В конце концов старшая монахиня ушла, а младшая повела Ваню в комнату, дала ему молока с хлебом и уложила на высокую железную кровать. И только тогда спросила:
– Звать‑то тебя как?
– Ваня.
– Спи, Ванечка, утро вечера мудренее. Найдем завтра твою маму, а я у храма сейчас похожу‑погляжу. Вдруг прибежит.
«Надо, конечно, сказать, что не прибежит, что она меня дома ждет. Но домой сейчас не хочется. Очень спать хочется».
И мальчик уснул. Не зная того, какой переполох вызвало его исчезновение.
Глава 31
Беглецы
Они несколько раз пересаживались с электрички на электричку, пока наконец не оказались в этом битком набитом вагоне, стиснутые со всех сторон невыспавшимися хмурыми людьми, спешащими из Подмосковья на работу в столицу.
– Куда идем мы с Пятачком – большой‑большой секрет, – шепнул Сергей.
Лина приоткрыла глаза. Она дремала стоя, припав щекой к шероховатой, потертой коже куртки на его груди.
– И не расскажем никому… – попыталась продолжить она, но Сергей заметил, что глаза у Лины печальные и настороженные.
– Дома спать надо, – пробурчала какая‑то бабка, протискиваясь мимо них к выходу.
«Дома… – подумал Сергей. – Нет у меня теперь дома…»
Ему вдруг захотелось оказаться сейчас в своей холостяцкой квартире. Швырнуть на кресло одежду, встать под теплый душ, а потом пошарить в холодильнике и сварганить яичницу‑глазунью. После еды он бы плюхнулся на диван, сняв перед этим с полки какой‑нибудь детективчик.
Он теперь сам непосредственный участник самого настоящего детектива. Только не заглянешь в конец книги, не узнаешь финал.
Кто убийца?
Кто?
Не в книжке с кровавым сюжетом, а в жизни.
Кому нужна была Катина смерть? Грабителям? Но чтобы точно рассчитать время нападения, они должны были наблюдать за ней не один день. А может, они с Катей были знакомы?
Конечно, они не убили бы Катьку, если бы не опасались, что в ее руках останется ниточка, ведущая к ним. Зачем обязательно убивать? Достаточно было припугнуть девчонку, взять на мушку, ударить, наконец. Сколько по Москве Ограблений проходит по этой примитивной схеме. Пригрозят оружием, положат всех на пол, выгребут деньги и смоются, пока сотрудники в шоке. Черные маски на лицах – и фиг их кто опознает.
Катя что‑то знала о них… Это несомненно. А может, и Ванюшка тоже их знал или видел когда‑нибудь?
Да нет, откуда. На работу она мальчика не брала. В это время Иван благополучно общался со своими сверстниками в детском саду.
Сергея не отпускало ноющее чувство тревоги за ребенка.
Хотелось подтолкнуть еле ползущую электричку. Скорее! Ну скорей же!
По мере приближения к Москве беспокойство нарастало.
На него объявлен розыск. Милиция начеку. Интересно, продолжают его искать в столице или думают, что он давно за пределами области? Они же нашли машину…
По нормальной логике ни один преступник не вернется туда, где его могут схватить.
А может, здесь действуют другие законы? Говорят же, что преступников тянет на место преступления. Может, и оперативники усилили контроль и поджидают его именно там, откуда по здравому смыслу он должен улепетывать?
– Давай доедем до вокзала, – сказала Лина. – Там столько людей – легко затеряться.
«Но и милиции там гораздо больше», – подумал Сергей.
Основная масса пассажиров стала подтягиваться к тамбуру. На следующей станции платформа соприкасалась с линией метро, и многим это значительно сокращало путь до работы.
Сергей крепко схватил Лину за руку, чтобы не потеряться в толпе, и стал протискиваться к выходу.
– Пихаются тут…
– Ишь, торопится, боится не успеть!
– Все спешат!
– Ну и наглая пошла молодежь!
