Не сразу, но стали приводить детей. Первая беременная женщина вошла в пирамидку, еще не зная, что ждет ребенка, но на последующем обследовании в ее матке обнаружился двухнедельный зародыш, который совершенно не пострадал.
Земля полнилась дичайшими слухами – о тех, кто вошел и так и не вышел из пирамидки, или выбрался абсолютно безумным, или сделал два шага и упал замертво, о внезапно открывшихся паранормальных способностях, неведомых инфекциях, свежеотрощенных хвостах и, разумеется, об искусственном оплодотворении инопланетными эмбрионами. Но хладнокровная статистика обнаруживала только положительную динамику: люди выходили из пирамидок здоровее, чем были. И худее.
Разумеется, недовольные все равно находились. Набирало силу движение протестующих анорексичек: истощенные женщины, у которых процент жира и без того был ниже семнадцати, рвались в пирамидки, чтобы убрать мифические граммы со своих костей, но выходили даже менее худыми, чем прежде, – «Мы» не соглашались наносить вред. Некоторые религиозные общины кричали о печати Сатаны на уровне клеток. В конце концов, кто‑то был просто против, без аргументов. «Не хочу, чтобы в мою жену и детей кто‑то запускал свои грязные щупальца!» – заявляли честные фермеры, с ненавистью глядя в камеру. «Черт побери, моя баба нравится мне такой, как есть! Худые‑то сплошь злобные да гулящие!», «Не хочу быть, как все!», «Убирайтесь, проклятые жопорукие монстры!», «Происходит массовое отделение чистых от нечистых, и я знаю, с кем мне по пути».
К июню поток людей, идущих к пирамидам, стал иссякать. Те, кто хотел пройти Изменение, его прошли, а противники только утвердились в своем нежелании. Были отмечены случаи нападения на Измененных и дискриминация по анализу крови. И тогда притихшие было «Мы» выступили с очередным объявлением. Они, как ни в чем не бывало, сообщили, что их обеспокоили запреты на Изменение, которые они зафиксировали в ряде стран и в отдельных общинах. «Мы» не могли допустить, чтобы великая мечта человечества сбылась не в полной мере. Поэтому уже несколько недель во все крупные системы водоснабжения добавлен препарат, инициирующий процесс похудения в человеческом организме. То есть каждый, кто пил земную воду, обязательно похудеет, просто не так быстро, как посетивший пирамидку. Для подтверждения этого факта достаточно простейшего анализа крови, но, судя по всему, неизмененных на Земле не осталось.
|
|
Мировая общественность растерялась. Фактически «Мы» признали, что никакой добровольности не подразумевалось с самого начала. Бывший Президент Североамериканского Союза, отдыхающий в своем загородном доме, только пожал плечами: «Я же говорил, расслабьтесь».
Зачем тогда весь этот фарс с пирамидками? Ответ был таков: «Мы» не хотели сеять панику и пытались соблюсти ваши приличия до определенного предела. Но наша миссия должна быть выполнена. Теперь вода очищена, Изменения завершены, самолеты могут взлетать, а «Мы» закончили свои дела на Земле и готовы ее покинуть. На каждом континенте останется по одной розовой пирамидке для наблюдения. Не пытайтесь их уничтожить – вы уже выяснили, что они неуязвимы для вашей техники. Берегите себя».
И они улетели.
К первому июля Земля была абсолютно свободна и потихоньку возвращалась к нормальной жизни.
|
|
Глава 3
Мардж проснулась и некоторое время не поднимала век. Она хотела бы увидеть над собой невысокий потолок комнаты, в которой провела последние три месяца, стены, обшитые светлым деревом, радужный отблеск, отбрасываемый высоким стаканом с водой, что стоял на столике у кровати. Хотелось проснуться в позавчера, когда мир еще не изменился. Но вместо этого пришлось открыть глаза и увидеть всю ту же больничную палату.
