Легкомысленная комедия для серьезных людей
Действующие лица
Джон Вординг, почетный мировой судья.
Алджернон Монкриф.
Его преподобие каноник Чезюбл, доктор богословия.
Мерримен, дворецкий.
Лэйн, лакей.
Леди Брэкнелл.
Гвендолен Фейрфакс, ее дочь.
Сесили Кардью.
Мисс Призм, гувернантка.
Место действия
Действие первое – квартира Алджернона Монкрифа на Хаф-Мун-стрит, Вест-Энд.
Действие второе – сад в поместье мистера Вординга, Вултон.
Действие третье – гостиная в поместье мистера Вординга, Вултон.
Время действия – наши дни.
Действие первое
Гостиная в квартире Алджернона на Хаф-Мун-стрит. Комната обставлена роскошно и со вкусом. Из соседней комнаты слышатся звуки фортепьяно.
Лэйн накрывает стол к чаю. Музыка умолкает, и входит Алджернон.
АЛДЖЕРНОН. Вы слышали, что я играл, Лэйн?
ЛЭЙН. Я считаю, что подслушивать невежливо, сэр.
АЛДЖЕРНОН. Очень жаль. Вас жаль, Лэйн. Я играю не очень точно – точность доступна всякому, – я играю с удивительной экспрессией: чувство, вот в чем моя сила. Научную точность я приберегаю для жизни.
ЛЭЙН. Да, сэр.
АЛДЖЕРНОН. Если уж говорить о науке жизни, Лэйн, вы приготовили сэндвичи с огурцом для леди Брэкнелл?
ЛЭЙН. Да, сэр. (Протягивает блюдо с сэндвичами.)
АЛДЖЕРНОН (осматривает их, берет два и садится на диван). Кстати, Лэйн, я вижу по вашим записям, что в четверг, когда у меня обедали лорд Шормэн и мистер Вординг, в счет поставлено восемь бутылок шампанского.
ЛЭЙН. Да, сэр, восемь бутылок и пинта пива.
АЛДЖЕРНОН. Почему у холостяков шампанское, как правило, выпивают лакеи? Я спрашиваю просто из интереса.
ЛЭЙН. Полагаю, из-за высокого качества вина, сэр. Я часто отмечал, что в семейных домах шампанское редко бывает хороших марок.
|
|
АЛДЖЕРНОН. Боже мой, Лэйн! Неужели семейная жизнь так развращает нравы?
ЛЭЙН. Возможно, в семейной жизни много приятного, сэр. Правда, в этом отношении у самого меня опыт невелик – я был женат только один раз. И то из-за недоразумения, возникшего между мной и одной молодой особой.
АЛДЖЕРНОН (томно). Право, ваша семейная жизнь меня не очень интересует, Лэйн.
ЛЭЙН. Да, сэр, это не очень интересно. Я и сам об этом никогда не вспоминаю.
АЛДЖЕРНОН. Вполне естественно! Можете идти, Лэйн, благодарю вас.
ЛЭЙН. Благодарю вас, сэр.
Лэйн уходит.
АЛДЖЕРНОН. Взгляды Лэйна на семейную жизнь не весьма нравственны. Если низшие сословия не будут подавать нам пример, какая же от них польза? По-видимому, у них нет никакого чувства моральной ответственности.
Входит Лэйн.
ЛЭЙН. Мистер Эрнест Вординг.
Входит Джек. Лэйн уходит.
АЛДЖЕРНОН. Как дела, дорогой Эрнест? Что привело тебя в город?
ДЖЕК. Развлечения, конечно развлечения! Что же еще? А ты, как всегда, жуешь, Алджи?
АЛДЖЕРНОН (сухо). Насколько мне известно, в обществе в пять часов принято слегка подкрепляться. Где ты пропадал с самого четверга?
ДЖЕК (располагается на диване). За городом.
АЛДЖЕРНОН. А что ты делал за городом?
ДЖЕК (снимает перчатки). В городе развлекаешься сам, за городом развлекаешь других. Такая скука!
АЛДЖЕРНОН. И кого именно ты развлекаешь?
ДЖЕК (небрежно). А! Соседей, соседей.
АЛДЖЕРНОН. И симпатичные у вас в Шропшире соседи?
ДЖЕК. Невыносимые. Я с ними никогда не разговариваю.
|
|
АЛДЖЕРНОН. Да, этим ты им, не сомневаюсь, доставляешь большое удовольствие. (Подходит к столу и берет сэндвич.) Кстати, я не ошибся, это и в самом деле Шропшир?
ДЖЕК. Что? Шропшир? Да, конечно. Но послушай. К чему этот сервиз? Почему сэндвичи с огурцами? Откуда такая расточительность у столь молодого человека? Кого ты ждешь к чаю?
АЛДЖЕРНОН. Никого, кроме тети Августы и Гвендолен.
ДЖЕК. Отлично!
АЛДЖЕРНОН. Да, все это очень хорошо, но боюсь, тетя Августа не одобряет твое присутствие.
ДЖЕК. Собственно, почему?
АЛДЖЕРНОН. Милый Джек, твоя манера флиртовать с Гвендолен совершенно неприлична. Не меньше, чем манера Гвендолен флиртовать с тобой.
ДЖЕК. Я люблю Гвендолен. Я и в город вернулся, чтобы сделать ей предложение.
