Женщина поворачивается ко мне, и Келвин мягко сжимает мои руки.
— Холлэнд, согласна ли ты взять в мужья Келвина Эйдана Маклафлина?
Я киваю. Дышать становится трудно, и впервые с начала этой церемонии мне жаль, что рядом нет ни Джеффа с Робертом, ни остальных родных.
— Да.
Мы обещаем любить, уважать, заботиться и поддерживать друг друга — позабыв обо всех других.
Обещаем быть друг с другом в болезни и здравии, в богатстве и бедности.
Внутри все сжимается, когда Келвин осторожно скрещивает мои и свои пальцы, освобождая нас обоих от необходимости следовать этим клятвам.
Дрожащей рукой я беру кольцо и надеваю его ему на палец, после чего Келвин делает то же самое. Кольца выглядят такими безупречными и невинными, они так гордо сияют на наших пальцах. Мой внутренний голос нервно хихикает, ведь у меня явно не хватит духу сказать этим прекрасным кольцам, что они всего лишь реквизит.
Церемония бракосочетания заканчивается вспышкой камеры, и нас объявляют мужем и женой.
— Келвин, можешь поцеловать свою невесту.
Не сумев сдержаться, я недоверчиво смотрю по сторонам. Мне и в голову не приходило, что нам придется целоваться.
Заметив мои вытаращенные глаза, Келвин со смешком говорит:
— Не волнуйся, я все сделаю как надо.
Все имеющиеся силы у меня уходят на то, чтобы оставаться в вертикальном положении.
— Я… тебе верю.
На его губах играет дерзкая ухмылка.
— Если это не по-настоящему, то пусть хотя бы выглядит красиво, — положив руку мне на затылок, он погружает пальцы в мои волосы. — Иди сюда, — шепчет Келвин и облизывает нижнюю губу. А потом, когда он наклоняется, мне приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть его. Глаза Келвина закрыты, дыхание ровное, и на какое-то мгновение возникает заминка, словно нам обоим в голову приходит одна и та же мысль: «Сейчас все действительно свершится».
Я кладу руку ему на грудь, и ее твердость поощряет меня сократить крохотное расстояние между нами. Прикосновение его теплых губ мягче, чем я себе представляла, и сквозь мое тело проносится волна легких вспышек, эффект от которой по ощущениям схож с действием кофеина. Это просто идеальный поцелуй — не слишком мокрый и не чересчур нежный, и я успеваю досчитать до двух, прежде чем Келвин отстраняется и прижимается своим лбом к моему. И только я подумала, что он меня снова поцелует — хотя, конечно, вряд ли, — как Келвин еле слышно шепчет:
— Спасибо.
Раздаются аплодисменты и поздравления, несколько раз срабатывает вспышка. Поскольку другие пары тоже ждут своей очереди, мы спешим на выход и в коридоре останавливаемся у картины с изображением исторического здания. На его фоне позируем для фото — сначала я с Келвином, потом Келвин с Марком, потом я с Лулу (она угрожает расчленить мой труп, если Джефф или Роберт увидят это фото и поймут, что она моя сообщница) и наконец все вместе.
— Ты это сделала, — крепко обняв, шепотом говорит Лулу мне на ухо. Мать вашу, а она права. Я! Вышла! Замуж! Я никогда не задумывалась о возможности брака, и даже само слово всегда звучало странно. Лулу вручает мне маленький подарочный пакетик. — Твой первый свадебный подарок!
Внутри под ворохом шелковой бумаги лежит красный магнитик с белым сердечком, на котором написано: «Поженились в Нью-Йорке».
Глава десятая
И что теперь?
Впереди нас идут Лулу с Марком и болтают ни о чем: о работе, о Нью-Йорке и о погоде.