«И самое неприятное, – подумала Мардж, – что я упустила единственную возможность похудеть. Не будь я такой упрямой или сними дом поближе к цивилизации… с централизованным водоснабжением, а не с собственным артезианским колодцем и запасом канистр из супермаркета.
Вообще‑то она никогда особенно не тяготилась полнотой, разве что в ранней юности, когда Брюс при каждом удобном случае тыкал ей в нос худобой Долли. Но потом полюбила свои широкие бедра, тяжелые груди, все эти плавные изгибы, ямочки, складочки и нежные места, от которых у мужчин заходилось сердце. Все‑таки небольшой мягкий живот женщину не испортит, что бы там ни говорили любители стиральных досок.
Но ей совершенно не улыбалось стать изгоем, «мисс Величайшая Задница Мира»…
После короткого стука, не дожидаясь ответа, вошла доктор Розенталь. Сегодня – без очков и «скафандра», в простом белом халате. Значит, они убедились, что Мардж не опасна.
– Доброе утро, Мардж. – Доктор Розенталь мягко улыбнулась. Она казалась довольно приятной женщиной теперь, когда не была напугана.
|
|
– Доброе, – вяло откликнулась Мардж.
– Нет, в самом деле, есть хорошие новости. Мы проверили ваш рассказ, признаюсь, поначалу он показался мне довольно необычным… три месяца в заточении, пропустить все это, – она сделала неопределенный жест.
– Знаете, Карен, – Мардж прочитала ее имя на бейджике, – уж кто бы говорил. То, что рассказали мне вы, не в пример страннее.
– Согласна. Но разница в том, что мои слова может подтвердить кто угодно. А нам пришлось связаться с домовладельцем, агентом – вы ведь не против? – и с некоторыми вашими друзьями. Они передают приветы, Мардж.
– Прекрасно. Значит, я могу уехать отсюда хоть сейчас?
– Теоретически.
Мардж грустила, она устала от недомолвок и была слишком подавлена для пикировки. Поэтому всего лишь приподняла правую бровь и подождала, пока доктор Розенталь объяснится.
– Мы уладим формальности, за вами прилетит вертолет и доставит, куда пожелаете.
– А к чему этот цирк? Неужели нельзя пригнать мою машину?
– Я вчера не успела сказать, мы… эээ… несколько в другом штате, на крайне охраняемой территории.
– Ничего себе! То есть после обморока меня отволокли на секретную базу, откуда можно выбраться только с завязанными глазами и подпиской о неразглашении?
– Вы недооцениваете происшедшее – и с вами, и с остальным миром. Вы, кажется, единственная неизмененная женщина на планете. Другая, не такая, как все. Мы больше не боимся неизвестной инфекции, которую вы могли бы переносить, но мы боимся за вас, Мардж. Никто не знает, как отреагирует человечество на вашу инакость. Люди взбудоражены.
– М‑да, судя по тому, что мне вчера насказали, те похудательные капельки были не единственным тайным воздействием инопланетян. Сдается, они немножко пригасили население – уж очень покладисто народ принял их байки.
– Вы бы видели этот покой в Первые сутки!
– Но потом? Не думаете, что люди слишком легко смирились с чужаками?
– Хорошо соображаете, Мардж.
– Не жалуюсь. Вот, а теперь, когда они улетели, начнется неслабый отходняк. И мне, пожалуй, есть чего опасаться, вы правы.
– Рада, что вы понимаете всю сложность ситуации.
– Я, наверное, вернусь в дом, он оплачен до октября. Боюсь, мне не вынести вида городских худышек в летних платьях… И к тому же нужно писать книгу.
– Это разумное решение. Нам проще будет вас охранять. Запасы пищи в доме пополнят сообразно вашим пожеланиям.
– Эй, с чего это правительство взялось обо мне заботиться?
– Правительство обязано заботиться о каждом гражданине страны.
– Карен. Я устала, перепугана и по‑прежнему немного не в себе. Не лгите и выкладывайте начистоту.
Доктор Розенталь помолчала, что‑то мысленно взвешивая. Потом пристально посмотрела в глаза Мардж и тронула себя за ухо. Настойчиво потянула мочку.
