Сулейман воздел кулаки.
– Твоя мать шлюха, какой нет больше на свете!
– Давай, давай, баба, трепись больше! – отозвался Иося.
Сулейман выхватил кинжал и со звериным рыком бросился на Иосю.
В воздухе засвистел кнут, обвил ноги Сулеймана и сбил его с ног. Иося не дал опомниться вождю бедуинов. Он с такой силой хлестал его, что эхо ударов слышалось в окрестных горах.
– Мы ведь братья с тобой! Мы ведь братья! – вскоре завизжал Сулейман, моля о пощаде.
Иося ткнул кнутовищем в грудь поверженного врага.
– Сулейман, мы с тобой обменялись рукопожатием в знак честной дружбы, а ты нарушил слово. Если твои люди еще раз покажутся на наших полях, я разорву тебя на куски вот этим самым кнутом и брошу шакалам.
Иося круто обернулся и грозно посмотрел на бедуинов. Те словно окаменели. Им никогда еще не приходилось видеть такого сильного, такого бесстрашного и такого сердитого человека. Будто не замечая их винтовок, Иося повернулся к ним спиной, сел на лошадь и уехал.
С тех пор Сулейман не трогал еврейских полей.
На следующее утро, когда Иося собрался вернуться к своему отряду у горы Канаан, Сара спросила, когда он приедет снова. Иося пробормотал, что будет навещать Рош‑Пину раз в месяц, а то и чаще. Когда он вскочил в седло и ускакал, Сара чуть не расплакалась. Глядя ему вслед, она поклялась, что всю жизнь будет любить только Иосю Рабинского.
Иося командовал «Гашомером» целый год, да так умело, что во всем районе почти не было стычек. Ему ни разу не пришлось стрелять. Когда возникали осложнения, он отправлялся к арабам и разговаривал с ними по‑дружески. Если это не помогало – пускал в ход свой кнут, который вскоре стал в Северной Галилее таким же известным, как и рыжая борода Иоси. Арабы прозвали его молнией.
Яков между тем заскучал. Ему не нравилась спокойная жизнь. Пробыв месяцев шесть в «Гашомере», он снова заметался по стране, ища, чем бы заняться.
Иося не испытывал восторга от службы в «Гашомере», но и не тяготился ею. Она приносила ему больше удовлетворения, чем работа для шумановского фонда, и к тому же доказывала, что евреи вполне могут постоять за себя. Он с нетерпением ждал очередного рейда на север, чтобы побывать у своего друга Камала, а затем подняться на гору и помечтать о будущем.
Готовясь к поездкам в Рош‑Пину, он заранее радовался. Подъезжая к селу на своем белом жеребце, он подтягивался и принимал вид еще более бравый, чем обычно. Сердце его билось все сильнее при мысли о Саре, смуглой девушке из Верхней Силезии. Но когда они оказывались рядом, Иося словно набирал в рот воды.
Сара не знала, что делать. Ей никак не удавалось сломить его застенчивость. На старой родине все было гораздо проще: шадхен отправился бы к родителям Иоси и все устроил. Здесь же не было ни шадхена, ни даже раввина.
Так прошел год.
Но однажды Иося неожиданно приехал в Рош‑Пину и осмелился предложить Саре съездить с ним на север, в долину Хулы.
Сару охватило волнение. Никто из евреев, кроме Иоси Рабинского, не отваживался выбираться севернее Рош‑Пины. Они проехали мимо Абу‑Йеши, поднялись наверх и остановились на вершине горы Канаан.
– Здесь я когда‑то перешел границу, – сказал он.
Достаточно было видеть, с какой нежностью Иося смотрит на долину Хулы, чтобы понять, как дороги ему эти места. Они долго стояли и смотрели вниз. Сара едва доходила ему до плеча…
– Иося Рабинский, – прошептала Сара, – не хотите ли вы на мне жениться?
Иося откашлялся и пробормотал:
– Странно, что вы об этом заговорили как раз сейчас! Я только что хотел задать вам примерно тот же вопрос.
Не бывало еще в Палестине такой свадьбы, как у Иоси и Сары! Гости съехались со всей Галилеи и даже из Яффы, откуда было два дня пути. Собрался почти в полном составе «Гашомер», приехал Яков, явились все жители Рош‑Пины, начальники‑турки, Камал и даже Сулейман. Все пришли посмотреть, как Иосю и Сару венчают под балдахином, как они произносят ритуальный обет и пьют освященное вино. Потом Иося бросил свой стакан на землю и в память разрушения Храма раздавил его каблуком. Угощения хватило бы на добрый полк; танцы и веселье продолжались чуть ли не целую неделю.
