Я сидел на пустом берегу.
Голубая вода Онтарио отражала череду моих мыслей —
Мир и войну и мертвых, навеки ушедших во тьму, чтобы воцарился мир.
Но взыскующий истины Призрак — величавый, воинственный, грозный —
Приказал: «Создай для Америки гимн, сотворенный Америкой,
И начни поход за Свободу — последний, победный поход;
А прежде пропой мне песню о муках рождения Демократии».
(Демократия — предначертанный победитель,
Но тайное вероломство, измена
И смерть — на каждом шагу.)
Нация возвещает себя в словах:
Я всегда обретаю ту форму, которую приемлют все,
И дарую новые черты всему, что издревле дарует мне жизнь.
Нация утверждает себя в делах.
Мы — утверждение родившейся нации,
Наше оружие и живая жизнь;
Мы — грозная, непомерная сила,
Ибо разнообразны, равны, самовластны;
Мы прекрасны для нас и в нас,
Твердо устойчивы на общем корне,
Хотя прорастаем по всей Америке
Из Миссури, Канзаса или Колорадо,
С презрением отбрасывая насмешки недругов;
Мы беспорочны или греховны лишь для себя и в самих себе:
Нет греха, если он не в нас.
(О мать-отчизна и братья-Штаты!
Если нам всем суждено погибнуть,
То мы падем не от вражьих сил,
А сами ввергнем себя во мрак.)
Должен ли быть лишь один величайший?
Нет, ибо каждый рожден величайшим, а величайшего заслонить невозможно —
В точности так же, как взгляд одного — даже острейший, вернейший взгляд — не затмевает взгляды других,
Так же, как самая светлая жизнь лишь освещает иные жизни.
Все существует в мире для всех,
Все — для личности, все для тебя:
Самые разные способы жизни —
Божьи, как и любые другие,—
Имеют равное право на жизнь.
Только тело, только здоровье связывает личность с великой вселенной,
И Великая Личность — основа мира.
Вы хотите жить благочестиво и набожно?
Вы хотите изобилия, покоя, богатства?
Так идите на бой за ваши права! —
Зло и назойливо взываю я к нациям.
Я тот, кто бродит из штата в штат
С ядовитым вопросом ко всякому встречному:
Ты хочешь слышать лишь то, что знаешь? Скажи же — кем тебя можно назвать?
Ты хочешь читать лишь вчерашние басни? Кем — о, кем тебя можно назвать?!
С такою же мукой, как ты, о Мать, давшая жизнь бесчисленным детям,
В яростном вопле раздираю я рот, обращаясь к новому, гордому миру:
Хочешь ты быть небывало свободным? Хочешь?
Приди же и слушай меня!
Отринь изящество, чувствительность, утонченность,
Отринь сладость пресыщения плоти,
Берегись пышного предсмертного созреванья
В Природе, Штатах, мужчинах и женщинах!
Бесчисленные события бесконечных столетий медленно копили матерьял для строительства —
Америка породила строителей и собственный способ работы;
Бессмертные поэты Европы и Азии сделали свое дело и канули в прошлое —
Нам суждено увенчать их труд.
Пытливо присматриваясь к Старому Свету, Америка — громадная, надежная, многогранная —
Спокойно берет уроки у прошлого, ибо не отвергает прежних свершений,
Бестрепетно препарирует наследие предков, ибо ничто не исчезает из жизни,
И решительно строит свой новый мир, искусно используя древние матерьялы,—
Мир, призванный заменить старый, который, однако, еще не умер
И был таким же законченно совершенным
Для своей эры,
Как наш, грядущий.
Каждая эра выдвигает одну
Землю и нацию
Обетом будущего.
О поэма поэм — Соединенные Штаты,
Неуемно вспененная нация наций,
Где деяния человека всесильны и всеохватны, словно деяния дней и ночей,
Где в массе великих всеобщих дел бессильно меркнут мелкие частности,
Где дружелюбие, простота, воинственность и даже грубость любезны душе,
Где разнообразие, разноликость, равенство и толпы бородачей любезны душе!
О Новый Свет,
Воспетый поэтами,
Высвети одного из них среди них!