– Дорогая, я вижу, вам уже невмоготу больничные интерьеры, но вы еще не совсем здоровы и нуждаетесь в поддержке и квалифицированном наблюдении. Хотите, я полечу с вами и некоторое время поживу в том чудесном доме? Насколько мне известно, в нем две спальни.
Мардж задумалась. Можно ли доверять этой женщине? Стоит ли добровольно сажать себе на хвост соглядатая? Где‑то наверху, видимо, спятили и всерьез считают ее важной персоной, и следует хорошенько во всем разобраться. А без поддержки, в самом деле, нелегко.
Вздохнула и ответила:
– Буду счастлива, Карен.
Мардж впервые летела на вертолете (по крайней мере, будучи в сознании), было безумно страшно, поэтому почти все время сидела, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники. Во дворе ее дома не нашлось места для посадки, поэтому они приземлились на соседнем холме. Мардж вывалилась из кабины прямо в руки сопровождающему их военному и, несмотря на дурноту, отметила, что мальчик в форме напрягся. «Противно ему, наверное, толстуху щупать, – подумала печально, – да и весу в нем маловато, тяжело этакую массу удерживать». Чем больше видела измененных мужчин и женщин, тем сильнее нарастало отвращение к своему телу. А ведь раньше спокойно рассматривала манекенщиц, танцоров и прочих недокормышей – потому что всюду разгуливали такие, как она, Мардж, нормальные аппетитные женщины с боками и сиськами. Но теперь, став экспонатом кунсткамеры, сохранить достоинство не смогла.
Отвлекшись от мрачных мыслей, огляделась. Что это?! Неподалеку от дома вырос небольшой палаточный лагерь, ворота распахнуты, суетятся люди в камуфляже.
– Что, черт побери, происходит?! Кто дал им право вторгаться в частные владения?
– Мардж, дорогая, давайте войдем внутрь, я должна многое объяснить, – Карен говорила почти жалобно, – поверьте, за последние три дня вы узнали массу нового, но и это еще не все.
Карен несмело тронула ее за руку, Мардж возмущенно дернулась, но голова закружилась, и пришлось опереться на костистое плечико. «Что ж, эта от меня, по крайней мере, больше не шарахается. Привыкла».
– Ладно, – ответила сквозь зубы и, не торопясь, пошла к дому.
К этому времени все мужчины побросали свои дела и развернулись в их сторону.
«Я и это вынесу». Шла, глядя прямо перед собой, а тело ее горело. Корова. Уродина. Монстр.
Под тяжелыми взглядами преодолела пространство до ворот, потом до двери и вступила в прохладу крошечной прихожей, сунулась в столовую и чуть не сорвалась – в углу незнакомый парень колдовал с проводами.
– Уходите, – ей хотелось завопить.
– Но, мэм, мне осталось…
– Позже, – вмешалась Карен, и он беспрекословно подчинился.
«Ага, – отметила Мардж, – доктор‑то не просто доктор, а с полномочиями, учтем…» Захлопнула дверь, и это было последним осмысленным действием, истощившим ее самообладание: Мардж опустилась прямо на пол, закрыла лицо руками и заплакала.
Надо отдать должное Карен: терпеливо подождала пятнадцать или двадцать минут, а потом, выбрав по какому‑то своему разумению нужный момент, налила в тонкостенный стакан свежей прохладной воды и присела на корточки перед Мардж. Отвела спутанные волосы от мокрых щек и поднесла стакан к ее губам. Мардж судорожно глотнула, стараясь не закашляться, и сквозь отчаяние восхитилась точностью расчета – пять минут назад она еще не выплакала все слезы, а пять минут спустя потеряла бы последние силы. «Профессионал… теперь со мной всегда будут общаться только профессиональные… дрессировщики». Неожиданно накатила следующая волна истерики, но Карен плеснула себе на ладонь немного воды и вдруг обтерла ее лицо осторожным материнским жестом, промокнула салфеткой – так нежно, будто перед ней была девочка, перепачканная шоколадом, – и прижала ее голову к своей худосочной груди.
