Дни проходили весело. Каждое утро начиналось с охоты на сурка. Мальчики хорошо узнали лес и уже не боялись его, как в первую ночь. — Помнишь, Ян, как мы спали тогда: я с топором под боком, а ты с ножом? — смеялся Сэм. Индейцев теперь не пугали неудобства лесной жизни, они чувствовали себя в лесу, как дома. Каждый день приносил с собой много интересного. А в лунные вечера мальчики видели кроликов, которые прибегали к их лагерю. Однажды мальчики услышали короткий хриплый лай, и Калеб сказал им, что это, наверное, была лиса. Но самое главное, что понял Ян, живя в лагере, заключалось в следующем: в лесу больше видел молчаливый наблюдатель. Но было очень трудно сидеть молча, без дела, поэтому он обычно начинал рисовать. Как-то раз, сидя в тишине у пруда, Ян видел, как из воды выскочила уклейка и схватила муху. Тут же зимородок, царивший над водой, камнем упал вниз и поднялся с уклейкой в клюве. Он присел на ветку, но вдруг из чащи вылетел ястреб и кинулся на птицу. Тут бы и конец пришел зимородку, но какое-то длинное существо, выскользнув из травы, бросилось на них. Ястреб взлетел налево, зимородок — направо, а норка осталась с полной пастью перьев.
Через несколько дней Ян с Сэмом осматривали следы, оставленные ночью в «книге посетителей», и вдруг по высохшему ручью хлынул поток воды. — Это еще откуда? — удивился Дятел. — Прорыв в плотине, наверное, — заторопился Маленький Бобр. Мальчики побежали к запруде. Ян оказался прав: вода била из отверстия в углу плотины. Внимательно осмотрев течь, мальчики поняли, что ее сделали водяные крысы. Починить плотину оказалось нелегко. Снова набили частые колья, замазали их глиной, но зато теперь крысам пришлось бы основательно потрудиться, если бы они захотели вновь проделать себе ход. Калеб, узнав о происшествии на запруде, сказал: — Теперь вы, конечно, понимаете, почему бобры ненавидят водяных крыс? Ян приметил несколько укромных местечек в лесу, откуда было удобнее всего наблюдать за жизнью лесных обитателей. В небольшой луже возле запруды водились раки и угри, за которыми непрестанно охотились птицы. В стороне резвились кулики, к вечеру на плоский камень вылезала водяная крыса и сидела там, высматривая добычу. А в лесной чаще можно было видеть куропаток и черных белок.
Однажды Ян рисовал ствол старого дерева, который ему очень нравился. Неожиданно из зеленых зарослей у пруда бесшумно выскочил коричневый пушистый зверек, не замочив лапок, перепрыгнул узенький заливчик, раз или два настороженно замер и наконец уселся на виду. Это был кролик. Он так долго сидел не шелохнувшись, что Ян успел нарисовать его. Прошло еще минутки три — Ян сверил по часам, — пока кролик принялся щипать траву. Шумливый дятел уселся на сухой ветке неподалеку от кролика, и тот застыл на мгновение, но, разглядев, что это всего-навсего безобидная птица, продолжал мирно пастись. Потом, прижав уши к спине, он прилег в густом клевере отдохнуть. Казалось, он заснул под теплыми лучами солнца. Яну очень хотелось увидеть, закрыл ли кролик глаза, но мальчик был слишком далеко и поэтому ничего не разобрал. Последние солнечные блики исчезли, и пруд погрузился в тень. Вдруг Ян заметил, что к нему приближается какой-то зверек. Он держал голову у самой земли, и Ян никак не мог понять, кто это. Мальчик послюнил палец и понял, что ветер не выдаст его присутствия. Зверек приблизился, и тут по острой мордочке, ушам и пушистому хвосту Ян угадал в нем лису. Может, это была та самая, что часто лаяла по ночам около лагеря. Лиса свернула в сторону, не подозревая, что за ней наблюдают. Ян хотел получше разглядеть хитрого зверя и, приложив ладонь тыльной стороной к губам, пискнул по-мышиному. Голодная лиса встрепенулась. Она застыла на месте, вытянув вперед голову. Ян пискнул снова. Лиса повернулась и прошла между Яном и кроликом. Она пересекла старый кроличий след, не обратив на него никакого внимания, но вдруг ветер донес до нее манящий запах. В ту же минуту лиса позабыла про мышей и, крадучись, пошла к кролику, которого еще не видела. Чутье вело лису безошибочно, и скоро, держа нос по ветру, как настоящая охотничья собака, она уловила запах самого кролика.
