Как бывший фронтовик Бартини поставлен в охрану руководителей коммунистической партии от фашистов. Группа Бартини также опекала советскую делегацию во главе с наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным на Генуэзской конференции 1922 г.
После фашистского переворота в 1922 г. Бартини направлен партией в Советский Союз. Так что с 1923 г. он живет в СССР.
Работал на Научно-опытном аэродроме ВВС (ныне – Чкаловский, ранее – Ходынское летное поле) лаборантом-фото-граммистом, экспертом технического бюро и одновременно военным летчиком. С сентября 1928 г., после ареста Д.П. Григоровича, возглавил экспериментальную группу ОПО-3 ЦКБ по проектированию гидросамолетов в Севастополе, вначале работает инженером-механиком авиаминоносной эскадры, затем старшим инспектором по эксплуатации материальной части, то есть боевых самолетов, после чего получил «ромбы» комбрига (ныне не существующее звание, между полковником и генерал-майором). С 1929 г. назначен начальником отдела морского опытного самолетостроения, а в 1930 г. его уволили из ЦКБ за подачу в ЦК ВКП(б) докладной записки о бесперспективности создания объединения, подобного ЦКБ; в том же году Бартини становится начальником вооружений РККА и после главным конструктором СНИИ (завод № 240) ГВФ (Гражданского воздушного флота).
В 1932 г. в СНИИ начаты проектные работы по самолету «Сталь-6», на котором в 1933 г. установлен мировой рекорд скорости – 420 км/ч. Осенью 1935 г. создан 12-местный пассажирский самолет «Сталь-7» с крылом «обратная чайка». В 1936 г. самолет представлялся на Международной выставке в Париже, а в августе 1939 г. на нем установлен международный рекорд скорости на дистанции 5000 км – 405 км/ч.
На базе этого самолета по проекту Бартини создавался дальний бомбардировщик ДБ-240 (позже классифицирован как Ер-2), в связи с арестом Бартини разработку которого завершил главный конструктор В.Г. Ермолаев. Самолет назвали по его имени.
|
|
14 февраля 1938 г. Роберт Бартини арестован НКВД по обвинению в связях с «врагом народа» Тухачевским, а также в шпионаже в пользу Муссолини. Последнее обвинение вообще абсурдно, Бартини уехал из Италии, после того как к власти пришли фашисты. Итальянца судил суд «тройки» и приговорил к 10 годам лишения свободы. Оказавшись в заключении, Бартини сразу же попал в «шарашку» ЦКБ-29, где работал до 1947 г. (с сентября 1946 г. – по совместительству с должностью главного конструктора ОКБ-86 МВД). Бартини принимал участие в работе над бомбардировщиком Ту-2 под руководством А.Н. Туполева, также находившегося в заключении. Туполев попросил перевести Бартини в группу заключенного Д.Л. Томашевича («бюро 101»), где проектировали истребитель. Бартини был счастлив хотя бы ценой потери свободы продолжать заниматься любимым делом, но в результате в 1941 г. всю группу Туполева освободили, он же остался в заключении вместе с Томашевичем до конца войны.
В 1944-1946 гг. Бартини строит транспортные самолеты. Итальянца освободили только после смерти Сталина, в 1956 г. – реабилитировали.
Бартини уже трудился над большим самолетом-амфибией вертикального взлета и посадки, который позволил бы охватить транспортными операциями большую часть поверхности Земли, включая вечные льды и пустыни, моря и океаны.
В 1967 г. нашего героя наградили орденом Ленина. «Бартини сделал доклад в сентябре 1974 года, в котором он предложил авианосцы на подводных крыльях. На скоростях 600-700 км/ч шел авианосец, так что самолет мог садиться без гашения скорости. Когда Бартини сделал свой доклад, то Алексеев из Сормова отказался делать свой доклад, сославшись на то, что его доклад хуже», – вспоминал о нем П.Г. Кузнецов[89].
|
|
Так почему мы называем Бартини Воландом? Во-первых, посмотрите на его портрет и сравните с описанием Воланда, который дает Булгаков: «Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец».
