— Что он потом делает, когда на пианино уже наиграется, а зубы все приносит и приносит?
— Когда у него дома уже и пианино ставить некуда, он делает из детских зубов бусы. Нам они покажутся маленькими, а для него оказываются очень большими.
— А потом?.. Что он потом делает?
— Знаешь, об этом я расскажу тебе сегодня вечером, когда ты будешь ложиться спать.
— А какой он — крысенок Перес?
Карлос наклонился и в какой-то момент даже поморщился от боли. Тем не менее его глаза кое-как оказались на одном уровне с лицом приемной дочери.
Тогда он заговорщицким голосом описал ей таинственного крысенка, приходящего к ней по ночам, которого девочке никак не удавалось увидеть:
— У него длинный-длинный хвост и большущие острые передние зубы. Он может ими — раз-два! — любой орех разгрызть.
Диана Альберт внимательно выслушала описание и, судя по всему, осталась им удовлетворена. После этого они пошли в ее комнату. Диана шлепала босиком, прыгала со ступеньки на ступеньку.
Папа протянул ей пижаму. Она кувыркнулась на кровати и со смехом натянула ее на себя.
— А почему Аргоса с нами нет? Когда он вернется?
— Я же тебе говорил. Аргос ушел от нас и сказал, что навсегда. Смотри не упади с кровати, когда прыгаешь.
— Я попрошу крысенка, чтобы он привел его к нам обратно.
— Дорогая, так не бывает. Аргос теперь не здесь, он на небесах, в собачьем раю.
Карлос присел на краешек кровати.
Улучив момент, Диана вытащила из десны молочный зуб и с гордостью протянула его отцу. На ее губах, растянутых в довольной улыбке, показалась капелька крови.
— На, держи, отдай его крысенку.
Карлос протянул руку за зубом, и его вновь пронзила вспышка боли. Резкая, стремительная как молния, она впилась ему в ключицу и прокатилась по всей руке.
Карлос поморщился и даже застонал.
— Папа, что с тобой?
— Все хорошо, дочурка, — как мог ласково произнес он, когда смог говорить. — Все хорошо. Так, ерунда. У папы просто чуть-чуть ручка болит.
Длиннохвостый крысенок Перес не забыл про нее. Проснувшись поутру, Диана сразу почувствовала, что под подушкой у нее что-то лежит.
«Это наверняка подарок, который оставил мне крысенок в обмен на зубик», — подумала девочка.
Ей даже показалось, что ночью она в какой-то момент почувствовала прикосновение к руке его хвостика, когда Перес подсовывал подарок ей под подушку. Вот только почему-то всякий раз, когда крысенок приходил, ей так хотелось спать, что увидеть его своими глазами у нее так и не получалось.
На этот раз Перес оставил ей в качестве подарка за зубик прозрачную баночку в виде Микки-Мауса с разноцветными конфетами-пуговками внутри.
«Интересно, а этот Микки-Маус — не братик ли он, случайно, нашего Переса, приехавший к нему из Диснейленда?»
Диана искренне порадовалась тому, что у крысенка, жившего где-то в потайном уголке подвала их дома, появилась новая клавиша для пианино, на котором он так любил играть и лапками, и хвостиком.
«Только жаль, что он такой скрытный и осторожный. Папа всегда говорит, что услышать, как он приходит за новыми зубами, а уж тем более увидеть его почти невозможно».
Днем, после обеда, Диана увидела, что в саду вместе с ее братом сидел на скамеечке и папин друг, высокий такой дяденька.
«Раньше никто из папиных гостей с Николасом не общался. Интересно, о чем они там говорят?»
Мама сказала ей, чтобы она им не мешала. Мол, они уже взрослые и говорят о важных вещах. Но Диана не смогла отказать себе в удовольствии подкрасться к ним незаметно, желая посмотреть и послушать, чем они там занимаются.
Увиденное несколько разочаровало ее. Гость и Нико просто рассматривали фотографии из семейного альбома, те самые, где она и брат были сняты еще маленькими. Николас уже не раз показывал их ей. Каких-то Диана совсем не помнила, но отдельные сцены, запечатленные на снимках, отлично сохранились в ее памяти. Особенно те, что были связаны с их летней поездкой на море. Там они катались на большой лодке с белыми парусами, мама носила розовый купальник, а у папы была удочка.