С каждым шагом лиса приближалась к кролику, который спал, лежа в высокой траве. Ян раздумывал, стоит ли ему поднять кролика, чтобы рыжий разбойник не успел его схватить, но ему не терпелось вместе с тем посмотреть на охотящуюся лису. Оставалось шагов восемь — теперь уже лиса видела свою жертву. Ян с трудом удержался, чтоб не крикнуть. Шесть шагов — лиса уже готовилась к прыжку. «Неужели схватит его?» — подумал Ян, и сердце его часто забилось. Лиса подобралась еще ближе и бесшумно прыгнула на спящего. Спящего? О нет, кролик хорошо знал свою роль! В ту минуту, когда лиса сделала прыжок, кролик прыгнул ей навстречу и пролетел под самым носом у своего врага. Лисица повторила скачок, но кролик, словно мяч, понесся огромными прыжками и скрылся в чаще. Если бы кролик поднялся в тот миг, когда заметил лису, рыжий зверь успел бы нагнать его в три-четыре прыжка. А так лисе пришлось искать себе ужин в другом месте. Ян счастливый вернулся в лагерь: ведь он разгадал еще одну лесную тайну. XII
Условные знаки индейцев
— Какие условные знаки бывают у индейцев, мистер Кларк? — спросил как-то Ян старика. — След мокасина, дым, сломанная ветка, камень на камне — все это индейские знаки. Каждый из них что-нибудь означает, и индейцы читают их, как вы книжку. — Вы говорили нам, что три дымка означают «возвращаюсь с победой». — Нет, совсем не так. Это означает «хорошие вести». — Что значит один дым? — Как правило, просто: «здесь привал». — А два? — Может означать «тревога» или «я заблудился». — Это я запомню: два — «беда». — Три — хорошие вести. Нечетные числа — счастливые.
— А четыре дыма? — Редко очень употребляют. Если бы я увидел четыре дыма, я бы подумал, что происходит что-то очень важное, например собрался Великий совет. — Что бы вы подумали, увидав пять дымов? — спросил Ветка. — Я бы решил, что какой-то глупец хочет сжечь весь лес. — А для чего индейцы ставят один камень на другой? — Я, конечно, не поручусь за всех индейцев, но на западе это значит «вот дорога». Маленький камень слева от двух означает «мы повернули налево», с правой стороны — «повернули направо». Если три камня один на другом, читай: «это верная тропа» или «осторожно»… Куча камней, брошенных в беспорядке, значит: «здесь был привал, потому что один заболел». — А что бы они сделали, если бы не нашли камней? — В лесу? — Да. Или в прериях. — Я многое уже позабыл, — сказал Калеб.
Но все же скоро у мальчиков был целый свод условных знаков, какими пользовались индейцы, хотя при этом Калеб не уставал твердить, что «не все индейцы делают одинаково». Ян тут же решил зажечь сигнальный костер, но, к его разочарованию, оказалось, что дым не поднимается даже над верхушками деревьев. — Сперва дай костру разгореться как следует, — пояснил Калеб, — а потом подбрасывай траву и всякие гнилушки. Вот тогда увидишь разницу. Когда мальчики бросили в огонь траву, к небу поднялся густой, извилистый столб дыма.
