– Я им стану очень скоро, если только дадите возможность.
– Твое дело – организовать мастерскую, где будешь подделывать документы, – сказал Бен Моше, – ну, и еще придется ездить с нами. Если справишься с поручением, мы, может быть, разрешим тебе иногда участвовать в рейдах.
Майор Фред Колдуэлл играл в бридж в большом зале британского офицерского клуба в Иерусалиме. Игра не шла: мысли Фредди все время вращались вокруг девицы из маккавеев, которую вот уже третий день допрашивали в штабе Си‑Ай‑Ди. Она руководила музыкальным кружком в университете, и звали ее Аялой, эту двадцатилетнюю красавицу. То есть – она была красавицей, пока не попала на допрос. Девушка вела себя вызывающе и не скрывала презрения к Си‑Ай‑Ди. Как большинство задержанных маккавеев, она беспрестанно цитировала Библию, предсказывая вечный позор мучителям и победу правого дела.
В это утро терпение следователей лопнуло, и ее допросили с пристрастием.
– Ваш ход, Фредди, – заметил партнер.
Фред Колдуэлл быстро посмотрел на карты.
– Прошу прощения, – сказал он и пошел не с той карты.
Он припоминал, как Аялу били по лицу резиновой дубинкой. Он явственно слышал глухие удары, видел, как сначала ей сломали нос, потом изуродовали губы, как вздулось ее лицо и заплыли глаза.
Собственно, Фредди было наплевать, заговорит девка или нет. Но воспоминание о том, что эту еврейскую физиономию как следует изуродовали, доставляло ему удовольствие.
К столу подошел вестовой.
– Прошу прощения, джентльмены, вас, майор, вызывают к телефону.
– Извините, ребята, – сказал Фредди, направился к телефону и взял трубку.
– Алло, майор? Говорит дежурный сержант из Си‑Ай‑Ди. Следователь Паркингтон велел немедленно связаться с вами и передать, что эта девица раскололась. Он просит вас немедленно явиться в штаб.
– Понял. Сейчас приеду.
– Паркингтон послал за вами машину, сэр. Через пару минут она подъедет.
Колдуэлл вернулся к партнерам.
– Очень жаль, ребята, но мне нужно идти. Работа, ничего не поделаешь.
– Не везет тебе, Фредди.
Тоже выдумал! Разве это – не везет? Совсем наоборот, такая работа – удовольствие для него. Фредди вышел из клуба. Часовые отдали честь. У подъезда затормозила машина, из‑за руля выскочил солдат и тоже отдал честь.
– Майор Колдуэлл?
– Он самый.
– Ваша машина, сэр.
Он распахнул заднюю дверцу. Фредди влез в машину, солдат обошел ее спереди, сел за руль, и машина тронулась. Через два квартала они притормозили у тротуара. В одно мгновение дверцы распахнулись, и в машину ворвались трое мужчин.
У Колдуэлла от страха перехватило горло. Майор вскрикнул и попытался наброситься на Бен Моше, оказавшегося справа от него. В ответ мужчина на переднем сиденье обернулся и ударил его по лицу рукояткой пистолета. Бен Моше схватил майора за шиворот и пригнул к сиденью. Шофер снял военную фуражку и посмотрел в зеркало.
Колдуэлл спросил в ужасе:
– Что это значит?
– Спокойно, майор, – сухо ответил Бен Моше. – Не надо.расстраиваться.
– Немедленно остановите машину и высадите меня, слышите!
– А как высадить‑то? Так же, как вы высадили в арабской деревне мальчика по имени Бен Соломон? Видите ли, майор Колдуэлл, душа Бен Соломона велела нам отомстить убийце.
Пот полился по лицу Колдуэлла ручьями.
– Все это ложь, ложь!
Бен Моше положил что‑то Колдуэллу на колено и зажег фонарик. Это была фотография с отрубленной головой Бен Соломона.
