Составлен в 1 экземпляре и подписан на ст. Нахабино 17 августа 1933 г. в 20 час. 10 мин.».
Технический совет ГИРДа, обсудив результаты первого пуска, сделал вывод: «Ракета устойчива. Отремонтировать для дальнейших испытаний». Впоследствии было запущено еще шесть ракет «09». Они достигли расчетной высоты — 1,5 километра.
...Космос еще не был заботой дня. До эры спутников оставалось почти четверть века. Но те, кого шутливо называли «группа инженеров, работающих даром», не хотели ждать. 25 ноября взмыла ввысь новая ракета «ГИРД-Х».
В Нахабине, откуда стартовали первенцы наших жидкостных ракет, стоит гранитный обелиск, на котором — контур взлетающей ракеты и надпись:
«На этом месте в 1933 году были запущены первые советские ракеты «09» и «ГИРД-Х».
Королев С. П.
Цандер Ф. А.
Тихонравов М. К.».
Циолковский пробудил интерес к ракетным полетам и межпланетным путешествиям у многих инженеров того времени. Работы по жидкостной ракетной технике велись в Ленинграде в Газодинамической лаборатории. Здесь сложился дружный коллектив энтузиастов ракетного дела, в который входили В. А. Артемьев, Б. С. Петропавловский, Г. Э. Лангемак, И. Т. Клейменов, В. П. Глушко и другие. Успешная работа двух ведущих групп — ГИРД и ГДЛ послужила основанием для организации в Москве первого в мире Реактивного научно-исследовательского института — РНИИ (Приказ Реввоенсовета от 21 сентября 1933 года). Начальником новой организации был назначен Иван Терентьевич Клейменов, его заместителем по науке — Сергей Павлович Королев.
Программа РНИИ широко охватывала ракетную и реактивную тематику. В институте разрабатывались и создавались азотнокислотные и кислородные ЖРД, баллистические и крылатые ракеты, ракетная артиллерия, прямоточные воздушнореактивные двигатели. Сначала руководство РНИИ не разделяло мнения Королева о необходимости включить в планы работ создание ракетопланов, считая это преждевременным. Но в РНИИ Королеву важна была сама возможность активизировать исследовательские и проектно-конструкторские работы по ракетной технике. В первое время он сосредоточил свои усилия на решении проблемы создания автоматически управляемых крылатых ракет, а проблему ракетоплана продолжал исследовать теоретически.
В 1934 году Королев пишет книгу «Ракетный полет в стратосфере», в которой подытоживает опыт работы ГИРДа и излагает те основные принципы конструирования ракетной техники, на которые опирается все ее дальнейшее развитие в нашей стране. Получив от автора эту книгу, К. Э. Циолковский высоко оценил ее как «разумную, содержательную и полезную».
Участие в огневых испытаниях двигательной установки с индексом «13» крылатой ракеты «06», выступление с докладами на Всесоюзной конференции по изучению стратосферы, защита проекта планерлета СК-7, кипучая организаторская и пропагандистская деятельность занимают все время Королева. Он сумел обратить в свою веру и руководство РНИИ.
Штурм стратосферы в те годы был одним из направлений освоения самых передовых рубежей научно-технического прогресса и пользовался в стране огромной популярностью. С. П. Королева активно поддерживали К. Э. Циолковский, академик С. И. Вавилов, писатель Я. И. Перельман, многие молодежные организации Осоавиахима. Это и использовал он, организовав в марте 1935 года с помощью авиационного отделения Всесоюзного научно-технического общества (Авиавнито), уже при поддержке руководства РНИИ, Всесоюзную конференцию по применению реактивных летательных аппаратов к освоению стратосферы.
Внимание собравшихся привлек доклад Королева «Крылатая ракета для полета человека», в котором он подробно рассмотрел возможности применения реактивных двигателей разного типа на ракетопланах различных схем. Сергею Павловичу задавали много вопросов, скептики вступали в жестокие споры, упрекали его в фантазерстве, торопливости, спрашивали, кто будет реализовывать все эти замыслы. Он отвечал: «Ракеты должны быть делом всей нашей общественности».
В мае 1935 года его назначают руководителем сектора крылатых ракет в РНИИ, а в феврале 1936 года в Реактивном институте был создан специальный отдел ракетных летательных аппаратов во главе с Королевым — с секторами: крылатых ракет, баллистических ракет, систем автоматического управления и ракетопланов. Работы по их проектированию были наконец включены в план института.