Когда гости разъехались, Иося повел жену в палатку на склоне горы Канаан. Там они и провели первую брачную ночь.
Наутро молодожены распрощались с Канааном и отправились в Яффу, где Иосю ждала напряженная работа. Он обрел к тому времени немалую известность и стал одним из руководителей Сионистского поселенческого общества.
В 1909 году к Иосе обратились за советом по важному делу. Евреи Яффы хотели иметь благоустроенные дома, но в старом арабском городе это было невозможно. Иося приложил немало усилий, чтобы купить севернее Яффы кусок песчаной полосы с примыкающими к нему апельсиновыми рощами.
На этой земле был простроен первый за две тысячи лет чисто еврейский город. Его назвали Тель‑Авив – Холм весны.
ГЛАВА 9
Старые сельскохозяйственные поселения находились в плачевном состоянии. Причин тому было много, и прежде всего – потеря идеалов и последовавшая за этим апатия. Поселенцы по‑прежнему выращивали только фрукты на экспорт, используя дешевый труд арабов. Несмотря на приток евреев и желание вновь прибывших обрабатывать землю, старые хозяева неохотно меняли свои привычки.
Положение страны оставалось малоутешительным. Оно почти не изменилось за те двадцать лет, что братья Рабинские прожили в Палестине. Энергия и душевный подъем людей второй волны начинали исчезать. Как некогда Яков и Иося, они бесцельно метались с места на место, нигде не пуская корней.
По мере того как Сионистское поселенческое общество покупало новые земли, становилось ясно, что заселять страну нужно по‑другому.
Иося и его товарищи пришли к убеждению, что единолично вести хозяйство здесь невозможно. Поселенцы не чувствовали себя в безопасности, у них не было сельскохозяйственного опыта, а главное, мешала страшная запущенности земли.
Иося мечтал о селах, жители которых будут обрабатывать землю собственными руками, кормить себя без посторонней помощи и смогут постоять за себя. Для этого нужно было, чтобы вся земля стала собственностью Сионистского поселенческого общества.
Вскоре произошло важное событие: евреи Второй алии торжественно поклялись трудиться на благо строительства родины, забыв про личную выгоду. Эта клятва открывала путь к созданию коллективных хозяйств. Сельскохозяйственная коммуна родилась не из общественных или политических идеалов. Она была необходима в условиях ежедневной борьбы за жизнь; другого пути не существовало.
Так возникли предпосылки для драматического эксперимента. Шел 1909 год. Поселенческое общество купило четыре тысячи дунамов земли к югу от Тивериады, там, где река Иордан вливалась в Тивериадское озеро. Это было сплошное болото. Общество снабдило двадцать молодых парней и девушек инвентарем, продовольствием и деньгами на год, поставив перед ними задачу освоить эту землю.
Иося отправился с ними, чтобы помочь ставить палатки на краю болота. Они назвали это место Шошана – по имени дикой розы, которая растет в окрестностях Тивериадского озера.
Опыт работ на общественной земле в Шошане мог и должен был послужить основой для будущего заселения страны. Это был самый важный шаг, предпринятый евреями с начала второго Исхода.
Построили три барака из неструганых досок. В одном устроили столовую и место для собраний, в другом – сарай и склад для инструментов, в третьем жилье для шестнадцати мужчин и женщин.
В первую зиму бараки обрушивались раз десять под натиском ветра и воды. Дороги стали непроходимы, и колонисты оказались оторваны от остального мира. В конце концов им пришлось перебраться в соседнюю арабскую деревню, где они и дождались весны.
Весной Иося снова навестил Шошану. Нужно было шаг за шагом отвоевывать землю у болота. Посадили сотни австралийских эвкалиптов, высасывающих влагу из почвы, выкопали вручную дренажные канавы, работали от зари до зари, причем треть людей все время болела малярией. У них было только одно средство против малярии – старое, арабское: надрезать мочки ушей и пустить кровь. Все лето они работали в адской жаре по пояс в болоте.