Двери раскрылись, и их вынесло на платформу. Общий поток потащил их за собой вниз по лесенке, по туннелю, к стеклянным дверям метро.
В кассу сразу выстроилась внушительная очередь.
– Нагнись ко мне, – шепнула Лина.
Она натянула Сергею на лоб вязаную шапочку и вдруг громко засмеялась:
– Ой, не могу! Вот умора! Чучело!
На них стали оглядываться.
С ума сошла. Зачем она привлекает внимание?
Но люди скользили по ним взглядами и отворачивались. Молодые, глупые, все бы им дурака валять.
Молоденький сержант из опорного пункта милиции тоже лениво повернул голову в их сторону.
Парочка студентов дурачится. Не могут постоять спокойно. Девчонка напялила парню шапку на самые глаза, один нос торчит. А он терпит, позволяет ей выставлять себя на посмешище.
А что, он бы тоже терпел, если бы его девушка вот так вертелась вокруг него, блестя влюбленными глазами.
Любовь… Это он понимает. Ради нее что угодно вытерпишь.
Сержант вздохнул и отвернулся, профессионально вперив взор в поток пассажиров, устремляющихся от эскалатора к выходу.
Краем глаза он видел, как парочка опускала жетончики в турникет, все так же дурачась. Парень никак не мог освободиться от надвинутой на лицо шапки. Как он только умудрялся видеть дорогу?
Вот они шагнули на эскалатор, и девчонка повисла на нем, пригнув ему шею.
Красивая девчонка. Сержант мельком увидел ее лицо, раскрасневшееся, обрамленное копной растрепанных волос.
Он не слышал, как Лина с облегчением шепнула:
– Пронесло, – и уткнулась носом в плечо Сергея, чтобы скрыть непрошеные слезы.
Сергею было не по себе в метро. Яркий свет, люди кругом. Словно он голый, словно сорвали с него одежду и выставили на всеобщее обозрение. Казалось, что сейчас кто‑нибудь обернется, посмотрит внимательно и крикнет: «Держите его! Держите! Это он! Я узнал!»
– Милиция! – вдруг истошно заголосила рядом с ним дамочка в норковой шубе.
«Бежать! – панически подумал Сергей. – Куда? Поздно… Сейчас меня схватят. Финита ля комедиа…»
Лина поспешно потянула его в раскрывшиеся двери подошедшего поезда.
– Милиция! Помогите! Держите его! – продолжала кричать женщина. – Сумочку разрезал, гад! Там двести долларов! Он наверх побежал!
Двери закрылись, и поезд вошел в туннель.
А молоденькому сержанту сейчас предстояло с честью исполнить свой долг – обезвредить преступника.
Руки нервно подергивались, и Сергей сунул их в карманы.
Прислонился к боковой стойке и прикрыл глаза. Лина тоже молчала. Все силы ушли на безмятежную «веселость». Сержанта удалось провести.
Голова наливалась тяжестью, глаза слипались. Монотонное покачивание вагона убаюкивало. Сергей почувствовал, что засыпает.
Еще бы, они не спали всю ночь. Собирались в путь, потом шли пешком в темноте несколько километров до станции, прятались за платформой, чтобы вскочить в электричку в последний момент, не привлекая к себе внимания станционной милиции.
– У меня зазвонил телефон… – услышал он сквозь сон детский голосок.
Сергей скосил глаза. Сбоку от него сидела на скамье женщина с маленькой девочкой. Малышка вертела в руках красочную книжку‑раскладушку и читала, водя пальчиком по строчкам:
– Кто говорит?
– Слон!
– Откуда?
– От верблюда!
Она смешно морщила бровки, словно пугала невидимого собеседника.
«Ванька тоже любит Чуковского, – подумал Сергей. – Мы ехали к маме, и он играл с игрушечным телефончиком из «киндер‑сюрприза».
Кажется, что это было так давно, в незапамятные времена. А всего лишь три дня назад.
