Осенью 1932 г. Шкловский отправился в поездку на строительство Беломоро-Балтийского канала. Официальный повод – сбор материала для книги, не официальный – встречается с братом, находящимся в заключении. На вопрос сопровождавшего его чекиста, как он себя здесь чувствует, Шкловский ответил: «Как живая лиса в меховом магазине».
В 1962 г. в составе писательской делегации посетил Италию.
В.Б. Шкловский скончался 5 декабря 1984 г. и похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.
«Полковник Най-Турс – образ отдаленный, отвлеченный. Идеал русского офицерства. Каким бы должен был быть в моем представлении русский офицер», – писал Б.В. Соколов в книге «М.А. Булгаков в жизни и творчестве».
По версии Я. Тинченко, прототипом для этого образа мог послужить генерал Ф.А. Келлер. Граф Федор Артурович Келлер родился 12 (24) октября 1857 г. в Курске и остался в истории как военачальник Русской Императорской армии, генерал от кавалерии, «первая шашка России». Один из руководителей Белого движения на юге России в 1918 г. В том же году убит петлюровцами. Кавалер ордена Св. Георгия III и IV степеней, участник Русско-турецкой войны, герой Первой мировой войны.
Бывший командир Александрийского гусарского полка Келлер – корпусной командир самого Булгакова во время Первой мировой войны. Далее десять дней, 17-27 ноября 1918 г., исполнял должность главнокомандующего гетманскими войсками; днем 14 декабря со своим отрядом на Крещатике дал отпор наступавшим петлюровцам. Позже, понимая, что поступившие в его распоряжения юнкера обречены, приказал им срывать погоны и расходиться по домам. Он отказался от предложения немцев о спасении, не желая переодеваться в немецкую форму, был арестован и вскоре убит.
|
|
По версии Б. Соколова, прототипом Най-Турса мог быть и генерал Николай Всеволодович Шинкаренко (1890 – 21 декабря 1968, Сан-Себастьян). Герой Первой мировой войны, генерал-майор Добровольческой армии, писатель, издававшийся под псевдонимом Николай Белогорский. В описанный в романе промежуток времени Шинкаренко находился в армии Деникина и к гетманской армии никакого отношения не имел. В феврале 1918 г. Шинкаренко был тяжело ранен, прикрывая пулеметом бронепоезд (похожий эпизод есть в романе).
Когда во время диспута в театре Мейерхольда Булгакову задали вопрос о связи Алексея Турбина и Най-Турса, он ответил, что персонаж, изображенный в пьесе под именем Алексея Турбина, «есть не кто иной, как полковник Най-Турс, ничего общего в романе с врачом не имеющий». В первой редакции пьесы Най-Турс брал на себя командование, прикрывал не желающего бежать Николку и погибал, то есть все происходило, как в романе. Но в более поздних версиях Булгаков передавал реплики Най-Турса Малышеву, а в последней редакции образы Малышева и Турбина соединились. По словам автора, «это произошло опять-таки по чисто театральным и глубоко драматическим соображениям, два или три лица, в том числе и полковник, были соединены в одно…».
Малышев. «Господин полковник был немногим старше Турбина – было ему лет тридцать, самое большее тридцать два. Его лицо, выкормленное и гладко выбритое, украшалось черными, подстриженными по-американски усиками. В высшей степени живые и смышленые глаза смотрели явно устало, но внимательно». Михаил Афанасьевич изобразил Малышева как умного и ответственного офицера, заботящегося о своих подчиненных, который не боится попасть под трибунал и отпускает их, не желая бессмысленного кровопролития.
|
|
Любопытно, что Малышев выведен в романе под своим настоящим именем. Итак, звали этого человека Малышев Алексей Федорович, родился он 16 (28) декабря 1885 г. в Астрахани, где окончил гимназию. Затем поступил в Петербургское юнкерское училище, откуда выпущен в чине подпоручика в 10-й саперный батальон Варшавского военного округа. В 1911 г. переведен в Брест-Литовский воздухоплавательный батальон, обучался в Авиационном отделе Офицерской воздухоплавательной школы, в результате в 1913 г. сделался военным летчиком. Во время Первой мировой войны был трижды награжден орденами «за воздушные разведки» и в 1917 г. георгиевским оружием – «за то, что, состоя в рядах 9-го корпусного авиационного отряда в чине поручика и управляя воздухоплавательным аппаратом во второй половине ноября 1914 г. в окрестностях Кракова, в условиях исключительной трудности и опасности, под артиллерийским и ружейным огнем противника, давал возможность доставлять верные сведения о силе, расположении и передвижениях значительных сил противника, как в районе крепости Краков, так и к юго-западу от нее». 12 августа 1915 г. потерпел аварию и тяжело контужен, в 1916 г. служил в Авиационном отряде школы летчиков-наблюдателей в Гатчине, в 1917 г. обучался в Школе высшего пилотажа на аппаратах системы «Ньюпор».
