Вот тут‑то усталые труженики приостановили наконец свою бесконечную работу и устроили праздник. Съехались кибуцники и мошавники со всей округи, помогавшие в трудную минуту жителям Яд‑Эля, пришли арабы из Абу‑Йеши. Целую неделю шел пир горой, и ночи напролет отплясывали хору, пока люди под утро не валились с ног от радостной усталости. Все любовались дочерью Барака и Сары. Ей дали имя Иордана, по названию реки, протекавшей тут же, на окраине Яд‑Эля.
В самый разгар праздника Барак позвал Ари, они оседлали коней и поскакали в Тель‑Хай, туда, где сорок лет назад Барак пересек границу Земли Обетованной. Тель‑Хай, место гибели Иосифа Трумпельдора, чтил весь ишув. Барак остановился на вершине горы и посмотрел вниз на Яд‑Эль.
– Я привел сюда твою мать, прежде чем мы поженились, – сказал он Ари, обняв сына за плечи. – Когда‑нибудь в этой долине будут десятки сел, и она будет зеленеть круглый год.
– До чего же красив наш Яд‑Эль! – воскликнул Ари.
Внизу вращались дождевые установки, строилась новая школа. На огромном дворе стояли трактора и другие машины. По всему селу виднелись кусты роз, клумбы и просторные газоны. Вдоль дорожек росли деревья.
Но было и горе: на кладбище в Яд‑Эле появилось уже пять могил.
Как полагал Камал, Яд‑Эль производил на арабов Абу‑Йеши большое впечатление. Процветание мошава было для них совершенно неожиданным. Барак честно выполнял условия договора: организовал для арабов курсы, где их обучали гигиене, санитарии, работе на сельскохозяйственных машинах и передовым агротехническим методам. На эти курсы мог поступить каждый молодой житель Абу‑Йеши. Врач и медсестра Яд‑Эля обслуживали и арабов.
|
|
Любимый сын Камала – Таха, будущий мухтар Абу‑Йеши, был чуть моложе Ари. Он проводил в Яд‑Эле больше времени, чем в собственном селе, и стал закадычным другом Ари.
Яд‑Эль и Абу‑Йеша жили мирно, доказывая, что арабы и евреи могут сосуществовать, несмотря на различные традиции. Тем временем многие феодальные семейства Палестины испытывали все большее опасение за свое будущее. Их пугал дух прогресса, привезенный третьей волной иммиграции.
Вначале феодалы продавали переселенцам бесполезные, на их взгляд, болота и выветрившиеся скалистые холмы, стремясь получить как можно больше «еврейского золота». Они не сомневались, что у евреев ничего не получится. Те, однако, не отступали перед трудностями и творили чудеса. Земля становилась плодородней, а по всей Палестине возникали новые города.
Пример евреев мог привести к нежелательным последствиям. Что, если феллахи тоже начнут требовать образования и медицинского обслуживания? Вдруг феллахам взбредет на ум, Боже упаси, тоже ввести у себя самоуправление и свободные выборы, а право голоса получат не только мужчины, но и женщины? Это было бы катастрофой для привычного жизненного уклада!
После нескольких лет относительного спокойствия Хадж Эмин эль‑Хусейни начал новую кампанию, в результате которой прокатилась новая волна погромов.
Место в Иерусалиме, где стоял Храм на скале, или мечеть Омара, священно для мусульман: именно отсюда, по преданию, Магомет вознесся на небо. Рядом стоит стена, сохранившаяся от еврейского Храма, разрушеного римлянами в 76 году нашей эры. Эта стена – святое место для евреев. Около нее всегда собираются группы благочестивых евреев, молящихся и оплакивающих былое величие Израиля. Именно поэтому эту стену так и называют – Стена плача.
|
|
Муфтий распространил фотографии, на которых евреи, собравшиеся у Стены плача, якобы готовятся осквернить мечеть Омара. Этого хватило, чтобы фанатики учинили погром, набросившись на беззащитных стариков. Кровавая резня на этот раз была гораздо страшнее, чем погромы, спровоцированные тем же муфтием десять лет назад. Погромщики разгромили несколько поселений и бесчинствовали на дорогах. Жертвы с обеих сторон исчислялись тысячами. Англичане и на этот раз оказались бессильны остановить резню.