— Я уверен, что этот дым увидишь миль за десять отсюда, особенно если стоять на высоком месте. — Ну, я разгляжу и за двадцать, — сказал Гай. — Мистер Кларк, а вы когда-нибудь теряли дорогу? — без устали расспрашивал Ян. — Конечно, и не раз. Каждому, кто ходит по лесу, приходилось хоть однажды плутать без дороги. — Как, неужели и индейцам? — Конечно. А почему бы и нет? Они такие же люди, как мы. И не верьте хвастуну, что он никогда не блуждал по лесу. Он, верно, ни разу не отходил от маминого передника. Каждый может заблудиться, но человек бывалый всегда находит дорогу, а новичок может и погибнуть. В этом вся разница. — Что же вы делали? — Зависит от того, где я находился. Если попадал в незнакомый лес, а в лагере у меня оставались друзья, я раскладывал два дымовых костра. Если я был один, то старался провести линию по звездам и солнцу; но в пасмурную погоду сделать это невозможно. А если вы совсем не знаете местности, то надо идти по течению какого-нибудь ручья или реки. Но это самый плохой способ. Он, конечно, выведет вас куда-нибудь, но так вы пройдете за день четыре или пять миль. — Правда ли, что можно определить направление по мху на стволах деревьев? — Да. Вот поглядите: вы всегда найдете мох на северной стороне ствола или скалы; самые большие ветки растут у деревьев с южной стороны, верхушка тсуги склоняется к востоку. На пне годичные кольца толще всего с юга. Правда, это относится к дереву, которое растет на открытом месте. Я видел одно растение, которое может служить вместо компаса, — это степной золотарник. На открытом месте он поворачивает свои головки к северу. Но в густой тени они откидываются куда попало. Протоптанная зверем тропа выведет вас к воде. Если тропка становится все тоньше — значит, идете неверным путем. Если над вами пролетят утки или чомга, знайте — вода близко. Собака и лошадь всегда выведут вас к жилью. Никогда не слышал, чтобы они ошибались. Однажды был такой случай, да лошадь оказалась дурная. Но компас все-таки самая надежная вещь. За ним идут солнце и звезды. А лучше всего, когда друзья где-то поблизости; тогда разожгите два дымовых костра и спокойно ждите. XIII
Как дубить кожи и шить мокасины
Сэм нашел в сарае шкуру недавно зарезанного теленка. Отец позволил взять ее, и Сэм явился в лагерь со «свежей шкурой бизона для одеяния». — Я не знаю, как индейцы шьют себе одежду, — сказал отец, — но уж Калеб-то знает. Вам он скажет. С тех пор как старый охотник остался без собственного дома, он часто наведывался в лагерь. Так случилось и на этот раз — вскоре после прихода Сэма появился и Калеб. — Как индейцы дубят кожу, чтобы сшить одежду? — сразу же спросил его Ян. — По-разному. Но не успел он начать, как с криком прибежал Гай: — Ребята! Старая лошадь отца околела! — И он радостно засмеялся, потому что первым принес эту новость. — Послушай, Ветка, ты слишком часто смеешься — смотри не сожги себе зубы на солнце. — И Старший Вождь оглядел его с притворной грустью. — Нет, вправду сдохла! И я себе возьму ее хвост на скальп. Вот увидите я буду самым настоящим индейцем! — Почему тебе не содрать всю шкуру? Я научу тебя делать из нее много всяких вещей, — сказал Калеб, раскуривая свою трубку. — А ты можешь? — Ее сдирают так же, как с теленка. Вот снимем шкуру, я вам покажу, какие жилы взять для шитья. Всей гурьбой они пошли на поле Бернса. Гай отскочил и спрятался за спины товарищей, когда вдали показался сам Бернс, который тащил упряжкой дохлую лошадь. — Здравствуй, Джим! — окликнул его Калеб, с которым они были добрыми приятелями. — Не повезло тебе с лошадью, а? — Да нет, не очень. Она мне даром досталась. Рад, что сдохла, — хромала давно. — Отдай нам ее шкуру, если тебе не нужно. — Да хоть всю бери. — Ты только перетащи ее через межу, а мы остатки зароем. — Хорошо. Вы не встречали моего шалопая? — Да, видели, — отозвался Сэм. — Совсем недавно, и он как раз шел к дому. — Ух, если я его не найду там! — свирепо сказал Бернс. — Только вряд ли найдете, — буркнул себе под нос Сэм. Бернс ушел, а через несколько минут из кустов выскочил Гай и присоединился к своим товарищам. Калеб делал основную работу. Сэм и Ян помогали ему, а Гай занимался тем, что вспоминал, как снимал шкуру с теленка, и давал советы, черпая их из своего богатого опыта. Когда сняли шкуру, Калеб топором вырубил печень и мозги. — Это нужно для дубления кожи, — сказал он. — Смотрите, вот