Революцию встретил в Киеве, где в 1918 г. вступил в добровольческую офицерскую дружину гетмана Скоропадского. В начале декабря назначен командиром дружины бойскаутов,
|
|
формировавшейся из кадетов и гимназистов и располагавшейся в здании Александровской (Первой киевской) гимназии. Дружина должна была следить за соблюдением порядка в Киеве. Историк Ярослава Тинченко пишет, что М.А. Булгакова назначили туда же в качестве военного врача. Эта же дивизия в романе выступает как мортирный дивизион. В 1919 г. Малышев мобилизован в РККА и служил военкомом 41-го авиационного отряда, но при первой возможности перешел к белым: 6 ноября 1919 г. «объявлен предателем и внесен в черный список».
«СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ»
Для Булгакова очень важна сама фамилия профессора – Преображенский. Такую фамилию мог получить человек из семьи священнослужителей, Филипп Филиппович этого и не отрицает. Мы же обратим внимание на послание, которое зашифровано Булгаковым в самом слове «преображение». Что же такое преображение?
Во время молитвы на горе Фавор в присутствии трех учеников Иисуса произошло Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Об этом событии сообщают все евангелисты, кроме Иоанна (Мф 17:1-6, Мк 9:1-8, Лк 9:28-36).
То есть Преображенский необходимо связан с неким преображением. Но это еще не все, в повести, кроме этой фамилии, фигурирует Преображенская застава – место, где убили Клима Чугункина. А когда пса Шарика запирают за хулиганство в ванной, перед его глазами также возникает Преображенская застава: «Внезапно и ясно почему-то вспомнился кусок самой ранней юности – солнечный необъятный двор у Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные псы побродяги».
Случайно такое совпадение или нет? Булгаков мог назвать любое другое место в Москве, тем не менее указал именно это.
О некоем религиозном послании повести говорится уже в первой строчке «О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревет мне отходную, и я вою с ней». Вьюга отпевает несчастного пса, после чего тот встречает профессора и начинается преображение. Невольно вспоминается из Блока: «И старый мир, как пес безродный, / Стоит за ним, поджавши хвост».
Шарик – бродячий пес, живущий на подачки и оттого старающийся пристроиться к классу господ. Логично, они ведь могут накормить, но после своего преображения – перерождения в Шарикова – он начинает господ ненавидеть. Неким прототипом пса Шарика может являться пес Сапсан из рассказа Куприна, но если у Куприна это большой пес, с большим сердцем и кодексом собачьей чести («Я Сапсан Тридцать Шестой, большой и сильный пес редкой породы, красно-песочной масти, четырех лет от роду и вешу приблизительно шесть с половиной пудов»), то Шариков не обладает этими лучшими качествами, он словно бы измельчал и выродился. «„Я – красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито“, – размышлял пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой, разгуливающего в зеркальных далях. – „Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю – у меня на морде – белое пятно“».
Один из главных персонажей повести, профессор Преображенский, имеет сразу несколько прототипов, одним из которых является французский хирург русского происхождения Самуил Абрамович Воронов, в первой четверти XX в. чуть было не совершивший революцию в медицине. Самуил Абрамович действительно пересаживал железы обезьяны человеку для омоложения организма, а также для раскрытия заложенных в него возможностей и скрытых свойств. Первые благополучно проведенные операции произвели настоящий фурор. Как писали газеты, «…дети с отклонениями в умственном развитии обретали живость ума», а пожилые люди возвращали себе молодость и даже репродуктивные способности. В одной песенке тех времен с названием «Monkey-Doodle-Doo» были слова: «Если ты стар для танцев – поставь себе железу обезьяны».
Желая усилить эффект, профессор пересадил себе железы, после чего заметно помолодел, и к нему хлынули пациенты. В результате Воронову пришлось открыть на Французской Ривьере собственный обезьяний питомник.