Они назначили следственную комиссию, которая однозначно установила вину арабов. И все же, по какой‑то странной логике, не считаясь ни с Бальфурской декларацией, ни с параграфами мандата, комиссия предложила ограничить иммиграцию и приобретение земли евреями, «чтобы не вызывать у арабов лишних опасений».
ГЛАВА 14
В том же 1929 году земледельцы Яд‑Эля заключили договор с мельником арабского села Аата, расположенного километрах в десяти от кибуца.
Как‑то Барак поручил Ари отвезти на мельницу зерно. Сара не хотела, чтобы четырнадцатилетний мальчик отправлялся в путь один, да еще когда существует угроза. Барак твердо стоял на своем: ни Ари, ни Иордана не должны знать страха, который отравлял жизнь евреев в гетто.
Ари, польщенный доверием отца, сиял от гордости, когда забирался в запряженную осликом повозку с дюжиной мешков пшеницы. Мальчик гикнул, и повозка тронулась в сторону Ааты.
|
|
Как только Ари въехал в село, арабские подростки, стоявшие возле кофейни, заметили его, подождали, пока он свернет за угол, и украдкой последовали за ним на мельницу.
Ари договорился с мельником на арабском языке, которому научился у Тахи, и тщательно проследил, чтобы всю намолотую муку высыпали в мешки и не подмешали, чего доброго, муку худшего качества. Мельник, который надеялся поживиться на этой сделке хотя бы мешком зерна, был удивлен смышленостью подростка.
Закончив дела на мельнице, Ари отправился обратно в Яд‑Эль. Подростки тем временем договорились с мельником, что он купит у них муку, которую они отнимут у Ари, и, обогнав мальчика коротким путем, устроили на дороге засаду.
Через несколько минут появился ничего не подозревавший Ари. Парни выскочили из укрытий и начали бросать камни. Ари стегнул ослика кнутом, но дорога была завалена булыжником, и ему волей‑неволей пришлось остановиться. Его столкнули с повозки, зверски избили и оставили полуживого на дороге. Пока четверо парней его избивали, остальные стащили мешки с повозки и убежали.
Мальчик вернулся в Яд‑Эль лишь поздно ночью.
Сара открыла дверь и вскрикнула, увидев его окровавленное лицо и разорванную одежду. Не говоря ни слова, он постоял с минуту, затем, сжав зубы, ринулся мимо матери в свою комнату и закрылся на замок.
Сколько мать ни упрашивала, Ари так и не открыл дверь, пока Барак не вернулся с собрания в мошаве.
Затем он предстал перед отцом.
– Я тебя подвел… У меня отняли муку, – процедил он сквозь губы.
– Не ты меня, а я тебя подвел, – ответил Барак.
Сара бросилась к мальчику и обняла его.
– Никогда, никогда он больше не поедет один.
Барак не произнес больше ни слова. На следующее утро, перед тем, как отправиться в поле, он взял сына за руку и повел в амбар.
– Я упустил кое‑что в твоем воспитании, – сказал Барак, снимая с гвоздя старый кнут. Он сделал чучело, прибил его к перегородке и показал Ари, как прикидывать глазом расстояние, как целиться, как ударять. Как только засвистел кнут, прибежала Сара с Иорданой на руках.
– Ты с ума сошел! Ведь он еще совсем маленький!
– Проваливай отсюда! – заревел Барак таким голосом, какого она ни разу от него не слыхала. – Сын Барака Бен Канаана – вольный человек! Он никогда не будет евреем из гетто. Ну, теперь ступай, у нас дело.
Ари упражнялся с кнутом с утра до вечера и рассек чучело в клочья. Еще несколько дней он сражался с камнями, пустыми консервными банками и бутылками, пока не научился поражать их резким движением запястья. К вечеру у него немела рука.
Спустя две недели Барак снова погрузил в повозку десяток мешков пшеницы, обнял сына за плечи, повел к повозке и вручил ему кнут.
– Свези пшеницу в Аату на мельницу.
– Да, отец, – тихо ответил Ари.
– Помни, сын: у тебя в руках оружие, но пусть оно служит только справедливости. Никогда не пользуйся им в порыве гнева или ради мести. Только для защиты.
Ари прыгнул на повозку, выехал из села и повернул на шоссе. Сара, тихо плача, побежала в спальню.
Барак занялся тем, чего не делал уже много лет: сел и принялся читать Библию.