Они сидели так долго‑долго, и Мардж подумала, что у Карен, наверное, затекли ноги в неудобной позе, но сил прервать объятие не было – не скоро ее обнимут еще раз с такой же теплотой.
Наконец Мардж прервала молчание и плаксиво спросила:
– А что он делал там, в углу?
Карен разомкнула руки, с усилием встала и выпрямилась:
– Прокладывал коммуникации. Тут нет ни телевизора, ни интернета, ничего. Мы уважаем ваше уединение, Мардж, но видит бог, все слишком изменилось, чтобы оставаться в неведении. Понять, что происходит, гораздо проще, если иметь доступ к сетям. – Она говорила официальным тоном, чтобы Мардж не устыдилась своей слабости и не почувствовала себя уязвимой. Еще более уязвимой.
«По крайней мере, они не хотят меня изолировать, хороший знак».
– Ладно, пусть заканчивает, а я пойду к себе, переоденусь. – Она шагнула к двери в спальню, и только после того, как зашла внутрь, Карен позвала парня. Мардж оценила деликатность – чем меньше на нее будут глазеть, тем лучше.
Примерно через час, после горячей ванны, полулежала в кровати, почти успокоенная, с ноутбуком на коленях. В правом нижнем углу мигал значок сети, но Мардж не спешила выходить в интернет, проверять почту и окунаться в новую реальность, в которой предстояло жить. Первым делом открыла файл с текстом – он был на месте, флэшка тоже лежала там, где Мардж ее оставила, и вся информация сохранилась. Несомненно, и ноутбук в кабинете в полном порядке, хотя в него наверняка лазили военные. За нее взялись основательно, и сейчас предстояло понять почему.
Карен постучала и вошла, неся безупречный ланч: свежий апельсиновый сок, нежирные ломтики мяса, сыр, тосты, джем и крепкий чай. «Сообразно с вашими пожеланиями», – вспомнила Мардж.
Карен тоже искупалась и переоделась в просторное домашнее платье, скрывающее худобу, – наверняка, чтобы не причинять Мардж дополнительной боли.
– Мне понадобится время, чтобы разобраться со своими письмами.
– Хорошо, встретимся за обедом, а потом я отвечу на любые вопросы, которые у вас появятся. – И она удалилась.
Мардж отхлебнула сока, тяжело вздохнула и открыла почтовую программу.
Начала со старых новостных рассылок, которые приходили в ящик трижды в день: открывала каждую и просматривала заголовки, если попадалось что‑то интересное, вчитывалась. Своими глазами увидела Послание, пережила потрясение, разглядывая фотографии Первых суток контакта, проследила за развитием дебатов о ВМЧ, жадно изучила розовые пирамидки, снятые со всех возможных ракурсов, и перешла к событиям последних недель.
Похоже, мировая экономика перестраивалась с ужасным хрустом, как старенький кубик Рубика. Индустрия похудения отмерла за ненадобностью, целые сегменты промышленности разрушались, аналитики шумно нюхали воздух, пытаясь уловить тенденции. Пока главным «трендом» была обыкновенная еда. Ну да, человечество обнаружило невиданный аппетит: женщины, всю сознательную жизнь просидевшие на диете, теперь могли позволить себе что угодно, хоть конфеты коробками, хоть пиво галлонами. Конечно, здорового питания никто не отменил, но с тормозов слетели многие, и ускорившийся обмен веществ тому способствовал. Голод миру пока не грозил, но его возможность уже прогнозировали.
Мардж ошалела от обилия информации и, чтобы отвлечься, решила вычистить ящик от спама, который просочился сквозь фильтры. Удалила, не открывая, несколько писем от заведомо незнакомых отправителей, но в одно все же заглянула и была шокирована: вместо обычного предложения выиграть миллион или увеличить член на пару инчей ей рекомендовали нарастить груди и ягодицы. Раньше это прозвучало бы изощренным издевательством для миллионов женщин, а теперь, пожалуй, мог возникнуть спрос. Хотя Мардж искренне не понимала, зачем человеку, только что освободившемуся от жирной задницы, делать себе искусственную?