Николас только показывал фотографии, а говорил в основном дяденька, который пришел в гости. В общем, никаких важных секретов у них не было.
«Может быть, он потом и со мной поговорит, — подумала Диана. — Этот дяденька, наверное, хороший, потому что все время мне улыбается. Я бы показала ему своего Микки-Мауса и угостила круглыми конфетами».
Кораль внимательно наблюдала через кухонное окно за гостем и Николасом. Девочка понимала, что мама очень волновалась из-за того, что Нико плохо вел себя, но лично у нее не было к нему никаких претензий. Брат всегда был заботлив и никогда ничего плохого ей не делал. А еще ему нравились ее рисунки.
Она все так и рассказала папиному другу, когда тот поинтересовался, как относится к ней старший брат. Они никогда не спорили и не ссорились, да и мама всегда была рядом. Иногда сестра говорила брату, чтобы тот перестал себя плохо вести, но он почти никогда ее не слушался. Об этом она тоже сообщила гостю, который расспрашивал ее о Нико.
27 апреля
Ах, Диана, Диана! Как же хорошо мы поболтали с тобой в саду, представляющем для тебя целый мир. Каждый его уголок несет особый смысл. Вот здесь — твой кукольный домик, вот здесь — маленькая художественная мастерская.
Девочка говорила со мной, как бы не замечая, что я находился рядом. Ее монолог был долгим, сбивчивым и запутанным. Как и все маленькие дети, она не слишком заботилась о том, чтобы смысл сказанного дошел до меня. Более того, когда Диана вдруг оглянулась и увидела, что я по-прежнему рядом и внимательно ее слушаю, она, похоже, была несказанно удивлена таким вниманием к собственной персоне. В ответ я получил ее очаровательную и счастливую улыбку.
Она приемная дочь и, естественно, пока что не знает об этом. Когда-то ее звали Даной. Малютке не было еще и года, когда ее привезли из Санкт-Петербурга в этот большой и гостеприимный дом, где ей не составило труда освоиться. У нее началась новая жизнь.
«Моя драгоценность, моя любимая дочка», — называл ее Карлос.
Это он убедил Кораль, что они должны взять в семью еще одного ребенка. Потом и она стала безмерно счастлива оттого, что согласилась на уговоры мужа. Диана принесла в дом только радость. Она оказалась общительным, но не надоедливым ребенком и быстро научилась подолгу заниматься своими игрушками. Недостатка в них у нее, конечно же, нет. Одних только кукол у девочки, по-моему, несколько десятков.
Старательно расчесывая одну из своих воспитанниц, Диана рассказала мне, что спасает их из магазина, потому что там им плохо и скучно, а теперь она будет им мамой. Кажется, что где-то у нее в подсознании каким-то неведомым образом отражается невеселая мысль о том, что когда-то родная мать ее бросила.
Впрочем, стоп, Хулио! Юнг, конечно, великий психолог, но его «подсознательное» сейчас тебе мало поможет.
Диана действительно главная радость дома. Похоже, она является своего рода контрапунктом старшему брату. Арасели для девочки — как вторая мать. По-моему, даже Нико меняется, когда рядом появляется Диана. Она очень любит рисовать вместе с братом. Тот с удовольствием набрасывает ей контуры драконов и чудовищ, которых она потом раскрашивает. Диана берется за кисточки и одновременно начинает говорить — в общем-то, сама с собой. Николасу это очень нравится. Он слушает ее, и порой на его губах непроизвольно появляется самая нормальная ласковая улыбка. Нет, совершенно точно, Диана — это добрая сторона Николаса.
Я по-прежнему двигаюсь на ощупь. Вот сегодня предложил Нико написать на бумаге пять слов, обозначающих то, что он больше всего не любит. Мальчишка немного подумал и вернул мне чистый лист. Я стал настаивать, и на словах он неохотно признался, что терпеть не может школу и весь район Ла Моралеха. Жаль, что мне не удалось раскрутить его на более подробный разговор на эту тему.
Нужно просчитать его эмоциональный алфавит, понять, какие явления окружающего мира вызывают у него те или иные эмоции. Вот, спрашивается, какие чувства вызывают в нем мысли о семье, о его же собственной жизни? Нужно поискать его детские фотографии и попробовать разговорить парня. Другая важная задача — разобраться в его системе ценностей. Отличает ли он добро от зла?
