«Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою: благословенна ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших…»
Это было первое детское воспоминание Сергея Грачева. Тихие слова молитвы он всегда слышал сквозь сон. Только сквозь сон, потому что, как только он открывал глаза, Надежда Егоровна тут же замолкала.
Времена были такие – атеистические времена. И если бы мальчик вдруг повторил молитву на людях, в детском саду или, позже, в школе, то не избежать бы ему строгого допроса. И тогда он, не дай бог, на всю жизнь мог усвоить, что верить в Господа – позорно и вредно.
Это сейчас в церковь тянутся все кому не лень. Кто ради моды, кто для развлечения. А Надежда Егоровна Грачева веровала всегда, даже в самые безбожные периоды жизни нашей. Веровала горячо и глубоко, не выставляя свою религиозность напоказ, но и не пропуская ни церковных служб, ни постов.
Младенца Сергея она носила крестить сразу после роддома, тайком от родственников. И лишь через много лет показала сыну маленький латунный крестик, который бережно хранила в резной шкатулке.
Когда‑то Надежда Егоровна мечтала стать учительницей, да не пришлось. Так и проработала до пенсии красильщицей на камвольном комбинате.
Но любовь к детям осталась. Когда Сережа был ребенком, в доме вечно толклись его друзья и однокашники, и не было у них от Надежды Егоровны секретов. Да и теперь некоторые навещают, только все реже: некогда, обзаводятся собственными семьями.
Надежду Егоровну очень беспокоило то, что Сережа, не в пример остальным, никак не женится.
– Больно уж ты разборчивый, – сетовала она. – А обо мне подумал? Глядишь – так и не успею внуков понянчить.
– Еще и правнуков успеешь, мать! – отшучивался Сергей. – Ты сто лет жить будешь.
– Твоими бы устами, – вздыхала Надежда Егоровна. – Вот скажи, чем тебе, к примеру, Катя Семенова плоха?
– Всем хороша, да рыжая слишком, – смеялся он. – Говорят же: рыжий да красный – человек опасный.
– Глупый ты у меня… Когда только поумнеешь?
– Скоро. Только докторскую защищу…
– Следующая станция – Мамонтовка. Граждане пассажиры, при выходе из вагонов не забывайте свои вещи.
Сергей очнулся: к счастью, не проспал. Вещей у него не было, зато пришлось взять на руки Ванечку, которого сморил сон.
К дому Надежды Егоровны добрались без приключений. На всякий случай Сергей вошел не в калитку, а приблизился к дому через одному ему известную дыру в заборе.
Прильнул к окну: кажется, все тихо. Хозяйка одна, гладит выстиранное белье.
Вошел без стука. Мать от неожиданности ойкнула и перекрестилась:
– Сережа? Ты откуда в такую пору?
– Тише, мать. – Он уложил Ванечку на тахту, снял с него шапочку, стал расстегивать сапожки.
– Рыжик, – узнала Надежда Егоровна. – А где же Катюша?
– Она… – Сергей запнулся. – Короче, мать, вот что. Пусть Иван побудет пока у тебя.
– Разуйся, Сережа, а мальчика я сама раздену. Гляди, как наследил.
– Наследил… наследил я сегодня много. Ну, мать, мне пора. Побежал. Ты извини, что наследил.
– И не перекусишь?
Тут проснулся Ванечка, уставился на Сергея:
– Усатый! Ты что, уходишь?
– Дела, Иван.
Мальчик спрыгнул с тахты, обхватил ногу Грачева:
– Нет! Нет! Я с тобой! – Он всхлипнул. – К маме!
– А в чем дело? Случилось что? – заволновалась Надежда Егоровна.
– Некогда, мать, прости. Я тут… наобещал человеку, – он кивнул на Ваню, – пирожков с повидлом, так что ты уж постарайся, а? И на печке полежать, наверху.
– Не хочу на печку, хочу к маме, к маме, к маме, – зашелся в плаче мальчик, не отпуская ногу Сергея.
Тот разжал детские пальцы – в спешке это получилось грубовато. Выскакивая за дверь, услышал за спиной пронзительный Ванин возглас:
– Ну и уходи! Предатель!
Глава 11
Хороший мужик
Ребенок пристроен надежно, один камень свалился у Сергея с души. Но оставалось этих камней еще видимо‑невидимо.