Он тогда тоже дремал, обессиленный и пришибленный свалившимися на его голову несчастьями. А мальчик, еще не ведающий о гибели своей мамы, как ни в чем не бывало развлекал себя его подарком.
Отчетливо всплыла перед глазами картинка. Ванюшка прижимает к уху крошечную трубку и говорит таким незнакомым, взрослым голосом. Наверное, копирует кого‑то. И интонации очень знакомые…
Постой, что он тогда говорил?
«Это я, сынок… В пятницу за двадцать минут до закрытия… Вы знаете маршрут…»
Похоже на фразы из какого‑нибудь боевика. А потом, прикрыв трубку рукой, зло и раздраженно: «Тебе спать пора! Закрой дверь!»
«Мне пора спать…» – подумал тогда Сергей и вновь погрузился в зыбкий сон.
Но почему: «Закрой дверь?» Кому пора спать? Конечно – Ваньке.
«Закрой дверь и марш в постель», – часто говорила ему Катя, когда они с Сергеем засиживались на кухне.
А порой и Юра как будущий отец покрикивал на мальчонку: «Ноги в руки, карандаш! Брысь под лавку!»
«Ай эм сорри, – степенно отвечал ему Иван. – Гуд найт».
Но любимым его занятием, конечно, было тихонько просунуть голову в щелку двери, пока никто не увидит, и с упоением слушать запретные «взрослые» разговоры.
Однажды Катька делилась своими сомнениями. Ее волновало, будет ли будущий муж любить Ванечку, как родного. Вроде он возится с мальчиком, учит английскому, балует подарками, а все же…
Материнское сердце всегда беспокоится. Одно дело свою судьбу устроить, а совсем другое, как это на ребенке отзовется…
– Ты еще молодая, Катька. – Сергей тогда выпил немного и говорил свободно. – Ты Юрке еще одного пацана родишь. Тоже рыжего.
Катька, смущаясь, возражала:
– Почему рыжего? Почему пацана? Может, девочку… беленькую.
– Рыжую! – подкалывал ее Сергей. – Рыжий цвет неискореним.
– Никаких девчонок! – вдруг подал голос Ваня. Он босиком переминался под дверью и кипел от возмущения.
– Сладкий мой, – подхватила его на руки Катя. – Ты у меня один‑единственный! Солнышко мое.
Она виновато целовала мальчика, словно извиняясь за свои крамольные мысль.
А Сергей потом проводил исподтишка «воспитательную беседу», убеждая Ивана, что здорово иметь, например, братика, играть с ним, вместе по дому помогать маме. Гораздо веселее, чем одному…
Не родятся теперь на свет ни рыжий мальчик, ни беленькая девочка…
– Для кого?
– Для сына моего… –
читала по складам девчушка в метро.
– А много ли прислать?
– Да пудов, эдак, пять…
Она потянула сидящую рядом женщину за рукав.
– Мама, а что такое «пудов»?
– Отстань, – отмахнулась та. – Не знаю.
– Ну, мам…
– Не мешай. – Она разговаривала с соседкой. – Я же говорила, что эту платежку нельзя провести через бухгалтерию. Представляешь, что тут началось? – и строго бросила дочери: – Читай сама.
«Господи! Ведь Катю убили именно в пятницу и как раз за двадцать минут до закрытия!» – вдруг обожгла Сергея неожиданная мысль. А значит?..
Нет, так нельзя думать. Это грешно. Это против всех правил. В это просто невозможно поверить.
Эту фразу мог сказать только Ванечкин будущий отчим – Юра. И это Ваня, сунувшийся в комнату, должен был закрыть дверь. Телефонный разговор был не для его ушей.
О каком же плане говорил Юрий?
«Негатив знает маршрут…»
«Негативами» они в студенческие годы звали негров. Шутили так.
Негр? Конечно, Юрий владеет английским, у него могли быть знакомые среди негров…
«Альбинос! – чуть не выкрикнул Сергей. – Совсем бесцветный! Негр на негативе!»