Было бы неплохо предложить ему тест в стиле Кольберга. [13] Пусть подумает при мне над моральными дилеммами, тогда посмотрим, как он понимает соответствующие термины, умеет оперировать ими и ориентироваться в дебрях моральной оценки человеческих поступков.
Беседка с кованой железной решеткой была увита сплошной зеленой стеной глицинии. Ее крупные сиреневые цветки роняли лепесток за лепестком, которые то и дело слетали на столик и раскрытый альбом с фотографиями, лежавший на нем. Даже в яркий солнечный день здесь, в этой зеленой пещере, было свежо и слегка прохладно. Лучшим местом во всем особняке и на прилегающем участке действительно оказался сад и эта беседка, расположенная в самом укромном его уголке.
Именно здесь, вдыхая воздух, напоенный ароматами жасмина и глицинии, Омедас и разглядывал одну фотографию за другой. Кораль, Карлос и их дети представали на снимках в виде просто идеальной семьи, словно спустившейся на землю из какой-нибудь волшебной сказки. Вот Карлос обнимает супругу на палубе круизного лайнера. Вот они, загорелые и улыбающиеся, в порту Пальма-де-Майорка. Вот тенистая платановая аллея, по которой идет Кораль, толкая перед собой детскую коляску. Вот она позирует в саду с сыном на руках. Николасу от силы несколько месяцев.
Время раскручивалось перед Омедасом страница за страницей, фотография за фотографией. Вот Нико сидит за столом на высоком детском стульчике. Вот он забрался на горку — ребенок как ребенок, только… кое-где уже виден не совсем обычный взгляд, слишком проницательный для малыша его возраста. Чуть позже к очаровательной семье присоединяется Диана. Все выглядят счастливыми и довольными. Карлос машет рукой с водительского сиденья белого «мерседеса», Диане исполняется два года. Вот ей готовят к маскараду в детском саду костюм улитки. А вот опять Нико. Веселый и беззаботный, он пытается ухватить ртом струйку, бьющую из садовой поливалки, над которой в солнечный день играет радуга.
На столе Хулио ждали еще несколько альбомов, которые он забрал сюда, в беседку, из гостиной. По этим снимкам можно было безошибочно проследить, как Кораль выбрала спокойствие и достаток. Она сознательно и последовательно сделала свою жизнь воплощением комфорта, радости и безмятежности. Впрочем, последнее, как выяснилось позднее, удалось ей далеко не в полной мере. Год за годом она просто наслаждалась жизнью, растила детей, летом плавала с мужем на собственной яхте, названной «Ла Бокана», вдоль побережья Менорки, загорая на палубе, слушая крики чаек и чуть лениво наблюдая за тем, как муж учил детей стоять у штурвала.
Ничего предосудительного в такой жизни, пусть и весьма заурядной, скучной и буржуазной, не было. Другое дело, что эта успокоившаяся Кораль не имела ничего общего с девушкой, которую когда-то знал Хулио, с молодой художницей, нонконформисткой, считавшей творчество единственным достойным занятием в жизни и вообще оправданием существования человека на земле.
«Впрочем, я и сам за эти годы тоже успел поменять туристские ботинки на добротные итальянские туфли», — одернул себя Хулио.
Рядом с Омедасом сидел Николас. Мальчик рассказывал гостю подробности того, что было запечатлено на снимках, заодно пояснял психологу, насколько значимы для него были те или иные события в жизни. Хулио аккуратно направлял его рассказ, задавая те или иные наводящие вопросы. Его интересовала не столько канва событий, сколько те эмоции, которые они вызывали у ребенка. На этот раз Нико словно отгородился от собеседника непроницаемой стеной зевков и демонстративного безразличия. Его рассеянный взгляд скользил по саду, никак не желая фокусироваться на альбоме, лежавшем на столе.
— А это что? Диснейленд под Парижем?
— Где?
— Расскажи об этих фотографиях. Ты здесь вроде улыбаешься…
— Нечего тут рассказывать. — С этими словами Нико резко оттолкнул альбом в сторону.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Охрененно. И вообще, псих, какое тебе дело до того, как я себя чувствую?
Психолог спокойно вернул альбом на прежнее место и показал мальчику следующую фотографию.
— А об этой ты что скажешь? Здесь вы с сестрой, и оба такие довольные. Это где вас снимали?
— Я что, тебе всю свою жизнь пересказывать обязан?