Арабские подростки и на этот раз устроили Ари засаду на обратном пути, в километре от Ааты. Но теперь Ари был начеку. Помня наставления отца, он оставался спокойным. Когда полетели первые камни, мальчик спрыгнул с повозки, нашел взглядом вожака, прицелился и молниеносно взмахнул рукой. Кнут засвистел в воздухе и обвил шею парня. Рывок – и вожак лежит распростертый на земле. Вторым рывком Ари освободил кнут и с такой силой ударил противника, что рассек ему мышцы до самых костей. На этом бой закончился: напавшие бросились врассыпную.
Бледный от волнения Барак ждал сына. Солнце склонилось к закату, но Ари все не было. Отец вышел к околице. Наконец показалась повозка с осликом, и лицо Бен Канаана расплылось в широкой улыбке. Ари остановил повозку перед отцом.
– Молодец, Ари! Как съездил?
– Хорошо.
– Я сам разгружу муку. Иди к матери, она почему‑то беспокоилась.
К 1930 году погромы прекратились. Впрочем, в Абу‑Йеше и Яд‑Эле их и не было. Большинство деревень вдали от Иерусалима, за пределами сферы влияния муфтия, не принимали участия в беспорядках.
Ари Бен Канаан рос, все больше становясь похожим на отца, и не только внешне. Рассудительный и настойчивый, он понимал, как важно поддерживать хорошие отношения с арабскими соседями. Таха по‑прежнему был его близким другом.
Ари влюбился в девушку, которую звали Дафной. Ее родители жили в километре от Бен Канаанов. Все были убеждены, что рано или поздно Ари и Дафна поженятся: никого, кроме друг друга, они не замечали.
Маленькая рыжая Иордана росла живой, непослушной девочкой. Таковы были многие, родившиеся в Палестине. Родители, воспитанные в гетто и познавшие все страхи и унижения, выпавшие на долю евреев только потому, что они родились евреями, были полны решимости избавить своих детей от этих страхов. Нередко они даже перегибали палку в стремлении вырастить их вольными и сильными.
В пятнадцать лет Ари стал бойцом Хаганы, тайной армии самообороны. Дафна, которой не было еще тринадцати, тоже умела обращаться с оружием. Это было новое поколение, новая порода евреев, которой предстояло решать задачи, непосильные даже для отважных людей Второй и Третьей алии. Хагана достаточно окрепла, чтобы обуздать приверженцев муфтия и отбить у них охоту разбойничать, однако устранить причины погромов сил не хватало; с этим могли справиться только англичане.
Пользуясь нерешительностью англичан, муфтий все больше наглел. Он созвал в Иерусалиме конференцию мусульманских вождей, которая создала организацию для, как было громогласно заявлено, спасения ислама от англичан и жидов. Возглавил ее сам Хадж Эмин.
Добрые отношения первых лет и то, что евреи подняли благосостояние Палестины, заброшенной и никому не нужной тысячу лет, – все это вмиг забылось, как только раздались подстрекательские проповеди иерусалимского муфтия. Уничтожение еврейского очага стало священной задачей панарабизма.
Одновременно произносились демагогические речи против англичан. Они, дескать, лгали, обещая арабам независимость, а сами поддерживали евреев против арабов. Арабские демагоги неистовствовали, но англичане словно не замечали этого.
В 1933 году на евреев обрушилось страшное бедствие: в Германии пришел к власти Гитлер, который сразу набросился на выдающихся деятелей еврейского происхождения. Наиболее дальновидные из них покинули Германию, многие нашли убежище в Палестине.
Создание национального очага для евреев становилось все более необходимым, преследования могли вспыхнуть в любой момент и в любой части земного шара. Это понимал каждый еврей.
Немецкие евреи, бежавшие от Гитлера, сильно отличались от восточноевропейских евреев. Они успели ассимилироваться в Германии и не были убежденными сионистами.
Это были не мастеровые или торговцы, а врачи, юристы, ученые и инженеры.
В 1933 году вожди призвали арабов провести всеобщую забастовку в знак протеста против еврейской иммиграции в Палестину. Были даже попытки вызвать новую волну погромов. Однако на этот раз ничего не вышло. Большинство арабов, поддерживавших деловые связи с евреями, выступили против этого; многие села, например Абу‑Йеша и Яд‑Эль, продолжали жить в добром согласии друг с другом. Кроме того, Хагана была начеку и не допустила бы повторения беспорядков 1929 года.