Проблемы в новом методе омоложения начались после того, как прооперированные пациенты начали жаловаться на внезапное ухудшение здоровья. Появились статьи, в которых специалисты объясняли улучшение в состоянии пациентов, наступившее сразу же после операций, элементарным самовнушением. Профессора назвали шарлатаном, после чего он был вынужден уйти из науки.
Второй возможный прототип Преображенского – выдающийся французский врач Шарль Эдуард Броун-Секар. Доклад, прочитанный ученым 1 июня 1889 г. в Парижском научном обществе, наделал шума на весь мир и надолго привлек к себе внимание общественности. Булгаков следил за новинками медицины, все-таки и сам по образованию врач, поэтому вряд ли он мог пропустить столь ценную информацию о методах омоложения.
О чем же докладывал ученому собранию 70-летний Броун-Секар? На самом деле, ощутив, что к нему подкрадывается старость, ученый начал экспериментировать на животных и нашел новый способ омоложения. Он сделал себе шесть инъекций вытяжки из семенников кроликов и собак и почувствовал, что, по его словам, помолодел на тридцать лет. Желая продемонстрировать результат опыта, месье Броун-Секар взбежал на лестницу, на которую прежде взбирался с трудом, с несколькими остановками.
Метод сразу же стали брать на вооружение владельцы частных кабинетов по омоложению и клиник, первые отзывы были более чем обнадеживающими, но потом сам ученый был вынужден признать, что эффект оказался кратковременным и после него следовало ускоренное увядание организма. Через пять лет после демонстрации эксперимента Броун-Секар умер, будучи полной развалиной.
И наконец, свой вклад в образ внес московский врач-гинеколог Николай Михайлович Покровский, дядя М.А. Булгакова. Михаил Афанасьевич впервые приехал в Москву в 1917 г. и некоторое время жил у своего родственника, где и мог наблюдать прототип, что называется, в естественной среде обитания.
Швондер и компания явно олицетворяют нечистую силу. Во-первых, ходят без калош и пачкают полы, во вторых: «– Мы – новое домоуправление нашего дома, – в сдержанной ярости заговорил черный. – Я – Швондер, она – Вяземская, он – товарищ Пеструхин и Шаровкин. И вот мы…
– Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?
– Нас, – ответил Швондер».
Исходное слово здесь «вселили»: то есть нечистая сила вселилась квартиру неизвестного нам Федора Павловича, автоматически сделав ее «нехорошей квартирой». «Боже, пропал калабуховский дом!» – привет еще не написанному роману «Мастер и Маргарита».
Кстати, вы не замечали, что у Булгакова какая-то мистика с названиями. «Мастер и Маргарита» – роман об Иешуа и Понтии Пилате и одновременно о том, как Москву посетила нечистая сила. Что же касается повести «Собачье сердце», эта история вовсе не о сердце.
В таком случае резонно задать вопрос, у кого из героев повести в груди бьется собачье сердце? Потому что неинтересно говорить о собаке, мол, у Шарика/Шарикова собачье сердце, это и так все знают. С другой стороны, пес Шарик – изначально положительный персонаж, а Шариков совершенно невыносим, то есть Шариков не может являться носителем доброго собачьего сердца.
«В 8.30 часов вечера произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яичники Шарика и вместо них пересажены мужские яичники с придатками и семенными канатиками, взятыми от скончавшегося за 4 часа 4 минуты до операции мужчины 28 лет и сохранявшимися в стерилизованной физиологической жидкости по проф. Преображенскому.
Непосредственно вслед за сим удален после трепанации черепной крышки придаток мозга – гипофиз и заменен человеческим от вышеуказанного мужчины».
И в дальнейшем мы видим, что новый человек Шариков сохранил в себе остаточную память пса (он гоняется за кошками, ловит зубами блох) и Клима Чугункина (он пьет, играет на балалайке, хотя никто в профессорской квартире его этому не мог научить, опять же сквернословит). После «преображения» ничто в Шарикове уже не напоминает доброго пса, которого в ночь перед Рождеством подобрал на улице Преображенский.
Тема «Собачьего сердца» нашла свое продолжение в рассказе А. Житинского «Внук доктора Борменталя» (Аврора, 1991, № 8).