Совершенно неясно, что делать дальше. Сейчас бы посоветоваться с опытным юристом. Но время близится к полуночи, юридические консультации давно закрыты, теперь уже – до понедельника.
Да и как отнесется официальный юрист к человеку, сбежавшему с места преступления, против которого – все улики, которого в буквальном смысле схватили за руку? В лучшем случае, скажет:
– Вы, гражданин, честно расскажите все как было, как вы убивали. А я, так и быть, соглашусь стать вашим адвокатом на суде. Возможно, мы с вами вместе найдем смягчающие обстоятельства: ревность, например, состояние аффекта, – и тогда вам дадут не высшую меру, а, скажем, лет пятнадцать строгого режима. Хотя, извините, при чем тут ревность, если ограблена касса и кроме вашей знакомой убит еще один ни в чем не повинный человек. Да и к тому же сопротивление при задержании. Может, тот милиционер, которого вы перекинули через голову во время побега, повредил себе шейные позвонки? Так что, увы, надеяться на оправдательный исход нет оснований. Отдохните пока, а мы тем временем сообщим о вас куда надо. Иначе нас, извините, обвинят в сокрытии информации, важной для раскрытия преступления…
А в самом деле: обязан или не обязан юрист в консультации сообщать о таких случаях «куда надо»? Скорее, обязан. Это же не священник, хранящий тайну исповеди. И не доктор с его клятвой Гиппократа и врачебной тайной.
Так что обращение в консультацию отпадает. Ах да, ведь все равно же – уик‑энд. Как выражается Антон – уик. Энд. Конец.
Неужели все кончено? Неужели нет никакого выхода? Не может этого быть. Быть этого не может.
Мысль Сергея лихорадочно работала. Он вспомнил любимую поговорку отца: «Из каждого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода».
Хоть бы один отыскать!
Как жаль, что не было времени посоветоваться с мамой. Спешил. Могли застукать, забрать на глазах у нее и Ванечки. Да и все равно, с мамой о таком – невозможно. Она из другого мира, у нее больное сердце.
Но Сергей и так знал, какой совет могла бы дать ему мать.
– Молись, сынок. Бог милостив, – вот что сказала бы Надежда Егоровна.
И вдруг он поймал себя на том, что губы его шепчут:
– Отче наш, Иже еси на небесех…
Молитва включилась в нем сама собой, хотя он никогда не произносил ее. Просто всплыла откуда‑то из глубин памяти. Мама, мама, спасибо тебе за то тихое ночное бормотание.
– …Да святится имя Твое, да придет царствие Твое…
Он читал «Отче наш» по дороге к станции, продолжал читать, свернув не в сторону перрона, а совсем в другую: к местной почте.
– …Да будет воля Твоя яко на небеси, и на земли… Хлеб наш насущный даждь нам днесь: и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим…
Телеграфное и телефонное отделения почты работали круглосуточно.
– Что вы хотели? – спросила Грачева девушка за стеклянной перегородкой.
– Я…
А в самом деле, что он хотел? И зачем зашел сюда?
Ответ явился неожиданно. Вдруг словно возникла перед ним приземистая фигура на коротких мускулистых ногах. Черные жесткие волосы, ранняя морщинка между бровями…
Геннадий Дементьев! Гена! Как же он сразу о нем не вспомнил?
Вот кто ему сейчас нужен, вот кто сумеет помочь в беде!
Давно не общались? Ну и что, Геннадий вспомнит старого знакомого. Такие, как он, никогда и никого не забывают. У этого цепкого, ухватистого человека, чем‑то похожего на морского краба, не память, а настоящая копилка.
– Я жду, – постучала по стеклу девушка.
– Ах да, простите. Мне бы позвонить в Москву. Это заказывать или по автомату?
– Возьмите жетончики, – ответила девушка. Перед ней стоял портативный черно‑белый телевизорчик, она смотрела гангстерский сериал. На экране бандиты стреляли друг в друга, и, поскольку изображение не было цветным, на рубашках убитых оставались черные дырочки. Как та, у Кати…
Сергей поспешно прошел в кабинку, достал из нагрудного кармана потрепанную записную книжку. Какая удача, что он не положил ее в сумку.
Буква Д. Дементьев. Два телефона – домашний и рабочий. В скобках после служебного номера пояснение: Московская городская прокуратура. Геннадий Иванович Дементьев работал там следователем.
