ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА
«Экипаж для штучки». — Попадет ли ракета в цель? — Площадка «4Н». — Операция «Байкал». — От «Айвенго» сигнал не поступал
Их называли «Два К». Один делал атомную бомбу, другой — баллистические ракеты. Они часто переговаривались по телефону. И хотя у каждого был аппарат спецсвязи — «кремлевка», разговоры носили иносказательный характер, понятный лишь им двоим. Бомбу, а точнее — атомный заряд, называли «штучкой» или «гостинцем», ракету — «экипажем». При личных встречах, с глазу на глаз, говорили «открытым текстом», мечтали, спорили, не во всем соглашались.
Приблизительно в 1950 году (точную дату установить не удалось) Королев приехал к Курчатову в институт. Обсуждали весовые и габаритные характеристики боевого атомного заряда, возможности ракеты, сроки предстоящих испытаний. Как-то незаметно перешли на «ты». Королев спросил:
— Можно ли уменьшить бомбу по массе и размеру?
— Со временем мы это сделаем, — ответил Курчатов.
— Ракета не самолет, — продолжал Королев, — десять тонн — это очень много.
— Ну, зачем десять, — улыбнулся Курчатов. — Пять!..
— Пять тоже много... Речь-то идет о межконтинентальных расстояниях...
Потом они перешли на другую тему.
— Ты все говоришь: ядерное горючее, энергия. А нельзя ли использовать это горючее для ракет?
— Нельзя, — ответил Курчатов. — Нельзя накладывать одну трудность на другую...
— Почему? — перебил Королев.
— Мы на той стадии, — ответил Курчатов, — что об этом думать рано.
Королев молчал и хмурился. Затем сказал:
— А я полагал, что мы ушли вперед.
— К сожалению, нет. Одни сплошные минусы. Технически реализовать эту идею очень сложно, она пока в будущем.
Королев не отступал:
— «Пока» носит неопределенный характер...
В те годы зарубежные и отечественные технические и научно-популярные издания пестрили материалами об атомных самолетах и ракетах. Это чем-то напоминало начало тридцатых годов, когда всевозможные доклады, лекции, диспуты о межпланетных полетах создавали впечатление, будто уже завтра, ну в крайнем случае послезавтра космический корабль унесет желающих на Марс. «Аэлита» Алексея Толстого не всем казалась тогда романом сугубо фантастическим.
То же происходило с информацией об атомных силовых установках для самолетов и ракет. Публиковались всевозможные схемы двигателей, приводились ожидаемые характеристики, о трудностях, сопряженных с постройкой таких двигателей, говорилось в оптимистических тонах. Научно-популярные статьи, в коих чаще всего было много упрощений и мало науки, отражали тем не менее подлинный интерес ученых и конструкторов к новой проблеме. Встречались и весьма серьезные публикации.
Королев внимательно прочитал книгу Р. Мэррея «Введение в ядерную технику». Особо заинтересовавшие места подчеркивал карандашом, перечитывал, размышлял. Перспективы открывались огромные, но Курчатов охладил его пыл.
В конце разговора снова вернулись к ракете для доставки ядерных зарядов.
— С политической точки зрения, — говорил Курчатов, — нужна большая дальность и большая грузоподъемность.
— С политической... — Королев сделал паузу. — Ракета подчиняется иным законам.
Курчатов рассмеялся:
— Понятно, что иным. Атом — он тоже живет по своим законам. Вроде бы маленький, а бомба получается огромная. Пока огромная. Пока...
— Мы скоро начнем испытания одного изделия, которое можно будет использовать для твоего атома.
— Когда? — оживился Курчатов.
— Через пару лет. Точнее — в 1953-м...
В том же году произошло еще одно событие, которое определило многое в судьбе королевских ракет Р-5 и Р-7. 12 августа 1953 года прошли испытания первой водородной бомбы. Ее конструкция была на удивление компактной и вполне вписывалась в бомболюки тяжелых бомбардировщиков. А вот радиус действия этих самолетов был ограничен, требовалось новое средство доставки термоядерного заряда к цели.