На призывы к забастовке англичане снова ответили лишь уговорами да назначением новых комиссий. На этот раз они установили ограничения на иммиграцию евреев и на приобретение ими земли. Именно тогда, когда ишув отчаянно нуждался в открытой иммиграции, англичане предпочли забыть о своих обещаниях.
Еврейский национальный совет принял ответные меры. Так возникла Алия Бет.
Муфтий тем временем продолжал требовать, чтобы англичане направили флот для борьбы с Алией Бет и блокады палестинского побережья.
Влияние Хадж Эмина эль‑Хусейни росло с каждым днем, он нашел могущественного союзника – Гитлера. Немцев, имевших свои планы насчет Ближнего Востока, создавшееся там положение весьма устраивало. Их пропаганда на все лады перепевала тезис, будто евреи стремятся захватить земли арабов точно так же, как хотели захватить Германию. Ненависть к евреям и к британскому империализму – какая музыка для слуха муфтия! У немцев дела шли неплохо, да и Хадж Эмин эль‑Хусейни наконец‑то нашел способ обеспечить себе власть над арабским миром.
Немецкие деньги открыли истинное лицо Каира и Дамаска. Немцы – наши друзья! Арабская земля – для арабов! Долой англичан и еврейских марионеток! Высшие круги Каира, Багдада и Дамаска обменивались дружескими рукопожатиями с нацистами.
Пока над ишувом собирались тучи, у него осталась одна надежда – Хагана. Эта тайная армия не была официально связана с Еврейским национальным советом. Евреи делали вид, что слыхом о ней не слыхали, но англичане знали, что Хагана существует, и – что было гораздо важнее – об этом знал муфтий.
Хагана стала мощной силой, насчитывающей свыше двадцати пяти тысяч мужчин и женщин, почти поголовно ‑добровольцев; лишь несколько десятков командиров получали жалованье. У нее была небольшая, но в высшей степени профессиональная разведка. С Хаганой сотрудничали многие британские офицеры, и она могла купить сколько угодно арабских шпионов. В каждом городке, в каждом селе, кибуце или мошаве имелись ее ячейки. Секретный пароль мог поднять тысячи мужчин и женщин, которые за несколько минут получили бы оружие на тайных складах.
Авидан, лысый, гигантского роста человек, глава Хаганы, полтора десятка лет создавал эту организацию под носом у англичан. Хагана действовала в высшей степени слаженно: она руководила нелегальной иммиграцией, вела подпольные радиопередачи, ее агентурная сеть охватила весь мир, всюду скупалось оружие и переправлялось в Палестину.
Существовали сотни способов нелегального ввоза оружия. Чаще всего его прятали в строительное оборудование: в паровой каток укладывали до ста винтовок. Каждый ящик, каждый агрегат, даже консервная банка или бутылка вина, могли служить тайником для провоза оружия. Чтобы остановить контрабанду, англичанам пришлось бы подвергать тщательной проверке все подряд. Возможно, именно поэтому британские служащие смотрели на нее сквозь пальцы.
Весь ишув принимал участие в провозе и сокрытии оружия. Винтовки и пистолеты любых образцов имелись в Хагане хотя бы в двух‑трех экземплярах. Ни в одном арсенале мира не было такой коллекции. На складах Хаганы хранились даже тросточки, из которых можно было стрелять – правда, только один раз. Однако тяжелое вооружение провозить не удавалось, и простейшие пушки приходилось делать тайком на месте.
Кибуцы прекрасно справились не только с освоением земель, но и с созданием вооруженных отрядов. В селах было несложно обучать молодых бойцов. Десяток‑другой будущих воинов легко растворялись среди нескольких сот кибуцников. Кибуцы оказались также наиболее подходящим местом для тайного хранения и производства оружия. А главное – здесь без труда размещали новоприбывших нелегальных иммигрантов. Не случайно именно из кибуцев вышло большинство лучших командиров Хаганы.
Основная сила Хаганы состояла в безоговорочном признании ишувом ее авторитета. Распоряжения ее штаба выполнялись беспрекословно. Авидан и остальные руководители Хаганы соблюдали чрезвычайную осторожность и пускали в ход оружие только в целях самообороны. Когда в 1933 году была объявлена всеобщая забастовка, Авидан предупредил, что не намерен вмешиваться в события. «Палестина будет завоевана нашим потом». Это была армия, которая не давала себя спровоцировать.
И все же многие ее бойцы проявляли нетерпение и требовали немедленных действий в ответ на любое нападение.