А мы с Келвином идем за ними и чувствуем себя заметно неловко. Ветер сильный и холодный, и, кутаясь, мы молча направляемся в «Галлагерс стейкхаус». Келвин хороший человек. Я тоже. И наши два свидания показали, что мы неплохо ладим… но я уверена, мы оба еще не свыклись с мыслью, что теперь женаты.
Мы женаты. Келвин мой муж. А я его жена.
Я смотрю на кольцо на своей левой руке, и мне кажется, что металл на моем пальце обжигающе холодный.
— Ты в порядке? — спрашивает Келвин.
Вздрогнув от звука его голоса, я поворачиваюсь посмотреть ему в лицо. Его нос розовый — и это так мило. Ох. Я вышла за Келвина замуж, а он и понятия не имеет, что уже несколько месяцев я пишу в уме книгу про Холлэнд и одного сексуального уличного музыканта. Ну и насколько удачная в итоге вся эта идея?
— Ну да, конечно, это же день моей свадьбы, — в пику своим расшалившимся мыслям я решаю ответить прохладно.
Когда Келвин снова поворачивается ко мне, я с трудом вижу его лицо из-под капюшона черного пуховика. Но улыбку все-таки замечаю.
— Ты притихла. Я знаю тебя не очень долго, но уже догадался, что ты не из молчаливых.
Что ж. Он сообразительный.
— Ты прав. Я не молчунья, — слегка улыбнувшись, отвечаю я. От холода уже не ощущаю свое лицо. — Просто обдумываю все случившееся.
— Жалеешь?
— Нет, мои раздумья скорее из серии «И что теперь?». Нужно будет сказать Роберту.
— Мы можем обсудить это здесь, вдали от чужих ушей.
Я снова смотрю на него. От «Галлагеров» мы сейчас в половине квартала, и Келвин дело говорит. Едва мы окажемся на месте, нас может услышать кто угодно, и все станут свидетелями, как мы пытаемся ответить на вопрос дня: «И что теперь?». Поэтому ждать окончания ужина не стоит.
Остановившись, я наклоняюсь и делаю вид, будто поправляю ремешок на обуви. А Келвин кричит Лулу и Марку:
— Идите. Встретимся внутри.
А потом садится на корточки и встречается со мной взглядом.
— То, что ты сделала, — это для меня очень важно.
— Да, — я чувствую себя во власти его внимательного взгляда.
— И я понимаю, почему ты сейчас не особенно разговорчивая.
— Ну да.
— Хочешь, я пойду с тобой, когда ты соберешься поговорить со своими дядями?
— Ладно.
Скажи что-нибудь более информативное, Холлэнд. Скажи ему, что ты чувствуешь совсем не сожаление, а чистую панику от перспективы делить квартиру с незнакомцем (и при этом самым сексуальным мужчиной, к которому ты когда-либо прикасалась). Боже, что, если ты пукнешь во сне?
— Я хочу, чтобы ты знала, — продолжает Келвин, — что если не брать во внимание кражу жвачки, я не какой-то там проходимец. И никогда не сделаю тебе ничего плохого. Но ради твоего комфорта мы можем жить в разных местах…
— Не можем.
Хотя он прав, мои мысли сейчас как в тумане, плюс я ощущаю внутреннюю дрожь и тошноту. Я на девяносто девять процентов уверена, что Келвин не насильник и не наркоман. Но сейчас идея привести его к себе домой выглядит чересчур импульсивной — и вовсе не потому, что я могу пукнуть во сне.
— Мне важно, чтобы ты знала, насколько я ценю то, что ты сделала, — говорит он, — и я ничего не стану принимать как само собой разумеющееся.
Мне непривычно быть той, кого так благодарят, и, промямлив что-то нечленораздельное, я киваю.
— Значит, план у нас таков: сегодня я приду к тебе домой?
— Думаю, да.
— У тебя есть диван?
Я киваю.
— А спальня запирается?
Отпрянув, я смотрю на него.
— А мне стоит запираться?
Келвин тут же мотает головой.
— Конечно нет. Просто я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.