Иося убедился, что стремление построить себе родину у этих двух десятков человек настолько сильно, что они готовы изнемогать безвозмездно на неблагодарной изнурительной работе. В Тель‑Авиве он продолжал упорно добиваться поддержки эксперимента.
Трудности в Шошане не кончались, но по истечении двух лет здесь освоили достаточно земли, чтобы приступить к севу. Это был критический момент, так как никто не знал, как обрабатывать землю. Поселенцы действовали наобум, и, конечно, результаты оказались плачевными. Они не умели пахать и сеять, не умели выращивать, доить коров и с трудом отличали курицу от петуха. Сельское хозяйство было для них сплошной тайной.
И все же молодые люди не теряли упорства. Землю нужно было орошать, и воду сначала возили на ослах в бочках. Потом применили первобытное подъемное колесо и попробовали рыть колодцы, пока наконец не выкопали оросительные каналы и не построили систему плотин, чтобы задерживать дождевые воды зимой.
Мало‑помалу земля стала поддаваться. У Иоси дух захватывало, когда он видел, как работают жители Шошаны. У них не было личных вещей кроме того, что они носили на себе, да и то принадлежало не лично им, а всему коллективу. Они питались скудно в общей столовой, у них были общие душевые и уборные, и все спали под одной крышей. Арабы с удивлением следили, как крепнет Шошана. Увидев, что засеяно уже несколько сот акров, они решили прогнать евреев.
Вдобавок к болезням и изнурительному труду у поселенцев появилась новая проблема – угроза постоянного нападения. Полевые работы пришлось вести под вооруженной охраной. После нечеловечески тяжелого дня люди, валившиеся с ног от усталости, поочередно дежурили ночами. Однако ни оторванность от мира, ни окружавшая их жестокость, ни угрозы, ни болота, ни убийственный зной, ни малярия, ни множество других трудностей не смогли запугать этих людей, поклявшихся и упорно выполнявших свою клятву.
Яков Рабинский тоже решил попытать счастья в Шошане. Одновременно туда приехал Иосиф Трумпельдор. Он служил когда‑то офицером в царской армии, храбро воевал во время русско‑японской войны, на которой потерял руку. Увлеченный идеями сионизма, Иосиф приехал в Палестину и сразу подался в Шошану. Трумпельдор и Яков взялись за организацию безопасности работников, и вскоре набеги бедуинов прекратились.
Совместное ведение хозяйства поставило перед людьми гораздо больше проблем, чем они могли предвидеть. Прежде всего – как управлять таким коллективом? Почти никогда не бывает, чтобы два еврея придерживались одного мнения по какому‑нибудь вопросу, и существовала опасность, что и тут управление превратится в бесконечные митинги и препирательства.
Все, что касается здравоохранения, социальных дел и воспитания, решалось коллективом. Но как быть, если кто‑нибудь не может или не хочет работать, как все? Как быть с теми, кто недоволен порученным делом? С теми, кому не нравится еда или жилье? Как разбирать личные ссоры?
Каждый житель Шошаны всем сердцем ненавидел то, что делало его похожим на еврея гетто. Они были полны решимости построить страну заново. Это объединяло их и помогало преодолевать трудности. В Шошане существовал свой кодекс чести, свои общественные законы. Даже в брак здесь вступали или, наоборот, разводились только с общего согласия. Они полностью порвали со старыми традициями, покончили с прошлым раз и навсегда.
После долгих веков гонений в Шошане сбылась вековая мечта: родилось подлинно свободное еврейское крестьянство. Они одевались, как крестьяне, и плясали хору при свете костра. Возделывание земли и строительство страны становились самыми почетными делами в жизни.
Время шло. В селении везде разбили цветники, посадили деревья и построили новые красивые здания. Для семейных пар соорудили небольшие коттеджи, начали строить библиотеку, в селе работал врач, получавший содержание из общих денег.
А затем случился женский бунт. Одну из четырех девушек, приехавших в Шошану, звали Руфью. Именно эта невысокая, некрасивая девушка возглавила бунт. Руфь доказывала, что женщины не для того покинули черту оседлости и, конечно же, не для того приехали в Шошану, чтобы стать здесь домохозяйками. Она требовала полного равенства не только дома, но и на работе. Женщины Шошаны опрокинули общепринятые традиции и даже в поле вышли вместе с мужчинами. Они обнаружили ничуть не меньше способностей и выносливости, чем мужья и братья. Они научились обращаться с оружием и несли вахту по ночам наравне со всеми.