Мария Николаевна старалась поддержать сына. В письмах к нему она писала:
«Сын мой, родной!
Сколько взлетов ввысь человеческого духа, сколько счастливых моментов обожествления своего «я» в достижениях ума. В этом радость, счастье жизни. Пережить их не каждому дано. И если тебя отметила природа, будь счастлив, любимый, да хранит тебя судьба и моя вечная мысль, витающая вокруг тебя, где бы ты ни был... Я верю в твои творческие силы и в твою нравственную чистоту и верю в то, что судьба тебя хранит. Хотя мое бедное сердце всегда сжимается при мысли об испытаниях машин, вот теперь предстоящий полет туда, в бескрайность, бесконечность, но я верю в твою счастливую звезду. Я вижу, как ты горишь мыслью, как эта машина захватывает тебя всего. Ты лелеешь ее и ждешь ее окончания. Ты ею горд. И я горда, и я гоню страх, и я лечу душой с тобой вперед, ввысь. И пусть маленькая Наташа получила бы от тебя в дар при рождении этот порыв к творчеству и высшему счастью.
26 ноября 1937 г.».
— Сережа упорен, упрям, если хотите, — рассказывала Мария Николаевна уже потом, когда сын стал Главным конструктором и удостоился многих высших наград. — Матери неудобно говорить: «Мой сын талантлив». Да и не будет таланта никогда, если нет упорства. Сережа обычный: и в детстве был таким, и сейчас. Покопаться бы в памяти, и можно вспомнить что-нибудь этакое. Но нет, к чему лукавить. Рос, как и многие в те годы, без особой нужды и особого достатка. Кусок хлеба был, а что к этому куску? И все равно улыбчивый, озорной. И шалил, и нагоняй получал. Только вот часто по ночам снились мне не по-детски серьезные глаза сына. И сейчас снятся... Вы говорите «талант»? Я иначе скажу: «Он одержимый». Да, да, одержимый... Это какая-то самозабвенная работа. У него всегда горят глаза. Он не идет, а несется. Всегда ли он обедает в положенный час или что-то на ходу проглатывает в буфете? Спал ли когда-нибудь вдоволь? Одержимость — это, наверное, прекрасно, это — личное счастье и всенародное достояние... Сережа из тех, кто всегда жаждет трудных дел. Не в смысле тяжелых, нет — интересных, еще никем не опробованных. Я ему часто говорила, предупреждала: «Торопишься, сынок, рискуешь», а он отвечал: «Зато не паразитирую». Что ответишь на такое?..
ПОВОРОТЫСУДЬБЫ
Арест. — Люди «шараги». — Думать не запретишь. — Самолет с ракетной установкой. — Авария. — Свобода
— Свою жизнь он прошел в ногу со временем, по главному руслу двадцатого века, — рассказывал его близкий друг и соратник профессор Георгий Александрович Тюлин. — Сознавая масштабность дарования, мощь индивидуальности Королева, скажу: он был дерзким, нетерпеливым, задиристым и... ранимым. Очень ранимым...
Была в этих словах какая-то тревожная недосказанность. О человеке можно знать и узнать многое. Но не все.
Учащийся стройпрофтехшколы, столяр, кровельщик, механик, студент КПИ и МВТУ, пилот, летчик-испытатель, конструктор, ученый... За этими короткими словами — без малого шестьдесят прожитых лет. Окрыленных, стремительных и неимоверно напряженных.
Если смотреть на жизнь Сергея Павловича с точки зрения обывательской, чего в ней было больше — лавров или терний? — то придется признать: и того и другого выпало на его долю предостаточно. Судьба сурово обходилась с ним, но она же дарила ему великое счастье. Разве можно мечтать о большем, чем то, что довелось испытать ему? Он дал планете первый рукотворный спутник. Он стоял возле стартовых комплексов первых лунных и марсианских ракет. Он отправлял и напутствовал в полет первых космонавтов.
Природа одарила его мудростью и талантом. Но ведь часто бывает так, что талантливому труднее. Ибо талант — всегда характер, а это значит, что не всем и не всегда удобен. Жизнь учит: чем человек способнее в своем деле, тем неспособнее он к соглашательству, тем тверже в защите своих позиций и тем беззащитнее в министерских коридорах. Не соблюдая субординации и «правил общения», такой нет-нет да и напомнит начальству, что конструировать, созидать — это ответственная работа, а не приятная синекура. Что строительство ракет и запуск в космос кораблей — немалое искусство, которое требует особого дарования.