В «шарашках», правда, заключенный Бартини выглядел совсем по-другому. Он носил обувь с деревянными подошвами, которые гремели по железным лестницам, оповещая всех и каждого о его приближении, на шее вместо шарфа итальянский барон и бывший миллионер носил вафельное полотенце, и, разумеется, на голове – старый берет, или шапочку, надетую, как берет.
Булгаков познакомился с Бартини, возможно, сразу после его приезда, когда Бартини предстал перед ним заграничным франтом. Природный аристократ, барон, красавец… добавьте к этому, ученый, работающий над какими-то сверхсекретными проектами… умеющий делать нечто такое, что современники даже не могут представить, обладающий оригинальным и свободным мышлением, – вот вам и модель для Воланда.
|
|
Полагаю, первым признал сходство Бартини с Воландом Н.В. Якубович в книге «Великий Бартини. „Воланд“ советской авиации», вышедшей в 2013 г. в издательстве «Эксмо».
Маргарита из романа «Мастер и Маргарита» также имела свой прототип – это Елена Сергеевна Шиловская (1893-1970), третья жена Булгакова.
В романе описана встреча Мастера и его дамы. Она произошла, когда Маргарита «повернула с Тверской в переулок» – это Большой Гнездниковский переулок, где действительно жила в ту пору Елена Сергеевна со своим мужем, генерал-лейтенантом Евгением Александровичем Шиловским.
«Действие романа „Мастер и Маргарита“ происходило в том районе Москвы, где жил синеглазый (Булгаков), и близость цирка, казино и ревю помогли ему смоделировать дьявольскую атмосферу его великого произведения. „Прямо-таки гофманиада!..“», – сообщает в романе «Алмазный мой венец» В. Катаев.
Елена Сергеевна Булгакова (в девичестве Нюренберг) родилась 2 ноября (21 октября) 1893 г. в Риге. Отец – учитель и время от времени писал статьи, которые публиковались в местных газетах. У Елены были сестра Ольга (1891-1948) и двое братьев – Александр (1890-1964) и Константин (1895-1944). Елена училась в Рижской Ломоносовской женской гимназии, откуда родители забрали ее домой, не дав доучиться. Так что Елене пришлось заниматься самообразованием.
Она мечтала стать актрисой знаменитого МХАТа, но после прослушивания взяли только ее сестру, а ей самой пришлось искать себе работу сначала в телеграфном агентстве, а затем она устроилась секретарем газеты «Известия».
В первый раз Елена вышла замуж в 1918 г. за сына известного трагического актера Мамонта Дальского (1865-1918) офицера Юрия Неелова. В 1919 г. он поступает в 16-ю армию, действовавшую в составе Западного фронта РККА, где его назначили адъютантом командарма Н.В. Сологуба. Там же начальником штаба был Евгений Александрович Шиловский. Елена и Евгений полюбили друг друга, она развелась с Нееловым и тут же снова вышла замуж. От этого брака у них родился сын Сергей (1926-1977).
Казалось бы, о чем еще мечтать: крупный советский военачальник, за ним можно жить как за каменной стеной, но в Елене уже проступают черты булгаковской Маргариты. Так и хочется повторить за Михаилом Афанасьевичем: «Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно. Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги».
А вот отрывок из письма Елены сестре: «Иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мной делается, я чувствую, что такая тихая семейная жизнь совсем не по мне. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но очень хочется <…>. Во мне просыпается мое прежнее „я“ с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам. <…> Я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или – когда солнце светит на улице и в моей душе – брожу одна по улицам».