отсюда индианки берут жилы для шитья. Калеб сделал глубокий надрез вдоль позвоночника от середины спины до крупа и, засунув руку, вытащил оттуда большой жгут беловатых волокон. — Вот вам целый клубок ниток, — сказал Калеб. — Возьмите и высушите их сперва. А чтобы они не ломались, окуните в теплую воду минут на двадцать. Нитки отмякнут и будут вполне пригодны для шитья. Теперь у нас есть шкуры лошади и теленка. Надо их получше использовать. — А как дубят шкуры? — Разными способами. Иногда я хорошенько чищу их, пока не соскребу весь жир и мясо. Потом покрываю всю шкуру квасцами и солью и оставляю завернутой на несколько дней, а когда квасцы пропитают ее как следует, разминаю. Но у индейцев нет квасцов и соли, они смазывают шкуры смесью из печени и мозгов. Сейчас все покажу. — Давайте сделаем, как настоящие индейцы, — сказал Ян. — Ладно. Тогда достаньте печень и мозги теленка. — А почему не от лошади? — Сам не знаю. Я никогда не видел, чтобы они смазывали телячью шкуру лошадиной смесью. Наверное, так лучше. Сэм отправился домой раздобывать телячьи мозги и печень, а вернувшись, стал вместе с Яном очищать шкуру от мяса и жира, пока она не сделалась голубовато-белой и не сальной на ощупь. Телячью печень варили целый час, потом растерли с сырыми мозгами и, смазав смесью внутреннюю сторону шкуры, сложили ее вдвое, закатали и отнесли в прохладное место. Спустя два дня шкуру чисто отмыли в ручье и повесили сушить. Когда она хорошенько просохла, Калеб вырезал из крепкого дерева кол и показал Яну, как растянутую кожу разминать острием кола, пока она не станет совсем мягкой. С лошадиной шкурой поступили так же, только ее вымачивали дольше. Через несколько дней Калеб выскоблил ее и обработал. — Вот так индейцы выделывают кожу, — сказал Калеб. — Я видел, что шкуры вымачивали в настое пихтовой коры и тсуги. Но получается не лучше, чем у нас. Осталось прокоптить ее, чтобы она не затвердела. Калеб развел огонь, набросал туда гнилушек и оставил шкуру висеть над густым дымом. Через несколько часов она потемнела и стала издавать особый запах, который знаком всем, кто брал когда-нибудь в руки индейские изделия из кожи.
— Мистер Кларк, покажите нам, как индейцы шьют мокасины и военные куртки, — снова попросил Ян. — Мокасины сделать просто, а вот военные куртки — не обещаю. Каждое племя шьет мокасины по-своему, и стоит индейцу взглянуть на обувь, он сразу определит, из какого племени незнакомец. Чаще всего делают мокасины типа «оджибва», что значит «сборчатые». Они выкраиваются из одного куска кожи, в подъеме делаются сборки, и подошва у них мягкая. Другой вид мокасин распространен среди индейцев, живущих на равнине. Они делаются с твердыми подошвами, чтобы колючки кактусов, шипы и камни не кололи ногу. — Я хочу твердые подошвы! — сказал Ян. — Сейчас попробуем, — сказал Калеб. — И мне тоже! — крикнул Гай. — Это ведь моя лошадь. — Нет, неправда, — спокойно сказал Калеб, — эту шкуру твой отец отдал мне. Спорить было нечего, поэтому Гай отошел в сторону, а Калеб стал обмерять ногу Яна. Старик взял кусок недубленой кожи, размягчил ее в воде и обрисовал на ней босую ступню Яна. Вырезав по этой линии подошву для одного мокасина, Калеб вторую подошву выкроил по первой. Потом он смерил длину ноги и ширину ее в подъеме, прибавил по дюйму на шов и выкроил два передка из мягкой кожи. Из другого куска он вырезал язычки мокасин и пришил их к передкам. — Вот и готовы передки, — сказал Калеб. — Теперь, если хочешь, расшей их бусинками. — А как? — Этому я тебя не смогу выучить. Вот как раскрасить мокасины, расскажу. Тут по краю должны быть красные и белые треугольники — они означают холмы, по которым охотник спокойно прошел путь. Маленькая синяя дорожка на пятке — это прошлое. На подъеме три дорожки: красная, белая и голубая. Они направлены вперед — значит, это будущее. Все три дорожки кончаются орлиным перышком. Когда сошьешь мокасины, разрисуй их. Теперь толстой, крепкой жилой пришьешь подошвы к верхам. Если у тебя есть шило, обойдемся и без иглы. Только смотри шей через край, а не насквозь — так жилы не будут стираться при ходьбе. Вот смотри. Подошвы были мягкие, и мокасины можно было выворачивать на любую сторону. Наконец подошву прикрепили и, проколов четыре отверстия, пропустили в них мягкий кожаный шнурок. После этого Ян разрисовал мокасины по индейскому обычаю, как ему показал Калеб.
