Стояли мы ниже древнего Зашиверска, заброшенного русского города на Индигирке за полярным кругом. Индигирка здесь потихоньку начинает освобождаться от плена гор, она уже широкая и даже судоходная, но не всё время.
Однажды вечером, после работы, занимаемся своими делами, палатка стоит на берегу в двадцати метрах от воды. Под козырьком палатки тихо шипит включённая рация, с другой стороны стоит устойчивое глухое громыхание валунов в глубине русла. Сижу, привожу в порядок записи. Гриша Новгородов возится c ужином. Из-за острова вылетела моторка и с ходу направилась к нам.
Лодка ткнулась в песчаный берег у нашей стоянки. В лодке двое, один средних лет, другой лет двадцати двух-двадцати пяти. То ли эвены, то ли юкагиры.
Возятся в лодке, закрепляют её чтобы не унесло.
Гриша к ним ближе, скользнул с ведром воды мимо меня и сообщил, что говорят не по-якутски, и вообще на непонятном языке.
Мы к ним не подходим, занимаемся своими делами — они к нам пожаловали. Наконец гости вытащили из лодки нельму метра на полтора, степенно подошли к нам.
Представились русскоустьинцами из рыбсовхоза — отец и сын. Торжественно вручили нам рыбину. Пришла наша пора. Согласно местного этикета Гриша пригласил гостей к столу, выставили что у нас было, началась беседа. Оказалось, наши гости ниже по реке ловят рыбу, совхозный невод длинной шестьсот метров с каждого берега тащат два трактора ДТ-75. А приехали они к нам потому, что мы того не зная, стали на миграционной переправе диких оленей, а совхоз ведет здесь заготовку мяса. Мимо нас никто ни проплывал, ни пролетал, но нас как-то обнаружили и слух что мы стоим в этом месте, распространился по округе.
Нас попросили, раз уж так получилось, сообщить, когда олени пойдут, они продиктовали нам радиочастоту и позывной: «чужайка» Кто скажет что слово не русское? И в то же время непонятное.
С нами наши гости говорили на прекрасном русском языке, а когда отплывали и возились с лодкой, говорили на языке, для меня несомненно родном, но я ничего не понимал.
Гриша, у которого родной язык якутский, говорил по-русски отлично, но речь гостей воспринимал как что-то совсем незнакомое. Это был старо-русский язык, на котором наши предки говорили триста лет назад, Русскоустьинцы бережно его хранят и, как мы убедились, стараются между собой на нём говорить постоянно. А «чужайка» оказалась «чешуйкой». Как мы сразу не догадались? Они же рыбаки, у них и позывной должен быть соответствующий — связанный с рыбой.
МЕДВЕЖЬИ ЗАБАВЫ
Индигирка ниже Зашиверска уже не просто большая река, а великая. Здесь она потихоньку начинает покидать тиски гор, позади остаются пороги и шиверы. Горы ещё теснятся по сторонам, но уже появляются и меандры[33] — признак равнинной реки. Воды несутся не бурным, но быстрым и мощным потоком. В районе Красной речки, где мы стояли, от берега до берега километра три. В сентябре вода кристально чистая, на дне видны не только камни, но порой и икринки (в это время у некоторых рыб нерест), не говоря о рыбе.
Чуть выше нас стояли ихтиологи и изучали омуля. Здешний омуль существенно крупней байкальского, эдакая серебристая сигарообразная рыбина более полуметра длиной.
На противоположном берегу, прямо перед нашей стоянкой, суетился медведь. В бинокль мы видели, что он возится с большущей бочкой, но детали были неясны, — расстояние превышало три километра, а над водной поверхностью воздух из-за разностей температур дрожал.
Мы решили посмотреть поближе. Выбрали момент и перебрались на другую сторону на нашей надувной лодке.
То, что мы увидели, не назовёшь иначе, чем «медвежий произвол». Огромная деревянная бочка, объёмом до четырёхсот литров, лежала на берегу, неподалёку от кромки воды. Одно дно выбито, второе — наполовину. Рыба, наполнявшая бочку, разбросана по всему берегу, в воде на мелководье множество рыбин, у которых одним укусом выедена спина. Остальные бочки стояли нетронутыми метрах в пятидесяти от воды.
В этом месте у рыбсовхоза была своеобразная стоянка, где они выловленную рыбу солили в бочках, и хранили до того момента, как река покроется приличным льдом, а затем вывозили в Абый. Каждый год рыбаки теряли одну, а то и две бочки рыбы на этом месте.