Колдуэлл воззвал к милосердию. Он перегнулся, и его стошнило от страха.
– Кажется, майор Колдуэлл готов нам кое‑что рассказать. Отвезем‑ка его в штаб и допросим как следует, а потом уже решим, что с ним делать.
Колдуэлл рассказал все, что знал о планах британской армии и готовившихся операциях Си‑Ай‑Ди, и удостоверил своей подписью то, что именно он приказал выбросить мальчика из машины.
Спустя три дня труп майора нашли на Сионской горе, у Малых ворот Старого города. К нему были прикреплены фотографии Бен Соломона и фотокопия признания Колдуэлла, которую пересекали слова: «Око за око, зуб за зуб».
Майора Фреда Колдуэлла постигла та же судьба, что и Сисару Хананея, попавшего в руки Иаили, когда он спасался бегством с поля боя, где Девора и Варак нанесли ему сокрушительное поражение.
ГЛАВА 12
Казнь майора Колдуэлла произвела потрясающее впечатление. Вряд ли кто сомневался в справедливости этой мести, но все‑таки на этот раз маккавеи позволили себе больше, чем им могло сойти с рук.
Общественному мнению Англии палестинские дела давно уже надоели, и от лейбористского правительства требовали, чтобы оно отказалось от злосчастного мандата. Британские войска, расквартированные в Палестине, были охвачены гневом и тревогой.
Через два дня после того, как у Малых ворот нашли труп Колдуэлла, Аяла скончалась от внутреннего кровоизлияния, вызванного побоями. Когда весть о ее смерти дошла до маккавеев, они в течение двух недель обрушивали на англичан одно возмездие за другим. Иерусалим сотрясался от террористических рейдов. Последним стало дерзкое нападение средь бела дня. на штаб Си‑Ай‑Ди.
За две «адские недели», как их называли, Дов Ландау проявил такую безумную отвагу, что поразились даже бывалые боевики. Он участвовал в четырех рейдах, в том числе и в нападении на Си‑Ай‑Ди. В эти дни сложилась легенда о «Маленьком Гиоре», чье имя стало синонимом бесстрашия.
Затаив дыхание, Палестина ждала следующего удара. Генерал Хэвн‑Херст быстро справился с первой растерянностью и обрушил на ишув чрезвычайные меры: военно‑полевые приговоры, облавы, рейды и казни. Его операция «Аркан» опутала всю страну.
Убийство Колдуэлла, «адские недели», затем нападение на штаб Си‑Ай‑Ди сильно ударили по авторитету британской администрации. Пользуясь неразберихой, Алия Бет доставила к берегам Палестины еще три нелегальных транспорта с беженцами. Хотя подпольная иммиграция не вызывала такой реакции, как рейды маккавеев, вреда англичанам она приносила не меньше. Британские солдаты патрулировали улицы и автострады, ожидая нападения каждую минуту.
До приезда комиссии ООН оставалось недолго, и Хэвн‑Херст был полон решимости обезглавить ишув до ее прибытия. Генерал потребовал, чтобы ему представили список английских солдат и офицеров, особо отличившихся в антиеврейских операциях. Из этого списка он лично отобрал шесть самых отчаянных головорезов: двух офицеров и четырех солдат. Все шестеро были доставлены к нему в шнеллеровские казармы, где под величайшим секретом им поручили особое задание. Детали его разрабатывались пять дней, а на шестой Хэвн‑Херст начал операцию, на которую возлагал последние надежды.
Шестеро вояк переоделись арабами. Двое на грузовике, в кузове которого лежали две тонны динамита, подъехали к зданию Сионистского поселенческого общества на бульваре Кинг‑Джордж. Они остановили грузовик перпендикулярно воротам и повернули руль так, чтобы машина своим ходом могла подъехать к зданию по внутренней дорожке. Затем шофер закрепил руль, включил скорость, нажал на газ до отказа и отпустил педаль сцепления. В ту же секунду ряженые спрыгнули с машины и скрылись.