Вообще тема превращения зверей в людей и людей в зверей становится невероятно популярна в XX в., к примеру в детской повести Э. Успенского «Гарантийные человечки» мышиное войско делится на кавалерию – то есть мышей низших чинов, которые выполняют функцию лошадей, и тех, что играют роль всадников. Причем отличившегося «коня» могут повысить до всадника, а всадника в любой момент разжаловать до «транспортного средства».
«К ним приблизились старые знакомые с белым флагом. Причем один сидел верхом на другом.
– А почему так? – спросил Холодилин.
– Разжаловали его, – объяснил высокий лейтенант, который сидел в седле. – Перевели из лейтенантов в кавалерию. Судьба играет офицером. Кому не везет, тот возит сам.
– За что же тебя так понизили? – спросил мальчик у мышонка.
Мышонок-лошадь грустно пожевал колбасные ремни, потупил глаза и со вздохом произнес:
– Откусил. Вот за что.
– Что откусил?
– Колбасу, которую мы у вас захватили. Велено было не кусать, доставить живьем. А я не доставил».
Впрочем, тут волшебство житейское, связано с рангами. И внешне мыши остаются мышами.
Самое, наверное, страшное превращением животных в людей мы наблюдаем в фантастическом романе Г. Уэллса «Остров доктора Моро». Самое ужасное в книге то, как спокойно и просто доктор объясняет, как именно он создает из ни в чем не повинного животного человекоподобного монстра.
«– …Хирургия может достичь гораздо большего, она способна не только разрушать, но и созидать. Вы, может быть, слышали о простой операции, которую делают при повреждении носа? Кусочек кожи вырезают со лба, заворачивают книзу на нос и приживляют в новом положении. Это как бы прививка части организма на нем самом. Перенесение материала с одного живого существа на другое также возможно, вспомните, например, о зубах. Обычно пересадка кожи и костей делается для скорейшего заживления. Хирург вставляет в рану нужные кости и прикрывает ее кожей, беря все это у живого или только что убитого животного. Вы слышали, может быть, о петушиной шпоре, которую Хантер привил на шею быку? Вспомните еще о крысах-носорогах, которых делают алжирские зуавы. Эти уродцы фабрикуются тем же способом: отрезанные с хвостов полоски кожи перемещают на морду обыкновенной крысы и приживляют там в новом положении».
То есть ученый буднично описывает свою работу, и его оппонент, а вместе с ним и читатель вынуждены соглашаться – действительно, все понятно, реально, научно доказано, но от того еще гаже и неприятнее. Потому как, пока думаешь, что уроды зародились на острове каким-то естественным способом, с их существованием еще можно мириться или нет, но когда выясняется, что все это дело рук человека… и что таким же образом он может действовать и дальше… Согласитесь, неприятное соседство.
Впрочем, еще хуже ситуация, описанная Францем Кафкой в повести «Превращение», где простой коммивояжер Грегор Замза, проснувшись утром, обнаруживает, что превратился в огромное мерзкое насекомое. Причем, как это любит Кафка, ни причины, ни что с этим делать и как жить дальше неизвестно. Читатель, как и герой рассказа, просто поставлены перед фактом – превращение свершилось. При этом герой сохраняет здравый ум и осознает происходящее. Сначала его охватывает паника, он боится, что семья увидит его в таком виде. Позже, когда отец бросил в него яблоко, Грегор поранился о дверь. Хуже всего, наверное, то, что Грегор не может стать насекомым полностью, не может забыть, что он единственный зарабатывал в доме и теперь семья потеряла даже этот доход.
Самому Грегору вначале сочувствует только его сестра, которая пытается подкармливать своего преображенного брата. Вскоре семья оказывается на гране банкротства, это еще более ожесточает окружающих против человека-насекомого. Повесть заканчивается полным хеппи-эндом: Грегор умирает, а члены семьи отправляются на совместную прогулку, счастливые уже тем, что им удалось избавиться от свалившегося на них испытания.
«ТЕАТРАЛЬНЫЙ РОМАН»
У третьей жены М.А. Булгакова Елены Сергеевны была старшая сестра Ольга Сергеевна Бокшанская (урожд. Нюренберг). Известно, что именно она стала прообразом Поликсены Торопецкой в «Театральном романе».
Ольга Сергеевна долгое время проработала секретарем дирекции МХАТа, кроме того (с 1919 г.), личным секретарем В.И. Немировича-Данченко. Оставила обширное эпистолярное наследие, отражающее внутреннюю жизнь театра в 1920-1940-х гг.
