Работая над Атласом Самородного Золота Индигирки, мы с Гришей Новгородовым полетели на прииск «Нелькан», в золотоприёмную контору (ЗПК).
Ещё АН-2 был в воздухе, а мы заметили некое оживление возле ЗПК, обычно возле этого объекта пустынно. Нельканская ЗПК находилась на пустыре, рядом с взлетной полосой.
Прямо из «аннушки» в сопровождении местного геолога мы двинулись в ЗПК.
Вообще, и в частности эта ЗПК, заведения очень строгого режима. Допуск туда могут получить очень немногие. Причём исключительно по работе, и никаких посещений в плане экскурсий. Достаточно сказать, что проработав десятки лет на прииске, многие золотодобытчики видели золото в виде шлиха на шлюзе промприбора, и никогда даже не приближались к огороженному колючей проволокой, охранниками и собаками объекту.
После предъявления всех разрешений, удостоверений, допусков и пропусков, записей в разных журналах, мы, наконец, попали непосредственно в помещение, где золото готовится к отправке на аффинажную фабрику[36] и закрома Родины, то есть в Гохран[37].
За дверью остались дамы с пистолетами и карабинами.
В комнате, кроме работниц конторы, был директор прииска и ещё два должностных лица. Оказалось, мы попали в исторический момент — перед нами на столе лежал огромный самородок золота. Когда я его взял в руку, он заполнил полностью мою ладонь. Его вес составлял более трёх килограмм ста пятидесяти грамм.
Обстоятельства находки были таковы. Одна домохозяйка пошла в магазин за продуктами. Купив всё необходимое, возвращалась домой, обе руки были заняты тяжелыми сумками с покупками. Дорога на прииске ни асфальта, ни бетона никогда не имела, более того, наиболее разбитые участки, совсем недавно подсыпали из отвала золотодобычного прибора и рыхлый галечный материал не успели укатать и утоптать.
Чертыхаясь, дама тащила свои сумки, проклиная туфли на высоком каблуке, которые она неосмотрительно одела. Вдруг нога подвернулась и она вместе с сумками оказалась на земле. Рассматривая сломанный каблук, она второй рукой нащупала булыжник, ставший причиной катастрофы. Взяв его в руки, она окаменела. В прошлом она была промывальщицей и тяжелый булыжник, без сомнения, был самородком, но таким, какого она никогда не держала. Что с ним делать, жительница прииска естественно знала. Забыв про сумки и сломанный каблук, она сломя голову помчалась босиком в сторону ЗПК.
Как раз суматоху возле ЗПК мы и видели из самолёта, заходящего на посадку.
Такое случайно найденное золото, стоило один рубль пять копеек за один грамм.
Когда мы вечером зашли в рабочую столовую, там вовсю обсуждалась горячая тема.
Даме предложили оплату деньгами, или автомобиль «Запорожец» — она выбрала авто.
В то время даже имея деньги, нужно было ждать своей очереди не один год, а здесь такое счастье. Есть предположение, что после этого случая Нельканские жители очень внимательно смотрели под ноги
.
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Посещая золотоприёмные конторы приисков, мы с Григорием Ивановичем Новгородовым одномоментно видели десятки и сотни килограмм самородного золота. Как драгоценность мы его не воспринимали, и даже золотом не называли — просто металл. Это был предмет профессионального изучения и не более того. Откровенно говоря, оно меня и сейчас интересует исключительно как одно из полезных ископаемых. В тоже время мы всегда чётко придерживались правил и законов, касающихся работы с драгоценными металлами, Это значит, что всё взвешивается и записывается, что тебя не касается — не спрашивается и не трогается.
Одной из особенностей золота Идигирки является наличие крупных самородков интересных и сложных форм. Находясь в золотоприёмной конторе, надо было всё время помнить, что мы гости, поэтому мы никогда не притрагивались ни к чему без разрешения и старались, что бы кисти рук всегда были на виду. Мы просили показать, повернуть, сделать что-либо, но не своими руками.
В своей организации мы с золотом работали как с обычным минералом, при этом соблюдая правила сохранности.
Однажды, приехав на прииск «Победа», мы, как обычно, работали по заведённым правилам. Кухонная миска с золотом, интересующей меня фракции, стояла на отдалённом столе. Я попросил поставить на стол, где я фотографировал самородки. Отдувальщица (есть и такая специальность), в свою очередь, попросила Гришу перенести миску. Гриша взялся за края миски, и с напряжением оторвал её от стола, перенес на мой стол, поставил и выдохнул, а за тем произнёс:
— Теоретически я с техникума знаю, что оно почти в двадцать раз тяжелей воды, но у нас граммы, да миллиграммы.