Грузовик въехал через ворота во двор, помчался по дорожке, наехал на бордюр и опрокинулся у входа в здание. Раздался оглушительный взрыв. От дома остались одни развалины.
В это же время двое других пытались взорвать таким же образом здание Еврейского национального совета, расположенное в двух кварталах от поселенческого общества. Как раз шло заседание с участием почти всего руководства ишува.
Но этот грузовик ударился об ограду, свернул и врезался в жилой дом рядом со зданием совета.
Генерал Арнольд Хэвн‑Херст попытался одним ударом ликвидировать все руководство палестинского еврейства. В здании поселенческого общества погибло около ста человек, но из членов национального совета не пострадал никто. Среди убитых была и Хариэт Зальцман, восьмидесятилетняя руководительница «Молодежной алии».
Сразу после взрывов разведчики Хаганы и маккавеев принялись прочесывать страну в поисках террористов. К вечеру установили, что шестеро арабов вовсе не арабы, а переодетые англичане. Удалось даже выяснить, что операцию разработал сам Хэвн‑Херст, но прямых доказательств этого раздобыть не удалось. Отчаянная игра генерала обернулась против него самого: она сплотила евреев Палестины и заставила Хагану и маккавеев объединить усилия. Хагана добыла копию доклада Хэвн‑Херста. Если до того еще оставались какие‑то сомнения, то теперь стало совершенно ясно: Хэвн‑Херст решил уничтожить палестинское еврейство. Авидан отправил Зеева Гильбоа в Иерусалим, чтобы тот связался с Бар Исраэлем и устроил встречу между руководителями Хаганы и маккавеев. Это было невероятно – лишь в начале мировой войны Авидан встречался с Акивой, чтобы попросить его воздержаться от террора на время борьбы против гитлеровцев.
Встреча состоялась в час ночи в открытом поле неподалеку от Иерусалима, в том самом месте, где когда‑то стоял лагерь Десятого римского легиона. Присутствовало всего четверо: Акива и Бен Моше от маккавеев, Авидан от Хаганы и Зеев Гильбоа от Пальмаха. Не было никаких рукопожатий и приветствий. Они стояли в темноте, настороженно вглядываясь друг в друга. Хотя наступило лето, ночь была прохладная.
– Я хотел встретиться, – начал Авидан, – чтобы узнать, нельзя ли нам договориться о совместных действиях.
– Хочешь покомандовать нами? – подозрительно спросил Бен Моше.
– Я давно уже отказался от намерения влиять на действия вашей группы, – ответил Авидан, – но все же думаю, что сейчас необходимо объединить усилия для решающей битвы. У вас немалые силы в трех главных городах, и к тому же вы можете действовать гораздо свободнее, чем мы.
– Вот как! – крикнул Акива. – Значит, хотите загребать жар нашими руками?
– Дай ему высказаться, – перебил его Бен Моше.
– Мне не нравится эта затея. Я с самого начала был против встречи с ними, Бен Моше. Эти люди продавали и предавали нас в прошлом и сейчас сделают то же самое.
– Я не буду обращать внимания на твои оскорбления, Акива, – сказал Авидан, – потому что слишком многое поставлено на карту. Думаю все‑таки, что ты в первую очередь еврей и любишь Эрец Исраэль.
С этими словами он протянул Акиве копию доклада Хэвн‑Херста. Старик в свою очередь передал бумагу Бен Моше, который направил на нее свет карманного фонаря.
– Еще четырнадцать лет тому назад я утверждал, что англичане – наши враги, – тихо сказал Акива.
– Я не собираюсь спорить с тобой. Будете сотрудничать с нами или нет? – спросил Авидан.
– Что ж, попытаемся, – ответил Бен Моше.
После этой встречи представители обеих организаций разработали план совместной операции. Спустя две недели после взрывов с англичанами рассчитались за все.
За одну ночь Хагана вывела из строя всю железнодорожную сеть Палестины, полностью прервав сообщение с соседними странами.