Руфь поставила перед собой цель – возглавить животноводческую ферму, но мужчины на это ни за что не соглашались. Яков, самый опытный оратор, ринулся в словесную перепалку с Руфью. Как же она не понимает, что коровы – это слишком опасно для женщин! Кроме того, эти пять коров – самое ценное достояние Шошаны, которое надо беречь как зеницу ока.
Ко всеобщему изумлению Руфь замолчала и подчинилась. Это было так на нее не похоже! Целый месяц она не вспоминала о коровах, но при малейшей возможности убегала украдкой в соседнее арабское село и училась доить. В редкие свободные от работы часы Руфь от корки до корки изучила все книжки по животноводству, какие только ей удалось достать.
Однажды рано утром Яков вошел в коровник и застал там Руфь! Она доила Иезавель, их лучшую корову.
Немедленно был созван митинг, чтобы вынести Руфи общественное порицание за недисциплинированность. Однако эта неугомонная девица привела цифры, которые убеждали, что при правильном уходе за коровами можно увеличить надои. Она упрекнула мужчин в невежестве и нетерпимости. Чтобы доказать вздорность утверждений Руфи, собрание решило временно поручить ей стадо.
Дело кончилось тем, что Руфь все‑таки добилась своего. Со временем ее стадо увеличилось в двадцать пять раз, а она стала одним из лучших животноводов во всей Палестине.
Яков и Руфь поженились. Говорили, что иного быть не могло, потому что Руфь – единственный на свете человек, способный переспорить Якова Рабинского. Они любили друг друга и были счастливы.
Новый кризис наступил в Шошане с рождением первых детей. Должна ли женщина после родов оставлять работу и заниматься только домашним хозяйством? Нельзя ли найти другой выход? Жители Шошаны пришли к выводу, что коль скоро они ведут необычный образ жизни, то и в воспитании детей должны искать свой собственный путь.
Так возникли детские дома. Нескольким поселенцам было поручено ухаживать за детьми и воспитывать их в рабочее время. Это освободило женщин для работы в хозяйстве. По вечерам дети возвращались в семьи. За пределами Шошаны многие подняли крик, что такой образ жизни разрушит семью, в которой евреи всегда находили единственное спасение. Однако семейные связи в Шошане остались такими же крепкими, как и в любом другом селении.
Наконец‑то Яков Рабинский обрел свое счастье. Шошана все растет, около ста ее жителей возделывают свыше тысячи дуланов земли. У Якова нет никакого личного имущества; даже одежда ему не принадлежит. Но зато есть жена, которая не лезет за словом в карман и слывет одним из лучших скотоводов Галилеи. По вечерам, после работы, он гуляет с ней, на людях – такой языкатой, но наедине – такой ласковой, по ухоженным газонам и цветникам, поднимается на холмы и любуется зеленеющими полями. Яков был счастлив.
Шошана, первый кибуц в Палестине, стал долгожданным ответом на самый трудный вопрос, стоявший перед сионистским движением.
ГЛАВА 10
Однажды вечером Иося вернулся домой с совещания в комитете по делам языка «Ваад Галашон», погруженный в глубокие раздумья. К нему, занимавшему видное положение в стране, обратились с неожиданным предложением.
У Сары всегда был готов чай. Они сидели на веранде своей трехкомнатной квартиры на улице Гаяркон, откуда открывался прекрасный вид на Средиземное море. Была хорошо видна излучина побережья, переходящая из Тель‑Авива в Яффу.
– Сара, – сказал он после долгого молчания, – я принял решение. Сегодня в «Ваад Галашоне» меня попросили взять новую фамилию и разговаривать только на иврите. Выступал сам Бен Иегуда. Он проделал огромную работу по модернизации иврита.
– Чепуха какая! – ответила Сара. – Ты мне как‑то сам сказал, что ни разу во всей человеческой истории не удавалось воскресить язык.
– Правильно. Но ведь и ни один народ еще не пытался воскресить нацию, а мы воскрешаем. Когда я смотрю на все, что сделано в Шошане и в других кибуцах…
– Вот‑вот, хорошо, что ты сам заговорил о Шошане. Ты хочешь переменить фамилию только потому, что так поступил твой брат?
– Глупости.
– Кстати, как его теперь зовут, твоего бывшего Якова?