Поискала весточки от друзей, но за три месяца не пришло ни одной – все же знали о ее аскезе. Только сегодняшнее письмо от издателя, который настойчиво интересовался новым текстом, – что довольно странно, они планировали побеседовать о будущей книге только осенью, и сообщение от Энн с темой «МАРДЖ!!!». Внутри была ссылка.
Мардж кликнула и через секунду чуть не завопила от ужаса. Открылся новостной сайт, на главной странице которого красовалась огромная фотографии паршивого качества, сделанная, кажется, мобильником: на грязном полу «Макдоналдса» лежала она, Мардж, в обмороке, похожая на беспомощного кита. Шапка гласила: «Обнаружена последняя толстуха на Земле!» Чуть мельче шел текст, описывающий недавние события в деревенской забегаловке и завершающийся фразой: «Дальнейшая судьба ее неизвестна, имя засекречено, аномальным явлением занимаются военные. Что это было?!!!»
«Аномальное явление» била крупная дрожь. Она поняла причину спешки и суеты вокруг своей персоны: еще несколько часов, и фамилия станет достоянием СМИ, к завтрашнему дню журналисты вычислят дом, и на ее бедную голову обрушится злобное любопытство всего человечества. Внизу страницы предлагалось «крупное вознаграждение» любому, кто обладает информацией о ней. Мардж не сомневалась, что близкие не польстятся на деньги, но существовали соседи и шапочные знакомые.
Взяла себя в руки и написала Энн: «Дорогая моя, пожалуйста, умоляю – никому не слова. Я все‑все тебе объясню, только чуть позже!» Отправила письмо, обновила страницу новостей и с тоской поняла, что опоздала.
Итак, к двум часам пополудни мир уже знал, что на свете существует Единственная Неизмененная, Последняя Толстуха, Мисс 40 % жира, Величайшая Задница Земли – она же Марджори Касас.
Горюй – не горюй, а обедать надо. Мардж вышла в столовую и сразу увидела встревоженную Карен, которая сидела за накрытым столом и чистила апельсин. Ясно было, что она уже знает.
– Прекрасная вещь – интернет, – беспечным тоном заметила Мардж, усаживаясь, – не успеешь чихнуть… Интересно, кто сообщил журналистам мое имя.
– Сразу несколько человек, – ответила Карен, – можете не сомневаться, ваши друзья уже дают интервью.
– Я хочу отсидеться. Не пускайте никого, пожалуйста, хотя бы пару недель. Потом, когда шумиха поутихнет…
Карен печально смотрела на нее и молчала.
– Что, нужно больше? Месяц?
– Она никогда не утихнет, Мардж.
– Да ну, им же когда‑нибудь надоест глумиться надо мной.
– Глумиться – да, но вы нужны им, и они никогда не оставят вас в покое.
– Я?? Нужна?? Знаете, дорогая, вы слишком мрачно смотрите на жизнь. Поговорят и отстанут. Обеспечьте мне две недели покоя, а там посмотрим. Я буду править текст, а вы – отгонять придурков. Согласны?
– Как пожелаете. Хотите об этом поговорить?
– Нет, спасибо. Вернемся к вопросу после моего дня рождения. Лучше скажите, что в этой кастрюльке? Сами приготовили?
Но неприятный разговор состоялся несколько раньше, как раз накануне тридцатидевятилетия Мардж.
