С детства над ним насмехались, дразнили, приходилось кулаками расправляться с обидчиками.
Девушки сторонились, считая его бесцветность крупным недостатком, и Борис научился презирать этих дешевок. Он не утруждал себя пустыми ухаживаниями, а просто пользовался ими, как вещами: подкарауливал припозднившихся дурочек или напаивал их до беспамятства.
В маленькой Балашихе о нем ходила дурная слава, его кулаков и угрюмого нрава побаивались. Никто никогда на него не жаловался, ни одно дело не было возбуждено по факту изнасилования или полученного в драке увечья.
Но мелкая микрорайонная власть альбиноса не могла утолить жажду отмщения, переполнявшую его оскорбленную душу. Власть должна была иметь реальный выход – именно поэтому он решил пойти на службу в ГАИ. Кроме нехилого приработка ему нравилось быть вершителем судеб на своем участке трассы, нравились заискивающие глаза водителей, униженные мольбы, подкрепляемые крупными купюрами, которые он принимал, словно делал огромное одолжение.
Вскоре он купил свою собственную тачку, свел знакомства на автосервисе и очень быстро стал незаменимым человеком для многих местных и московских авторитетов, да и просто для нужных солидных людей.
Альбинос в наглую вкатывал машины на ремонт вне очереди, выбивал у мастеров нужные детали, оформлял мнимые аварии для получения страховок, перебивал номера у краденых автомобилей и сбывал их тут же крутившимся гонцам из кавказского региона.
Тогда он и получил свою кличку Негатив. Под этим прозвищем и узнал его крупный балашихинский босс Витя‑Партизан.
У Партизана была отлаженная могучая структура, и озлобленный, любящий рисковые схватки Негатив пришелся там ко двору.
Он выезжал на ночные «стрелки», участвовал в разборках, а главное, зачем он был нужен, – перевозил Партизану партии оружия, добытые через сложную сеть каналов прямо с завода.
Да, видно, завелся в империи Партизана осведомитель. Однажды, когда Негатив гнал на своей патрульной машине из соседней области очередную партию, он нарвался на засаду.
– Вы что, ребята? – удивленно хлопал он своими розовыми веками. – Я же свой. – И тыкал им служебное удостоверение.
– Черт, промашка, – досадливо сказал капитан. – А ведь точная наводка была. Стой, приятель, у тебя номера‑то московские… Ну‑ка, ребята, обыщите машину.
Долго искать не пришлось. Всю партию оружия изъяли. Негатива задержали.
Партизан нажал, где надо, подмазал, и Борис Шестопалов вновь оказался на свободе, только из ГАИ пришлось уйти, да потом замаливать грехи перед боссом за то, что не сумел смыться вовремя.
…Лихое было время, интересное. Негативу нравились перестрелки, крутые выяснения с другими группировками, грело душу сознание собственной значительности – как‑никак, он работал под крышей крупного авторитета, одно имя которого вселяло ужас.
Сколько оружия перебывало в его руках за это время, а вот зацепился только «вальтер». Так удобно лег в руку, так ласкал взор изящными, хищными очертаниями.
Негатив пользовался только им, глушитель прикупил сам, не бросал на месте разборок, хотя Партизан и выговаривал ему, чтоб не дурил и не жмотился. Если одну «пушку» светить, то вычислить можно.
Но Негатив не слушал. Если он и был способен на любовь, то это нерастраченное чувство он всецело перенес на своего стального приятеля.
Но случилось непредвиденное – погиб Витя‑Партизан. Без всесильного босса империя стала рушиться.
Негатива недолюбливала братва, и в новом переделе структур ему не нашлось места.
Быть одним из первых подручных, а потом идти шестеркой к какому‑то мелкому хрену из агеевской группировки – это, знаете ли, не по рангу.
Братва, давно точившая зуб на Негатива, припомнила все: и ментовское прошлое, и содранные за ни за что бабки, и собственные разбитые морды.
Негатив залег на дно. Тихо спускал нажитое и хищно высматривал из укрытия, к кому бы прислониться повыгоднее.
Тут‑то судьба и свела его с Толяном.
Толян Куракин жил от него неподалеку, раньше шустрил на рынке, деталями приторговывал, а потом пропал с горизонта.
Отсидев пару лет за спекуляцию, он вернулся в родные места, чувствуя себя крутым.
Негатив никогда Толяном не интересовался, а тут тот сам его нашел.
