Бен Моше и Нахум Бен Ами проследили за сбором людей, проверили, заняты ли позиции на крышах, взглянули в сторону тюрьмы, откуда четверо часовых дали знак, что у них все готово.
Ари Бен Канаан бросил сигарету в воду, повернулся и быстро направился к месту атаки. Шофер поехал следом.
Атака должна была начаться с Хамман эль‑Баши, старинной турецкой бани. Построенная еще Эль‑Джацаром, она вплотную подходила к южной стене тюрьмы. За баней был внутренний дворик с солярием. Узкая лестница вела отсюда на крышу, прямо под тюремную стену. Маккавеи выяснили, что из тюрьмы просматриваются все подступы к ней, кроме этого. Здесь, у южной стены, и решили нанести удар.
Час дня. Время начала операции.
Под палящим солнцем Акко погрузился в дремоту. Бен Моше, Бен Канаан и Бен Ами подали сигнал к атаке. Нападение на тюрьму началось.
Ари Бен Канаан возглавил ударный отряд из пятидесяти человек. Они ворвались в баню, а оттуда – во внутренний дворик. У них был динамит и все, что нужно для взрыва.
Арабы, сидевшие в парном отделении, на мгновение застыли на своих местах, а потом началась паника, и баня стала похожа на преисподнюю. Бойцы загнали голых, дико орущих посетителей в парное отделение, чтобы они не могли выскочить и поднять тревогу.
В ту же минуту Бен Моше, оставшийся снаружи, получил сигнал, что Ари пробрался во внутренний двор.
Ребята Ари вскарабкались по лестнице на крышу бани, подбежали к тюремной стене и быстро заминировали ее. Потом они в мгновение ока спустились во дворик и бросились на землю.
Четверть второго.
Оглушительный взрыв потряс Акко. В воздух взлетели обломки скал. Прошло не менее двух минут, прежде чем пыль рассеялась и стало видно отверстие, зияющее в стене.
|
|
Как только раздался взрыв, за дело принялись четверо часовых. Первый бросил гранату на коммутатор, нарушив телефонную связь. Второй вывел из строя распределительный щит, а с ним и сигнальные сирены. Третий схватил ключ от башни, а четвертый побежал к пролому в стене, чтобы провести отряд Ари в тюрьму. Часть отряда бросилась к складам оружия, и через минуту все были вооружены до зубов. В это время другая часть отряда отрезала помещения, где отдыхали свободные от караула охранники.
Каждую минуту Бен Моше впускал в тюрьму группы по десять – двадцать человек. Каждая точно знала свою задачу.
Маккавеи выбивали с постов охрану, прокладывали себе путь гранатами и через шесть минут овладели всей тюрьмой.
Наружные отряды окопались, ожидая контратаки англичан. Подступы к тюрьме контролировались стрелками, засевшими на крышах.
Первым делом маккавеи взломали камеры и освободили заключенных. Их всех, и арабов, и евреев, провели к пролому в стене.
Ари с пятеркой отборных бойцов пробился к башне, где находились камеры смертников и виселица. Часовые, охранявшие башню, открыли огонь. Ари приказал бойцам отступить, а сам подполз к дверям и прикрепил магнитную мину. Взрыв сорвал дверь с петель. Ари бросил внутрь гранату. Часовые отступили в помещение, где стояла виселица. Маккавеи ворвались туда вслед за ними, связали их и отперли двери камер. Акиву и Дова Ландау отвели к пролому в стене, и через минуту Дов оказался в кузове грузовика, до отказа набитого людьми. Бен Моше махнул рукой, и машина помчалась в сторону Нагарии. Две минуты спустя Ари сел с Акивой в джип и поехал в противоположную сторону.
|
|
Бен Моше подал сигнал к отступлению. Операция заняла двадцать одну минуту.
Сбитые с толку англичане попытались прорваться в город, но их остановили мины, засады и перекрестный огонь. Солдаты, которые находились в самом городе, безуспешно пытались ловить заключенных.
