Тас-Кыстабытская партия изначально была укомплектована молодыми специалистами или молодыми геологами, ещё вчера числившимися таковыми. Первую базу организовали на севере изучаемой территории, в среднем течении реки Таклаун. Работы были спланированы таким образом, что изучение сложной горной системы начиналось в южной части, а к концу сезона завершалось на севере, в районе базы. Такой вариант был обусловлен в основном тем, что северная часть нашей территории считалась или непроходимой, или очень плохо проходимой. Два северных листа геологической карты живого геолога не видели, их составили по аэрофотоматерилам очень хорошие специалисты. Но составили за тем, чтобы всё-таки там побывали живые люди и провели исследования.
Отряды, работающие с восточной стороны массива, покинули базу. Западный отряд планировалось перебросить к месту работ вертолётом, лошади должны были выйти и прибыть туда раньше — планировалось отправить их вдоль восточного обрамления хребта Тас-Кыстабыт и через Хадаранжу и Арга-Салу выйти на западный контакт субвулкана. Это был непростой и очень длительный путь, требующий больших усилий людей и животных. В какой-то момент родилась идея пойти по непроходимому северному пути. Привлекало то, что в случае успеха на этот бросок ушёл бы один день, ну от силы полтора — это ведь не десять дней по высокогорью, без корма для лошадей. По голым камням, но один день! Всего один!
Осуществить переход горела желанием геолог Корнеева. Каюр Дмитрий, из эвенкийского рода Захаровых, подготовил лошадей. С его слов он больше работал с оленями, но и с лошадьми справлялся.
Учитывая сложность ситуации, рация работала постоянно. Первый день прошёл нормально, на второй день поступило неожиданное сообщение. Корнеева сообщила, что река — вдоль которой они шли, пропала и они теперь стоят на реке, которая течёт в обратном направлении. На вопрос какая же это река, последовал ответ:
— Большая, бурная — мы её не перейдём.
— А на каком вы берегу стоите, на правом или левом?
— А это как смотреть, если по течению, то на левом, а против течения — на правом.
Стало очевидно, что группа сама себя потеряла, скорее всего вышла за пределы карты, не понятно только, как это произошло и где их искать.
Ничего не оставалось делать, как резко остановить движение группы и срочно вызвать вертолёт. Утром нашли потерявшихся и перебросили отряд к месту работы. Между тем выяснилось, что наша пара стала ссориться, кто главный и в пылу спора свернула не в тот ручей. Река в этом месте делает полукруглый разворот. Вывершив ручей они спустились снова в Таклаун, но в противоположной части дуги.
Если бы у Тамары был соседний лист карты, она бы сообразила куда попала. Но кто же знал, что она окажется за пределами нашей территории.
Лошадей мы провели этим сложным путём. Но чтобы больше не было казусов, мне пришлось взять это на себя. Потом дважды ещё пришлось пройти этим путём. Подъём и особенно спуск, изматывают так, что поджилки трясутся потом ещё два дня. Путь короткий, но не для слабонервных.
МАСТЕР ХРАПА
В Якутске решили провести месячные курсы по геофизике для геологов. В нашей экспедиции быстро нашли геологов нуждающихся в таком расширении кругозора.
Это оказались Владимир Яковлевич Сорокин, С.С. Ромашин, В.Д. Хахин и я, молодой геолог, покинувший вузовскую скамью менее года назад.
После долгой зимы, командировка в столицу республики давала возможность немного отвлечься от производственных забот. Поселили нас в служебной гостинице организованной на одном из этажей многоквартирного дома. Комнаты вполне комфортные. Автобусная остановка рядом. Мы были довольны.
Но радость была преждевременной, первая же ночь обернулась кошмаром.
Владимир Яковлевич закатил нам такой концерт, что, наверное, и чертям в ту ночь было в аду тошно. Храп был мощный, напористый, начинался с пыхтения и сопения, переходил в бульканье, нарастающее до рыка льва. Далее храп превращался в грохот водопада. Наши попытки как-то воздействовать на него, успеха не принесли.
Мелодия кошмара лилась непрерывным потоком, а сон Владимира Яковлевича был глубоким и безмятежным. К утру мы были как тряпки, а день прошёл в борьбе с усталостью и желанием поспать.
Как только Сорокин проснулся, Ромашин, а за ним и Хахин, в ультимативной форме ему заявили, что если он не переселится, они его следующей ночью убьют. Я, как молодой, из уважения к мэтру молчал, но полностью был согласен, что мы так долго не протянем.
Владимир Яковлевич не возражал и пошёл к администраторше, сзади него последовал Ромашин. Дама заявила, что одноместных комнат нет, отселять Сорокина некуда, но если повезёт, то сегодня должны улететь товарищи из Хандыги. Освободится двухместная, и может больше никто не появится.