— Ты, наверное, думаешь, что я с приветом.
Он улыбается и тем самым возрождает к жизни что-то внутри меня.
— Ну ведь так оно и есть? Думаю, именно это мне в тебе и нравится, Холлэнд Баккер Маклафлин. А еще твои веснушки.
Мы медленно выпрямляемся, и все это время Келвин широко улыбается, нависая надо мной на добрый десяток сантиметров. И я умудряюсь наконец сказать хоть что-то нормальное:
— Решил, я возьму твою фамилию?
— Уверен на все сто.
Челюсть у меня отвисает, хотя я не перестаю улыбаться.
— Я что, вышла замуж за первобытного дикаря?
— Это всего лишь мои личные предпочтения. Может, хочешь на это поспорить?
— Другими словами, — медленно уточняю я, — если я проиграю, то возьму твою фамилию? А если проиграешь ты, то оставлю свою? Что-то выигрыш маловат.
— Если я проиграю, возьму твою.
Ничего себе. Что это такое сейчас происходит?
Келвин мягко берет меня за руку.
— Так значит… завтра разговор с дядюшками?
Я отвожу взгляд от наших соединенных рук.
— Сначала я договорюсь, чтобы они были дома.
— Хорошо. А сейчас пойдем скорее внутрь и сделаем ставку. А то я уже яйца отморозил.
Я чуть не падаю прямо здесь, на тротуаре.
***
Келвин придерживает для меня дверь, и я спешу внутрь, где нас уже ждут Лулу с Марком. От теплого воздуха мы с Келвином радостно стонем.
Подходит Лулу и берет меня под руку.
— Все в порядке?
— Ага, просто пришлось заново застегнуть туфли.
— Ну ладно, — заметно успокоившись, она показывает на столик, который сейчас убирают помощники официанта. — Попросили минут пять подождать.
— Спасибо тебе за помощь. И спасибо, что была сегодня рядом. Не знаю, как бы я справилась без тебя.
Выражение ее лица смягчается, и она меня обнимает.
— Смеешься? До сих пор самое безумное, что я видела в твоем исполнении, — это когда ты пыталась поменять дату в купоне Saks с истекшим сроком, чтобы получить скидку. Поэтому твою свадьбу ни за что бы не пропустила.
Со смехом я целую Лулу в щеку.
— Иногда ты просто чудо. Не часто, но…
— Очень смешно. А теперь извини, но я пойду кутить и предамся старому доброму невинному флирту с другом твоего мужа.
Увидев, что Лулу ушла, Келвин возвращается и берет меня за руку. Прикосновение по-прежнему непривычное, но такое замечательное, что в животе сладко ноет.
— Проголодалась? — интересуется он.
— А как насчет пари? — напоминаю я.
— Я потому, кстати, и спрашиваю, — кивком головы Келвин показывает на стойку, где выставлено мясо. — У них тут отличные стейки.
О да, заинтересовать меня ему удалось.
— Согласна. И что ты предлагаешь?
— Тут подают портерхаус на двоих, троих или четверых.
Я не ела почти сутки, и от одной мысли про большой и сочный стейк у меня начинают течь слюнки.
— Та-а-ак.
— Давай возьмем порцию на троих, и кто съест больше, тот и выиграл.
— Готова поспорить, что здешний портерхаус на троих сможет прокормить нас обоих в течение всей недели.
— Ты абсолютно права, — его очаровательная улыбка непременно должна сопровождаться мелодичным звоном колокольчика. — И я угощаю, кстати.
Мне не в первый раз приходит в голову поинтересоваться, чем он зарабатывает себе на жизнь, но я не могу — по крайней мере, не сейчас, когда мы не одни.
— Ты не обязан это делать.
— Думаю, что удовлетворить потребности своей жены во вкусном ужине я вполне в состоянии.
Удовлетворить потребности. От таких слов мое сердце бьется быстрее.