Заглатывая жизнь, он шел только вперед, принимая ураганный огонь проблем на себя, не прячась за спины других. В его жизни много изломов. Судьба временами была безжалостна и жестока к нему. Но он вынес все.
...В ноябре 1937 года арестовали конструктора пороховых ракет главного инженера Реактивного научно-исследовательского института РККА Г. Э. Лангемака. Двумя днями раньше «исчез» талантливый инженер и организатор работ по ракетостроению начальник РНИИ И. Т. Клейменов. По института поползли слухи о тайной вредительской организации, о предательстве, шпионаже. В НКВД поступали доносы. Намеком, а то и напрямую назывались имена «врагов народа». На допросах, попав под угрозы и истязания, арестованные оговаривали себя, бросали тень на других. Так в следственных документах появилась фамилия инженера С. П. Королева. Через несколько дней техническое управление НКВД вынесло постановление на арест еще одного «неблагонадежного» сотрудника Реактивного научно-исследовательского института. Обвинение страшное: член троцкистской организации, тайно существующей в институте и связанной с контрреволюционными центрами на Западе. Из обвинительных документов следовало, что в нее входили инженеры И. Т. Клейменов, Г. Э. Лангемак, В. П. Глушко. Санкцию на их арест дал Г. К. Рагинский, бывший в то время первым заместителем главного военного прокурора.
Тревожное было время. Тревожное и страшное. Что тебя ожидает завтра? Не придут ли и за тобой, не увезут ли на «черном вороне»? Таким ожиданием жили многие.
Королев запомнил тот летний вечер во всех деталях и подробности. На улице стояла липкая духота. День угасал медленно, темнеющее небо напоминало полинялое сине-серое полотно. Где-то на Пресне назойливо трезвонил трамвай. У подъезда своего дома повстречал двух незнакомых мужчин. Они посторонились, пропустив его.
Ночью в дверь тихо постучали. На пороге стояли те двое. С ними был дворник. Предъявили ордер, усадили на стул, предупредили: «Оставаться на месте!» Начали обыск. Один из мужчин искоса бросил на Королева колючий взгляд, потом процедил: «Руки за спину». Обыск ничего не дал, лист, на котором второй энкавэдэшник должен был что-то записывать, так и остался чистым. «Что вы ищете?» — спросил Королев с неподдельной наивностью. Чекист, копавшийся в ящиках письменного стола и на книжной полке, не ответил. Потом Королева увезли. Это было 28 июня 1938 года.
Начались изнурительные допросы. Следователь принуждал Королева признаться в шпионаже и участии в политических акциях против Советского государства. Сергей Павлович категорически отрицал свою принадлежность к каким-либо группировкам и тем более к связям с германскими концернами. Прямых улик против него не было. Однако это не мешало предъявить ему обвинение во «вредительских действиях» и защите «врагов народа», поскольку он, Королев, во всеуслышание заявил в РНИИ, что Глушко не предатель.
Потом была назначена экспертиза конструкторской деятельности Королева. Эксперты записали в протоколе, что неполадки, имевшие место в образцах ракет, разработанных инженером С. П. Королевым, нельзя считать умышленными, но при этом сделали странный вывод: подследственный является вредителем.
— Плохо ваше дело, гражданин Королев, — мрачно убеждал следователь. — Очень плохо.
— Объясните! Я ничего не понимаю, — возмущался Королев. — Взрывы действительно были. 13 мая при стендовых испытаниях двигательной установки ракеты «212» взорвались баки, 29-го разорвался трубопровод, и меня ранило. Месяц я пробыл в больнице. Но такова наша работа...
— Все ваши сообщники уже признались, — ухмыльнулся допрашивающий.
— В чем вы меня обвиняете? — Голос Королева дрожал, его трясло.
Следователь раскрыл папку, бросил безучастный взгляд на Королева и повторил кратко:
— Они признались. Советую и вам быть благоразумным...
Возглавлял экспертную комиссию А. Г Костиков, назначенный главным инженером РНИИ. Заключения комиссии уже было достаточно, чтобы закончить следствие, но усердный «разоблачитель врагов Отечества» приписал Королеву еще и умышленный взрыв ракетного самолета. Сергей Павлович потребовал новой проверки, ибо знал, что самолет цел и находится в ангаре. Ему отказали.