За это время, пока Калеб и Ян трудились над одной парой мокасин, индианка наверняка бы сшила добрых полдюжины, но едва ли она испытала бы такую радость, как они.
XIV
Размышления Калеба
Время от времени в «книге посетителей» у реки Ян находил следы норки. Судя по следам, туда повадилась крупная норка, и ребята попросили Калеба помочь ее поймать. — В это время их еще не ловят. Ждут до октября, — ответил старик. — А как вы их ловите, когда приходит пора? — По-разному.
Нелегко было разговорить старика, но мало-помалу Ян сумел это сделать. — Прежде мы ставили на норку капканы с маленькой птичкой или головой куропатки для приманки. Западня убивает сразу и наверняка. В холодную погоду тушка замерзает и сохраняется. Но в теплое время многие шкурки гибнут, если их не сразу вынуть; приходится часто проверять западни. Потом кто-то придумал стальные капканы, которые ловят норку за ногу и держат день за днем, пока она не умрет с голоду или, чтобы спастись, не отгрызет себе захваченную лапу. Я поймал как-то норку, у которой осталось всего две ноги. Капканы можно проверять реже, но, по-моему, надо вместо сердца иметь камень, чтобы расставлять их. Когда я подумал, сколько пришлось вынести этой норке с двумя ногами, я отказался от капканов. «Хочешь ловить зверя, — сказал я себе, — ставь западню или лови живьем, но не калечь и не терзай его». Капканы со стальными когтями следует запретить законом. Это жестоко. А вот, насчет охоты я вам скажу — это хорошее занятие, и за всю свою жизнь я не видел, чтобы охота испортила человека. Мне кажется, охотник добрее других. Ну, а то, что им приходится убивать, так ведь дикие звери не гибнут сами по себе: все они рано или поздно попадают в зубы к другим зверям. Уж лучше погибнуть от пули, чем от когтей волка или рыси. Только не будьте жадны — никогда не истребляйте весь род. Если охотиться с головой, будет много о чем вспомнить потом. И зла никому не причиняйте. Помню, как-то сопровождал я на охоте одного европейца. Он искалечил оленя так, что тот и шелохнуться не мог. Уселся этот горе-охотник около оленя завтракать и время от времени стрелял в зверя просто так, а ведь зверь-то все еще живой был. Когда я увидел, чем он занимается, у меня прямо кровь закипела от гнева. Отругал его последними словами и скорее прикончил оленя. После этого я смотреть не мог на того человека. Если бы пристрелили оленя на бегу, тот бы не мучился. Ведь рана от верной пули немеет. Многие многоствольные ружья — тоже варварское изобретение. Охотник знает, что у него в запасе много выстрелов, вот и палит по всему стаду. Олени уходят раненые и гибнут в муках. А если у охотника один заряд, то он метит очень осторожно. Для охоты надо брать одностволку. Охота — занятие хорошее, только я против повальных убийств и жестокостей. Стальные капканы, легкие пули, которые ранят, а не убивают, многоствольные ружья — все это жестоко. Калеб говорил долго, то и дело умолкая, и тогда Ян снова задавал вопросы, чтобы старик продолжал свой рассказ. — Как вы относитесь к охоте с луком, мистер Кларк? — спросил Ян. — С луком и стрелами на медведя не пойдешь, но я был бы очень рад, если бы птиц запретили стрелять из ружей. На них охотиться с луком хорошо. Стрела — это верная смерть или верный промах, покалечить она не может. Одной стрелой не поранишь в стае много птиц, как это случается при ружейных выстрелах. Вот так люди истребляют мелкую дичь. Придет день, и люди обретут еще более сильное оружие, которым обзаведутся всякие глупцы, и тогда будут удивляться, отчего пропала вся дичь. Я против этого. Лук и стрелы приносят меньше беды, они требуют хорошего знания леса и доставляют много удовольствия. Они не трещат на весь лес, и всегда известно, кто