во времена до нашей эры, когда в человеке только зарождалась искра сознания. Это выражение вновь и вновь проявлялось в самых разных формах. Античные школы мистерий, «инициационные» религии, христианский гностицизм, манихейство, катаризм, современные инициационные ордены, церковнослужители всех конфессий провозглашали и провозглашают одну и ту же мысль. Методы медитации — софрология или йога — преследуют ту же цель. Интеллект играет здесь роль несоизмеримо меньшую, чем ощущение сердцем того, что выходит за пределы интеллекта. Не будем искать примера в далеких временах. Дадим слово психологу Пьеру Дако, которого нам уже приходилось цитировать («Удивительные пути новой психологии»):
«Человеческая жизнь тонет в миллионе одних и тех же вопросов: вопросов о жизни, смерти, судьбе, потустороннем мире. Эти вопросы кочуют из века в век, порождая то тоску, то надежду… Все они сводятся к нескольким, а затем и к одному единственному и простому — если его сжать и сократить — вопросу: “Что я делаю в этом мире?” Все вопросы на земле — всего лишь суть разные выражения, частицы, отражения одного и то же. Что касается ответа, то он может быть только универсальным. Но каков этот ответ? Можно ли его найти? И сформулировать? Нет, конечно. Он архетипичен. Малейшее слово или простейшая фраза, в которую попытаются облечь этот ответ, тут же сделает его бессмысленным. Но мы задаем вопрос потому, что потенциально у нас есть на него ответ. Но мы задаем вопрос вовсе не потому, что на него можно найти ответ».
На протяжении многих столетий в истории были люди, которые сознательно отказывались от интеллектуализации, поскольку чувствовали, что она увеличивает разрыв между ними и истинной религией, верой. Такие люди предавались духовным занятиям: медитации, созерцанию, поиску самого себя и неистребимой архетипичной истины. Они понимали, что в какой-то момент интеллектуал в человеке должен сделать шаг назад, очистив свое сознание, добраться до архетипичной истины или, по крайней мере, до ее первых интуитивных проявлений. Познание самого себя можно называть по-разному: нирваной, блаженством, гностицизмом, преображением. Но это просто слова: «Познай себя, и ты узнаешь все тайны природы и богов» (надпись на фронтисписе храма в Дельфах). «Иисус сказал: “Пусть тот, кто ищет, не прекращает свой поиск, пока не найдет. И когда он найдет, то будет преображен и изумлен. И воцарится он над всеми”» (Евангелие от Фомы, которое Рим объявил апокрифом).
Грубо схематизируя, можно было бы сказать следующее: история религии показывает, что с самых древних времен существовало различие между гнозисом — в самом широком понимании этого слова, — побуждающим человека к духовному Поиску ради того, чтобы узреть Свет, который каждый несет в себе, и, с другой стороны, религиями, требующими от людей слепой веры, подчинения догматам, разрешения другим вести себя по стезе спасения.
«Ищи до завершения твоего поиска… или покорись, уповая на заступничество посредников».
Среди первых проявлений архетипа есть один, который возводит все живое к самому началу — Богу в трех ипостасях: недвижимому центру вне времени, истоку времени, Созидателю. В связи с этим некоторые эзотерики вспоминают вечного Бога-Отца. Бог-Мать созидает время, удаляясь от Отца, раздираемый Бог-Сын криком своим — Словом — порождает духовные миры. Примеры этой трехчастной концепции можно найти во все эпохи и во всех цивилизациях. Например, Брахма, Шива, Вишну, Сат, Иит, Ананда, Амитабха, Авалокитешвара, Манджушри, Амонра, диада Исида и Осирис, Гор. Отец, сын, «Святой» Дух (в гностицизме). Отец, Сын, Святой Дух (в никейском христианстве). Это тройное понятие Единого встречает неприятие у адептов простого и жесткого подчинения — по большей части иудейской и исламской религий.
Представления о духовных мирах составляют неотъемлемую часть всех религий, так же как и Божьего вдохновения, превращающего человека в «мессию». Основателя культа Митры считали сыном Бога, солярного божества; напротив, в митраизме и речи не идет о божественной инкарнации. На церковном соборе в Никее был сделан решающий шаг: придав историческое правдоподобие и персонифицировав инкарнацию Сына, собравшиеся на соборе предложили — и навязали — поразительный догмат. Догмат, который вверял Сыну власть даровать Спасение. Христианские гностики отказались от этого пагубного решения.