Ихтиологи часто с близкого расстояния наблюдали этот разбой: в отдельные годы собиралось три, а то и четыре медведя. Сторожей в тайге никто не выставляет, а гонять медведей пустое занятие, придут другие и их не устроит разбитая бочка на берегу, прикатят целую. Так что всякая борьба с ними, пустая трата времени. Пусть уж из дюжины бочек одна-две пойдут на откуп этому зверю. Вот только мы сперва не могли взять в толк, почему они не едят рыбу на месте, а катят их к реке? Оказалось всё очень просто: они прополаскивают рыбу от соли! А порой роют на берегу яму и вода, просачиваясь через галечник и песок, заполняет её. Туда сгребают рыбу и вымачивают.
С медведем, как правило, все хитрости тщетны. Просто, если его что-то привлекло, то это вопрос времени. А времени у косолапого в избытке, силы и сообразительности тоже не занимать.
За много лет до этого был один медведь, который не давал нам спокойно жить целых два сезона. Это было на восточном склоне Тас-Кыстабыта. Высокогорье, леса нет, травы лошадям местами тоже нет. Частые и обильные осадки с Охотского моря
Мы очень ответственно отнеслись к организации работ в этих условиях. Ранней весной, в местах планируемых стоянок, организовали вертолётную выкладку дров, фуража[34] и продуктов питания. В принципе всё, что нужно отряду на время работ с этой стоянки.
Полевой сезон начали с самых удалённых и сложных территорий. Много лишений принес Чингаканский массив, представляющий собой образец планеты, лишённой всяких признаков жизни.
Во второй половине лета, наконец, вышли на подготовленную весной территорию.
Наши лабазы, вытянувшиеся на многие десятки километров вдоль хребта, оказались в сфере внимания медведя. Везде побывал и всюду оставил свои разрушительные следы. Рубероид или брезент укрывающие имущество отброшены в сторону, мешки с овсом и комбикормом вспороты медвежьей лапой, поленья дров также мешали ему жить (что он с ними делал, не понятно, но они валялись в радиусе пятидесяти метров).
Овёс под открытым небом прорастал и был далеко виден на голой каменистой поверхности. Доставалось и продуктовым бочкам. Эти бочки были объектом особой заботы: туда мы клали продукты, которые должны были храниться длительное время при любых климатических условиях; всё паковалось в полиэтилен. Одно дно бочки было вскрыто на манер консервной банки. После укладки продуктов крышка закрывалась, пробивались дырочки в бочке и крышке и шнуровали всю ёмкость восьмимиллиметровой проволокой. На местности бочку клали на возвышенное место, вверх дном. Всё это делалось исключительно для противодействия медведю.
Стремясь удовлетворить своё любопытство, косолапый доставлял нам немало неприятностей, порой мы находили свои бочки за пятьсот метров, и это на сложной пересечённой местности. Иногда на поиски бочки одного дня не хватало.
Проходчики из соседней партии этого медведя видели, он и им не давал спокойно жить.
Видели его и мы, огромный матёрый зверь, с седой роскошной шубой. Каждый раз он попадал в поле зрения неожиданно, и также неожиданно пропадал, при этом было ощущение, что он растворился среди камней.
Эти места у оленеводов служили лёгкими летними пастбищами, на время буйства оводов.
И здесь же у них было похоронено немало людей, умерших в этой местности. Даже если человека возили в посёлок на вскрытие или он умер в другом месте, но хотел лежать здесь, его хоронили в указанном месте. В процессе работы мы обнаружили много таких могил среди камней, и все их вскрыл медведь, в мерзлоте все долго лежит не тленное. Было очевидно, что этот зверь очень опасен.
И мы, и наши соседи были не рады такому соседству, неоднократно пытались добыть зверя, но он всегда нас опережал. Каюр Бараков, отличный охотник и стрелок, столкнулся с ним вплотную, их разделяло десять метров. Бараков выстрелил ему в голову, медведь ошалело замер, махнул лапами перед мордой, как бы отгоняя комаров, и стремительно убежал. Оторопевший Бараков не мог понять, что произошло. А понял только тогда, когда он полез за чем-то в карман. Оба заряда, что он сунул в стволы, были заряжены в латунные гильзы, из них легко терялся заряд, впопыхах он этого не заметил, и медведь получил в морду удар войлочными пыжами, испугался выстрела и убежал.
Мы уже давно закончили работы в этом районе, а медведь теперь донимал периодически горный участок Купольного месторождения. И только через два года проходчики Купольного его подстерегли.
CПРАВКА ВМЕСТО ПАСПОРТА
Во время пожара на базе Аямо-Тобычанской партии сгорела моя полевая сумка. Случилось это так…
Прилетев на базу, мы быстро разгрузили вертолёт. Отдышались, попили воды из питьевого бачка. Сняли с себя полевые сумки, чтобы они не мешали нам перенести вещи ближе к складу. Как нам показалось, надежным местом, где они могут полежать, был вагончик Дельяниди, в тамбуре которого мы их и положили.