стрелял, потому что все стрелы меченые. Ян жалел, что Калеб не одобрил охоту с луком на крупную дичь. Охотник разговорился сегодня и легко отвечал на вопросы. — А как вы ловили зверей живьем? — Смотря какого зверя. — Норку, например. — Сейчас их нельзя ловить — детеныши погибнут без матери. — Я выпустил бы ее сразу. Просто хотел нарисовать, — поспешно сказал Ян. — Так вреда ей, пожалуй, не будет. Найдутся у вас доски? Мы, бывало, долбили западню из целого куска пихты или серебристой сосны. Я покажу вам, как делать западню, если вы обещаете мне проверять ее каждый день. Мальчики даже понять не могли, как можно было бы не ходить к западне ежедневно, и с готовностью пообещали это Калебу. Они сделали западню в виде ящика в два фута длиной, в котором одну стенку заменили сеткой из крепкой проволоки.
— Вот такой западней ловят норку, хорька, кролика, крыс и многих других зверьков; это зависит от того, где вы ее поставите и какую приманку положите. — По-моему, скала Вэйкан будет самым подходящим местом, — сказал Ян. На железный крючок в западне насадили рыбью голову. На другое утро, когда Ян пошел проверить западню, он увидел, что дверца захлопнулась. Из ящика неслись шипение и вой, кто-то отчаянно царапал стенки. — Ребята! — крикнул Ян. — Норка поймалась! Мальчики вынесли западню на солнечное место, и тут они увидели, что к ним попалась всего-навсего серая кошка. Как только они подняли крышку, она выпрыгнула оттуда и скрылась из виду. Наверное, она спешила к своим котятам, которые так долго томились в одиночестве. XV
Гость
— Сэм, у меня кончилась записная книжка. Набег на бледнолицых ничего не даст. Придется идти на мирные переговоры с твоим отцом. Может, он купит мне, когда поедет в город. Сэм ничего не ответил. Он обернулся в сторону тропки, прислушался и сказал: — Вот он, легок на помине. Когда из-за кустов показалась высокая фигура Рафтена, Ян и Гай смущенно притихли. А Сэм, покрытый военной раскраской, начал болтать как ни в чем не бывало. — Здравствуй, отец. Узнаешь меня? Никак, у тебя приключилась беда и ты пришел к нам за советом? Рафтен широко улыбнулся, обнажив в улыбке белые зубы, и мальчики сразу вздохнули с облегчением. — Пришел проведать, не больны ли вы, — ответил он. — Ты позволишь пожить нам еще здесь, отец? — спросил Сэм и, боясь услышать не то, что ему хотелось, поспешил задать другой вопрос: — Скажи, отец, давно здесь не видно оленей? — Да уж лет двадцать. — А ты обернись, — вдруг шепнул Дятел. Рафтен оглянулся и невольно вздрогнул: из кустов, слегка скрытое листьями, выглядывало чучело, очень похожее на живого оленя. — Попробуйте выстрелить, — предложил Ян. Рафтен выстрелил из лука и промахнулся. — Эта штука не для меня. Я предпочитаю ружье. — И потом вдруг спросил: — Старый Калеб приходит иногда к вам? — Калеб? Он у нас часто бывает. — Смотрю, он к вам лучше относится, чем ко мне. — Послушай, отец, почему ты думаешь, что это Калеб стрелял в тебя? — Может, на суде я и не смог бы доказать, но в тот день, когда мы с ним обменялись лошадьми, между нами произошла ссора. Он поклялся убить меня и скрылся из города. Его пасынок Дик Пог стоял рядом и все слышал. Ночью, когда я возвращался домой, кто-то стрелял в меня из кустов. Наутро неподалеку от того места нашли кисет Калеба и несколько его писем. Вот все, что я знаю, и этого вполне достаточно. Пог сыграл с ним скверную шутку, отняв у него ферму, но это уже не мое дело. Я думаю, старику скоро придется убираться оттуда. — Похоже, Калеб хороший человек, — сказал Ян. — Он страшно вспыльчив и, когда напьется, способен на все. А так он очень спокоен. — Что же у него произошло с фермой? — спросил Сэм. — Разве он там не хозяин? — Нет, теперь ферма не