…По домашнему номеру – долго‑долго длинные гудки. Сергей уже собирался повесить трубку, когда автомат все‑таки щелкнул, проглатывая жетон, и сонный женский голос протянул с недовольным зевком:
– Ну Му‑усик! Это ты? Чего тебе еще?
Сергей прокашлялся:
– Простите… Мне бы Геннадия.
Женщина, кажется, никак не могла до конца проснуться:
– Да ладно дурачиться, Мусик.
– Я не Мусик. То есть… Пожалуйста, если можно, Геннадия Дементьева.
– Ох! – спохватилась собеседница. – А кто это?
– Вы меня не знаете. Я его старый знакомый.
– Приличные люди, между прочим, после одиннадцати не звонят.
– Виноват. Не сердитесь, ради бога. Но он мне срочно нужен. По очень важному делу.
– А по какому? – спросила женщина.
– По личному. И общественному одновременно.
– Государственной важности, что ли? – с ним явно кокетничали.
– Возможно, – сухо ответил Сергей, давая своим тоном понять, что ему не до шуток.
– Нет его. – Собеседница, кажется, обиделась. – На службу звоните. Он там днюет и ночует.
– Дементьев слушает.
– Геннадий, вы, возможно… Ты, может, вспомнишь меня – я Сергей Грачев. Из МИФИ.
Сергей изрядно робел. Отрывает человека от дела из‑за своих личных проблем. Тот, наверное, и без того заморочен. Скоро полночь, а он все еще трудится.
Дементьев вспомнил его буквально в ту же секунду. Ну и память.
– Грачев! – воскликнул он. – Какими судьбами?
В его голосе сквозило не только удивление, но и явная радость. «Как приятно, – подумалось Сергею. – А ведь мог сразу отшить меня. Особо теплых отношений между нами никогда не было. Но, видно, время сглаживает даже старую неприязнь…»
– Ты прости, что беспокою. Мне бы с тобой посоветоваться.
– Нет проблем! – с готовностью отозвался Геннадий.
Есть же еще на свете отзывчивые люди.
– Я тут… понимаешь… влип в одну историю.
– Спокойнее. Не волнуйся так. Излагай.
Но Сергей волновался, мялся, не знал, с чего начать. А телефонный автомат глотал и глотал жетончики, один за другим. Дементьев, видимо, устал ждать.
– Ну вот что, – предложил он. – Я чувствую, разговор не телефонный.
– Пожалуй.
– Хочешь, встретимся?
– Ох, спасибо. А тебя это не очень затруднит?
– С удовольствием повидаюсь. Можешь прямо сейчас ко мне приехать. Я тут все равно один загораю. Никто нам не помешает.
– К тебе – это в прокуратуру? А нельзя где‑нибудь в другом месте?
– В другом так в другом, – без раздумий согласился следователь. – Назови, где тебе удобно. Хоть в кафе, хоть в подворотне, хоть в метро.
– В метро, – сказал Сергей и глянул на часы: до закрытия еще есть время, он успеет.
– Называй станцию, – деловито произнес Дементьев.
– «Ботанический сад», – выпалил Сергей.
– «Ботанический»? Отлично. Чтобы не разминуться – договоримся: у последнего вагона по движению от центра. А то там два выхода…
– Спасибо тебе огромное. А это ничего, что уйдешь с работы? Удобно?
– А работа не волк, – хохотнул Геннадий. – Во сколько подойдешь?
Сергей прикинул:
– Точно не знаю. Но после двенадцати. Может, в половине первого.
– Ладно. До встречи.
«Какой хороший мужик, – с благодарностью думал Сергей, подъезжая на электричке к Москве. – И почему я его прежде недолюбливал? Сам не пойму. Вот с кем надо было бы сдружиться…»
И «хороший мужик» тоже думал о нем в это время в своем следовательском кабинете.
На столе перед ним лежала фотография его давнего знакомца Сергея Грачева. Это было фото из паспорта, увеличенное и распечатанное в сотнях экземпляров.
«Разыскивается особо опасный преступник…»
Глава 12
Пожар
Грачев знал Геннадия Ивановича Дементьева уже шесть лет. А если точно: Сергей почти не знал Дементьева.
Если бы кто‑нибудь спросил его: «Что ты думаешь о Дементьеве», он бы ответил: «Человек как человек. Смурной какой‑то, но вообще ничего. Серьезный».