Следующей ночью маккавеи ворвались в здание шести британских посольств и консульств, аккредитованных в странах Средиземноморья, и уничтожили документы, содержащие сведения о нелегальной иммиграции.
Пальмах повредил нефтепровод Мосул – Хайфа в пятнадцати местах.
Вслед за этим приступили к последней части операции – ликвидации генерала Арнольда Хэвн‑Херста. Маккавеи установили круглосуточное наблюдение за шнеллеровскими казармами: следили за передвижениями солдат, регистрировали каждую машину и составили детальный план казарм.
Уверенности в успехе не было. Хэвн‑Херст расположился в самом центре крепости, а кругом было полно солдат. Никто, кроме английских военных, не мог подойти к его штабу. Выезды Хэвн‑Херста за пределы казарм держались в большом секрете, к тому же его всегда сопровождала такая охрана, что маккавеи потеряли бы много людей, если бы попытались напасть на него в городе.
Им удалось установить, что три раза в неделю легковая машина с гражданским номером выезжает из казарм между полуночью и первым часом ночи и возвращается незадолго до рассвета. В машине всегда сидел один водитель в штатском. Регулярность и необычные часы этих рейсов вызвали подозрения.
По номеру машины установили хозяина – оказалось, что она принадлежит богатому арабскому семейству. Маккавеи поначалу решили, что хозяин машины – обычный агент англичан и, значит, через него они вряд ли доберутся до Хэвн‑Херста.
Тем временем тщательно изучались сведения, касающиеся поведения и привычек генерала. Стало известно, что это очень тщеславный человек и что его жена из весьма влиятельных кругов. Брак с ней обеспечил Хэвн‑Херсту богатство и положение в обществе, он всячески берег семью. Генерала считали респектабельным джентльменом, корректным и скучным до тошноты.
Однако, покопавшись глубже, маккавеи выяснили, что у Хэвн‑Херста случались внебрачные связи и даже как будто он содержит любовницу. И тогда встал вопрос: а не чувствует ли себя Хэвн‑Херст чересчур одиноко в казармах? Он женат, занимает высокое положение и не посмеет, конечно, возить женщину в казармы. Но не ездит ли он сам к любовнице? Что, если таинственная машина вывозит регулярно его из казармы, а затем доставляет обратно?
Это предположение казалось нелепым. Но нельзя было отбрасывать и такой вариант. Кем могла быть любовница Хэвн‑Херста? Ни одна еврейка не стала бы жить с ним, подходящих англичанок не было, значит, это могла быть только арабская женщина. Если и имелось у Хэвн‑Херста любовное гнездышко, то скрывал он его в высшей степени ловко.
Следить за машиной было опасно: это грозило испортить все дело. Поначалу маккавеи хотели устроить засаду, однако командование решило, что если есть хоть малейший шанс, что в ней ездит сам Хэвн‑Херст, то лучше установить, куда он ездит, и накрыть его с поличным. Выяснили, что в семье, которой принадлежит таинственная машина, есть дочь, которая вполне могла понравиться Хэвн‑Херсту. За домом арабского семейства стали следить. На вторую ночь усилия увенчались успехом. В полночь девушка вышла из дома, направилась в сторону богатого арабского квартала Эль‑Бак, расположенного у Хевронского шоссе, и зашла в какой‑то дом. Полчаса спустя подъехал таинственный автомобиль, и маккавеи увидели, как в том же доме скрылся Хэвн‑Херст.
В три часа утра Хэвн‑Херста разбудил громовой голос, читавший стих из Библии, от которого у генерала в жилах застыла кровь: «Славьте Господа, мстящего за Израиль!»
Хэвн‑Херст соскочил с кровати. Его подружка дико завизжала, а по комнате уже неслись пули маккавеев.