Пришел с бутылкой и завел разговор издалека: дескать, вижу, ты не при деле, а нам нужен опытный человечек…
Тогда Негатив и узнал, что есть подходящая группа.
По словам Толяна, они провернули несколько делишек. С первого взгляда – заурядные ограбления, но во главе группировки стоял некий умный шеф. Батя, который все просчитывал наперед с ювелирной точностью. Нужно было быть полным козлом, чтобы попасться, – так Батя организовывал все как по писаному.
Сейчас Батя как раз менял исполнителей, слишком робкими некоторые ему казались.
Негатив долго не раздумывал. Условия оказались подходящими, а узнав, что планируется налет на инкассаторов крупного универмага, он прикинул свой процент с возможной выручки и согласился без колебаний.
Одно было странно – Толян не желал сводить его с Батей.
– Вот придет от него человечек, все обрисует, и вперед. Главное – ни на шаг не отступать. Сказал Батя: «Быть на месте в девятнадцать ноль семь», значит, точняк, ни минутой позже. Усек? – пьяно ворочая языком, рассказывал Толян. – Велел Батя по этой улице уходить – значит, без самодеятельности.
Правда, к концу последней бутылки Толян раскололся, что и сам Батю ни разу в глаза не видел. Его с ним один приятель свел, да отлетел уже, выбыл из крупной игры.
«Этот «партизан», пожалуй, еще похлеще будет… – подумал Негатив. – Хитер. Осторожен. Ладно, посмотрим…»
Но он уже понял, что не упустил свой шанс – нашел сильного, умного покровителя, который к тому же умудрился не засветиться в криминальных тусовках. А это двойная гарантия безопасности, ведь менты чуть что – знакомых трясут.
В тот раз на его долю пришлось десять лимонов, это тогда было больше трех тысяч «зеленых» – Батя не поскупился.
Он не слишком тревожил Негатива заданиями. Вызывал раз в несколько месяцев, передавал через своего хлыща точную наводку, а потом хлыщ отсчитывал исполнителям их долю и отвозил остальное Бате и его приспешникам.
В том, что вокруг шефа кормится еще несколько шакалов, Негатив ничуть не сомневался. Ведь в одиночку не организуешь, не рассчитаешь, не соберешь все сведения. На это и силы, и люди, и время нужно.
Зато каждый раз все проходило как по маслу. Взять хотя бы налет на отделение Сбербанка. Наводчик точно описал им кассиршу лет сорока, которую требовалось непременно убрать, а на остальных время не тратить.
Перед обеденным перерывом в зале народу – не продохнуть, охрана у дверей, стоит надеть маски и достать оружие – толпа женщин и стариков в панике ломанется к дверям, лишая охранника возможности действовать.
Но прежде следовало шепнуть кассирше пару словечек, подозвать ее к откидной стойке прохода. А лишь только она откроет вход в служебное помещение, стрелять на поражение, крича:
– Ни с места! Все заложники! Кто шевельнется – стреляю без предупреждения!
Вид только одного убитого способен вселить в людей ужас, парализовать волю. К тому же менты имеют четкую инструкцию не противодействовать грабителям, если под угрозу ставится жизнь людей.
Уходить им следовало через черный ход – Наводчик нарисовал подробный план коридоров – дворами, на соседнюю улицу, где Негативу надлежало заранее оставить свой «мерседес».
Ох и посмеялся он потом, лежа дома на диване и слушая по телику милицейскую хронику.
Такое ощущение, что все вокруг козлы полные.
Ни одна собака их не запомнила, хотя стояли в тесной давке у окошка совсем рядом, пока кассирша не пошла открывать проход, а они с Толяном не напялили черные маски.
По телику сообщили, что они собирались взять находящихся в сберкассе людей в заложники и выдвинуть свои требования, но передумали и ограничились ограблением.
Три ха‑ха! Чего с них требовать? Разве ящик пива с утра.
Только один раз Негатив чуть было не сорвал запланированную операцию.
Где‑то за неделю до Батиного звонка он по старой памяти потащился на поминки Вити‑Партизана. Год уж минул.
В кафешке собрались люди известные, вся практически криминальная братва. Но ничего худого на этот вечер не намечалось, все разборки отложили – помянуть все же собрались, уважение надо иметь.
Негатив, как на грех, не оставил пистолет в машине, а потащил с собой. Привычнее так, да и прихвастнуть хотелось перед старыми дружками.