Растерянность, подавленность от непонимания происходящего, от нелепых обвинений, тревожные предчувствия чего-то непоправимого рождали страх, отчаяние, обреченность. «Я — враг народа! Нелепость, абсурд! Но как доказать обратное, если никто не хочет выслушать и понять?»
Следователь (по фамилии Шестаков) что-то торопливо писал.
— Подпишите.
Рука с жесткими, узловатыми пальцами протянула Королеву лист бумаги.
— Подпишите! — Следователь перешел на крик.
Королев вздрогнул, опустил глаза. Долго молчал, потом взял ручку и царапающим пером вывел свою фамилию.
Восстанавливая жизнь Сергея Павловича Королева по свидетельствам хорошо знавших его людей, архивным документам, открывая его для себя, я старался представить и время, и действия, и возможные повороты его судьбы. Помните у Гёте? «Душа, увы, не выстрадает счастье, но может выстрадать себя». Что-то похожее происходило и с ним. Он страдал, огромным усилием воли противостоял судьбе. Верил в торжество справедливости и не желал потерять себя.
РНИИ, как известно, курировал М. Н. Тухачевский, человек одаренный, умевший оценить перспективность новой технической идеи для обороны страны, поддерживавший разработки в области ракетной техники. 29 мая 1934 года Королев направил Тухачевскому письмо о положении дел в РНИИ. Обстоятельное и объективное. В декабре 1936 года на заседании Политбюро Сталин обронил коварную реплику: Тухачевский, мол, может спокойно работать, хотя на него есть компрометирующий материал. Немного позже в газетах появилось короткое сообщение о том, что органы государственной безопасности «вскрывали военно-фашистский заговор». Главным его участником назывался Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский.
После ареста Тухачевского Королеву припомнили то его письмо, которое он писал заместителю наркома. Новое руководство РНИИ приняло решение приостановить работы по ракетопланам «218-1» и «281». Однако осенью 1938 года возобновились разработки ракеты «212», ведущим стал инженер А. Н. Дедов. В декабре Костиков подписал приказ о допуске ракеты «212» к летным испытаниям. Из всех документов фамилия Королева была вытравлена. Его ракетный планер РП-318-1 передали инженеру А. Я. Щербакову, который имел опыт постройки высотных планёров и работал с Королевым до его ареста.
Впрочем, Королев ничего этого не знал. Как не знал он и того, что в конце января 1939 года на Софринском полигоне успешно прошли испытания крылатой ракеты дальнего действия, которую он создавал.
Дело инженера Королева было направлено в Верховный суд. Руководил процессом Председатель военной коллегии небезызвестный В. В. Ульрих. Он и вынес жестокий приговор: содержание в исправительно-трудовом лагере сроком десять лет.
После суда Королева отправили на Колыму, в район бухты Ногаево. Когда он прибыл к месту заключения, адрес уточнился: местечко на берегу реки Берелёх, притоке Колымы.
С арестом круг друзей и знакомых заметно поредел. Приговор окончательно определял принадлежность Королева к троцкистской организации, вынашивавшей контрреволюционные замыслы. И все-таки оставались те, кто верил в его чистоту и честность. Прославленные летчики страны Герои Советского Союза В. С. Гризодубова и М. М. Громов обратились к народному комиссару внутренних дел Л. П. Берия с просьбой разобраться в ложных обвинениях против Королева.
Прошел год. Состоявшийся в июне 1939 года пленум Верховного суда приговор отменил и вынес решение о проведении доследования. Особое совещание под председательством Л. П. Берия ушло от прямого обвинения Королева в участии в работе антисоветских организаций, но оставило в силе «факты вредительской деятельности».
13 июля 1940 года Королев написал письмо Берия, в котором излагал перспективы создания крылатых ракет и ракетных самолетов, их значение для обороны страны и некоторые предложения технического характера. В конце просил предоставить ему возможность лично доложить свои соображения и охарактеризовать положение дел в этой области. Берия не пожелал встретиться с «заключенным». В тот же день Королев отправил письма И. В. Сталину и Генеральному прокурору СССР Панкратьеву. Но ответа не получил.
В те страшные годы репрессии коснулись многих талантливых ученых, конструкторов, военачальников. Арестованы были начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис, конструкторы самолетов А. Н. Туполев, В. М. Петляков, В. М. Мясищев, И. Г. Неман, Г. С. Френкель.