Вскоре состоялась встреча генерал-полковника В. А. Малышева (он был назначен министром среднего машиностроения), И. В. Курчатова, Ю. Б. Харитона, К. И. Щелкина и Н. Л. Духова с руководством ОКБ-1. Королев рассказал о возможностях межконтинентальной баллистической ракеты, назвал и примерную дальность — шесть—восемь тысяч километров. «Годится, — не скрывал удовлетворения новый министр. — Сколько же может весить такая ракета?» Цифра, которую назвал Королев, тоже произвела впечатление: 170—180 тонн. «А поднять?» — самый щекотливый вопрос. «Примерно три тонны», — ответил Королев, чем вызвал разочарование «атомщиков».
— Вы что! — нахмурился Малышев. — Так не пойдет, надо больше. И нам надо, только не получается, — оправдывался Королев.
— А точность попадания, Сергей Павлович, чем здесь можешь порадовать? — вмешался Курчатов.
— Пять километров.
— Пять или пятьдесят? — уточнил Малышев.
— Пять, — повторил Королев. — Точнее — не более пяти.
Эта цифра восхитила атомщиков: для межконтинентальных расстояний отклонение незначительное, а если учесть мощь ядерного заряда, то и говорить не приходится.
В 1954 году на испытательном ракетном полигоне № 4 Капустина Яра появилась еще одна «площадка» — несколько небольших зданий, ничем внешне не примечательных. Было у нее свое название «4Н». Почему именно «4» и что означает буква «Н», никто толком объяснить не мог. Впрочем, само это закодированное название было известно немногим. Кто там базировался и чем занимался, оставалось полнейшей тайной. Да и порядок на секретном полигоне был таков, что люди знали свое место и свою работу, а что там у других — их не касалось.
Режим особой секретности, принятый у военных и распространяемый на «4Н», превосходил даже то, что существовало на «объектах» С. П. Королева. Засекречивалась не только «площадка», но и сам факт ее существования... На дальних подступах работники ВАИ повесили запрещающий «кирпич» и знак «Остановка запрещена». Охрану обнесенных высоким забором и рядами колючей проволоки зданий несло подразделение госбезопасности, не подчиняющееся командованию полигона. Только двое из огромной армии промышленников, разработчиков, офицеров технических и иных служб имели спецпропуска на территорию особо охраняемого объекта — главный конструктор ОКБ-1 Королев и начальник полигона генерал В. И. Вознюк.
В тот год Королев начал третью серию испытаний своей новой ракеты Р-5.
Главным на площадке «4Н» был Александр Петрович Павлов — инженер засекреченного атомного КБ. Вместе с ним работала небольшая группа специалистов, которые занимались подготовкой автоматики ядерного заряда к испытаниям. Важно было установить, как поведут себя весьма чувствительные автоматические устройства при старте и полете ракеты, как могут повлиять на них вибрации, перегрузки, аэродинамический нагрев.
Сложность конструкции усугублялась сложностью процессов, которые протекали при ее срабатывании. Проблема была и в том, что требовались надежные гарантии того, что подрыв ядерного заряда произойдет в воздухе над определенной «точкой» атомного полигона, что ракета не отклонится от заданного курса, что не произойдет ничего внештатного на старте. В противном случае испытания могли обернуться страшной трагедией.
В головной части ракеты, там, где должен располагаться ядерный заряд, крепили массивную болванку — стальную плиту с детонаторами. Место падения пеленговали, туда срочно отправлялась специальная бригада, плиту извлекали из грунта, заворачивали в брезент и увозили на «4Н». Там ее аккуратно очищали от земли, промывали спиртом и смазывали оружейном маслом, чтобы не ржавела.
Вслед за этим начиналась расшифровка «следов» от взрывов детонаторов. По виду царапин, углублений, зазубрин определяли четкость работы автоматики.
Летом 1955 года Королев начал испытания модернизированного варианта ракеты Р-5. Она имела индекс «М» (Р-5М), более совершенную, а стало быть, и точную систему управления. До января 1956-го было произведено двадцать восемь пусков. Из двадцати восьми ракет одна взорвалась на активном участке полета, было несколько недолетов, дважды фиксировалось отклонение от расчетной траектории.
По установившимся стандартам такой результат вполне можно было считать зачетным, но Королев и Павлов осторожничали. На 11 января назначили контрольный пуск. Он прошел без замечаний. Настроение у Павлова и его коллег было приподнятым. Иначе выглядел Королев.