В романе есть персонаж Ксаверий Борисович Ильчин, прототипом которого послужил режиссер Борис Ильич Вершилов (настоящая фамилия Вейстерман; 1893-1957, Москва). Борис Ильич – ученик Е.Б. Вахтангова. Работал во 2-й студии МХТ (1919-1924 гг.), МХАТе (1924-1930 гг.), Оперном театре им. К.С. Станиславского (1926-1931,1937-1939 гг.). С 1932 г. преподавал (с 1945 г. – в Школе-студии МХАТа). Создатель Московского Еврейского театра-студии «Фрайкунст» («Свободное искусство»; 1926-1930 гг.). Работал в театре «Кунст винкл» («Уголок искусства»; Киев), Государственном еврейском театре (ГосЕТ; Киев).
Прототип Ильи Ивановича Рудольфи – Исайя (Исай) Григорьевич Лежнев (имя при рождении – Исаак Альтшулер; 22 февраля (6 марта) 1891, Николаев – 9 октября 1955, Москва) – советский публицист и литературный критик, бессменный редактор журнала «Новая Россия». В 15 лет вступил в РСДРП, в 17 – за участие в стачке судим и отправлен в ссылку в Тараще (Киевская губерния). В 1909 г. вернулся в Николаев, увлекся философией Л. Шестова, благодаря чему отошел от партийной работы; занимался самообразованием, зарабатывал на жизнь частными уроками. В 1910 г., сдав экзамен экстерном, получил аттестат зрелости и уехал в Европу. Какое-то время проживал в Берлине, затем перебрался в Париж, где познакомился с Луначарским. Далее поступил в университет города Цюриха, где учился до 1914 г. После чего вернулся в Россию, устроился в «Трудовую газету» (Николаев), с 1915 г. – в газете «Волго-Донской край» (Царицын). После Февральской революции приехал в Петроград, сотрудничал с газетой «Русская воля», которой занимался Леонид Андреев. После революции 1917 г. перешел в большевистскую печать (журналы «Красный офицер», «Всеобуч и спорт», «Красная типография»). Одновременно заведовал отделом информации «Известий ВЦИК», был начальником отдела печати Главного управления воинских учебных заведений. В 1920 г. служил в Красной армии: заведовал Отделом печати Кубанско-Черноморского ревкома (Краснодар), редакцией газеты «Красное знамя» Политотдела армии.
В 1922 г. Лежнев начал издавать «первый беспартийный литературно-общественный журнал» «Новая Россия». В том же году, возможно, познакомился с М. Булгаковым, который как раз в это время пришел в журнал.
В 1926 г. журнал «Новая Россия» закрыли, 8 мая у Лежнева на квартире провели обыск, all мая он арестован ОГПУ с обвинением в создании «антисоветской группировки в журнале „Новая Россия“». Однако вместо того, чтобы посадить Лежнева в тюрьму, его выслали за границу. Сам Лежнев не признавал своей вины, просил высылку за рубеж ограничить определенным сроком, чтобы иметь право вернуться в СССР. В результате по решению Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 10 мая 1927 г. за «участие в контрреволюционном заговоре» Лежнева приговорили к высылке из пределов СССР сроком на 3 года до 29 мая 1927 г., с сохранением советского гражданства и должностью в берлинском торгпредстве. Вероятно, Лежнев согласился сотрудничать с ОГПУ Через три года, в 1930 г., он получил разрешение вернуться в СССР и уже в 1933 г. принят в большевистскую партию по личной рекомендации И. Сталина. В 1934-1939 гг. работал корреспондентом в «Правде», заместителем заведующего отделом критики и библиографии, заведовал отделом литературы и искусства.
С 1939 г. занимался литературной критикой. С началом войны отправлен в эвакуацию в город Ташкент, где стал вторым секретарем президиума Союза писателей Узбекистана, членом редакционного совета издательства «Советский писатель». С 1943 г. – специалист Совинформбюро по германской тематике.
Прототипом Ликоспастова послужил русский писатель Юрий Львович Слезкин. Родился в 1885 г. в семье генерал-лейтенанта Льва Михайловича Слезкина и умер не позднее 1928 г. В 1910 г. Слезкин окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета.
