СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ
КОРОЛЕВ
Москва
«ОЛМА-ПРЕСС»
УДК 001
ББК 72
Р 317
Исключительное право публикации книги М. Реброва
«Сергей Павлович Королев»
принадлежит издательству «ОЛМА-ПРЕСС».
Выпуск произведения или его части без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.
Фото К. Г. Куличенко, из семейного архива Королевых, РКК «Энергия» (бывшее ОКБ-1), ТАСС, АПН
Разработка оформления серии
Петра Волкова
Ребров М. Ф.
Р 317 Сергей Павлович Королев. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. — с.: ил. –– (Архив)
ISBN 5-224-03679-8
Эта книга расскажет читателям больше, чем было известно ранее об академике С. П. Королеве, главном конструкторе ракетно-космических систем, дважды Герое Социалистического Труда, лауреате Ленинской премии, человеке с обычной биографией, но необыкновенной судьбой. При жизни вокруг него складывались легенды. После смерти остались космические проекты, которыми гордится человечество. Книга построена на архивных материалах, воспоминаниях коллег С. П. Королева, а так же впечатлениях автора, который был лично знаком с героем своей книги.
УДК 001
ББК 72
ISBN 5-224-03679-8 © Издательство «ОЛМА-ПРЕСС», 2002
КЛЮЧИ К ЛЕГЕНДЕ
Предворяя эту книгу
В нашей истории многое, увы, забыто, а нынешнему поколению и вообще неведомо. И о людях, и о событиях. Относится к таковым, в частности, и дерзновенный прорыв человека в космос. Не будет преувеличением сказать, что тех, кто вообще что-либо слышал о проектах 40-х и 50-х годов, о, казалось бы, фантастических замыслах, победах и поражениях на этом трудном пути, о драме людей и идей, — образно говоря, единицы. И это при том, что о лидере практической космонавтики академике Сергее Павловиче Королеве написано немало — книги, поэмы, статьи, сборники творческого наследия, есть фильмы, пьесы... Но во всех публикациях о главном конструкторе первых ракетно-космических систем много купюр, белых пятен, вызванных секретностью этого человека и его работы. Даже статьи свои Королев подписывал псевдонимом «Профессор К. Сергеев». А там, где указывалась его должность, фамилия отсутствовала. Таков был порядок, установленный службой режима. Умолчание и сокрытие рождали легенды, слухи, домыслы, порою злобные и откровенно лживые.
Но даже и недруги признавали его организаторский талант, эрудицию, живой аналитический ум, феноменальную память, поразительную работоспособность.
И все-таки, если попробовать выделить в человеке то самое главное, что легло в основу многих его задумок и дел, то надо сказать: крупнейший ученый и выдающийся конструктор умел и любил мечтать, обгоняя время, забегая вперед своего века...
Представьте, ему было всего два года, когда в небе появились первые, хрупкие и неуклюжие, сделанные из дерева и полотна самолеты-этажерки. Он переступил порог школы, когда далеко не в каждый город можно было попасть по железной дороге. Его юность совпала с разрухой, нанесенной стране гражданской войной, когда не было в достатке ни научных, ни инженерных кадров. И вот этот самый человек с первых самостоятельных шагов дерзнул замахнуться на космический полет, мечтал о прорыве к звездам.
Наивность, сумасбродство? А может быть, иное — осознанная вера в силу человеческого разума, непокорность духа? Гении жили во все времена. Это и мудрейший Архимед, и легендарный Леонардо, и прозорливый Коперник, и великий Ньютон, могучие самородки Кулибин и Циолковский, чарующий Чайковский... Королев из той же «породы». Он изведал счастье, доступное немногим, — осуществил мечту, которая в годы его юности, да и много позже, казалась не просто фантастической и иллюзорной, а несбыточной в нашем ХХ веке.
Он не был одиночкой. Говоря словами поэта, «их было много на челне». Но он, Королев, вел этот «челн», был капитаном команды, впередсмотрящим, указывал маршрут. И, как вспоминают те, кто работал с ним, знал его многие годы, наверное, самым важным в характере Королева была его способность «заглядывать за горизонт». Его мечты больше походили на реальные прогнозы, и, может быть, поэтому он охотно делился ими с окружающими его людьми. Доверие и уважение сотрудников к Королеву основывались прежде всего на том, что свои мечты он превращал в конкретную программу действий и был самым активным исполнителем этой программы.