Хотя такого вопроса Сергею никто задать не мог. Общие знакомые (молодая семейная пара, Сережины ровесники) считали, что все их друзья – друзья между собой. В общем, так оно и было. Разношерстная, не меняющая свой состав компания собиралась два раза в году на дни рождения мужа и жены, а между этими праздниками все изредка перезванивались – вначале просто так, потом чаще по делу.
Но если бы кто‑нибудь спросил Дементьева: «Геннадий Иванович, как вы относитесь к Сергею?» – Дементьев отшутился бы. Он всегда говорил что‑нибудь смешное, когда не хотел отвечать впрямую. Полагая, что следователю без этого не обойтись.
Он уже тогда считал, что все должны звать его по имени‑отчеству (хотя этого никто не делал) и вообще сам у себя был на хорошем счету.
Шесть лет назад теплым сентябрьским вечером шумная компания вышла из электрички и направилась к даче по петляющей тропинке. Хозяева шли впереди, показывая дорогу. Остальные плелись за ними, разбившись по двое‑трое, болтая и заливаясь смехом над анекдотами.
«Симпатичная девчонка, но какая дура», – подумал Сергей, бросив взгляд на блондинку, шедшую впереди. Она без умолку болтала с подругой и при этом «строила глазки» ее парню.
Сергей отвлекался от них, слушая очередной анекдот, который рассказывал курчавый подвижный юноша. Он был тут настоящим заводилой.
А Гена – коренастый, низкорослый, с бровями, сросшимися у переносицы, отчего лицо его казалось сосредоточенным, – лишь чуть усмехался, когда вся компания выдавала залп смеха после анекдота.
Гена – Геннадий Иванович Дементьев, дипломник юрфака, проживающий в городе Москве, отслуживший во внутренних войсках, холостой и без вредных привычек – шел и смотрел на светловолосую девушку, идущую впереди. Верней, на ее ноги в облегающих новомодных «резиновых» джинсах. Смотрел и думал: «Почему она разговаривает с ними, а не со мной?» И молчал, размышляя, как бы заговорить с юной особой, как бы сделать так, чтобы она обратила внимание на него, Геннадия Ивановича, рассмеялась его шутке.
– Расскажите‑расскажите, что у вас там такое смешное, – обернулась блондинка.
И пока Гена решал, как ответить ей легко, весело и остроумно, Сергей сказал:
– Знаешь, есть такая поговорка у физиков: «Сколько поле не квантуй, все равно получишь… – сделал паузу и закончил: –…бесконечность».
Все расхохотались.
– Вы все тут физики? – улыбаясь, спросила блондинка.
– Да что вы, милая барышня! Обижаете. Я вот – журналист. Писака‑марака, – воскликнул курчавый юноша.
– А Геннадий – будущий юрист, правозащитник, – добавил Сергей, удивляясь и радуясь, что такие разные люди, как журналисты, физики и юристы, могут запросто собраться, потравить анекдоты и отпраздновать день рождения.
– Правозащитники – это те, которые все в Америку эмигрировали, – сказал Геннадий.
И подумал, глядя на Сергея: «Нарывается, сопляк».
«Нарывается, жлоб», – подумал, глядя на Геннадия, Сергей, а вслух сказал:
– Да вы, батенька, консерватор.
«Симпатичный мальчик. Надо им заняться», – глянув на Сергея, подумала блондинка.
Наконец пришли. Дом был небольшой, но двухэтажный, маленький участок отделен от соседних высоким, доска к доске сколоченным забором.
Гости стали восхищаться забором, непроницаемым для соседских взглядов, и тем, как добротно и прочно построен дом. Хозяин гордо объяснял:
– Да, мой дед все на века строит. У него всегда вещи на своих местах: инструмент под рукой, порядок идеальный.
То, что старший хозяин дачи пунктуален и предусмотрителен на все случаи жизни, было заметно. Сергея поразило, что около печки, на аккуратной деревянной полочке, вбитой в стену, лежало несколько пар холщовых рукавиц и стояла баночка, на которую поверх аптечной этикетки «Синтомициновая эмульсия» была приклеена бумажка с надписью: «От ожогов».
Дамы стали чистить картошку, кавалеры принесли воды, открыли водку и начали праздновать, не дожидаясь, когда сварится картошка. Все это происходило на веранде.
– Мальчики, что же вы без нас?
– Куда же без вас. Просим!
– Благодарим. Именинник, за тебя.