— Не только физики-ядерщики решают сложные задачи, — начал философски. — Есть свои задачники для испытателей. В этих описаниях подробно разбираются различные «критические» ситуации, «бобы»... Можно выучить эти книги наизусть, а жизнь все равно подбросит задачу без ответа. Нам, уважаемый Александр Павлович, нужны не эмоции, а конкретные результаты. К ним и стремимся...
— Что же, это, пожалуй, так, — согласился Павлов. — Но в Москву-то доложим?
Королев хмыкнул:
— Если у вас нет сомнений, доложим.
Час испытаний ракетно-ядерного оружия, полномасштабных и без условностей, приближался.
В середине января Королева срочно вызвали в Москву. Всего один день был у него для подготовки к встрече высоких гостей. 17-го числа ОКБ-1 посетили члены Политбюро ЦК КПСС во главе с Н. С. Хрущевым, которые подробнейшим образом знакомились с работами по созданию стратегической ракеты Р-5М, подготовленной к заключительному этапу летных испытаний, и Р-7, существовавшей пока только в проекте и макете. После многочасового ознакомления высоких гостей со сданными на вооружение и перспективными боевыми ракетными комплексами, увидев, что Никите Сергеевичу Хрущеву все очень понравилось, Королев понял, что самое время решить вопрос и о мирном космическом использовании ракеты Р-7. Подведя руководство страны к макету возможного спутника, он рассказал о мечте человечества вырваться на космические просторы, о замыслах Циолковского и о том, что ракета Р-7 сможет наконец реализовать эти мечты.
Королев говорил о планах американцев и преимуществах нашего проекта. Хрущеву очень понравилась идея «утереть нос американцам», но его беспокоило, не приведет ли погоня за престижем к задержке в создании межконтинентального оружия. Д. Ф. Устинов и военные дипломатично промолчали, а Королев уверенно сказал, что решение главной задачи от этого только ускорится. После некоторого размышления Хрущев доброжелательно сказал: «Если главная задача не пострадает, действуйте».
В начале февраля в Капустин Яр прибыла Госкомиссия. Возглавлял ее генерал П. М. Зернов — первый начальник атомного КБ-11 (Арзамас-16). Вместе с ним прилетели и другие «отцы» атомной бомбы. Старшим от гражданских был Д. Ф. Устинов, от военных — маршал М. И. Неделин. В комиссию входили также шестеро главных конструкторов «пятерки»: С. П. Королев, В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В. И. Кузнецов, М. С. Рязанский и В. П. Бармин. И, как положено, — начальник полигона В. И. Вознюк.
За несколько дней до старта на полигон прилетел маршал Г. К. Жуков, поинтересовался ходом дел и убыл в Москву. После его отлета группа главных конструкторов обратилась к Зернову с просьбой показать им ядерное устройство. По положению о Госкомиссии, каждый из ее членов, подписывающий акт испытаний, должен знать устройство и характеристики «изделия».
Естественная, в общем-то, ситуация, рассказывал член комиссии из КБ-11 будущий генерал и академик Е. А. Негин. Но пришлось звонить в Москву, получать разрешение. Все, что предстало взору ракетчиков, перечеркивало их представление об атомной бомбе. В ярко освещенной экранированной комнате на специальной подставке лежало нечто блестящее и шарообразное, не сказать, что очень большое, но все-таки...
Все предстартовые дни Королев не уходил из монтажно-испытательного корпуса, где готовили ракету. Его не оставляло давящее чувство напряженности, тревоги, боязни что-то упустить. «Пятерку» вывезли на старт, установили, прошла заправка — все по графику. Неожиданно Зернов отменил пуск: «Перенесем на день или два». Первая мысль Королева: что-то с ядерным зарядом. Он совсем извелся, потерял сон, ходил сумрачный, злой. К счастью, все оказалось проще: в районе атомного полигона резко ухудшилась погода.
Главным днем стало 20 февраля. В бункер спустились Королев, Павлов и Пилюгин. Стартовую команду возглавлял Л. А. Воскресенский — заместитель Королева по испытаниям. Он занял место у перископа и отдавал команды.