В 1934 году Воениздат выпустил в свет книгу молодого инженера Королева «Ракетный полет в стратосфере». К. Э. Циолковский отозвался о ней так: «Книжка разумная, содержательная и полезная...» Завершал свои суждения Сергей Павлович словами: «Мы уверены, что в самом недалеком будущем ракетное летание широко разовьется и займет подобающее место в системе социалистической техники...» Это было не пророчество, а убеждение. Оно делало его счастливым, он шел к цели, пробивался, перешагивал через преграды, не отступал.
Разные люди говорили и писали о нем по-разному. И это естественно. И в то же время оценки Королева как личности, попытки не только воссоздать портрет конструктора на фоне ОКБ, полигона, рабочих совещаний, но и раскрыть его внутренний мир, «кусочки жизни» во многом совпадали. «Это был человек необыкновенной и в то же время очень обыкновенной судьбы, — писал о нем М. В. Хвастунов. — По его судьбе, по его характеру можно составить представление о тех, кому наша космонавтика во многом обязана своими успехами. Он типичный представитель великой армии российских ученых, штурмующих космос. И в то же время это человек необыкновенный. Он не рядовой этой армии, он ее руководитель, командарм. Он прошел в ней путь от рядового до маршала, от первых образцов ракет до стартов к Луне, к Венере, к Марсу...»
«Я за романтику в науке, тем более космической, — так говорил он сам. И добавлял: — Без нее трудно делать действительно крупные научные открытия».
«Сильный человек, сильная личность», — так считают многие, с кем он делил радость побед и горечь неудач. Даже его мать, Мария Николаевна Баландина, говорила: «Сережа ранимый, чуткий человек, но личность, бесспорно, сильная».
Понятие «сила» сегодня в почете у многих «новых». Ценится добивающийся успеха, ценится вожак, ценится просто сильный физически, умеющий постоять за себя, ценится богатый... Но вот о чем думается. Одних мускулов и мешков с дензнаками мало, воля тоже определяет еще не все. Сила мысли, сила интеллекта, знаний подвигают человека к совершенству, делают его мыслящей личностью. Если он имеет веру и убежденность, основанную на фактах, если он к тому же наделен гуманизмом, следует чеховскому: «В человеке все должно быть прекрасно», — он становится непобедимым.
И последнее. О человеке можно знать многое, но не все. Быть может, эта книга поможет читателю узнать об академике Сергее Павловиче Королеве, главном конструкторе ракетно-космических систем, дважды Герое Социалистического Труда, лауреате Ленинской премии несколько больше, чем было известно ранее. О человеке, у которого обычная, как у многих, биография и, повторю, необыкновенная судьба. При жизни он собирал вокруг своего имени легенды. После смерти в 60 лет оставил потомкам ключи к ним — космические проекты, которыми гордится все человечество.
ТАЙНЫЭС-ПЭ
Немного ретроспективы. — Детство. — Наедине с небом. — «Математика — это поэзия». — Выбор. — Первый старт
Вечер был тихий, безветренный. В темнеющем небе появилась полная луна. В ее бледно-голубом свете все вокруг представлялось неестественным, словно театральные декорации: высокие мачты громоотводов, застывшие поодаль заправочные цистерны, отливающая серебром железнодорожная колея, повисшие над всем этим легкие облака, устремленные к звездам могучие фермы и между ними — остроносая ракета, увенчанная обтекателем. В свете луны она была похожа на хрустальный шпиль или минарет. Динамик громкой связи издавал хриплые звенящие звуки. Шум насосов напоминал стоны кита, застрявшего в иле. На металлических фермах обслуживания, на разных ярусах суетились стартовики. Руководивший заправкой офицер рассекал воздух ладонью с яростью праведника, отбивающегося от полчища иноверных. Королев улыбался, наблюдая эту картину.
— Сергей Павлович, пора в бункер, — предупредил Леонид Воскресенский, заместитель главного конструктора по испытаниям.
Королев кивнул и тяжело зашагал вниз. За ним потянулись остальные.