Да еще баксами, дурак, бумажник набил, строил из себя птицу большого полета.
Впрочем, прежние знакомые действительно удивились, увидев Негатива «в порядке», на тачке, при «зелени», с «пушкой», которую он по милицейской привычке подвешивал в кобуре под мышкой.
Негатив таинственно помалкивал, не распространялся о том, чем занимается, только намеки кидал на свою нынешнюю солидную крышу.
И какая сука навела? Кому поперек горла встало их сборище?
Правда, из нескольких группировок ребята собрались, так ведь не на дело, а по‑человечески…
Короче, среди ночи налетел РУОП. Да еще не местный, а московский.
Ворвались в масках, с автоматами, всех на пол положили, столы перевернули.
Негатив аж похолодел. У него же оружие! А на оружии этом уже столько…
Хорошо еще, что он в центре зала лежал. Пока по крайним шарили, успел извернуться, кобуру отстегнуть и вместе с «вальтером» под стол сбросить.
Сам‑то легко отделался. Ведь год уже как «завязал», зашел помянуть друга по старой памяти.
Но «вальтер»!
Выйдя утром из отделения, куда свезли всех задержанных в ту ночь, поспешил к знакомым ментам на поклон. Признался, что «пушку» сбросил, канючил, чтоб вернули.
А те руками разводят:
– Мы бы рады, Негатив, да московская бригада работала. Все у них, по описи.
Правда, обещали помочь, поискать концы, вернуть, если пистолет «чистый».
Негатив наскреб, сколько смог, баксов пятьсот, бумажник‑то, «зеленью» набитый, эти скоты тоже выгребли.
– Вот, братаны, себе возьмите, там дайте, только верните.
Те посмотрели, как на чокнутого.
– Да ты себе две «пушки» купишь за эти бабки. На хрена кашу заваривать?
Несколько дней он ждал, как в горячке, пока местные в столицу «концы наводили».
А тут как раз Батя позвонил. Прорычал, как обычно:
– Будь готов, сынок. Завтра мой мальчик подъедет, все растолкует.
Ему просто повезло, что назавтра ребята, ухмыляясь, вернули ему «вальтер», правда без кобуры, ну и хрен с ней.
Правда, мелькнуло в голове Негатива подозрение, что не его это «пушка» вовсе, а прикупили мужики другую взамен, а разницу себе за труды оставили, да за его глупость в придачу.
Он осматривал пистолет, вертел так и эдак, но, как назло, никаких особых примет припомнить не мог. Ни царапин, ни таблички с надписью на «вальтере» не было.
Он вернулся домой, а Батин посланец уже томился под запертой дверью.
Да еще выговор ему устроил, засранец. Но Негатив, чувствуя в кармане привычную тяжесть вороненого ствола, быстро поставил этого ублюдка на место.
…Они с Толяном подъехали к офису ровно в девять.
Сегодня Негатив уже несколько раз проезжал мимо по улице, присматривался, отрабатывал указанный Батей поворот.
С виду офис был так себе, средней паршивости, в подъезде выселенного дома на Петровке.
Негатив с усмешкой поглядывал на внушительное здание под номером 38.
Не знаете, голубчики, что в паре кварталов от вас уже лежит наживка, а щука кругами ходит, вот‑вот клюнет.
…Осмотревшись, они поднялись по винтовой широкой лестнице на третий этаж.
На черной железной двери бумажная табличка: «Рекламное агентство КОЛИБРИ».
Дочирикались, птички!
Негатив вынул из кармана переданный Батиным посланцем дубликат ключа и без труда открыл массивную дверь.
Рядом были еще какие‑то офисы, расположенные в бывших квартирах, но все они были уже заперты, лишь из‑за одной двери доносился приглушенный шум.
Толян шепнул:
– Может, позже? Там еще не ушли.
Но Негатив решил четко следовать инструкции.
Охранник гонял чаи в просторном холле, даже не приподнялся, лишь лениво скосил глаза на приоткрывшуюся дверь.
Мужики, открывающие ее своим ключом, не вызвали в нем ни малейшего подозрения.
За это он и поплатился через секунду, когда начал оседать на пол, хватая воздух широко разинутым ртом.
Два глухих хлопка – и все было кончено.
В дальней комнате они нашли сейф. Шифр от него был записан на бумажке услужливой рукой Батиной шестерки.
Набирать было неудобно. Рука в перчатке плохо попадала в мелкие отверстия с чувствительными пластинами. Пришлось повозиться.