Нико явно нервничал.
— Всю, положим, не надо, но кое-что о ней узнать мне было бы интересно, — продолжал настаивать Хулио.
— А ты мне потом тоже про себя расскажешь? Может, ты и фотографии покажешь? Рассказал бы лучше про свою великую любовь. Слышишь, псих? Открой мне свое сердце.
Удар был расчетливо нанесен в самое слабое место. Хулио оставалось только догадываться, были ли эти слова маленького нарцисса произнесены наугад, просто по случаю, или же он что-то знал. Вот только оставалось совершенно непонятным, откуда он мог это выведать, и если так, то в какой мере и что именно.
На всякий случай Омедас решил не выражать особой реакции по поводу этих заявлений Николаса, чтобы не давать мальчишке повода убедиться в том, что ему удалось задеть за живое настоящего психолога. Он спокойно закрыл альбом с фотографиями и отодвинул его в сторону.
Ему, в общем-то, стало понятно, что эта часть занятия была потрачена почти впустую. Разговор на тему воспоминаний о прошлом ни к чему не привел. Выдавить из этого парня хоть какие-то эмоции оказалось не легче, чем ощипать кактус иголка за иголкой. Тем не менее Хулио профессионально видел, что общение с ним вызывает у Николаса определенный интерес. Этот фактор нужно было обязательно использовать.
Настало время попробовать разобраться в системе моральных правил, которые Нико установил для себя и был готов соблюдать.
— Предлагаю сыграть в другую игру, — обратился к мальчику Хулио. — Я описываю тебе какую-нибудь ситуацию, а ты мне рассказываешь, как, по-твоему, следует поступить в подобном случае.
— Ладно, псих, как скажешь, так и будет.
— Представь себе, что ты идешь по улице и видишь, как прилично одетый человек снимает в банкомате деньги и при этом оставляет в слоте аппарата купюру в пятьсот евро. Как ты думаешь, можно ли взять эти деньги?
— Если автомат их не зажевал и отдаст, то, конечно, можно.
— Я имею в виду не то, что можно ли их взять физически, а то, как ты с ними поступишь. Оставишь себе или отдашь хозяину?
— Конечно оставлю. Ты что, меня совсем за идиота держишь?
— То есть, по-твоему, с моральной точки зрения будет правильно оставить деньги себе?
— Э, нет, подожди. Ты ведь вопрос по-другому ставил. Ты меня спросил, заберу ли деньги я, а не заберешь ли их ты.
— Согласен, — с улыбкой ответил Хулио. — Давай уточним. Речь идет о том, будет ли твой поступок честным и достойным.
— Если вести себя достойно означает говорить правду, то я тебе так и скажу. Деньги я оставлю себе. Если же более достойным вариантом будет считаться поступить так, как угодно тебе, то я, само собой, должен вернуть деньги хозяину. Но найду ли я его после того, как мы с тобой здесь столько времени на разговоры потеряли? Ну да, а потом, следуя твоей логике, самый честный человек в мире, который, кстати, одновременно является и самым большим идиотом, должен будет отыскать самого хорошего и несчастного нищего на свете и всучить ему эту бумажку.
Хулио с довольным видом покивал. Теперь хотя бы кое-что из системы моральных ценностей этого парня ему стало ясно. Он посмотрел на явно заскучавшего собеседника и всерьез призадумался, удастся ли ему сегодня выудить из него еще хоть какую-нибудь полезную информацию.
— А что бы ты сделал с пятьюстами евро?
— Понятия не имею, — с коварной, притворно сладкой улыбкой произнес Николас.
— Тогда скажи, зачем они тебе.
— Я же говорю, понятия не имею, — все тем же ангельским голоском повторил мальчик, которому явно понравилась роль говорящего автомата, твердящего одну и ту же фразу.
— Может быть, ты купил бы себе диски с музыкой или какие-то фильмы?
— Понятия не имею.
Хулио понял, что, пожалуй, не выдержит очередного ответа в том же духе. Он замолчал и посмотрел в сторону.
— Ну что, псих, закончил допрос?
Хулио очень не нравилось, что Нико называл его психом, но он прекрасно понимал, что если сказать об этом мальчику, тот будет использовать это обращение при каждом удобном случае.