В миске поверх самородков лежала четверть тетрадного листа с надписью «46032 грамм 453 мг». Проще говоря, в миске было чуть больше сорока шести килограмм.
А миска обычная — не тазик, всего-то литра на три-четыре.
ПОХИЩЕННЫЙ ЭТАЛОН
В далёкие былинные времена у геологов на вооружении был радиометр СРП-2[38]. В общем, он отвечал предъявляемым требованиям, но был один момент в его эксплуатации, который вызывал у геологов, как минимум, раздражение. Его надо было каждый месяц в полевых условиях эталонировать. Проблемы начинались с эталона: он хранился в тяжеленном свинцовом контейнере, который не поносишь, и ещё надо подумать, где его разместить. Да и сам процесс эталонирования небезопасный и сложный.
В Нижнее-Эльгинской партии за ежемесячное эталонирование отвечал геолог Владимир Гусельников, а в помощь распоряжением начальника отряда назначался студент-практикант. В означенное время подошла моя очередь помочь Владимиру выполнить эту работу. Действуя чётко по инструкции, подальше от палаток, выбрали площадку, соорудили подобие стола, а между двумя деревьями натянули стальной провод, по которому должен перемещаться эталон. На нашем столе разместился очередной радиометр и журнал, в котором ведутся записи показаний. Приборов в партии было немало, обычно на всю процедуру с построением графиков уходил день.
Рано утром мы с Владимиром начали работать на своей площадке. Отряд занимался обработкой материалов. Изредка ходили попить чаю, многократность одних и тех же движений, записей, сверок, пересчётов, при обилии комаров и жаре, сильно утомляла.
Ближе к обеду возле нашей площадки, на ближайших деревьях, появились две кукши.
Они деловито суетились, перелетали с дерева на дерево, в общем, вели себя как обычно, не смущаясь нашим присутствием. Мы в свою очередь не обращали внимания на них, нас больше донимали комары.
Вдруг одна из них спикировала к натянутой как струна проволоке и схватила сверкающий цилиндрик радиоактивного эталона. Играя вперегонки обе кукши стремительно, галсами, полетели над поверхностью террасы покрытой карликовой берёзкой.
Перспектива утраты эталона привела нас в ужас, это был достаточно мощный источник радиации. Мы в два горла заорали как резанные. На наш вопль выскочил весь отряд, в том числе и Макс Зинатуллин с ружьём в руках. На всякий случай он пальнул в воздух. Мы видели, что кукша выронила цилиндрик и бросились в кусты на его поиски. Подбежавшая толпа тоже зарылась в кусты. Через пять минут произошло отрезвление, Кто-то вспомнил, что это мощный радиоактивный источник, а у нас за спиной, на этой же площадке десяток радиометров. Через несколько минут эталон был найден. Теперь, прежде чем начинать эталонирование, мы предпринимали все меры предосторожности, исключающие посягательства местной фауны на эталон.
РУДНИК АЛЯСКИТОВЫЙ
Впервые на законсервированный рудник Аляскитовый я попал вместе со студентом Сергеем Фёдоровым из Ленинградского горного института. Начальник партии Станислав Петров порекомендовал это месторождение потому, что оно имеет много интересных особенностей, в том числе богатую минералогию. Всё, о чём он рассказал нас заинтересовало: месторождение можно было взять в основу дипломного проектирования, но оно было за рамкой работ партии. Петров обещал нам помочь, как только мы окажемся вблизи. Ближе, чем на Угловом, наш отряд не стоял. С основной дороги на рудник был сворот, и потеряться или заблудиться мы не могли. Петров распорядился выделить нам двух лошадей и всё необходимое для выживания в горно-таёжной местности. Пока отряд переезжал на новое место, нам надо было успеть на Аляскитовое, и затем уйти на базу партии, откуда вновь попасть в свой отряд.
Эльгинская долина была для нас обычна, а долина Арангаса внесла разнообразие скалистыми бортами долины на резких её поворотах. Старая автомобильная дорога, давно используемая для редких проездов, была в печальном состоянии, но как дорога для двух студентов и двух меринов, с их полевыми пожитками, была комфортна и живописна.
Мы вполне быстро дошли до старых отвалов обогатительной фабрики и свернули в узкую долину ручья Аляскитового. По совету Петрова мы разбили лагерь, а лошадей вновь отвели в долину Арангаса, где выбрали им место для выпаса на длинных арканах, иначе они немедленно ушли бы к основной группе лошадей в нашем отряде.