Массивная, с рычагами закрутки защитная дверь, узкие коридорчики, тесные помещения, заставленные блоками аппаратуры. У трех перископов — Королев, Воскресенский и подполковник Александр Носов, по военной терминологии — стреляющий. У «красной кнопки» пультового устройства лейтенант Борис Чекунов. Динамик с едва заметной задержкой повторял предпусковые команды.
— Опустить фермы!.. Готовность десять минут, — звучало отрывисто и чуть торжественно.
Томительные секунды ожидания. Королев, привыкший к пускам, ненавидел эти последние секунды. Они давили на психику, рождали тревогу, мешали сосредоточиться.
— Готовность одна минута!..
И наконец — долгожданное:
— Пуск!
Команда «Контакт подъема!» прошла в 21.01 по местному времени. Это на два часа раньше, чем в Москве. Потом было неудержимое буйство огня. Клокочущий над степью грохот. Носов вел отсчет полетного времени. Его голос тонул в гуле огненного смерча, вырывающегося из сопел двигателей. Дрожала земля, дрожал бетонный пол бункера, звенело в ушах. Ракета быстро набирала скорость и высоту.
— Шестьдесят секунд, полет нормальный. Восемьдесят секунд... Сто...
Хронометры зафиксировали 103,6 секунды, когда вдруг сработала система аварийного выключения, и ракета упала в районе нескольких сот километров от места старта.
Все ждали реакции Королева. Главный конструктор, к удивлению многих, держался спокойно. «Надо составить круглосуточный график работ и как можно быстрее разобраться со случившимся», — предложил он председателю госкомиссии. Началась напряженнейшая, требующая огромного внимания, кропотливая, изнурительная работа по расшифровке записей на фотопленках, магнитных и бумажных лентах, нужно было чертить графики и таблицы, миллиметр за миллиметром «носом» исползать двадцать километров телеметрии, чтобы выявить и понять поведение в полете всех бортовых систем, каждого механизма и агрегата и найти «виновного». Непременно найти, чтобы продолжить испытания.
Государственная комиссия, которую возглавлял «человек Устинова» (так называли тех, кого «двигал» влиятельный в государственных и партийных верхах Д. Ф. Устинов) Василий Михайлович Рябинов, обсуждала предварительные результаты расследования уже на третий день после случившегося. Споры были жаркими, предположения — от разумных до нелепых и даже бредовых. Когда страсти улеглись, в итоговом акте появилась запись: «Авария произошла из-за неполадок в работе блока «Д»; пожар и разрушение требопроводов привели к тому, что ракета потеряла устойчивость...»
До разделения ступеней не хватило каких-то десяти секунд.
Но это потом. А в тот вечер запуска на полигоне был большой «гудеж». Ликовали часов до трех ночи. И разработчики, и испытатели, и стартовики. Ведь что бы там ни случилось, ракета новой «пакетной» схемы ушла со «стартового стола», поднялась, пролетела сотни километров, устойчиво управлялась в полете, сработали все системы сложнейшего пускового комплекса...
— Со старта ушла отлично, — подытожил Королев. — Летать будет!
Это событие произошло 15 мая 1957 года. Запомните это число. Пройдет тридцать лет, и в тот же самый день Байконур проводит в первый испытательный полет самую мощную в мире ракету-носитель «Энергия». Пуск пройдет не по полной программе, вывести на орбиту полезную нагрузку не удастся, но в целом это будет успех. Мы будем восхищаться ракетой, оригинальностью конструкторского решения, возможностями нового носителя. Через полтора года «Энергия» выведет в космос «Буран». Выведет и... «умрет». Столь печальная судьба постигнет наш корабль многоразового действия.
Какая связь между этими событиями? «Энергию» делали на том самом предприятии, которое когда-то возглавлял Королев. Но без него. Претендентов на авторство «изделия» было много, отделить истинных творцов от должностных руководителей трудно, запутанное это дело. Да и не в нем суть.