Несколько часов спустя в британский штаб поступила телефонограмма с сообщением, где можно найти тело главнокомандующего. Кроме того, в ней говорилось, что обстоятельства кончины сэра Арнольда Хэвн‑Херста запечатлены на фотопленку и что эти фотографии будут преданы гласности, если только англичане вздумают прибегнуть к контрмерам.
В генштабе сообразили, какой возникнет скандал, если станет известно, что британского генерала убили в постели арабской любовницы, и решили спрятать концы в воду. Официально объявили, что Хэвн‑Херст погиб в автомобильной катастрофе.
Маккавеи не стали опровергать эту версию.
Едва генерала убрали со сцены, террор прекратился. Вот‑вот должна была прибыть комиссия ООН, и в стране воцарилось напряженное ожидание.
В конце июня 1947 года специальная комиссия, состоявшая из представителей Швеции, Нидерландов, Канады, Австралии, Гватемалы, Уругвая, Перу, Чехословакии, Югославии, Ирана и Индии, прибыла в Хайфу. Состав ее был весьма невыгоден для Израиля. Иран – мусульманская страна. Индия тоже частично мусульманская, к тому же входящая в Британское содружество; да и индийский представитель был мусульманином. В содружество входили также Канада и Австралия. Страны советского блока – Чехословакия и Югославия – вели традиционную антисионистскую политику. Представители южноамериканских стран – Уругвая, Перу и Гватемалы – были католиками, подверженными влиянию Ватикана, а тот относился к сионизму весьма неприязненно. По‑настоящему беспристрастными были только Швеция и Нидерланды.
И все же ишув приветствовал комиссию.
Палестинские арабы возражали против вмешательства ООН. Они объявили всеобщую забастовку и собирали митинги протеста, на которых произносились проклятия и угрозы. В арабских странах снова начались кровавые еврейские погромы.
И опять ишув призвал на службу старого бойца и дипломата Барака Бен Канаана. Вместе с Бен Гурионом и доктором Вейцманом он вошел в совещательный комитет при комиссии ООН.
ГЛАВА 13
Вернувшись в Ган‑Дафну, Китти ждала удобного момента, чтобы переговорить с Карен. Когда пришло письмо от Дова Ландау, она решила, что откладывать больше нельзя.
…Китти прополоскала длинные, густые каштановые волосы Карен лимонной водой, отжала их и вытерла насухо большим полотенцем.
– Фу! – фыркнула Карен, протирая кончиком полотенца глаза, куда попало мыло.
Вода в чайнике закипела. Карен встала, завязала полотенце тюрбаном и налила чаю. Китти за кухонным столом делала маникюр. Пахло лаком.
– Ты о чем задумалась? – ласково спросила Карен.
– Нельзя уж и задуматься на минутку!
– Нет, что‑то тебя беспокоит с тех самых пор, как ты вернулась с экскурсии к озеру. Между тобой и Ари что‑нибудь произошло?
– Между мной и Ари произошло много чего, но не это меня тревожит. Карен, нам с тобой нужно поговорить о нас с тобой и нашем будущем.
– Не понимаю.
Китти помахала рукой в воздухе, чтобы лак скорее высох, затем встала и неторопливо закурила сигарету.
– Ты, конечно, знаешь, как много ты для меня значишь и как я тебя люблю?
– Думаю, знаю, – ответила девушка шепотом.
– С того дня, когда я тебя впервые увидела в Караолосе, мне хочется, чтобы ты стала моей дочкой.
– Мне тоже этого хочется, Китти.
– Значит, ты поверишь, что я тщательно все обдумала. Я ведь желаю тебе только добра. Ты должна доверять мне во всем.
– А разве я не доверяю?
– Тебе будет непросто понять то, что я скажу сейчас. Мне и самой нелегко сказать это, потому что мне очень дороги эти дети и я как‑то срослась с Ган‑Дафной… Карен, я хочу забрать тебя домой, в Америку.
Девушка посмотрела на Китти, словно ее ударили. Она даже. не сразу поняла, о чем речь.