Он стоит меж ними, один из многих, унаследовав облик и материей отца,
Однако его изначальное естество питают первичные основы жизни —
Земля, вода, растения и животные,— поэтому он вмещает в себя весь мир,
Хотя и занят лишь своею страною:
Олицетворяет ее дух и душу, оплодотворяет ее бытие,
Строит города, начинает войны, творит события, обретая в них голос,
Серебрится рябью озер и заливов, струится реками, полнясь их жизнью,—
Миссисипи, Колумбия, Ниагара, Гудзон с великой любовью питают певца,
А он, лежа океанским прибрежьем, бесконечно растягивается с юга на север
И, объединяя запад с востоком, простирается от Атлантики до Тихого океана,
Вскидывает к небу узловатые руки тополей, сосен, дубов и кедров, магнолий, акаций, каштанов и кипарисов,
Разрастается зарослями тростника в низинах,
Расстилается пышными пастбищами саванн,
Колышется травами засушливых прерий,
Вздымается пиками заснеженных гор,
Взрезает воздух взмахами крыльев, откликаясь орлам, цаплям и пересмешникам,
Равно открытый добру и злу, воплощает вживе дух своей нации,
Ибо он все вмещает в себе: далекое прошлое и нынешний день,
Древних аборигенов Америки и пришельцев,
Первые корабли, причалы и поселения — зародыш будущей невиданной мощи—
И земли, занятые первопроходцами,
Бунтарскую гордость Первого Года, мир и войну, и Билль о правах,
Свободный союз независимых Штатов и вольный приток новых переселенцев,
Юное Государство, наводненное болтунами, однако неколебимое, стойкое, грозное,
И внутренние просторы огромной страны, хижины из бревен, поля для посевов,
Путников, следопытов, звероловов, зверей — все совмещает в себе певец,
Рождение новых штатов и климат, расширение сельских угодий и войны,
Ежегодно приезжающих на конгресс конгрессменов — приезжающих вовремя, где б они ни были,
Фермеров и механиков, особенно молодых,
Их обычаи, говор и благородный характер,
Их манеру держаться с достоинством людей, которым неведомо самоуничижение,
Их бодрость и добродушие и решительность облика,
Их мгновенное неистовство в ответ на обиды,
Их тягу к музыке, простоту, любознательность,
Щедрость в любви, предприимчивость и отвагу —
Все многоликое единство нации утверждает собою личность певца,—
Полное равенство мужчины и женщины, плавные волны стихийных переселений,
Военный флот, рыболовные промыслы, золотодобычу, свободу коммерции,
Окаймленные каменными причалами города, железнодорожные и речные пути,
Облегчающие труд рабочих машины, нью-йоркских пожарных, янки-дельцов,
Север и юг, свободу и своеволие — все выверяет в песне поэт,—
И тайный заговор своевольных Штатов — утвердить рабство на обломках свободы,
И твердый отпор предателям-заговорщикам: бой до победы иль гибель в бою!
(Но вот в осиянный славою день
Бой завершается победой Свободы,
И я воспеваю твой новый венец —
Не ясный и светлый, а яростно яркий,
Пылающий заревом отгремевшей войны,
И ты, со сверкающим, как молния, взглядом,
С рукою, поднятой и сжатой в кулак,
Стоишь над разгромленным, поверженным в прах, еще вчера столь надменным злодейством, —
Его не спасли ни кинжалы убийц, ни вчерашнее всемогущество, ни безумное хвастовство
От презрения, гибели и могильных червей,
Жрущих любую падаль.)
Все истощается, и только Республике дарована сила всегда созидать;
Все истончается и становится тленом, но поэты преданно поют о былом,
Я же, веруя лишь в новейшее время, воспеваю тебя, о нынешний день,
Воспеваю только тебя.
Америка строит себя для всех — я выпеваю Америку;
Каменотесы планируют жизнь — яро, научно, решительно,—
Я выпеваю каменотесов страны и веду за собою в грядущее.
Да восславится все, что ведет людей к завтрашним просторным свершениям,
Но проклятье всему, что крадется вперед в коросте страхов, страданий и бед,
В плесени бесстыдства и лени!
На пустом берегу Онтарио
Призрак наставлял меня, говоря:
Только поэты объединяют гигантов, только поэты претворяют Штаты в единую громаду нации.
Людей не сплотишь принуждением и приказом,
Даже законным, скрепленным печатью —
Только поэт, как живая плоть, может сплотить людей.
Свободным жителям независимых Штатов, сообща творящим поэзию жизни, поэты нужны как воздух —
И нигде, никогда, с древнейших времен поэты не жили так полно:
Слова поэта здесь будет слышней, чем указ Президента страны.
Голос любви и язык огня!
Глаз, пронзающий глубины глубин и легко озирающий мир!
Мать изобилия, но все же бесплодная, — доколе, о Мать, доколе?