До наступления ночи ещё было время, и мы пробежались осмотреть ближайшее окружение нашей стоянки. Как и сказал Петров, в высокой траве всюду была колючая проволока, поодаль стояли деревянные, но белёные известью сторожевые лагерные вышки.
На небольшой терраске левого борта ручья мы обнаружили кладбище, небольшие столбики с прибитыми жестянками от консервных банок, на которых гвоздем точками пробиты цифры многозначных чисел. Попалось несколько человеческих костей, в том числе череп с аккуратной дырочкой от пули, при ближайшем рассмотрении стало ясно, что хоронили, слегка закидав камнями.
В узкой долине наступила ночь, но несмотря на большой переход и усталость, нам не спалось. Впервые в этих безлюдных местах было так тревожно, так значим был каждый звук, хотя при этом мы ничего не боялись. Мы были молодые крепкие парни, у нас было оружие, но на душе впервые была какая-то мерзость.
Под утро мы отключились. Проснулись, когда солнечный свет заполнил долину, и она, сохраняя свою суровость, не казалась такой безнадёжной.
Нам не терпелось увидеть горные выработки и покопаться в отвалах, но надо было посетить лошадей. Лошади, при виде нас даже и ухом не повели, их округлые бока говорили о том, что мы правильно выбрали им выпас. Перевязав их на новое место, мы помчались сломя голову вверх по Аляскитовому. По дороге мы впервые видели настоящий гулаговский рудник, с множеством объектов охраны и колючей проволокой, архаичным горным оборудованием и горными выработками, однозначно выполненных без каких-либо механизмов, методами древних рудокопов. Уже существенно позже, работая в экспедиции и знакомясь со старыми отчётами, я узнал термины «мускульная проходка» и «мускульная добыча» полезного ископаемого.
Глядя на железные тачки, какие-то приспособления, совершенно непонятные, мы понимали, что мы чудом оказались в прошлом. В вузах нам этого не показывали, на предыдущих практиках мы видели современное горное оборудование. И всюду вышки, и всюду колючая проволока, крутые склоны долины ручья Аляскитового, представляющие собой крупноглыбовое каменное пространство, которое полностью просматривалось и простреливалось. Ни что не могло бы скрыться от стрелка на этих склонах.
Опять-таки, много позже я узнал, что этот рудник принадлежал «государству в государстве» — всемогучему «Дальстрою», на территории «ИнЛага», то есть Индигирского Лагеря.
Минералогические и петрографические находки доставили нам истинную радость и очень скоро мы поняли, что двух лошадей нам не хватит. Началась борьба с собой, в конечном счёте, и мы, и лошади тащили кучу интересных образцов, ведь отправляясь на рудник, мы неосмотрительно обещали всем студентам в партии принести что-либо.
Потом я не однажды бывал на Аляскитовом, но таких острых ощущений уже не испытывал, хотя всегда находилось что-либо потрясающее.
БУРУСТАХСКОЕ КЛАДБИЩЕ
На Индигирке набирала обороты разведка россыпных месторождений золота с применением крупнообъёмного опробования. Активно разведывались долины крупных рек. Мелкие реки и ручьи с большими содержаниями золота практически были отработаны и новый метод давал нашему району новое дыхание. Долины рек рассекали линии горных выработок, эти работы вынуждали передвигать дороги и линии электропередач.
Масштаб разведочных работ был грандиозен. Все решения и их воплощение в жизнь происходили быстро. Одно такое событие развивалось на глазах.
В районе посёлка нашей разведочной партии на Бурустахе надо было срочно протянуть линию электропередачи (ЛЭП). Эта ЛЭП должна была пересечь старое кладбище, оставшееся от старого разведрайона времён «Дальстроя».
Когда стали копать ямы под опоры, в первой же яме в грунте заметили крупные золотины.
В следующих ямах тоже было золото, стал вопрос о переносе ЛЭП.
Первую пробу взяли из ямок под столбы. Как только позвонили с Бурустаха, туда выехали геолог Иван Онуфриевич Середа и Лева Крупенин — асс-промывальщик.
Привезли пробу в двух мешках для бороздовых проб, общим объёмом около двух вёдер.
Промывочный зумпф стоял прямо возле камералки, таким образом, чтобы в любой момент можно было долить воду из крана в туалете, шлангом через форточку.
Промывку выполнял Лева Крупенин. Делал он это виртуозно и вообще любил покрасоваться на публике. Вокруг стояло плотное кольцо обитателей камералки, весенний солнечный день создавал хорошее настроение. Когда промывка была окончена на земле стояла стеклянная банка, объёмом в четверть литра, почти полная золота. В основном, это были пластинки диаметром с чечевичное зерно.