«Это было в 29-м году в феврале, на масляную, – рассказывает Елена Сергеевна о своей первой встрече с Булгаковым. – Какие-то знакомые устроили блины. Ни я не хотела идти туда, ни Булгаков, который почему-то решил, что в этот дом он не будет ходить. Но получилось так, что эти люди сумели заинтересовать составом приглашенных и его, и меня. Ну, меня, конечно, его фамилия… В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае, с моей стороны, любовь на всю жизнь».
«Сидели мы рядом, – писала в 1961 году Елена Сергеевна брату, – у меня развязались какие-то завязочки на рукаве <…> я сказала, чтобы он завязал мне. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь». – Вот вам и ведьмовская сущность. «Тут же мы условились идти на следующий день на лыжах, – продолжает Елена Сергеевна. – И пошло. После лыж – генеральная „Блокады“, после этого – актерский клуб, где он играл с Маяковским на биллиарде… Словом, мы встречались каждый день и, наконец, я взмолилась и сказала, что никуда не пойду, хочу выспаться, и чтобы Миша не звонил мне сегодня. И легла рано, чуть ли не в 9 часов. Ночью (было около трех, как оказалось потом) Оленька, которая всего этого не одобряла, конечно, разбудила меня: иди, тебя твой Булгаков зовет к телефону. <…> Я подошла. „Оденьтесь и выйдите на крыльцо“, – загадочно сказал Миша и, не объясняя ничего, только повторял эти слова. Жил он в это время на Бол. Пироговской, а мы на Бол. Садовой, угол Мал. Бронной, в особнячке, видевшем Наполеона, с каминами, с кухней внизу, с круглыми окнами, затянутыми сиянием, словом, дело не в сиянии, а в том, что далеко друг от друга. А он повторяет – выходите на крыльцо. Под Оленьки-но ворчание я оделась <…> и вышла на крылечко. Луна светит страшно ярко, Миша белый в ее свете стоит у крыльца. Взял под руку и на все мои вопросы и смех – прикладывает палец ко рту и молчит… Ведет через улицу, приводит на Патриаршие пруды, доводит до одного дерева и говорит, показывая на скамейку: „Здесь они увидели его в первый раз“. И опять – палец у рта, опять молчание… Потом пришла весна, за ней лето, я поехала в Ессентуки на месяц. Получала письма от Миши, в одном была засохшая роза и вместо фотографии – только глаза его, вырезанные из карточки… С осени 29 года, когда я вернулась, мы стали ходить с ним в Ленинскую библиотеку, он в это время писал книгу».
Впрочем, в то время они еще не могли сойтись, оба находились в браке, и Елена даже была представлена его супруге.
В конце 1930 г. Шиловский узнает о том, что у жены появился любовник, происходит объяснение с Булгаковым, после чего писатель дает обещание больше никогда не видеться с Еленой. Мастер и Маргарита попрощались 25 февраля 1931 г. И, действительно, не видели друг друга 15 месяцев, но потом снова встретились в ресторане «Метрополь», инициатором встречи была Елена, и поняли, что больше не могут друг без друга.
В результате развода сын Евгений (10 лет) остался с отцом, Сергей (5 лет) – с матерью. Елена и Михаил поженились.
Булгаков всегда знал, что в его жизни будет три брака, есть легенда, что это ему предсказал А.Н. Толстой, кроме того, цыганка нагадала Булгакову третий счастливый брак.
Едва отпраздновав медовый месяц, Елена становится секретарем и администратором своего нового мужа. За всю семейную жизнь они ни разу не поссорились. Она стала хранителем архива Булгакова, и уже после его смерти именно ее стараниями читатели получили шанс прочитать неизвестные до этого произведения мастера. «Я делаю все, что только в моих силах, для того, чтобы не ушла ни одна строчка, написанная им, чтобы не осталась неизвестной его необыкновенная личность. <…> Это – цель, смысл моей жизни. Я обещала ему многое перед смертью, и я верю, что я выполню все» (из письма Е. Булгаковой брату писателя Николаю Афанасьевичу Булгакову).