Все становилось на свои места. Имя, открывшее двери запертой в конце рабочего дня валютки, темно‑синий «мерседес» у обочины, альбинос, поспешно севший за руль.
Все разрозненные звенья связывались воедино в стройном и жутком порядке. И в истоке всего – холодный и уверенный голос Юрия Варламова…
Он больно стиснул руку Лины. Зашептал ей в ухо горячо и сбивчиво о своей догадке. Девушка слушала его, потом замотала головой, словно отгоняя страшную мысль:
– Нет. Не может быть… Они же любили друг друга.
– Значит, может, – не отступал Сергей. – Этот подонок все продумал. Его же никто не заподозрит. Он специально на конференцию укатил – полное алиби.
– Сережа, а если ты ошибся? Если Ванечка просто так болтал, что на ум придет? Выдумывал?
– Дай бог, – вздохнул Сергей. – А если нет?
Если Юрий знает, что мальчик мог услышать его разговор, то сделает так, чтобы Ваня никогда никому не смог уже этого рассказать.
Сергей понимал, какая опасность грозит Ванечке. Надо торопиться.
По переходу на кольцевую они мчались бегом, расталкивая пассажиров.
«Сволочь! Гад! Подонок! – колотилось в груди сердце, то подпрыгивая, то опускаясь. – Я тебя уничтожу! Убью, мразь! Пусть посадят! Хоть за дело… Убью!»
Как могла поверить Катька этим холодным серо‑стальным глазам? Этой лживой улыбке? А он сам?
Хорош друг! Подбадривал ее, говорил, что отличный выбор, замечательный мужик…
Теперь Сергей прокручивал в голове все события, начиная с того времени, когда некий Юрий вошел в Катину жизнь. Он был слеп! И приходил к выводу: слеп и глуп. Слеп и глуп.
Она говорила, что познакомилась с Юрием в валютке, когда он менял доллары. Тот спросил, когда она заканчивает работу, и потом терпеливо ждал у выхода.
Надо было сразу насторожиться. Такой надменный аристократ – и запал на Катьку? Простую девушку, без образования, к тому же мать‑одиночку.
«Боже, прости меня, Катюша. Я не хотел тебя обидеть. Ты была самой красивой, самой обаятельной, самой веселой. Ты влюбилась и потеряла голову. Не верила, за что тебе вдруг такое счастье. Но я‑то, я! Я должен был смотреть на все происходящее трезво. Обязан был».
– Простите! Извините! Мы спешим на поезд!
Они расталкивали всех, уворачиваясь от чемоданов и груженных вещами тележек, мчались по длинному переходу к Ярославскому вокзалу.
– Посторонитесь! Мы опаздываем! – умоляла Лина.
Такая картинка не новость на трех вокзалах. Там вечно несется стремглав какой‑нибудь соня вдогонку уходящему составу. Или безалаберные детки опаздывают вовремя встретить родителей.
Дежурная по эскалатору посмотрела на них и вдруг включила дополнительную лесенку. Пусть бегут, не толкаются в толпе, там небось мать с чемоданами все глаза проглядела…
– Молодые люди! – окликнул их милиционер у выхода. – Подойдите сюда.
Лина повернулась к нему – губки пухлые, глазки как два голубых блюдца.
– Поезд, дяденька… – всхлипнула она.
– Осторожнее надо, – назидательно сказал страж порядка. – Соблюдайте…
Но девушка и парень в кожаной куртке уже выскользнули из дверей на привокзальную площадь.
Сергей вскинул глаза на табло. Их электричка уходила через три минуты с девятого пути. Следующая только через полчаса.
– Я больше не могу, – взмолилась Лина.
Сердце колотилось у самого горла, не вздохнуть. Сергею было жаль ее, и досада разбирала. Сама ведь навязалась. Нет спору – помогла. Но теперь он не может с ней нянчиться.
– Быстрее, – крикнул он. – Или я один.