Когда начался пожар мы даже и не вспомнили о них. Только после того как уже все закончилось, Оверчук решил закурить, а папиросы у него всегда были в сумке — мы встрепенулись. Начали рыться в нужном месте, нашли, но не сумки, а то во что они превратились. Это было подобие уродливого коржа, и лежало оно в самом низу пожарища. На наше счастье все полевые материалы мы вынули из сумок ещё на последней стоянке, но на мою беду, все мои личные документы оказались в сумке и пожаре. Осторожно разбирая останки своей полевой сумки я извлек и паспорт, и военный билет. Они оказались вполне читаемыми, но настолько хрупкими, что с ними нужно было обращаться предельно осторожно.
Меня это очень расстроило, так как сразу после полевых работ я должен был лететь в отпуск за женой и сыном. Без документов это было невозможно.
По приезду в посёлок пошёл в паспортный стол и военкомат. В паспортном столе всё приняли и сказали, что на все запросы и прочее уйдёт от четырёх до шести месяцев — раньше никак. Чтобы я смог съездить в отпуск, взамен паспорта обещали справку. При мне начальник паспортного стола распорядился её подготовить.
В военкомате новый военный билет мне выдали через пятнадцать минут после подачи заявления, фотографию взяли в личном деле, где их было несколько штук. Через день в милиции созрела справка заменяющая паспорт. С фотографии на справке смотрела вполне уголовная стриженая рожа. Выйдя из паспортного стола, я перепуганный и злой зашёл в фотоателье В конце сезона мы постриглись на лысо и волосы не успели отрасти.
С этой справкой я и полетел в отпуск. Меня всё время удивляло и настораживало то, что как только я показывал свою справку, где требовалось, у людей менялось выражение лица. Уже когда я брал обратные билеты, пожилая женщина из аэрофлотской кассы посмотрела на меня с жалостью и спросила, много ли я отсидел. Когда до меня дошёл смысл, я оторопел, и в свою очередь спросил, с чего же она так решила. Она мне объяснила, что со справками такого типа ходят люди вышедшие из заключения, пока не получат паспорт. Всё стало ясно.
Прилетев в Усть-Неру, на следующий же день, отправился в паспортный стол и высказал начальнику все слова благодарности, что у меня нашлись. Капитан посочувствовал, забрал справку и пошёл распекать девушек, которые её мне состряпали.
ГОСТИ КОРНЕЕВОЙ
В геолгородке окна многих домов смотрят друг на друга. Но окна скрывают происходящее в квартирах, а вот кто вошёл в подъезд дома напротив или вышел — прекрасно видно. Из нашего окна просматривался не один подъезд.
Летом, когда круглые сутки светло и народ всё время движется, уличные дела не привлекают внимания. А вот зимой, на пустых промёрзлых улицах, каждое движение уже событие.
Из малосемейки вышла делегация гостей из Хонуу. Это родственники Тамары Корнеевой. На улице ещё темно, городок освещён редкими фонарями, как и положено в декабре, температура в пределах минус пятидесяти трех—пятидесяти семи градусов. Гостей много — восемь человек, а квартира у Тамары однокомнатная, и живёт она там с мужем и двумя детьми.
Гости гуськом тронулись в сторону террасы, поднялись и углубились в лес.
На улице стылая тишина, на работу народ побежит через полтора часа. Прошло пятнадцать минут, на террасе появились фигуры людей — гости возвращаются. Степенно, не спеша, цепочкой спустились и проследовали до малосемейки. На следующий день всё повторилось, и на следующий тоже.
В это время года терраса отдыхала от посетителей и любопытные не могли не видеть эти походы в зимний лес.
На работе Тамара давно рассказала про своих гостей, и все знали, зачем и насколько они приехали, поэтому без обиняков спросили, куда это по утру они ходят.
Тамара удивилась вопросу:
— Конечно в туалет!
— Но ведь у тебя в квартире унитаз!
— Ну что вы, они так не могут.
Походы прекратились через неделю, когда гости улетели.
ЗАВХОЗ МАНЬКА
Завхоза Маньку на самом деле звали Еленой. Это прозвище ей дали проходчики.
Откровенно говоря, полевые рабочие недолюбливали завхозов, считали их прохиндеями.
Порой и в самом деле это было правдой. Так вот, Манька, в переводе на общегражданский язык означало, что это начинающий и не совсем умный жулик, хитрости которого шиты белыми нитками. Это было подмечено очень точно.