В письме к вождю Королев высказал тревогу за состояние дел в авиации. «Советские самолеты, — писал он, — должны иметь решающее превосходство над любым возможным противником по своим летно-тактическим качествам. Главнейшие из них — скорость, скороподъемность и высота полета. Сейчас в авиации повсеместно создается положение, при котором самолеты нападения почти не уступают по качеству самолетам-истребителям, а также и другим средствам обороны. Это дает возможность нападения воздушному противнику на большинство объектов внутри страны...»
Далее следовал вывод: «Выход только один — ракетные самолеты, идея которых была предложена К. Э. Циолковским... Целью и мечтою моей жизни было создание впервые для СССР столь мощного оружия, как ракетные самолеты. Повторяю: значение этих работ исключительно велико...»
И только в конце письма он с горечью отмечал: «В 1939 г. следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам, добиваясь от меня «признаний». Военная коллегия, не разбирая сколь-либо серьезно моего дела, осудила меня на 10 лет тюрьмы, и я был отправлен на Колыму. В частности, на суде меня обвинили в разрушении ракетного самолета, чего никогда не было и который эксплуатируется и сейчас — в 1940 г. Но все мои заявления о невиновности и по существу обвинений оказались безрезультатными...»
Под этим письмом стоит дата: «13 июля 1940 г.».
Что было дальше? Об этом периоде жизни Королева рассказал член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда Сергей Михайлович Егер, долгие годы работавший вместе со знаменитым авиаконструктором А. Н. Туполевым. Случилось так, что в 1940 году судьба вновь свела учителя и ученика, но на этот раз за тюремной решеткой конструкторского бюро.
«В Особом техническом бюро А. Н. Туполев разрабатывал пикирующий бомбардировщик. Бюро находилось в ведении одного из управлений НКВД. Отсюда и соответствующий режим для всех, кто вынужден был работать там. Появлению у нас Королева предшествовал разговор между А. Н. Туполевым и представителем НКВД. Начал разговор Андрей Николаевич.
— Вы упрекаете нас в медлительности. А с кем я работаю? В КБ приходят люди разных специальностей, чаще не способные отличить крыло от хвостового оперения, — раздраженно говорил конструктор. — А инженеров-авиационников разбросали по всей стране.
— Это дело другого управления НКВД, — замотал головой собеседник. Но потом, подумав, вдруг предложил: — Составьте список всех специалистов, которые вам нужны, и мы попробуем их разыскать.
В тот же день Туполев вместе со мной и другими работниками КБ стал составлять список.
— Есть один инженер — фамилия его Королев. Довольно талантлив, — обратился ко мне Туполев. — Знал его еще студентом. Работал у Григоровича, Поликарпова, позднее у меня в ЦАГИ. Правда, одно время планерами увлекался, а потом какие-то ракеты строил. Ты не знаешь его? — спросил меня Туполев. — Слышал, его постигла такая же участь, как и нас.
Так С. П. Королев в конце 1939 года вошел в список 25 специалистов, названных Туполевым.
Помимо нашего КБ в Подмосковье, существовало еще и вольнонаемное КБ В. М. Петлякова, одного из учеников Андрея Николаевича. Этот коллектив работал в Москве на улице Радио. Тут в большом семиэтажном здании первые четыре этажа занимали несколько конструкторских бюро, а пятый и шестой этажи отдали под наши камеры».
В тюрьме, которая называлась ЦКБ-29 НКВД, содержалось двести (а потом и более) «врагов народа». Конструкторы, аэродинамики, прочнисты, фюзеляжники, двигателисты... Каждый «сидел» за свое: Туполев якобы «продал Мессершмитту чертежи Ме-110», Бартини — «личный агент Муссолини», Мясищев — «за связь с троцкистами»... Возглавлял ЦКБ полковник НКВД Г. Кутепов, точнее — он был начальником тюрьмы. В нее входили три самостоятельных бюро, которые имели своих «попечителей» из органов. Первое (проект «100») курировал майор госбезопасности Ямалудинов, второе (проект «102») — майор Устинов, третье (проект «103») — майор Балашев. За цифровым шифром скрывались: высотный истребитель, дальний высотный бомбардировщик и пикирующий бомбардировщик.