– Домой? Но ведь… я дома. У меня нет другого дома.
– Я хочу, чтобы твой дом был у меня – всегда.
– Я тоже хочу, Китти. Больше всего на свете… Это так странно.
– Что странно?
– То, что ты говоришь: домой, в Америку.
– Но ведь я американка, Карен, и мне хочется домой.
Карен прикусила губу, чтобы не заплакать.
– А ты говоришь – не странно! Я думала, все у нас останется как было. Ты останешься в Ган‑Дафне и…
– А ты отправишься в Пальмах, а потом… в какой‑нибудь пограничный кибуц?
– Ты угадала.
– Я многое полюбила здесь, но это не моя страна и не мой народ.
– Какая же я эгоистка, – сказала Карен. – Ни разу даже не подумала, что тебе тоже хочется домой, что ты вообще можешь хотеть чего‑нибудь для себя.
– В жизни не слыхала такого комплимента.
Карен задумалась. Китти была для нее всем, но – уехать?
– Не знаю, как сказать, Китти, но, как только я научилась читать, это было в Дании, я все время думала, что значит быть евреем? Я до сих пор не умею ответить на этот вопрос Знаю только, что здесь, в этой стране, у меня есть что‑то, чего у меня никто никогда не отнимет Не знаю, как это называется, но для меня нет ничего важнее. Может быть, когда‑нибудь я сумею объяснить тебе лучше, но уехать из Палестины не могу.
– Никто ничего не собирается отнимать у тебя. Евреи, которые живут в Америке, да и, думаю, повсюду, испытывают то же, что и ты. От того, что ты уедешь, ничего не изменится.
– Но ведь они живут на чужбине.
– Нет, дитя мое! Американские евреи любят Америку!
– Немецкие евреи тоже любили Германию!
– Перестань! – крикнула Китти. – Мы не такие, я и слушать не стану эту ложь, которой тебя тут пичкают! – И, тут же спохватившись, добавила: – В Америке есть люди, которые так любят свою страну, что скорее умрут, чем допустят, чтобы там произошло то же, что в Германии.
Она подошла к девушке и дотронулась до ее плеча:
– Думаешь, я не знаю, как это трудно? Думаешь, я смогу когда‑нибудь причинить тебе боль?
– Нет, – тихо ответила Карен.
Китти опустилась перед девушкой на колени и посмотрела ей в глаза.
– Ах, Карен. Ты ведь даже не знаешь, что такое мир. Ты еще не жила без страха. Ты думаешь, здесь когда‑нибудь станет лучше? Я всей душой хочу, чтобы ты осталась еврейкой, чтобы любила эту землю, но есть и другие вещи, которые я хочу сделать для тебя.
Карен отвела взгляд.
– Если ты останешься здесь, то проведешь всю жизнь с винтовкой в руке. Ты огрубеешь и очерствеешь, как Ари с Иорданой.
– С моей стороны было нечестно рассчитывать на то, что ты останешься.
– Поехали со мной, Карен, мы обе достаточно настрадались. Давай поживем по‑человечески. Мы не можем друг без друга.
– Не знаю, смогу ли я уехать… Не знаю, и все тут, – сказала девушка срывающимся голосом.
– Ах, Карен… Мне так хочется видеть тебя и в сапожках для верховой езды, и в бальном платье, и в «форде», и на футбольном матче. Хочу, чтобы тебе звонили поклонники. Хочу, чтобы твоя головка была занята прекрасными пустяками, а не контрабандой оружия и боеприпасов. Сколько же на свете вещей, о которых ты понятия не имеешь! Тебе бы хоть познакомиться с ними, прежде чем принимать окончательное решение. Пожалуйста, Карен, прошу тебя.
Карен побледнела и отошла в сторону.
– А как же Дов?
Китти достала из кармана письмо и протянула его Карен:
– Я нашла это у себя на столе. Понятия не имею, как оно туда попало.
«Миссис Фремонт!