Так же считал и Акива. Официально он числился членом кибуца Эйн‑Ор, в действительности же был одним из ведущих деятелей Хаганы: ему поручили оборону всей Галилеи.
Годы состарили Акиву гораздо сильнее, чем Барака. Лицо его прорезали глубокие морщины, борода почти вся поседела. Он так и не оправился после гибели Руфи и Шароны.
Акива выдвинулся в лидеры крайней фракции Хаганы, которая требовала активных действий. По мере того как положение обострялось, группа Акивы становилась все воинственнее. За пределами Палестины тоже появились группы сионистов, которые его поддерживали.
Когда англичане объявили блокаду палестинского побережья, терпение Акивы лопнуло, и он решил действовать.
Весной 1934 года Авидан срочно вызвал Барака в Иерусалим.
– Плохая новость. Барак, – сказал он. – Твой брат Акива вышел из Хаганы и увлек за собой десятки командиров. Сотни наших людей хотят последовать их примеру.
Барак глубоко вздохнул.
– Он уже давно грозил этим. Вообще‑то я удивляюсь тому, как он сдержанно вел себя до сих пор. Он бунтарь с юности, с тех пор, как убили нашего отца, а гибель жены нанесла ему новый удар…
– Ты не представляешь, – сказал Авидан, – сколько сил мне приходится тратить, чтобы удерживать ребят от опрометчивых действий. Если только дать им волю, они завтра же объявят войну англичанам. Мы с тобой и даже с Акивой мыслим одинаково, но он может погубить нас всех. Ведь добиться всего, чего мы добились в Палестине, нам удалось именно потому, что, несмотря на наши распри, мы всегда Действовали заодно. Англичанам и арабам приходилось вести переговоры с нами как со сплоченным воедино народом. Теперь у Акивы эти отряды горячих голов… Если они начнут террор, отвечать придется всему ишуву.
Барак поехал на север, в Эйн‑Ор, расположенный неподалеку от его Яд‑Эля. Как и большинство кибуцев, Эйн‑Ор превратился в цветущий сад. Его основатель Акива жил в двухкомнатном коттедже, битком набитом книгами. У него был даже радиоприемник и личная уборная – большая редкость в кибуцах того времени. Акива любил Эйн‑Ор, как раньше любил Шошану. После смерти Руфи и Шароны Барак долго упрашивал его переехать к ним в Яд‑Эль, но Акива предпочел не расставаться со своими горестными воспоминаниями.
Разговор братьев не складывался. Акива заранее предугадал доводы Барака. Он нервничал, предчувствуя, что на этот раз дойдет до разрыва.
– Итак, господа из совета послали тебя уговаривать меня. Они становятся большими мастерами уговоров.
– Я бы и без их просьбы приехал, как только узнал о безумии, которое ты затеял, – ответил Барак.
Акива зашагал по комнате. Барак не отрывал от него глаз. В Акиве бушевал тот же злой огонь, что и в юные годы.
– Я делаю всего лишь то, что и сам национальный совет считает правильным, но делать боится. Рано или поздно им тоже придется посмотреть правде в глаза. Англичане – наши враги.
– Мы так не думаем, Акива. В конце концов мы немалого добились при их власти.
– В таком случае ты просто дурак.
– Может, я и бывал не прав. Но, что ни говори, англичане – законная власть.
– И спокойно смотрят, как нас режут, – издевательски произнес Акива. – Господа из национального совета ходят с портфелями, вручают вежливые ноты, делятся мнениями, заискивающе кланяются, а тем временем муфтий и его головорезы творят что хотят. Ты когда‑нибудь видел, чтобы арабы вступали в переговоры?
– Мы добьемся своего законным путем.
– Мы добьемся своего в борьбе!
– Пусть так. Но тогда мы должны вступить в борьбу сплоченно. Создавая свои отряды, ты становишься на одну доску с муфтием. Ты когда‑нибудь думал, что будет, когда англичане покинут Палестину? Как бы ты ни был прав, но они все‑таки пока единственное наше орудие на пути к государственной независимости.
Акива презрительно отмахнулся.
– Мы добьемся государственной независимости так же, как возродили эту страну – потом и кровью. Я не желаю сидеть сложа руки и ждать подачек от англичан.
– Последний раз прошу, Акива. Не делай этого. Наши враги станут показывать на нас пальцем, а ты дашь им еще один повод для лживой пропаганды.