Среди поселенцев бескрайней Америки именно поэт — умеренный человек,
Ибо, смиряя буйную чрезмерность, обуздывая излишества, умеряя странности, он вводит их в русло служения людям —
Все хорошо лишь в собственном русле, а все, что хлещет через край, дурно,—
Дарует миру стройную соразмерность и твердое равновесие—ни больше, ни меньше,
Умело правит разнообразие жизни,
Связует народ и землю с эпохой,
Воплощает все, что ждет воплощения, сдерживая все, что нужно сдержать;
В дни мира он широко и всесветно вершит строительство Нового Света:
Им созидаются многолюдные города,
Разрастается изобильное сельское хозяйство,
Расцветают искусства, науки, ремесла, освящается коммерция и познание человека, изучение вечйости, бессмертия и правительства;
В годы безверия он оплот веры,
Во время войны — великий воитель, творец оружия наравне с инженерами,
Ибо каждым словом он разит наповал;
Он не судья, но верховный суд,
Ибо приемлется миром без оговорок,
Словно всесильное Солнце — Землею;
Взгляд его зорок и совершенна верность,
И гимном сущему озвучены мысли,
Но молчанием встречает он споры о Боге:
Он видит вечность в непрерывности жизни,
А в людях видит не просто подобья, не блестки мгновений, но предвечную сущность.
Совершенная и навеки свободная личность,—
С этою Великой Идеей в душе
Творит поэт, ободряя раба и внушая ужас тирану.
Свобода личности и равенство граждан,—
Во имя этих великих идей
Мужчины и лучшие женщины мира готовы расстаться с жизнью.
Служенье Великой Идее,
Жизнь, как служенье, о братья,—
Вот назначенье поэта.
Песни отпора всегда наготове:
Вооружайся — и в бой за отчизну!
Се вместо мирного стяга над нами Знамя Великой Идеи.
(Я знаю —
Восплещется гневное знамя,
И я воспою это знамя в бою — в справедливом и правом бою!
Знаю — разверзнутся жерла орудий и землю взроют злобные взрывы,
Но в знойном зареве дымных пожарищ — во имя твое! —развернутся полки,
Грянет суровый приказ: «В атаку!»— и вот, взъярив рукопашную битву,
В граде свинца, над грудами трупов,—
Знаю! —
Взовьется гневное знамя.)
Ты хочешь взять на себя это бремя — бремя учителя и пота Америки?
Великое бремя, нелегкая доля!
Но если тебя не пугают невзгоды, приуготовься и телом, и духом:
Укрепи свою твердость и углуби гибкость, все исследуй, обдумай и взвесь,
А прежде всего, представ предо мною, пройди суровый допрос.
Ты надеешься говорить и петь для Америки?
А тебе известны нравы американцев? Знакомы раздольные земли и народы страны?
Изучил ты наречия и обычаи Штатов? Знаешь физиологию и облик людей? Изведал их дружбу, гордость, любовь? Понял политику? Проникся свободой? Оценил истинные цели нации?
Ощутил, принял Декларацию Независимости, подписанную в Париже представителями страны, одобренную Правительством каждого штата и потом возглашенную Вашингтоном пред Армией?
Чувствуешь глубинную суть Конституции?
Видишь великую правду людей, отвергших ложь феодальных сказаний во имя былей подлинной Демократии?
Веришь Природе? Проповедуешь миру — отринув навыки суетной моды,— мудрость, вмещенную в океан и землю, в женскую нежность и мужской гнев?
Можешь остаться спокойным и справедливым в бурном вихре житейских раздоров? Готов отвергнуть соблазны мира? Умеешь смиряться? Но ты не слабый?
Ты в самом деле представляешь народ — весь народ, а не группку избранных или какой-то слой или секту?
Ты действительно рожден Америкой?
Ты вдохновляешься живою жизнью? Тебе не нужны посредники для работы?
Способен ты сделаться в юности зрелым, дабы хранить терпимость и беспристрастие?
Можешь любить не только великих, но и бессильных, заблудших, сирых?
Как твой труд отразится на Штатах?
Под стать ли твои деянья стране?
Свершил ты что-нибудь небывало великое? Сказал воистину новое слово?
Или пробавляешься бойкими байками да творишь заново стародавние были?
Не вторишь ли ты, как дряблое эхо, старым поэтам, политикам, грамотеям?
Не следуешь ли заветам вражеских стран?
Созидают; ли твои свершения новое? Или повторяют пресловутое прошлое?
Отвечают ли нуждам Нового Света — всеобщим нуждам? Исправляют ли нравы?
Достойны необъятных просторов Америки?
Войдут ли в меня, как воздух и пища, станут ли мною, моим естеством — силой, дыханием, лицом, походкой?