Вернувшись с занятий мы с радостью узнали, что товарищи улетели. Сорокин переселился, вторая кровать в его комнате пустовала. Следующая ночь прошла спокойно, к нам подселили геолога Вишневского из Батагая.
Художества Сорокина хоть и были слышны в коридоре, но в комнату к нам не долетали.
Через пару дней к нему подселили снабженца из Южной Якутии.
Как он провёл ночь можно только догадываться. Утром он, чуть ли не коленях, стоял перед администраторшей и сулил ей золотые горы, но мест свободных не было. Администраторша звонила в разные места и спрашивала, можно ли на пару ночей поселить хорошего человека.
Постояльцы с интересом вслушивались в развитие ситуации. Наконец она объявила ему, что есть место в гостинице речного порта, но это у черта на куличках. Снабженец знал эти кулички. Без особой охоты, но согласился. Видно Владимир Яковлевич хорошо его достал. До конца нашей командировки у администраторши стало обычаем искать место очередной жертве нашего храпуна.
Уже дома, в камералке, Ромашин спросил жену Сорокина, как это она умудряется спокойная и отдохнувшая приходить на работу.
Валентина Семёновна буднично ответила:
— Да мы как-то с Яшкой привыкли. Даже и не слышим.
ТУФЛИ ДЛЯ ВАЛИ
В начале нашей якутской командировки Владимир Яковлевич нам сообщил:
— Хочу Вале купить приличные туфли. Если что-то увидите, скажите.
Надо заметить, что в некоторые дни у нас после занятий с геофизиками образовывалось свободное время. Все культурные и научно-просветительские заведения Якутска даже мне уже были знакомы и мы как истинные провинциалы убивали время в посещении магазинов, В Усть-Нере их было наперечёт. В завершение обхода заходили в гастроном, брали что-нибудь на ужин. Если кто-либо из нас, видел приличные туфли, сообщали Сорокину.
В середине семидесятых годов приличные туфли стоили в пределах сорока-шестидесяти рублей. Более шестидесяти — считались шикарными туфлями.
Ещё желательно, чтобы эти туфли были фирмы ЦЭБО — из Чехословакии. Проверив очередное сообщение, Владимир Яковлевич произносил одну и ту же фразу:
— Хорошие-то они хорошие. Но какой-то вид у них нескромный.
Наконец, перед самым отъездом, Сорокин пришёл довольный, купил то, о чём мечтал.
Вытащил из коробки пару невзрачных то ли туфелек, то ли тапочек. Мы оторопели, ни кто из нас не ожидал, что именно это называется приличной обувью. На подошве, в традициях той эпохи, чётко оттиснута цена: 14 руб. 00 коп.
Ромашин, чья возрастная категория совпадала с таковой у Сорокина, пробурчал нелестный комплимент.
На что Владимир Яковлевич невозмутимо парировал:
— Всё равно стопчет.
НЕ СОСТОЯВШИЙСЯ ПОЛЁТ
Будучи в командировке в Якутске я купил, а точнее добыл, батон варёной колбасы.
В Усть-Неру варёную колбасу ни в какие времена не завозили. В наш посёлок она иногда могла залететь в сумке отпускника или командировочника. Выпавшее мне счастье случилось уже во времена развитого социализма с человеческим лицом.
Сутки моя колбаса сохранялась в гостинице у кастелянши[22], в её персональном холодильнике. За это она получила килограмм «Ласточки». Накануне в городе встретил своего коллегу Владимира Нужина, он тоже был в командировке, но в другом городе.
Заказали на утро такси, вовремя стали на регистрацию. Удивительно складно и мирно для Якутска всё проходило. Народу немного. Очередь спокойно стояла. Мы галантно пропустили больную женщину, потом мужчину, потом пожалели женщину с двумя детьми. Наконец самые последние зарегистрировались сами.
В самолёте заняли места и расслабились. За спиной загремел трапп, самолёт замер в ожидании наземных служб. Стюардесса бодро оттараторила правила и удалилась, технические машины заняли свои места возле борта и замерли. Публика в салоне тихо переговаривалась.
Вдруг в иллюминатор стало видно мчащийся к нашему самолёту милицейский УАЗик. Сзади загрохотал трапп. За нашей спиной кто-то кому-то настойчиво доказывал, что всё согласовано на самом верху. В душу заполз мерзкий холодок. В салон вошли стюардесса и портовый служащий в нашивках и шевронах:
— Три человека зарегистрировавшиеся последними, поднимите руки!