Грузовик, в котором сидел Дов Ландау, мчался вдоль берега на север. Англичане послали вдогонку моторизованную часть, но машина успела доехать до населенной евреями Нагарии. Нахум Бен Ами с Довом поспешили к ливанской границе, в кибуц Гамишмар, а остальные заняли оборону, чтобы задержать англичан. Они сдерживали солдат до последнего и дали возможность Нахуму Бен Ами и Дову Ландау добраться до безопасного места, но все до единого – семнадцать мужчин и женщин – погибли.
Акива и Ари сидели на заднем сиденье штабного джипа. Рядом с шофером разместился еще один маккавеи. Джип несся во весь опор в сторону кибуца Кфар‑Масарик. Засада маккавеев у Наполеоновой горы предупредила их, что шоссе заминировано.
Ари спросил шофера:
– Можешь проехать вон там, по полю?
– Попытаюсь.
Они свернули с шоссе и, буксуя, переваливаясь с боку на бок, поехали в обход. Им удалось объехать позиции двух английских рот, а потом опять повернуть к шоссе. Солдаты заметили их и бросились следом. Очередь ударила по джипу, когда передние колеса уже въехали на шоссе. Ари прижал Акиву к полу. Кругом свистели пули. Задние колеса буксовали, зарываясь в землю. Шофер дал задний ход, и новые выстрелы обрушились на машину. Двое солдат с автоматами почти настигли их. Ари выхватил пистолет и выстрелил через заднее окно. Один солдат упал, а другой дал длинную очередь по джипу.
|
|
Акива закричал. Ари свалился на него как раз в ту секунду, когда джипу удалось наконец въехать на шоссе. Шофер нажал газ до отказа, и машина умчалась прочь.
– У вас все в порядке? – спросил шофер.
– Мы оба ранены.
Ари сел и ощупал правую ногу. Видно, пуля засела глубоко. Крови почти не было.
Он опустился на колени, перевернул лежащего Акиву на спину и разорвал на его груди рубашку. Пули разворотили старику живот.
– Как он там? – спросил шофер.
– Плохо… очень плохо.
Акива был в сознании.
– Ари, – сказал он, – как ты думаешь, я выживу?
– Нет, дядя.
– Тогда отвези меня в какое‑нибудь укромное место… ты меня понял?
– Понял, – ответил Ари.
Джип въехал в Кфар‑Масарик, где их встретили кибуцники. Акива потерял сознание, когда его вынесли из машины. Ари присыпал свою рану стрептоцидом и наспех перевязал ее. К нему подошли двое маккавеев.
– Старик не выдержит, если мы повезем его дальше. Он должен остаться здесь, ему врач нужен.
– Нет, – сказал Ари.
– Ты что, с ума сошел?
– Послушайте, вы! У него нет никаких шансов выжить, но если он даже выживет, англичане все равно его найдут. А если он умрет здесь, это сразу станет известно всей Палестине. Никто, и англичане тоже, не должен знать, что знаменитый Акива погиб.
Маккавеи не стали спорить. Они кивнули в знак согласия и сели в кабину. Ари забрался в кузов, где лежал Акива. Его нога болела все сильнее.
Машина двинулась на юг, миновала Хайфу и начала взбираться по узкой горной дороге. Ари держал голову Акивы на коленях, оберегал его от толчков на ухабах и резких поворотах. Они взбирались все выше на Кармель, пока не приехали в район, где жили друзы.
Акива открыл глаза, попытался что‑то сказать, но не смог. Он улыбнулся Ари и обмяк.
В полутора километрах от села Далият‑эль‑Кармель, в небольшом перелеске их ждал с осликом и повозкой друз Муса, солдат Хаганы.
Ари с трудом вылез из кузова. Он весь был в крови – своей и Акивы.
Муса подбежал к нему.
– Я в порядке, – сказал Ари. – Несите Акиву. Он умер.