– Акивой. Он назвался именем человека, которого боготворил с детства.
– А ты назовешь себя Иисусом Христом, которым тоже восхищался в детстве?
– Ты невозможна, – рассердился Иося и ушел с веранды.
– Если бы ты хоть изредка посещал синагогу, – продолжала как ни в чем не бывало Сара, пойдя за ним, – то знал бы, что древнееврейский существует только для того, чтобы общаться с Богом.
– Сара! Порой я думаю – зачем ты, собственно, приехала сюда из Силезии? Если мы хотим думать и жить как нация, то и говорить должны как единая нация.
– А мы и говорим. Идиш – вот наш язык.
– Идиш – язык диаспоры. Идиш – язык гетто. Иврит – вот общий язык всех евреев.
Она погрозила мужу пальцем.
– Брось эту сионистскую пропаганду. Меня, Иося, агитировать нечего. Для меня ты до самой смерти останешься Иосей Рабинским.
– Ну, как знаешь. А я твердо решил, Сара. Советую тебе тоже заняться ивритом: с этого дня мы будем говорить дома только на этом языке.
– Сплошная чушь это твое твердое решение!
Иося и сам не сразу согласился с Бен Иегудой, но потом понял, что тот прав. Пора воскрешать язык. Если их стремление к национальной самобытности действительно неодолимо, то, значит, воскресится и язык. Однако Сара была упряма. Она всю жизнь говорила на идише, на том же языке говорила ее мать, и ей вовсе не хотелось приниматься за учебу.
Целую неделю Иосе пришлось спать на диване, но не сдавался и разговаривал на иврите. Жена отвечала на идише.
– Иося, – позвала Сара однажды вечером. – Иося, поди сюда, помоги мне.
– Прошу извинить, – ответил он, – но в этом доме нет никакого Иоси. Если ты имеешь в виду меня, то, да будет тебе известно, меня зовут Бараком. Барак Бен Канаан.
– Барак Бен Канаан?!
– Да, я долго выбирал имя и фамилию. Арабы звали мой кнут молнией, а Барак и есть молния на иврите. Так звали полководца легендарной Деворы. А фамилию Бен Канаан я выбрал потому, что люблю, как ты знаешь, гору Канаан.
Сара хлопнула дверью.
Иося повысил голос:
– Да, я был счастлив на горе Канаан! Тогда моя жена еще не была такая упрямая! Привыкай, привыкай, Сара Бен Канаан!
Иося, теперь Барак, снова перебрался спать на диван. Целую неделю воюющие стороны не проронили ни слова.
Однажды ночью, через месяц после начала семейной баталии, Барак вернулся из Иерусалима с утомительного трехдневного совещания. Он приехал усталый, и ему очень хотелось поделиться новостями с Сарой за чашкой чая. Однако дверь в спальню была заперта. Он вздохнул, снял ботинки и лег. При своем росте Барак не помещался на диване, и ноги свисали. Он мечтал отдохнуть в кровати и уже жалел, что затеял перевоспитание этой упрямой женщины. Он уже засыпал, как вдруг заметил через щель под дверью, что в спальне зажегся свет. Дверь открылась, Сара подошла к нему на цыпочках, опустилась на колени перед диваном и положила голову на его широкую грудь.
– Я тебя люблю, Барак Бен Канаан, – прошептала она на иврите.
У Барака была масса дел в новом городе Тель‑Авиве. С ростом еврейского населения Палестины – ишува, как оно называло себя, – иврит становился разговорным. Бен Канаан занимал теперь очень высокое положение среди сионистов и в поселенческом обществе. Его жизнь превратилась в сплошную череду заседаний, совещаний, переговоров с турками и арабами. Он писал политические доклады, не раз ездил с Сарой в Лондон, где находился генеральный штаб сионистов, и в Швейцарию – на съезды. И все же у Барака не было того полного счастья, какое нашел его брат Акива в Шошане. Сердце Барака осталось в долине Хулы, что к северу от горы Канаан. Сара, умная, преданная жена, мечтала стать матерью, но у нее пять раз подряд случались преждевременные роды. Она очень страдала из‑за этого, понимая, что их годы уходят: Бараку было уже за сорок.