...Двигатели выходили на режим, и грохот усиливался. В подземелье он отдавался вибрацией и дребезжанием. Потом звук стал утихать. «Ушла», — подтвердил Воскресенский, не отрываясь от окуляров. Гул оборвался так же неожиданно, как и начался. Наступила тишина. Тягучая, напряженная. Королев впился глазами в телефонные аппараты на операторском столе. Они молчали.
«Баллистики очень боялись, что ракета отклонится от заданной траектории, — рассказывал лауреат Государственной премии профессор Р. Ф. Аппазов. — Такое случалось... Чтобы своевременно подорвать ракету, создали специальную систему с наземным пунктом ПАПР (пункт аварийного подрыва ракеты). Он находился в нескольких километрах от старта, строго по створу, то есть в плоскости движения ракеты. Там был установлен кинотеодолит. Надо было отслеживать полет и при опасных отклонениях вправо или влево нажать кнопку... Измерительное средство несовершенно, смотришь, а в уме держишь контрольные цифры и считаешь. На ПАПР стоял телефон, который был соединен с бункером. В случае чего надо было передать закодированное слово «Айвенго», Воскресенский по этому сигналу должен был нажать кнопку. А мы — в дежурный газик и удирать. В тот день все обошлось...»
В бункере по-прежнему было тихо. Только по внутренней связи приглушенно звучали данные телеметрии.
Королев сидел неподвижно. «Айвенго» молчит, значит... Он прикрыл ладонями глаза и считал про себя, просто так, чтобы отвлечься. Зуммер телефонного аппарата заставил вздрогнуть. Королев схватил трубку и прижал к уху.
— Наблюдаем «Байкал», — прохрипел далекий голос. — Повторяю: наблюдаем «Байкал».
Это тоже был условный шифр. Он означал, что ракета достигла полигона и взрыв произошел над заданной точкой.
Королев не сразу решился отнять ладони от лица. Даже издали, в тусклом свете полуосвещенного бункера, Павлов и Пилюгин могли видеть, что его бьет дрожь. Обморочная слабость нахлынула на него, и он в который уже раз за эти предпусковые дни ощутил, какими страшными последствиями, могли обернуться испытания ракеты с ядерным зарядом. Он все еще сидел неподвижно, когда прозвучал громкий, полный торжества голос:
— Сергей Павлович, все нормально!
Королев не ответил, опустил руки. Обвел тяжелым взглядом стоящих рядом:
— Жарко здесь, откройте двери... Кажется, все получилось...
Небо было холодным и прозрачным. Снег искрился и слепил глаза, громко хрустел под ногами, как будто сердился на людей. Несмотря на мороз, обжигающий лицо, в этот ранний час на далеком приволжском полигоне царило оживление. Так бывает всегда после успешного пуска. На этот раз произошло нечто большее. Правда, знали о нем немногие.
В ноябре 1957-го, на военном параде в честь очередной годовщины Октября, по Красной площади проследовали несколько ракет удлиненной формы с остроконечными головными обтекателями.
Присутствовавшие на параде военные атташе в тот вечер передали шифровки: «У русских новые ракеты».
Это везли секретные Р-5М, принятые на вооружение.
Да, так это было...
КАК РОЖАЛСЯ КОСМОДРОМ
Критерии выбора. — Литерный следует в Тюратам. — И снова — с нуля. — Стартовый комплекс. — Где находится Байконур
Полигон Капустин Яр для отработки баллистических ракет дальнего действия не годился. Расстояние между стартом и местом падения головной части ракеты должно быть не менее семи—восьми тысяч километров. А сама трасса полета должна проходить так, чтобы не «задеть» большие населенные пункты, промышленные центры и в случае аварийного выключения двигателей не принести больших бед.
Для выбора места дислокации нового полигона была образована Государственная комиссия под председательством генерала В. И. Вознюка, возглавлявшего Капустин Яр. После прикидок, поездок на места было предложено три варианта. Первый — район Перми. Запуски предполагалось производить в восточном направлении через Чукотку. Второй — район Дагестана. И третий — полупустыня Казахстана неподалеку от станции Тюратам, на берегу Сырдарьи.
Первые два варианта отпали сразу. Трасса через Чукотку была недостаточной по дальности: 6000 километров. В Дагестане не было благоприятных условий для размещения пунктов радиоуправления, на чем настаивал М. С. Рязанский. Не выдержал строгих обсуждений и появившийся позже вариант Мордовии. После долгих споров, рекогносцировочных полетов по трассе и выездов на место остановились на Казахстане.
