Герцль, блестящий эссеист, драматург и журналист, подобно многим творческим натурам, постоянно испытывал непонятное беспокойство и тягу к путешествиям.
Объехав чуть ли не весь свет, Герцль подался в Париж и стал там корреспондентом крупнейшей венской газеты «Нойе фрайе прессе». В Париже, беззаботном городе, работа доставляла ему радость, а главное – здесь била ключом культурная жизнь.
Что привело его в Париж? Чья невидимая рука повела его в тот парижский двор зимой? Почему именно Герцля? Он не придерживался ни еврейского образа жизни, ни еврейского образа мыслей, но, когда он услышал крики «Смерть евреям!», в нем произошла перемена.
Теодор Герцль сделал вывод, что проклятие антисемитизма никогда нельзя будет устранить окончательно. До тех пор пока будет жив хоть один еврей, всегда найдутся люди, которые будут его ненавидеть. Он стал искать выход из этого положения и пришел к выводу, к которому до него приходили миллионы евреев, к выводу, который сделал неведомый ему Пинскер: только тогда евреи станут свободными людьми, когда снова объединятся в нацию. Они должны внушать уважение как равные среди равных, а для этого необходимо собственное, всеми признанное государство. Все это Герцль изложил в небольшой книжке, которую так и назвал – «Еврейское государство».
Преисполненный сознания важности своей миссии Герцль принялся действовать. Он отправился к богатым евреям, которые поддерживали поселения в Палестине, но те откровенно высмеяли его план. Одно дело благотворительность – будучи евреями, они, конечно, не откажут в помощи нуждающимся братьям, – но воскрешать нацию – это казалось им чистым безумием.
Тем не менее идея создания еврейского государства быстро распространилась по всему миру. Она не была оригинальной, но неутомимая деятельность Герцля дала ей новую жизнь. Не жалея усилий, он вербовал сторонников.
|
|
Вскоре он получил поддержку от Макса Нордау, всемирно известного писателя, родившегося, как и Герцль, в Венгрии и пустившего корни в Париже, Вольфсона в Германии и Де‑Хааса в Англии. Кроме того, его план поддерживали многие высокопоставленные христиане.
В 1897 году в швейцарском городе Базеле был созван конгресс представителей евреев всего мира. Это был, в сущности, парламент мирового еврейства. Ничего подобного не бывало с тех пор, как разрушили второй Храм. На конгресс съехались сторонники ассимиляции и «Друзья Сиона», религиозные евреи и социалисты. Каких бы они ни придерживались взглядов, они были евреями и все до единого готовы были восстать против чудовищных преследований. Базельский конгресс призвал евреев вернуться на свою историческую родину, так как только создание собственного государства обеспечит им настоящую свободу.
Это движение получило название сионизм.
В то самое время, когда кровавые погромы и издевательства вспыхнули с новой силой в России, Польше, Румынии, Австрии, Германии и даже во Франции, Базельский конгресс принял свою историческую программу: «Создать для еврейского народа правоохраняемое убежище в Палестине».
Теодор Герцль записал в своем дневнике: «В Базеле я заложил основу еврейского государства. Если бы я это сказал вслух, меня бы неминуемо высмеяли. Может быть, лет через пять, и наверняка – через пятьдесят это признают все».
|
|
После формальной декларации сионизма Герцль, как безумный, ринулся в работу. Прирожденный оратор, он вдохновлял окружающих. Он завербовал массу сторонников, учредил денежные фонды и, наконец, создал всемирную организацию.
Ближайшей целью Герцля было добиться государственного договора или другой законной основы, на которой сионизм мог бы воздвигать свое здание более уверенно.
Среди евреев не было единства. На Герцля то и дело нападали люди, которые считали его политический сионизм не совсем чистым. Часть религиозного еврейства объявила его лже‑Мессией, другая, напротив, видела в нем настоящего Мессию. Однако движение, возглавляемое Герцлем, уже нельзя было остановить. Сотни тысяч евреев носили с собой шекель, подтверждающий их участие в движении.
Герцль тем временем добивался аудиенций у глав правительств, чтобы изложить им свои планы.