Мы с Владимиром и ещё одна женщина подняли руки. Портовский работник по ведомости уточнил наши фамилии. Стараясь смягчить удар, нам сообщили, что вот такая незадача, но нам надо покинуть этот борт. И ещё, весь аэрофлот очень сильно извиняется за случившееся, а завтра, даже если будет конец света, нам подадут борт и вывезут в Усть-Неру.
Просто в аэропорту никто не ожидал, что из Иркутска прилетит в наручниках душегуб с двумя охранниками. Его везут в Усть-Неру на пересуд.
В голове стояла одна мысль, что на этой июльской жаре к обеду колбасу надо будет выкинуть, а я по телефону уже обрадовал домашних. В последний миг, перед выходом из самолёта, пришло решение. Впереди, в салоне сидела наша главбух. Метнулся к ней:
— Юлия Николаевна, ради бога, передайте жене!
Возле траппа стоял человек в наручниках и двое крепких парней с оружием, нас повезли переоформлять билеты на завтра.
Утром закрылся аэропорт Усть-Неры. Домой мы попали через три дня.
Камеральские зубоскалы в курилке рассуждали о том, кто полезней — зэки или геологи.
ОСИНОЕ ГНЕЗДО
Как-то мы со студентом Витей из Иркутского техникума пробирались по бурелому на заболоченной террасе ручья Аида. Наш Аид, с притоками, отличался от мифического живописной и светлой долиной, яркими насыщенными цветами. Видно автор названия, а это наверняка был наш коллега-предшественник, был в дурном настроении или от природы был хмурым. Студент продирался впереди, нас разделяло метров тридцать. Полуповаленные деревья сильно осложняли наше продвижение, на одном из стволов, прямо по курсу, висело огромное серое, похожее на сердце осиное гнездо. Оно висело довольно высоко, но я на всякий случай крикнул студенту, чтоб не трогал его.
Студент ответил, что гнездо старое и со всего маху ударил по нему геологическим молотком. Оно и посыпалось ему на голову, а воздух наполнился полчищем разъяренных ос.
Бедолагу уже было не спасти. Выскользнув из лямок рюкзака, я скатился с террасы вниз, к ручью. Вверху трещали сучья, доносились вопли студента. Это был тот случай, когда помощь оказать невозможно и каждый сам за себя.
Наконец жертва вырвалась из осиного окружения, и мы сошлись на ручье. Студента было трудно узнать, с каждой секундой его лицо распухало всё больше.
Он зачёрпывал ладонями воду и яростно бросал её в лицо. Маршрут преждевременно закончился. Пришли на стоянку, я занялся бытовыми делами, а студент сел на камень у ручья. Примочки и полоскания помогали слабо. В страданиях прошла и ночь. Утром его лицо стало бесформенным, а глаза открывались только с помощью пальцев.
В маршрут я пошёл один, а что касается ос, то Витя проникся глубочайшим уважением к их жилищам. Даже очень маленькие гнезда он научился различать в высокой траве и вовремя обходить.
Потом он признался, что когда его жалили осы, он подумал о конце света, казалось, что он в огненном аду. Уже вечером мелькнула мысль, что не зря это место нарекли Аидом.
РЫБНЫЕ КОТЛЕТЫ
Студент Витя временами совершал интересные поступки, которые часто удивляли его самого. Иногда он был очень активным и мог нарваться на неприятное приключение. Однако в маршрутах он обычно был очень спокойным, и даже флегматичным. Иногда доходило до того что засыпал на ходу.
Если я шёл впереди, Витя следовал за мной в двух-трёх метрах, как на верёвочке.
Стоило мне остановиться, он с ходу налетал на мой рюкзак. Выражение лица, в эти моменты, было очумелое, словно его резко разбудили.
Следующая особенность Вити была в том, что из лагеря в маршрут он шёл тяжело, ноги еле передвигал. Создавалось впечатление, что этот парень если не болен, то очень устал. Но какая утром усталость?
После маршрута, даже тяжелый рюкзак с пробами, не мог убавить прыть студента. Походка становилась бодрой и стремительной, казалось не было ни рюкзака, ни изматывающего маршрута, по крупноглыбовым склонам и болотистым долинам.
Особое место занимала еда, её должно быть много и её надо всю съесть. Вкус еды не имел значения. Как-то в маршруте мы пообедали и у нас осталась банка рыбных котлет.
Эти котлеты были изрядной гадостью и ели мы их тогда, когда ничего не оставалось. Я предложил студенту перед крутым подъемом много не есть. Тот согласился, но поинтересовался, когда можно съесть котлеты. Получив ответ, что сегодня — успокоился.
Уже вечером, на подходе к стоянке, Витя резко остановился и выдохнул:
— Котлеты! Котлеты не съели!