— Понятия не имею, — передразнил Хулио Николаса и добавил: — А чем бы ты предложил теперь заняться? Хочешь, покатаемся на американских горках или сходим, например, в луна-парк? По правде говоря, не хотелось бы расставаться с тобой, понимая, что тебе весь день было скучно.
Нико улыбнулся, на этот раз уже почти естественно, смилостивился и дал собеседнику еще один шанс.
— Все очень просто. Для начала я согласен пройти еще один тест из тех, что ты для меня заготовил. Только давай какой-нибудь поинтересней.
— Ладно. Это нетрудно. Есть у меня одна задачка, для решения которой нам потребуются те самые пятьсот евро, найденные тобой. Готов?
Николас явно оживился.
Хулио начал диктовать условия задачи:
— Дано: человек покупает себе часы, которые стоят двести евро. Рассчитывается за покупку он одной купюрой в пятьсот евро. У часовщика нет сдачи, и он идет разменивать деньги в соседний банк. Затем он возвращает клиенту триста евро, и тот уходит с покупкой. Чуть позже кассир в банке обнаруживает, что та самая купюра, которую принес ему часовщик, фальшивая. Чтобы не поднимать скандал, часовщик соглашается взять себе фальшивку и возместить банку пятьсот евро. Так вот, спрашивается: сколько потерял на этом часовщик?
Секунд десять Нико что-то высчитывал в уме, потом торжествующе улыбнулся и щелкнул пальцами.
— Предполагается, наверное, что я отвечу так: часовщик попал на пятьсот евро плюс часы. Это сказал бы любой нормальный человек, не слишком серьезно задумываясь над условиями задачи. У тебя же, естественно, припасен другой ответ, более логичный и продуманный.
— Думаешь ты, конечно, в верном направлении, но ответа я пока так и не услышал.
— Я уверен, что ты считаешь правильным такой ответ: часовщик остался без часов и без тех трехсот евро, которые он отдал клиенту в качестве сдачи. Я понимаю, так сказал бы математик. Но и это неправильно.
— То есть как неправильно? У этой задачи есть единственное решение, и ты его нашел.
— Нет, есть и другое, причем гораздо лучше.
— Какое же?
— Сам догадайся, если ты такой умный.
Хулио нахмурился. Он был абсолютно убежден в том, что другого решения у этой задачи нет, но уверенность Нико почему-то заставила его усомниться, казалось бы, в очевидном. По правде говоря, ему не терпелось узнать, что придумал этот мальчишка.
— Ладно, сдаюсь.
— Часовщик ничего не теряет, а, наоборот, остается в плюсе, — заявил Нико. — У него ведь есть фальшивая купюра в пятьсот евро. Если он сам не понял, что она поддельная, то ее можно точно так же всучить в другом магазине. Так что, как видишь, игра не закончена. Все только начинается.
Такое видение ситуации, честно говоря, изрядно удивило психолога. Впрочем, немного подумав, он пришел к выводу, что от такого ребенка, как Нико, вполне можно было ожидать чего-то подобного. Ему самому, например, никогда не пришло бы в голову, что человек, оставшийся с фальшивой купюрой на руках, мог что-то выиграть. Судя по всему, в его собственных логических построениях не было зарезервировано возможности участвовать в продолжении цепочки обмана. Омедасу оставалось только поздравить Николаса с оригинальным и остроумным ответом.
Затем он поинтересовался у мальчика, не знает ли тот какой-нибудь остроумной и интересной загадки. Нико тотчас же оживился и предложил Хулио решить интересную задачку:
— Два человека играют в шахматы пять партий. В итоге у каждого одинаковое количество побед, и ни одна партия не закончилась вничью. Как такое может быть?
Хулио подумал несколько секунд и ответил:
— Пять — нечетное число, следовательно, такого быть не может.
— Ну-ну.
— Если, конечно, они играют друг с другом, а не вместе против кого-нибудь еще.
— Смотри-ка, соображаешь! Ладно, а как насчет того, чтобы сыграть сейчас? — будто бы невзначай поинтересовался мальчик.
— Об этом и речи быть не может. Мы ведь даже первую партию с тобой не доиграли.
— То есть как?
— Ты что, забыл, как устроил мне целый спектакль? Взял да и разбросал фигуры по всей комнате. Нет, ты уж меня извини, но я на детские глупости время терять не намерен.
Нико изобразил на лице жалостное выражение, что получилось у него достаточно фальшиво, но и эту малость Хулио воспринял как хороший знак.