— Уделаемся в мясо! Ха, каламбур.
Келвин с энтузиазмом улыбается.
— Очень хочу посмотреть, как ты с этим справишься.
— Решил, что Холлэнд не сможет прикончить порцию стейка? — спрашивает появившаяся рядом со мной Лулу. — Какой милый наивный мальчик.
***
Когда мы встаем из-за стола, я со стоном хватаюсь за живот.
— Значит, вот как себя чувствуют беременные? Не надо мне такого счастья.
— Могу взять тебя на руки, — вежливо предлагает мне Келвин и помогает надеть пальто.
К нам подлетает Лулу, чересчур оживленная после вина, и обнимает обоих за плечи.
— Невесту нужно переносить через порог на руках, потому что это романтичная традиция, а не из-за того, что она обожралась.
Я подавляю отрыжку.
— Это такой способ произвести впечатление на мужчину — показать, как много ты можешь съесть, — разве ты не знала, Лу?
Келвин смеется.
— Мы шли наравне.
— Ничего подобного, — возражает Марк.
К огромному удивлению наших друзей, мы попросили официанта поделить чудовищных размеров порцию пополам. Я съела примерно три четверти своей части. Келвин отстал от меня граммов на пятьдесят.
— Зато имя Келвин Баккер звучит хорошо. Мужественно, — говорю я.
— Во что я ввязался? — полустонет-полусмеется Келвин.
— В брак с фермерской девчонкой, — отвечаю я. — И лучше тебе узнать в первый же день, что к еде я отношусь крайне серьезно.
— Но ты ведь такая маленькая, — окинув взглядом мое тело сверху вниз, говорит он.
Его взгляд словно огонь.
— Ничего и не маленькая, — во мне 1,69 м, и этот рост принято считать чуть выше среднего. Лишнего веса у меня никогда не было, но я и не худенькая. Дэвис любит называть меня крепышом, что не самое лестное описание, хотя далеко и не худшее. Короче говоря, мое тело создано для спорта, но зрение и руки заточены под чтение.
Выйдя из ресторана, мы собираемся в кружок на тротуаре. Для долгих прощаний сейчас слишком холодно. Марк спрашивает, не хотим ли мы продолжить отмечать, но когда Келвин мнется, я тут же присоединяюсь к нему и ссылаюсь — вполне искренне — на дикую усталость, хотя на часах всего десять.
Обняв нас на прощание и еще раз поздравив, друзья берут разные такси и уезжают в противоположные стороны.
Играть в комфортные отношения во время ужина нам с Келвином было легко — отвлекало пари. Едва мы сели за стол, Лулу заказала вино, Келвин закуски, и беседа пошла как по маслу. В присутствии Лулу так бывает всегда. Я даже называю ее смазкой для общения, хотя Роберт взял с меня слово никогда больше не употреблять такую метафору.
А теперь мы с Келвином одни. И прятаться больше некуда и не за кого.
Я чувствую, как он берет меня за руку. Даже сквозь наши перчатки я ощущаю его тепло.
— Не против? — спрашивает Келвин. — Я ни к чему не веду. Просто чувствую себя очень хорошо.
— Все в порядке, — даже более чем в порядке. Вот только дышать мне стало гораздо труднее — черт, идея была плохая. Из-за его обезоруживающей честности и дружеской привязанности, которую Келвин так явно демонстрирует, все станет намного сложнее, когда репетиции окончатся и придет время расставаться.
— Нам в какую сторону? — спрашивает Келвин.
— Ой, — и правда ведь. Мы стоим посреди улицы на холоде, пока я таю изнутри, а он понятия не имеет, где теперь живет. — Нам на 47-ю. Вот сюда.
Мы идем быстро. Я успела забыть, как странно шагать по улице, держа кого-то за руку. А на морозе это странно вдвойне — потому что мы торопимся, и Келвин крепко сжимает мою ладонь. Я делаю то же самое.
