Советник бухнулся на колени:
— Да пусть я лучше кругом виноватым окажусь, невинного человека нечистью назвав, чем царевну, голубушку нашу, чужак-злыдень со свету сживет.
— Умеешь ты убедить, — почесал в затылке Берендей. — Ладно, будь по-твоему, заворачивай Липуню с этим новеньким обратно. Для испытания.
Сегодня ночью будешь охранять Большой зал. Трон, картины, чуток военных трофеев, да еще кой-какая мелочишка. Смена утром. Потом отдых. Все ясно? — Советник обвел рукой огромное пустое помещение.
— Угу, — зевая, отозвался Санька. — Тоже мне проблема. Двери на запорах, решетки в окнах. Не дежурство, а одно название.
— И чтоб на царское место не садиться. — Берендей показал Саньке кулак. — Голову откручу, ежели замечу.
— Раз все ясно, тогда с богом. — Хряк еще раз осмотрел зал. — Да, чуть было не забыл. Мы тебя на всякий случай запрем, так что если какая надобность, то терпи до утра.
Щелкнул замок, и наступила тишина.
Стоять на часах — нудное и безнадежно скучное занятие. Поначалу еще можно было развлечься разглядыванием обстановки, но вскоре совсем стемнело. Редкие свечи давали мало света, вытягивая тени в длинные причудливые узоры. Стоять на месте радости мало, а сесть не на что: из всей мебели на весь зал был один царский трон. Во время приемов сидел только Берендей, все остальные стояли. Санька привалился к дверному косяку и, уныло разглядывая расписной потолок, подумал, что не так уж она и хороша, эта царская служба.
«А может, мне температуру смерить, не заболел ли я? Вместо того чтобы домой добираться, в дружинники определился. Нормальные люди давно спят, и все, между прочим, дома. А где мой дом? Где моя подушка? Никто не знает».
В зале стояла полная тишина. Потянуло в сон. Глаза непроизвольно закрывались.
Сразу начали раздаваться какие-то странные стуки, вздохи, шаркающие шаги. Санька приоткрыл один глаз. Звуки прекратились.
«Уже сны снятся», — подумал он, встряхнулся, нехотя отклеился от стены и решил еще раз пойти прогуляться. Но не успел сделать и двух шагов, как у него за спиной кто-то бегом пробежал через весь зал. Он резко обернулся. Никого.
Откуда-то сбоку налетел шальной порыв ветра, и половину свечек задуло.
«Какой еще идиот двери внизу открыл, сквозняк устроил?» — со злостью подумал Санька. И тут его бросило в жар: двери-то закрыты; откуда тогда ветер дует?
Внезапно раздался громкий стук в дверь. Он подошел к двери и почему-то осипшим голосом спросил:
— Кто?
В ответ гробовое молчание, а затем забарабанили в окно. Санька на цыпочках, едва дыша, подкрался к окошку и попытался разглядеть хоть что-нибудь снаружи. Но на дворе стояла сплошная темень, и ничего не было видно.
«Наверное, дерево ветром качает».
Охрана царского дворца на деле оказалась не таким уж безобидным занятием, как представлялось поначалу. И от часового, похоже, требовались очень крепкие нервы. Сзади заскреблись. Он моментально развернулся и выхватил меч. Ладонь, судорожно сжимающая рукоять, стала скользкой от пота. Невидимая опасность всегда кажется намного страшнее и больше, чем она может быть на самом деле.
Вдруг стены зала потряс сильный грохот, за окном мелькнула яркая вспышка, и в дальнем углу зала появилось слабое мерцание. Санька замер. От страха у него начало подергиваться ухо. Он выставил впереди себя оружие и с ужасом ждал, что же будет дальше. Между тем свечение становилось все ярче и ярче, пока перед перепуганным часовым не возникло зыбкое видение: седобородый старик с высоко поднятыми руками.
— У-у-у-у… — завыл ночной гость.
— Фу ты, господи, — обмяк Санька, увидев, что это всего-навсего привидение.
Он уже настолько привык к таинственному и волшебному, что появление призрака показалось ему чем-то само собой разумеющимся.