— Если хочешь играть и побеждать, научись сначала проигрывать с достоинством.
— А почему ты сказал, что мы ту партию еще не доиграли?
— Остались невыполненными некоторые формальности.
Нико размышлял в полной тишине. Хулио молча наблюдал за ним. Судя по всему, ответа мальчик так и не нашел. Через несколько секунд он и в самом деле лишь молча развел руками, давая понять, что готов выслушать версию собеседника.
— Я имею в виду поздравление победителя со стороны проигравшего, как и положено в конце любой игры. Меня вполне устроит простое рукопожатие.
Николас молча встал и через стол протянул Хулио руку.
— Вот так-то лучше, — сказал Омедас. — Теперь мы можем считать ту партию законченной. Надеюсь, ты в курсе, что обычно делают после этого?
— Начинают следующую игру?
Хулио покачал головой и с укоризной посмотрел на мальчика. Внутренне он радовался каждому своему вопросу, остававшемуся без ответа. Так шаг за шагом психолог завоевывал себе территориальное преимущество.
— После матча нужно обязательно сесть и проанализировать закончившуюся партию. Вот скажи, что было отличительной чертой, характеризовавшей твою игру в тот день?
— Не помню я. Может быть, поспешность?
— Я бы скорее поговорил о твоем стиле в общем. Чего стоит только твоя манера обрушивать фигуру на каждую следующую клетку. Ты что, в домино играешь? Я почему-то уверен в том, что у тебя есть более сильные козыри, чтобы удивить меня.
— Не собирался я тебя удивлять.
— Если хочешь играть со мной за одной доской, то будь любезен сменить манеру поведения. В шахматах, как тебе, наверное, хорошо известно, существуют правила писаные и неписаные, а также самый настоящий кодекс чести. Это игра людей благородных, настоящих рыцарей. В ней можно быть сильным, грозным, беспощадным соперником, при этом оставаться достойным и благородным. Всегда уважай своего противника, пусть даже он заведомо слабее тебя. Никогда не оскорбляй этого человека, не отпускай в его адрес обидных шуток и комментариев — ни во время партии, ни после нее. Главное — гордись, но не кичись своими победами.
Нико слушал его внимательно, явно стараясь запомнить каждое слово.
— Если ты будешь выполнять эти правила, то я отведу тебя в свой клуб. Там ты познакомишься с людьми, которые любят шахматы точно так же, как ты. Сможешь играть с ними сколько захочешь. Думаю, что в клубе ты найдешь себе много друзей.
Тем временем Кораль вернулась домой с работы и сразу же поднялась на второй этаж в спальню, чтобы переодеться. Из окна она увидела Хулио и Николаса, сидевших в беседке. Мальчик, к изумлению матери, внимательно, с явным интересом слушал психолога. Он даже сидел не так, как обычно.
«Занятно, — подумала она. — О чем это они так увлеченно беседуют? Нико явно выглядит очень заинтересованным».
В этот момент к собеседникам подошла Диана, решившая, что настало время угостить их конфетами. Хулио аккуратно посадил ее рядом с собой. Это ангелоподобное создание никого не могло оставить равнодушным. Все окружающие получали от нее только положительные эмоции. Она никогда никого не расстраивала. Теперь они сидели в беседке втроем.
В какое-то мгновение эта очаровательная «семейная» идиллия предстала перед мысленным взором Кораль совершенно в ином ракурсе. В ее голове нарисовалась абсолютно безумная картина, в которой Хулио был отцом этих детей, а она — матерью прекрасного семейства. Ей не без труда удалось вырваться из плена сладких иллюзий и признаться себе, что это попросту невозможно ни в этой жизни, ни в какой-либо другой параллельной вселенной.
«Странная все-таки штука — жизнь. Вот бы поговорить с Хулио по душам. Причем лучше всего прямо сейчас».
При этом Кораль твердо помнила, что пообещала ему не соваться в его разговоры с Николасом и по возможности вообще не появляться перед ними во время подобных бесед, проходящих в их доме.
Сын Кораль попросил Хулио рассказать ему о профессиональных шахматах, о том, как живут люди, превратившие эту игру в дело своей жизни. Омедас вспомнил несколько интересных турниров. Диана поняла, что речь о шахматах зашла всерьез, вскоре заскучала и ушла из беседки. Внимание же Николаса, наоборот, было полностью приковано к рассказу собеседника.