– Нет!
Лина собрала остатки сил и побежала вслед за ним по скользкой платформе. Они вскочили в тамбур последнего вагона, и двери с лязгом захлопнулись за их спинами.
Народу в вагоне было мало, и они плюхнулись на свободную скамью у окна, и тут же над ухом прозвучало противное:
– Ваши билетики.
«Стоит сесть в электричку, как тут же налетают контролеры, – подумал Сергей. – Нюх у них на меня, что ли?»
– Тетенька, мы не успели, – вновь заканючила Лина.
Но на подмогу «тетеньке» уже двигался с другой стороны вагона «дяденька», готовясь вытрясти из зайцев положенный штраф.
– Мы студенты.
– А мне плевать. Хоть министры. Штраф плати.
– У нас денег…
Контролер цепко ухватил Лину за руку.
– Зина, зови милицию. Доставим в отделение, составим протокольчик… Документы.
– Пустите, больно! – взвизгнула Лина и, вздохнув, полезла за кошельком. – Сколько?
Сумма ужаснула.
– Нам теперь целый месяц голодать придется.
– Надо билеты покупать. Ишь, экономят. На пиво небось хватает.
Контролер вручил ей квитанцию и двинулся дальше по вагону довольный: почин положен.
– Вот гады… Аспиды, – проворчала Лина. Она приникла к окну и уставилась на мелькающие за стеклом дома, маленькие платформочки, редкие фигурки людей, поджидающих электричку.
– Не могу сидеть.
Сергей вскочил и вышел в тамбур. Нетерпение – нет терпения… Казалось, что если он будет стоять, переминаясь с ноги на ногу, то электричка долетит до Мамонтовки гораздо быстрее.
Лина с трудом поднялась и присоединилась к нему.
– Курить хочется… – Сергей безнадежно похлопал по карманам, забыв, что куртка с чужого плеча, и вдруг…
Маленький подарок судьбы. Там обнаружилась пачка «Дуката» и спичечный коробок.
Сергей зачиркал спичками, обламывая их, и наконец жадно затянулся. Глянул через стекло двери.
– Скоро уже. Две станции осталось.
Чем ближе они подъезжали, тем больше его колотило волнение.
Как там мама, Ванечка? Маме, наверное, уже сказали, что ее сын убийца. А Иван? Он представил себе, как они сидят рядышком, заплаканные, несчастные, и скрипнул зубами.
Еще одна остановка. Эта электричка тащится целую вечность.
– Фу, надымил…
Лина помахала перед носом ладошкой и высунула голову из двери тамбура наружу.
По платформе, вглядываясь в окна вагонов, шли три милиционера. Они задержались у раскрытых дверей и стали подниматься в вагон.
Лина шарахнулась назад и прижалась к Сергею. Милиционеры были совсем рядом. Лина с ужасом видела, что они смотрят прямо на них. Капитан что‑то коротко сказал остальным и опустил руку в карман.
«Сейчас они его будут брать… Трое на одного. А в кармане у капитана пистолет. Нет, пистолет должен быть в кобуре, на поясе, как в фильмах… – лихорадочно думала Лина. – Они не будут стрелять, здесь же люди…»
Она была готова броситься и заслонить собой Сергея. А он стоял спиной к ним у противоположной двери тамбура и не замечал нависшей над ним опасности.
Как они его выследили? Наверное, им сообщили с вокзала, и они караулили эту электричку. Точно. Его узнали на «Комсомольской»…
А если они просто вошли? Случайная встреча… Сейчас Сергей повернется, и… Ну почему они так на нас уставились?
Лина поднялась на цыпочки и поцеловала Сергея в горьковато‑терпкие от табака губы. Он аж поперхнулся от неожиданности.
– Целуй меня, – требовательно шепнула она. – На нас смотрят.