Первая публикация – в 1901 г., но первый сборник рассказов вышел только в 1910-м. Его повесть о Первой русской революции 1905 г. «В волнах прибоя» цензура запретила, а автор получил год заключения, правда, всего срока не отсидел и был выпущен на свободу после вмешательства высокопоставленных родственников. Роман Слезкина «Ольга Орг» (1914) пользовался скандальной известностью, выдержал 10 изданий, переведен на несколько европейских языков, в 1915 г. экранизирован Е. Бауэром под названием «Обожженные крылья» (фильм не сохранился).
В 1920 г. Слезкин познакомился с Михаилом Булгаковым, которого ввел в московскую литературную среду. В романе «Девушка с гор» (1925) Слезкин вывел Булгакова под именем журналиста Алексея Васильевича, но так как это произведение сейчас мало кому известно, я не стану выделять его отдельной темой.
В свою очередь, Булгаков сохранил черты Слезкина в «Театральном романе» в образе Ликоспастова.
Кроме славы прототипа, Ю.Л. Слезкин вошел в историю литературы и советской научной фантастики памфлетами «Кто смеется последним» и «Дважды два – пять», вышедшими под «иностранным» псевдонимом Жорж Деларм.
«МАСТЕР И МАРГАРИТА»
Мы уже упоминали, что, возможно, именно с Владимира Нарбута Михаил Булгаков писал своего Воланда. Во всяком случае, видевшие выступления поэта современники были в этом более чем уверены. Нет, Нарбут не развлекал публику в варьете, не дарил дамам исчезающие позже платья и уж точно не путешествовал в компании огромного кота Бегемота. Тем не менее его выступления напоминали сеансы черной магии. Нарбут раскачивался в такт слышной ему одному мелодии, произнося поэтические строки с таким видом, будто бы проклинал все живое.
Кроме того, он был хром, как дьявол, с ампутированной левой кистью и бритым наголо черепом.
Владимир Иванович Нарбут (1888-1938) принадлежал к старинному княжескому роду с литовскими корнями. Учился в Глуховской классической гимназии, которую окончил с золотой медалью. Рано охромел, в 1906 г. из-за прогрессирующей болезни врачи ему ампутировали пятку на правой ноге. Поступил в Петербургский университет сначала на математическое отделение, затем на отделение восточных языков и под занавес – на филологическое. Последнего курса не окончил.
В 1908 г. стал печататься, с 1911 г. увлекся только зарождающимся акмеизмом, на этой почве сошелся с А. Ахматовой и Н. Гумилевым. В 1912 г., благодаря все тому же Гумилеву, Нарбут присоединился к пятимесячной этнографической экспедиции в Сомали и Абиссинию – не из-за любви к древностям, а просто появилось опасение, что его могут арестовать за только что вышедший сборник «Аллилуиа».
Все получилось лучше не придумать, Нарбут вернулся как раз к амнистии по случаю 300-летия дома Романовых, так что сидеть не пришлось.
Издавал и редактировал «Новый журнал для всех», но если в качестве редактора он был хорош, бухгалтер из «Воланда» не получился, так что через два месяца ему пришлось продавать права на журнал, после чего Нарбут уехал на Родину. В годы
Первой мировой войны время от времени печатался в столичной и местной периодике.
В 1917 г. Нарбут примкнул к левым эсерам, но выказывал симпатии к методам большевиков. Вскоре он перейдет в эту партию. В январе 1918 г. семья Нарбута в своем доме подверглась нападению отряда красных «партизан», которые как раз громили «помещиков и офицеров». Было известно, что его брат Сергей, офицер, недавно вернулся с фронта. Брата расстреляли прямо во дворе, пытавшийся спасти его Владимир Нарбут получил четыре пулевые раны, после чего в местной больнице нашему герою пришлось ампутировать кисть левой руки. Возможно, ему бы даже не дали вылечиться и просто добили на больничной койке, но неожиданно кто-то сообщил, что Нарбут большевик. После чего поэту принесли извинения, которые не могли оживить брата или магическим путем прирастить новую руку. Впрочем, не добили – уже считай, повезло.
Далее Нарбут организовывал в Воронеже большевистские газеты, издавал журналы «Сирена», «Зори», «Красный офицер», «Солнце труда».
Был арестован контрразведкой белых при попытке покинуть территорию, занятую армией. Обвинялся как коммунистический редактор и член Воронежского губисполкома, на что ответил, что сотрудничал с большевиками только потому, что боялся, что иначе его просто убьют. Показания сохранились и после уже использовались красными на суде против Нарбута.