АЛДЖЕРНОН. Ты же говорил – чтобы развлечься… А ведь это серьезное дело.
ДЖЕК. В тебе нет ни капли романтики.
АЛДЖЕРНОН. Не нахожу в предложении никакой романтики. Быть влюбленным – это действительно романтично. Но предложить руку и сердце? Предложение могут принять. Да обычно и принимают. Тогда прощай все очарование. Суть романтики в неопределенности. Если мне суждено жениться, я сразу же постараюсь позабыть, что женат.
ДЖЕК. В этом я не сомневаюсь, дружище. Бракоразводный суд был создан специально для людей с плохой памятью.
АЛДЖЕРНОН. А! Что толку рассуждать о разводах. Разводы совершаются на небесах.
Джек протягивает руку за сэндвичем.
(Одергивает Джека.) Пожалуйста, не трогай сэндвичи с огурцом. Они специально для тети Августы. (Берет сэндвич и ест.)
ДЖЕК. Но ты же все время их ешь.
|
|
АЛДЖЕРНОН. Это совсем другое дело. Она моя тетка. (Достает другое блюдо.) Вот хлеб с маслом. Он для Гвендолен. Гвендолен обожает хлеб с маслом.
ДЖЕК (придвигается к столу и берется за хлеб с маслом). А хлеб действительно очень вкусный.
АЛДЖЕРНОН. Но только, дружище, не вздумай уплести все до последнего. Ты ведешь себя так, словно Гвендолен уже твоя жена. А она еще не твоя жена, да и вряд ли будет.
ДЖЕК. Почему ты так думаешь?
АЛДЖЕРНОН. Видишь ли, девушки никогда не выходят замуж за тех, с кем флиртуют. Они считают, что это не принято.
ДЖЕК. Какая чушь!
АЛДЖЕРНОН. Вовсе нет. Истинная правда. И в этом разгадка, почему вокруг столько холостяков. А кроме того, я не дам разрешения.
ДЖЕК. Ты не дашь разрешения?!
АЛДЖЕРНОН. Милый Джек, Гвендолен – моя кузина. И я разрешу тебе жениться на ней, только когда ты объяснишь мне, в каких ты отношениях с Сесили. (Звонит.)
ДЖЕК. Сесили! О чем ты говоришь? Какая Сесили? Я не знаю никакой Сесили.
Входит Лэйн.
АЛДЖЕРНОН. Лэйн, принесите портсигар, который мистер Вординг забыл у нас в курительной на той неделе.
ЛЭЙН. Слушаю, сэр. (Уходит.)
ДЖЕК. Значит, мой портсигар все это время был у тебя? Но почему ты меня не известил об этом? А я бомбардирую Скотленд-Ярд запросами, уже готов был предложить большую награду тому, кто найдет его.
АЛДЖЕРНОН. Ну что же, выплати награду мне. Деньги мне сейчас нужны как никогда.
ДЖЕК. Какой смысл предлагать награду за уже найденную вещь?
Лэйн вносит портсигар на подносе. Алджернон сразу берет его. Лэйн уходит.
АЛДЖЕРНОН. Не слишком благородно с твоей стороны, Эрнест. (Раскрывает портсигар и разглядывает его.) Впрочем, судя по надписи, это вовсе не твой портсигар.
ДЖЕК. Разумеется, мой. (Протягивает руку.) Ты сотни раз видел его у меня в руках и, в любом случае, не должен читать, что там написано. Джентльмену не следует читать надписи в чужом портсигаре!
АЛДЖЕРНОН. Всякие правила насчет того, что следует и чего не следует читать, просто нелепы. Современная культура более чем наполовину зиждется на том, чего не следует читать.
ДЖЕК. Пусть будет по-твоему. Я вовсе не собираюсь дискутировать о современной культуре. Это не предмет для частной беседы. Я просто хочу получить свой портсигар.
АЛДЖЕРНОН. Да, но портсигар вовсе не твой. Это подарок какой-то Сесили, а ты сказал, что не знаешь никакой Сесили.
ДЖЕК. Ну, если хочешь знать, у меня есть тетка, которую зовут Сесили.
АЛДЖЕРНОН. Тетка!
ДЖЕК. Да. Чудесная старушка. Живет в Тэнбридж Уэллс. Ну, давай сюда портсигар, Алджернон.
АЛДЖЕРНОН (отступает за диван). Но почему она называет себя маленькой Сесили, если она твоя тетка и живет в Тэнбридж Уэллс? (Читает.) «От маленькой Сесили. В знак нежной любви…»
ДЖЕК (подступает к дивану и упирается в него коленом). Ну что в этом непонятного? Есть тетки большие, есть тетки маленькие. Уж это, кажется, можно оставить на усмотрение самой тетки. Ты думаешь, что все тетки непременно похожи на твою? Какая ерунда! А теперь отдай мой портсигар! (Преследует Алджернона.)
АЛДЖЕРНОН. Пусть так. Но почему это твоя тетка зовет тебя дядей? «От маленькой Сесили. В знак нежной любви к дорогому дяде Джеку». Допустим, тетушка может быть маленькой, но почему тетушке, независимо от ее размера и роста, называть собственного племянника дядей – этого я понять не могу. И, кроме того, тебя зовут вовсе не Джек, а Эрнест.