К тому же от привидения неожиданно повеяло чем-то родным, далеким. Ведь что ни говори, а вокруг в основном были сказочные персонажи. И вот сейчас перед ним впервые, можно сказать — наяву, предстал один из тех, которых и в прошлой (то есть будущей) жизни было предостаточно. Все мало-мальски уважающие себя издания пестрели сообщениями об аномалиях, НЛО, барабашках и прочих потусторонних явлениях. С ними встречались на каждом шагу по десять раз на дню. Одному Саньке не везло. То ли веры было маловато, то ли сами привидения обходили его стороной. И вот оно, явление: живое и… вредное. Пугать вздумало.
А чего пугаться? Если есть старинный дворец, то в нем просто обязано жить жуткое привидение. Иначе что это за дворец.
К тому же, объявись привидение в другой обстановке, быть может, все и повернулось бы по-другому. Сейчас же измученному часовому больше всего на свете хотелось завалиться подремать в какой-нибудь угол и хотя бы пару минут не видеть ни этого зала, ни этого гостя. Поэтому он безразлично взглянул на старика и побрел дальше. Призрак оторопел, ошарашенно уставился на удаляющуюся спину, а затем снова забежал вперед.
— У-у, — неуверенно повторил он.
— Не ори, — пробурчал Санька.
— Кто? — окончательно изумился призрак.
— Ты. Спать давно пора, ночь на дворе.
Привидение опустило руки и уставилось на парня:
— Так мы это, того, только по ночам и ходим. А ты что, совсем не боишься?
— Кого? — теперь уже удивился молодец.
— Меня. Я ведь самое страшное проклятие этого дворца.
— А мне-то что. Я здесь человек новый. — Санька почувствовал, что ему совершенно расхотелось спать. — Слушай, дед, а не расскажешь ли ты мне свою историю? Глядишь, и время быстрее пройдет.
Призрак немного помялся, затем пристроился рядом:
— Знаешь, ты первый человек, который решил меня вы слушать. Все остальные обычно разбегались, если успевали, конечно, или падали в обморок.
— Меньше выть нужно. Да мне и бежать-то некуда. Двери заперты, до утра далеко, и делать абсолютно нечего. Вы создания бесплотные. — Он просунул руку сквозь привидение. — Почему я должен бояться?
— Тогда сиди и слушай. Я — прадедушка Берендея, царя нынешнего…
И царский прадед начал повествование о своей прошлой жизни и о том, как его подсидели родственнички.
История была длинной и запутанной, Прадед постоянно сбивался, перескакивал с одного на другое, иногда, для полноты впечатлений, подпрыгивал и летал по залу.
Саньке было хорошо. Он сидел, прислонившись спиной к трону, и мирно дремал, тихо посапывая под монотонное журчание рассказа. Иногда, правда, старик замолкал, но парнишка слегка приоткрывал глаза и говорил: «С ума сойти». Ободренный таким вниманием призрак продолжал дальше свою печальную повесть.
Время потихоньку шло, и темнота за окном постепенно расползалась по щелям. Когда Санька в очередной раз открыл один глаз, то дернулся и вскочил: дверь в зал была приоткрыта, а в образовавшейся щели торчали две головы с разинутыми от удивления ртами.
— Караул бдит! — лихо отрапортовал часовой и вытянулся по стойке «смирно».
Привидение, поперхнувшись на полуслове, поглядело вслед за Санькиным взглядом и, увидев новых слушателей, взлетело и радостно завыло:
— У-у-у-у.
Раздались два глухих удара об пол: царь и воевода лежали на полу без движения.
Прадед облетел вокруг них, удовлетворенно хмыкнул и вернулся назад к Саньке, который вытаращенными от удивления глазами наблюдал за происходящим.
— Что я говорил — готовы, голубчики. Ну а мне пора — скоро петухи третий раз пропоют. Спасибо за компанию. Будет время, приходи еще, побеседуем. Кстати, раскрою одну маленькую тайну: ко мне Василиса, дочка Берендея, иногда заглядывает. Замечательная, я тебе скажу, девица. Можем на троих в «дурачка» перекинуться. Бывай, я пошел. — И царский родственничек исчез.
Санька подскочил к царю и начал его трясти. Тот медленно открыл глаза:
— Где?
— Растворился.
Рядом зашевелился Липуня.
— Ты брат, того, даешь.
— А что такое?
Берендей уселся на пол:
— Это прадед мой убиенный. По дворцу шастает, людей изводит. Он грибками отравился, теперь ищет, кто ему эти грибки подсунул. Житья от него нет.
— Знаю, рассказал он мне эту историю. Я, правда, в именах запутался. Кто и с кем. Да он и сам, по-моему, уже плохо все это дело помнит. И неудивительно, столько лет прошло. А так неплохой мужик. Вы-то его чего боитесь? Не вы же травили.