Он работал до изнеможения, растратил свое имущество, пренебрегал семьей, расстроил здоровье. Он всего себя посвятил сионизму. Наконец ему удалось добиться аудиенции у султана дряхлеющей Оттоманской империи Абдул‑Хамида Второго, «проклятого Абдуллы». Старый деспот хитрил, обещая, что предоставит евреям право на Палестину в обмен на огромную сумму денег, но в итоге отказал Герцлю. Это был страшный удар для еврейства.
В 1903 году резко ухудшилось положение евреев в России. В Кишиневе их снова обвинили в том, что они пользуются христианской кровью в ритуальных целях. На Пасху царские власти спровоцировали новый погром: кишиневское гетто было превращено в развалины.
|
|
На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков в решение еврейского вопроса включилась Англия. Она все больше распространяла свое влияние на Ближнем Востоке и успела стать серьезным соперником Турции. Англичане проникли в Египет, в многочисленные княжества Аравийского полуострова. Они стремились заручиться поддержкой мирового еврейства для достижения своих целей и предложили сионистам часть Синайского полуострова. Предполагалось, что, завладев Палестиной, англичане пустят туда евреев, так как Синайский полуостров граничит с Землей Обетованной. Перспективы реализации этой идеи выглядели весьма неопределенно, поэтому Герцль решил продолжать хлопоты о мандате на Палестину. В конце концов английский план лопнул.
Когда волна погромов захлестнула большую часть Европы, Герцль решил, что надо получить хоть какое‑нибудь временное убежище. Англичане предложили для еврейской иммиграции и колонизации Уганду. Другого выхода не было, и Герцль согласился обсудить этот вопрос на предстоящем конгрессе.
Но конгресс встретил новый английский план в штыки. Особенно возмущались сионисты из России, говорившие что в Библии нет ни слова об Уганде.
Ухудшение положения евреев в России и Польше привело к тому, что они покидали Восточную Европу тысячами. К началу двадцатого столетия в Палестину перебралось около пятидесяти тысяч евреев. Абдул‑Хамид Второй, видевший в них потенциальных союзников Великобритании, заявил, что не допустит больше в Палестину ни одного иммигранта из России, Польши или Австрии.
Однако в турецкой империи продавалось и покупалось все что угодно. Сионисты организовали в Англии всемирный штаб и создали ему в поддержку мощный банк. С помощью взяток они получали разрешения на въезд в Палестину для всех желающих.
Это была первая волна еврейского Исхода! Одновременно с возвращением части изгнанников в Землю Обетованную в арабском мире происходили важные события. После долгих веков чужеземного владычества среди арабов началось брожение, предвещавшее зарождение арабского национализма. Во всем арабском мире не было ни одного независимого государства.
Арабский национализм впервые проявился в либеральных кругах Ливана как прогрессивное движение, требовавшее давно назревших реформ. В Париже была созвана конференция, призывавшая арабов к пробуждению.
Новые идеи не только испугали колониалистов, но и всколыхнули местных шейхов и религиозных лидеров, решивших подчинить себе зарождающееся движение и поставить его на службу собственным интересам. Под их влиянием первоначально передовые идеи выродились в догмы. Ловко маневрируя, арабские шейхи стремились перехватить контроль над умирающей Оттоманской империей.
Двадцатый век!
Хаос на Ближнем Востоке! Сионизм! Арабский национализм! Развал Оттоманской и рост Британской империи! Все это бродило в одном гигантском котле и рано или поздно должно было перелиться через край.
Звезда Теодора Герцля молниеносно пронеслась по историческому небосклону, оставив за собой яркий и неизгладимый след. Прошло всего десятилетие с того дня, когда он услышал крик Дрейфуса: «Я невиновен!»
Герцль скончался от сердечного приступа, не дожив до сорока пяти лет.
ГЛАВА 7
Когда возникло сионистское движение, братья Рабинские были уже старожилами Палестины. Они знали каждый уголок страны, перепробовали всякую работу и утратили почти все иллюзии.
Яков был полон горечи и беспокойства.
Иося, напротив, пытался радоваться жизни. Он ценил свою относительную свободу и никогда не переставал мечтать о запавших в душу местах около Хулы, к северу от Сафеда.
Яков презирал и арабов, и турок. Он видел в них таких же врагов, как казаки и русские гимназисты. Турки, правда, не допускали убийств евреев, но во всем остальном вели себя не лучше. Не одну ночь братья провели в спорах.