Я оторопел и говорю:
— Да палатка же в двух шагах, сейчас горячего поедим!
Витя загундел:
— Но мы же их целый день носили!
Я чертыхнулся:
— Садись, ешь!
Придя в лагерь, я быстро развёл огонь и вытащил ведро с едой из ручья. Через некоторое время пришёл студент, в одной руке он нёс ложку, а в другой пустую банку. В родном техникуме Витю научили блюсти экологию.
ОБЖОРЫ
В районе Аидинской базы находился отряд, выполнявший геохимическое опробование. Склоны крутые, крупноглыбовые, работа тяжелая, иногда каторжная. Снабжение продуктами питания в начале восьмидесятых стало отвратительным. При каждом удобном случае пользовались дарами природы, чтоб не протянуть ноги.
В дальнем отряде неразумный зверь рано утром пришёл бодать нашу палатку. Видно мы не там её поставили. Чтоб ему неповадно было, мы перевели его из разряда зверей, в разряд продуктов питания. Через пару часов слегка остывшее мясо в изрядном количестве каюр повёз на многострадальный Аид.
Вечером измотанный работой и недоеданием отряд досыта наелся жареного мяса.
Хозяйственная Тамара Лукьянчикова решила сварить ещё ведро мяса для маршрутов. Оно успешно сварилось, слили бульон и оставили остывать.
Довольный народ начал расползаться по своим местам. Завтра опять работа, от зари до зари. Возле костра остались студент Витя и техник Игорь Барков.
Тамара напомнила, что утром вставать рано. Парни попросили ещё немного времени, чай допить, о жизни поговорить. Но сучилось так, что и чай допили, и ведро мяса доели. Отрезвление пришло, когда рука ткнулась в эмалированное дно.
Остаток ночи было уже не до сна. Мясо не хотело спокойно перевариваться в переполненных животах. Ему нужен был выход, и не один.
Утром измотанные и позеленевшие они уже ни на какие трудовые подвиги не годились
ПУРГЕН
Осыпалась с лиственниц хвоя. Выпал снег, но не окончательный.
Геофизический отряд собрался на базе ручья Чистого. Заняли давно заброшенные избушки старателей. В ожидании транспорта, все занялись подготовкой к выезду на зимние квартиры. Машину каждое утро обещают на завтра. В одно прекрасное утро мне, как исполняющему обязанности начальника отряда, надоело проглатывать эти завтраки. Схватив карабин, я спустился по ручью, и оказался на пыльном автобане «Усть-Нера—Маршальский». На этой таёжной дороге попутную машину можно ждать и час, и два дня. В этот раз повезло, минут через сорок вдали образовалось и повисло облако пыли. Оно росло и приближалось. Увидев человека, водитель остановился. Беседуя на местные злободневные темы, мы быстро оказались в Усть-Нере. В этот день, по времени, уже никакие проблемы не решались. Утром я бегал по кабинетам, из гаража в контору и снова в гараж, тщетно пытаясь доказать, что отряд надо срочно вывозить из поля.
Но, такие же как я бегали и тоже доказывали, причём многие доказывали не первый десяток лет. У меня же, после института, это был первый сезон, обязанности начальника отряда свалились на меня всего два месяца назад.
Через два дня мне дали долгожданный грузовик. Во второй половине дня мы выехали. Водитель, Миша Комков, имел приличный опыт и дорога, а вернее бездорожье, на нашу базу не представляло для него сложностей. По дороге мы с Комковым прикинули, что если приедем на базу засветло, успеем быстро загрузиться и к середине ночи вернёмся в Усть-Неру.
Однако на базе была какая-то странная обстановка — возле избушки, в которой жили геофизик Ольга Данилова и студентка, замерла толпа наших трудящихся мужского пола. Их фигуры отбрасывали длинные, вечерние тени, лица были серые и осунувшиеся.
Когда я выпрыгнул из машины, толпа ожила, одновременно все начали говорить. Больше всех возмущался Анатолий Васильевич, геофизик, прибывший недавно из Батагая, где его тихо сократили за пьянство. Специалист он был хороший, да и человек неплохой, но пагубная страсть привела к тому, что послужной список имел вид мелкой спирали — геофизик, старший геофизик, техник, кочегар или дворник, техник, геофизик и так далее, в том же порядке, затем следовало сокращение и перевод в другую экспедицию. Как самый образованный, он сотрясал воздух выкриками и пытался доказать, что мне этих девиц надо отдать под суд, что за это есть статья.
Меня же больше всего интересовала погрузка машины, мелочь забросить не проблема, но как быть с электростанциями? Оценив ситуацию, пришлось расстаться с мыслью о погрузке, и перенести всё на утро.