— Прадед обычно появляется перед всяческими неприятностями. После того, как его в последний раз видели, я зуб сломал, — с серьезным видом ответил Берендей. Он встал, отряхнулся и подозрительно прищурился: — А почему ты его не испугался? А почему он тебе свою байку рассказал? А почему…
— А уж не хотел ли кто, чтобы часового отсюда вперед ногами вынесли? — В дверях стояла Василиса.
— Да ты что?! Скажешь тоже, даже обидно становится. Обычная предосторожность, проверка, так сказать. Теперь вижу: орел, а не парень. Ладно, — царь похлопал молодца по плечу, — так и быть, прощаю. Будешь у меня с нечистой силой бороться. А то она в последнее время совсем распоясалась.
Санька сначала хотел возразить, что все это сплошное везение и он-то тут как раз и ни при чем и произошло все это чисто случайно. Но, вовремя вспомнив поговорку «Не знаешь — молчи, знаешь — помалкивай», решил рта не открывать.
Кроме того, как ни странно, но ему тут начинало нравиться. Не так уж все вокруг и плохо; и приключения не такие жуткие, как показалось поначалу, и друзья появились. Сейчас вот сам царь на службу пригласил. И Василиса…
На радостях Санька и Липуня отправились в ближайший трактир праздновать успешное боевое крещение.
Едва они скрылись, как в тронный зал через потайную дверь вбежал советник. Все это время он стоял, прислонив ухо к замочной скважине, и от злости грыз ногти, ругаясь про себя: «Пора, пора менять царя. Совершенно неуправляем стал. Вечером говорит одно, утром другое. Не правитель, а тряпка».
Однако, бухнувшись в ноги Берендею, он закатил глаза и начал рвать на себе последние волосы:
— Отец-благодетель, ты что делаешь? Змеюку на груди пригреть хочешь. Он же с нечистой силой связан. Сам посуди, разве может обычный человек после твоего прадедушки, не в гнев тебе будет сказано, в здравом уме оставаться? Колдун он, у кого хошь спроси. Замышляет тебя короны лишить.
— Да успокойся. Я ему давеча предлагал Василису да полцарства в придачу, не согласился.
— Глаза отводит. Хочет все царство целиком заполучить.
— Пусть берет. Стар я стал, на покой хочется, внучков понянчить.
— Где это ты видел царя на отдыхе? Для вас покой только вечным быть может. А Василису он или в темницу запрет, или вовсе отравит, а себе из-за моря новую жену привезет.
— Что? — Берендей аж подлетел под потолок. — Кровинушку мою в темницу? Я ее растил, ночей не досыпал, не доедал, не допивал, не… А ты не врешь?
— Делать больше нечего. Ты сам-то умом пораскинь. Парень только появился, а воевода за него? За него. Василиса глаз не сводит? Не сводит. Прадед твой, призрак недоделанный, с ним справиться не смог? Не смог. Все при знаки налицо. Колдун это — злой, коварный и мстительный.
У Берендея округлились глаза, и он заметался по залу:
— Я чувствовал, ох как чувствовал. Хотел же этого злодея в холодную посадить, не дали. Твоя правда, околдовал он всех. Что делать? Что же делать? Давай думай живее. Ты у меня советник или пустое место?
— Нужно отправить его на Дальнее болото. Места там гнилые. Нечистая сила шалит. Не один богатырь бесследно сгинул, и этот обязательно пропадет.
— Мудро, — восхитился царь. — Эй, кто там! Саньку во дворец. Живо!
В ЗАКОЛДОВАННЫХ БОЛОТАХ…
Добраться до трактира Санька и воевода не успели, их догнали и парнишку завернули назад.
— Пойдешь на Дальнее болото, — сквозь зубы процедил советник. — Там целебные травы растут. Царь головой мается, нужно подлечиться.
— Ты чего мелешь? Какая голова? — взвился Берендей. — Если у тебя самого с головкой не в порядке, так я ее вмиг вылечу. И ходить никуда не надо.
— Ты разве забыл, куда мы его посылаем? — зашептал перепуганный Хряк. — Это так, повод.
— Это не повод! — рыкнул в ответ Берендей. — И это ты забыл, что у нас, царей, болезней вообще не бывает.