Несложная комбинация, и стальная дверца распахнулась.
На полочке радовали взор несколько тугих зелененьких пачек.
Негатив пересчитал. Десять тысяч баксов. Не слишком‑то густо.
Да, впрочем, и дело пустяковое. Все на блюдечке с голубой каемочкой. Хочешь – вилочкой бери, хочешь – руками лопай.
– Батя велел все бумажки забрать, – напомнил Толян.
– А на хрена они? – хмыкнул Негатив.
Но спорить не стал, выгреб из сейфа целую кипу каких‑то договоров, платежек, прихватил печать в круглой коробочке.
Все это барахло запихал себе в сумку. А дальше была самая приятная часть.
Батя почему‑то разрешил им покуражиться самую малость, минут пять.
Ну они с Толяном и оттянулись…
Размозжили экран компьютерного дисплея, раскромсали ножом мягкий кожаный угол, скинули на пол подставку с цветами, и земля из разбитых горшков рассыпалась по полу.
Пришлось перепрыгивать, чтоб не оставить следов на липком мокром черноземе.
…Из соседнего офиса как раз вывалилась подгулявшая компания.
Негатив прислушался, прильнув ухом к двери.
Соседи с пьяными шуточками шумно спускались по лестнице.
Вот черт! «Мерс» возле самого подъезда…
А впрочем, в таком состоянии вряд ли кто‑то обратит внимание на номера. Да и офисов на трех этажах девять штук. Поди разберись, чья машина.
Они выждали немного и спустились вниз.
Уже в машине Толян показал ему сотовый телефон. Прихватил, козел, не удержался.
– Придурок! – взревел Негатив. – Батя велел что‑нибудь брать?!
– Нет, – испугался Толян.
– Ну так выбрось! На хрена козе баян? Они же все на учете, на обслуге. Что ты с ним делать будешь?
Они тормознули на окраине у мусорного бака и бросили в него телефон и мелко изодранные в клочья бумажки из сейфа.
Толян все‑таки был больной. Не терпелось покорчить из себя «делового». Говорил же им Батя: «Не высовывайтесь. Живите тихо. Деньгами не светите. Придет время, заживете на полную катушку».
Так этот безмозглый приобрел себе пейджер. Оправдывался:
– Да он теперь у каждой домохозяйки. И удобно. Я по своим делам мотаюсь, а вдруг срочно нужен – так ты мне сообщение.
Вот теперь Негатив решил воспользоваться пейджером Толяна. Не зря же балбес деньги тратил. К тому же нужен он был срочно. Такие дела лучше на пару решать, чтоб без подвоха.
А дело было простое. В шкафу у Негатива лежала сумка, битком набитая деньгами.
Они сговаривались, определяя их с Толяном долю с выручки примерно пятнадцати тысяч баксов, а взяли они в обменном пункте восемнадцать.
И закрутилась в мозгу у Негатива простая арифметика.
Их с Толяном треть – пять штук на двоих. Десять уходят Бате. А еще три? Неучтенные… Незапланированные… Хрена пухлого их‑то отдавать?
Правда, Батя говорил: «Пятнадцать – двадцать. День на день не приходится».
Ну так, может, не шла в тот день в обменке работа, не накрутили они верхней суммы…
Но деньги после налета они считали вместе с Толяном – вместе и решать. А то заложит, гаденыш.
По полторы на нос – премиальные за труды. Нормальная сумма.
В центре, на оживленной улице, ухлопали охранника и девчонку.
Хорошо, успели вовремя смотаться. Пока Толян выручку изымал, Негатив заметил, что палец у кассирши замер на кнопке сигнализации.
Толян прилетел сразу же после сообщения на пейджер – видно, дома сидел.
Сначала он слушал Негатива с недоверием – а вдруг тот его подловить хочет. Но потом поверил, глазки загорелись.
– И то верно, Негатив. Откуда он узнает?
Они достали сумку и вновь все пересчитали. Отложили часть, чтоб передать Бате. Он сказал, что посыльный заедет в понедельник после обеда. А остальное поделили по‑братски.
Негатив подумал, что все равно маловато. Два убийства – и всего четыре штуки «зеленых». За каждого – по две.
А в итоге жизни паренька‑охранника и рыжей кассирши стоили – по девять тысяч баксов.
Даже тачку приличную за такие деньги не купишь.