– Конечно, мы должны приобрести землю законным путем, – говорил Яков, – но где же мы возьмем людей, чтобы ее обрабатывать, а главное – как принудить бедуинов и турок оставить нас в покое?
– Погромы в России не прекратятся, так что люди у нас будут, – отвечал Иося. – Что касается турок, то их всегда можно подкупить. А с арабами мы должны научиться жить бок о бок как мирные соседи. Для этого надо научиться их понимать.
Яков пожимал плечами.
– Арабы понимают только одно. – Он поднял кулак. – Вот это они понимают.
– Когда‑нибудь тебя повесят, помяни мое слово, – отвечал Иося.
Пути братьев расходились: Иося стремился к миру и взаимопониманию, а Яков считал, что клин нужно вышибать клином, иначе никогда не будет конца несправедливостям, которые терпят евреи.
В начале нового столетия Яков присоединился к группе, которая затеяла дерзкое дело. Один из еврейских фондов приобрел небольшой участок в глубине Ездрелонской долины, куда веками не отваживался забираться ни один еврей. Здесь пятнадцать пионеров создали сельскохозяйственную школу и опытное хозяйство. Они назвали это место Сде‑Тов – Доброе поле. Жить там было опасно, так как вокруг располагались арабские деревни и, кроме того, постоянно приходилось ждать нападения бедуинов, готовых на убийство ради малейшей наживы.
К 1900 году в Палестине собралось довольно много евреев, но большинство их были городскими жителями; они не хотели иметь ничего общего с нищими сельскохозяйственными колониями. Они старались устроиться ремесленниками или торговцами в Яффе. Некоторые поселились в маленьком портовом городке Хайфе. Вскоре торговцев стало больше, чем покупателей.
Евреи все чаще поговаривали о приобретении земли. Первую контору по покупке участков для иммигрантов – Сионистское поселенческое общество – открыли в грязной, обшарпанной гостинице в Яффе, и она быстро превратилась в штаб еврейской иммиграции. Палестинские компании Ротшильда и де Шумана тоже стали покупать землю, чтобы основать новые села для «возвращенцев».
В середине 1902 года общество де Шумана предложило Иосе Рабинскому должность главного агента. Он отлично знал страну, знал почти всех живущих в ней евреев и славился тем, что часто ездил по местам, населенным только арабами. Кроме того, Иося умел вести дела с турками, а это было ценное качество, так как права евреев на приобретение земли ограничивались и приходилось все время проявлять дипломатическую находчивость. Вдобавок надо было уметь торговаться с арабскими землевладельцами. Иося сомневался в необходимости новых сельскохозяйственных поселений. Жить на средства благодетелей и пользоваться наемным трудом феллахов – это не казалось ему наилучшим путем освоения Земли Обетованной. Но он все же принял предложение. Как бы то ни было, появлялась возможность помогать евреям.
Была и другая причина, побудившая Иосю согласиться. Благодаря должности главного агента он мог изучить все уголки Палестины, а ведь каждый клочок этой земли был связан со славными делами предков, которыми Иося не уставал восторгаться. Он мечтал как можно чаще бывать на севере, по ту сторону Рош‑Пины, чтобы любоваться Хулой и в особенности той частью долины, где расположено село Абу‑Йеша.
Иосе как раз исполнилось тридцать. Рослый, могучий мужчина, он был невероятно хорош, когда мчался на своем белоснежном арабском скакуне. Его яркая борода выделялась на фоне белых арабских одежд. На груди он носил патронташи крест‑накрест, сбоку болталась нагайка. В поисках земли он объезжал Саронскую долину и забирался глубоко в горы Самарии.
В Палестине большая часть угодий принадлежала нескольким десяткам всемогущих людей, так называемым эфенди. Они сдавали землю в аренду феллахам, получали за это чуть ли не три четверти урожая, и равнодушно взирали на бедственное положение крестьян.
Иося и агенты других обществ платили огромные деньги за землю. К тому же эфенди соглашались продавать евреям только худшие участки – неплодородные пустоши, болота.
Иося частенько поднимался выше Рош‑Пины и бывал у Камала, мухтара Абу‑Йеши. Они стали друзьями.