— Как ты познакомился с Марком?
— Играли в одной группе в универе, — пока мы идем по 8-й улице, его плечо то и дело прикасается к моему. — В отличие от меня, относившегося к музыке серьезно, для Марка она всегда была просто развлечением. После окончания он пошел дальше и получил степень MBA, — помолчав немного, Келвин продолжает: — Я жил в его квартире в Челси.
А вот и ответ на один из моих вопросов.
— Не бесплатно, — тут же добавляет Келвин. — Сейчас ему, конечно, жаль терять дополнительные деньги, но, как он сам выразился, скучать по виду моего голого зада Марк точно не станет, — Келвин смеется. — И он посоветовал мне купить наконец пижаму.
Мои глаза становятся огромными, и Келвин спешно поясняет:
— Которая, само собой, у меня есть.
— Нет-нет… Я хочу сказать… — начинаю я и прижимаю ладонь к щеке. Мое лицо пылает огнем. — Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Можешь просто предупредить меня, когда соберешься… И я буду стучать в дверь по утрам, прежде чем выйти из спальни.
Келвин широко улыбается и сжимает мою руку.
— Как бы то ни было, теперь я буду отдавать эти деньги тебе. Так будет по-честному.
У меня внутри все сжимается. Все это очень и очень странно. Из разрешения на брак о Келвине я знаю только самую базовую информацию: дату и место рождения и полное имя. Но не знаю ничего более значимого. Например, как он зарабатывает на жизнь помимо игры в метро и с кавер-группами, с кем дружит, во сколько обычно ложится спать, что ест на завтрак и — вплоть до этого разговора — даже не знала, где живет.
Конечно же, Келвин не знает всего этого и обо мне, но, как я понимаю, такая информация ему понадобится. Миграционная служба будет спрашивать у нас друг про друга то, чего не знают даже давно живущие вместе пары. Как же нам справиться? Продолжать быть предельно откровенными?
— Роберт с Джеффом покрывают примерно две трети от моей арендной платы, — выпаливаю я.
— Правда? — присвистывает Келвин.
— Да. Ты, наверное, удивишься, но на продаже футболок и закулисных фото много не заработаешь. По крайней мере, явно не столько, чтобы позволить себе жить на Манхэттене.
— Мне и в голову не приходило.
Я чувствую подступающую тошноту. Мое признание к лучшему или худшему? Намекнула ли я таким образом, что у Джеффа с Робертом много денег?
— Я стараюсь не пользоваться своим положением, — добавляю я, почему-то чувствуя стыд. В конце концов, Келвин прямо сейчас сам признался, что жил у друга, а часть своих денег он зарабатывает на улице. — Поначалу я собиралась жить в Нью-Джерси и ездить на работу оттуда, но дяди предложили мне эту квартиру, когда их друг съехал, — на самом деле умер. — Ну и… вот.
— Тебе нравится жить одной?
Я смеюсь.
— Да, но…
Кажется, до него дошел подтекст вопроса, и Келвин тоже смеется.
— Обещаю не путаться у тебя под ногами.
— Нет-нет. Мне нравится жить одной, — решаю уточнить я, — но я не из тех, кому одиночество необходимо, если тебе это важно услышать.
Келвин поворачивается ко мне и улыбается.
— Важно, — подтверждает он, а потом, помедлив, говорит: — На том, чем занимаюсь, я нормально зарабатываю. Баксов пятьдесят за каждый день игры на улице. И около двух сотен за каждый вечер в барах. Но все это не настоящая работа.
Я поворачиваюсь к нему. Келвин запрокинул голову и смотрит на небо, будто рад холоду.
— Что ты имеешь в виду под словами «не настоящая работа»?
Келвин смеется.