Все предыдущие дни она была очень занята – читала текст и намечала сюжетные линии, которые следовало бы развить. Собралась с духом и приняла важное решение: отойти от собственных привычек и раскрыть, ни много ни мало, тему секса. Она не чуждалась полупристойных шуток, но когда изредка ее вовлекали в детальное обсуждение чьих‑то постельных пристрастий, Мардж становилось не по себе, у нее делалось выражение лица, как у кошечки, вступившей в лужу, – только что лапками не трясла. В сексе была довольно свободной, но одно дело – заниматься любовью, другое дело – говорить об этом, а уж писать – совсем третье. В книгах чаще всего обходилась невнятными «атмосферными» сценами: герой посмотрел, героиня улыбнулась, а в следующем предложении она уже благодарно целует его мокрое от пота плечо. Мардж гордилась умением создавать должный эротический градус, не прибегая к анатомическим подробностям и акробатическим уточнениям – кто, кого, чем, в какое место и где при этом был его язык. Но в нынешней, главной своей книге, почувствовала необходимость описать женские тайны так, чтобы у читателя возникло впечатление, будто его вовлекают в сумеречные леса, влажные заросли, уводят на залитые солнцем поля. Чтобы, читая, он испытывал не возбуждение, а жгучее любопытство.
Она решилась для такого случая привлечь личный сексуальный опыт и поделиться одним из главных эротических открытий, случившимся за последние годы. Обсуждать его с кем‑то прежде не рисковала, но отчего бы не отдать историю Долли, пусть ей будет стыдно, а не Мардж…
То событие – написала бы Событие, если бы не презирала использование больших букв без особой нужды, для многозначительности, – во многом перевернувшее ее представления о себе, произошло осенью, в одну из последних постельных встреч с Марком. Последним свидание могло стать не потому, что дело шло к трагическому разрыву, просто Мардж собиралась заняться новой книгой: каждый год, когда погода начинала портиться, она прекращала светскую жизнь и углублялась в работу, выполняя обязательства перед издателем. И на несколько месяцев любовные дела приостанавливались, а чаще всего кончались, потому что по весне гораздо проще найти нового мужчину, чем объяснить старому, отчего она вдруг пропадала. «Да, ты говорила, что собираешься поработать, но неужели нельзя хотя бы раз в неделю встречаться, выходить куда‑нибудь и и… ну, ты понимаешь».
Приходилось отвечать просто – «к сожалению, нельзя». Ведь невозможно втолковать человеку непишущему, что текст не выносит соперников, что после секса она едва способна на эмоциональный выплеск в пятьсот слов, а чтобы ежедневно делать хотя бы полторы тысячи, нужны полная сосредоточенность и воздержание, в конце концов. Нет, не объяснишь, да и не любила Мардж сакрализировать профессию, прикидываться экзальтированной служительницей муз, трепаться о жертвенности и долге. Была работа, которую надо сдать в срок, а если отношения мешают делу, то к черту такие отношения.
И вот в одно из прощальных соитий с Марком, когда Мардж лежала на спине с подушкой под попой и силилась отвлечься от мысленного составления синопсиса – да, она уже была вся там, в будущей книге, – вдруг пришло поразительное чувство. Марк сделал какое‑то особое движение бедрами, и на Мардж накатило не физиологическое ощущение, не оргазм, а именно чувство, глубочайшее и сложное эмоциональное переживание: смесь вселенской тоски, нежности и одиночества, будто только что заглянула в чужой прекрасный мир и тут же его потеряла. Это произошло так внезапно и мощно, что она заплакала и обхватила мужчину руками и ногами, прижалась к нему всем телом, и он почти сразу же кончил.
Кое‑как избавившись от Марка, Мардж серьезно призадумалась. Если бы во время секса мысли не гуляли далеко от кровати, она, возможно, и не заметила, не поняла бы так отчетливо, что экзистенциальный припадок вызван банальной стимуляцией некой точки во влагалище. Труднодоступной, видимо, потому что Мардж уже знала это состояние, но погружалась в него крайне редко, несколько раз в жизни, точнее, с несколькими мужчинами, которых по‑настоящему любила…
И тут стало жутко и смешно одновременно.
«Черт побери, возможно, то, что я принимала за любовь, было всего‑навсего физической реакцией на член определенной длины, толщины и кривизны. Вот это номер, а?» – Она нервно хихикнула.