У гностиков никогда не было единой Церкви. Три столетия существования этой разновидности христианства, пребывавшего в неразрывной связи с древней Традицией, прошли под знаком великих имен: Василида, Валентина, Марка, Маркиона (в котором иногда видят апостола Павла). Сколько было школ, столько было и толкований одной и той же темы. Гностики создали — для своих слушателей — настоящую космогоническую теорию, которая в наши дни кажется хоть и несколько вычурной по форме, но довольно современной, если судить о ней по содержанию.
Вечный Отец недвижимо стоял у истоков своего счастья. Он породил во времени духовные, совершенно чистые существа. Злое начало, окруженное архонтами (дьяволами всех мастей), завидовало царству света и возжаждало его захватить. Первый человек, Адам, был прельщен и пленен силами зла, удерживавшими его в несовершенном мире, бледном отражении божественной плеромы. Желая спасти Адама и его потомков, Бог послал ему на помощь Софию, Мудрость, которая в свою очередь встретила препятствия в земном мире. Тогда Бог послал еще одно духовное существо, остававшееся чистым, — Христа. Это существо «вселилось» в человека Иисуса, через которого и передало послание любви и знания, силы, необходимые для того, чтобы помочь людям в опасности.
Катаризм — движение, впитавшее основы гностицизма — пустил корни в графстве Тулузском в XI—XIII веках. Отдельные положения учения были изменены и адаптированы к богатейшей окситанской культуре. Но главное осталось: каждый достигает спасения, вступив на стезю любви и познания. Что касается Иисуса, то катары считали его простым человеком, благодаря чему Христос, эта чистая духовная сущность, смог обрести телесный облик в этом мире.
Известно, что окситанские катары подверглись ожесточенным гонениям с 1209 года, когда начался альбигойский крестовый поход. И гностицизм, и катаризм преследовали без конца: католичество, отстаивавшее свою роль привилегированного посредника между Богом и человеком, не могло оставить в покое проповедников гнозиса, учивших, что каждый держит в своих руках ключи к спасительным вратам рая.
Мы только что обрисовали два течения, оспорившие догматы, принятые на Никейском соборе, — арианство, гностицизм и их преемников. Между этими двумя учениями существует явная связь. Конечно, арианство выглядит подчеркнуто более христианским движением, нежели гностицизм. Гностицизм предоставлял людям возможность самим позаботиться о своем спасении. И ариане и гностики отрицали божественную сущность Иисуса (или Христа), но видели в нем посланника Божьего. Заметим, что здесь Иисусу отводится роль, быть может, менее уникальная, но, по крайней мере, столь же важная, как и та, на которой сошлись участники Никейского собора.
Теперь перейдем к более фундаментальным взглядам на религиозную историю, согласно которым Иисус был «простым пророком», таким же человеком, как и все остальные, а возможно, и просто выдуманным персонажем. Но не будем спешить и шаг за шагом проследим, как проходило становление этих взглядов.
Если верить большинству авторов, то орден тамплиеров возник около 1114 года. Кажется, что главными инициаторами его создания были Бернард Клервоский, Ален де Монбар, граф Шампанский, и Гуго де Пейен, вассал графа. Город Труа еще долго сохранял роль «оперативной базы» для тамплиеров. Граф Шампанский уже провел четыре года в Святой земле, в 1104–1108 годах. За первые десять лет своего существования в орден вступило только девять рыцарей. Все они обратились к Балдуину I, иерусалимскому королю, брату герцога Лотарингского Готфрида Бульонского. Предводитель Первого крестового похода Готфрид Бульонский завоевал Святой город в 1099 году и его брат Балдуин унаследовал иерусалимскую корону в 1100 году.
Странно, но деятельность девяти рыцарей, с того момента, как они поступили на службу к Балдуину I, старательно замалчивалась. Известно лишь, что им поручили обеспечивать безопасность паломников и охранять Святой Гроб Господень!