В 1940 г. Елена Сергеевна забрала из запасников Новодевичьего кладбища камень «голгофа», лежавший на могиле Н.В. Гоголя на кладбище Данилова монастыря. Этот камень она установила на могиле мужа. При этом могила Гоголя оказалась недалеко от могилы Булгакова. Известна любовь Михаила Афанасьевича к этому писателю.
Е.С. Булгакова была хорошим переводчиком с французского, ей принадлежат переводы романов Густава Эмара, Жюля Верна и книги Андре Моруа «Лелия, или Жизнь Жорж Санд».
В 1961 г. филолог А.З. Вулис посетил вдову писателя, и та дала ему почитать рукопись «Мастера и Маргариты». После рукопись прочитал К.М. Симонов. Первая публикация романа состоялась в журнале «Москва» в 1966-1967 гг. (тираж 150 тысяч экземпляров). Почему так долго? Так ведь роман был не доделан, и Е.С. Булгаковой пришлось подготавливать его к печати.
Прототип Берлиоза в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» – Леопольд Леонидович Авербах, который родился в 1903 г. в Саратове, в семье владельца пароходной компании Леонида (Лейба) Исааковича Авербаха, и его супруги Софьи Михайловны (урожд. Свердловой; 1882-1951, между прочим, сестра Я. Свердлова).
Учился в гимназии, но после пятого класса увлекся комсомольской работой и вскоре даже избран членом ЦК комсомола первого созыва. Далее он делает политическую карьеру, становится секретарем Московского комитета РКСМ, в 1920 г. – редактором «Юношеской правды» и в том же году членом РКП(б). Удалось ему поработать за границей по линии Коммунистического интернационала молодежи. Вернувшись, по рекомендации Троцкого, Авербах становится редактором журнала «Молодая гвардия»; кроме того, редактировал газету «Уральский рабочий». Благодаря его стараниям появился журнал «На литературном посту», где Авербах сразу же занял пост ответственного редактора. Был широко известен тем, что не допускал к публикации писателей инакомыслящих, всячески травил В. Билль-Белоцерковского, В. Киршона, М. Булгакова. Неудивительно, что в конце концов он настолько довел Михаила Афанасьевича, что тот «толкнул его под трамвай».
Авербах – один из основателей РАППа, в 1926-1932 гг. – генеральный секретарь ВАПП. До самого ареста в 1937 г. находился на посту первого секретаря Орджоникидзевского райкома ВКП(б) в Свердловской области. Авербаха арестовали по ложному обвинению 4 апреля 1937 г. и расстреляли 14 августа того же года. После смерти Сталина посмертно реабилитирован.
Одним из прототипов агрессивного критика Латунского считается советский драматург, журналист, редактор, критик и писатель Осаф Семенович Литовский (наст. фам. Каган; 25 мая (6 июня) 1892 – 14 декабря 1971).
Как критик Литовский отличился своей ненавистью к произведениям М. Булгакова: «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы и кончая „Мольером“, занимают место не в художественной, а в политической истории нашей страны, как наиболее яркое и выразительное проявление внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным именем „булгаковщины“».
В первый раз Литовский отметился как ненавистник Булгакова в 1926 г. после публикации статьи о пьесе «Дни Турбиных» и продолжал клеймить писателя в течение всей его жизни и даже после смерти. В начале 1960-х гг. критик написал «сомнительную в отношении достоверности» книгу «Глазами современников», в которой пытался объяснить, чем вызвано его «пристрастное отношение» к Булгакову[90]. Интересно, что «писательский дом», где жил Литовский, в романе «Мастер и Маргарита» Булгаков называет «Драмлитом», Маргарита там учинила погром.
Второй прототип Латунского – Орлинский-Крипс Александр Робертович (1892, Бессарабская губ., г. Оргеев – 1937, г. Владивосток). Имел незаконченное высшее образование, вступил в комсомол, Аарестован в 1937 г., осужден и расстрелян. В 1956 г. реабилитирован посмертно. Вошел в историю литературы созданием термина «булгаковщина» и своим, пусть и косвенным, участием в «Мастере и Маргарите».