15 мая 1957-го пускали «изделие № 8К71», или Р-7. Такой шифровой индекс имела ракета, которую потом будут называть просто «семерка». В конце апреля на космодром позвонил Н. С. Хрущев. Первый секретарь высказал пожелание провести испытания в канун Первомая, подчеркнув, что «это будет хороший подарок к празднику». Королева звонок насторожил: начнется спешка, ну а если выявятся какие-либо неполадки, упреков будет вдвойне. Возразить Хрущеву напрямую он, естественно, не мог. Но уловку нашел: «Никита Сергеевич, Государственная комиссия еще не закончила приемку стартового комплекса к эксплуатации. Будем стараться, но...» Хрущев не настаивал. Акт о приемке был подписан 5 мая.
Когда готовился старт «Энергии», на Байконур прилетел уже другой партийный лидер — М. С. Горбачев. Руководство бывшего ОКБ-1 терзалось соблазном удивить первое лицо страны и предстать пред «светлыми очами» эдакими победителями. К этому все шло. Все-таки нашлась мудрая голова, которая вспомнила Королева. «СП пускать не стал бы, подождал, когда улетит «сам» и его свита. Не любил он показывать свою черновую работу как некий парад. Подождем». С этим согласились, Горбачеву намекнули, что подготовительный цикл строго рассчитан по времени и график желательно пунктуально выдерживать. Горбачев согласился и улетел в Москву.
Королева вспоминали часто: и при его жизни, и когда он неожиданно ушел. Вспоминали по-разному. Но больше добром.
К первому испытанию «семерки» и к ее истории мы еще вернемся. То, что хочу рассказать о Королеве, возможно, покажется совсем обычным. Если так оно и случится, у меня все же останется одно оправдание. Всего лучше сформулировать его словами самого Королева, которые вместе с тем могут послужить и началом для этих записок: «Все начинается с самого обычного. Необычным оно становится уже потом...»
И еще. «Жить просто — нельзя! Жить надо с увлечением!» Эти строки, сохранившиеся на пожелтевшем от времени листке бумаги (они написаны еще в довоенные годы), были девизом всей жизни этого замечательного человека.
За глаза его называли Эс-Пэ. Не потому, что лень выговаривать полное имя и отчество. Так уж повелось. Да он и сам любил сокращения, первый спутник называл «пэсиком» (от ПС — простейший спутник), ракету просто «семеркой» (от цифрового индекса проекта), стартовую площадку, с которой проводились первые пуски, — «двойкой»... Нередко его называли просто Главным. «Главный вызывает», «Пошел к Главному», «Подпиши у Главного»...
Порой представляется, что слова «главный конструктор» — почетная строка в биографии инженера, должность почти автоматически дающая право на уважение или нечто еще в этом роде. Однако реальная жизнь вложила в них иной смысл: «несущий бремя ответственности за доверие тех, кто тебя назначил на эту должность, постоянное напоминание о том, что от тебя ждут чего-то необычного». А еще — быть лидером, способным взять на себя самую тяжкую ношу, вести за собой других и отвечать за все их провалы.
Его имя с каждым витком космической спирали у одних вызывало восторг, у других — зависть. А вот равнодушных не было. Он умер неожиданно, на операционном столе, в 1966-м, в пору пика своей славы, ненадолго пережив попытки отодвинуть его на второй план в плеяде космических конструкторов. Или, может быть, так: чуть-чуть не дожив до времени осуществления задуманных им долговременных орбитальных станций, космических «буксиров» и грузовых экспрессов, международных космических экспедиций. Автобиографию излагал сдержанно, ничего не детализировал и умещал на одной страничке. Короткий рассказ о себе — не просто документ, историческое свидетельство, интересное уже тем, что написано собственноручно и никогда не выходило из его личного дела. Это и характер — что, пожалуй, самое главное. Приведу этот текст полностью.
Автобиография
«Родился 30 декабря 1906 г. в г. Житомире. Отец — учитель, мать — учительница. Отца лишился 3-х лет от роду и воспитывался матерью, а с 10-летнего возраста на средства отчима, по специальности инженера-механика.
В настоящее время отчим мой, Баландин Григорий Михайлович, доцент Московского института инженеров транспорта, а мать на пенсии. Братьев и сестер не имел.
Среднее образование получил, окончив две последние группы Строительной профшколы в г. Одессе, получив специальность рабочего, строителя-черепичника. Далее учился два с половиной года на аэромеханическом отделении Киевского политехнического института, а в 1927 г., в связи с закрытием в КПИ этого отделения, был переведен на аэромеханический факультет МВТУ им. Баумана в г. Москву. МВТУ окончил в 1929 г., защитив в качестве дипломного проект построенного к тому времени и летавшего легкого двухместного самолета своей конструкции. В 1930 г. без отрыва от производства окончил Московскую школу летчиков.