Камал был на несколько лет старше его. Среди эфенди он слыл белой вороной, ибо не жил, как все, за границей и не проматывал деньги в Каире или Бейруте. Камал пользовался в своих владениях абсолютной властью, ему принадлежала вся земля в селе и его окрестностях, но он не искал легкой жизни. В молодости он пережил несчастную любовь к дочери нищего феллаха. Девушка страдала трахомой, но отец Камала не внял просьбам сына и ничего не сделал для ее лечения. Он считал, что Камал может себе позволить четырех жен и сколько угодно любовниц, поэтому ни к чему возиться с какой‑то крестьянкой. Девушка ослепла и умерла, не дожив до восемнадцати лет.
Этот случай настроил Камала против собственного клана и заставил его глубоко задуматься над общественным укладом своей родины. Он поехал в Каир, но не развлекаться, а учиться сельскому хозяйству и медицине. После смерти отца он вернулся в Абу‑Йешу, твердо решив жить среди народа и работать для его блага.
Камал затеял безнадежное дело. Турки не разрешили открыть в селе ни школу, ни амбулаторию, и феллахи продолжали жить так же, как и их предки тысячу лет назад. Больше всего Камал переживал из‑за того, что не мог претворить в жизнь полученные знания. Неграмотные феллахи просто не понимали, что ему от них надо. И хотя, став мухтаром, Камал добился улучшения жизни в Абу‑Йеше, местный быт оставался весьма примитивным.
Камал недоумевал, зачем евреи вдруг стали переселяться в Палестину? Он хотел разобраться в этом и сам искал дружбы с Иосей Рабинским.
Иося уговаривал Камала продать ему клочок пустующей земли, пригодный для обработки. Камал не соглашался. Евреи сбивали его с толку, и он не знал, можно ли им доверять. Далеко не все они были похожи на Иосю Рабинского. Кроме того, он не собирался стать первым эфенди в долине Хулы, который продаст землю евреям.
Камал учился у Иоси, а Иося у Камала. Несмотря на полученное образование, Камал остался арабом с ног до головы. Он никогда не говорил о своих трех женах – женщины считались рабынями, и разговаривать о них не считалось приличным. Камал был всегда любезен, но едва доходило до какой‑нибудь сделки, отчаянно торговался. Иося с интересом наблюдал, как он правит селом. Несмотря на сочувствие к крестьянам, Камал не мог даже представить себе какую‑либо иную форму отношений с ними, кроме беспрекословного их повиновения.
Бывало, он даже обращался за советом к Иосе, и, хотя зачастую речь шла о сугубо мошенническом деле, это нисколько не смущало араба.
Благодаря Камалу Иося Рабинский многое узнал о славной и трагической истории арабского народа.
В седьмом веке среди полудиких бедуинских племен Аравийской пустыни возникла новая религия – ислам. Вдохновленные учением Магомета арабы, оставив пустыню, огнем и мечом принялись насаждать ислам от границ Китая до Гибралтара. За сто лет под зеленые знамена встали сотни миллионов людей, но душой ислама оставались арабы. В те годы евреи добились высокого положения в арабском мире.
Аравийская пустыня подарила человечеству новую цивилизацию. В продолжение пяти столетий арабы порождали передовых мыслителей, развитую науку, величайших мастеров во всех областях творчества.
Затем начались священные войны крестоносцев, сеявших смерть и разрушение.
После крестовых походов наступил век монгольских нашествий. Монголы, явившись из бескрайних степей Азии, пронеслись, как смерч, превосходя жестокостью и кровожадностью всех, кто нападал на эти земли ранее. Вехами на пути монголов стали пирамиды из арабских черепов.
Арабы до того обессилели за столетия непрерывных войн, что их некогда могущественные города почти вымерли, а цветущие оазисы, прекрасные острова плодородия и изобилия, неуклонно поглощала пустыня. Арабы все больше погрязали в междоусобных войнах, в кровной мести. Из‑за внутренних распрей рушилось хозяйство, погибала культура, и у них уже не осталось сил обороняться, когда наступила окончательная катастрофа, виной которой стали единоверцы‑мусульмане. Арабы попали под власть турок, и вслед за этим последовали пять столетий сонного прозябания.
Капля воды обрела цену золота в этой стране, потерявшей плодородие. Жизнь превратилась в непрерывную мучительную борьбу. Лишенный воды, арабский мир погряз в дерьме. Болезни, неграмотность и нищета стали всеобщими: не осталось ни песен, ни радости – лишь борьба за существование.