— Хорошо, хорошо, — согласно закивал советник и, посмотрев на Саньку, пробурчал: — Пойдешь на болото. При несешь разрыв-траву. Она счастье приносит. А еще она… Короче, получай царский указ — и вперед. Отправляешься немедля, а для пущей важности назначаешься посланником по секретной надобности.
— Царь-батюшка, позволь прежде слово молвить, — попытался встрять парнишка.
— Нет! — взвизгнул Хряк. — Опять супротив царской воли идешь. Заруби себе на носу: когда царь говорит — все молчат. Но это не означает, что, когда царь молчит, кто-то может разговаривать. Не выполнишь службы — познакомишься с палачом. Он, кстати, о тебе уже спрашивал, очень ты ему приглянулся. С чего бы это?
— Правильно. — Царь важно поднял вверх указательный палец. — Стража, проводите посла, да смотрите, чтоб не сбежал по дороге.
Знакомство с палачом совершенно не входило в Санькины планы. Поэтому, стиснув зубы, он только молча кивнул: «Ладно, еще это задание выполню, тогда, может, и получится разговор».
На крыльце с самым невозмутимым видом стоял воевода и поджидал парнишку.
— Василиса приказала проводить тебя немного.
Они вышли из города и углубились в лес. Липуня беззаботно шагал по дорожке, весело посвистывая. Санька шел следом и украдкой, с легкой завистью посматривал на него. «Вот это настоящий богатырь, которому все по плечу. Никогда бы не подумал, что обычные люди могут в сказке жить, рядом с чудесами, — размышлял про себя парнишка, — впрочем, у нас колдунов да экстрасенсов тоже хватает. И ничего, даже в газетах объявления дают».
Он так задумался, что с размаху расплющил свой нос о широкую спину воеводы, который резко остановился и стоял, беспокойно разглядывая свой перстень. Камень, еще недавно голубой, стал тревожного черного цвета. Неведомая опасность нависла над путниками.
Молнией мелькнули темные тени, и из ближайших кустов на них бросились два волка. Воевода выхватил меч. Санька автоматически принял боевую стойку, но каким-то шестым чувством почуял, что за спиной возникла еще одна, гораздо более серьезная опасность. Он резко развернулся и увидел летевшего на него в длинном прыжке матерого волка. Времени на то, чтобы отразить нападение, не оставалось, Санька просто вытянул вперед руки и, упав под тяжестью животного, перекатился на спине, перекинув его через себя. Он немедля вскочил, но и серый уже стоял, оскалив пасть. Последовал новый прыжок, однако молодой богатырь на этот раз был готов к нападению и нанес зверю сильнейший удар, от которого тот покатился по земле.
— Посторонись! — подскочил Липуня и одним ударом меча добил хищника. Два других разрубленных трупа уже валялись на земле.
— Чего это волки на людей средь бела дня нападать вздумали? — удивленно спросил Санька.
— Волки, говоришь? Погоди немного, сейчас кое-что интересное увидишь.
Действительно, сквозь волчье обличье понемногу начали проступать человеческие черты, и спустя несколько минут на поляне лежали три мертвых человека.
— Вот тебе и волки, — проговорил воевода, убирая меч. — Оборотни.
— Про оборотней я знаю, — решил блеснуть своими знаниями Санька. — Это люди, которые ночью в волков превращаются и на одиноких путников нападают.
— Молодец. Придем домой, возьмешь с печки пирожок с капустой, — хмыкнул Липуня. — А заодно смекни: день на дворе, нас с тобой двое, да на беззащитных путешественников мы никак не похожи. Во загадка.
Он наклонился и стал внимательно разглядывать нападавших. Подошел поближе и Санька. Неожиданно он побледнел и схватил воеводу за рукав.
— Этого я знаю, встречались. Федя-скоморох. Мне кажется, он раньше нормальным человеком был.
Воевода задумчиво теребил бороду:
— Хм… Интересная петрушка получается. Стать оборотнем — пара пустяков. Хочешь — в волка, хочешь — в медведя. Некоторые в зверьков лесных малых превращаются. Но тут дело серьезное. У нас люди в волков оборачиваются, чтобы девице какой-нибудь послужить или же невесту свою без лишнего шума выкрасть. У меня в дружине есть двое таких; так быстрее их никто до дальних застав не добирается. Если требуется известие какое передать, то лучше волка никто по нашим чащам не проскочит. Но чтобы на людей нападать. Такого еще не было. Точно. Их чья-то чужая злая сила в оборотней превратила. Не к добру это. — Он повернулся к парнишке: — А ты молодец, не сплоховал. Между прочим, твой противник покрупнее был, да и напал, когда мы на других отвлеклись, а это значит, что охотились на тебя. Вот тебе и другая загадка. Ты разгадки, случаем, не знаешь?