Эти строки написаны человеком, который владеет английским гораздо лучше, чем я, но я переписываю его, чтобы вы по почерку убедились, что это я. По известным причинам письмо будет вам доставлено несколько необычным образом. В эти дни я очень занят У меня тут много друзей, первых моих друзей за много, много лет, и это настоящие друзья. Теперь, когда я устроился окончательно, мне хочется сказать вам, как я рад, что мне не приходится больше жить в Ган‑Дафне, где решительно все мне смертельно надоело, не исключая и вас с Карен Клемент. Я для того, собственно, и пишу вам, чтобы сказать, что мы с Карен больше не увидимся, так как я слишком занят и нахожусь среди настоящих друзей. Пускай Карен не думает, что я когда‑нибудь вернусь к ней. Она же еще сущий ребенок. У меня тут настоящая женщина, одних лет со мной, с ней я и живу. Кстати, почему вы не уезжаете с Карен в Америку? Здесь ей делать нечего.
Дов Ландау».
Китти взяла письмо и разорвала на клочки.
– Я скажу доктору Либерману, что увольняюсь. Как только мы все здесь уладим, – закажем билеты и уедем.
– Ладно, Китти. Я поеду с тобой, – ответила Карен.
ГЛАВА 14
Каждые несколько недель главный штаб маккавеев переезжал с места на место. После «адской недели» и убийства Хэвн‑Херста Бен Моше и Акива решили на время оставить Иерусалим. Их организация была, в сущности, невелика: несколько сот бойцов, несколько тысяч человек, вступающих в дело лишь время от времени, да несколько тысяч сочувствующих. Из‑за необходимости постоянно менять пристанище главный штаб состоял всего из шестерых человек. Теперь, когда положение резко обострилось, в штабе осталось только четверо, и в Тель‑Авив отправились Акива, Бен Моше, Нахум Бен Ами и Маленький Гиора, то есть Дов Ландау. Дов стал любимцем Акивы. Благодаря невероятной отваге и мастерству, с которым он подделывал документы, Дов вошел в высший круг руководства маккавеев.
Они расположились в подвале, принадлежавшем человеку, который сочувствовал маккавеям, на улице Бне‑Брак, неподалеку от центральной автобусной станции и старого базара, где всегда толпился народ. Вокруг дома расставили часовых, позаботились о запасном выходе, словом, все устроили как следует.
Вот уже пятнадцать лет Акива сводил на нет все усилия Си‑Ай‑Ди. В годы мировой войны англичане объявили амнистию, и Акива мог свободно ездить по стране. Все остальное время за ним охотились. Ему всегда удавалось обходить расставленные ловушки. За его поимку англичане объявили премию в несколько тысяч фунтов.
По чистой случайности Си‑Ай‑Ди установило слежку за помещением на улице Бне‑Брак – всего через три дома от штаба маккавеев. Там устроила склад товаров, доставленных в яффский порт в обход таможни, шайка контрабандистов. Агенты Си‑Ай‑Ди, зорко наблюдая за складом из здания напротив, заметили подозрительных людей у подвала, где находился штаб. Их сфотографировали и, сверившись с досье, опознали двух маккавеев. Так, охотясь за контрабандистами, англичане случайно наткнулись на добычу, которая была для них в тысячу раз важнее. Многолетний опыт войны с маккавеями подсказал им, что необходимо действовать без проволочек. Контрразведка быстро стянула силы, понятия не имея, что речь идет о самом штабе.
Дов сидел в одной из трех комнат полуподвальной квартиры и подделывал сальвадорский паспорт. Кроме него, на месте находился только Акива. Нахум и Бен Моше отправились на свидание с Зеевом Гильбоа, связным Хаганы и Пальмаха. Акива вошел к Дову.
– Ну‑ка, Маленький Гиора, – начал старик, – признавайся! Как тебе удалось сегодня вывернуться? Ведь Бен Моше хотел взять тебя с собой?