Приняв такое решение, пришло время вникнуть в суть конфликта, возникшего, пока меня не было. Оказалось, что рабочие во главе с Васильевичем, дождались моего отъезда и в тот же день и час, поставили в тёплой избе ёмкость с брагой. Ёмкость эта называлась пятидесятилитровой флягой для молока. Многолетний опыт Васильевича и других членов сообщества, позволял получать нужный продукт быстро и в больших количествах. Тот же многолетний опыт подсказывал, что начальник не скоро выбьет машину. Девицы, узнав о назревающем пьянстве, затосковали, а потом решили, что можно и порезвиться. Они перетрясли все полевые аптечки и вытряхнули весь пурген — было такое популярное слабительное. Всё, что наскребли, тайно забросили в бидон с брагой.
Как только брага созрела, вся компания принялась отмечать окончание сезона.
Хорошо набравшись, попадали на спальники в тёплой избе и заснули. Один только Васильич не поленился, залез в спальник и полностью застегнулся. Ночью проявилось основное фармацевтическое свойство пургена и действовало оно до утра, а после и весь день.
У молодых и прытких ребят получилось вовремя добежать до ближайших кустов, а потом уже все были в стартовой готовности. У сорокавосьмилетнего Васильича, с его подорванным здоровьем и спальным мешком, застегнутым на все пуговицы, быстро покинуть спальник не получилось. Стало ясно, почему его спальник, при таких метеоусловиях, сушится посреди лагеря на верёвке.
Васильич, как знаток законов, твердил, что сорок две таблетки это погибель. Столько он насчитал их остатков на дне фляги, после того, как её вылили. С его слов, если бы растворилось всё, им бы пришёл конец. Из своего прежнего опыта, он знал, что такое расслабление просто от браги не бывает, Виновниц вычислили мгновенно и обессилившая команда пошла с ними беседовать, в это время я и подъехал.
Утром с грехом пополам загрузились. Сто пятьдесят километров горно-таёжной дороги на верху грузовика окончательно сняли похмельный синдром.
Разгрузились. Не успела машина отъехать от геофизической камералки, как к «Первому Магазину» метнулся гонец. Гонцом был Васильич. Через пару недель его попросили подобру-поздорову перевестись куда-нибудь в другое место. Якутия большая, нашлось место на юге, там Васильевич ещё не работал.
ТАБАЧОК ОТ КЛАВЫ
Вертолёт давно не прилетал. Продукты кое-какие ещё остались, а вот с куревом совсем плохо. Окурки все давно собрали, подлинней так скурили, совсем маленькие — пошли для трубки. Дрянь ещё та. Ну, а куда деваться? Иногда прямо сил нет, курить хочется.
Память напряжена: может где-нибудь в карманах табак от «Беломора» просыпался? То, что он с мусором, не страшно. В маршруте ещё ничего, терпеть можно, но вечером на стоянке многое напоминает о счастливом времени, когда у нас стояла огромная коробка с папиросами.
Однажды вечером Оверчук радостно вскрикнул и кинулся на площадку, где лежали вещи, выгруженные из вертолёта. Площадка была в ста метрах от палаток, на удобном для посадки месте.
Лихорадочно разбирая мешки и коробки, он, наконец, нашёл свой баул. В бауле находилась завёрнутая в чистую портянку большая плоская коробка. Яркое, красочное оформление не оставляло сомнений — это был кубинский табак. Быстро нашли трубки. Они есть у многих полевиков, очень часто их назначение сводилось к докуриванию табака из окурков, когда уже курить больше нечего.
Закурили — табачок показался странным. Поразмыслив решили, что он подмок. Деваться некуда, хоть и противно, но пару затяжек, чтоб сбить тягу, сделать можно.
Через пару дней, на вечерней связи, Оверчук спросил у жены, работающей на базе:
— Клава, а табачок, что ты положила в кубинскую коробку, не подмокший был?
Из трубки донеслось:
— Какой табачок? Это трава, ноги вечером парить, чтоб ноги потом не воняли! Там же бумажка лежит, прямо в коробке.
Вечерний эфир взорвался. Наши коллеги были в восторге. Все спрашивали как у нас с ногами дело, если не парить, а курить.
Бумажка, свёрнутая пополам, и в самом деле лежала в коробке, но мы же хотели курить, а не читать.
Ноги Оверчук так и не парил Клавиной травкой, но и курить её нас больше не тянуло.