Арчибальд Арчибальдович – знаменитый, похожий на пирата заведующий рестораном «Грибоедов», также имел своего реального прототипа, им послужил Яков Данилович Розенталь по прозвищу «Борода» (1893-1966), на самом деле занимавший пост директора ресторанов Дома Герцена, Дома Союза писателей и Дома печати, где его Булгаков, скорее всего, и наблюдал.
О происхождении Якова Даниловича ничего не известно. Во время Первой мировой войны – интендантский офицер, затем работал в Киеве и в 1921 г. перебрался в Москву.
«Он не только знал весь театральный мир, но и вкусы каждого, умел внушить, что здесь именно отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам. Это – начиная с конца 20-х годов. Но и в 60-х элегантная фигура Бороды была знакома посетителям ВТО: в последние годы жизни он работал там и был доброй душой дома», – писал о Якове Розентале Леонид Утесов.
В книге Эдуарда Хруцкого «Проходные дворы» мы также можем найти упоминание о Розентале и Булгакове: «Именно от „Центрального“, минуя памятник Пушкину, и текла шумная, нарядная человеческая река. На берегах ее помещался замечательный ресторан ВТО, где царил знаменитый мэтр, с которого Михаил Афанасьевич Булгаков писал своего Арчибальда Арчибальдовича. Называли его двумя кличками: официальной – „Борода“ и второй, пожалованной ему Юрием Карловичем Олешей, – „Жопа в кустах“. На какую он откликался охотнее, не знаю».
Михаил Шолохов
«ТИХИЙ ДОН»
Прототипом Григория Мелихова послужил Харлампий Васильевич Ермаков (7 февраля 1891, хутор Антипов станицы Вешенской области Войска Донского (ныне – Шолоховского р-на Ростовской обл.) – 17 июня 1927, Миллерово Северо-Кавказского края (ныне Ростовская обл.)). Но если внимательно присмотреться к роману, Ермаков сыграл в нем две роли, являясь и одним из второстепенных персонажей романа под собственным именем. Такой способ спрятать прототип достаточно распространен. Впрочем, неизвестно, что в данном случае подвигло писателя явить перед читателем прототип в двух лицах.
Харлампий Васильевич Ермаков родился в семье донского казака. Когда Харлампию исполнилось два года, его отец потерял руку и не мог уже зарабатывать, как раньше, так что мальчика пришлось отдать на воспитание в семью более богатых родственников – Архипа Герасимовича и Екатерины Ивановны Солдатовых, живших на хуторе Базки той же станицы. Там же он закончил два класса приходской школы. Немного, конечно, ну да он в университеты и не собирался. В возрасте 19 лет женился на казачке Прасковье Ильиничне. В 1911 г. у них родилась дочь Пелагея, в 1913-м – сын Иосиф.
Затем его призвали на службу в Донской 12-й казачий полк. 25 апреля 1914 г. назначен взводным урядником. С началом Первой мировой войны оказался на Юго-Западном фронте, затем судьба перекидывает его на Румынский фронт, награжден четырьмя Георгиевскими крестами и четырьмя Георгиевскими медалями. Дважды ранен: первый раз – 21 сентября 1915 г. под Ковелем и до 26 ноября лечился в госпитале города Сарны; второй – 20 ноября 1916-го в Румынии. После этого ранения его направили на лечение в ростовский госпиталь. По излечении, 25 января 1917 г., получил двухмесячный отпуск для поправления здоровья и возвратился в родной хутор. Затем, в связи с истечением четырехлетнего срока действительной службы, получает трехмесячный «льготный» отпуск. Но с начала июня снова мобилизован в армию, во 2-й Донской казачий запасной полк. От своего полка он избирается в Областной военный комитет и проходит общеобразовательные курсы при Новочеркасском юнкерском училище.