Елена с мужем Андреем приехали на Север подзаработать. У себя дома, они занимались какими-то малоквалифицированными работами.
А здесь такие специалисты не были нужны. На Севере заработать могли те, у кого востребованные специальности, и кто готов был работать до седьмого пота.
Это стало им понятно, когда они уже сюда прилетели. Обойдя все организации, наконец, добрались до отдела кадров экспедиции. Но и здесь нужны были крепкие, неприхотливые мужики. А эти хотели вдвоём, и чтоб работа не ломовая, о чём они говорили открыто. Полистав заявки, им посоветовали сходить к Курбатову, в камералку, ему завхоз и рабочий по базе нужен, может возьмёт. Так наша партия пополнилась супругами Фомиными.
Елена показалась более активной, это для завхоза нужное качество. На короткое время им пришлось расстаться. Андрея, раз он рабочий по базе, первым же бортом туда и отправили, а Елена пошла обивать пороги складов и осваивать материальную отчётность.
Наконец настал день, когда и ей, в компании вновь принятых рабочих, надо было лететь на базу. Утром вахтовка подъехала к общежитию, все вылетающие были одеты, как положено в тайге, одна Елена вышла в платьице, столь коротком, что оно едва прикрывало попу, а на ногах туфли на шпильках. Я поинтересовался, представляет ли она, куда мы летим и есть ли у неё полевая одежда? Елена заявила, что она женщина, и не может ходить в таком безобразии. Горная бригада не скрывала ехидных улыбок. Первая посадка была в шлиховом отряде. Сели на болото, пилоты уже делали завершающий маршрут, устали, попросили чаю. Отдыхали минут пятнадцать. В это время Елена крутилась и чесалась как на костре инквизиции. У местных комаров ещё не было столь доступной жертвы.
Наконец взлетели, но тело Елены теперь горело, и доброжелатели из горной бригады сыпали советами. Вторая посадка была на продуваемой речной косе, и всё обошлось нормально.
На базе, как только винты перестали крутиться, полчища комаров ринулись на свеженьких. Свежее и доступней была Елена. Сбросив туфли, она бросилась бежать к палаткам, но по высокой кочке сильно не побежишь. Андрей оторопело смотрел на свою благоверную. Добежав до него, она не здороваясь нырнула в палатку.
Вновь публика её увидела уже вечером. Елена была упакована по полной программе, костюм весь застёгнут, накомарник опущен, ни единого участка открытого тела для комаров не было. На шутки по поводу вечернего платья Елена не реагировала.
Андрей на базе уже пообтёрся, а для Елены таёжный быт показался чем-то запредельным.
Последний раз она была в лесу в пионерском лагере, но тот лес был, по её словам, совсем не такой.
На базе кипела работа, все потихоньку отправлялись к местам работы. Елена, как завхоз, нужна была то одним, то другим. Не проходило и часа, чтобы кто-нибудь не пришёл с жалобой на её попытки сжульничать.
Дело в том, что пока Елена бегала по складам, коллеги--завхозы надавали много вредных советов, как на этом свете завхозу быть в прибыли, хотя должны были дать советы как не прогореть.
Полевики народ не жадный, и даже великодушный, в маленьком изолированном коллективе, каковым является геологическая партия, чувство порядочности и справедливости стоят на первом месте.
В одно прекрасное утро пришли очередные жалобщики, они требовали выдать положенное им бесплатное портяночное сукно, но Елена, теперь её уже звали Манькой, отказала, мол, она не знает норму и у неё нет метра. Вскоре подошла и сама Елена. Ей велели выдавать по метру сукна, бесплатно, кому надо больше — по ведомости, за деньги.
Елене потребовалась мера, я попросил принести со склада рейку, рулеткой отмерили ровно метр, и с этой меркой Елена удалилась. Спустя немного времени возле складской палатки снова разгорелся нешуточный спор. Оказалось, Елена отмерила двум человекам сукно новой меркой и те удалились. Через полчаса пришло время получать продукты и снаряжение другим. Получив положенное они разрезали свои куски сукна пополам и обнаружили, что они малы, сравнили с теми кто получил первым, у тех портянки были больше. Трудящиеся вознегодовали, повторный промер рейки выявил укорочение на десять сантиметров. Елена расплакалась и заявила, что так она ничего не заработает. Пришлось ей объяснять, что так нельзя зарабатывать, что она будет уволена и отправлена в посёлок. А если надо заработать, есть много работы которую они с мужем могут на базе выполнять по-совместительству. Можно одни пробы сеять, дробить, а можно печь хлеб.