— Да ладно тебе, Холлэнд. Ты ведь прекрасно понимаешь. Мне нравится, чем я занимаюсь. Но ты точно знаешь, что я имею в виду, — будто заглядывая мне прямо в душу, он добавляет: — Это приносит деньги, но больше похоже на жульничество. Как будто я не реализую свои способности на всю катушку.
— Теперь тебе больше не придется так делать.
У него на лице расцветает улыбка, которую мне очень хотелось бы описать словами. Она словно ластиком стирает все мои сомнения и тревоги.
— Да, — говорит Келвин. — Больше не придется.
***
Поскольку заснуть перед собственной свадьбой мне все равно не удалось бы, я всю ночь убиралась, как сумасшедшая. Я не неряха, но и не помешанная на чистоте, в итоге уборка заняла у меня не меньше двух часов, и во всей квартире не осталось ни пятнышка — хоть зубной щеткой проводи. После чего я начала составлять список важнейших моментов своей жизни.
На сегодняшний день самые продолжительные по времени отношения у меня были с парнем по имени Брэдли. Он родом из Орегона, и познакомилась я с ним во время учебы на старших курсах в Йеле. Мы встречались два с половиной года, и теперь я понимаю, что то время было чем-то вроде историй, которые вы слышали, возможно, не один раз. Но с Брэдли — парнем он был вполне хорошим, но еще жутко скучным (кстати, его пенис очень сильно был загнут вправо, и как бы я ни притворялась, будто это не имеет значения, мне всегда казалось, что это кость, которую нужно верно срастить), — я многие из этих тривиальных историй познала на собственном опыте. Например, мы узнавали друг друга, ведя интимные беседы в баре под рюмочку-другую, пьянея и позволяя себе все больше и больше физического контакта. А расстались при совершенно банальных обстоятельствах: я больше ничего по отношению к нему не чувствовала. Спустя неделю притворяться, что жить без меня не может, и умолять вернуться он устал, а через месяц начал встречаться с женщиной, на которой впоследствии женился. Наши два с половиной года прошли совершенно не примечательно.
Я размышляю обо всем этом — как будто сейчас мы будем рассказывать друг другу истории нашей жизни, — пока захожу с Келвином в квартиру, и, увидев на столе свой список, хочу расхохотаться.
— Ого, — вытаращив глаза, говорит Келвин и смотрит по сторонам. Квартирка у меня маленькая, но замечательная. В гостиной огромное эркерное окно, занимающее б о льшую часть стены. Вид из него, конечно, не совсем как на открытках, но зато красуются крыши соседних домов. В комнате стоит раскладной диван, телевизор и журнальный столик на ковре с сине-оранжевым узором, который Джефф с Робертом подарили мне на новоселье (несмотря на мои уверения, что сама квартира и есть подарок на новоселье). По обе стороны от телевизора стоят два шкафа, заполненные книгами. И все. Больше ничего в гостиной нет. Чисто, уютно, ничего лишнего.
— Очень симпатично, — говорит Келвин и подходит рассмотреть корешки книг. — У Марка мне тоже нравилось, но к нему часто приходили его двухлетки-близнецы, из-за чего возникала суматоха.
Мысленно подшиваю эту информацию в файлик для собеседования в миграционной службе, а Келвин проводит пальцами по корешку книги Майкла Шейбона.
— А здесь… Мне нравится, что у тебя тут так просто, — говорит он, пока обследует крохотную кухню, заглядывает в такую же крохотную ванную, после чего останавливается и поворачивается ко мне. — И очень уютно, Холлэнд. Ты молодец.
Он так восхитительно стесняется, что я не могу сдержаться и не сказать:
— В спальню тоже можешь заглянуть.
Его румянец заметен даже на оливкового цвета коже.
— Это твой дом. Не хочу тебя притеснять.
— Келвин, это всего лишь комната. Моих голых фоток на стенах там нет.
Трудно разобрать, кашлянул он или издал смешок, но потом Келвин кивает, шутливо отвечает:
— Какая жалость, — и идет мимо меня в спальню.