Картошка сварилась, консервы были открыты, все выпивали, закусывали, говорили.
Стали выяснять, кто же по профессии дед хозяина. Оказалось, что врач.
– Золотые руки у человека. И лечить, и строить умеет.
– Здорово. Такое редко бывает, – включился в разговор Сергей.
– А должно быть часто, – подал голос Геннадий. – Есть профессии, которые требуют от человека знаний и навыков во всех областях жизни.
Многозначительно помолчал и тут же заметил, что блондинка посмотрела в его сторону. Но тут опять влез этот сопляк Сергей:
– Да нет таких профессий. Просто все люди разные. Если ты врач и дачи строить умеешь – это очень хорошо. Но твоим пациентам важно, чтобы ты умел лечить.
– Вот я буду следователем. Следователь должен знать все.
«Вот уперся», – подумал Сергей, а вслух сказал с улыбкой:
– А я вот буду физиком и, кроме физики, ничего знать не желаю.
Все засмеялись. Курчавый весельчак‑журналист процитировал:
– «Если бы я знал, что такое электричество!» – и добавил: – Вы так спорите, аж небеса трясутся.
Действительно, где‑то вблизи громыхнуло, за окном стало темнее, по крыше веранды застучали капли.
– Неужели мы будем сидеть в темноте? – воскликнула блондинка, всплеснув руками так, что звякнули браслеты.
– Нет, это чуть позже, – успокоил ее курчавый, вызвав всеобщий смех. – А сейчас – дискотека!
Вскочил, врубил магнитофон на полную громкость. Зазвучала ламбада, блондинка была приглашена им на танец.
– Цветомузыка! – Обнимая блондинку за талию, журналист то и дело подруливал к двери и щелкал выключателем. Под потолком то зажигался, то гас плетеный шар из грубых красных ниток. – Да будет свет! А темнота – попозже!
Кружился с блондинкой по комнате, переходя с ламбады на польку, потом на танго.
Еще одна пара пошла танцевать: Сергей протянул руку подруге хозяйки – и они стали изображать нечто немыслимое, похожее на чарльстон, буги‑вуги и русскую плясовую. На ходу поменялись партнерами – Сергей стал отплясывать с блондинкой.
Хозяйка, глядя на них, хохотала и раскладывала картошку по тарелкам, хозяин разливал водку.
А Геннадий Иванович Дементьев, будущий следователь, сидел на своем месте и не сводил взгляда с руки Сергея на бедре, обтянутом черными «резиновыми» джинсами. Ему хотелось танцевать с блондинкой, но никто об этом конечно же не догадывался.
Вдруг погас свет, смолкла ламбада, блондинка пронзительно завизжала, другая девушка тихо охнула:
– Ой, мамочки, что это?
На полу, рядом с дверью, трещал пучок ослепительных искр, и тут же задымился дощатый пол, пламя поползло по стене.
– Проводка горит! – крикнул Сергей.
Вот он, шанс! Вот она, молниеносная реакция, помноженная на профессиональную наблюдательность! В углу за печкой стоял новенький огнетушитель – Дементьев отметил эту важную деталь, как только вошел. Сейчас он сгруппируется, прыжок, и схватит огнетушитель…
Но кто‑то сбил его с ног. Падая, он успел ударить этого сбившего.
– Пробки! Электричество вырубите! – хрипел Сергей, согнувшись от удара.
И, наконец распрямившись, схватил с пола домотканый ковер, бросил его на пламя и стал затаптывать огонь.
– Ты жить расхотел, что ли? Это же проводка горела, тебя бы через струю шарахнуло насмерть, – сказал Сергей Геннадию, когда огонь был потушен.
– «Если бы я знал, что такое электричество», – задумчиво произнес курчавый и добавил, обращаясь к блондинке: – Вот теперь будем сидеть в темноте.
Правда, и теперь в темноте не сидели. Зажгли свечи. Пили, смеялись. Пели – почему‑то одну и ту же песню – «Гудбай, Америка».
Геннадий молчал. В общем‑то, он понимал, что Сергей в какой‑то мере спас ему жизнь. Но и настроение испортил. Он не смотрел на Сергея. И на блондинку больше не смотрел.
Когда все разбрелись по комнатам, блондинка остановилась возле Сергея и попросила:
– Дай огонька, – в ее длинных тонких пальцах белела сигарета.