Из всего предложенного была выбрана выпечка хлеба. Просто потому, что её делали не часто, слишком большая территория не позволяла регулярно иметь отрядам связь с базой.
Осенью наша милая пара поболталась в посёлке и улетела в родные края.
ГРИБНОЙ ОТВАР
Наступила грибная пора. Возвращаясь из маршрутов, все принесли понемногу грибов и решили их приготовить. Распределили обязанности. Помыть и почистить одним, отварить другим, пожарить третьим. «Третьими» была Татьяна Курбатова. На полевую печку поставила огромную сковороду, на десять человек, и села на чурбачок помешивать грибы. Обильный сок с пенкой, вычерпывала ложкой и сливала в консервную банку.
Во время этого процесса появился Дмитрий — наш каюр. Его живо интересовало всё, что касалось еды. Он спросил, с чем будут грибы и когда их можно будет съесть. Задавая вопросы, он зорко следил за руками Татьяны, он видел, как она собирает ложкой грибную пену и сливает в банку. В какой-то миг он видимо решил, что самое ценное — это содержимое консервной банки. Он взял её и на глазах изумленной девушки выпил. При этом заявил, что он это тоже любит. Всегда довольный собой, отправился выдать лошадям овса. Чуть позже все сели поужинать, на столе стояла огромная сковорода жареных грибов. Каюр, нахваливая их, добавлял себе не единожды. К утру у Дмитрия появилась прыть в ногах, он стремительно убегал в кусты, а возвратившись… убегал вновь.
Новое утро встретило нас сильнейшим снегопадом. Огромные пушистые снежинки сыпались плотной завесой. Это было утро 4 июля 1979 года, цветущая долина Арга-Салы превратилась в царство Снежной королевы. А снег валил и валил. Лошади стали вкруг и, опустив головы, спали. Собаки забились под козырьки палаток, люди блаженно лежали в спальных мешках и никуда не стремились. И только неутомимый Дмитрий, не давая снегу занести свою тропу, курсировал между палаткой и лесом.
К вечеру снегопад стал слабее, но не прекратился. Отдохнувший от утомительных маршрутов народ вышел поиграть в снежки. Эти неурочные забавы фотографировали и снимали на киноплёнку. Ночью снегопад снова набрал силу и прекратился лишь на третий день. А ещё через два дня долину Арга-Салы заполняла сочная зелень, и благоухали на террасах цветы.
Зимой, просматривая полевые киносъёмки, с удовольствием смотрели летние кадры, особые ощущения вызывал летний снегопад. Глядя на игры в снежки, не сразу обратили внимание на одинокую фигуру, согбенно бредущую то в сторону леса, то в сторону палаток на заднем плане кадра. Это был Дмитрий после грибной пенки и доброй порции самих грибов. Вспомнили и подшивку журнала «Крокодил», торчащую у него из-под мышки. Изрядно он тогда прочитал «Крокодила».
НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
Приехав в Усть-Неру, я получил место в общежитии на улице Индигирской. В этом общежитии жило большинство геологов, а точнее все у кого не было семьи. А у кого они были, жили в бараках неподалёку. Самый видный дом располагался на Коммунистической, 52. В экспедиции он был единственным каменным.
В посёлке было довольно много развлечений, но как-то сложилось, что львиная доля времени у народа, особенно холостого, проходила в загулах. Благо «Первый Магазин» был рядом, да и ассортимент в нём в первой половине семидесятых был обширный.
Одни предпочитали сухие болгарские вина, другие пили только кубинский ром «Негро», и так далее по списку, то же самое касалось и закусок.
Откровенно говоря, конечно не грех иногда и расслабиться, но столь долгие расслабления, на мой взгляд, утомительны. В раздумьях, как в условиях общежития уйти от этого постоянного веселья, пришёл к выводу, что надо начинать здоровый образ жизни.
Во-первых, начать каждое утро растираться снегом, во-вторых, купить лыжи и ходить в лес кататься. Начал с лыж. В магазине на меня странно посмотрели и сказали, что кому сильно надо, привозят из Якутска. Положение спас Лёва Польских, оказывается у него без дела лежат лыжи у Ефросиньи Федосеевны, нашей комендантши.