Ведь не случайно ее «главные любови» обладали привкусом потери. Самые драгоценные мужчины всегда оказывались чужими, ускользающими, и, да, тоска, нежность и одиночество, вот что разрывало сердце каждый раз.
Мардж думала об этом целый вечер, часть ночи и все следующее утро, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах влюблялась в своих роковых героев. Уж не в кровати ли это происходило? Теперь не проверить, почти все связи начинались с секса, и гораздо позже развивались в область чувств – или не развивались, когда как. Исключением был Брюс, только в нем она полюбила личность в чистом виде, а уж потом переспала. Хотя…
«Я тогда была такая дура, кто знает, в какой момент крыша поехала… Интересно, у меня вообще была хоть одна настоящая любовь в жизни?!
Черт побери. Черт побери. Черт побери».
И сейчас Мардж решила, что неплохо бы наградить Долли этой особенностью и хорошенько исследовать ее состояние. Бедная подопытная овечка! Но информации все равно не хватало, а лезть в интернет боялась, потому что подозревала, какого рода новости ждали в сети – касающиеся не секса, а самой Мардж. Поэтому она решила поговорить с Карен.
К тому моменту их отношения стали безупречными: доктор занималась хозяйством, почти не попадаясь на глаза, и только когда Мардж выходила в холмы погулять и подумать, Карен деликатно отправлялась следом, стараясь держать ее в поле зрения и не мешать. Военные после настоятельных требований Мардж не только удалились с территории дома, но и убрали свой лагерь из виду. Так что, если бы их вертолеты не шныряли иногда на горизонте, покой был бы полным. С другой стороны, только хорошая охрана и обеспечивала чувство безопасности. Она догадывалась, что вокруг кипят страсти, но пока не готова была выяснить, какие именно.
И за ужином, последней трапезой ее тридцати восьми лет, Мардж сказала, что хотела бы вечером выпить с Карен по бокалу вина и немного посекретничать. Часов в девять они уселись на диване в столовой, и Мардж, путаясь и немного смущаясь, рассказала о проблемах своей героини. Не могла бы Карен, как врач, определить, насколько правдоподобна ее выдумка.
– Речь не о пресловутой точке «джи», которую каждая современная девушка изучила подробнее, чем линию жизни на собственной ладони. Тут другое…
Карен пожала плечами:
– У меня тоже есть такое место, я нашла его в ту пору, как начала мастурбировать. На пальцах вряд ли смогу объяснить, но поверьте на слово, при стимуляции определенного участка я чувствую… коротко говоря, на меня обрушивается буквально следующее осознание: «Мир такой большой и такой маленький ».
– Ничего себе!
– Я хоть немного помогла вам?
– Спасибо, это бесценно. Пойду к себе, запишу кое‑что. Ведь вы разрешите использовать рассказ?
– Разумеется. Если только не собираетесь вводить в текст персонаж Карен Розенталь, пятидесяти двух лет от роду, врача. – Она сдержанно улыбалась.
Мардж улыбнулась в ответ и с порога помахала рукой.
«Ну надо же, какова штучка, – думала Мардж, расстегивая кофточку, – понятно, что все дрочат, но от некоторых как‑то совершенно этого не ждешь. Интересно, какой она была девочкой… И, надо бы спросить, сколько весила до Изменения. Ведь это много говорит о человеке – теперь. Осчастливлен результатом или ничего особенного с ним не произошло, это важно…» Раздеваясь, кружила по комнате и в какой‑то момент приблизилась к окну, хотела его прикрыть, но в сумерках уловила движение. Окошко располагалось совсем низко, и она предположила, что это ветер покачивает кусты, хотя ночь обещала быть довольно тихой… И в ту же секунду что‑то глухо ударило в стекло, и Мардж с отвращением увидела длинный белый плевок, медленно стекающий к раме. В общем, ничего особенного, но она не сдержалась и закричала от ярости. Тихое уединение предыдущих дней нарушилось самым гнусным образом.