Изможденное тело выгрузили из кузова и положили на повозку. Ари сказал:
– Никто, кроме Бен Моше или Нахума, не должен знать, что Акива умер. Поезжайте назад, только сначала хорошенько вымойте машину. Мы с Мусой сами похороним дядю.
Машина уехала.
Начинало темнеть. Ари сел на повозку. Они объехали деревню и поднялись на южную, самую высокую вершину Кармеля, где в лесу стоял жертвенник великого еврейского пророка Илии. Именно здесь Илия с Божьей помощью одержал победу над служителями Ваала.
Алтарь Илии смотрел на Ездрелонскую долину, словно вечное напоминание, что земля эта не забыта.
Муса и Ари вырыли неглубокую могилу рядом с алтарем.
– Давай снимем с него эту позорную одежду, – сказал Ари.
Они сняли с Акивы наряд английского висельника, положили тело в могилу, засыпали и забросали сучьями. Муса отошел к повозке.
Ари опустился на колени. Яков Рабинский родился во гневе и скончался в горе. Наконец‑то он обрел мир, которого не было у него при жизни. Теперь он будет покоиться здесь, на вершине, и смотреть вниз на вечную страну евреев. Когда‑нибудь, подумал Ари, весь мир узнает, где лежит Акива, и это место станет святыней.
– Прощай, дядя, – сказал Ари. – Я так и не успел сказать, что брат тебя простил.
Ари встал и пошатнулся. Муса подбежал к нему, когда он, застонав от боли, свалился без чувств на землю.
ГЛАВА 17
Китти сидела в кабинете доктора Либермана.
– Я многое бы отдал, чтобы уговорить вас остаться, – сказал Либерман.
– Благодарю вас, – ответила Китти. – Чем ближе отъезд, тем сильнее чувствую опустошенность. Я понятия не имела, что успела так сильно привязаться к Ган‑Дафне. Всю ночь сидела над историями болезней. Некоторые ребята сделали огромные успехи, если учесть, что им пришлось пережить.
– Им будет плохо без вас.
– Знаю. Мне тоже будет плохо без них. В ближайшие дни я приведу в порядок дела. Есть, однако, несколько особых случаев, о которых мне хотелось бы переговорить с вами лично.
– Да, конечно.
Китти встала и собралась уходить.
– Не забудьте, пожалуйста, прийти вечером в столовую на полчаса раньше.
– Ну, зачем это? Не надо торжественных проводов.
Маленький горбун поднял руки вверх:
– Дети настаивали. Что же мне было делать?
Китти подошла к двери.
– А как Карен?
– Неважно. После свидания с Довом она сама не своя. Вчера узнала о рейде маккавеев, и ночью ей было особенно тяжело. Бедное дитя достаточно настрадалось: хватит, пожалуй, на целую жизнь. Может быть, это и не сразу удастся, но заверяю вас, доктор, что сделаю все, чтобы она стала в Америке по‑настоящему счастливой.
– Как бы мне хотелось убедить вас, что вы совершаете ошибку. Но сделать это я, увы, не могу.
Выйдя из кабинета, Китти пошла по коридору, обдумывая последние новости. Маккавеи потеряли двадцать человек убитыми, еще пятнадцать попали в руки англичан. Сколько было раненых, никто не знал. Бен Моше погиб. Не слишком ли высокая цена за спасение двух жизней? Но рейд нанес сокрушительный удар по англичанам и окончательно лишил их желания сохранить мандат на Палестину.
Китти остановилась перед дверью Иорданы. Ей очень не хотелось вступать с ней в разговор, но все же она постучалась.
– Войдите.
Иордана сидела за столом. Она подняла голову и холодно посмотрела на Китти.
– Прошу извинить, Иордана. Вам не известно, чем закончился вчера побег в Акко? Как Дов Ландау? Вы ведь знаете, что Карен сильно привязана к мальчику. Она почувствует себя гораздо лучше, если…
– Я ничего не знаю.
Китти пошла к выходу, но у двери обернулась и спросила:
– Ари тоже участвовал в рейде?