В 1918 г., вернувшись после ранения домой, избран председателем Вешенского станичного совета. Когда 16-20 апреля произошло антибольшевистское восстание, Ермаков принял в нем живейшее участие в звании подхорунжего (войсковой чин в казачьих войсках русской армии имперского периода, соответствовавшее чину пехотного). С восстановлением атаманского правления становится атаманом Вешенской станицы. Летом и осенью 1918 г. X. Ермаков в должности командира взвода 1-го Вешенского полка Донской армии воюет против Красной армии на Царицынском и Балашовском направлениях. В конце декабря казаки покинули фронт и вернулись домой, в начале следующего года Красная армия начала террор на Верхнем Дону. 25 февраля вспыхнуло Верхне-Донское восстание в станице Казанской. Хорунжий X. Ермаков начинает формирование повстанческого отряда правобережных хуторов. В частности, разбивает карательный отряд Лихачева и захватывает артиллерийские склады красных. За этот подвиг 5 марта его избирают командующим Базковской сотней. Еще несколько дней спустя командующий повстанческими войсками П. Кудинов назначает его командиром 1-й Верхне-Донской дивизии вместо есаула Алферова.
Казаки считались сильными противниками, тем не менее в конце февраля 1919 г. ситуация на фронте кардинально изменилась. Донская армия отступила на Кубань. 3 марта под станицей Георгие-Афипской X. Ермаков со своей частью вынужден сдаться в плен превосходящим силам противника, а 15 марта поступает в Красную армию. Получил под свое командование 3-й отдельный кавалерийский полк 1-й Конной армии, сформированный из перешедших в Красную армию казаков. «Тов. Буденный помнил его по 1-й Конной армии и отзывался о нем как об отличном рубаке, равном по силе удара шашкой Оке Городовикову» (М.А. Шолохов в письме к литературоведу К.И. Прийме).
Ермаков проявил себя на Польском фронте, затем назначается командиром 82-го полка и направляется на Врангелевский фронт, а после взятия Крыма – на Дон для борьбы с «бандами» Махно, Попова и Андреянова. В середине 1921 г. – начальник школы «краскомов» 14-й кавалерийской дивизии в Майкопе, награжден шашкой и именными часами.
Казалось бы, теперь до генерала дослужится, но в 1923 г. его неожиданно уволили из армии, так как командование «вдруг обнаружило», что Ермаков – бывший белый. Вскоре арестован ГПУ, следствие длилось полгода, но ничего доказать не удалось, и в 1924 г. Ермакова освободили под поручительство. 15 мая 1925 г. на выездной сессии Северо-Кавказского суда в городе Миллерово следствие прекращено.
Приблизительно в это время Ермаков знакомится с М.А. Шолоховым и консультирует его по вопросам, связанным с Гражданской войной. В 1927 г. Ермакова снова арестовали и приговорили к расстрелу, 17 июня приговор привели в исполнение. 18 августа 1989 г. реабилитирован посмертно.
Юрий Олеша
«ЗАВИСТЬ»
Главный герой романа Николай Кавалеров, по признанию автора, писался с него самого. Во всяком случае, он официально признался в этом на Первом съезде Союза писателей: «Кавалеров – это я сам. Да, Кавалеров смотрел на мир моими глазами: краски, цвета, образы и умозаключения Кавалерова принадлежат мне. И это были наиболее яркие краски, которые я видел. Многие из них пришли из детства или вылетели из самого заветного уголка, из ящика неповторимых наблюдений. Как художник, проявил я в Кавалерове наиболее чистую силу, силу первой вещи, силу пересказа первых впечатлений. И тут сказали, что Кавалеров – пошляк и ничтожество. Зная, что много в Кавалерове есть моего личного, я принял на себя это обвинение в пошлости, и оно меня потрясло».