В таких условиях хитрость, коварство, зависть и кровная месть стали обычным делом. Жестокость, даже в отношениях между братьями, вошла в норму. Арабы арабов превращали в рабов, за воровство отсекали руку, за проституцию побивали камнями. Люди отвыкли сочувствовать друг другу. Феллахи и бедуины, прозябавшие в невообразимой нищете, обратились к единственному средству, которое могло поддержать их в жалком существовании, – стали религиозными фанатиками. Этим они напоминали местечковых евреев в труднейшие дни их жизни.
Так стоит ли удивляться, что арабы не доверяли посторонним? Освободительное движение возникло у них среди богатых, потому что бедуины и феллахи просто не представляли, что такое свобода. Массы были всего лишь пешками в игре эфенди и шейхов. Их в любую минуту можно было ввергнуть в религиозную истерию – и они становились мощным орудием.
Противоречивый характер арабов не нравился Иосе. Они могли часами торговаться, осыпая друг друга ругательствами. Арабы вели себя так, словно все время играли в шахматы. Каждый ход рассчитан на то, чтобы перехитрить окружающих. Разъезжая по стране, Иося увидел полнейшее отсутствие у арабов привычных ему этических принципов. Но стоило ему войти в арабский дом, как он становился объектом такого гостеприимства, какого, пожалуй, нигде не встретишь. Его сбивала с толку странная логика, находившая оправдание всякому преступлению, только не убийству. Положение женщин было просто невыносимым. Они жили в беспрекословном повиновении, не показывались на людях, не участвовали в разговоре, никто с ними никогда не советовался. Часто женщины жестоко мстили за это, иногда даже прибегали к кинжалу или яду. Корыстолюбие и страсть к наслаждениям, ненависть и хитрость, коварство и насилие дружелюбие и гостеприимство – все это были составные части арабского характера, столь непонятного посторонним.
Камал познакомил Иосю Рабинского с Кораном, священной книгой ислама. Иося узнал, что праотец Авраам был предком не только евреев, но и арабов. Арабское племя происходило, по преданию, от Исмаила, сына Агари и Авраама.
Иося узнал и то, что арабы считают Моисея, великого законодателя евреев, одним из главных своих пророков; что все библейские пророки – одновременно пророки Корана и даже некоторые из великих раввинов почитаются у мусульман святыми.
Камалу не нравилось, что приезжает все больше и больше евреев. Они законно покупали землю, спокойно говорили об освоении страны. Понимая причины их возвращения, Камал соглашался в душе, что оно естественно и справедливо, но, с другой стороны, не мог поверить, что эти новоприбывшие не станут когда‑нибудь теснить и эксплуатировать арабов.
Тем временем Яков покинул Сде‑Тов. Опыт с экспериментальным хозяйством не удался. В желчном состоянии духа он продолжал ездить по стране, ища и не находя себе места.
В 1905 году в России началась давно назревавшая революция. Она была подавлена. Ее поражение послужило сигналом для новых погромов. Эти погромы отличались такой жестокостью, что цивилизованный мир пришел в ужас. Лев Толстой был до того потрясен, что написал статью, резко осуждавшую царя, министра внутренних дел графа Плеве и черную сотню, возглавлявшую погромы и убийства. Однако черносотенцы, пользуясь тайной поддержкой властей, развязывали один погром за другим, пока Россию не покинули сотни тысяч евреев. Большинство подались в Америку, но некоторые оказались в Палестине.
Началась вторая волна еврейского Исхода.
ГЛАВА 8
Вторая волна иммиграции несла тот идеализм, которого недоставало в Палестине. Новые иммигранты не собирались торговать в Яффе, еще меньше они хотели жить на пожертвования единоверцев. Они ехали полные решимости освоить страну.
Наиболее ценным из всего, что принесла Вторая алия, был провозглашенный ею принцип физического труда. Благодаря стараниям и личному примеру ее лидера Гордона, труд на земле приобрел некий возвышенный характер. Сам Гордон был пожилым образованным человеком, но ради высокой цели возделывать землю собственными руками он добровольно отказался от интеллектуальной карьеры. Многим старожилам одна мысль о том, что евреи будут работать в поле, словно рабы, казалась невероятной. Сами они работали в крайнем случае надсмотрщиками.