Таким образом, много лет назад, прямо возле бывшего лагеря заключенных, организовали кладбище, не думая о том, что это место окажется месторождением. Встал вопрос о переносе кладбища. По закону это можно сделать с согласия родственников тех, что лежали на кладбище. Но кладбище было зэковское, на столбиках только номера, а в архивах никаких данных. У местных властей голова не болела: постановлением оформили юридический перенос, а землеройной техникой фактический — на участок, где точно уж ничего не было.
МУРАТ И ВОЕНКОМАТ
Одно время в экспедиции работали Ахьяевы — два брата-геолога
Старший, Мусса, прекрасно знал русский язык. К нему можно было, в сложных случаях, обращаться как к словарю Ожегова. Младшего, Мурата, с первого раза не поймёшь — карачаево-кумыкский акцент мог привести в ступор. К тому же он любил поговорить и быстро переходил на скороговорку.
Трудно было представить, что эти два человека родные братья и воспитывались в одной семье. Мы были выпускниками одного вуза, и с Муссой я общался регулярно, с Муратом же только тогда, когда это надо было Мурату.
Как-то ранней весной я быстро шёл по посёлку, настроение было скверное: производственные дела приходилось решать с боями, это отнимало много времени на пустую беготню по разным инстанциям. Вот и сейчас, проторчал в милиции целый час, а вопрос с кладами на горном участке так и не решил. В рабочее время на улицах народу почти нет, а здесь навстречу топает Ахьяев младший. Завидев меня, радостно помахал.
Поравнялись. Мурату сегодня хочется поговорить. Начинает что-то рассказывать, а потом спрашивает:
— А ты Валентин, откуда идёшь?
Туда, откуда я шёл, мы ходили редко, отвечаю:
— Из милиции, склады оформляю. Весна же!
Здесь меня чёрт дёрнул разыграть этого красавца:
— А ещё в военкомат вызывали, скоро сборы будут, наверное, в Чите. Там ещё список видел — офицеров на два года берут, человек десять с района, я бы тебя не заметил бы, но ты в списках первый.
Мурат аж подпрыгнул:
— Да у меня же двое детей!
— А причём дети? Ты же не солдат, а офицер и жильё дадут, и жалование получать будешь. Два года пролетят и не заметишь.
Схватившись за шапку, Мурат с причитаниями умчался.
Не успел я прийти на рабочее место, как зазвонил телефон:
— Валентин, Мурат говорит, что ты видел список в военкомате.
— Мусса ты второй человек в экспедиции, звони в военкомат, мало ли что я видел, может что-то перепутал, у меня там другие дела были.
Спустя какое-то время снова звонит Мусса:
— Валентин, я звонил в военкомат, военком и начальники отделов улетели в Якутск, но дежурный офицер говорит что список точно есть, он у военкома в сейфе. Ты кого там видел? Военкома до конца недели не будет.
В мои планы такой розыгрыш не входил. Я понял, что братьям Ахьяевым в таком возбуждении не до моих шуток. Надо было выруливать. Откуда же я знал, что у военкома какие-то списки есть? Пытаюсь объяснить:
— Мусса, я видел список, а по алфавиту впереди, вот мне и бросилось в глаза. Может это вообще что-то другое.
— Да, что-то другое! Дежурный же говорит, что список есть.
Есть, так есть, главное я ничего не утверждал. Нравится Ахьяевым этот список, пусть ждут военкома.
Через неделю прилетел военком и Мусса, как главный инженер экспедиции, позвонил ему, мол, у нас на носу полевые работы, и не плохо бы узнать о планах военкомата по призыву. Военком ответил, что никого не планируется призывать.
Тогда Мусса напрямую спросил про брата. Военком очень удивился такой утечке, он, в самом деле, подготовил список на присвоение очередных званий, но вот присвоят ли в округе, это ещё вопрос.
Таким неожиданным образом всё пролетело мимо меня. Вечером по дороге домой, я признался Муссе, что Мурата завёл я, но Мусса уже остыл, и эта проблема его не волновала. Он был рад, что всё так закончилось.
ЗОЛОТАЯ БЛЕСНА
Дима и Зина Ерохины жили в соседнем бараке по улице Социалистической. Комната у них была в конце длинного коридора. Дверь в их жилище была почти всегда нараспашку. Внутреннее настроение было между кунсткамерой, многопрофильной мастерской, антикварной лавкой, и чуть-чуть жилищем. В центре комнаты сидел крохотный Максим и усердно что-то мастерил на стоящем перед ним чурбаке.