– Ах вот оно что! – закричал Акива. – Вот мы и добрались до сути. Евреи, значит, должны играть твердо по правилам, евреям нельзя применять силу. Им дозволено только умолять и выпрашивать! Еврей обязан подставлять щеку!
– Перестань!
– Не перестану! – продолжал кричать Акива. – Все что угодно, только не драться! Не то немцы, арабы и англичане подумают, чего доброго, что мы плохие ребята!
– Я говорю, перестань!
– Ты остался евреем из гетто. Барак. И ты, и твои дружки из национального совета. Но вот что я тебе скажу, мой дорогой брат! Перед тобой человек, который не боится поступить дурно и твердо решил не сдаваться. Наплевать на то, что скажет этот твой трижды проклятый мир.
Барака трясло от гнева, но он изо всех сил сдерживался. Акива же говорил и говорил. И так ли уж он был не прав? Сколько горя и унижений, измен и побоев должен вынести человек, прежде чем ответит ударом?
Барак поднялся и направился к двери.
– Скажи Авидану, господам из совета и всем этим мелким маклерам, что Акива и маккавеи велят передать англичанам и арабам: «Око за око, зуб за зуб!»
– Чтобы ноги твоей не было в моем доме, – сказал Барак.
Братья стояли друг против друга. В глазах Акивы заблестели слезы.
– В твоем доме?
Барак не отвечал.
– Мы же с тобой братья. Барак. Ты меня на своем горбу принес в Палестину.
– О чем теперь жалею.
У Акивы задрожали губы.
– Я такой же еврей, как и ты, и не меньше твоего люблю Палестину. Можно ли осуждать меня, если я следую велению совести?
Барак вернулся в комнату.
– Ты и твои маккавеи натравливаете брата на брата. Еще когда мы были детьми, ты ловко подбирал цитаты из Библии. Так вот, почитал бы теперь про зилотов, которые натравливали брата на брата и привели Иерусалим к разрушению римлянами. Вы называете себя маккавеями, но вы – зилоты.
Барак снова направился к двери.
– Помни одно. Барак Бен Канаан, – сказал Акива. – Что бы мы ни сделали, это не сравнится с тем, что творили с нами. Дела маккавеев придется сопоставлять с убийством, которое длилось две тысячи лет.
ГЛАВА 15
Яд‑Эль разросся и стал настоящим селом. Мошав продолжал осушать болота, на отвоеванной земле могла поселится еще добрая сотня семейств. Хозяйство закупило две дюжины тракторов и комбайнов, устроило опытную станцию, в прудах разводило рыбу.
Улицы Яд‑Эля зеленели круглый год. Появились начальная и средняя школы, общественные здания, плавательный бассейн, библиотека, театр и небольшая больница с двумя штатными врачами.
Крупнейшим событием в жизни новых сел стала электрификация. Когда лампочки одновременно зажглись в Эйн‑Оре, Кфар‑Гилади, Аелет‑Гашахаре и Яд‑Эле, это было отмечено празднествами, каких не видела долина Хулы.
В том же году евреи из Яд‑Эля помогли своим арабским соседям проложить водопровод в Абу‑Йешу, которая стала в Палестине первым арабским селом с водопроводом. Кроме того, на полях Абу‑Йеши проложили оросительную систему с электрическими насосами. Арабы стали обучаться интенсивному поливному земледелию.
В благодарность Камал подарил Сионистскому поселенческому обществу несколько дунамов земли на небольшом плато над селом: он знал, что евреи ищут участок для нового поселения.
Ари Бен Канаан был гордостью отца. Ему еще не исполнилось семнадцати, а рост – уже за метр восемьдесят и сила, как у льва. Кроме иврита и английского, он знал немецкий, французский и идиш – когда Сара волновалась или злилась, она частенько пользовалась привычным жаргоном.
Ари любил работать на земле.
Как и большинство молодежи мошава, да и всего ишува, Ари с Дафной были членами молодежной группы. Они исходили Палестину вдоль и поперек, посетили поля древних сражений, забытые города и могилы. Они взбирались на гору, где стояла крепость Масада, – когда‑то римляне осаждали ее три года; побывали в пустыне, где проходил путь Моисея и двенадцати колен Израилевых. Они носили традиционные голубые рубашки и шорты, пели, плясали и грезили восстановлением родины.