Литературовед А. Гладков назвал выступление Олеши, развенчивающее Кавалеровых как пережиток старого режима, «автобиографическим самооговором»: «Запретив себе в искусстве быть самим собой, Олеша стал никем. Таков суровый и справедливый закон творчества. Или ты – это ты, или – никто»[91].
Ильф и Петров
«ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ»
Задача Бендеру Остапу:
Имея сразу двух отцов,
Установить в конце концов —
Кого из них считать за папу?
Александр Архангельский
Остап Ибрагимович Бендер – фигура составная, первым делом это, конечно же, Осип Беньяминович Шор, который родился в Николаеве 30 мая 1899 г. в семье купца 2-й гильдии Беньямина Хаимовича Шора и дочери одесского банкира Екатерины (Куни) Герцевны Бергер. Беньямин Шор держал магазин колониальных товаров.
В семье Осип был вторым ребенком, его старший брат Натан – поэт Анатолий Фиолетов (1897, Одесса – 27 ноября 1918).
Известно, что отец скончался от сердечного приступа в 1901 г. Похоронив главу семьи, мать переехала с детьми в Одессу. Там они поселились на улице Полтавской победы (ныне – ул. Канатная, 78). Через какое-то время она вышла замуж за петербургского купца Давида Рапопорта и уехала к нему, оставив сыновей у дедушки.
Осип, закончив частную мужскую гимназию Рапопорта, переехал к матери и в 1917 г. поступил на первый курс Петроградского технологического института. Впрочем, науки его мало увлекали, поэтому в 1919 г. он решил вернуться в родной город. Дорога оказалась насыщена разнообразными приключениями и заняла целых два года, что, по легенде, он и поведал Ильфу и Петрову, а те сочли нужным сделать Осипа прототипом главного героя их совместного детища.
Судя по фотографиям Осипа Шора, внешность Остапа тоже взята с него. Современники утверждали, что соавторы передали и особенности речи, и характер прототипа. Кстати, близкие друзья называли Осипа Остапом.
Осип Шор служил в уголовном розыске, в отделе по борьбе с бандитизмом. Из текста романа можно заключить, что Бендер действительно хорошо знает уголовных кодекс.
Шор получил известность после появления романа В. Катаева «Алмазный мой венец».
Вот как вспоминает об Осипе Шоре и Анатолии Фиолетове Валентин Катаев: «Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу… Но что же в это время делал брат убитого поэта Остап? То, что он делал, было невероятно. Он узнал, где скрываются убийцы, и один, в своем широком пиджаке, матросской тельняшке и капитанке на голове, страшный и могучий, вошел в подвал, где скрывались бандиты… И, войдя, положил на стол свое служебное оружие – пистолет маузер с деревянной ручкой. Это был знак того, что он хочет говорить, а не стрелять. Бандиты ответили вежливостью на вежливость…
– Кто из вас, подлецов, убил моего брата? – спросил он.
– Я его пришил по ошибке вместо вас, я здесь новый, и меня спутала фамилия, – ответил один из бандитов. Легенда гласит, что Остап, никогда в жизни не проливший ни одной слезы, вынул из наружного бокового кармана декоративный платочек и вытер глаза.
– Лучше бы ты, подонок, прострелил мне печень. Ты знаешь, кого ты убил?
– Тогда не знал. А теперь уже имею сведения: известного поэта, друга Птицелова (Эдуарда Багрицкого). И я прошу меня извинить. А если не можете простить, то бери свою пушку, вот тебе моя грудь – и будем квиты.
Всю ночь Остап провел в хавире в гостях у бандитов. Они пили чистый ректификат, читали стихи убитого поэта, плакали и со скрежетом зубов целовались взасос».