Через день, рассматривая рабочую карту, мы обратили внимание, что в нескольких километрах от нас находится прошлогодняя стоянка Ирины Шашкиной. У неё опорный разрез[23] был, она долго там работала. Окурков на стоянке должно много быть, они конечно подвымокли, но попадаются и неплохие. На следующий день после маршрута мы с сожалением обсуждали легкомыслие Шашкиной. На стоянке мы обнаружили две консервные банки-пепельницы из-под сгущёнки. Всё слиплось и раскисло, лучше бы просто на землю бросали
МЕШОК ЧЕСНОКА
В середине сезона на огромной территории Аямо-Тобычанской партии отдельные отряды стали испытывать нужду в тех, или иных продуктах. У кого-то кончилась мука, у кого-то сахар. Решили собрать все заявки вместе, загрузить в вертолёт и развести за один заход. Завхоз высокий замысел начальства не понял, он из отдельных заявок выбрал продукты и сложил их. То есть, пять заявок по пять килограмм, превратились в одну, но уже двадцать пять кг.
На момент выполнения полёта, кроме Дмитрия Петровича, на базе никто не знал все стоянки, и высокая миссия штурмана-снабженца выпала ему. Петрович, как и завхоз, извилины не напрягал, а чего ради? Есть мешок, или ящик, а на нём рукой завхоза написана фамилия заказчика.
Вертолёт полетел по кругу. На стоянках он оставлял, где мешок, а где коробку. Маршрутные пары издали видели, что вертолёт летает и садится на стоянках.
Вечером с работы возвращались в предвкушении выполненного заказа.
Добравшись до лагеря, мы были обескуражены: на стоянке вместо галет, сахара и соли нас ждал мешок чеснока. На завязке болталась бирка: «Оверчук. Чеснок. 30 кг». И это на четырёх человек!
Вокруг больше ничего не было. Вечерний эфир кипел и клокотал, в адрес Дмитрия Петровича и Царёва сыпались недобрые комплименты. Долго пытались выяснить, что делать. Кто-то злился, кто-то смеялся, но равнодушных не было, продукты привезли, а проблема осталась и даже усугубилась.
БЫЧОК И ЕГО ТЁЛОЧКИ
После многих лет работы на Индигирке Богдан Григорьевич Бычок поселился на тёплом Крымском полуострове. Но притяжение Севера было велико, к каждому празднику он слал в родную экспедицию поздравительные открытки или телеграммы.
Часто свои послания подписывал так: «ВАШ БЫЧОК И ЕГО ТЁЛОЧКИ». Сыновей у Богдана Григорьевича не было.
КТО ДУРАК?
На производственных собраниях или совещаниях Бычок и Мяснянкин начинали спорить. У главного геолога весовая категория была больше, чем у начальника партии. Когда аргументы Бычка переходили в грубое силовое давление Василий Ильич в отчаянии восклицал:
— Ты начальник — я дурак! Я начальник — ты дурак!
При случае, Мяснянкин забывал свою поговорку и пользовался своим административным ресурсом сполна.
ШЕЯ И САЛО
Бычок любил поговорить о сале. Этот деликатес украинской кухни всегда пробуждал у него повышенный интерес.
С уверенностью можно сказать, что на золотодобывающих предприятиях Индигирки, выходцы из Украины составляли половину. Это, как правило, были парни с крепкими руками и шеями.
Богдан Григорьевич украинские шеи и сало увязывал следующим образом:
— Шею надо не мыть, а иметь! А чтоб её иметь, надо сало есть!
Причём, первое предложение звучало по-русски, а второе на украинской мове.
ШУДОВ И БАРАН
В районе Тарынского перевала шли активные поисково-опробывательские работы. Несколько маршрутных пар, как минимум два раза в день, проходили через перевал туда и обратно. Александру Шудову в столь людном месте попался снежный баран. Этот баран на свою беду не знал, что от человека надо убегать сломя голову. Стрелок был не промах — барану не повезло.
Быстро со студентом освежевали зверя, завернули мясо в шкуру, положили на перевале так, что с закрытыми глазами не пройдешь, споткнёшься. На тетрадном листе Шудов написал: «ЭТО БАРАН ШУДОВ». Знаков препинания не было. Вечером первая же пара очумело пыталась понять, что же перед ней.
Долго в памяти наших коллег жила светлая память о том баране.
ПЁС В КРАПИНКУ
Одно время на Колыме и Индигирке возникла мода на собачьи шапки. Чем красивее и пушистее шуба у пса, тем меньше было шансов выжить. Душегубов не останавливало ничто. Каждый хозяин приличной собаки жил в страхе за своего питомца. Только с наступлением весенней линьки можно было свободно вздохнуть.
Как-то зимой, возвращаясь из Магадана домой, мы с водителем решили остановиться в Сусумане, перекусить и попить чаю. Наше внимание привлёк пёс, большой и красивый, но по спине и бокам в беспорядке были выстрижены небольшие клочки шерсти. Чего только не бывает! Но когда пробежал ещё один бобик с такой стрижкой, а за ним третий, это нас и озадачило и удивило.