Ещё в комнате ярким пятном выделялся огромный будильник, я подозреваю, что он к Ерохиным попал из реквизита цирка. Всё прочее в комнате описать невозможно — этого прочего было много, и оно не было разложено композиционно. Здесь можно было увидеть совершенно неожиданные вещи.
Владения Ерохиных простирались и за пределы комнаты. В коридоре им принадлежал стол с электроплитой, на которой, кроме пищи, варились всякие рыболовные и охотничьи снасти и фенечки. Создавалось ощущение, что активные и трудолюбивые, как пчёлы, хозяева одновременно и читают, и вяжут рыболовные сети, и катают картечь, и ещё много чего другого делают. Далеко за полночь у Ерохиных обычно горел свет.
Но зато на работу Ерохины вовремя не появлялись. Опоздание было больше, чем нормой, и если бы вдруг они пришли вовремя, то этим бы только зародили сомнения в незыблемости мироздания. В одно время въедливое начальство покусилось на эти устои, начались записи, предупреждения, выговоры, и так далее.
Однажды Дима посетовал, что будильник им не помогает, и попросил меня его дублировать. Каждое утро я забегал в их барак и колотился в дверь. Помогало, но не всегда. Один раз случилось так, что я не достучавшись ушёл и Ерохины попались проверяющим из управы. Мой проступок был равнозначен предательству. Потом, поразмыслив, Ерохины великодушно простили меня.
Ближе к весне Ерохины активизировались. У каждого члена семьи в разных частях комнаты образовалась куча, куда складывалось всё, что должно было полететь в поле.
Мне предстояло лететь в Якутск. Узнав об этом, Дима принёс деньги и попросил купить обручальное колечко. В Усть-Нере были только колечки с камешками. Привезённое колечко Дима проковал и из него получилась дивная блесна. Когда, наконец, вылетели в поле, блесна прошла испытания и получила высокую оценку. Дима таскал рыбу за рыбой, а Зина попросила тоже хоть раз дёрнуть. Очередная рыба подло откусила блесну. Диме было её жаль, но такое бывает. Зато понятно, к чему надо стремиться. Зина переживала утрату тяжелей — она сильно обиделась на Диму, ведь он так и не дал ей попробовать эту снасть. В сердцах она сказала, что после поля купит кольцо и сделает блесну и Ерохину не даст попробовать. Вот насчёт исполнения этой угрозы, ничего сказать не могу.
СОРТИР НА ДЕРЕВЕ
Строительство базы под руководством бессменного прораба Загоруйко началось в конце зимы. В тот год снега выпало чуть больше нормы, но главное, что ветры были сильней и чаще. В одних местах снег сдуло, а в других напротив, образовались многометровой толщины надувы, Причём ветер и мороз поработали основательно. Все эти валы, бугры, перемёты стали плотными и крепкими, а в окружение они вписались, так, будто они были естественным продолжением основного рельефа. Огромные «Уралы», груженые брёвнами от перевозимых на новое место складов, по этому насту шли как по бетону. Если ты в этом месте раньше не был, то догадаться, что стоишь не на твёрдой почве, а на сугробе было невозможно.
Переехав на новое место Михал Михалыч, согласно плана базы составленного ещё в камералке, приступил к обустройству. Задача облегчалась тем, что баня, построенная нашими предшественниками более тридцати лет назад, требовала лишь косметического ремонта.
Толстые брёвна сруба, поставленного на каменное ложе, выдержали испытание временем.
Команда Загоруйко первое время после переезда даже жила в этой большой и просторной бане.
Строительство шло своим чередом. Каждое утро Михалыч по рации докладывал, что сделано, и сообщал, что кончилось, и что нужно привезти. Чаще всего, а точнее каждый день ломались топоры. На морозе сталь становилась хрупкой, видимо производители на Урале не слышали об оймяконских морозах. Когда на базе осталось три топора, я объединил все заявки в одну, набросил солидный резерв и забрал на складе все имевшиеся топоры — тридцать пять штук. Через две недели осталась половина. Возле бани лежала приличная куча ломаных топоров, они явно были перекалены.
Горнотехническая инспекция приняла склады, а производственно-технический отдел принял базу в целом. Горный отряд начал работать.
Когда снег сошёл, на базу прилетел основной состав партии. И место, и база всем нравились, дивились только изощренности юмора Михалыча.
На самом видном месте стояли четыре лиственницы, стройные и высокие. Стояли чётко по углам небольшого квадрата, зашив пространство между ними, сделав крышу и пол, как во всех отечественных дворовых туалетах, Михалыч тем самым завершил обустройство базы. В условиях вечной мерзлоты, где вкопать столбик сложно, а чаще невозможно, всё было сделано правильно. А вот дальше начиналось смешное.