Вложили в них труд мастера страны — не просто усердные работники, а творцы?
Не покажутся ли твои свершения мелкими рядом с новейшими достиженьями нации,
Рядом с людьми, штатами, городами?
Угадываются в твоих словах и свершениях подлинные хранители великой Америки — могучие, молчаливые, грозные — горожане и фермеры, южане и северяне, суровые поселенцы Запада и ньюйоркцы,— равно величавые в равнодушии и в любви?
Прозреваешь ли ты неизбежность возмездия всем захребетникам, трусам, предателям, всем чудакам, небреженцам, насмешникам —
Всем, кто старается урвать и хапнуть?
(Полное забвение — вот их удел:
От них не останется даже костей —
Истлеют и развеются прахом.)
Толпы покорных поклонников прошлого, вирши, бренчавшие древним изяществом,—
Все эти тусклые искры ушедшего — только растопка для новой поэзии:
Лишь если явится современный поэт, будет он принят Америкой,
Ибо она, поверяя себя, обличает любые личины,
Но, встречая истинных своих творцов,
Судит беспристрастно и верно.
(Лишь поэт, ставший душою страны—и одушевленный страною,— может назваться поэтом.)
Сильнейший духом — во всем сильнейший,
А сильнейший любимец времени — всемогущ;
И вот, когда время требует мастерства — философского, корабельного, оперного — любого,—
Творческий практик становится всемогущим.
Беспечное, беспечальное племя незаметно вырастает в стране:
Людям любезны удачники — в науке, в делах, в любви,—
Здесь нечего делать священникам: большое ли дело смерть? —
Здесь именно жизнь, ежедневная жизнь, полна грандиозных дел!
Ты здоров, предприимчив, благороден, велик? — ты пребудешь великим вечно:
Здоровье, уважение к себе, справедливость расчищают путь человеку.
Ибо человек превыше всего.
Расступитесь, Штаты!
Я, человек — обычнейший человек,— превыше всего.
Мне — заслуженная плата моя:
Петь о Великой Идее,— большего я не прошу.
Я прожил жизнь — да живу и теперь — как должно жить человеку:
Любил животных, землю и солнце, с презрением смотрел на богатых,
Радел о слабых, оделял бедных, призревал глупцов и безумцев,
Делился с людьми плодами трудов, снисхождением побеждал нетерпимость,
Ненавидел тиранов, не спорил о Боге, никогда ни пред чем не склонял головы,
Но был заодно и с наивным юнцом, и с матерым, грубым, неграмотным поселенцем, и с мудрою от природы, а по мудрости нежной, матерью большого семейства;
Я читал бесчисленные стихи этой книги, проверяя их подлинность прямо с листа, пред собою, пред листьями деревьев и трав, пред горами, озерами, звездами,
Изгоняя все, что оскверняло плоть или оскорбляло душу;
Я требовал равного для себя и других,
Я спешил в отдаленные ратные станы —
Многих солдат проводил я во тьму, оставаясь при них до последнего вздоха,
И многих поверженных сумел возродить
Собственной рукою, песней, любовью.
Я хочу быть понятым самим собой, жду углубленья понятий,
Принимая решительно все.
(Разве я не был верен, о Мать?
Ответь — разве я не ставил тебя превыше себя самого?)
Клянусь, я начал постигать суть:
Не страна, не Америка ведет нас к величию,
А Я,или Ты, или каждый из нас.
Нам надо стремительно идти вперед
Сквозь эры, правительства, культуру, историю,
Чтоб на землю явилась Личность.
Основа вселенной — Личность.
Америка — первая!—приняла договор, где владыкою государства объявлена Личность.
Клянусь, я предам проклятию мир, в котором не возвеличена Личность!
Теорию мироздания венчает Личность,
Великая Личность,
А именно Ты.
(О Мать! Я верю — твой праведный меч
Поднят, чтоб защитить Личность!)
Основа жизни—Рождение.
Для меня рождение мое — Рождество, и мне не важно, благочестиво ли это:
Я склоняюсь только пред тобою, Рождение!
(Люди и нации, страны и города прекрасны—клянусь! — от рождения.)
Основа творчества — Выраженье Любви к рожденным для жизни людям,
Но доселе никто не сумел — клянусь!—выразить эту любовь.
(Я беру на себя Выраженье Любви к рожденным для жизни людям.)
Основа творца — Народный характер.
Я вберу все народные черты,— клянусь!
(Твори, как хочешь, но ты будешь признан, только поддержав дерзновения Штатов.)