Дыхание перехватило от неожиданного незабываемого ощущения. Она ведь еще ни с кем так не целовалась. Все закружилось в голове, затуманилось. Тяжелая ладонь опустилась на плечо Сергея. Он сжался, замер, впиваясь губами в дрожащие губы Лины. Еще одно мгновение, только одно, а потом он повернется.
– Молодые люди, – смущенно сказал капитан. – Простите, что помешал. Огоньку не найдется?
Сергей нашарил в кармане коробок и протянул его не поворачиваясь.
– Спасибо.
Капитан прикурил и осторожно вложил спички Сергею в руку.
Милиционеры потоптались немного рядом, а потом Лина услышала:
– Пошли в другой вагон.
Громко клацнула железная дверь, задребезжал под тяжелыми шагами шаткий мостик перехода.
Лина выскользнула из объятий Сергея и отвернулась.
– Ну ты и актриса.
– А сам‑то? – фыркнула она.
– Извини…
– Не стоит.
Девушка боялась поднять на него глаза. Стыд какой. Сама на шею кинулась. А что было делать?
И почему‑то мелькнула озорная мысль: «Вот было бы здорово, если б менты вернулись. Эй, ребята, идите сюда! Мы продолжим для вас этот чудный спектакль».
Электричка остановилась.
– Мамонтовка, – прохрипел над их головами громкоговоритель.
Глава 32
Цветные стекла
Воскресным утром в зимнем уже городке Сергиевом Посаде в одну из гостевых келий монастыря Троице‑Сергиевой лавры вошла монахиня в стоптанных кедах и стала будить рыжеволосого мальчика, спавшего крепко и безмятежно.
– Вставай, Ванечка, десять часов уже, а ты все спишь. Сейчас ясность внесем, чей ты у нас…
Через полчаса, позавтракав, они вышли на улицу. Снег вокруг был ослепительно белым. Ванечка щурился на солнце, шагал рядом с монахиней и вдруг из ее слов понял, что сейчас она приведет его в милицию.
Ванечка не хотел в милицию. Он хотел в Москву, к маме. И он вырвал руку из ладони монахини и побежал через площадь, а потом по какой‑то улице, боясь оглянуться. Но не потому, что монахиня могла его догнать – бегал Ванечка быстро, – а потому, что было стыдно перед ней. Она его спать уложила, накормила, а он убежал.
Теперь надо было разыскать станцию и уехать в Москву.
Выйти к железной дороге, если не знаешь, где она, – проще простого. Когда спрашиваешь о чем‑нибудь у чужих людей, надо выбирать тех, кто спешит, или не очень взрослых. Чтобы не приставали: «Мальчик, ты что, потерялся?»
– Скажите, пожалуйста, электричка на Москву откуда идет?
– Ты маму потерял?
Ну вот, ошибся. Что они все спрашивают про маму? Они ведь ее даже не знают.
– Нет, я ее встретить должен…
В воскресной утренней электричке в Москву народу было немного, поэтому Ванечка опять (как и вчера, уезжая из Мамонтовки) сидел у окна, но не спал, а смотрел на проползавшие за окном поля и деревья.
Снег за окошком очень быстро куда‑то исчез – это было несправедливо и некрасиво.
Наконец электричка подошла к московской платформе – Ванечка выбежал из вагона и помчался к метро.
С метро была вечная путаница. Ванечка недоумевал: Сережа всегда вел его к нему как‑то сложно, хотя метро было рядом. Ванечке казалось, что метро – одно и если рядом есть несколько входов, то в какой ни войди – попадешь куда надо.
Именно поэтому Ванечка попал не на кольцевую, а на радиальную «Комсомольскую». И поехал, уверенный, что приедет к маме.
Можно жить и страдать, что проходишь в метро без жетона, а потом – раз! – и обрадоваться этому. Ванечка впервые был рад, что никакого жетона ему не надо.
В вагоне шевельнуться было невозможно из‑за чужих ног и сумок. Наверно, когда удавы глотают кроликов, кролики там внутри чувствуют себя так, как люди в вагоне метро.