За весь период учебы жил на свой заработок, работал с 1924 по 1927 г. на разной работе (разносчиком газет, столяром и др.).
С 1927 г. начал работать на заводе Всесоюзного авиационного объединения (заводы № 22, 28, 39, ЦАГИ).
Имел свои осуществленные конструкции легких самолетов и планёров, а также выполнил ряд печатных работ по авиационной технике.
С 1929 г., после знакомства с К. Э. Циолковским и его работами, начал заниматься вопросами ракетной техники. Вначале руководил по совместительству одной из первых групп по ракетной технике (бывший ГИРД), а затем перешел на постоянную работу в этой области с 1933 г., где и работаю до настоящего времени.
Имею за период до 1951 г. 40 работ, научных трудов и проектно-конструкторских разработок по авиации и специальной технике (перечень см. особо).
В 1947 г. был избран членом-корреспондентом Академии артиллерийских наук ВМ СССР по IV отделению.
С 1947 г. работаю руководителем Особого конструкторского бюро».
Далее следует подпись и дата. Написано это в 1952 году.
Судя по документам, сохранившимся в отделе кадров ОКБ-1 и архивах Академии наук и Ракетно-космической корпорации «Энергия» (носящей его имя), автобиографии он больше не писал. Сергей Павлович оставался руководителем Особого конструкторского бюро № 1 до последнего дня своей жизни. В 1953 году, 23 октября, его избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР, в том же году приняли в Коммунистическую партию. Его биография складывалась из замыслов и проектов, которые он решал, из реальных конструкций и испытаний, из радости побед и горечи неудач. Все это было. В достатке...
Архивы сохранили и документы иного рода: отчеты о научной деятельности (в соответствии с Уставом Академии он ежегодно направлял их сначала в Отделение технических наук, а позднее — в Отделение механики и процессов управления), наброски докладных записок и предложений в правительство, планы отдельных работ...
В отчете за 1954 год, подписанном Сергеем Павловичем 25 июня 1955 года, содержится программа исследований верхней атмосферы и космического пространства. В ней есть и такой примечательный пункт: «Одним из важнейших... явилось бы предложение о создании ракеты-лаборатории для подъема 1—2 экспериментаторов на высоты до 100 км с разработкой специальной системы спуска лаборатории и ее экипажа на Землю. Значение такого эксперимента огромно не только с научной точки зрения, но и с точки зрения приоритета СССР, являющегося родиной ракетной техники...»
Не менее любопытные мысли содержатся и в отчете, датированном 7 января 1956 года. Из шести пунктов приведу лишь тот, который значится под номером «3»: «В конце 1955 г. были начаты исследовательские работы и подготовлены общие соображения в связи с созданием искусственного спутника Земли...»
Пройдет всего год, и в новом отчете появятся скупые записи о возможных путях развития «объектов новой техники, обладающих сверхвысокими характеристиками, с использованием как известных, так и новых видов топлива». И далее: «В значительной мере продвинулись работы по разработке искусственного спутника Земли».
А потом — дерзновенные замыслы о «проникновении в межпланетное пространство, на Луну и планеты человека». С обоснованием, конкретными сроками, перечнем проблем конструкторского, технологического и организационного плана, указанием ведущих смежных конструкторских бюро, НИИ, предприятий, с предложениями по созданию средств орбитальной сборки, запуску спутников связи на стационарную орбиту, заметки по тяжелому межпланетному кораблю и тяжелой орбитальной станции... И как своеобразное завещание — статья в «Правде» от 1 января 1966 года под псевдонимом «Профессор К. Сергеев», которая заканчивалась словами: «То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра — свершением».