Весна наступала, снег отступал. Оказалось, что вновь сооруженный туалет стоит не на тверди земной, а висит между деревьями вверху, метрах в пяти над землёй.
Обнаружив такое коварство сугроба, Михалыч решил переделать туалет, но работа была добротная, легче было сжечь. Рабочие уже занимались своими делами и бесплатную работу выполнять, не спешили. Михалыч сделал лестницу, но её скоро стало не хватать. Пришлось добавлять. В общем, к моменту прилёта всей партии, лестница и почвы коснулась и перилами обзавелась. Под всей конструкцией появилась просторная яма. Но этой яме не суждено выполнять предназначенные функции, в это заведение сходило всего два человека. Как поднимались, как спускались и что делали, скрыть от публики было невозможно. Народ стал тихо гулять в густом лесу, подальше от лишних глаз. А сооружением мы порадовали несколько высоких комиссий. Гости улетали от нас в весёлом настроении.
ПЕРЛЫОТ КОРНЕЕВОЙ
Одно время на базе каждое утро звучал громкий голос Тамары Корнеевой.
Она прогоняла лошадей, воспитывала собак, и ещё много чего делала. Начиналось с того, что каждое утро из женской палатки доносилась фраза:
— Девочки, вы сделайте это, или то, а я сейчас быстро по жидкому схожу…
В конечном счёте население базы озаботилось здоровьем Тамары. Выглядела она бодро, с другой стороны расстройством желудка никого не удивишь. Но чтобы такое длительное время — это настораживает. Бдительные горняки пришли и высказали свои опасения. В полевых условиях они были оправданы. Я попросил жену деликатно поинтересоваться, что с Корнеевой.
Оказалось, что для женской части партии, эта фраза Тамары давно была понятна, таким образом, она сообщала, что пошла по малой нужде.
###
Когда на наши головы свалилась перестройка, вместе с ней свалились спирт «Рояль» и ликёр «Аморэто». Они, в отсутствие конкурентов, стали главными напитками на праздничных столах северян.
Из спирта готовилась водка посредством разбавления водой из усть-нерского водопровода. Ликёр пили просто так, но много и с удовольствием. Тамара, к этому времени уже Еремеева, тоже любила ликёр, но находила его приторным. Задачу она решила просто: начала разбавлять его водкой. Даже видавшие виды поклонники огненной воды, удивлялись столь странным вкусам. Тамара же была убеждена, что её коктейль самый освежающий.
###
Как-то Корнеева поехала в родной Хонуу приятно провести праздничные дни в кругу родственников и друзей. Вернулась с подарком — щенком якутской лайки. Назвала щенка Соболохом. Также она каждый год называла одну из лошадей, что работали у нас по контракту. Переводилась кличка с якутского, как сокол или соколик. Тамара много рассказывала о том, что эти лайки даже умней чем люди. Щенка Тамара любила, но воспитывала с суровым выражением лица и угрозой в голосе. Щенок и в самом деле был не глупый.
Начались полевые работы. Тамара пошла во второй маршрут. Щенок, развлекаясь всякой мелкой живностью на ходу, следовал за ней.
Вечером Корнеева вернулась без щенка, в растрёпанных чувствах. Села возле костра и стала сокрушаться, ведь приличная собака не может потеряться. Мы пытались объяснить, что это всего лишь щенок и наверняка она сама неправильно что-то сделала. Посмотрели внимательно маршрут Тамары на карте: пёсик скорее всего потерялся на речке. Утром Тамара пошла по вчерашнему маршруту. Ещё издали она увидела собачку, сидящую на берегу и смотрящую в сторону противоположного берега, куда ушла её хозяйка.
ФЁДОР ИВАНОВИЧ
Однажды весной я пришёл после работы в детский сад за сыном. Ко мне подошла воспитательница, но не из нашей группы, и попросила уделить ей несколько минут. Велев сыну одеваться, я повернулся к ней. Тут подошла пожилая нянечка, оказалось это её мама. Женщины обратились с просьбой взять на полевые работы их мужа и отца Фёдора Ивановича Куликова. Он пенсионер, очень тихий и спокойный. Правда дружен с зелёным змеем, но меня клятвенно заверяли, что проблем с ним не будет. Зимой он не может пить, так как у него забирают всю тёплую одежду, в которой можно выйти на улицу. Но, как только наступает тепло, он быстро находит деньги и пьянствует. А вся семья его потом ищет. Придя в себя, он первым делом сообщает, у кого и сколько занял. Семья немедленно возвращает долг. Такая честность и оперативность семьи Куликовых обеспечила Фёдору Ивановичу безотказность займа.