Но вот все выходят – значит, приехали. Ванечка вышел вместе со всеми на конечной. Хорошо еще, что он совсем недолго бродил около «Юго‑Западной» и не успел уйти далеко от метро, когда сообразил, что здесь его дома точно нет.
«Удав, съешь меня обратно!»
Ванечка снова прошей в метро без жетона, проехал две остановки и вышел на станции «Университет».
Может быть, он поехал бы дальше и оказался бы возле своего дома тогда же, в воскресенье, в два часа дня.
Но рядом с Ванечкой в вагоне метро ехали два студента. Один говорил другому:
– У меня хвосты по матану были, не помнишь, что ли?
– Помню, конечно, – отвечал другой.
«Значит, надо за ними. Потому что про хвосты матана мама и Сережа однажды разговаривали с кем‑то, кто в гости приходил.
Как у одного матана может быть много хвостов?»
Так Ванечка оказался возле университета.
Он шел за студентами, надеясь, что они и есть те самые друзья мамы и Сережи, которых он подзабыл, но разговор про странное животное «матан» помнил хорошо. Он уже хотел догнать их и сказать:
– Вы же к нам в гости идете, да?
Но тут студенты куда‑то подевались. Ванечка в восхищении задрал голову, остановившись у знаменитой высотки.
«Какой дом огромный! Самый настоящий дворец, только почему‑то серый. Понятно, что в нашей стране королей не водится, но это – дворец, где могут жить разные короли, много‑много. Интересно, короли, когда друг с другом у лифта встречаются, здороваются, или это из‑за королевской гордости им нельзя?»
Вскоре Ванечка понял, что заблудился. Он бродил по университетскому парку часов пять.
Люди все время встречались, но Ванечка даже не знал, о чем их спросить.
Катя часто говорила ему, что их метро называется «Новослободская». Они вместе стояли перед витражами, пытаясь догадаться, как называются диковинные цветы, которые складываются из разноцветных стекол, и какие птицы живут в лесах, в которых растут такие цветы.
Название станции метро Ванечка постоянно забывал – в голове осталось только, что это похоже на «соловья», но длиннее.
Наконец мальчик выбрался из парка. Воскресным вечером он медленно брел прямо к Киевскому вокзалу.
«Опять темнеет. Каждый раз день не вовремя как‑то кончается.
Мост – как в Мамонтовке, тоже с поездами, только красивый, и река внизу большая…
Опять вокзал. Другой, не наш.
Но спать‑то где‑то надо.
Входишь внутрь – там светло, тепло, а дальше – зал с креслами. Но туда милиционер не пускает».
– Папа мой прошел, а я отстал. Во‑он он, вон. Вы меня пропустите, пожалуйста.
Если маме честно рассказать, как врал, – это, наверное, уже не будет враньем…
Милиционер большой‑большой, а сам тоже спать хочет.
– Это что у тебя, Микки‑Маус?
Милиционер, а такие глупые вопросы задает.
– Нет. Дональд Дак! – ответил Ванечка. Просто так соврал, из вредности.
– А‑аа… Ну иди.
Когда взрослые хотят спать, они даже шуток не понимают.
Если бы Ванечка знал, что большой сонный милиционер за эти полдня остановил с десяток мальчиков с разными зверями на куртках – все эти динозавры, медведи и кролики мерещились дежурному постовому Микки‑Маусами.
Рыжий мальчик с Микки‑Маусом на куртке был объявлен в розыск.
Рыжих дежурный остановил всего троих. Их родители возмущались.
Если бы дежурный знал, кто такой Микки‑Маус…
Если бы Ванечка не так замерз и ходил бы без шапки, сияя рыжей шевелюрой…
Тогда бы ночь с воскресенья на понедельник Ванечка провел не на скамейке в самом дальнем закоулке зала ожидания.
…Когда он уже заснул, неожиданно кто‑то стал тормошить его:
– Вали отсюда! Это мой участок, понял? И место мое!