Хулио рассказывал, какая напряженная обстановка бывает на турнирах, как нужно уметь отключаться от окружающей реальности и сосредоточиваться только на игре, как порой становится страшно, как игроки скрещивают взгляды над доской, словно шпаги на дуэли. Он пояснил мальчишке, что все происходящее во время партии на доске является лишь бледной тенью настоящего безмолвного сражения. Два человека садятся за стол, готовые истерзать друг другу нервные клетки, помериться силами разума, уничтожить один другого стальным клинком чистой логики. При этом оба не произносят ни слова. Сражение идет до тех пор, пока тот разум, который слабее, не оказывается сломлен более сильным. Победитель забирает себе очередной трофей.
Это описание пришлось по душе Николасу Альберту. Его небесно-голубые глаза жадно сверкали. Психологу оставалось лишь сожалеть о том, что это был единственный способ достучаться до эмоций ребенка. Впрочем, Хулио надеялся, что со временем он сумеет подобрать к эмоциональному миру мальчика и другие ключи.
В конце концов Нико признался, что хочет, как и Хулио, стать профессиональным шахматистом, ездить по всему миру с турнира на турнир, одерживать все новые победы. Омедас прекрасно понимал, что его подопечный как минимум изрядно идеализирует мир профессиональных шахмат, но решил, что придет время, найдется человек, который разрушит в нем эту иллюзию. Ему оставалось только надеяться, что этим человеком окажется не он сам. Пока что звание мастера, присвоенное Международной шахматной федерацией, оказалось для него волшебной палочкой, неким могущественным атрибутом, который он мог использовать в поединке со столь неожиданно сильным соперником. Это звание давало ему право если не казнить, то уж точно миловать, а главное — вести переговоры на выгодных для себя условиях.
— Давай поговорим откровенно. Я действительно могу научить тебя играть в шахматы намного лучше, чем ты умеешь делать это сейчас. Но ты для этого должен привыкнуть вести себя по-взрослому. Я хочу видеть перед собой не капризного мальчишку, а серьезного человека. — Хулио говорил все строже и жестче: — Твои последние выходки еще слишком свежи в памяти у всех нас. Я имею в виду и то, что ты натворил с собакой, и то, что устроил в машине. Надо же было такое придумать — ткнуть отца в шею острой линейкой! Ты хоть понял, что «мерседес» мог стать для вас общей могилой? Между прочим, я оказался здесь только потому, что ты в последнее время стал совершенно несносным.
Нико слушал его молча.
— Так что не пытайся вести со мной двойную игру и не старайся перехитрить меня. Все равно рано или поздно любая твоя хитрость раскроется, и тогда — извини — ни о каких шахматах не будет и речи. — Он посмотрел на часы и довольно неожиданно завершил разговор: — Ладно, продолжим на следующей неделе.
Для Николаса эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Он явно рассчитывал на большее уже сегодня. Эта беседа только-только начала ему нравиться.
Хулио понял, что попал в точку, и непроизвольно улыбнулся. Он почувствовал, как чаша весов склонилась в его сторону. В конце встречи они пожали друг другу руки, коли уж так теперь было у них заведено, и мальчик ушел к себе в комнату.
Омедас остался доволен тем, как шло дело. Нет, на чудесное превращение и подарки судьбы с этим парнем рассчитывать не приходилось. Но мальчишка начал хотя бы реагировать на его слова. Дело сдвинулось с мертвой точки. Оставалось только выяснить, в какую сторону.
Кораль достала из холодильника несколько банок пива и принесла их в гостиную. Она вошла неожиданно и застала Хулио за разглядыванием старой фотографии, сделанной, когда ей самой было всего двадцать два года. На снимке девушка была запечатлена на том самом чердаке, переоборудованном под мастерскую, где позировала фотографу Омедасу в халате, перепачканном красками, и с кистью в руке. Более счастливого человека, чем Кораль на той старой фотографии, представить себе было просто невозможно. Хулио так засмотрелся на снимок, что не услышал, как открылась дверь. Когда она подошла вплотную, он от неожиданности вздрогнул и резко захлопнул альбом. Хулио почувствовал себя еще более неловко, когда понял, что Кораль все видела и обо всем догадалась. Его попытка скрыть свои чувства совершенно не удалась.
Кораль из вежливости сделала вид, что ничего не заметила.