Это мое самое любимое место в квартире. Там стоит накрытая белым покрывалом двуспальная кровать с кованым железным изголовьем, комод, антикварное напольное зеркало, по лампе на каждой прикроватной тумбочке и несколько фотографии моей семьи.
Тут светло и просторно.
— Я ожидал увидеть более девчоночью комнату.
— Ну да, — смеюсь я. — Девчачьего здесь маловато.
Келвин берет розовые ножницы, лежащие на розовом фотоальбоме, и кладет их рядом с солнцезащитными очками в оправе цвета розового золота. Потом бросает многозначительный взгляд в сторону моего шкафа без дверей; розовый там играет ведущую роль, это заметно сразу.
— Ну хорошо, — соглашаюсь я, — за исключением нескольких вещей.
Келвин показывает на мой гипс.
— У тебя даже гипс фиолетового цвета, — а потом шепотом добавляет: — И ты была одета в розовое, когда тебя столкнули с платформы.
В ответ на его слова пальцы начинает покалывать, как будто кровь отлила от рук и ног и начала заполнять сосуды грудной клетки. Келвин спокойно встречает мой пристальный взгляд, очевидно, желая закрыть этот вопрос, прежде чем мы перейдем к другим темам. Наш разговор в баре лишь распалил мое любопытство, но теперь я знаю, что он не вмешался, поскольку живет здесь нелегально.
— Расскажи, что случилось той ночью, — прошу я. — Я многого не помню.
— Еще бы. Ты была без сознания, — кивком показав в сторону гостиной, Келвин поворачивается, выходит из спальни и садится на диван. Похлопав по сиденью, приглашает сесть рядом.
Спустя несколько неловких секунд я понимаю, что он видел меня в полнейшем беспорядке.
Видел мои сползшие колготки.
Задранную до талии юбку.
А потом и расстегнутую до пупка блузку.
— О боже.
Келвин смеется.
— Сядь.
— Я была вся растрепанная, — говорю я и плюхаюсь рядом с ним.
— Ты приземлилась на рельсы метро, да еще и ударилась головой, — насмешливо посмотрев на меня, отвечает Келвин. — Еще бы тебе быть не растрепанной.
— Нет, — закрыв ладонями лицо, глухо говорю я. — Я имею в виду, что ты видел мои сползшие колготки и полуголые сиски.
Раздается тихий смешок.
— Честно говоря, в тот момент мне было не до колготок и сисек. Я подбежал, крикнул тому бомжу стоять, но он сбежал. Потом попытался дотянуться до тебя, но безуспешно. Я побоялся, что если спрыгну вниз, то мы оба там застрянем. Поэтому вызвал скорую и дежурных по станции. Потом приехали врачи, ну и вот, — когда поворачиваюсь, я замечаю, что Келвин изучает меня взглядом. — Все произошло слишком быстро. Сначала я вообще не понял, что ему было надо, а потом он на тебя напал. Ни американского паспорта, ни вида на жительства у меня нет, поэтому я параноик. Уже давно.
— Ладно.
Келвин снова смотрит на мой гипс.
— Болит?
— Уже нет.
Он кивает, и какое-то время мы молчим.
И смотрим по сторонам. На выключенный телевизор, окно, шкафы, в сторону кухни. Куда угодно, лишь бы не друг на друга.
Он мой муж.
Муж!
Чем чаще я в уме повторяю это слово, тем более фальшиво оно звучит. Как будто все это понарошку.
Келвин тихо покашливает.
— У тебя есть что-нибудь выпить?
Выпивка! Точно. Эта же идеальная ситуация, чтобы напиться. Я подскакиваю с дивана, а Келвин неловко посмеивается.
— Наверное, мне стоило бы купить шампанского или чего-то в этом духе.
— Ты угостил меня ужином, — напоминаю я. — Так что шампанское должно было быть за мной. Это я оплошала.