Сергей подошел, щелкнул зажигалкой. Поглядел ей в глаза – все ясно, глаза призывно блестели. Несколько секунд в нем происходило нечто вроде схватки – природы с брезгливостью. Победила брезгливость. Он не пошел за ней, а с поклоном произнес: «Доброй ночи».
И завалился спать на диване у стола.
Из всего происшедшего тогда Геннадий Дементьев сделал вывод: надо совершенствовать свои знания во всех областях жизни.
И еще – не надо больше видеться с Сергеем. Почему? Да просто не хочется.
Но видеться приходилось – раз в полгода они встречались на дне рождения. Дементьев учился, пополнял свои знания, защитил диплом, начал работать в городской прокуратуре. И каждый раз, встречаясь с Сергеем, приветливо здоровался и поддерживал разговор. Ведь самообладание и вежливость у юриста всегда на высоте.
Конечно, Дементьев давно забыл блондинку и обстоятельства первой встречи с Сергеем тоже не вспоминал – он не любил держать в памяти бесполезную информацию.
Но Сергей его раздражал. Тем, что был легким в общении, веселым человеком, к тому же талантливым физиком, перспективным ученым. Раздражало и то, что он заботится о какой‑то женщине с маленьким ребенком, которая ему не родственница, не любовница, а названая сестра. В общем, нелюбовь следователя Дементьева к молодому физику Грачеву была подспудной, тяжелой, глубоко затаившейся.
Глава 13
Служба или дружба?
Вот такие подробности из прошлого припомнились следователю Дементьеву после звонка Грачева. Воспоминания не заняли у него много времени. Картинки былого промелькнули, точно череда коротких кадров, смонтированных рукой умелого режиссера. Не память, а копилка. В положенный срок копилку разбивают, и вся мелочь высыпается из нее. А сейчас этот срок подошел, вот все сразу и посыпалось, зазвенело, вспомнилось.
Черно‑белая фотография преступника, лежащая перед ним на столе, казалось, обросла плотью, наполнилась цветом. Глаза на ней даже будто бы стали карими. Честные такие глаза. И взгляд открытый. Что‑то все‑таки мешало Дементьеву поверить до конца в преступление Грачева. Не мог этот человек так кроваво расправиться с двоими, в том числе – с молодой женщиной.
Однако факты есть факты, а внешность бывает обманчивой. Иные так умело маскируются, что их никогда ни в чем таком не заподозришь, а копни поглубже – злодей из злодеев. У Дементьева, старшего следователя, уже был опыт общения с подобными мерзавцами.
Геннадий Иванович был реалистом, и факты для него всегда значили больше, нежели личные ощущения. Взяли человека с поличным – значит, виноват. Тем более что, как ему известно, судебные медики установили: кассирша и охранник скончались буквально за считанные минуты до приезда милиции – Грачев не успел скрыться.
И вот особо опасный преступник, на поимку которого подняты самые лучшие милицейские подразделения, сам идет к нему в руки. Да это же невиданная удача!
Это шанс перепрыгнуть на следующую ступеньку должностной лестницы – Геннадий Дементьев был неравнодушен к своей карьере.
Нет, он никогда не унижался до того, чтобы лебезить перед начальством, льстить, пытаться правдами и неправдами пролезть в любимчики. Он поэтапно строил свою карьеру, как некоторые строят дачи, – обдуманно, упорно и кропотливо. Шел наверх шаг за шагом. Вернее – шажок за шажком. И вот судьба дарит ему случай, когда можно наконец прыгнуть, взлететь.
Он, кого до сих пор коллеги уважали лишь за добросовестное следование служебным инструкциям – а придерживаться инструкций было твердым принципом Дементьева, – станет героем! Настоящим героем дня.
И тогда – о! – тогда он решительно запретит своей супруге называть его этим противным слащавым имечком «Мусик». Пусть зовет «любимым», «дорогим» или, еще лучше, просто Геннадием. Никаких Мусиков. Герой не может быть Мусиком.
– Опергруппе приготовиться на выезд, – распорядился Дементьев. – Будем брать Грачева Сергея. Я тоже поеду: преступник должен выйти на меня… – Он подумал и добавил: – В любом случае брать только живым.
Нельзя сказать, что совесть не мучила его. Все‑таки он устраивает ловушку не просто знакомому, а доверившемуся ему человеку.