его. Но точно не скажу. Слыхал, что говорили. Конечно, Сарианна не родная ему дочь. Она даже не его родственница. У него больше никого нет. Дик женился на Сарианне и уговорил старика написать им дарственную на ферму. Дик обещал, что Калеб будет жить с ними до конца своих дней. Но, завладев фермой, он захотел избавиться от старика. Первая ссора вспыхнула из-за Турка. Дик не разрешил ему жить на ферме, потому что пес гонял кур и душил овец. Мою овечку, верно, он загрыз. Если б я был твердо уверен в этом, сам не пожалел десяти долларов тому, кто пристрелил бы этого пса. Калеб не захотел расстаться с собакой и переехал жить в хижину на другом конце фермы. Дела пошли лучше, и Дик с Сарианной посылали старику муку и другую провизию. Но люди говорят, что они хотят совсем выжить старика. Я-то ничего не знаю, это не мое дело, хоть Калеб и думает, что я восстанавливаю Дика против него. — Ну, как твоя записная книжка? — спросил Рафтен, заметив в руках Яна тетрадку. — Вот хорошо, вы напомнили! Я хотел спросить, что это такое. — И Ян показал след копыта, который он нарисовал в своей тетрадке. Рафтен прищурился. — Не знаю. Напоминает след большого оленя. Но едва ли это так. Олени здесь уже перевелись.
— Послушай, отец, — не успокаивался Сэм, — ты бы тоже огорчился, если б тебя обобрали и выгнали из дому. Разве не так? — Конечно. Но, неудачно выменяв лошадь, я не стал бы стрелять в человека. Если сердишься на кого, побей его или сам получи сдачи… Ну ладно, хватит. Поговорим о другом. — Мистер Рафтен, купите, пожалуйста, мне записную книжку, когда снова поедете в город. Я не знаю, сколько она стоит, я бы сразу дал денег, — сказал Ян, беспокоясь в душе, что она стоит дороже пяти или десяти центов, которые он успел накопить. — Обязательно. Но тебе не нужно ждать. В поселении у белых есть одна записная книжка, и ты получишь ее даром. — Знаете, мистер Рафтен, — вдруг заговорил Гай, — я лучше их всех стреляю в оленя. Сэм и Ян переглянулись и, ухватившись за свои длинные ножи, в один прыжок очутились около Третьего Вождя. Тот спрятался за спину Рафтена и, как всегда, кричал: — Не трогайте меня… Отстаньте! Рафтен подмигнул: — Я-то думал, у вас мирное племя. — Скажите им, чтоб они меня не трогали! — прохныкал Ветка. — Мы тебя отпустим, если ты разыщешь того сурка. Уже два дня у нас не было сражений. — Ладно, — ответил Гай и немедля пошел на поиски. Он скоро вернулся, делая таинственные знаки. Мальчики схватили луки и стрелы, но, опасаясь обмана, выжидали. Гай бросился к своему оружию. Тогда все направились к полю. Рафтен, спросив, не помешает ли он охоте, пошел за ними вслед. Старый седой сурок поедал клевер. Мальчики поползли вперед, как настоящие индейцы. Сурок, встав на задние лапки, прислушался. Когда он улегся, мальчики поползли дальше и замерли шагах в сорока от зверька. Сурок снова насторожился, и Сэм шепнул: — Когда он примется есть, стреляем все разом. Как только показалась серая спинка, мальчики, приподнявшись, выстрелили. Стрелы просвистели мимо, а сурок скрылся в норе раньше, чем охотники выстрелили вторично. — Что же ты промахнулся, Ветка? — Вот увидите, в следующий раз… Рафтен встретил их насмешкой: — Эх вы, горе-охотники! Не будь рядом поселения белых, вы бы давно умерли с голоду. На вашем месте настоящие индейцы всю ночь караулили бы сурка около норы и поймали его на рассвете. Когда вы покончите с ним, я вам покажу, где водится еще один сурок. С этими словами он ушел. Сэм крикнул ему вдогонку: — Послушай, отец, где записная книжка для Яна? Он ведет счет нашим подвигам, и книжка ему скоро понадобится! — Я оставлю ее на твоей кровати. Рафтен так и сделал, а Сэм и Ян достали ее через окно палкой, расщепленной на конце. 