Организовывал окна РОСТА в Одессе, редактировал журналы «Лава» и «Облава»; подружился с Э. Багрицким, Ю. Олешей, В. Катаевым. Кстати, общение с последним превратило Нарбута в прототип «колченогого» в романе «Алмазный мой венец». «Едучи впоследствии с колченогим в одном железнодорожном вагоне по пути из Одессы в Харьков, куда нас перебрасывали для усиления харьковского агитпрома, я слышал такую беседу колченогого с одним весьма высокопарным поэтом-классиком (Шенгели. – Ю. А.). Они стояли в коридоре и обсуждали бегущий мимо них довольно скучный новороссийский пейзаж.
Поэт-классик, носивший пушкинские бакенбарды, некоторое время смотрел в окно и наконец произнес свой приговор пейзажу, подыскав для него красивое емкое слово, несколько торжественное:
– Всхолмления!..
На что колченогий сказал:
– Ото… ото… скудоумная местность».
Далее Нарбут основал и возглавил издательство «Земля и фабрика» (ЗиФ) и ежемесячник «Тридцать дней». В 1924-1927 гг. – заместитель заведующего Отдела печати при ЦК ВКП(б), в 1927-1928 гг. – один из руководителей ВАПП.
Но тут неожиданно всплыли протоколы его допросов у белых. В 1928 г. его исключили из партии за сокрытие обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время Гражданской войны, и уволили со всех редакционных постов. Жил литературной поденщиной. В 1933 г. вернулся к поэзии.
26 октября 1936 г. арестован НКВД, причислен следствием к членам «группы украинских националистов – литературных работников», которая якобы занималась антисоветской агитацией. Осужден на пять лет лишения свободы. Осенью Нарбута этапировали в пересыльный лагерь под Владивостоком, а в ноябре – в Магадан. Тут он снова угодил под суд, на этот раз за контрреволюционный саботаж. 14 апреля Нарбута расстреляли в карантинно-пересыльном пункте № 2 треста «Дальстрой».
Тем не менее появилась легенда, будто бы Нарбута утопили на барже вместе с другими зэками-инвалидами в Нагаевской бухте.
Вторым прототипом Воланда, возможно – Роберт (Роберто) Людвигович Бартини (настоящее имя – Роберто Орос ди Бартини 14 мая 1897, Фиуме, Австро-Венгрия – 6 декабря 1974, Москва). Бартини – итальянская аристократическая семья, отец Роберта имел наследственный титул барона. Тем не менее Бартини прославился как убежденный коммунист, уехавший из фашистской Италии в СССР, где стал известным авиаконструктором. Впрочем, слово «известный» мало подходит человеку, большую часть жизни проведшему под грифом «секретно». Но давайте обо всем по порядку.
Согласно официальной версии, Роберто – сын садовника, которого однажды увидела жена барона Лодовико Ороса ди Бартини, вице-губернатора Фиуме (ныне – г. Риека в Хорватии) и решила взять на воспитание. Мальчику в ту пору исполнилось три года. На самом деле, все было спланировано заранее, Роберто – побочный сын барона и его любовницы, мальчика специально подбросили садовнику, чтобы рано или поздно малютка попался на глаза бездетной баронессы[88].
В 1912 г., будучи гимназистом, Роберто увидел в Фиуме демонстрационные полеты русского авиатора Харитона Славороссова. После этого мальчик твердо решил стать авиаконструктором. Бартини владел несколькими европейскими языками, в 1916 г. окончил офицерскую школу, после чего отправлен на Восточный фронт и в ходе Брусиловского прорыва пленен в числе 417 тысяч солдат и офицеров центральных держав. Находился в лагере для пленных под Хабаровском, где, как предполагается, впервые встретился с большевиками.
В 1920 г. Роберто вернулся в Италию, но не для того, чтобы делать карьеру чиновника или тратить отцовские деньги. Роберто отправляется на миланский завод «Изотта-Фраскини», где работает сначала разнорабочим, затем разметчиком, шофером, в то же время сдает экстерном экзамены в авиационное отделение Миланского политехнического института и в результате уже в 1921 г. получает диплом авиационного инженера. С того же года – член Итальянской коммунистической партии (ИКП), которой после смерти отца он и передал все свое наследство (10 млн долларов).