...Начальник станции Тюратам Анатолий Лебедев держал в руках странную телеграмму и никак не мог понять, кто ее подписал. Текст гласил: «12 января проследует литерный, два последних вагона отцепить, поставить в тупик». Поезда останавливаются на маленькой станции всего на две минуты, маневровых паровозов здесь отродясь не было. Как отцепить, чем толкать?
Литерный прибыл точно по расписанию. Гудок паровоза предупредил об остановке. Заскрежетали тормоза, и тяжелый состав замер. Две теплушки отцепили в считанные секунды — помогли молодые ребята, мигом выскочившие из вагонов. Они же, поднапрягшись, столкнули их в тупичок. Руководил ими Игорь Николаевич Денежкин, инженер-строитель. Так он представился начальнику станции.
— А что строить-то будете? — не удержался от вопроса Лебедев.
— Как что? — рассмеялся Денежкин. — Стадион!
— Стадион? — скривил губы станционный начальник и почесал затылок. — Кто играть-то будет? У нас всего мазанок пять или шесть... Ну, может, десять. Смотрите сами.
Во все стороны тянулась холодная заснеженная степь без конца и без края, без дымка, без жилья.
— Надо бы нам где-то разместиться на первых порах, — сказал Денежкин. — И телеграмму отправить в Москву.
— Телеграммку можно, — развел руками железнодорожник, — а вот с жильем помочь не смогу...
Телеграмма ушла на имя начальника специального строительного управления генерала Шубникова: «Прибыли на место назначения, приступили к работе». Отправив ее, Денежкин распорядился:
— Ребята, печки пора топить, иначе замерзнем ночью...
Это была зима 1955 года. Группе Денежкина предстояло провести рекогносцировку местности и подготовить все для встречи и размещения основного контингента строителей, а также техники и материалов...
Начинали с нуля, а создать и построить предстояло нечто грандиозное. Ведь ракетный полигон и космодром — это целый комплекс различных сооружений: десятки производственных корпусов, сотни больших и малых служебных помещений, бытовых зданий. Необходимо соединить все эти объекты в соответствии с технологией подготовки и пуска ракетно-космических систем рациональной системой связи, энергопитания, водоснабжения, теплофикации... А еще — кислородный завод, насосные станции сотни километров железных и шоссейных дорог, хранилища, измерительные комплексы. И все это — лишь первая очередь. Дальше — больше. У космодрома и размах космический.
В служебной документации «объект» значился как Полигон № 5 Министерства обороны. Постановлением Совета Министров № 292-181 с грифом «Совершенно секретно» определялась штатная численность личного состава (не считая строителей): 586 военнослужащих и 325 гражданских лиц. Начальником полигона назначался генерал-лейтенант Алексей Иванович Нестеренко, фронтовик, занимавший командные должности в соединениях «гвардейских минометов» — так называемых «катюш».
Руководил стройкой Г. М. Шубников, замом у него был И. М. Гурович, парторгом К. П. Баландин. А еще — инженеры В. А. Сахаров, А. А. Ниточкин, Г. Д. Дуров, А. А. Ткаленко, М. И. Халабуденко, М. Г. Григоренко...
Королев внимательно следил за строительством, помогал в решении трудных задач и конечно же торопил. Он представлял размах и объем работ и боялся, что к началу летных испытаний строители могут не успеть. Доклады о ходе строительства он читал внимательнейшим образом и даже начертил для себя специальную табличку, где помечал сроки сдачи того или иного объекта. Когда создалось тревожное положение с прокладкой шоссейных дорог и железнодорожных путей, Королев вылетел на место. Это было в сентябре 1955-го. Вот-вот должна была поступить первая партия оборудования для оснащения стартового сооружения, «заказчики» буквально наступали на пятки строителям, а те «буксовали».
«Газик», серый от пыли и грязи, притормозил у насыпи, где кончалась рельсовая колея. Из машины вышли несколько человек. Один, в пальто и шляпе, шагал первым. Командир строительного отряда Дуров досадливо сплюнул: «Опять комиссия, лучше бы прислали второй бульдозер». Он сделал несколько шагов навстречу приехавшим и вяло доложил о ходе работ.