XVI
Как Ян узнавал уток издали
Однажды Великий Дятел, лежа в теньке, сказал повелительным голосом: — Мне скучно, Маленький Бобр! Расскажи что-нибудь. — Не хочешь ли поучиться говорить на моем языке? — спросил Второй Вождь, хотя уже не раз пробовал учить Гая и Сэма древнему языку своего племени (который он сам придумал). — Говорю тебе: расскажи что-нибудь, — мрачно повторил свирепый Дятел. — Ну, слушай, — начал Маленький Бобр. — Я расскажу тебе об одном человеке. Он поселился в лесу и хотел поближе узнать жизнь зверей. Было очень трудно: никто не помогал ему, но он по-прежнему оставался в лесу. Как-то он прочел книжку, в которой рассказывалось про птиц, и ему казалось, что он видит их своими глазами. На самом же деле птицы были далеко, и его это очень огорчало. Однажды он заметил дикую утку на пруду, но разглядел только цвет ее перышек. Он все-таки зарисовал ее и спустя некоторое время по рисунку определил, что видел чирка-свистунка. И тогда ему в голову пришла отличная мысль: у каждой утки свои пятнышки и полоски, которые служат им, как солдатам мундиры. Если зарисовать все их крапинки, то можно различать уток на расстоянии. Так он и сделал. И вот однажды он срисовал на пруду новую утку и после этого видел ее еще много-много раз. Никто не мог ему сказать, какой она породы, хотя рисунок был ве-ли-ко-леп-ный. Пошел он с горя в типи, стащил последнее яблоко своего Великого Вождя и стал его жевать, чтобы больше не расстраиваться.
С этими словами Ян вынул яблоко и с печальным видом принялся грызть его. Не дрогнув ни одним мускулом, Великий Дятел продолжал рассказ Яна: — Когда Великий Вождь узнал ужасную историю погибшей жизни, он сказал: «Мне не жалко это старое яблоко. Я выудил его из свиного корыта. Мне кажется, что, если человек не доводит до конца дело, он поступает очень глупо. Если бы этот храбрый юноша, вместо того чтобы красть гнилые яблоки, по которым разгуливали свиньи, пришел и поделился своими сомнениями с Великим Вождем Племени, то благородный краснокожий индеец сказал бы ему: „Сын мой, ты правильно сделал, что пришел ко мне. Ты хочешь знать уток? Вах! Хорошо!“ И он повел бы этого простодушного юношу в гостиницу города Дауни и показал ему все породы уток, которые только рождались на свет. На каждой утке там есть ярлычок и название. Вах! Я кончил!» Великий Дятел бросил гневный взгляд на Гая, который не знал, как отнестись к рассказу, и принял все за насмешку. Однако Сэм говорил об этом всерьез. Последнее предложение Главного Вождя показалось всем очень разумным, и они решили отправиться в маленький городок Дауни, стоявший милях в пяти от их лагеря. — По-моему, надо оставить Третьего Вождя для охраны, — сказал Сэм. — И я думаю, мы должны пойти в город как белые. — Ты хочешь снова стать белым? — Да. И взять двуколку и лошадь тоже. До города пять миль. Ян огорчился. Он воображал, что они пойдут пешком через лес. Но предложение Сэма было разумным, и он согласился. Рафтена дома не оказалось. Мальчики быстро запрягли лошадь и поехали в город.