– Ари не докладывает мне о своих действиях.
– Я думала, вы знаете.
– Откуда мне знать? Рейд совершили маккавеи.
– Вы и ваши друзья, когда хотите, узнаете все.
– Если бы я даже и знала, все равно ничего бы вам не сказала, миссис Фремонт. Не дай Бог, что‑нибудь помешает вам сесть в самолет и улететь из Палестины.
– Приятнее было бы нам расстаться друзьями, но, похоже, вы не хотите этого.
Китти быстро вышла из комнаты и направилась к подъезду. На площадке дети, весело крича, играли в футбол. Ребята поменьше бегали на лужайке, постарше – читали, лежа на траве.
Круглый год в Ган‑Дафне растут цветы, подумала Китти, и воздух всегда благоухает.
Она спустилась по ступенькам, прошла мимо окопов в конец лужайки и остановилась у статуи Дафны. На этот раз она не испытывала ревности. Посмотрела вниз на долину Хулы – и вдруг ее охватило щемящее чувство одиночества.
– Шалом, гиверет Китти, – здоровались ребята. Один мальчуган подбежал к ней и обхватил ручонками, она погладила его по голове.
Китти было не по себе, когда она вошла в больницу. Расставание с Ган‑Дафной оказалось куда труднее, чем она думала. В кабинете Китти занялась историями болезней: часть нужно было закрыть, часть дополнить.
Странно: когда она оставила детдом в Салониках, у нее было не так тяжело на душе. Никогда Китти не пыталась дружить с евреями. Почему же это вдруг случилось?
Может быть, оттого, что на этом обрываются ее отношения с Ари? Расстаться с ним непросто; она долго его будет помнить, может быть, всегда. Но со временем все образуется, войдет в норму, и она сможет дать Карен все, что нужно девушке. Им будет очень хорошо вместе, и Карен, конечно, снова начнет заниматься балетом. А со временем воспоминания об Ари Бен Канаане и Палестине поблекнут. Да, сейчас тяжело, рассуждала Китти, но любое расставание или переезд причиняют боль.
Она снова занялась детскими историями болезни. Несчастные дети, целиком зависящие от нее. Имеет ли она право бросить их? Не должна ли она в первую очередь думать о них?
Китти попыталась отогнать от себя эти мысли. Она выдвинула ящик стола и достала свой паспорт. Рядом лежал британский паспорт Карен. Тут же были и два билета: аэропорт отправления – Лидда, аэропорт назначения – Нью‑Йорк.
Марк Паркер приедет встречать их в Сан‑Франциско. Милый Марк… лучше него нет друга на свете. Он, конечно, поможет ей устроиться где‑нибудь во Фриско. Китти особенно любила окрестности залива. Они могли бы жить в районе моста Золотых ворот либо в Беркли, неподалеку от университета. Театр будет рядом, и балет тоже.
Китти задвинула ящик и снова взялась за бумаги, затем убрала их обратно в шкаф. Она безусловно имеет право уехать, в этом нет сомнений. Сам доктор Либерман сказал ей это. Она ничем никому не обязана. Обычная работа, как и всякая другая.
Китти заперла шкаф и вздохнула. Как бы она ни оправдывала себя перед собственной совестью, на душе оставалась тень. В самом ли деле она решилась на отъезд ради Карен, а не из‑за эгоистической любви к девушке?
Китти обернулась и чуть не вскрикнула. В дверях стоял араб в странной одежде: неуклюжий шерстяной костюм в елочку, на голове красная феска, обмотанная белой повязкой. У пришельца были огромные черные усы с тонкими закрученными вверх кончиками.
– Не пугайтесь, – сказал араб. – Можно войти?
– Прошу, – ответила Китти, удивленная его английской речью.
Он живет где‑нибудь поблизости, подумала она, и у него, наверное, кто‑то заболел.
Араб вошел в кабинет, закрыл за собой дверь.
– Вы миссис Фремонт?
– Да.
– Меня зовут Мусой. Я друз. Знаете, кто такие друзы?