«Целые сутки — с утра и до утра — мы находились под всевидящим оком спецохраны, — продолжал Егер. — Вначале она крайне нас раздражала, а потом мы привыкли и просто перестали ее замечать. Коллектив КБ, руководимый А. Н. Туполевым, продолжал разработку пикирующего самолета под индексом «103». Здесь в начале 1940 года и состоялась моя первая встреча с Сергеем Павловичем. Вид у него был никудышный: истощенный, измученный. Нас, несмотря на все тяготы режимной жизни, кормили хорошо. Жили мы по 12—15 человек в камере.
Наша небольшая группа молодых — Виктор Сахаров, Игорь Бабин, Гриша Соловьев и другие — сочувственно отнеслась к Королеву. Он вошел в нашу компанию, хотя был старше нас на шесть-семь лет. Помнится, он сказал: «Еще два-три месяца — и я бы не выдержал». Коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал, что, будучи оклеветан, отбывал свой срок на Колыме. Вскоре Королев, как говорится, пришел в себя и принялся за любимое дело...»
Прерву ненадолго рассказ Сергея Михайловича Егера, чтобы привести еще один эпизод из злоключений «арестованного Королева». Из бухты Ногаево его должны были доставить во Владивосток. То ли из-за нерасторопности конвоиров или по какой иной причине он опоздал на пароход, на котором переправляли заключенных. Прощальный гудок «Индигирки» обрывал надежду. Небритый, исхудавший, с опухшими глазами, Королев стоял на причале и беззвучно плакал. Ни один любопытный взгляд не остановился на нем. Для окружающих он был лишь посторонний неудачник. А наутро пришло известие: «Индигирка» затонула, все находившиеся на судне погибли.
Далее Егер продолжает:
«Туполев относился к Королеву с непонятной для нас теплотой. Видимо, он оценил его качества, которых, может быть, мы в ту пору не замечали, — работоспособность, ответственность и интерес к творческим решениям.
С первого дня появления в КБ Сергей Павлович и другие специалисты, возвращенные из разных мест заключения, приняли участие в создании опытных образцов самолета 103 с двумя двигателями водяного охлаждения АМ-37 (конструкции А. А. Микулина). 3 октября 1940 года коллектив авиазавода закончил строительство машины, а 29 января 1941 года состоялся первый полет. Его провел летчик-испытатель М. А. Нюхтиков. Новый бомбардировщик по скорости не уступал зарубежным, а по ряду летно-технических характеристик превосходил их...»
Однажды между Мясищевым и Королевым состоялся весьма любопытный разговор.
— Если мы хотим свободно и уверенно чувствовать себя на больших высотах, рассуждал Мясищев, — нужны герметические кабины для экипажа. На ДВБ-102 такие будут.
— И ракетные ускорители, — добавил Королев. — Обязательно ракетные. Без них стратосферу не завоюешь. Мы делаем большую ошибку, пренебрегая идеей ракетоплана.
— Кто это мы: вы, я, Туполев? Нет, это Устиновы и Балашевы готовы непонятное им инженерное решение объявить диверсией, вредительством или еще чем-либо.
Королев тяжело вздыхал и уходил в себя. Они долго молчали, пока кто-то не начинал интересующий их обоих разговор. Мясищеву нравился этот напористый человек, умеющий четко и логично излагать свои мысли. Но настроение его было переменчивым: то горит огнем, нетерпением, пристает со своим «Давайте попробуем так», то вдруг сникнет, задумается и процедит с усмешкой:
— Хлопнут без некролога, и всё тут...
Другой раз проснется ночью и нервно ворочается. «Что с тобой, Сергей?» А он отвечает: «Вот сейчас дадут команду, и те же охранники нагло войдут и бросят: «А ну, падло, собирайся с вещами». Потом заставят смотреть в черный зрачок дула, а ты будешь чувствовать свою никчемность и бессилие против них...»
Туполев видел возможности улучшения боевых качеств новой машины. Но ее доработку прервало нашествие на Советский Союз фашистской Германии. Кстати, в первый же день войны Андрей Николаевич был освобожден из заключения, а позднее и несколько его ведущих сотрудников. 15 июля 1941-го ОКБ и авиазавод № 166 эвакуировали в Омск.
Королев попросил Андрея Николаевича послать его на работу в цех.
— Хорошо, подумаем... — ответил Туполев.
Вскоре Королева назначили заместителем начальника сборочного цеха. В ту пору на авиазаводе завели такой порядок: цех возглавлял вольнонаемный, а заместителем его мог быть и человек из числа осужденных.