Этот момент меня сразу заинтересовал. Я сказал женщинам, что возьму его. Но только, если он пройдёт медкомиссию, против которой я бессилен. Они в один голос заявили, что тот немного глуховат, а так здоров. Я их успокоил — у нас не хор имени Пятницкого, важны сердце, ноги, руки и психика. В общем, завтра я его жду в любое время.
В течение следующего дня никто ко мне не приходил. Правда возле камералки и в коридоре ходил какой-то мужичок. Но у нас кого только весной не бывает.
Вечером в детском саду вчерашняя воспитательница спросила, приходил ли папа.
Узнав, что не приходил, расстроилась, он ведь обещал. Утром, только мы пришли в сад, она подошла и сообщила, что папа был вчера в камералке и знакомые бичи показали ему меня, но он так и не решился подойти, он очень скромный и стеснительный. Сегодня точно подойдёт.
Придя на работу, я увидел вчерашнего мужичка — он рассеяно любовался нерским пейзажем и курил «Беломор».
Я подошёл и спросил, не Куликов ли он. Мужичок обрадовался и закивал головой — видимо главный барьер был преодолен. Зашли в кабинет, поговорили. Оказалось, что Фёдор Иванович и сам хотел уже на лето куда-то деться от пьянства. До выхода на пенсию он работал в ремонтно-механических мастерских, а что касается лошадей, то он с детства с ними знаком, да и когда по молодости приехал на Север, несколько лет каюрил. А после женитьбы пришлось идти учиться в учкомбинат. От меня он направился прямиком в отдел кадров и на медкомиссию.
С Фёдором Ивановичем и в самом деле проблем никаких не было. Если ему нужны были помощники на переезд, он мог скромно попросить дать ему студента. Те в свою очередь с этим дедом ловили и вьючили лошадей. При этом он обращался к студенту с уважением и просил;
— Ты, любезный, вон того орловского жеребчика подведи сюда.
И показывал на пузатого коротконогого мерина якутской породы.
— А вот того молоденького жеребчика, чтоб не брыкался, привяжи к вон той яблоньке.
Студент ошалело крутил головой. Вокруг понуро стояли мерины, и им не то что брыкаться — хвостом лень было махнуть. А уж про яблоньку и говорить было нечего — её роль выполняла худосочная высокогорная лиственница, двух метров в высоту, единственная, что росла в этой тундре.
Если лошади разбредались, и их приходилось искать, Фёдор Иванович их приучил приходить на грохот оцинкованного ведра, по которому колотил поленом, а перед ним была рассыпана соль.
Иногда студенту, который не слышал эту шутку, Фёдор Иванович говорил:
— Опять этот мерин куда-то ушёл. У тебя глаза хорошие, посмотри, что это там на горе чёрненькое белеет, не наш ли мерин.
Вернувшись с полевых работ, Фёдор Иванович, пока ещё стояли тёплые осенние дни, быстро наверстал упущенное, а зимой заболел. Больше в поле он не ходил, болезнь уложила его основательно.
«СЕВЕРНАЯ ЗАРЯ» — РУПОР ПРОДСНАБА
Очень интересно просматривать старые номера «Северной зари». К сожалению, у меня нет полных подшивок. Больше всего мне нравятся заметки о сельской жизни района.
Особый восторг вызывает перечисление видных людей этой отрасли. Например, в совхозе есть три передовика производства, и всех зовут одинаково, и отцов их звали одинаково, и фамилии у них одинаковые — попробуй разберись, кто есть кто.
А в статьях «Северной зари» проблема решается легко, и в то же время величественно и по ранжиру: Самый старший — Пётр Петрович Слепцов – 1.
Помладше — Пётр Петрович Слепцов – 11.
Самый младший — Пётр Петрович Слепцов – 111.
А чего стоят отклики продснаба на досужие вопросы потребителей, к примеру, почему ассортимент рыбы в магазинах никакой?
Продснабовские товароведы отвечают:
— Да, некоторые недостатки в работе продснаба отрицать не будем, но товарищ, жалующийся на скудный ассортимент, до обидного не прав. В магазинах района вы найдёте три разновидности рыбной продукции, а именно: минтая с головой тушку, минтая без головы, и спинку минтая!
Для такого ответа-отмазки учёная степень нужна.
Очень хороша статейка о том, что в заботе о трудящихся, продснаб резко увеличил число торговых точек в райцентре. Но всем известно, что наш райцентр оббежать не трудно, а можно и не бегать. Эти новые торговые точки — банальные бочки с пивом на бойких углах, и две бочки с квасом. Одна возле молочной кухни, а одна в районе пятого магазина.