– Мне нужно доделать этот паспорт, – буркнул Дов.
Акива взглянул на часы и лег на койку.
– Они вот‑вот должны вернуться.
– Вы как хотите, а я не доверяю Хагане, – сказал Дов.
– Выбирать нам не из чего. Приходится пока доверять, – ответил старик.
Дов посмотрел страницы паспорта на свет, чтобы убедиться, не задеты ли водяной знак и печать. Чистая работа. Даже эксперт не смог бы обнаружить подделку.
Дов снова склонился над документом и тщательно изобразил подпись неизвестного ему сальвадорского чиновника. Потом он встал и беспокойно зашагал по комнате, то и дело проверяя, высохли ли чернила.
– Не будь таким нетерпеливым, Маленький Гиора. Самое тяжелое в подполье – ждать. Я частенько задаю себе вопрос: а чего, собственно, мы ждем?
– Мне уже приходилось жить в подполье, – живо ответил Дов.
– Я знаю. – Акива встал и потянулся. – Ждать, ждать и снова ждать. Ты еще очень молод, сынок. Не будь таким серьезным и постоянно настроенным на работу. Это всегда было одним из моих недостатков. Я тоже весь отдавался делу, день и ночь работал для дела.
– Странно слышать такое от Акивы.
– В мои годы начинают болтать всякое. Мы ждем. Чего? Возможности окунуться в новое ожидание. Если мы попадемся, то в лучшем случае отделаемся ссылкой или пожизненным заключением. Теперь англичане чаще вешают и пытают. Вот поэтому я и говорю – не надо быть таким серьезным. Я думаю, немало девушек были бы рады познакомиться с Маленьким Гиорой. Почему бы тебе не пожить, пока живется?
– Я к этому равнодушен, – твердо ответил Дов.
– Ишь ты, – засмеялся старик. – Может быть, у тебя уже есть девушка?
– У меня была девушка, – ответил Дов, – но теперь с этим покончено.
– Придется попросить Бен Моше, чтобы подобрал тебе другую подругу. Хоть будет с кем выйти погулять.
– Мне никого не надо, и никуда я отсюда не уйду. У меня нет важнее дела, чем работать в штабе.
Старик снова прилег и задумался, а затем сказал:
– Ты не прав, Гиора, ты очень, очень не прав. Самое важное дело на свете – это вставать утром, отправляться в поле, работать там, затем возвращаться вечером и знать, что тебя ждут дома те, кого ты любишь и кто любит тебя.
Снова старик ударился в сентиментальность, подумал Дов, Чернила высохли. Он приклеил фотокарточку. Акива задремал на койке, а Дов снова зашагал по комнате. После того как он отослал письмо миссис Фремонт, ему стадо еще хуже. Теперь он все время рвался в рейды. Рейд, и еще рейд, и еще. Рано или поздно он попадется англичанам, те его повесят, и тогда будет покончено со всем. Никто не подозревал, что Дов оттого так безрассудно храбр, что ему на все наплевать. Он ничего не хотел – только погибнуть от вражеской пули. Ему снова снились кошмары, и Карен больше не появлялась между ним и дверцей, ведущей в газовую камеру. Теперь она уедет с миссис Фремонт в Америку. Это хорошо. А он будет ходить на задания, пока не попадется, – зачем жить без Карен?
Полсотни переодетых полицейских подобрались к зданию, где расположился штаб. Они быстро и бесшумно сняли часовых. Затем окружили плотным кольцом весь квартал.
Пятнадцать мужчин, вооруженных автоматами, гранатами со слезоточивым газом, топорами и кувалдами, спустились в подвал и остановились у двери штаба.
Акива вздрогнул, когда раздался стук.
– Это, наверно, Бен Моше и Нахум. Поди открой.
Дов надел цепочку и приоткрыл дверь. В ту же секунду кувалда обрушилась на дверь и сорвала ее с петель. ‑
– Англичане! – взвизгнул Дов.