Итак, в двадцатых числах января, я выскочил на улицу в одних плавках и нырнул в ближайший сугроб за общежитием. Ощущение было совершенно несравнимо с такими же процедурами на Северном Кавказе. Температура в тот день была минус пятьдесят два и тот снег, что я зачерпнул растереться, оказался сродни наждаку. Дыхание перехватило, поняв, что дальше продолжать закалку нельзя, я метнулся вокруг здания к подъезду. Пробегая через фойе и коридор в сторону умывалки, я услышал, как стучат мои ноги о пол. Пола я не чувствовал. Открыв кран начал обливаться горячей водой. В умывальную начали заходить первые посетители, сняли со стены зеркало и показали мне. На меня смотрел черномазый, в разводах шахтер. Сообща обмыли меня, и я, трясясь всем телом, пошёл в комнату. Вытерся полотенцем, оно стало чёрное. Дело в том что, в Усть-Нере было много мелких котельных, которые нещадно дымили и снег был слоистый, чёрно-белый. В этот день я согрелся только к вечеру. Потом коллеги комментировали моё начинание. Оказывается, я не первый начинал закалку зимой, и не первый у кого она закончилась в то же утро.
Следующий этап — зимние прогулки на лыжах, — закончился после первого выхода в лес. При таких морозах снег совершенно сухой и рыхлый, лыжи тонут, и катание превращается в барахтанье. О лыжных прогулках можно говорить только в марте.
Оставалось придумать ещё что-то полезное. Спортивный зал у меня ни в какие времена не вызывал хороших эмоций, мне всегда нравились виды спорта на открытом воздухе. В конечном счёте, всё свелось к чтению.
ВЛАДИМИР КРЕЧЕТОВ
В общежитии на улице Индигирской меня поселили в двуместную комнату с Владимиром Кречетовым. Уже сегодня я понимаю, что это был ровесник моих родителей. Тогда же, всё воспринималось по-иному. Все знали, что он фронтовик, так тогда называли тех, кого позже стали называть ветеранами, что он был контужен, это, кстати, было особенно сильно заметно, когда он волновался. Самое интересное, что он буквально для всех был Володя, а в то же время его сверстница, и тоже фронтовик, наша комендантша была Ефросиньей Федосеевной. При этом надо отметить, что такая форма обращения вовсе не умаляла глубокого уважения к нему. В жизни это был мало улыбчивый, но доброжелательный человек. Не высокого роста, сухого телосложения, он был очень подвижный, а когда волновался, было ощущение, что он ртутный. Ходил слух, что у него была в своё время невеста, девушка-геолог, но она погибла. Новой любви у Володи не случилось.
Когда комендантша привела меня показать комнату, где я буду жить, был обеденный перерыв, мой сосед сидел на своей кровати и что-то жевал. Каких-либо эмоций на лице старожила комнаты я не заметил. Расположившись, я задал ему несколько вопросов бытового уровня, он в свою очередь спросил, в какую партию меня определили.
Обеденное время заканчивалось, и мы пошли на работу. Меня временно определили помочь закончить отчёт Элле Сергеевне Чантурии, они работали с Лидой Гуляевой и у них срывались сроки.
Вечером сходил в домовую кухню. Поел и решил, что с моей скромной зарплатой надо покупать посуду, кроме того, по холоду до кухни было далековато. Правда, рядом с камералкой был ресторан, но в нём только в обед можно было поесть по ценам столовой.
С кучей газет пришёл в своё новое жильё. Мой сосед привычно сидел на том же месте, что и в обеденное время. На столе стояла открытая бутылка с шампанским, алюминиевая кружка и разрезанный на несколько частей апельсин. Увидев меня, он быстрым движением вытащил из тумбочки вторую кружку и предложил шампанского. Пробежав по посёлку, с непривычки я замёрз и честно об этом сказал. Тогда сосед махнул рукой в сторону чайника. Поговорив о том, о сём, мой сосед пошёл в фойе смотреть телевизор, а я занялся газетами. Вскоре сосед вернулся, плеснул шампанского в кружку, таким же резким броском опрокинул его в рот и пожевал ломтик апельсина вместе с кожурой. Долго сидел задумчивый, затем начал беседу сам с собой.
Откровенно говоря, я с детства видел покалеченных войной людей, вдобавок девушки, к которым меня определили, сказали, что мне будет трудновато с Володей, хотя человек он хороший. Заснул я под всю под ту же беседу Кречетова с самим собой. Вскоре это стало нормой моего вечернего бытия, порой мне казалось, что я не выдержу ночных бесед соседа. Однако стало ясно, что всё, как обычно, познается в сравнении.
Когда общага гудела как улей, отмечая очередные выходные, мне стоило нырнуть в свою комнату, и я попадал в тихий рай, где Володины беседы были совершенно незаметны, на фоне шумного разгула в соседних комнатах или на общей кухне.
Оказалось, что Кречетов жутко не любит пьяных, не любит тех, от кого пахнет водкой или ещё какими либо спиртными напитками, не благородными в его представлении. Все это знали и к нам в гости заходили только в трезвом состоянии.
Сам же Кречетов мог за выходные выпить до пяти бутылок шампанского.