Она что‑то слышала об этой мусульманской секте, члены которой жили на горе Кармель, к югу от Хайфы, и хорошо относились к евреям.
– Вы, наверное, пришли издалека.
– Я член Хаганы.
Китти вскочила.
– Ари!
– Он скрывается в моей деревне после нападения на тюрьму Акко и просит, чтобы вы приехали.
У Китти сильно забилось сердце.
– Он тяжело ранен, – сказал Муса. – Вы поедете?
– Да, – ответила она.
– Не берите никаких лекарств. Нам нужно быть осторожными. Всюду рыщут английские патрули. Если найдут медикаменты, это покажется подозрительным. Ари велел посадить вас в машину вместе с детьми. Завтра в деревне свадьба, и мы скажем англичанам, что везем гостей. У меня грузовик. Возьмите человек пятнадцать детей, и пусть они с собой захватят постельное белье.
– Через десять минут будем готовы, – сказала Китти и побежала к Либерману.
От Ган‑Дафны до Дилият‑эль‑Кармеля восемьдесят километров, в основном узкими горными дорогами. Старый грузовик ехал очень медленно.
Дети радовались неожиданному празднику и пели во все горло. Только Карен, сидевшая рядом с Китти в кабине, знала истинную цель путешествия.
Китти стала расспрашивать Мусу. Он сказал ей, что Ари ранен в ногу сутки назад и не может встать от боли. О Дове Ландау Муса ничего не знал, ничего не сказал и о смерти Акивы.
Несмотря на предупреждение, Китти все‑таки положила в сумку пакет со стрептоцидом, марлей и йодом. Такая аптечка первой помощи вряд ли вызовет подозрения.
Настоящий страх она испытывала всего два раза в жизни: в приемной детской больницы в Чикаго, где провела трое суток, пока у Сандры был кризис, и в гостинице на Кипре в дни голодовки детей на «Исходе».
Теперь ей снова стало страшно. Китти не слышала пения детей и не обращала внимания на попытки Карен успокоить ее. Китти было тревожно как никогда.
Она сидела с закрытыми глазами, ее губы непроизвольно шевелились, произнося одни и те же слова:
– Кто бы ты ни был, Бог, охраняющий Израиль, пожалуйста, не дай Ари умереть… пожалуйста, не дай ему умереть.
Прошел час, еще один, и еще.
Нервы у Китти сдали. Она сидела с закрытыми глазами, прислонившись к плечу Карен.
Грузовик свернул наконец в сторону Кфар‑Масарика на ту же дорогу, по которой Ари ехал из Акко. Подъезжая к Кармелю, они то и дело встречали английских солдат.
На одном из перекрестков их остановили.
– Это дети из Ган‑Дафны. Мы приглашены на свадьбу в Далият‑эль‑Кармель.
– Выходите! – скомандовал лейтенант.
Англичане обыскали всю машину и попробовали даже вспороть ножами одеяла. Затем полезли под машину, сняли скат с запасного колеса, подняли капот и обыскали двигатель, потом обыскали всех детей. На это ушел целый час.
У подножия горы их обыскали еще раз. Наконец машина пошла на подъем.
– Все друзские деревни расположены высоко. Нас немного, и только высоко в горах мы защищены от арабов, – пояснил Муса. – Мы будем на месте через несколько минут.
Когда машина подъехала к деревне и сбавила скорость, пробираясь по узким улочкам, Китти сделала усилие и взяла себя в руки.
Казалось, что деревня Далият‑эль‑Кармель лежит на крыше земного шара. Она поражала белизной и чистотой. Особенно если сравнивать ее с грязью и запущенностью большинства арабских сел. Большинство мужчин носили усы, некоторые были в европейских костюмах. Головные уборы немного отличались от арабских. Друзы держались с достоинством: гордая внешность и воинственный вид говорили, что они умеют постоять за себя.
Женщины, все как на подбор красивые, носили пестрые одежды и белые платки, а дети были крепкие и ясноглазые.