Праоснова основ — Личность.
Важнее Природы, правительств, привычек, важнее собственности — клянусь! — Личность.
Я — для себя — важнее всего, как и Ты важнее всего для себя,— однозвучная, но извечная песня!
Америка, зримая мне в озарении, не что иное, как я и ты:
Ее оружие, мощь и скрижали — не что иное, как я и ты,
Ее преступления, ложь и предательства — не что иное, как я и ты,
Ее конгрессы, граждане, армия — не что иное, как я и ты,
Постоянное рождение все новых штатов — не что иное, как я и ты,
Война (и еще страшней — межусобица, которую пора предать умолчанию)-что иное, как я и ты,
Вся жизнь Америки—природная и творимая — не что иное, как я и ты,
Свобода и созидание, язык и поэзия — не что иное, как я и ты,
Прошлое, настоящее, будущее страны — не что иное, как я и ты.
Я принимаю себя в целокупности
Дурных и праведных черт Америки:
Строю страну для всех и со всеми,
Ревностно укрепляю науку и равенство —
Равенство сословий, рас, убеждений,
Равенство мужчин и женщин,
Преданно помогаю любимцам времени
В их борении со всем преходящим
И славлю тех, кто отверг покорность.
Я славлю тех, кто полон решимости
Утвердить личность, чтоб утвердить всех.
В одоление древних сверхжизненных сил,
Прозрев их тайное злоехидство ко мне,
Я перестрою по моему естеству все цивилизации мира,—
Этому меня научила Америка—таков итог моего ученичества — этому я буду учить.
(Демократия!
В кольце смертельных врагов
Ты спокойно растила бессмертных детей,
И мне виделось, как твои широкие крылья
Осеняют бескрайний мир.)
В деяниях дней и ночей мне откроется,
Под стать ли я им как деятель и свидетель:
Под стать ли я им полнотою и щедростью,
Под стать ли в мудрости, величии, благородстве,
Самобытен ли я, словно рыбы и птицы,
Или нуждаюсь в поддержке для жизни,
Под стать ли значению кораблей и жилищ
Значительность моих ежедневных свершений,
Или же они ничего не значат.
Я соразмеряю себя, о жизнь, с небесами, землею, горами, зверьми,
Вмещаю все разнообразье твое
И довлею себе самому.
Обособленная, однако всеобъемлющая Америка,— кем, как не мною, воплощается она в жизнь?
Независимые, однако сплоченные Штаты,— кем, как не мною, воплощаются они
в жизнь?
Так вот почему — я понял теперь! — жизнь громадна, груба и грязна,—
Такова природа моя.
Это я порождаю злодеяния и уродства — такова природа моя.
(О Мать, склонись над сыном своим, склони лицо твое ближе ко мне!
Я не знаю, к чему эти заговоры и войны, к чему отсрочки торжества твоего,
Но знаю — сквозь войны, преступления и предательства ты идешь к завершению начатого труда.)
Я сидел на пустынном побережье Онтарио.
Меня овевали опахала ветров, и волны неспешно катились ко мне,
Но внезапно дыхание американской жизни великою вековечностью развернулось во мне:
Я увидел души ушедших поэтов,
И могучие голоса послышались мне —
Не открытые, не разбуженные дотоле гиганты, восстав из времени, воззвали ко мне.
О магия жизни в моем стихе!
Не ради усопших поэтов прошлого — пусть и великих — воззвал я к тебе,
Не ради них мой неистовый клич с пустынного побережья Онтарио.
Я вызываю новых поэтов — поэтов истинно чистой земли
(Ибо война завершилась победой, ибо победа расчистила землю)
И зову их в последний победный поход
На радость душе твоей безграничной, о Мать.
Поэты мирных походов (ибо война завершилась!),
Поэты Великой Идеи (но воинство всегда наготове!),
Поэты с песнями как разящее зарево, как победное знамя, озаренное молнией,
Поэты из Калифорнии, Оклахомы, Нью-Йорка, поэты прибрежий и сухопутных просторов, поэты мира и поэты войны,
Вас призывает к жизни мой зов!
ОСЕННИЕ РУЧЬИ
ОСЕННИЕ РУЧЬИ
КАК СЛЕДСТВИЕ И Т. Д.
Как следствие обильных летних ливней,
Не то ключей, что к осени распелись,
Не то ажурных зарослей прибрежных,
Не то подземных ручейков, бегущих к морю,
Вовек не смолкнет песнь моя!
Бурлят пороги Жизни, обновляясь (вот-вот сольются
С ленивой речкой Смерти).