Глава 23
Навстречу судьбе
Он не хочет чувствовать себя теленком, которого ведут на заклание. Не хочет сидеть и ждать, опустив руки, когда свершится предрешенное. Не желает с тупой покорностью ждать неизбежного.
Ты убегаешь, а судьба догоняет. Ты мечешься, а тебя подстерегают – и бац! Получите!
Испей чашу свою до дна…
Ну что ж, раз ему суждено ее испить, то он поторопится. Добровольно, большими глотками, глядя своей судьбине прямо в лицо.
Я не боюсь тебя. Я не прячусь. Я готов!
Он будет стараться опередить предначертанное. И может быть, тогда ему удастся разорвать этот круг, вырваться за определенную программой черту.
Программа… Ведь он сам умеет программировать компьютеры. Умная машина послушно выполняет то, что он внес в ее память. Только это – ни на йоту больше. Но ведь всегда можно войти в базу данных и дописать финал. И создать файл, который отменит все предыдущие…
Итак, решено! Он будет действовать. Пусть исполнится предначертанный кем‑то свыше план, а потом заглянем туда, за грань, в неизведанное и постараемся изменить заключительный файл.
– Я поеду с тобой, – без колебаний заявила Лина.
– Даже не думай! – оборвал ее Сергей.
Но она уперлась, как бычок, насупилась. Если уж ей что‑то приходило в голову, то переубедить ее было невозможно. Маленькая, тоненькая, а характер…
Сергей скрипнул зубами:
– Ну куда ты со мной? Куда?
– Тебя ищут одного, – возразила она. – А нас будет двое.
– И что?
– Так ведь на двоих не обратят внимания! И потом, сам же говоришь, что у мамы твоей засада. Тебя сразу схватят, а если приду я…
Конечно, она была права. Но не может же он прятаться за девичью спину. Подставлять еще и ее… Нет уж, хватит Ванечки.
А Лина просто не могла отпустить его одного. Она же изведется в неизвестности.
– Я сказал: нет! – отрезал Сергей.
Она топнула ногой, дерзко вскинула голову:
– Да! И не спорь.
Он рывком сдернул с крючка пуховик. Надо спешить, скоро будет светать. Некогда спорить с упрямой девчонкой.
– Ты что? – округлила глаза Лина. – Ты в этом собираешься идти?
«Высокий, усатый, одет в пуховик…» – по этим приметам ищет его милиция. Значит, надо все это изменить! Во что же его переодеть. Ее куртка на него не налезет.
– Но сначала усы, – строго сказала она. – Садись. Я тебя брить буду.
– Брить?
Сергей глянул в зеркало. Соображает, малышка. Как он этого не учел? Вот только бриться он будет сам.
А Лина уже подогревала воду в чайнике, меняла лезвие в простеньком станке. А сама лихорадочно соображала, где достать для Сергея другую одежду.
Идея! Нелепая, конечно, но за неимением другой…
Днем, когда она забегала в конюшню проведать Гордого, Лина видела, что старший зоотехник, переодеваясь после смены, оставил в подсобке свою старую кожаную куртку.
Воровать нехорошо… А кто ворует? Она просто возьмет, а потом вернет.
«Когда все кончится, – подумала Лина, – я не только верну, но и куплю Ивану Петровичу новую. Накоплю денег и куплю».
Она заперла Сергея на ключ и тихонько выскользнула на улицу.
В деревнях по ночам темно, хоть глаз выколи. Нет здесь городских фонарей, неоновых вывесок, подсвеченной рекламы. А у них в поселке, где все жители работали в основном на конезаводе, спать ложились рано, чтобы чуть свет встать на работу.
Лина, как воришка, пробиралась по задворкам к конюшне. Она не боялась темноты, наоборот, молила Бога, чтобы не вышла из‑за тучи луна, чтобы не осветила хозяйка ночного неба неприглядную картину: молодой специалист Полина Бахорева перелезает через ограду, поднимает с земли камень и…
Жалобно дзынькнув, разлетелось на кусочки стекло подсобки.
Лине показалось, что этот звон услышали в самом отдаленном доме, да что там доме – в соседней деревне, наверное, слышно было. Она сжалась в комочек и присела.
Нет, все тихо. Сторож дядя Саша не проснулся. Она влезла в подсобку, взяла куртку и не удержалась, толкнула дверь, ведущую в конюшню. Гордый спал чутко. Он моментально различил в тишине знакомые шаги и радостно заржал.