Гости съехались из всех друзских деревень, из кибуцев и даже из Хайфы.
Машина медленно продвигалась мимо сельской управы, где толпились мужчины, пришедшие поздравить жениха и старейшин. По склону горы тянулась терраса, а на ней стоял стол метров в двадцать пять, уставленный фруктами, рисом, бараниной, фаршированными тыквами, винами. Женщины с подносами на голове непрерывно приносили новые блюда с едой, уносили пустые.
Муса остановил машину, и жители села подошли приветствовать новых гостей. Дети вылезли из кузова и пошли ставить свои палатки.
Муса, Китти и Карен поехали дальше по главной улице. Группа танцоров в сверкающих серебром рубашках и вышитых тюбетейках исполняла друзскую пляску. Встав друг за другом и положив руки на плечи, они притопывали, не нарушая строя. Впереди плясал Нисим, лучший друзский танцор. С ножом в зубах и в каждой руке, он самозабвенно исполнял дикое соло.
Рядом народный поэт рассказывал древнюю легенду, импровизируя стихи. Слушатели подхватывали каждый новый стих, а когда сказание кончилось, многие выхватили пистолеты и начали палить в воздух.
Муса свернул и осторожно поехал по крутому переулку вниз. Добравшись до конца спуска, он остановил машину. Китти взяла сумку с медикаментами, и они пошли следом за Мусой. Вскоре свадебный шум стал почти не слышен.
Они остановились у крайнего дома деревни, который охранял небольшой отряд вооруженных друзов. Муса открыл дверь. Китти глубоко вздохнула и вошла. В передней стояли еще двое часовых. Китти обернулась к Карен:
– Постой здесь. Я потом тебя позову. Идем, Муса.
В комнате стоял полумрак. Каменные полы помогали сохранить приятную прохладу. Китти услышала стон, быстро подошла к окну и распахнула ставни.
Ари лежал на широкой кровати. Вцепившись руками в бронзовые перекладины, он извивался от невыносимой боли. Китти отбросила одеяло в сторону. Одежда Ари и матрац были в крови.
– Помогите снять с него брюки, – приказала Китти.
Муса бросил на нее изумленный взгляд.
– Ну ладно, – сказала она. – Тогда хоть не мешайте. Я скажу, когда будете нужны.
Она осторожно распорола штаны, внимательно осмотрела раненого. У него был неплохой цвет лица и относительно ровный пульс. Раненая нога не слишком опухла, и было похоже, что он потерял немного крови.
Китти энергично принялась за дело.
– Муса, воду, мыло и чистые полотенца. Мне надо осмотреть рану.
Она тщательно вымыла руки, затем осторожно обмыла края раны. Бедро Ари посинело, сочилась кровь. Рану окружала опухоль.
У Ари задрожали веки.
– Китти? – сказал он, открывая глаза.
– Да, это я.
– Слава Богу.
– Вы что‑нибудь делали с раной?
– Вчера всыпал немного стрептоцида и наложил жгут.
– Ладно, теперь немного повожусь я. Приготовьтесь, будет больно.
– Валяйте.
Она дотронулась до опухоли, и Ари застонал, покрылся холодным потом и снова вцепился в бронзовые перекладины. Китти отняла руки и вытерла ему лоб мокрым полотенцем
– Можете говорить, Ари?
– Сейчас пройдет, – ответил он. – Эта боль то появляется, то проходит. Пустяковая рана, а так больно! Вам такие случаи на пункте «Скорой помощи» не встречались?
Китти улыбнулась: смотри‑ка – не забыл!
– Всякое бывало. Какой‑нибудь ревнивец стрельнет в любовника жены, а нам – возись с раненым.
– А все‑таки, что у меня?
– Пока не знаю. Пульс у вас нормальный, дыхание тоже, шока нет, нога не опухла, если не считать того места, где рана.
– А что это значит?