В начале 1908 года произошло восстание младотурок, которое отстранило от власти старого деспота Абдул‑Хамида. Сионистское движение воспряло духом, когда турецким султаном и духовным вождем мусульманского мира стал Мохаммед V. Вскоре, однако, выяснилось, что восстание никак не повлияло на дело о предоставлении евреям мандата на Палестину. Мохаммед V получил в наследство империю, готовую вот‑вот развалиться, – ее так и называли во всем мире: больной на Босфоре.
Англичане с самого начала постоянно демонстрировали симпатии к сионизму. Барак чувствовал, что если британские и еврейские интересы можно как‑то согласовать, то сотрудничать с турками невозможно. Англичане предлагали в свое время евреям и Синай, и Уганду, многие британские деятели открыто поддерживали идею создания еврейского государства. Англия была центром сионистского движения, там жил доктор Хаим Вейцман, уроженец России, впоследствии это движение возглавивший.
По мере того как на Ближнем Востоке росло британское влияние и падало турецкое, сионисты, а за ними весь ишув открыто заняли пробританскую позицию.
Мохаммед V проиграл ряд дорогостоящих войн на Балканах. Его положение тени Аллаха, духовного вождя ислама, пошатнулось. Пятисотлетняя империя едва не рухнула, когда в стране разразился острейший финансовый кризис.
Четыре столетия русские цари мечтали о незамерзающих портах на Средиземном море. Теперь, когда Оттоманская империя шла к развалу, был разработан хитрый план, чтобы наконец добиться этой цели. Россия провоцировала Турцию и подталкивала ее к союзу с немцами. Стремясь к войне с Турцией на стороне англичан и французов, она требовала, чтобы после победы Константинополь стал русским. Мохаммед хорошо понимал, чего добивается Россия, и тщательно избегал конфликта. Он знал, что не только русским, но и англичанам, французам, итальянцам не терпится разделить между собой его империю.
И все же Первая мировая война разразилась.
Мохаммед не собирался терять престол в угоду русским или англичанам. Его солдаты сражались с такой храбростью и решимостью, какой никто от них не ожидал. Русские войска, пытавшиеся в самом начале войны пересечь границу были остановлены, а на Ближнем Востоке турки одним рынком заняли Синайский полуостров и добрались до главной артерии Британской империи – Суэцкого канала.
Макмагон, британский представитель в Египте, пообещал арабам независимость, если только они восстанут против турок. Англичане в отчаянных попытках поднять восстание арабов обратились к Ибн‑Сауду, могущественному вахабиту Аравийского полуострова, но тот решил подождать, пока не станет ясно, на чьей стороне сила. Тем временем Мохаммед V призывал правоверных подняться на священную войну против англичан, но его призывы были встречены молчанием.
Англичане в конце концов поняли, что есть только один способ заручиться поддержкой арабов – подкупить их, и пустили в ход огромные суммы.
Правитель Мекки традиционно пользовался в Оттоманской империи некоторой независимостью, ибо числился настоятелем святых мест в Мекке и Медине. Эта должность передавалась по наследству прямым потомкам Магомета. Он не пользовался большим влиянием в арабском мире, но был смертельным врагом Ибн‑Сауда. Когда англичане установили с ним контакт, он понял, что перед ним открывается возможность захватить власть над арабским миром, когда Мохаммед V, а с ним и вся империя рухнут. Правитель Мекки переметнулся на сторону англичан, получив в награду несколько сот тысяч фунтов стерлингов. Его сын Фейсал, который – величайшая редкость среди арабов – обладал чем‑то вроде политического сознания, согласился поддержать отца и попытался поднять восстание среди арабов.
Еврейское население Палестины не требовалось ни подкупать, ни уговаривать – оно решительно стояло на стороне англичан. Когда началась война, это стало весьма опасным.
Кемаль‑Паша, будущий Ататюрк, молниеносным выпадом оккупировал всю провинцию, и над евреями Палестины навис террор.
Барака Бен Канаана предупредили: через шесть часов необходимо покинуть Палестину. Он и его брат Акива значились в турецком списке среди тех, кто подлежал немедленному расстрелу. Сионистскому поселенческому обществу пришлось закрыть все свои учреждения, и еврейская деятельность в Палестине прекратилась.
– Сколько нам еще осталось, дорогой? – спросила Сара.
– На рассвете мы должны уйти. Возьми с собой только маленький чемодан. Остальное придется бросить.