Читаю эти документы 50-х и 60-х годов и пытаюсь понять, как соотносится биография Королева с крутыми переломами эпохи, о которых он умолчал, с тем, что было в его жизни в 20-е, 30-е, 40-е годы, с событиями, сломавшими судьбы миллионов людей. Он был среди них. В 1938 году Королев становится вдруг не нужен знаменитому РНИИ (Реактивному научно-исследовательскому институту), созданию которого он отдал столько сил и энергии. Почему так, что произошло? Еще совсем недавно он обсуждал с заместителем наркома обороны маршалом М. Н. Тухачевским многие проблемы и получал поддержку. Но потом маршала вдруг обвинили в том, что он главная фигура «военно-фашистского заговора»...
Впрочем, не стану забегать вперед. Лучше все по порядку, в той последовательности, какая выдержана самим Королевым в его автобиографии.
Итак, 1906 год.
Он родился в Житомире, на Украине. Самого города того времени не помнит. По рассказам матери — Марии Николаевны — представлял окруженный деревьями белый одноэтажный дом в ряду таких же аккуратно побеленных, со ставнями и высоким забором, что вытянулись вдоль бывшей Дмитриевской улицы. По ее же рассказам представлял и отца — Павла Яковлевича Королева, человека образованного (он окончил Могилевскую духовную семинарию и Нежинский историко-филологический институт), любящего свое дело (преподавал словесность в гимназии), начитанного, в чем-то самолюбивого и болезненного мнительного. Сереже едва исполнился год, когда родители решили разойтись. Мать не любила касаться этой темы. Говорила лаконично: «Не сложилось». Но упреков в адрес отца или недобрых слов он никогда от нее не слышал.
После развода Мария Николаевна поступила учиться на Высшие женские курсы в Киеве, а Сережу отвезла к дедушке и бабушке в Нежин. Там он и рос: в окружении взрослых, но в детском одиночестве. Игры с самим собой, книги, рисунки... Читать научился рано, писать буквы и слова — тоже, мог складывать простые числа и придумывать веселые рассказы про зверей.
Бабушка, хотя и не чаяла в нем души, но держала в строгости: этого нельзя, туда не ходи, у колодца не крутись, на улицу — ни-ни. А улица и сверстники жили своей жизнью, в чем-то загадочной, веселой, шумной, ребячьи игры, состязания и раздоры он видел через щели в заборе, завидовал свободе сверстников, но ослушаться и переступить границу дозволенного не решался.
Дед был занят своими делами. Вечерами в доме частенько собирались гости, их разговоры о ценах на рынке, видах на урожай, городских новостях и прочих событиях местного масштаба были, как ему казалось, скучны и однообразны. Все изменялось, когда приезжала мать. С ней он проводил все время, делился сомнениями и секретами, засыпал ее вопросами и грустил, когда приближался час расставания.
Однажды в эту скучную, тягучую и тягостную для мальчишки размеренность вдруг ворвалось то, что потрясло его своей необычностью, непонятностью и удивительностью. Он увидел то, о чем никогда не слышал ранее, что не могло родиться в его воображении. И хотя этому «вдруг» предшествовали разговоры взрослых, упоминания о неком Уточкине, который летает на самолетах, о предстоящем зрелище на ярмарочной площади, Сережа никак не мог понять, что же это за событие, которое породило столько волнений и трепетных ожиданий не только в их доме, но и во всем городе.
Потом в детскую душу закралась тревога: все уйдут смотреть Уточкина и летающее «чудо», а его, Сергея, не возьмут, запрут в доме и заставят выбирать из блюда, полного белых блестящих фасолин, черные и мелкие. Он старался быть послушным, не прятался в бабушкиных георгинах, аккуратно складывал рубашку перед сном и без напоминания мыл руки. Он ждал особого дня. И этот день пришел.
...Он выдался ясным и солнечным. Юркие ласточки носились в голубом небе с сумасшедшим визгом. Сережа проснулся рано. Повернулся на спину и увидел, как желтые дрожащие блики играют на потолке. Казалось, что они, верша свою затейливую игру, как бы поднимают потолок вверх, все выше и выше. «А если улетит крыша?» — вдруг кольнула мысль.
Сережа встал, подошел к окну. Над деревьями простиралась бездонная голубизна с застывшими белыми облаками. Небо словно окаменело, неподвижное и равнодушное, завороженное странным своим спокойствием. На сердце у шестилетнего Сережи было тревожно: возьмут или не возьмут?