– Тихо, милый, тихо…
Лина обхватила руками его морду, прижала к себе, крепко поцеловала в умные янтарные глаза.
– До свидания, мой хороший. Не скучай без меня, ладно? Я тебя не бросила, я скоро вернусь.
Она почувствовала, как в глазах у нее закипают слезы, и решительно пошла прочь. Гордый проводил ее взглядом.
Куртка пришлась Сергею впору. Без усов он изменился, нельзя сказать, что до неузнаваемости, но достаточно.
Лина посмотрела на него и фыркнула:
– Словно чего‑то не хватает.
– Да? Мне тоже… – он смущенно провел рукой над верхней губой.
Лина завернула в дорогу кое‑какую еду, достала из ящичка все свои деньги. На первое время хватит.
– Ну что, присядем на дорожку?
Они опустились на табуретки. Помолчали.
Что их ждет за порогом?
Глава 24
Бифштекс для дога
Никаких известий об исчезнувшем Грачеве не поступало, преступник как сквозь землю провалился.
И Дементьев не усидел в своем кабинете. Осмотр жилища убитой он решил произвести сам, питая слабую надежду на то, что там обнаружится хоть какая‑нибудь зацепка.
В качестве понятых при вскрытии квартиры Екатерины Петровны Семеновой пригласили ее соседей по лестничной площадке: пенсионера Невьянцева и домохозяйку Чупрыкину.
Если старичок отозвался на просьбу следователя без особой охоты, то дама, напротив, стремилась в помощники, несмотря на то что она недавно вымыла голову и волосы ее еще не просохли. Следом за ней с лаем рвался из прихожей ее огромный дог, и Чупрыкиной стоило немалого труда затолкать зверюгу обратно:
– Назад, Кристи! Кому сказано – назад!
Она захлопнула плотнее шелковый халат и оживленно защебетала, вертя мокрой головой и обдавая следователя брызгами:
– Такое гордое породистое животное, знаете ли! Меня просто обожает. Вот увидела незнакомых мужчин – и сразу меня защищать! А вы следователь, да? Я удостоверение плохо разглядела. Вы к Катюше, да? А что она натворила?
Они вошли в Катину квартиру, и Геннадию пришлось едва ли не силой усадить понятую на стул. Спокойно стоять на месте она была не в состоянии, так и норовила, опережая сыщиков; заглянуть в каждый уголок.
В отличие от нее, пенсионер Невьянцев степенно остановился у ковра, висевшего на стене, и не проронил ни слова.
Чупрыкина же не унималась:
– Проворовалась Екатерина, да? Но вы этому не верьте. Катюша не такая, она чужого не возьмет, это ее подставили, это уж точно! А ведь я предвидела. Я ей говорила: нельзя тебе, Катя, работать с деньгами, больно уж ты доверчивая.
Сотрудник уголовного розыска, осматривавший дальнюю комнату, позвал оттуда:
– Геннадий Иванович!
Чупрыкина смолкла и, вытянув шею, пыталась увидеть, что там обнаружили.
Геннадий прошел на зов: на тумбочке возле кровати в пластмассовой рамочке стояла фотография, цветная, сделанная уличным фотографом на Арбате. На ней в полный рост, в летней одежде стояли трое. В центре – собственной персоной Сергей Грачев. Он стоял рядом с рыжеволосой молодой женщиной. Это была Екатерина Петровна Семенова. По другую сторону от подозреваемого – маленький мальчик, тоже рыжий, с живой обезьянкой на плече.
– Ясно, – удовлетворенно кивнул Дементьев.
Фото показали понятым:
– Вы узнаете кого‑нибудь из этих людей?
Невьянцев коротко буркнул:
– Все знакомые.
Чупрыкина же затараторила, не давая соседу продолжить:
– Я Екатерину предупреждала: не держи этот снимок на виду. Так нет же, она его, как нарочно, напоказ выставляла. Я, говорит, не боюсь. Я, говорит, ничего плохого не сделала, и бояться мне нечего.
Дементьев насторожился: похоже, из этой болтушки можно будет вытянуть немало ценной информации. Оказывается, Семенова должна была чего‑то бояться, причем ее боязнь как‑то связана с этой фотографией.
– Извините, Тамара Васильевна, – мягко прервал он понятую, – все, что вы сообщаете, чрезвычайно интересно. Если не возражаете, мы после окончания осмотра пройдем к вам и побеседуем.
– Я? Возражаю? Да что вы! – обрадовалась Чупрыкина.