Остановили местного прохожего и поинтересовались, что это за мода у сусуманских собак? Мужичок нам объяснил, что в Сусумане пробовали даже красить псов — не помогает. И только такая стрижка работает безотказно, из такой шкуры уже никто шапку носить не будет.
В Усть-Неру эта собачья мода так и не дошла.
ГУРМАНЫТЕПЛОТРАСС
Собачья жизнь в Усть-Нере могла закончиться и в продуктовой корзине обитателей теплотрасс.
Сезонные рабочие зимой оставались без работы, а значит и без жилья, проблема эта решалась заселением теплотрасс. Там тесно, но тепло, а если повезло и достался коллектор, то там вроде маленькой тёплой квартиры, правда все удобства на улице, надо вылезти из люка и сбегать, куда надо. Обитателей теплотрасс ещё звали танкистами.
Так вот эти танкисты на бутылку всегда могли найти, а закуску надо было поймать.
Высоко ценилось в этой среде жаркое из бобиков. Многие владельцы собак стали жертвами гурманов теплотрасс. Один наш знакомый держал охотничьего пса в специально оборудованной будке, под высоким крыльцом дома в котором жил. Пса он вырастил и воспитал сам, с ним он охотился и отдыхал. Пёс был любимцем семьи.
Приходит наш знакомый однажды на обед, а на перилах крыльца висит шкура любимого пса и ошейник, на ступеньке лежит. Какие у хозяина были эмоции можно только представить.
Месяца через два эта история получила неожиданное продолжение. Хозяин теперь уже не пса, а собачей шкуры, решил с любимым бобиком не расставаться. Отдал шкуру на выделку и заказал в быткомбинате шапку. Много лет знакомые узнавали его издали по большой черной шапке с белыми пятнами.
ГРЕЧЕСКИЙ ЗАЛ
В Усть-Нере, в отличие от многих райцентров Северо-Востока, был свой пивзавод. Знатоки очень высоко оценивали его продукцию, этому способствовало мастерство пивоваров и качество индигирской воды. Завод выпускал два основных вида продукции: собственно пиво и лимонад «СИНДИ».
Пиво в торговой сети не задерживалось, и даже возникал некий дефицит. Мощностей пивзавода было достаточно для увеличения объемов, но все сдерживалось отсутствием достаточного количества стеклотары, которая завозилась издалека. Стоимось пустой бутылки превосходила стоимость продукта в ней в разы. Выпуск на месте вообще был не реален по очень многим причинам. Фактически совмещались два фактора —повышенный интерес к продукту и хороший потенциал пивзавода.
Местные власти решили проявить заботу о жителях и гостях райцентра.
В посёлке появился пивбар. Просторный, с большими светлыми окнами. В зале крепкие столы и лавки, все из массивной лиственницы.
Пивбару не нужна стеклотара, и народ на улице возле магазина из горла не пьёт, да и прочие дела не делает там же.
Были и нюансы: окна пивбара смотрели прямо в окна районного отдела милиции. Эти два общественных заведения разделяла протока — зимой замерзшая, а летом вонючая. Но крепкий мост соединял эти заведения напрямую. Тут не пошалишь!
За большим зданием пивбара притаился маленький туалет, на два места. Видно досок от строительства пивбара хватило только на такой объём удобств, но ведь всем известно, что с пивом шутки плохи в определенных обстоятельствах.
Народ у нас сообразительный, проблему решили сразу. Стали бегать под мост — там и очереди нет, и просторно, а летом ещё и смыв работает. Главное в шаговой доступности — дорогу перебежал и ты под мостом. Получило признание и творчество Аркадия Райкина. С первых же дней пивбар в народе именовали не иначе как «ГРЕЧЕСКИЙ ЗАЛ»
КАРПИХА
В механических мастерских Верхне-Индигирской экспедиции работал высококлассный токарь Валера Кирпаль. Кроме работы он больше всего любил читать. В летнее время, в плане семейных обязательств, ему приходилось ещё заниматься тепличными делами. При этом он был убеждён, что чем меньше в теплице суетишься, тем урожай выше.
Не дожидаясь осени, посреди лета, Кирпаль по настоянию жены, выписал и привёз машину угля. Сгрузили прямо у крыльца. Предстояло огромную кучу перетащить в сарай. В субботу, рано утром, Валера сидел на кухне и в тишине читал книгу, попивая чаёк. Через окно послышалось шарканье лопаты, явно по углю. В окно не видно — белье на верёвке загораживает кучу. Решил из двери выглянуть, приоткрыл дверь.