– По‑моему, то, что внутреннего кровоизлияния нет. Главную артерию пуля не задела. Не вижу и признаков инфекции. Я бы даже сказала, что вам повезло. Но эта боль меня беспокоит.
– Я теряю сознание из‑за нее каждые несколько часов.
– Держитесь. Я еще раз осмотрю рану.
Ари сжал зубы, но выдержал всего несколько секунд. Он закричал, рванулся вперед, а затем бессильно упал на кровать.
– Эта подлая рана меня со света сживет!
Он вцепился в простыни, лег ничком и затрясся. На этот раз припадок длился минут десять. Наконец боль стихла. Ари лежал неподвижно.
– Китти, что бы это могло быть? Ради Бога, я этого не вынесу…
– Когда вас ранило, вы могли ходить?
– Да. Что бы это значило, Китти? Откуда такая дикая боль?
Она покачала головой:
– Я не врач, точно сказать не могу. Но если я не ошибаюсь…
– Скажите то, что думаете, – взмолился он.
– Думаю, что пуля задела бедренную кость, но только чуть‑чуть, а то бы вы не удержались на ногах. И не проникла далеко, потому что артерия не задета.
– И что же?
– Думаю, что в кости появилась трещина, либо от нее откололся осколок. Это одна из причин того, что вам больно. Возможно, что пуля также задела нерв.
– Что надо делать?
– Вынуть пулю. Но вы можете умереть от болевого шока. Уехать отсюда вы не можете. В пути всякое может случиться. Вас должен немедленно осмотреть врач, иначе будет плохо.
Ари посмотрел на Мусу.
– После вчерашнего рейда по всей Галилее скрываются раненые, – печально сказал Муса. – Все еврейские врачи под наблюдением. Если я попытаюсь доставить сюда доктора, за ним придут англичане.
Китти посмотрела на Ари, встала и закурила.
– В таком случае лучше сдаться англичанам, они вам окажут помощь.
Ари кивнул Мусе, и тот вышел из комнаты.
– Китти, – позвал он.
Она подошла. Ари взял ее за руку.
– Они меня повесят. Помощь мне должны оказать вы.
У Китти пересохло в горле. Она отошла, прислонилась к стене и задумалась. Ари не сводил с нее глаз.
– Не могу. Я не врач.
– Вы должны.
– Здесь нет инструментов.
– Все равно должны.
– Я не могу. Понимаете? Не могу. Вы просто не выдержите. Возможен шок. Нет, Ари, мне страшно даже подумать.
Китти упала на стул. Она вспомнила, что Ари руководил атакой на тюрьму. Он прав: англичане его повесят. Ему больше не на кого надеяться. Если она не поможет, Ари умрет. Китти закусила крепко сжатые пальцы. Ее взгляд упал на тумбочку, где стояла бутылка коньяка.
– Выпейте! – сказала она. – Когда допьете эту бутылку, достанем еще. Вы должны надраться до потери сознания, иначе сойдете с ума от боли, когда я начну вас кромсать.
– Спасибо, Китти.
Она быстро распахнула дверь.
– Муса!
– Слушаю.
– Где можно достать медикаменты?
– В кибуце Ягур.
– Сколько нужно времени, чтобы съездить туда и обратно?
– Добраться туда просто. Но вот вернуться… По шоссе нельзя, пешком по горам – к ночи можно не успеть.
– Я дам вам список того, что мне нужно. Пошлите человека в кибуц, и пусть он возвращается как можно быстрее.
Китти задумалась. Посыльный может вернуться только ночью, но может и совсем не вернуться. Возможно, в кибуце есть обезболивающие средства, а если – нет? Она все‑таки написала, что ей нужно два литра плазмы, пенициллин в ампулах, морфий, перевязочные материалы, термометр и кое‑какие инструменты. Муса тут же отправил одного из часовых в Ягур.
– Карен, ты мне должна помочь, но предупреждаю – будет очень трудно.
– Я все сделаю.
– Вот и умница. Муса, неужели у вас здесь нет никаких лекарств?
– Кое‑что есть, но очень мало.