В комнату ворвалась Карен, оттолкнула ее от окна и попыталась свалить на пол. Мардж опешила, но потом сообразила, что ее хотят уберечь от пуль. Тело доктора оказалось довольно тренированным, она бы, пожалуй, легко уложила Мардж, но разница в весе была значительной, поэтому Мардж лишь пошатнулась, отступила на пару шагов и рухнула в кресло.
– Что??
– Мне… мне в окошко кто‑то плю‑у‑у‑унул. – Собиралась посмеяться над незначительностью причины переполоха, но ей стало так обидно и противно, что слезы сами закапали на голые круглые коленки. Оказывается, юбку тоже успела сбросить и теперь сидела перед Карен в лифчике и хлопковых белых трусах размера XXL. Она прежде не стыдилась своего тела и, уж конечно, не стеснялась бы врача, но мысль о том, что ее нагота противна кому‑то до такой степени, чтобы гадливо плеваться, была невыносима.
Карен подошла к окошку, отчего‑то хмыкнула и взяла со стола чистый листок. Аккуратно стерла потек и положила бумажку в карман, вместо того чтобы выбросить.
Движением тореадора сдернула с кровати покрывало и укутала Мардж. Неожиданно опустилась перед ней на колени, нежно тронула покрасневшее лицо и попыталась заглянуть в глаза:
– Мардж. Посмотрите на меня. Мардж. Не хотели поговорить две недели назад, но сейчас я вынуждена настоять. Вы не урод или монстр, никогда им не были и теперь уже точно не станете. Вы красивая женщина, но главное, желанная женщина. Самая желанная женщина на этой долбаной Земле.
Мардж посмотрела на нее с изумлением – непонятно, что больше потрясало, суть сказанного или грубое слово, прозвучавшее из уст всегда корректного доктора.
– Не утешайте, Карен, я ценю вашу доброту, но на меня только что плюнули, плюнули, понимаете?
– Вы ведь уже не девочка, дорогая. Посмотрите сюда, это сперма, узнаете? – Она сунула ей под нос бумажку.
– Чего‑о‑о?
– Дорогая, кто‑то мастурбировал под окном, пока вы тут разгуливали полуголой. Кто‑то дрочил, глядя на роскошное тело, последнее настоящее женское тело на Земле. И, если уж хотите знать, думая о вас, этим занимаются миллионы мужчин.
– Вы рехнулись? Что за чудовищные сексуальные фантазии? Это после нашего разговора вы так завелись?! – Мардж в ужасе попыталась отодвинуться и плотнее завернулась в покрывало.
«А если она на меня полезет?!»
– Успокойтесь, пожалуйста. Вы когда‑нибудь испытывали недостаток в любовниках?
– Еще чего!
– Вот именно, на пухленьких женщин был спрос во все времена. А теперь их нет, вдумайтесь, на Земле нет ни одной женщины с нормальной задницей. Кроме вас. Отчаянные вшивают имплантаты, а потом не могут нормально сидеть! Мужчины будто обезумели, им подавай то, чего на свете больше не существует!
– Не врите! В «Макдоналдсе» я видела в глазах людей только брезгливость и страх! – Незаметно для себя обе перешли на крик.
– Конечно, вы слишком закомплексованы, чтобы заметить еще что‑то! Каких‑нибудь ревнивых бабенок, возможно, и перекосило. Да и мало ли дур, которые до безумия рады сжирать свинячьи порции и не толстеть. Но мужчины‑то хотят другого. В тот раз вас разве что всеобщий шок спас. Знаете, сколько сейчас стоит новая фотография Марджори Касас? А знаете, сколько они согласны заплатить за возможность вас увидеть? Это тело, – Карен бесцеремонно ткнула ее в бок, распаляясь еще сильней, – национальное достояние, и уже есть люди (а со временем их будет все больше и больше), которые готовы умереть – слышите, Мардж? – сдохнуть они готовы, – если только перед смертью смогут вам засадить!
Мардж не выдержала, перегнулась через подлокотник, и ее вырвало тушеной брокколи и красным вином.