Возле его угольной кучи с лопатой и двумя огромными оцинкованными ведрами стояла дама (в пределах нашего посёлка её знали как Карпиху, она в совершенстве владела ненормативной лексикой и народными речевыми оборотами). Пообщавшись с ней хоть раз в непринужденной обстановке, обходили стороной. Она выжила в «Дальстрое»[24] и её голыми руками было не взять. От такого самоуправства, при солнечном свете, Кирпаль обалдел, оторопело смотрел то на Карпиху, то на свой уголь. Карпиха, не разгибая спины, полусогнувшись над ведром, полуоборотив голову, выпалила:
— Чего подглядываешь? Мать твою, перемать!
Далее последовало перечисление всех родственников Кирпаля и отношение к ним Карпихи.
Кирпаль оторопело захлопнул дверь. Карпиха набрала в ведра угля и с чувством собственного достоинства удалилась.
Днём, сидя у теплицы, Кирпаль недоумевал:
— Но это же мой уголь! Попросила бы, я и так бы дал!
Потом в своё оправдание добавил, что в жизни с ней не ругался, и здоровается всегда первый.
ЗАНАЧКА НА ОСЕНЬ
Тамара Лукьянчикова долго ждала посылку от родителей. По времени она уже должна была дважды облететь планету. Наконец, за день до вылета, посылка всё-таки дошла. Посылка килограмм на восемь, кроме отличного сала в ящике лежала только родительская записка. В общем, сала было много. Прилетели на базу, которая располагалась на склоне горы — в нижней её части. Склон был покрыт лиственничным лесом, обычным для Индигирки, с толстым слоем мхов и лишайников. Ближе к реке располагались баня и пекарня.
Тамаре база понравилась. Но она со всей очевидностью увидела, что её сала хватит этой огромной толпе на один скромный завтрак, или ужин. Такая перспектива рациональную девушку не устраивала. Совершенно очевидно, что осенью на базе народу будет в пять раз меньше, да и вообще осенью могут быть всякие непредвиденные ситуации. Прикинув весь расклад, она решила, что сало надо спрятать на базе. С началом работ, отряды, кроме горного, разъехались по огромной территории.
Все поисково-съёмочные отряды вновь вернулись лишь, когда стало ясно, что снег уже начал ложиться по-настоящему. База партии начала входить в режим завершения всех работ, готовиться к выезду в посёлок. Каюры готовили лошадей к перегону в совхоз.
Проходчики добивали канавы, инженерно-технические работники и рабочие обрабатывали собранный материал.
Лукьянчикова, как только появлялся свободный момент, сосредоточенно ходила по базе и что-то искала, пинала ногами кочки, нагибалась и проверяла руками мох.
Такое странное поведение девушки заинтересовало начальника горного участка Николая Малоедова. Поинтересовался, что за интерес может быть у геолога к осеннему мху?!
Здесь Тамару и прорвало:
— Ничего не пойму! Я весной по всей базе, под мох на мерзлоту, попрятала сало! Почти восемь килограмм! И ничего нет! Куда делось?
Малоедов всплеснул руками:
— А я-то гадал, откуда всё лето собаки наши такие куски сала берут? Думал к старателям за пятнадцать километров бегали.
ПУГОВИЦА
Каюр Дмитрий решил приодеться, не ходить же всё время в спецодежде. Сел, прикинул, сколько у него уже денег заработано. Сколько прокурил, сколько проел, сколько по исполнительному листу алиментов перечислено. Получалось, что остаться много не могло.
Написал список первоочередных покупок: на первом месте джинсы. Следующим же бортом желанная покупка прибыла.
Несколько дней джинсы были парадно-выходными. Одевал их по вечерам, для светских бесед у костра. Дмитрий был большой любитель поговорить, и как он понимал, рассказывая о своих похождениях, ему надлежало выглядеть прилично.
Затем случилась беда, уголек из костра упал выше колена и прожёг штанину, дырочка не больше горошины, но это уже не праздничные брюки. Стал он ходить в них как в повседневных. А ходил он чаще всего верхом в седле, в соответствии с занимаемой должностью.
Правда, последнее время в седле он как-то странно сидел, и по земле шёл бочком, а ногами перебирал ниже коленок. Ощущение такое, что ягодицами что-то держит и несет.
Походка становилась всё смешней. Начались жалобы на седло — вроде как его сшили неправильно. Но этим седлом пользовались и другие, никто не жаловался. Начал Дмитрий углубленно изучать седло, предлагал другим его пощупать. Седло было не новое, гладкая толстая кожа, отполированная задами не одного поколения наездников, вызывала только положительные эмоции.
Через нед