Санька пожал плечами. Оборотней он никогда в жизни не видел, дорогу им не переходил.
— Странно, странно, — снова повторил Липуня. — Пойду-ка я назад к царю. Расскажу. А тебе дальше идти. Василиса говорила, моя помощь только один раз понадобится.
Путь лежал мимо березовой рощи. Молодые деревца росли близко к дорожке, и Санька от нечего делать шел и стучал по ним палкой. Как в детстве по забору, когда он грохотом поднимал на уши всех окрестных собак, а заодно и их хозяев.
Проходя мимо большого, раскидистого вяза, который стоял словно старый дед среди молоденьких девчат, он и на нем выбил барабанную дробь. Дерево возмущенно моргнуло. Парнишка остолбенел.
— Оно что, зрячее? — удивился он и снова стукнул палкой. Дерево мигнуло еще несколько раз. От удивления за хлопал ресницами и Санька. Чудеса, да и только. Он тихонько подошел к вязу и рассмеялся. В середине ствола темнело дупло, из него и глядели чьи-то огромные глаза.
— Ау. Кто в тереме живет?
— Две с половиной мыши, — быстро ответили из темноты.
— Две чего? — не понял Санька.
Этот вопрос почему-то не понравился таинственному обитателю дерева. Раздался кашель, какой-то скрежет, стук, затем все смолкло, и после непродолжительной паузы недовольный голос спросил:
— Дразниться вздумал?
— Я не дразнюсь. Шел вот мимо.
— Раз шел, так и иди.
— Насчет мышей не разобрал. Как это: полмыши?
— Челобитная царю. Жалоба на соседа. Список за здравие или за упокой. Прошение о помощи. Короче, за каждую бумагу — две мыши и один мышонок.
— А на кой мне твоя бумага?
Снова послышалось сопение, шуршание, и из дупла появилась всклокоченная совиная голова. Она подозрительно огляделась по сторонам, а затем спросила:
— Ты кто?
— Парень.
— Вижу, что не баба. Зачем пожаловал? Какую бумагу нужно?
— Налоговую декларацию. А то не спится, — съязвил молодец.
— Оброк, десятина? — невозмутимо уточнила птица.
«Ишь ты, — подумал Санька. — А все говорили, при царе плохо жилось. Налог-то всего десять процентов. А у нас…» Он снисходительно посмотрел на сову и усмехнулся:
— Да шучу я, шучу. Никаких мне бумаг челобитных или грамот не надобно. Еще одна писательница нашлась. Да я и сам, если хочешь знать, сочинять умею. Делов-то.
Раздался резкий удар, потрясший дерево. Это захлопнулся вход в дупло. Снова скрежет, невнятное бормотание, шум, и сова появилась откуда-то сверху. На голове у нее красовалось нечто, очень похожее на чепчик с большим козырьком. Этот невообразимый фасон привел Саньку в совершеннейший восторг, он хихикнул, но тут же прикусил язык, так как вид у совы был чрезвычайно мрачный.
— Не вижу ничего смешного. Днем солнышко слишком ярко светит, и от этого зрение портится, — прошипела птица, заметив, что паренек еле сдерживает смех. — Сейчас мы посмотрим, какой ты грамотный. Я тебе пару слов наговорю, а ты попробуй их на бумаге изобразить.
Она протянула Саньке клочок бумаги, перо и чернильницу.
— Пиши: «Царь-батюшка. Нижайше бью челом и сознаюсь в прегрешениях своих, а потому смиренно отдаюсь в руки ваши и с радостью приму любую кару». Написал? Внизу крестик поставь. Можешь еще большой палец послюнявить, в пыль обмакнуть да в уголке приложить.
Подождав, пока Санька закончит «диктант», сова выхватила у него из рук записку, прочитала, удовлетворенно ухнула и взлетела на ветку повыше.
— Гляди-ка, буковки выводить и в самом деле умеешь. Но, кроме этого, нужно еще иногда головой думать. Я эту челобитную сейчас стражникам отдам. Вон они, как раз с горки спускаются. Посидишь у них в холодной, ума-разума наберешься.
— Ты чего? Я ж тебе ничего плохого не сделал. Ну, пошумел немного. А ты сразу стражников.