Пока я с ним жил, из его бесед самого с собой, узнал много нового о войне, которую прошёл обычный русский сержант. Много узнал и том, как осваивался Север после войны. Это было то, о чём с трибун не говорили.
Вскоре я нашёл, каким образом его можно отвлечь от шампанского. Обычно в обеденный перерыв, поев мы, сидели и читали. В общем, скоро у нас установились дружеские отношения.
Если мне удавалось заинтересовать Володю новой книгой, он погружался в неё, и пока он читал, было не до шампанского. Моей задачей было увлечь его следующей книгой. Если между книгами случался зазор — сразу вклинивалось шампанское.
К приезду семьи я получил в бараке комнату, это была уже другая жизнь. В камералке с Володей мы виделись каждый день, но если я приходил к нему в гости, он встречал меня, так будто мы с ним не виделись вечность. По его словам, после меня к нему поселяли только пьяниц, да и те быстро от него сбегали.
Через несколько лет я его спросил о страсти к шампанскому. Ответил он без охоты: попав в огненный котёл (там полегла его рота), он в этом кошмаре дал себе зарок, если выживет — пить по праздникам и только шампанское. А со временем всякая свободная минута превратилась в праздник.
Умер Владимир много лет спустя. Случилось так, что ему удалили аппендикс, простая операция, никаких проблем не было. И вдруг неожиданно отёк легкого. Володя был заядлый курильщик, и когда его обездвижили, ему стало трудно откашливаться. В общем, врачи делали, что могли, мы все — кто с ним работал и жил, — дежурили по очереди возле больничной койки. В конечном счёте «Беломор» забрал свою очередную жертву.
ХАХИН И МОСКВИЧ
Перед вылетом в поле Валентин Хахин приходил каждый день на работу и после слов приветствия говорил, что сегодня надо, наконец, постричься. Но, приходил очередной день, и Валентин Дмитрич вновь приходил с роскошной шевелюрой и вновь начинался разговор, как здорово жить в поле с бритой головой. Так и не постригшись, Хахин оказался в поле. Его группу, не залетая на базу, забросили в дальний угол.
Через десяток дней эту группу надо было пополнить новыми работниками и продуктами питания, а также заменить радиостанцию.
Прилетели на стоянку, вертолёт завис, выбирая куда приземлиться. Внизу суетились работники партии, пытаясь накрыть и удержать то, что пыталось улететь от потока воздуха. Среди них был совершенно незнакомый человек, в клетчатой фланелевой рубашке, со стриженой головой. Когда, наконец, вертолёт сел, стало понятно, что Валентин постригся, но эта прическа не могла оставить никого равнодушным. Стригла его казанская студентка Катя. В качестве инструмента были старые ножницы из арсенала каюра. На завершающей стадии доработка выполнялась ножничками для ногтей из косметички Кати. В целом это выглядело так, будто голову кто-то выщипал клочьями, но проблемы эстетики волновали Валентина меньше всего.
Хахин провёл лапищей по голове и заявил, что в тайге и так сойдёт — зато удобно.
Пока разгружали вертолёт, мы с ним пошли разбираться с радиостанцией.
Станция работала. Я позвал радиоузел, начальник связи сообщил, что слышит меня отлично. Передаю трубку Хахину — его в Усть-Нере не слышат. Снова говорю я — и снова меня слышат. На центральной станции замешательство. У нас оторопь.
Начальник связи мне говорит, дай Хахину трубку и смотри, что он с ней делает. Происходило что-то непонятное — в его руках рация сразу замирала.
Хахин старше меня и работал больше. Выяснилось, что «Грозу» он получил первый раз — человека с приличным полевым стажем не стали спрашивать, умеет ли он с ней обращаться.
В какой-то миг мне бросилось в глаза, что трубку рации кулачище здоровяка сжимает так, что косточки побелели. Пришло осмысление, попросил его ослабить хватку и нажать на тангету[35], как на крылышко живой бабочки. Затем позвать Балдаева.
В тот же миг из рации вырвался радостный крик начальника узла: он отлично слышал Хахина. После объяснения он подвёл итог:
— Сила есть — ума не надо! За тридцать лет моей практики — это первый случай.
В это лето Хахин ждал пополнение в семье. Сидя вечером у костра, рассуждал на всякие темы здорового образа жизни, о том, что надо проще смотреть на мир.
На практике это выразилось так: на одной из стоянок он на дерево повесил свой рюкзак с личными вещами и при переезде забыл забрать. Одежда на нём превратилась в тряпье, особенно это касалось штанов — фактически от них осталась резинка с болтающимися тряпицами.