ДЖЕК. Вовсе не Эрнест, а Джек.
АЛДЖЕРНОН. А ведь ты всегда говорил мне, что тебя зовут Эрнест? Я представлял тебя всем как Эрнеста. Ты отзывался на имя Эрнест. Ты серьезен, как настоящий Эрнест. Никому на свете так не подходит имя Эрнест как тебе. Какая нелепость отказываться от такого имени! Наконец, оно стоит на твоих визитных карточках. Вот. (Берет визитную карточку из портсигара.) «Мистер Эрнест Вординг, Б-4, Олбени». Я сохраню это как доказательство, что тебя зовут Эрнест, на случай, если ты вздумаешь отпираться при мне, при Гвендолен или при ком угодно. (Кладет визитную карточку в карман.)
ДЖЕК. Ну что ж, в городе меня зовут Эрнест, в деревне – Джек, а портсигар мне подарили в деревне.
АЛДЖЕРНОН. И все-таки это не объясняет, почему твоя маленькая тетушка Сесили из Тэнбридж Уэллс называет тебя дорогим дядей Джеком. Давай, дружище, лучше уж выкладывай все сразу.
ДЖЕК. Дорогой Алджи, ты уговариваешь меня как дантист. Что может быть пошлее, чем говорить как дантист и не быть дантистом при этом. Это вводит в заблуждение.
АЛДЖЕРНОН. Дантисты именно это и делают. Ну, не упрямься, расскажи все. Признаюсь, я всегда подозревал в тебе тайного и усердного бенбериста и теперь окончательно убедился в этом.
ДЖЕК. Бенберист? А что это значит?
АЛДЖЕРНОН. Я тебе объясню, что значит этот незаменимый термин, как только ты мне объяснишь, почему ты Эрнест в городе и Джек в деревне.
ДЖЕК. Отдай сначала портсигар.
АЛДЖЕРНОН. Возьми. (Передает ему портсигар.) А теперь объясняй, только постарайся как можно неправдоподобнее. (Садится на диван.)
ДЖЕК. Дорогой мой, здесь нет ничего неправдоподобного. Все очень просто. Покойный мистер Томас Кардью, который усыновил меня, когда я был совсем маленьким, в завещании назначил меня опекуном своей внучки мисс Сесили Кардью. Сесили называет меня дядей из чувства уважения, которое ты, видимо, неспособен оценить, и живет в моем загородном доме под надзором почтенной гувернантки мисс Призм.
АЛДЖЕРНОН. Между прочим, где этот твой загородный дом?
ДЖЕК. Тебе это не к чему знать, мой милый. Не надейся на приглашение… Во всяком случае, это не в Шропшире.
АЛДЖЕРНОН. Я так и думал, мой милый. Я два раза бенберировал по всему Шропширу. Но все-таки, почему же ты Эрнест в городе и Джек в деревне?
ДЖЕК. Дорогой Алджи, я не надеюсь, что ты поймешь истинные причины. Ты для этого недостаточно серьезен. Когда вдруг оказываешься опекуном, приходится рассуждать обо всем в высоконравственном духе – это становится твоим долгом. А так как высоконравственный дух вовсе не способствует ни здоровью, ни благополучию, то, чтобы вырваться в город, я всегда говорю, что еду к своему младшему брату Эрнесту, который живет в Олбени и раз за разом попадает в страшные передряги. Вот, мой дорогой Алджи, вся правда, и притом чистая.
АЛДЖЕРНОН. Вся правда редко бывает чистой. Иначе современная жизнь была бы невыносимо скучна, а современная литература и вообще не смогла бы существовать.
ДЖЕК. И мы ничего бы от этого не потеряли.
АЛДЖЕРНОН. Литературная критика вовсе не твое призвание, дружище. Не становись на этот путь. Предоставь это тем, кто не обучался в университете. Они с таким успехом занимаются этим в газетах. По натуре ты прирожденный бенберист. Теперь я в этом убежден. Ты один из самых законченных бенберистов на свете.
ДЖЕК. Объясни, бога ради, что ты хочешь сказать.
АЛДЖЕРНОН. Ты выдумал очень полезного младшего брата по имени Эрнест, для того чтобы иметь повод навещать его в городе, когда тебе вздумается. Я выдумал неоценимого вечно больного мистера Бенбери для того, чтобы навещать его в деревне, когда мне вздумается. Мистер Бенбери – это сущая находка. Если бы не его слабое здоровье, я не мог бы, например, сегодня пообедать с тобой у Виллиса, хотя тетя Августа пригласила меня на сегодня еще неделю назад.
ДЖЕК. Да я и не приглашал тебя обедать.
АЛДЖЕРНОН. Ну еще бы, ты удивительно забывчив. И напрасно. Нет ничего хуже, как не получать приглашений.
ДЖЕК. Ты бы лучше отобедал у тети Августы.