Яков воспрял духом в эти дни. Он снова отправился – на этот раз в Галилею, – чтобы вместе с другими создать в Седжере опытное хозяйство. Как только в Седжеру прибыли молодые представители Второй алии, жизнь там забила ключом. Однажды Яков приехал в Яффу, чтобы повидаться с братом. Он был одержим новой идеей и очень волновался, когда рассказывал о ней Иосе.
– Как тебе известно, – пылко говорил Яков, – бедуины идут на все, чтобы заставить нас поручить им охрану наших сел от них же. В Седжере они явились к нам и пригрозили, что и то сделают нам, и это, если не заключим с ними договор. Мы отказались и прекрасно себя охраняем сами. Поначалу было трудно, но мы устроили засаду и подстрелили их вожака. С тех пор они не высовываются. Выходит, если мы управились в одном селе, то с таким же успехом можем охранять и другие села. Мы разработали план организации вооруженных отрядов. Хотим, чтобы ты взял на себя руководство одним из них.
Еврейская охрана! Неслыханная вещь! Идея взволновала Иосю, но он не подал виду и ответил с обычным спокойствием:
– Я подумаю.
– Чего тут думать?
– У тебя, как всегда, все очень просто. Бедуины без борьбы не откажутся от такого важного источника дохода. Кроме того, есть еще и турки. Они не допустят, чтобы мы носили оружие.
– Я тебе прямо скажу, – сказал Яков, – мы хотим заполучить тебя, потому что никто не знает страну лучше и ни У кого нет такого опыта общения с арабами и турками.
– Ишь ты, – ехидно ответил Иося, – вдруг до тебя дошло, что моя долголетняя дружба с арабами не была напрасной тратой времени.
– Ты лучше скажи, согласен или нет.
– Я уже сказал – подумаю. Придется сначала убедить поселенцев, чтобы они согласились поручить охрану нам. Но меня больше всего тревожит то, что, увидев у нас оружие, кое‑кто заподозрит, что мы ищем драки.
Яков нетерпеливо всплеснул руками:
– Выходит, если мы хотим отстоять свое имущество, то уже ищем драки? Ты живешь в Палестине двадцать лет, а все смотришь на вещи, как еврей из гетто.
Иося не сдавался.
– Мы приехали сюда мирно. Мы законно приобрели землю. Мы построили свои села, никому не мешая. Если мы станем носить оружие, это будет отступлением от мирного характера сионизма, и ты не пытайся мне доказать, что здесь нет никакого риска.
– От тебя заболеть можно, – рассердился Яков. – Ладно, Иося… Строй страну под великодушным покровительством головорезов‑бедуинов. Очень хорошо. Я скажу ребятам, что мой брат погрузился в размышления. Однако знай, что с тобой или без тебя, а отряды будут. Тот, который мы хотели передать тебе, отправится уже на будущей неделе.
– Куда?
– На гору Канаан.
Канаан! Сердце Иоси вздрогнуло. Он облизал губы, пытаясь скрыть волнение.
– Я подумаю, – сказал он еще раз.
Иося и впрямь решил подумать. Десяток вооруженных евреев, сорвиголов вроде Якова, мог доставить немало хлопот. Им явно не хватало спокойствия и мудрости. Однако мысль о том, что появится возможность жить в окрестностях горы Канаан и время от времени отправляться в долину Хулы, была великим соблазном. И Иося не удержался. Он уволился из шумановского фонда и присоединился к отряду, названному «Гашомер» – «Охранник».
Отряд Иоси должен был охранять местность от горы Канаан и Рош‑Пины на севере до Гиносара на юге и до Сафеда и Мерона – на западе.
Иося знал, что рано или поздно стычек не миновать. Как только бедуины поймут, что потеряли выгодную работу, они обязательно нападут на отряд. Самые воинственные племена бедуинов возглавлял старый контрабандист, которого звали Сулейманом. Его основные силы располагались в горах над Абу‑Йешей. За услуги по охране Сулейман требовал у крестьян Рош‑Пины четверть урожая. Сразу после прибытия отряда, пока арабы еще ничего не узнали, Иося верхом, один и без оружия, отправился к Сулейману.