Дафна стала стройной, крепкой девушкой, очень красивой и беззаветно влюбленной в сына Барака Бен Канаана. Было ясно, что они поженятся и либо создадут собственное хозяйство в Яд‑Эле, либо построят вместе с другими такими же молодыми парами новый мошав или кибуц, как это часто делали дети переселенцев, окончив школу. Когда в стране начались беспорядки, у Ари с Дафной оставалось все меньше времени для свиданий. Несмотря на юный возраст, Ари стал превосходным бойцом Хаганы; Авидан видел в нем одного из самых многообещающих воинов. Впрочем, большинству солдат Хаганы не было в двадцати.
Когда Ари исполнилось семнадцать, он организовал оборону Яд‑Эля, Эйн‑Ора и еще полдюжины кибуцев и так хорошо справился с этим, что Хагана все чаще стала поручать ему новые задания.
С началом борьбы за иммиграцию Ари отправился в те места, где приставали нелегальные суда Алии Бет. Он прятал подпольных иммигрантов в кибуцах, собирал паспорта и визы у туристов, приезжавших в Палестину легально.
Когда у него выдавался свободный день, Ари звонил в Яд‑Эль, и Дафна мчалась в Тель‑Авив, чтобы повидаться с ним. Они ходили в филармонию, созданную музыкантами, бежавшими из Германии – первым концертом здесь дирижировал сам Тосканини, – бывали на художественных выставках и лекциях в молодежном клубе, а то и просто гуляли по Алленби или по улице Бен Иегуды, где люди пили кофе за столиками прямо на тротуарах. Иногда они шли в северную часть города и подолгу бродили вдоль тихого пляжа Тель‑Авива. Чем дальше, тем болезненнее молодые люди переживали разлуку, но Ари не хотел жениться, пока не обзаведется участком и не построит дом.
Они очень любили друг друга. Она отдалась ему, когда ей было семнадцать, а ему – девятнадцать, и с тех пор влюбленные стремились уединиться, как только представлялся случай.
Напряжение, возникшее после начала немецкой иммиграции в 1933 году, достигло апогея в 1935‑м, когда евреям легально и нелегально удалось переправить в Палестину гораздо больше переселенцев, чем когда‑либо раньше. Если вторая волна иммиграции принесла в страну идеалы и руководителей, а третья – основную массу поселенцев, то с алией из Германии в ишуве начался культурный и научный подъем.
Арабские феодалы кипели от гнева. Они впервые забыли свои распри и, сплотившись воедино, потребовали от англичан раз и навсегда положить конец иммиграции.
В начале 1936 года национальный совет потребовал от британских властей несколько тысяч виз на въезд, так как положение евреев в Германии становилось все более угрожающим. Из‑за нажима арабов англичане выдали несколько сотен.
Видя уступчивость англичан, муфтий решил одним ударом захватить власть над Палестиной. Весной 1936 года он спровоцировал новую волну погромов под предлогом, будто евреи ловят и убивают арабов в Тель‑Авиве. Первые погромы прошли в Яффе и вскоре прокатились по всей стране. Как всегда, жертвами становились в основном беззащитные старики в священных городах. С началом погромов Хадж Эмин объявил о создании под своим руководством Высшего арабского совета для проведения забастовок и акций протеста против «проеврейской» британской политики.
На этот раз муфтий тщательно подготовился. Сразу после создания комитета в арабские города и села прибыли люди, которые следили, чтобы никто не мешал выступлениям сторонников муфтия. Они организовали несколько убийств арабов – своих политических противников.
Камал, старый друг Барака Бен Канаана, жестоко поплатился за свою дружбу с евреями. Головорезы эль‑Хусейни застали престарелого мухтара за молитвой в маленькой мечети Абу‑Йеши и перерезали ему горло; Тахе, сыну Камала, удалось спрятаться в Яд‑Эле.
Кровавые оргии муфтия заставили арабов бойкотировать евреев. Урожай гнил на полях, так как сбывать его было некому. Яффский порт словно вымер. Но забастовка нанесла огромный ущерб и арабскому населению – чем сильнее арабы бедствовали, тем они становились отчаяннее и злее. В своих проповедях Хадж Эмин эль‑Хусейни во всем обвинял евреев и осыпал их проклятиями. Вскоре арабы стали нападать на еврейские села, жечь поля и грабить дома. Если им попадался безоружный еврей, ему не просто перерезали горло, но отрубали руки и ноги, выкалывали глаза.
Авидан призывал евреев к спокойствию. «Арабы, – говорил он, – жертвы преступной агитации. Ответное насилие ничего хорошего не даст».