Следователь рассчитывал выудить у нее какие‑то сведения, она же – у него.
– Вот и замечательно, – кивнул Дементьев. – А теперь я попрошу вас просто назвать всех, кто здесь изображен.
– Ну, Катьку вы сами узнали. А это Сережа.
– Так, Сергей, значит. Отчество, фамилия вам известны?
– Отчество… – она задумалась. – Нет, отчества не знаю. Сережа и Сережа. А фамилия – Грачев.
«Значит, подозреваемый контактировал с жертвой под собственным именем», – сделал вывод следователь.
– А мальчик? – спросил он.
– Так это же Ванечка, Катюшин сын! Конечно, он с тех пор подрос, это они летом снимались. Ох и содрали с них за эти фотографии – жуть как дорого. Но Сережа, конечно, заплатил, а Катя ужасно расстроилась: она ведь у нас гордая. Вот и подставили ее теперь под статью, гордую‑то.
«Не забыть заняться сыном убитой, – отметил про себя Дементьев. – Интересно, где он сейчас? Хотя вряд ли такой маленький ребенок может сказать что‑нибудь дельное. А вообще‑то – кто знает?»
Пенсионер распространяться о фотографии не стал, только хмуро глянул в сторону говорливой соседки и скупо проронил:
– Подтверждаю.
Помимо означенной фотографии, осмотр квартиры убитой ничего особенно интересного не дал. Отпечатки пальцев Грачева были тут наверняка повсюду, но это уже никого не могло удивить и не прибавляло к известным фактам ничего нового.
Дементьев, правда, обратил внимание на ряды странной рассады на кухонном подоконнике: толстенькие экзотические пальмочки выпустили корни в банках с водой. Но это, видимо, было просто хобби Екатерины Семеновой и к преступлению отношения не имело.
Да еще он кинул понимающий взгляд на полку с хрусталем. Всевозможные вазочки и фужерчики были, пожалуй, самыми дорогими предметами в этом скромно обставленном жилище.
Хрусталь в московских квартирах – не редкость, и следователь задержался возле полки лишь потому, что в сумке подозреваемого нашли целый набор из этого материала: менажницу и шесть салатниц.
Возможно, Грачев и проник в кассу обменного пункта именно благодаря той сверкающей посуде. Зная пристрастие Семеновой, он, наверное, попросил ее отпереть решетчатую дверь, чтобы та могла рассмотреть комплект – на предмет приобретения. Уверяет же соседка, что Екатерина Петровна была очень доверчива.
Правда, по‑прежнему масса неясностей. Где были сообщники Грачева? И что делал в этот момент охранник валютного пункта? Все это выяснится позже, когда Грачева схватят. Уж на допросах‑то Дементьев сумеет заставить его расколоться.
А пока Геннадий Иванович сидел в уютной кухоньке Тамары Васильевны Чупрыкиной, обставленной изящной импортной мебелью, и ему наливали фруктовый чай из белого электрического чайника «Филипс» в испанскую небьющуюся чашку.
– Кристи, не слюнявь гостя! – то и дело одергивала хозяйка собаку, норовящую дружески положить свою массивную голову следователю на колени. – Видите, она вас признала, вы ей понравились!
– Я очень рад, она такая симпатичная. – Геннадий пытался вести себя непринужденно, однако не мог не держать в поле зрения влажную пасть с огромными клыками. – Но давайте вернемся к нашему разговору.
– Вернемся. Непременно вернемся. Катюша, знаете ли, такой человек, такой человек, золото просто. Вы обязаны ее отпустить. Лучше уж других проверьте – тех, кто там над ней стоит. Главбух или директор, я уж не знаю кто. Наверняка ведь нахапали, а как ревизия – так кому отвечать? Стрелочнику. Уж я знаю, поверьте, я в торговле двадцать лет.
– А Грачев?
– А при чем тут Грачев? Он ведь физик. Хотите бифштекс? У меня мясо отличное, парное. Я его задешево покупаю в собачьем клубе. Для Кристи по два килограмма в день выписывают, догам положено. Она ведь у меня не простая, с королевской родословной.
Для наглядности Чупрыкина вытащила из холодильника кусок свежайшей розовой вырезки и помотала перед носом следователя.
Геннадия передернуло. Он представил себе, как это мясо сперва гложут и лижут псы, а после этого отнятый у них кусок предлагают ему, не терпящему антисанитарии.