АЛДЖЕРНОН. Не имею ни малейшего желания. Во-первых, я обедал у нее в понедельник, а обедать с родственниками достаточно и один раз в неделю. А кроме того, когда я там обедаю, со мной обращаются как с родственником, и я оказываюсь то вовсе без дамы, то сразу с двумя. И наконец, я прекрасно знаю, с кем меня собираются посадить сегодня. Сегодня меня посадят с Мэри Фарквер, а она все время флиртует через стол с собственным мужем. Это очень неприятно. Я сказал бы – даже неприлично… И, между прочим, это входит в моду. Просто безобразие, сколько женщин в Лондоне флиртует с собственными мужьями. Это очень противно. Все равно что на людях стирать чистое белье. Кроме того, теперь, когда я убедился, что ты заядлый бенберист, я, естественно, хочу с тобой поговорить об этом. Изложить тебе все правила?
ДЖЕК. Да никакой я не бенберист. Если Гвендолен даст согласие, я тут же прикончу своего братца; впрочем, я покончу с ним в любом случае. Сесили что-то слишком заинтересовалась им. Это несносно. Так что от Эрнеста я отделаюсь. И тебе я искренне советую сделать то же с мистером… ну с твоим больным другом, забыл, как его там.
АЛДЖЕРНОН. Ничто не заставит меня расстаться с мистером Бенбери. Если ты когда-нибудь женишься, что представляется мне маловероятным, то советую и тебе познакомиться с мистером Бенбери. Женатый человек, если он не знаком с мистером Бенбери, готовит себе очень скучную жизнь.
ДЖЕК. Глупости. Если я женюсь на такой очаровательной девушке, как Гвендолен, а она единственная девушка, на которой я хотел бы жениться, то, поверь, я и знать не захочу никакого мистера Бенбери.
АЛДЖЕРНОН. Тогда твоя жена захочет. Ты, должно быть, не отдаешь себе отчета в том, что в семейной жизни вдвоем скучно, а втроем весело.
ДЖЕК (назидательно). Мой дорогой Алджи, безнравственная французская драма насаждает эту теорию уже полвека.
АЛДЖЕРНОН. Да, и счастливая английская семья за четверть века уже усвоила ее.
ДЖЕК. Ради бога, не старайся быть циником. Это так просто.
АЛДЖЕРНОН. Ничто не просто в наши дни, мой друг. Во всем такая жестокая конкуренция. (Слышен продолжительный звонок.) Вот, должно быть, тетя Августа. Только звонки родственников и кредиторов звучат так по-вагнеровски. Так вот, если я займу ее на десять минут, чтобы ты на свободе смог сделать предложение Гвендолен, могу я рассчитывать сегодня на обед у Виллиса?
ДЖЕК. Если так – конечно.
АЛДЖЕРНОН. Но только без твоих шуточек. Ненавижу, когда несерьезно относятся к еде.
Входит Лэйн.
ЛЭЙН. Леди Брэкнелл и мисс Фейрфакс.
Алджернон идет встречать их. Входят леди Брэкнелл и Гвендолен.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Здравствуй, мой милый Алджернон. Надеюсь, ты хорошо себя ведешь?
АЛДЖЕРНОН. Я хорошо себя чувствую, тетя Августа.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Это вовсе не то же самое. Более того, это редко совпадает… (Замечает Джека и весьма холодно кивает ему.)
АЛДЖЕРНОН (к Гвендолен). Черт возьми, как ты элегантна.
ГВЕНДОЛЕН. Я всегда элегантна. Не правда ли, мистер Вординг?
ДЖЕК. Вы просто совершенство, мисс Фейрфакс.
ГВЕНДОЛЕН. Надеюсь, что нет. Это лишило бы меня возможности совершенствоваться, а я намерена совершенствоваться во многих отношениях.
Гвендолен и Джек усаживаются в уголке.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Извини, что мы запоздали, Алджернон, но мне надо было навестить милую леди Харбери. Я не была у нее с тех пор, как умер бедный ее муж. И я никогда не видела, чтобы женщина так изменилась. Она выглядит на двадцать лет моложе. А теперь я бы выпила чашку чаю и отведала сэндвичей с огурцом.
АЛДЖЕРНОН. Ну разумеется, тетя Августа. (Идет к столику.)
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Иди к нам, Гвендолен.
ГВЕНДОЛЕН. Но, мама, мне и тут хорошо.
АЛДЖЕРНОН (при виде пустого блюда). Силы небесные! Лэйн! Где же сэндвичи с огурцом? Я ведь их специально заказывал!
ЛЭЙН (невозмутимо). Сегодня на рынке не было огурцов, сэр. Я ходил два раза.
АЛДЖЕРНОН. Не было огурцов?
ЛЭЙН. Нет, сэр. Даже за наличные.
АЛДЖЕРНОН. Хорошо, Лэйн, благодарю.
ЛЭЙН. Благодарю вас, сэр. (Уходит.)
АЛДЖЕРНОН. К моему величайшему сожалению, тетя Августа, огурцов не оказалось, даже за наличные.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Ну, ничего, Алджернон. Леди Харбери меня угостила пышками. Она, по-видимому, сейчас ни в чем себе не отказывает.
АЛДЖЕРНОН. Я слышал, что волосы у нее стали совсем золотые от горя.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Да, цвет волос у нее изменился, хотя, не скажу, от чего именно.
Алджернон подает ей чашку чаю.
Спасибо, мой милый. А у меня для тебя сюрприз. За обедом я хочу посадить тебя с Мэри Фарквер. Такая прелестная женщина и так внимательна к своему мужу. Приятно смотреть на них.