Сара прислонилась к стене и погладила свой живот. Она была на шестом месяце, и на этот раз чувствовала себя гораздо лучше, чем в предыдущие пять беременностей.
– Я не могу ехать. Не могу.
Барак резко обернулся к ней, его глаза сузились.
– Давай, Сара, пошли, сейчас не время для капризов.
Она кинулась в его объятия:
– Барак! Я лишусь и этого ребенка. Я не могу этого допустить. Не могу!
Он глубоко вздохнул.
– Ты должна ехать со мной. Один Бог знает, что сделают турки, если попадешь к ним в руки.
– Я не могу отказаться от этого ребенка.
Барак медленно сложил чемодан и запер его.
– Тогда отправляйся в Шошану, – сказал он наконец. – Руфь позаботится о тебе… Ты только поосторожнее там с коровами.
Он нежно поцеловал жену, и она, поднявшись на цыпочки, крепко его обняла.
– Шалом, Сара, любовь моя! – Он повернулся и быстро вышел.
Сара без приключений доехала на ослах до Шошаны и там, окруженная заботой Руфи, стала ждать родов.
Акива и Барак бежали в Каир, где встретили старого друга, однорукого Иосифа Трумпельдора. Трумпельдор был занят организацией воинской части из палестинских евреев, чтобы сражаться на стороне англичан.
Соединение Трумпельдора, Еврейский корпус погонщиков мулов, участвовало в операции, имевшей целью напасть на Константинополь с юга. В ней приняли участие и Барак с Акивой. Они высадились вместе с британскими частями на полуострове Галлиполи, но турки отразили нападение. При отступлении Акиву ранили в грудь.
После разгрома англичан на Галлиполи Еврейский корпус расформировали. Акива и Барак подались в Англию, где Зеев Жаботинский, прославленный сионистский деятель, создавал другое боевое соединение, так называемую Еврейскую бригаду, включающую 38‑й, 39‑й и 40‑й полки королевских стрелков.
Акива еще не совсем поправился после ранения. Его послали в Соединенные Штаты для агитации в пользу еврейского государства среди тамошних евреев. Американских сионистов тогда возглавлял верховный судья Брандейс.
Когда стало известно, что среди стрелков Еврейской бригады находится Барак Бен Канаан, его немедленно отозвали. Доктор Вейцман, руководитель мирового сионизма, считал, что для такого человека найдется дело поважнее.
Едва Барака зачислили на новую должность, как поступили сведения о новом поражении англичан на Ближнем Востоке. Генерал Мод развернул наступление на восточном фланге турецкой армии. Воспользовавшись Междуречьем как трамплином, он намеревался прорваться в Палестину с севера. Предполагалось, что англичане дойдут до Багдада, а оттуда, повернув на запад, пробьются к морю. Пока войска Мода воевали с арабскими частями, все шло хорошо. Операцию даже называли блестящей. Но потом у Кута англичане натолкнулись на турецкую дивизию, потерпели поражение и оказались в трудном положении. Турки засели на берегу Суэцкого канала. Теперь попытки англичан поднять арабское восстание ни к чему не могли привести.
Доктор Вейцман и сионисты чувствовали, что настало время добиваться принципиальных уступок в деле создания еврейского государства. Ведь Англия нуждалась в сочувствии и помощи.
Когда переговоры между сионистами и англичанами подошли к концу, лорд Бальфур, министр иностранных дел Великобритании, написал письмо лорду Ротшильду, в котором говорилось:
«Правительство Его Величества относится благосклонно к созданию в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия, чтобы облегчить достижение этой цели».
Так родилась Бальфурская декларация, Великая Хартия еврейского народа.
ГЛАВА 11
Руфь и другие жители Шошаны бережно ухаживали за Сарой, стараясь, чтобы она чувствовала себя спокойно перед родами. Полиция Кемаль‑Паши была не столь предупредительна. Сару отыскали за две недели до родов, бросили среди ночи в закрытый грузовик и повезли по разбитой, тряской дороге в Тивериаду к черному базальтовому зданию полиции.
Там ее беспрерывно допрашивали целые сутки.
Где муж? Как ему удалось скрыться? Как поддерживаете связь? Ты передаешь ему информацию, мы это точно знаем. Шпионишь по заданию англичан. Вот посмотри эти бумаги, они написаны твоим мужем; этого ты не станешь отрицать? С какими еще евреями в Палестине поддерживаешь связь?