После полудня город пришел в движение. Пестрый людской поток, шумный и возбужденный, тек по пыльным улицам, по Киевской и Синявской, огибал артсклады, женский монастырь и выплескивался на площадь Всеедной ярмарки. Сережа вышагивал рядом с дедом и бабушкой, которые торопились, как и все, желая увидеть необычное представление.
На площади Николай Яковлевич поднял внука на плечи. Началась толчея, мальчишки лезли на деревья и гроздьями висели на запыленных ветках. Кто половчее, протискивался вперед.
Толпа кричала, колыхалась, суетилась. Только впереди, у огороженного помоста, где собралась вся знать города, было чинно и тихо. Потом на колокольне ударил колокол. Вспорхнули голуби. Тяжелые звенящие удары разносились над площадью и замирали далеко за крышами домов, где сидели мальчишки. Стало тихо. Даже уличные собаки, чувствуя что-то необычное, присмирели, не лаяли, как обычно. Люди, вытягивая шеи, с нетерпением всматривались туда, где стоял похожий на большую стрекозу самолет.
Солдаты из артбригады сдерживали натиск толпы. Усатый офицер с раскраснейшимся лицом отдавал команды, не спуская глаз с самолета. Возле огромной «стрекозы» стояли двое. Один — невысокий, рыжий, в кожаной куртке и гетрах, другой — заметно выше, в черной куртке и фуражке с гербом. Сережа решил, что Уточкин это тот, что повыше, но вскоре понял, что главный здесь маленький и рыжий.
— Господа! — поднял руку старший военный начальник, который выделялся среди солидной публики за ограждением. — Начинаем!..
Уточкин уже сидел между верхним и нижним крыльями «стрекозы», в очках и перчатках, и держался за рычаги.
Стало тихо. Так тихо, что было слышно, как легкий ветерок прорывается сквозь многочисленные растяжки, удерживающие замысловатую конструкцию самолета в единое целое.
— Контакт! — крикнул механик и резко крутанул пропеллер.
«Стрекоза» вздрогнула, затрепетала. Мотор набирал обороты, выбрасывая из черной трубки лиловый дым. Пыль взметнулась за самолетом, унося обрывки жухлой травы в конец площади. Так продолжалось несколько минут, которые показались Сереже вечностью. Потом «стрекоза» сорвалась с места и побежала. Быстрее, быстрее... Вот аэроплан оторвался от земли и повис. Его крылья казались прозрачными, и оттого движение скрадывалось. Но «стрекоза» летела. Она поднялась выше деревьев, удаляясь от площади.
— Страшное дело! — дрожащим голосом шептала бабушка. — Сохрани его Господь...
— Страшное дело! — повторил дед. — А Уточкин этот выглядит молодцом.
— От такого глаза могут полопаться, — заметил кто-то рядом.
— Так он уже летал, — отозвались из толпы.
Где-то над головой вдруг затрещало, захлопало, точно птица крыльями. Сережа смотрел вверх. Самолет скользил над людским морем к тому месту, откуда взлетел.
— Ух ты! — испуганно присела бабушка. — Сережу с плеч сними, зацепит!..
А возбужденный Сережка пришпоривал деда ногами и что-то громко кричал. Восторг овладел им. Вместе со всеми он ликовал, размахивал руками и надрывался в общем «Ура!»...
«С этого и началось мое влечение к небу», — скажет потом Сергей Павлович, вспоминая свои впечатления от первого знакомства с самолетом.
С началом войны, вспыхнувшей в Европе в 1914-м, небольшое хозяйство Николая Яковлевича и Марии Матвеевны Москаленко — лавка и маленькая огуречная «засольня» — стало приходить в упадок. Лавку, дом и «засольню» продали, семья перебралась в Киев. Там мать Сережи познакомилась с инженером Григорием Михайловичем Баландиным. В 1916 году он стал отчимом десятилетнего Сережи. Отношения между ними сложились как-то сразу. Была в них доверительная теплота, растапливающая настороженную мужскую сдержанность, была откровенность, взаимная привязанность. Сережа уважал отчима за рассудительную серьезность, умение объяснять сложные вещи, за знания техники, внимание и нежность к матери. Григорий Михайлович привязался к смышленому и открытому Сергею, видел доброе в характере мальчика. Старался ненавязчиво приучать его к труду.