АЛДЖЕРНОН. Боюсь, тетя Августа, что я вынужден буду пожертвовать удовольствием сегодня обедать у вас.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (нахмурилась). Надеюсь, ты передумаешь, Алджернон. Это расстроит мне весь стол. Ведь твоему дядюшке придется обедать у себя. К счастью, он уже к этому привык.
АЛДЖЕРНОН. Мне очень досадно, но я только что получил телеграмму с известием, что мой бедный друг Бенбери снова опасно болен. (Переглянувшись с Джеком.) Там все ждут моего приезда.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Странно. Этот твой мистер Бенбери, как видно, очень слаб здоровьем.
АЛДЖЕРНОН. Да, бедный мистер Бенбери совсем инвалид.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Я должна сказать тебе, Алджернон, что, по-моему, мистеру Бенбери пора уже решить, жить ему или умирать. Колебаться в таком важном вопросе просто глупо. Я, по крайней мере, не увлекаюсь современной модой на инвалидов. Более того, я считаю ее нездоровой. Поощрять болезни едва ли следует. Быть здоровым – это наш первейший долг. Я не устаю повторять это твоему бедному дяде, но он не обращает на мои слова никакого внимания… по крайней мере, судя по состоянию его здоровья. Ты меня очень обяжешь, если от моего имени попросишь мистера Бенбери поправиться к субботе. Я рассчитываю на твою помощь в составлении музыкальной программы. Это последний вечер в сезоне, надо же дать какие-то темы для разговора, особенно в конце сезона, когда все уже выговорились, высказали все, что у них было за душой, а ведь чаще всего запас этот весьма невелик.
АЛДЖЕРНОН. Я передам ваше пожелание мистеру Бенбери, тетя Августа, если только он еще в сознании, и могу держать пари, что он поправится к субботе. Конечно, с музыкой много трудностей. Если музыка хорошая – ее никто не слушает, а если плохая – невозможно вести разговор. Но я покажу вам программу, которую уже наметил. Пройдемте в кабинет.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Спасибо, Алджернон, что помнишь о своей тетке. (Встает и идет за Алджерноном.) Я уверена, что программа будет прелестная, если ее слегка почистить. Французских шансонеток я не допущу: гости всегда либо находят их неприличными, и это такое мещанство, либо смеются, а это еще хуже. Я пришла к убеждению, что немецкий язык звучит гораздо приличнее. Гвендолен, идем со мной.
ГВЕНДОЛЕН. Иду, мама.
Леди Брэкнелл и Алджернон выходят. Гвендолен остается на месте.
ДЖЕК. Полагаю, сегодня чудесная погода, мисс Фейрфакс.
ГВЕНДОЛЕН. Пожалуйста, не говорите со мной о погоде, мистер Вординг. Каждый раз, когда мужчины говорят со мной о погоде, я знаю, что на уме у них совсем другое. И это действует мне на нервы.
ДЖЕК. Я и хочу сказать о другом.
ГВЕНДОЛЕН. Ну вот видите. Я никогда не ошибаюсь.
ДЖЕК. Мне хотелось бы воспользоваться отсутствием леди Брэкнелл, чтобы…
ГВЕНДОЛЕН. И я бы вам это посоветовала от всей души: у мамы есть привычка неожиданно появляться в комнате. Об этом мне уже приходилось ей говорить.
ДЖЕК (нервничает). Мисс Фейрфакс, с той самой минуты, как я вас увидел, я восторгался вами больше, чем всякой другой девушкой… какую я встречал… с тех пор как я встретил вас.
ГВЕНДОЛЕН. Я это прекрасно знаю. Жаль только, что хотя бы на людях вы не показываете этого более явно. Мне вы всегда очень нравились. Еще до того, как мы с вами встретились, я была к вам неравнодушна.
Джек смотрит на нее с изумлением.
Мы живем, как вы, надеюсь, знаете, в век идеалов. Это постоянно утверждают самые уважаемые журналы, и, насколько я могу судить, это стало темой проповедей в самых захолустных церквах. Так вот, моей мечтой всегда было полюбить человека, которого зовут Эрнест. В этом имени есть нечто, внушающее абсолютное доверие. Как только Алджернон сказал мне, что у него есть друг Эрнест, я сейчас же поняла, что мне суждено полюбить вас.
ДЖЕК. Вы действительно любите меня, Гвендолен?
ГВЕНДОЛЕН. Страстно!
ДЖЕК. Милая… Вы не знаете, какое это для меня счастье!
ГВЕНДОЛЕН. Мой Эрнест!
ДЖЕК. Скажите, вы действительно не смогли бы полюбить меня, если бы меня звали не Эрнест?
ГВЕНДОЛЕН. Но вас ведь зовут Эрнест.
ДЖЕК. Да, конечно. Но если бы меня звали как-нибудь иначе? Неужели вы меня не полюбили бы?
ГВЕНДОЛЕН (не задумываясь). Это ведь только метафизическое рассуждение, и, как прочие метафизические рассуждения, оно не имеет никакой связи с реальной жизнью. С той жизнью, какую мы знаем.
ДЖЕК. Сказать по правде, мне совсем не нравится имя Эрнест… По-моему, оно мне совсем не подходит.
ГВЕНДОЛЕН. Оно подходит вам больше, чем кому-либо. Чудесное имя. В нем есть какая-то музыка. Оно вызывает вибрации.