– Ладно. Обойдемся тем, что у меня в сумке. Карманный фонарик есть? И несколько бритвенных лезвий или острый ножик?
– Найдем.
– Хорошо. Лезвия нужно прокипятить в течение получаса. Сделаете?
– Да.
– На полу расстелите одеяла, кровать чересчур неустойчивая. И велите принести чистые простыни.
– Еще что‑нибудь нужно?
– Понадобятся человек шесть, а то и восемь, чтобы держать его во время операции.
На полу расстелили одеяла. Ари тем временем пил принесенный коньяк. Четверо друзов осторожно переложили его на пол. Карен тут же привела в порядок постель и заменила окровавленные простыни. Принесли лезвия и ножик. Китти тщательно вымыла руки, промыла рану и обмазала ее йодом. Она подождала, пока коньяк подействовал и Ари забормотал что‑то невнятное, затем подложила ему под голову подушку.
– Все, – сказала она. – Я готова. Теперь держите его покрепче.
Один мужчина держал голову Ари, четверо – руки, двое – здоровую ногу и еще один – раненую. Восемь друзов крепко придавили Ари к полу. Карен стояла рядом и светила фонариком.
Китти взяла лезвие и одним быстрым движением рассекла мышцы, сделав глубокий пятисантиметровый надрез. Ари задрожал, из глаз потекли слезы. Друзы с трудом удерживали его.
Вдруг Карен заметила, что Китти смертельно побледнела и глаза у нее закатились. Девушка схватила Китти за волосы, запрокинула ей голову и влила в рот немного коньяка. Китти чуть не задохнулась, но сразу пришла в себя и сама отпила еще глоток. Ари закрыл глаза и впал в забытье.
Карен снова направила фонарик на рану. Одной рукой Китти раздвинула края надреза, а пальцы другой запустила в рану, нащупала твердый предмет и вытащила его.
Она села на пол, осмотрела пулю и вдруг захохотала. Друзы тоже засмеялись. Смех Китти тут же перешел в рыдания, с ней сделалась истерика.
– Муса, – распорядилась Карен. – Быстро положите его на кровать, только не прикасайтесь к ране.
Она помогла Китти встать, усадила ее на стул, отобрала пулю и вытерла ей пальцы. Затем девушка подошла к кровати, присыпала рану стрептоцидом, сделала свободную повязку и влажной губкой обтерла лоб Ари. Китти продолжала сидеть, скорчившись на стуле, и всхлипывала.
Затем Карен велела всем выйти из комнаты, налила Китти еще рюмку и вышла тоже.
Китти выпила, подошла к Ари и пощупала пульс.
Все хорошо, поправится…
Китти положила голову ему на грудь.
– Ари… Ари… Ари… – шептала она сквозь рыдания.
ГЛАВА 18
Адская боль не унималась. Друз, посланный в кибуц за медикаментами, все не возвращался. Китти не оставляла больного ни на секунду. Несколько раз она звала Мусу и других мужчин, чтобы удержать Ари и не дать ему разбередить рану.
В центре села продолжались песни, пляски и веселье. Невесту, которая с самого утра сидела взаперти, вывели наружу. Жених во фраке и цилиндре сел на коня и подъехал к ней по усеянной цветами улице, по обе стороны которой вооруженные друзы выстроили нечто вроде почетного караула.
После свадебной церемонии еврейские гости, а с ними и дети из Ган‑Дафны разложили костер, затеяв хору под звуки флейты и барабана. Затем в круг вошли друзы и заплясали по‑своему.
Карен все время сидела в передней. Она входила в спальню, только чтобы ненадолго сменить Китти. К утру обе изнемогали от бессонницы и напряжения. Китти сидела на краю кровати и вскакивала каждый раз, когда Ари стонал или шевелился.
Медикаментов все не было.
– Вам, пожалуй, придется отвезти детей назад в Ган‑Дафну, – сказала Китти Мусе. – У вас тут еще кто‑нибудь говорит по‑английски?