Второй прототип Остапа Бендера (хотя возможна и обратная нумерация) – герой романа Оренбурга «Хулио Хуренито», который появился в 1922 г. Известно, что только в 1927 г. Валентин Катаев предложил своему брату Евгению Петрову и его другу Илье Ильфу написать историю с движущимся героем и оформить эту сюжетную цепь приключений как погоню за 12-ю стульями. В 1928 г. роман опубликовали в художественно-литературном журнале «Тридцать дней» (№ 1-7); в том же году издан отдельной книгой.
Роман «12 стульев» породил крылатые выражения, которыми мы очень часто пользуемся, особенно не задумываясь об их происхождении. Так, например:
«Мой папа был турецко-подданный» – скорее всего, отсылка Осипа Шора к торговле своего отца, владельца лавки колониальных товаров, либо заимствование из биографии поэта Э. Багрицкого, тесть которого, Густав Суок, действительно являлся «турецким подданным римско-католического вероисповедания»;
«Ключи от квартиры, где деньги лежат» – фраза принадлежит партнеру Маяковского по бильярду, главному остряку «Гудка» – Михаилу Глушкову, именно он выведен в романе под именем Авессалом Изнуренков. В первый раз он появляется перед читателем во время продажи стульев на аукционе; размахивая руками, Изнуренков забрасывает Остапа множеством эмоциональных вопросов по поводу торгов.
У Глушкова было два занятия в жизни: либо он придумывал темы карикатур, либо играл в азартные игры, а еще известен как остроумный человек, способный на молниеносный экспромт. Например, на вопрос коллег о том, со щитом он вернулся с бегов или на щите, он отвечал: «В нищете». Ему же принадлежит афоризм: «Вам говорят русским языком, приходите завтра, а вы всегда приходите сегодня»[92].
Прочитав роман, Глушков выразил свои благодарности Ильфу и Петрову за то, что те увековечили его в образе Изнуренкова[93].
«Гаврилиада» – это пародия на агитки Владимира Маяковского. Следовательно, в какой-то степени Никифор Ляпис-Трубецкой – это сам Владимир Владимирович. Отсюда посвящение «Гаврилиады» Хине Члек, дает нам отсылку к Лиле Брик, которой Маяковский действительно посвящал свои стихи. Впрочем, по другой версии, Хиной Члек могла быть журналистка Евгения Юрьевна Хин, в этом случае можно предположить, что имя Хина происходит от фамилии Хин. Ее Маяковский тоже отлично знал.
Есть тут отсылка, привет Горькому, точнее, его выступлению на ГЕервом писательском съезде 1934 года. «До съезда и в начале его некоторые и даже, кажется, многие литераторы не понимали смысла организации съезда. „Зачем он? – спрашивали эти люди. – Поговорим, разойдемся, и все останется таким, как было“. Это – очень странные люди, и на съезде их справедливо назвали равнодушными. Глаза их видят, что в нашей действительности кое-что еще остается „таким, как было“, но равнодушию их не доступно сознание, что остается лишь потому, что у пролетариата, хозяина страны, не хватает времени окончательно разрушить, уничтожить эти остатки. Эти люди вполне удовлетворены тем, что уже сделано, что помогло им выдвинуться вперед, на удобные позиции, и что укрепило их природное равнодушие индивидуалистов. Они не понимают, что все мы – очень маленькие люди в сравнении с тем великим, что совершается в мире, не понимают, что мы живем и работаем в начале первого акта последней трагедии трудового человечества. Они уже привыкли жить без чувства гордости смыслом личного бытия и заботятся только о том, чтоб сохранить тусклую светлость, тусклое сиятельство своих маленьких, плохо отшлифованных талантов. Им непонятно, что смысл личного бытия – в том, чтобы углублять и расширять смысл бытия многомиллионных масс трудового человечества. Но вот эти миллионные массы прислали на съезд своих представителей: рабочих различных областей производства, изобретателей, колхозников, пионеров. Перед литераторами Союза Социалистических Советов встала вся страна, – встала и предъявила к ним – к их дарованиям, к работе их – высокие требования. Эти люди – великое настоящее и будущее Страны Советов».