НЕСТАНДАРТНОЕ РЕШЕНИЕ
На ручье Чистом за долгие годы старатели много чего разрыли, размыли, построили и бросили. Время потихоньку делало своё дело. Что-то разрушалось, что-то зарастало, что-то погружалось в землю. Ещё ранней весной в полукилометре от нашей базы, в высоких зарослях травы и кустарников, мне случайно попался обычный шланг, который используется на ассенизационных машинах, но существенно длинней. Старатели явно его использовали в своих целях. Сантехническое применение в тайге трудно представить. Я обратил внимание на его хорошую сохранность. На том и закончилось.
Отряд работал разрозненными небольшими группами — так не терялось время на холостые переходы. Вместе с тем, в группе рубщиков просек произошёл срыв работы. Я был далеко от того места, где они трудились, и не смог понять, почему вдруг все заболели. Но уже через день я застал всех вполне здоровыми. Стояла середина лета, погода великолепная, никаких эпидемий быть не могло. Спустя некоторое время я пришёл в группу рубщиков по делам, но не в урочный час. К своему изумлению обнаружил публику в приличном подпитии.
Люди в тайге в нетрезвом состоянии, очень часто попадают в ситуации с плохими последствиями, Моей обязанностью было разобраться, что происходит. Со стороны спиртное появиться не могло, значит где-то стоит брага, но посуда вся на учёте и на виду. На огромной территории в это время года можно спрятать ёмкость с брагой, где угодно, и поиски практически бессмысленны.
Темп работы снизился. Я в напряжении старался сделать всё от меня зависящее, что бы ни случилось беды. В один из дней мне понадобились лошади, перевезти пробы. Каюр помогал на профилях, и я не стал его отвлекать, отправился сам за лошадьми, они паслись в высокой траве. Подходя к ним, я случайно наткнулся на знакомый шланг, но теперь он лежал совсем не так, как весной. Концы шланга покоились на старых пнях высоко над землей, образуя большую дугу. Меня это заинтересовало, заглянул в шланг и сразу увидел, что он заткнут новым пробным мешком из нашего хозяйства. Вынул мешок, и шибануло спиртным духом. Чёрный шланг на солнце нагревался, и практически всё происходило в автоматическом режиме. Померив прутиком с двух сторон уровень, прикинул объём жидкости. Очередной срыв полевых работ был гарантирован — в этом чёрном змее было заряжено около ста пятидесяти литров браги. Сбросив концы шланга, я вылил всё. Но снова его зарядить времени не много надо. Попробовал проткнуть охотничьим ножом, но армированный шланг не поддался. Оставалось прострелить этот чудо-сосуд.
Рубщики, узнав, что они лишились своего источника, конечно, сокрушались, но их удивляло, как мне удалось его найти. Ведь эта идея со шлангом, по сравнению с парой болотных сапог на стене бани со зреющей брагой, казалась им гениальной (сапоги эти я нашёл случайно, думал, дождём их налило).
До отъезда с полевых работ вопрос бражки, как мне казалось, был решён.
ДЕТСКИЕ ИГРЫ
В зимнее время школьники с нетерпением ждали местную метеосводку по радио. Если радио в квартире не работало, дети звонили прямо на метеостанцию. Утром это была самая горячая линия. Как только объявлялось, что мороз перевалил за отметку минус пятьдесят три по Цельсию, начиналось ликование.
Через некоторое после того, как родители уходили на работу и уводили дошколят в детский сад, на улицы и детские площадки выходили школьники. Им нельзя было в этот день идти в школу из-за сильного мороза, но никакие запреты не работали, даже если наказ был очень серьёзным. Соблазн покувыркаться возле крыльца пересиливал. Родители прекрасно осознавали, что в условиях суровой зимы детям нужны подвижные игры, и чаще всего ограничивались требованием хорошо одеваться. Вместе с тем самые холодные месяцы держали в напряжении и детей и родителей.
Во втором или третьем классе на нашего сына свалилась мечта о хоккейном шлеме и клюшке. Но в продаже их не было. Попросил знакомых привезти.
И вот как-то в обеденный перерыв я принёс их домой. Вечером, придя с работы, мы с супругой не обнаружили ни сына, ни шлема с клюшкой. Всевозможные варианты шапок висели на вешалке.
Пробежав по его друзьям, мы нашли его в доме через улицу. Уши у нашего хоккеиста были уже подморожены, по-другому и быть не могло. На улице мороз далеко за пятьдесят градусов, а на голой голов