Распоряжение брать живым диктовалось, конечно, в первую очередь соображениями делового порядка: преступление совершено не одиночкой, необходимо найти сообщников. Но был и еще мотив, в котором Дементьев не признавался самому себе: ему хотелось, чтобы Грачев уцелел. Не хотелось думать о том, что он собственной волей может лишить Сергея жизни.
Хотя если дело дойдет до суда, то всякому, мало‑мальски знакомому с Уголовным кодексом, ясно: убийство, совершенное в пункте обмена валюты, должно караться «вышкой». Но пусть это решение вынесут судьи и присяжные заседатели. У следователя другая задача.
Дементьев слыл среди коллег человеком с железными нервами. Он и сам не сомневался в справедливости подобной репутации. Всегда был уверен в себе, в любой ситуации не колебался.
Может быть, эта глубоко укоренившаяся уверенность и стала причиной того, что, дрогнув, допустив явную оплошность, он ее не заметил.
Оплошность заключалась в том, что, застигнутый врасплох неожиданным звонком Грачева, следователь не распорядился выяснить, откуда тот звонил.
Вернее, такая мысль у Геннадия мелькнула, но он отмахнулся от нее: зачем? Добыча и без того сама шла к нему в руки.
Да, Геннадий Дементьев дрогнул – и не ощутил этого. Он считал, что дрогнуть человек может лишь от страха, горя или другой давящей ситуации. А на деле – такое иногда случается и от радости.
Следователь ошибся. А всякая ошибка, даже незначительная, влечет за собой непредсказуемые последствия.
Пока формировали группу захвата, Геннадий Иванович дозвонился домой к своему непосредственному начальнику и высказал готовность лично заняться «делом Грачева». Нет, он не напрашивался – это могло быть не так понято, – а вызывался добровольно взять на себя самую тяжелую работу.
Получил согласие. И санкцию – действовать на первом этапе расследования по своему усмотрению – тоже получил.
Спустился к машине. Скомандовал водителю:
– К метро «Ботанический сад». Тот выход, что ближе к Яузе, к мостику.
Оперативникам уже были розданы фотографии Грачева и сообщены его приметы.
Старший следователь прокуратуры, юрист первого класса Геннадий Дементьев откинулся на спинку сиденья и подумал о том, что теперь уж не так долго ждать следующей должности – следователя по особо важным делам. На их профессиональном жаргоне сию должность не без нежности называли «важняк».
Глава 14
Мусик
А Сергей Грачев в это время приближался к Москве, окрыленный надеждой. Скоро ему протянут руку помощи. Скоро обозначится тот единственный выход из западни, в которую он попал.
Ему вспомнилось, как обменивался рукопожатием Геннадий. Считается, что манера здороваться многое говорит о характере человека. Дескать, если мужчина подает руку ладонью вверх, значит, желает главенствовать. Если вниз – готов подчиниться. Слабое, вялое пожатие – характер мечтательный, пассивный. Энергичное же пожатие говорит о напоре и агрессии.
Геннадий Дементьев, приветствуя, всегда обхватывал руку со всех сторон – и сверху, и снизу одновременно. Будто в тиски зажимал. Не тряс, но долго не отпускал. Иногда становилось невыносимо, хотелось поскорее высвободить руку, хотя Геннадий никогда не причинял боли. Ладонь у него была какая‑то противно влажная. Ноги он при этом обычно расставлял широко, точно борец перед началом раунда. «А ну‑ка попробуй справиться со мной!» – выражала эта поза. Краб. Вылитый краб с клешнями.
Но сейчас Сергей ощущал себя таким слабым, таким беспомощным, что был бы рад, если бы Дементьев крепко сжал его ладонь. Ту самую, с которой он совсем недавно смывал кровь.
Беглец искал опоры. Почва уплывала у него из‑под ног. А на Геннадия, с его‑то борцовской стойкой, сам Бог, казалось, велел опереться.
Скорей бы уж наступил момент долгожданной встречи.
«Скорей бы уж наступил момент долгожданной встречи!» – торопил время и Дементьев.
Он был доволен, что Грачев выбрал местом свидания именно эту станцию метро, а не какую‑нибудь другую, где много переходов с одной линии на другую и легко запутаться в эскалаторах и пересадках. На «Ботаническом» не заблудишься и не разминешься. Преступник сам себе вырыл яму.
К тому же эта станция и днем‑то довольно безлюдна, а к ночи и подавно. Захват можно будет произвести без помех. Просто дождаться у последнего вагона – и все.