ДЖЕК. Но право же, Гвендолен, по-моему, есть много имен гораздо лучше. Джек, например, – прекрасное имя.
ГВЕНДОЛЕН. Джек? Нет, оно вовсе не музыкально. Джек – нет, это не волнует, не вызывает никаких вибраций… Я была знакома с несколькими Джеками, и все они были невероятно скучны. А кроме того, Джек – ведь это уменьшительное от Джон. И мне искренне жаль всякую женщину, которая вышла бы замуж за человека по имени Джон. Она, вероятно, никогда не испытает упоительного наслаждения – побыть хоть минутку одной. Нет, единственное надежное имя – Эрнест.
ДЖЕК. Гвендолен, мне необходимо сейчас же креститься… то есть я хотел сказать – жениться. Нельзя терять ни минуты.
ГВЕНДОЛЕН. Жениться, мистер Вординг?
ДЖЕК (в изумлении). Ну да… конечно. Я люблю вас, и вы дали мне основание думать, мисс Фейрфакс, что вы не совсем равнодушны ко мне.
ГВЕНДОЛЕН. Я обожаю вас. Но вы еще не делали мне предложения. О женитьбе не было ни слова. Этот вопрос даже не поднимался.
ДЖЕК. Но… но вы разрешите сделать вам предложение?
ГВЕНДОЛЕН. Я думаю, сейчас для этого самый подходящий момент. И чтобы избавить вас от возможного разочарования, мистер Вординг, я должна вам заявить с полной искренностью, что я твердо решила ответить вам согласием.
ДЖЕК. Гвендолен!
ГВЕНДОЛЕН. Да, мистер Вординг, так что же вы хотите мне сказать?
ДЖЕК. Вы же знаете все, что я могу вам сказать.
ГВЕНДОЛЕН. Да, но вы не говорите.
ДЖЕК. Гвендолен, вы согласны стать моей женой? (Становится на колени.)
ГВЕНДОЛЕН. Конечно, согласна, милый. Как долго вы собирались! Думаю, вам нечасто приходилось делать предложение.
ДЖЕК. Дорогая, я никого на свете не любил, кроме вас.
ГВЕНДОЛЕН. Иногда мужчины делают предложение просто для практики. Вот, например, мой брат Джералд. И все мои подруги говорят мне это. Какие у вас чудесные голубые глаза, Эрнест. Совершенно, совершенно голубые. Надеюсь, вы всегда будете смотреть на меня вот так, особенно при людях.
Входит леди Брэкнелл.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Мистер Вординг! Встаньте! Что за полусогбенное положение! Это в высшей степени неприлично!
ГВЕНДОЛЕН. Мама! (Джек пытается встать. Она его удерживает.) Пожалуйста, подождите в той комнате. Вам здесь нечего делать. Кроме того, мистер Вординг еще не закончил.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Чего не закончил, осмелюсь спросить?
ГВЕНДОЛЕН. Я помолвлена с мистером Вордингом, мама.
Оба встают.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Извини, пожалуйста, но ты еще ни с кем не помолвлена. Когда придет время, я или твой отец, если только здоровье ему позволит, сообщим тебе о твоей помолвке. Помолвка для девушки должна быть неожиданностью, приятной или неприятной – это уже другой вопрос. Кроме того, нельзя позволять молодой девушке решать его самостоятельно… Теперь, мистер Вординг, я хочу задать вам несколько вопросов. А ты, Гвендолен, подождешь меня внизу в карете.
ГВЕНДОЛЕН (с упреком). Мама!
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. В карету, Гвендолен!
Гвендолен идет к двери. На пороге они с Джеком обмениваются воздушным поцелуем за спиной у леди Брэкнелл.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (озирается в недоумении, пытаясь понять, что это за звук. Потом оборачивается). В карету!
ГВЕНДОЛЕН. Да, мама. (Уходит, оглядываясь ка Джека.)
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (усаживается). Вы можете сесть, мистер Вординг. (Роется в кармане, ища записную книжечку и карандаш.)
ДЖЕК. Благодарю вас, леди Брэкнелл, я лучше постою.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (вооружившись книжкой и карандашом). Вынуждена отметить: вы не значитесь в моем списке женихов, хотя он в точности совпадает со списком герцогини Болтон. Мы с ней в этом смысле работаем вместе. Но я готова внести вас в список, если ваши ответы будут соответствовать требованиям заботливой матери. Вы курите?
ДЖЕК. Должен признаться, курю.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Рада слышать. Каждому мужчине нужно какое-нибудь занятие. В Лондоне и так уже слишком много бездельников. Сколько вам лет?
ДЖЕК. Двадцать девять.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Самый подходящий возраст. Я всегда была уверена, что мужчина, желающий вступить в брак, должен знать все или ничего. Что знаете вы?
ДЖЕК (после некоторого колебания). Ничего, леди Брэкнелл.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Рада слышать. Я не одобряю всего, что нарушает естественное неведение. Неведение подобно нежному экзотическому цветку: дотроньтесь до него, и он завянет. Все теории современного образования в корне порочны. К счастью, у нас в Англии, образование не оставляет никаких следов. Иначе оно было бы чрезвычайно опасно для высших классов и, быть может, привело бы к террористическим актам на Гровенор-сквер. Ваш доход?