Питают почву на полях Огайо,
Вбирая талый снег, по колорадским мчат каньонам,
Притихнут в Орегоне, громыхнут в Техасе,
На север пробивают путь к Оттаве, Эри, Ниагаре,
Бегут к Атлантике, чтоб стать Великим океаном.
В тебя, читающего эту книгу,
В меня, во все живое воды те впадают,
Чтобы проникнуть в таинства глубин.
Они преображают материк,
Текучая среда звенит над твердой,
И к суше море льнет, накатывая волны
(Подчас отнюдь не мирные; напротив, зловещие,
В глубинах зародясь, они чреваты бурею нежданной,
И море, разойдясь, ломает снасти и парус в клочья рвет).
Ты, море Времени, даруешь урожай
Чудесных водорослей и ракушек.
О, эти раковины, странно изогнутые и прозрачные,
Сродни они, не так ли, сводам храма,
С их шепотом и эхом, с тихой музыкой, что донеслась из вечности самой
И вот стремится в глубь материка, чтобы запасть там в душу прериям
И Западу вдруг на ухо начать нашептывать чего-то в возбужденье,
С их вечной песней, что всегда нова и непереводима,
Они, частички всякой жизни на земле
(Моей и вашей, и вообще—любой, любой),
Безделицы, что выброшены морем
На наш Американский материк.
ВОЗРАЩЕНИЕ ГЕРОЕВ
Ради этих просторов, ради этих необузданных дней, ради себя самого
Я поспешаю к тебе, о земля, на которой сегодня — осень,
Чтобы склониться к тебе на грудь, раствориться в тебе,
Ответить мерным ударам твоего могучего сердца,
Сложить для тебя стихи.
О земля — ибо ты бессловесна, доверь мне голос —
О жатва родного края, о бессчетные жизни лета,
О щедрое на рожденья, о извергающее непрестанно чрево —
Доверь мне в песне рассказать о тебе.
Испокон века на этой сцене
Идет круглый год величавое действо бога —
Пышные шествия, песнопения птиц,
Заря, что питает досыта и воистину очищает душу,
Величественно вздымающееся море, волны о берег, сильные, певучие волны,
Леса и могучие дерева, статные, вонзающиеся в самое небо,
Несметные лилипутские полчища трав,
Бескрайние пастбища, зной и ливень,
Декорации, сработанные метелями и снегами, несдирижированный оркестр ветра,
Расчаленный над головой подвесной свод облаков, просветленно-лазурный, с серебристой каймой,
Всепроникающие, далекие звезды, манящие, безмятежные звезды,
Стада в беспрерывном движенье, изумрудные луга и равнины,
Чреда разнообразных ландшафтов, все плоды и произрастанья.
Жизнеобильная Америка, сегодня
Ты вся—рожденье и радость!
Ты изнемогаешь от преизбытка—богатство пеленами обвивает тебя,
Ты громко хохочешь, возбуждена непомерностью обладанья,
Миллионожильная жизнь, как виноградные лозы, оплетает твои необъятные просторы,
Ты—словно громадный корабль, что подходит к причалам порта,осевший по ватерлинию под тяжестью груза;
Как сыплется дождь с небес, как испаренья идут с земли, так сыплются на тебя и идут от тебя дары и богатства;
Ты—избранница мира! ты—чудо!
Ты купаешься, плещешься, тонешь в море достатка,
Ты—удачливая Хозяйка грузных амбаров,
Ты—Дама Прерий, что, сидя в центре своей вселенной, смотрит на запад и на восток, и все хозяйство твое—перед твоими глазами;
Ты—Госпожа, что может дарить тысячи миль земли, миллионы ферм и ничего не терять при этом;
Ты—всеприемлющая, ты—бесконечно радушная (ты радушна, как сам господь).
Недавно я пел, и был печален мой голос.
Под оглушающий грохот ненависти, в дыму войны прискорбные вставали предо мною картины;
Я был в самом центре борьбы, среди героев,
Я останавливался возле раненых, умиравших.
Но сейчас не войну я пою,
Не размеренный шаг солдат, не армейские лагеря и палатки,
Не полки, что спешат развернуться на линии фронта;
Нет больше раздирающих душу, уродливых зрелищ войны.
Неужели земля была нужна им, цветущим бессмертным шеренгам, первым армиям, выступившим в поход?
Да, нужна, но только, увы, ужасным полчищам теней, которыми они стали.
(Шагайте мимо вы, горделивые батальоны, топочущие, мускулистые ноги,
Молодые, крепкие плечи, мушкеты и ранцы;
С каким восторгом смотрел я на вас, когда ваш марш начинался.