— Когда думаете закончить? — строго спросил Королев.
— Плановый день сдачи... — начал было Дуров, но его оборвал тот, кто был главным.
— Плановый день меня не интересует. Я вам назову все плановые дни. Когда будет готова трасса?
Дуров подумал и назвал срок, который по его прикидке был вроде бы реален. По выражению лица Королева понял: его этот срок не устраивает. Тут же уточнил:
— Постараемся неделю сбросить, может, дней десять, если технику дадут.
— Дадут, — смягчился Королев. — Обязательно дадут, я похлопочу...
Помолчали.
— Как ваше имя и отчество? — спросил Королев.
— Георгий Дмитриевич.
— А я Сергей Павлович, главный конструктор. И скажу вам, Георгий Дмитриевич, что дороги в космос начинаются с дорог земных. Вот таких, как вы строите. Нельзя ли чуть пораньше закончить?
Дуров широко улыбнулся, вздохнул и, ударив себя в грудь, выпалил:
— Сделаем, Сергей Павлович! Только с техникой подсобите...
— Коль вы обещаете, я тоже слово даю. Подсоблю!
Вскоре отряд получил и бульдозеры, и скреперы, и экскаваторы, и свыше двухсот автомашин. Да и новую группу строителей прислали на подмогу.
В тот день Королев пожелал увидеть, как идет строительство гостиниц, которые предназначались для его товарищей, — к началу испытаний на полигон должны были приехать конструкторы, монтажники, другие специалисты. Сопровождавший главного конструктора Гурович замялся:
— Может быть, в другой раз, Сергей Павлович? Там еще работы не закончены.
— Вот и посмотрим, сколько осталось, — настаивал Королев.
Среди пустыни стояли пять бараков из деревянных щитов, разделенные на комнаты. Королев вошел, осмотрелся. Лицо его стало хмурым, глаза потускнели.
— Мои инженеры так жить не будут, — процедил сквозь зубы.
Его особенно возмутило то, что внутри помещений не было ничего похожего на комфорт — просто побеленные стены и голые лампочки на длинном проводе.
— Вы представляете, какую работу предстоит выполнять тем, для кого вы подготовили эти..?
Он не нашел нужного слова или постеснялся сказать нечто такое, что не вязалось с его должностным положением.
— В 46-м мы обустраивались в Капьяре, — продолжил Королев. — В 46-м, через год после войны, разрушительной, тяжелейшей войны, мы жили примерно в таких условиях. Не сразу, но жили...
Он помолчал, постучал кулаком по перегородке, подошел к окну, за которым виднелись кучи строительного мусора.
— И вот через десять лет вы предлагаете людям, которым предстоит решать сложнейшие задачи, общежитие имени монаха Бернальда Штольца. Так, кажется, писали Ильф и Петров в «Двенадцати стульях»...
Он не сказал больше ничего и вышел. В напряженном молчании поехали дальше. Когда приехали к монтажно-испытательному корпусу — громадному, светлому, очень красивому, хорошо отделанному, лицо Королева посветлело. А когда попали на строительство стартового сооружения, он совсем отошел, оттаял...
— Вижу, — сказал, не скрывая удовлетворения, — вы можете строить. В такие сроки соорудили такое. Вот уж спасибо вам сердечное.
Он обошел площадку, заглянул внутрь глубокого туннеля, внимательно выслушал объяснение. Потом повернулся к Шубникову:
— Георгий Максимович, ну что мы все-таки будем делать с гостиницами? Надо же их привести в порядок.
Шубников ждал этого вопроса.
— Сергей Павлович, помогите, мы сделаем. Поверьте, нам просто не из чего делать.
— Мне нужна ВЧ-связь, — заторопился Королев.
В Москву он дозвонился не сразу: то не отвечал номер, то не было на месте нужного человека. Королев был настойчив. Он не отходил от аппарата спецсвязи, пока не добился своего.
— Завтра утром вылетает самолет с линолеумом, хорошими обоями, абажурами, другими вещами.
Королев был доволен, что смог уладить все без проволочек.
— Люди у меня золотые! — сказал он Шубникову. — Здесь, в этих тяжелейших условиях, они должны работать, и не месяц, не два. Хочется ускорить все дело, ведь это будет такая замечательная ракета. Блестящие перспективы открываются...