Но не только пикирующий бомбардировщик занимал мысли Королева. Годы работы в ГИРДе и РНИИ убеждали, что использование «реактивной тяги» способно существенно увеличить эффективность другого бомбардировщика — Ту-2. В архивах сохранился документ, свидетельствующий о возвращении Сергея Павловича к ракетной проблематике именно в тот период. Он датирован 6 августа 1941 года и содержит прикидочные расчеты «объекта АТ» — крылатой ракетной аэроторпеды массой 200 килограммов.
После изнурительной работы в цехе вечерами Королев садился за расчеты и эскизные наброски. Особое внимание он уделял выбору двигательной установки: анализировал ее возможности, останавливался на азотнокислотно-керосиновом топливе, просчитывал возможности такого ЖРД с вытеснительной и насосной подачей топлива в камеру сгорания. Его мысли занимала и двигательная установка значительно большей тяги. В различных вариантах расчетная дальность полета составляла от 34 до 67 километров. Этого ему казалось мало, и были просчитаны два варианта двигательной установки с воздушно-реактивным двигателем. Дальность при этом составила 420 и 840 километров.
Эти записки любопытны тем, что за ними стоит характер Королева, его дотошность, внимание к мелочам, стремление иметь полную картину замысла. Им рассчитаны расход горючего и окислителя для ЖРД, величина давления в камере сгорания, давление подачи топлива, а также величина средней скорости торпеды и угол набора высоты. Здесь же наброски установки с пороховым двигателем, расчеты камер сгорания различного диаметра: одиночных и связки из двух-трех. Можно предположить, что эта работа была санкционирована руководством НКВД, поскольку в расчетах Королев оперирует данным РНИИ, полученными там уже после его ареста.
Наконец настал день, когда первый самолет 103, собранный на новом месте, да еще в военное время, поднялся в небо. Королев стоял рядом с Туполевым и смотрел, как машина совершает круг за кругом.
— Скорости бы ему прибавить, — произнес Сергей Павлович. — Вот бы фашистам подарочек был!
Осень 1942-го. Второй год шла смертоносная война. Собранные в «шараге» достаточно натерпелись от изнурительного труда, недоедания, неопределенности и непонимания своей вины. Интеллигентные люди, с хорошим образованием, они сквозь зубы цедили не всегда цензурные угрозы в адрес Гитлера: «Повесить бы за известный орган». Или того похлеще. Почти каждый день посылали проклятия на его голову, словно позабыв, что не он упек их сюда. Каждый в душе носил вопрос: «Скоро ли, скоро ли кончится кровавая война?» Отбывая свой срок, зэки верили в победу, а вот веру в справедливость теряли.
Королев не переставал думать о создании ракетного самолета и в свободное время занимался его проектированием. В ту пору Сергея Павловича раздражало не столько казарменное положение, сколько невозможность заняться осуществлением своих идей.
В октябре 1942 года Ту-2 поступил в действующую армию. Всего было выпущено 2500 машин. По отзывам тогдашнего главнокомандующего ВВС главного маршала авиации А. А. Новикова, Ту-2 обладал высокими боевыми качествами. Он с исключительной точностью поражал не только большие цели — железнодорожные станции, места скопления войск и транспортных средств, но и малые. Например, военные суда.
Королев и в «шараге» был неугомонным. Его технические предложения часто принимались руководством авиазавода, хотя формально от него этого и не требовалось. В проектировании машины и в самом ее строительстве, даже находясь в тех режимных условиях, Сергей Павлович принимал самое деятельное практическое участие. Он имел право гордиться причастностью к созданию лучшего бомбардировщика Великой Отечественной войны — Ту-2.
В ноябре 1942 года Королева перевели на другую работу — в город Казань, где при авиационном заводе № 16 существовало Особое конструкторское бюро 4-го спецотдела НКВД.
По рассказам находившихся в те годы в Казани известного конструктора двигателей Д. Д. Севрука и бывшего представителя ВВС на заводе № 16 А. А. Колесникова, в ОКБ 4-го спецотдела входило несколько конструкторских групп. Каждая имела свою тематику и главного конструктора во главе. В их числе были инженер А. Д. Чаромский, разрабатывавший дизельные авиационные моторы. КБ-2, где главным был В. П. Глушко, занималось авиационными ЖРД. Некоторое время работал в ОКБ и Б. С. Стечкин, предложивший оригинальную конструкцию воздушно-реактивного двигателя.