Шагайте мимо—но вот опять дробь барабанов,
Ибо вновь горизонт застилает войско, огромное войско,
Оно роится, клубится сзади, о ты, ужасное, несметное войско,
О вы, батальоны, жалкие со своим предсмертным поносом, со своим гибельным возбужденьем,
О чада моей земли, калеки в заскорузлых от крови повязках, подпертые костылями,
Слышите—на подходе ваше мертвенноликое воинство.)
Но сюда, в эти цветущие дни,
В этот прекрасный, теряющийся вдали пейзаж, на дороги и тропы, где ползут высоко нагруженные повозки, а вокруг—амбары и груды земных плодов,
Допустимо ли вторгнуться мертвым?
Ах, но мне мертвые не мешают, они растворились в Природе,
Они с нею сжились, разместившись под деревьями и травой
Вплоть до самого края неба по далекой линии горизонта.
И я не забыл вас, Ушедших,
Я вспоминаю погибших моих собратьев зимой и летом
И чаще всего, как сейчас, на просторе, когда в душе моей мир и восторг, и медленно проплываете мимо вы, чарующие виденья,
И я вспоминаю вас.
Я видел, как возвращались герои
(Но герои, равных которым нету, никогда не вернутся,
И я их не видел в день возвращенья героев).
Я видел бессчетные трупы, я видел шествие армий,
Я видел, как они приближались, как проходили мимо, отряд за отрядом,
Все время на север, и, как, окончив свою работу, они устраивали привалы, означенные гроздьями лагерей.
Это не был парад, я видел молодых ветеранов
В потрепанных мундирах, загорелых, красивых, сильных—из сокровищниц ферм и ремесленных мастерских—
Закаленных в бесконечных сраженьях и в изнурительных переходах,
Воспитанных на кровавых полях, достававшихся кровью.
Тихо!—армии ждут,
Миллионы румяных, построенных в боевые порядки воителей ждут,
Мир тоже ждет — а затем постепенно, как наступает ночь, и уверенно, как наступает рассвет,
Они истаивают, они исчезают.
Ликуй, земля! ты—победитель!
Но не там, не на этих содрогающихся, залитых кровью полях, твоя победа,
Здесь и с этой поры торжествуй победу.
Истаивайте скорее, армии, изчезните вы, солдаты в синих мундирах,
Решите вернуться, бросьте смертоносное ваше оружье,
Отныне вас ждут другие поля, на Севере и на Юге,
Поля осмысленных битв, жизнетворящих битв, сладостных битв.
Возопи, мое горло, и воссияй, душа!
Время благодарений и голос не знающих удержу воздаяний,
Песнь силы и радости за беспредельную плодородность.
Перед моими глазами поля под паром и после плуга,
Я вижу доподлинные арены сражений моих сограждан, сражений не первых и не последних,
Арены бесхитростности и могущества человека.
Я вижу героев за другими трудами,
Я вижу подогнанные по руке орудья—труда, отнюдь не убийства, как прежде.
Мой взор устремлен туда, где Мать Всего Сущего
Пристально смотрит вдаль, размышляет,
Подсчитывает плоды многоразличных трудов.
В работе залитые солнцем просторы,
Вот они—прерии, и сады, и золотые поля северных штатов,
Луизианский тростник, хлопок и рис Юга,
Незасеянные угодья на отдыхе, луга мясистого клевера и люцерны,
Корма для лошадей и коров, свиней и овец,
Множество полноводных рек и веселых ручьев,
Целительные нагорья, овеваемые ветрами, в которых запах растений,
И зеленые добрые травы, это нежное чудо извечного возрожденья.
За работу, герои! принимайтесь за жатву!
Не только на военных полях Мать Всего Сущего
Неотрывно смотрит на вас сияющими глазами.
За работу, герои! вперед! ловчей держите орудья!
Она — здесь, как всегда, Мать Всего, и смотрит на вас.
Она озирает Америку, благословеннейший край,
Видит ползущих в просторах Запада механических чудищ,
Созданья божественного гения человека, помогающие ему;
Видит, как, словно жуки, снуют сеноуборочные машины,
Видит жатки, которые толкает пар и влекомые лошадьми,
Видит машины, которые веют, молотят и очищают зерно от мякины, видит проворные хлопоты патентованных сенных вил,
Разглядывает новейшие пилорамы, волокноотделительные машины для хлопка, рисопромывочные агрегаты.
Перед взором твоим, Праматерь,— герои;
Используя машины и руки, собирают они урожай.