Он нашел лагерь бедуинов – палатки из козлиных шкур, разбросанные по коричневому склону, – неподалеку от Тель‑Хая, расположенного у ливанской границы. Эти вечные кочевники считали себя самыми чистокровными арабами и с презрением относились к нищим феллахам и горожанам. И действительно, хотя жилось бедуинам трудно, они все‑таки оставались вольными людьми. Безмерно преданные своему племени, будуины превосходили любого араба отвагой в бою и хитростью в делах.
Появление незнакомого рыжебородого великана вызвало в лагере всеобщий переполох. Женщины в черных одеждах и ожерельях из монет попрятались в палатках.
Иося не спеша доехал до середины лагеря, когда навстречу ему вышел суданский негр, раб Сулеймана. Негр повел его к просторной палатке, рядом с которой паслась большая отара коз.
Старый разбойник, одетый в черные одежды, вышел из палатки. На поясе у него висели два богатейших серебряных кинжала. Он был слеп на один глаз, все лицо его покрывали шрамы.
Сулейман пригласил Иосю в палатку и велел принести фрукты и кофе. Добрых полчаса они курили из одной наргиле и обменивались любезностями, лишенными всякого значения. Подали плов из баранины, затем дыни. Они провели в болтовне еще час. Сулейман понял, что Иося пришел не по пустячному делу.
Наконец он спросил гостя о цели приезда. Иося сообщил, что отныне еврейские поселения будет охранять «Гашомер» и поблагодарил Сулеймана за помощь. Араб не моргнул глазом. Иося протянул ему руку в знак заключения договора о дружбе. Сулейман улыбнулся и пожал ее.
Поздно ночью Иося поехал в Рош‑Пину и созвал крестьян, напуганных известием о «Гашомере», на общее собрание. Они не сомневались, что теперь разгневанный Сулейман перережет их всех до единого. Появление Иоси Рабинского и его обещание остаться в Рош‑Пине немного успокоили их.
Вместе с другими на собрание пришла девушка лет двадцати, недавно приехавшая из Силезии. Ее звали Сарой. Насколько Иося был крупным, настолько она была миниатюрной, и волосы ее были густо‑черные в противоположность его рыжим волосам. Она смотрела на него во все глаза.
– Вы, видно, недавно приехали, – сказал он ей после собрания.
– Да.
– Меня зовут Иося Рабинский.
– Кто же вас здесь не знает?
Иося пробыл в Рош‑Пине больше недели. Он подозревал, что Сулейман что‑то замышляет, но араб был достаточно хитер и не торопился. Впрочем, Иося тоже не спешил – отчасти из‑за Сары, которая произвела на него сильное впечатление. При ней он застенчиво молчал, так как совсем не умел общаться с девушками. Чем больше Сара его дразнила, тем больше он замыкался в себе. Всем в Рош‑Пине стало ясно, что он безнадежно влюблен.
На девятый день десяток арабов пробрались ночью в Рош‑Пину и унесли несколько мешков зерна. Иося, стоявший на вахте, видел их каждый шаг и запросто мог накрыть с поличным, но он придумал нечто иное.
Наутро он оседлал коня и отправился к Сулейману, взяв с собой трехметровый кнут. Он галопом ворвался в лагерь, резко осадил коня у палатки Сулеймана и соскочил с седла. Раб‑суданец встретил его слащавой улыбкой и пригласил зайти. Иося отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
– Сулейман! – Его голос загремел на весь лагерь. – Выйди ко мне!
Десяток арабов с винтовками появились словно из‑под земли и уставились на него.
– Выйди сюда! – закричал Иося еще раз.
Старый разбойник не спешил. Наконец он вышел из палатки, подбоченился и угрожающе усмехнулся. Их разделяло метра три.
– Кто это тут блеет у меня перед палаткой, словно чесоточная коза? – спросил Сулейман.
Бедуины громко захохотали. Иося пристально уставился на главаря.
– Это я, Иося Рабинский, блею здесь, как чесоточная коза, – ответил он. – И не просто блею, а утверждаю, что Сулейман – вор и лгун.
Ухмылка на лице Сулеймана превратилась в злобную гримасу. Бедуины ждали только знака, чтобы наброситься на дерзкого пришельца.
– Давай, давай, – спокойно продолжал Иося, – позови всю свою родню. Чести у тебя не больше, чем у свиньи, а мужества, я слышал, столько же, сколько у бабы.
Баба! Это оскорбление смертельно для бедуина! Это уже личный вызов, которого нельзя не принять.