ДЖЕК. От семи до восьми тысяч в год.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (делает в книжке пометки). В акциях или в земельной ренте?
ДЖЕК. Главным образом в акциях.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Это лучше. Всю жизнь платишь налоги, и после смерти с тебя их берут, а в результате земля не дает ни дохода, ни удовольствия. Правда, она дает положение в обществе, но не дает возможности пользоваться им.
ДЖЕК. У меня есть загородный дом, ну и при нем земля – около полутора тысяч акров; но не это основной источник моего дохода. Мне кажется, что пользу из моего поместья извлекают только браконьеры.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Загородный дом! А сколько в нем спален? Впрочем, это мы выясним позднее. Надеюсь, у вас есть дом и в городе? Такая простая неиспорченная девушка, как Гвендолен, не может жить в деревне.
ДЖЕК. У меня дом на Белгрэйв-сквер, но его из года в год арендует леди Блоксхэм. Конечно, я могу отказать ей, предупредив за полгода.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Леди Блоксхэм? Я такой не знаю.
ДЖЕК. Она редко выезжает. Она уже довольно пожилая.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Ну, в наше время это едва ли может служить гарантией порядочного поведения. А какой номер на Белгрэйв-сквер.
ДЖЕК. Сто сорок девять.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (покачивая головой). Не модная сторона. Так я и знала, что не обойдется без дефекта. Но это легко изменить.
ДЖЕК. Что именно – моду или сторону?
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ (строго). Если понадобится – и то и другое. Каковы ваши политические взгляды?
ДЖЕК. Признаться, у меня их нет. Я либерал-юнионист.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Ну, их можно считать консерваторами. Их даже приглашают на обеды. Во всяком случае, на вечера. А теперь перейдем к менее существенному. Родители ваши живы?
ДЖЕК. Нет. Я потерял обоих родителей.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Потерю одного из родителей можно рассматривать как несчастье, но потеря обоих, мистер Вординг, похожа на небрежность. Кто был ваш отец? Видимо, человек состоятельный. Был ли он, как выражаются радикалы, представителем крупной буржуазии или происходил из аристократической семьи?
ДЖЕК. Боюсь, не смогу ответить вам на этот вопрос. Дело в том, леди Брэкнелл, что я неточно выразился, сказав, что я потерял родителей. Было бы вернее сказать, что родители меня потеряли… По правде говоря, я не знаю своего происхождения. Я… найденыш.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Найденыш!
ДЖЕК. Покойный мистер Томас Кардью, весьма добросердечный и щедрый человек, нашел меня и дал мне фамилию Вординг, потому что у него в кармане тогда был билет первого класса до Вординга. Вординг, как вы знаете, это морской курорт в Сассексе.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. И где же этот добросердечный джентльмен c билетом первого класса до Вординга нашел вас?
ДЖЕК (серьезно). В саквояже.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. В саквояже?
ДЖЕК (очень серьезно). Да, леди Брэкнелл. Я был найден в саквояже – довольно большом черном кожаном саквояже с прочными ручками – в самом обыкновенном саквояже.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. И где именно этот мистер Джеймс или Томас Кардью нашел этот самый обыкновенный саквояж?
ДЖЕК. В камере хранения на вокзале Виктория. Ему выдали этот саквояж по ошибке вместо его собственного.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. В камере хранения на вокзале Виктория?
ДЖЕК. Да, на Брайтонской платформе.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Платформа не имеет значения. Мистер Вординг, должна признаться, я несколько смущена тем, что вы мне сообщили. Родиться или пусть даже воспитываться в саквояже, независимо от того, какие у него ручки, я бы хотела назвать забвением всех правил приличия. Это напоминает мне худшие эксцессы времен Французской революции. Полагаю, вам известно, к чему привело это злосчастное возмущение. Что касается места, где был найден саквояж, то хотя камера хранения и может хранить тайны нарушения общественной морали – что, вероятно, и бывало не раз, – но едва ли она может обеспечить прочное положение в обществе.
ДЖЕК. Но что же мне делать? Не сомневайтесь, что я готов на все, лишь бы обеспечить счастье Гвендолен.
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Я настоятельно рекомендую вам, мистер Вординг, как можно скорей обзавестись родственниками – постараться во что бы то ни стало обрести хотя бы одного из родителей – все равно, мать или отца, – и сделать это еще до окончания сезона.
ДЖЕК. Но право, я не знаю, как за это взяться. Саквояж я могу предъявить в любую минуту. Он у меня в гардеробной, в деревне. Может быть, этого вам будет достаточно, леди Брэкнелл?
ЛЕДИ БРЭКНЕЛЛ. Мне, сэр! Какое это имеет отношение ко мне? Неужели вы воображаете, что мы с лордом Брэкнеллом допустим, чтобы наша единственная дочь – девушка, на воспитание которой положено столько забот, – была отдана в камеру хранения и обручена с саквояжем? Прощайте, мистер Вординг! (В негодовании величаво выплывает из комнаты.)
ДЖЕК. Прощайте!
В соседней комнате Алджернон играет свадебный марш.
(В бешенстве подходит к дверям.) Бога ради, прекрати эту идиотскую музыку, Алджернон! Ты совершенно невыносим.
Марш обрывается, улыбаясь, вбегает Алджернон.