Настал момент, когда уже дальше так жить было нельзя, пришлось Дмитричу напомнить, что в отряде есть женщины и юные студентки. Они уж давно стыдливо прячут глаза, когда он, сидя на траве и держа миску на коленях, трапезничает.
Как раз в это время в экспедицию приехали коллеги из московского НИИ. Им очень хотелось познакомиться с геологией нашего района в живую.
К нам в отряд попал начальник этой группы. Вечером, после работы, народ ужинал вокруг костра, гость в Якутии был впервые и с интересом расспрашивал о местных реалиях. Отсутствовал только Хахин. Скоро пришёл и он, увидя незнакомого человека, стеснительно бросил вдали рюкзак и бочком, с миской в руке, подался к ведру с ужином, затем также бочком отошёл в сторонку, и сел в любимую позу поесть. Я искал момент представить его гостю. Новый член нашей команды произвел на гостя сильное впечатление. Тихо, почти шепотом, он спросил:
— А вы таких не боитесь брать?
— Куда брать? — Не понял я.
— Ну, на работу.
— А почему я должен бояться?
— Да он же всех ночью может перерезать, с такой-то рожей!
Мне стало смешно, мы привыкли к тому, что Хахин со своей прической и щетиной на подбородке, торчащей в разные стороны, в лохмотьях, стал обыденностью нашей жизни. А свежий человек был шокирован.
Я позвал Хахина:
— Валентин Дмитриевич, подойди пожалуйста к нам.
Хахин подошёл и я его представил гостю:
— Это наш старший геолог, он участвовал в работе… — я перечислил партии и масштабы съёмок.
Гость оторопело слушал и не знал, куда спрятать от смущения глаза, он давно знал Хахина заочно, по геологическим отчётам. После ужина два новых знакомых долго беседовали: оказалось они учились на одной кафедре, только Хахин на два курса старше, и у них были общие знакомые.
Утром мы с гостем ушли посмотреть разрез, а затем я его отвёл на горный участок. По дороге москвич сокрушался, что он такого интеллигентного человека принял за головореза. На это я его огорошил тем, что за ужином слева от него сидел и подал ему сухари настоящий головорез, с настоящим сроком за плечами, аккуратный и опрятно одетый.
Вечером, вновь припозднившемуся Хахину, я рассказал, как его воспринял гость.
Хахин прикрыл рот ладонью и смотрел на меня круглыми глазами:
— Какой кошмар! — Выдохнул он.
На следующий день он вернулся с двумя рюкзаками, на нём было неновое, но целое трико.
КООРДИНАТОР
В Аямо-Тобычанской партии собрали геологов почти со всей экспедиции. Такие огромные площади впервые вовлекались в изучение по единому проекту. Все методики были новы, координировать работу такого сложного коллектива было непросто. Если техническая сторона решалась ежеминутно, то собственно геология, собиралась по крупицам. С другой стороны, эти крупицы надо было объединить в стройное представление о строении территории и её потенциале.
Роль главного объединителя досталась Валерию Климашу.
Сразу оговорюсь, что я мало знал его. Как молодой специалист, если я и выполнял его директивы, то через посредство других старших специалистов. Здесь просто моё субъективное восприятие симпатичного мне человека.
Коллектив геологов, безусловно, состоял из способных и даже талантливых людей. Сплочения в единый коллектив сложно добиваться, когда много амбициозных личностей, даже с очень высокой профессиональной подготовкой. В таких коллективах нужен высококлассный специалист, с железной хваткой, могущий заставить всех тянуть пресловутый воз.
Климаш был хорошим геологом, но по характеру и воспитанию не мог осадить зарывающихся, и тем более заставить работать на одну идею.
Второй полевой сезон был сложным: на точках, где в прошлом году уже побывали одни геологи, в этом году надо было поработать другим. Это и время, и деньги.
Текущие события в изучении и дальнейшая координация тоже выпадали из-под контроля.
В какой-то момент Климаш решил, что надо посетить все группы и отряды, и посмотреть, что происходит реально. В один прекрасный день он пошёл от отряда к отряду. Один! О его продвижении мы узнавали в эфире. Сегодня вышел от одних, к вечеру должен быть у других. И это не в Питере, на Невском, а на просторах, где даже олени не везде пасутся!
Когда Климаш пришёл к нам, он притащил с предыдущей стояки четверть мешка муки, она у нас давно закончилась, и мы её заказывали на базе. От нас он ушёл к Шашкиной, и понёс огромный кусок мяса. У Шашкиной отряд был женский, и мясо у них было только в виде тушёнки.
В своё время я оценил силу характера и силу физическую этого человека. В столь сложных условиях и с пустым рю