Когда он это говорил, глаза у него светились, усталость сошла, и на лице появилось мечтательное выражение. В этот момент он совсем не был похож на того железного Королева, которого знали на полигоне, — кто лично, кто понаслышке.
Стартовое сооружение для «семерки» разрабатывалось в конструкторском бюро специального машиностроения, которым руководил академик Владимир Павлович Бармин, человек интереснейшей судьбы, занимавшийся системой обустройства (поддержания необходимого климата) Мавзолея Ленина, созданием пусковых установок для реактивной артиллерии («катюш»). Работы по первым передвижным комплексам для пуска баллистических ракет Р-1, Р-5 и других позволили конструктору выбрать основные принципы и идеологию разработки больших стационарных стартовых сооружений. Королеву Бармин импонировал тем, что умел находить нестандартные и удивительно простые решения, которые долгие годы оставались на уровне того, что требуется именно сегодня.
Встречи двух главных конструкторов носили характер не столько согласований и увязок, сколько дискуссий с многочисленными «если».
— Володя, а если подпорки не удержат? — сомневался Королев.
— Удержат, Сережа. Мы все просчитали, запас по весу большой.
— А если начнет заваливаться при запуске двигателей?
— И это просчитано...
— Все у тебя просчитано, но ведь это на бумаге, — не унимался Королев.
— И на макете проверено, — успокаивал Бармин.
Когда многие системы стартового комплекса и самой ракеты были изготовлены, обоим главным стало очевидно, что сборка и наладка сложнейшего инженерного сооружения со всеми его составляющими вызовут необходимость их системной увязки и конструкторских уточнений. Выполнить эту сложнейшую работу можно только в заводских условиях.
Вторая проблема, которая терзала обоих, — ракета и стартовый комплекс, составляющие единую динамическую систему. Поэтому анализ динамики движения ракеты в момент пуска не мог быть проведен независимо от анализа динамики подвижных частей стартового сооружения. Теоретические исследования, как полагал Королев, не могли дать полной уверенности в надежности выбранной схемы и правильности ожидаемых динамических параметров.
— Нужен прямой эксперимент, — настаивал Королев.
— Нужен, — соглашался Бармин. — Но где его провести? Слишком габаритно все получается.
— Будем искать. — Королев перебирал в памяти возможные места: — ЦАГИ, Фили, Электросила... А может быть, где-нибудь на верфи?
— Я попробую посмотреть в Ленинграде, — предложил Бармин. — Поеду завтра же, времени у нас мало.
— Мало, — согласился Королев. — Очень мало...
Бармин побывал на Ленинградском механическом заводе. Один из цехов имел подходящую высоту, колодец большого диаметра, необходимые подъемные краны. Здесь в свое время производилась сборка орудий большого калибра для линейных кораблей.
Осенью 1956 года стартовая система вместо полигона была доставлена в Ленинград. Там, на механическом заводе, «семерка» впервые примерялась к своим стартовым устройствам. В гигантском по размерам цехе был произведен и первый «пуск». Только вместо двигателей ракету подняли со стартового стола заводские краны. По соображениям безопасности топливные баки ракеты были заправлены водой. Видимо, поэтому и родилась впоследствии полигонная песенка стартовиков-испытателей:
Заправлены ракеты, конечно, не водою,
И кнопку пусковую пора уж нажимать.
Давай-ка, друг, в сторонку мы отойдем с тобою,
Эх, только б улетела, не дай нам Бог сливать...
Те испытания подтвердили правильность решения о контрольной заводской сборке. Неисправности устранялись тут же, удалось выиграть время и избежать неприятностей при полигонной сборке. Окупились и затраты, ибо с самого первого пуска стартовый комплекс работал без замечаний. А ведь это была сложнейшая система, в изготовлении агрегатов и узлов которой принимали участие более 50 крупнейших заводов страны.
Королев подшучивал над Барминым:
— Володя, ты вырыл самую большую яму в мире.
Только дя сооружения одного стартового устройства потребовалось вырыть котлован глубиной 45, длиной 250 и шириной 100 метров. Из него извлекли около миллиона кубов грунта.
4 марта 1957 года Королев утвердил «Техническое задание № 1», согласно которому готовился первый пуск межконтинентальной баллистической ракеты.