АЛДЖЕРНОН. А что, разве не вышло, дружище? Неужели Гвендолен отказала тебе? С ней это бывает. Она всем отказывает. Такой уж у нее характер.
ДЖЕК. Нет! С Гвендолен все в порядке. Что касается Гвендолен, то мы можем считать себя помолвленными. Ее мамаша – вот в чем загвоздка. Никогда не видывал такой мегеры… Я, собственно, не знаю, что такое мегера, но леди Брэкнелл – сущая мегера. Во всяком случае, она чудовище, и вовсе не мифическое, а это гораздо хуже… Прости меня, Алджернон, я, конечно, не должен был так отзываться при тебе о твоей тетке.
АЛДЖЕРНОН. Дорогой мой, обожаю, когда так отзываются о моих родных. Это единственный способ как-то примириться с их существованием. Родственники – скучнейший народ, они не имеют ни малейшего понятия о том, как надо жить, и никак не могут догадаться, когда им следует умереть.
ДЖЕК. Ну, это чепуха!
АЛДЖЕРНОН. Нисколько.
ДЖЕК. Я совершенно не намерен с тобой спорить. Ты всегда обо всем споришь.
АЛДЖЕРНОН. Да все на свете для этого и создано.
ДЖЕК. Ну, знаешь ли, если так считать, то лучше застрелиться… (Пауза.) Ты не думаешь, Алджи, что лет через полтораста Гвендолен станет очень похожа на свою мать?
АЛДЖЕРНОН. Все женщины со временем становятся похожи на своих матерей. В этом их трагедия. Ни один мужчина не бывает похож на свою мать. В этом его трагедия.
ДЖЕК. Это что, остроумно?
АЛДЖЕРНОН. Это отлично сказано и настолько же верно, насколько верен любой афоризм нашего цивилизованного века.
ДЖЕК. Я сыт по горло остроумием. Просто шага нельзя ступить, чтобы не встретить умного человека. Это становится поистине общественным бедствием. Чего бы я не дал за нескольких настоящих дураков. Но их нет.
АЛДЖЕРНОН. Они есть. Сколько угодно.
ДЖЕК. Хотел бы повстречаться с ними. О чем они говорят?
АЛДЖЕРНОН. Дураки? Само собой, об умных людях.
ДЖЕК. Какие дураки!
АЛДЖЕРНОН. А кстати, ты сказал Гвендолен всю правду о том, что ты Эрнест в городе и Джек в деревне?
ДЖЕК (покровительственным тоном). Дорогой мой, вся правда – это совсем не то, что следует говорить красивой, милой, очаровательной девушке. Что у тебя за превратные представления о том, как вести себя с женщиной?
АЛДЖЕРНОН. Единственный способ вести себя с женщиной – это ухаживать за ней, если она красива, или за другой, если она некрасива.
ДЖЕК. Какая чепуха!
АЛДЖЕРНОН. Но все же, как быть с твоим братцем? С беспутным Эрнестом?
ДЖЕК. Не пройдет недели, и я навсегда разделаюсь с ним. Я объявлю, что он умер в Париже от апоплексического удара. Ведь многие скоропостижно умирают от удара, не так ли?
АЛДЖЕРНОН. Да, но это наследственное, друг мой. Это поражает целые семьи. Не лучше ли острая простуда?
ДЖЕК. А ты уверен, что острая простуда – это не наследственное?
АЛДЖЕРНОН. Ну конечно, уверен.
ДЖЕК. Хорошо. Мой бедный брат Эрнест скоропостижно скончался в Париже от острой простуды. И кончено.
АЛДЖЕРНОН. Но мне казалось, ты говорил… Ты говорил, что мисс Кардью не на шутку заинтересована твоим братом Эрнестом? Как она перенесет такую утрату?
ДЖЕК. Это не важно. Сесили, смею тебя уверить, не мечтательница. У нее превосходный аппетит, она любит долгие прогулки и вовсе не примерная ученица.
АЛДЖЕРНОН. Хотелось бы мне познакомиться с Сесили…
ДЖЕК. Постараюсь этого не допустить. Она очень хорошенькая, и ей только что исполнилось восемнадцать.
АЛДЖЕРНОН. А ты сказал Гвендолен, что у тебя есть хорошенькая воспитанница, которой только что исполнилось восемнадцать?
ДЖЕК. К чему разглашать такие подробности. Сесили и Гвендолен непременно подружатся. Поручусь чем угодно, что через полчаса после встречи они назовут друг друга сестрами.
АЛДЖЕРНОН. Женщины приходят к этому только после того, как обзовут друг друга совсем иными словами. Ну а теперь, дружище, надо переодеться. Иначе мы не захватим хорошего столика у Виллиса. Ведь уже скоро семь.
ДЖЕК (раздраженно). У тебя постоянно скоро семь.
АЛДЖЕРНОН. Ну да, я голоден.
ДЖЕК. А когда ты бываешь неголоден?
АЛДЖЕРНОН. Куда мы после обеда? В театр?
ДЖЕК. Нет, ненавижу слушать глупости.
АЛДЖЕРНОН. Ну тогда в клуб.
ДЖЕК. Ни за что. Ненавижу болтать глупости.
АЛДЖЕРНОН. Ну тогда к десяти в варьете.