Все в сборе и все собирают,
Но без тебя, о Всемогущая, не просвистит на раздолье коса,
Шелковистые свои кисти не распустит мирно стебель маиса.
Твоей милостью только они собирают, клок сена и тот даруешь им ты:
Хлеб Огайо, Висконсина, Иллинойса, даже шипы и колючки, все — от тебя;
Герои срезают в Кентукки, Теннесси и Миссури початки маиса в футлярах нежно-зеленых листьев,
Они подгребают сено, и мириады копен перекочевывают на пахучие, умиротворенные сеновалы,
Они набивают овсом закрома, гречей Мичигана — объемистые бочонки, картофелем — подполы и подвалы,
Они убирают хлопок в Миссисипи и Алабаме, выкапывают и засыпают в мешки золотистые клубни батата Джорджии и Каролины,
Они состригают шерсть с пенсильванских и калифорнийских овец,
Дергают лен в центральных штатах, срезают коноплю и табак вдоль мексиканской границы.
Они лущат горох, собирают яблоки, обрывают сочные гроздья с виноградной лозы,
Они убирают все, что взрастает во всех этих штатах, на Севере и на Юге,
Милостью щедрого солнца и твоею.
БЫЛ РЕБЕНОК, И ОН РОС С КАЖДЫМ ДНЕМ
Был ребенок, и он рос с каждым днем и каждый день видел новое,
И на что бы он ни взглянул — он всем становился,
И все становилось частью его на этот день, на этот час
Или на многие, многие годы.
Ранняя сирень стала частью его,
И трава, и белый или розовый вьюнок, белый и красный клевер, и песня синицы,
И мартовские козочки, и розовые поросята, табунок жеребят, и резвый теленок,
И шумливый птичий двор, и утята в грязи возле пруда,
И рыбы, так непонятно повиснувшие под водой, и сама красивая непонятная вода,
И водяные растения с большими плоскими листьями — все стало частью его.
Апрельские и майские побеги стали частью его,
Зимние всходы и желтые всходы маиса, и овощи огородов,
И яблони — сначала в цвету, а потом все в плодах, и лесная ягода, и придорожный сорняк,
И старый пьянчужка, ковыляющий домой из сарая при кабаке, где он отсыпался после попойки,
И учительница, идущая в школу,
Послушные мальчики и драчуны-забияки,
Румяные девочки в чистеньких платьях, и босоногие негритята,
И все, что менялось в городе и деревне, в которых он рос.
И родители: тот, кто зародил его, и та, что его носила и родила,
Они дали ему не только жизнь,
Они отдавали ему себя каждый день, они стали частью его.
Мать, спокойно собирающая ужин на стол,
Мать в чистом чепчике и платье, ее ласковые уговоры, и когда она проходит мимо — запах свежести от нее и от ее одежды.
Отец, сильный, поглощенный делами, раздражительный, грубый, переменчивый, несправедливый,
Подзатыльники, быстрая громкая речь, когда он торгуется до хрипоты ради выгодной сделки,
Семейный уклад, привычные словечки, гости, вещи и сладкая на сердце тоска.
Привязанность, с которой не совладать, ощущенье всего, что окружает тебя, и сомненье — а вдруг все окажется сном?
Дневные сомненья, и сомнения ночи, и желанье узнать: так ли это все и как именно,
Такое ли все, каким оно кажется, или все это только проблеск и промельк?
Люди, снующие по улицам городов,— что они, как не промельк и проблеск?
А сами улицы, фасады домов, товары в витринах,
Экипажи, фургоны, тяжелые настилы пристаней, скопления и заторы у переправы,
Деревня на взгорье, когда издали видишь ее на закате с другого берега быстрой реки,
Тени, отсветы сквозь дымку, на колокольне, на крышах, там, за две мили отсюда.
А тут рядом шхуна, сонно дрейфующая вместе с отливом, с маленькой лодкой, зачаленной за кормой,
Или сумятица теснящихся волн, всплеск ломких гребней, удары прибоя,
В высоком небе пожар облаков и вдали полоса коричневой отмели, затерявшейся в чистом недвижном просторе,
И горизонт, и пролетевшая чайка, и запах соленых лагун, водорослей, ила,—
Все это стало частью ребенка,— он рос с каждым днем, и каждый день видел новое, и не перестанет расти, будет всегда расти с каждым днем.
СТАРАЯ ИРЛАНДИЯ
Вдали отсюда, на острове неописуемой красоты
Сгорбилась над могилой скорбящая старая мать,
Некогда королева, ныне голодная и в лохмотьях.на голой земле,
Седые косматые во