Мальчишка был чуть постарше Ванечки, в «рабочей» одежде – курточка вся в заплатах и табличка на груди: «У меня умерла мама».
Но Ванечка спальное место уступать не собирался:
– Я здесь сплю – значит, это мое место.
Подрались немного. Мальчишка – хозяин участка – вдруг всмотрелся в Ванечку:
– Новенький, что ли? Или вообще не наш?
– Старенький, – буркнул Ванечка.
– Наглый, однако. Ладно, спи. Но утром – мухой отсюда, понял?
Ванечка кивнул, хотя при чем тут муха, так и не понял.
…В понедельник утром Ванечка шел по Арбату, пытаясь понять, был ли он здесь раньше и близко ли его дом.
«Вот улица без машин – здесь они гуляли летом с мамой и Сережей. Это от дома близко… или не очень? На машине ведь ехали.
Люди в красных одеялах играют на дудках веселую музыку. Летом они тоже играли. А потом мы фотографировались с живой обезьянкой».
Еще Ванечка вспоминал, как они с мамой и Сережей ели в кафе. Сейчас бы тоже поесть… У бабы Нади пирожки, наверное, остались. А дома, у мамы, готов завтрак и уже остывает.
Какие они замечательные, эти мамины завтраки.
– Я разжмурился, мама! – кричит обычно по утрам Ванечка, а вокруг сияющее утро, и зубная щетка ждет в ванной (не надо о ней забывать, Ваня, она же обидится, она там, в ванной, ночь и день одна), и тарелка горячей пшенной каши с тыквой на кухонном столе.
– Мама, а тыква рыжая, как я, да? – Да, Ванюшка.
– А вдруг из меня кашу сделают?
– Ну и шуточки у тебя, Иван.
Очень хотелось каши.
И вообще, хоть чего‑нибудь, но только бы съесть. Он тихонько взял с длинного лотка булочку с маком. Продавщица отвернулась, а он протянул руку и взял булочку.
Дойдя до «Смоленской», Ванечка вновь спустился в метро.
Из метро он решил больше не выходить.
Сколько времени Ванечка ездил, надеясь на какой‑нибудь остановке увидеть знакомые цветные стекла? Сколько раз переходил с одной ветки над другую? Этого уже никто не узнает.
Все это длилось час, а может, и три.
Поезд остановился.
И Ванечка вдруг увидел цветы из разноцветных стекол.
– «Новослободская», – объявил голос.
Да, именно так и называлась их станция!
Ванечка выскочил из вагона, потом поднялся наверх. Увидел знакомые дома, киоски, вывески и обрадовался: «Наконец‑то я приехал».
Глава 33
Пирожки с повидлом
– Ты поняла, как добраться?
– Да поняла, поняла, – Лина нетерпеливо кивнула.
– Повтори, – потребовал Сергей.
Они сидели в шалаше в глухом уголке лесополосы, тянущейся вдоль путей. «Полоса отчуждения» – называют такие участки. Вот тут как раз и место таким, как Сергей. Его тоже «отчуждили» от нормальной жизни.
А всего через несколько улиц стоял теплый мамин домик в разросшемся саду. Собрав все сбережения, они купили его, когда она вышла на пенсию.
– Устала от Москвы, – жаловалась мама. – Шум, пыль… Хочу на природу.
Сергей любил сюда приезжать, особенно летом. Никакая дача не нужна. И Ваньку брал с собой, если случай подворачивался. Этот шалаш они с ним построили для игры в индейцев.
В этом глухом местечке никто им не мешал. Можно было орать во всю мочь и дико скакать, размахивая палками. Сергей лет двадцать с себя сбрасывал, ощущал себя мальчишкой. Визжал, улюлюкал, карабкался на деревья и прыгал вниз, как Тарзан. Видно, в детстве не доиграл – сидел над книжками или конструировал из собранных железок чудо‑приборы – новое слово инженерной мысли. Правда, ни один из них так и не заработал.