Вытащив из морозилки бутылку водки и поставив ее на стол, я понимаю, что смешивать ее не с чем. А последнее пиво я прикончила еще вчера.
— Есть водка.
Келвин храбро улыбается.
— Неразбавленная водка, вот это да!
— «Столичная».
— Неразбавленная среднего качества водка. Идеально, — весело подмигнув, добавляет он.
В этот момент жужжит его телефон, что вызывает странную реакцию у меня в груди. За пределами этой квартиры и этого разговора у нас обоих есть жизнь, о которой мы понятия не имеем. И Келвину, по-видимому, на мою жизнь плевать. В то время как его дела меня очень даже интересуют. Само его присутствие здесь похоже на найденный ключ к загадочному сундуку, который в виде нетронутого ноутбука уже год стоит в моей спальне.
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
Подняв голову, я встречаюсь взглядом с Келвином. Его глаза широко распахнуты, как будто он сомневается, можно ли ответить.
— Можешь взять, — говорю я. — Все нормально…
Его румянец становится насыщенно-красным.
— Я… не думаю, что мне стоит.
— Но это же твой телефон! Поэтому просто возьми и ответь.
— Это не…
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
Если только Келвину не мафия какая-нибудь названивает, поэтому он и боится, что я его вышвырну вон. Или… Господи! Может, звонит его девушка?
Почему мне не пришло это в голову?
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
— О боже. У тебя есть девушка?
Келвин выглядит испуганным.
— Что? Конечно нет.
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
Да блин, когда уже звонок переключится наконец на голосовую почту и избавит нас обоих от мучений?
— Тогда парень?
— У меня не… — улыбнувшись и тут же поморщившись, начинает Келвин. — Нет.
— Нет?
— Мой телефон не звонит.
Я в недоумении таращусь на него.
Его румянец стал совсем густым.
— Это вообще не телефон.
И тут до меня доходит, что он прав. У этого жужжания совсем другой ритм.
Я подношу бутылку к губам и пью прямо из горла. Именно так жужжит мой вибратор… тот самый, который я засунула под диванную подушку несколько дней назад.
Пережить такой позор я смогу, только если как следует напьюсь.
Глава одиннадцатая
Я поворачиваюсь набок и наталкиваюсь на его твердое и горячее тело. В комнате темно, и эта темнота лишь подчеркивает его тихий стон. Келвин лежит совершенно голый; мы оба пошли спать одетыми, но я не помню, как оказалась в гостиной — тоже голая, — а его невероятное тепло будто простирается за пределы узкого раскладного дивана.
Пружины скрипят, когда Келвин поворачивается лицом ко мне и начинает покусывать мои плечо и шею.
— Не ожидал, — замечает он.
Я хочу спросить его, как долго тут нахожусь, но он стирает все разумные мысли из моей головы, когда скользит рукой мне по бедру, груди и шее.
— В кровати ты трахаться не захотела? — не переставая целовать подбородок и щеку, интересуется Келвин. — Я мог бы прийти к тебе.
Он немного приподнимается, дав мне возможность исследовать его тело руками — твердую широкую грудь, волоски у пупка и ниже, где он уже твердый и подрагивающий в моей ладони, когда я сжимаю кулак.
Сдавленно дыша, он двигается в моей ладони, посасывая кожу на шее и обхватив грубыми руками грудь. Но у меня уже ноет все тело — и жаждет его над собой. И внутри.
— Я хочу…
Обнажив зубы, он склонился над моим соском.
— Хочешь?
Я пытаюсь винить свое нетерпение в том, что сейчас середина ночи, и каким-то образом я обнаружила себя в постели Келвина (а он не удивился и даже не против) — но не хочу терять ни единой секунды на обдумывание происходящего. Поэтому тяну его на себя и всматриваюсь в него в кромешной темноте.
— Ты хорошо поужинала? — медленно поднимаясь поцелуями от груди к шее, спрашивает Келвин.