— Нечего над старшими издеваться. Я, будет тебе известно, на всю округу самая умная. Народ кругом темный, безграмотный. Вот я людям и помогаю: за них бумаги составляю.
— Без бумажки ты букашка…
— Вот именно. Меня каждая собака знает, и я про всех все знаю. Ко мне отовсюду приходят. Уважают. Каждый чем может благодарит. А тут какому-то мальчишке скучно стало. Шутник выискался. Теперь моя очередь пошутить.
Санька перепугался. Он уже знал, с какой скоростью здесь вершится суд и чем обычно это заканчивается. Сейчас его, с этой бумагой, да к царю; у того плохое настроение, и все, называй последнее желание. Об этом даже думать не хотелось. Нужно было срочно исправлять свой промах.
— А я вот слышал, что вы — самые мудрые птицы на свете, — начал он от осознания неминуемой опасности заливаться соловьем. — Тыщу лет живете. Все знаете.
Он принялся расхваливать весь совиный род и так разошелся, что назвал их промежуточной ступенью между животными и человеком, по ходу дела сделал маленькое историческое открытие, сообщив, что именно они, совы, с древних времен воспитывали всех известных философов, а заодно (жалко, что ли) музыкантов, литераторов и художников.
Сова, уже было приготовившаяся лететь, остановилась, склонила голову набок и принялась слушать весь этот бред, закрыв глаза. Наконец она встряхнулась и кинула бумагу вниз:
— На, забери. Пользуйся моей добротой, поросенок несчастный.
— Согласен на хрюшку, — облегченно вздохнул парнишка; гроза, похоже, миновала. Он вытер рукавом вспотевший лоб и беспечно махнул рукой: — Хоть мышом назови, лишь бы на завтрак не съела.
— Нет, ты точно непутевый. Ты откуда такой взялся и как дальше жить собираешься? Слово, вслух сказанное, на человека сильно повлиять может, и если назвать человека несколько раз свиньей, так он обязательно захрюкает. Хотя чего я объясняю; молодежь нынче старших не слушает, больше граблям, что под ногами валяются, верит. Вот ты хоть и грамотей, а пишешь-то с ошибками. А еще колечко надел, — ворчливо проговорила птица, взмахнула крыльями и, не сказав больше ни слова, улетела.
* * *
Что люди умеют лучше всего, так это создавать себе проблемы. Проводив взглядом сову, Санька посмотрел на колечко. Действительно, раз оно волшебное, то должно ему всячески помогать; сейчас, к примеру, показать короткую дорогу на болото. Недолго думая он повернул прямо в лес.
Но как аукнется, так и откликнется, и, двигаясь наугад, можно запросто очутиться в глухомани. В такую чащу попадать ему еще не доводилось. Настоящий медвежий угол, темный и мрачный, по которому можно кружить всю оставшуюся жизнь, но так и не найти выхода.
Когда не знаешь, что делать, главное — не суетиться. Неприятности, если не обращать на них пристального внимания, сами потихоньку начинают исчезать.
Вот и теперь. Еще немного борьбы с буреломом, и появилась поляна, а на поляне — избушка. Кривая, косая, но еще довольно-таки крепкая. Из трубы шел дымок. А как пахло! На крылечке сидела старуха, а возле нее стояло пять козлов.
— Здорово, бабуля! — обрадовался Санька.
— Здравствуй, касатик. — Взгляд из-под седых бровей был цепкий, и выдержать его стоило большого труда. — Куда путь держишь?
— Да вот, прикинь, старая, заблудился. А ты что, тут живешь?
— Живу родимый, живу, — закивала та в ответ.
— А что это у тебя за стадо такое козлиное? Толку-то с них. Даже молока не дают.
— Не дают, не дают, касатик, — снова согласилась бабка. — Но ведь не одним молоком жив человек. Слышал небось, любовь зла…
— Бабуся, ты что, серьезно? — Санька озадаченно смотрел то на старуху, то на козлов.
— Тьфу на тебя, полоумный, — плюнула бабка. — Ишь чё удумал, негодник. Это ведь и не козлы вовсе. Вот этот, черненький, — принц заморский. А это леший из соседнего леса. Он самый первый ко мне сватался. — И она указала на старую животину с длинной белой бородой, ласково потрепав его по голове. Тот радостно заблеял и начал тереться о ноги.
— А почему же они тогда не в человеческом облике?
— А потому что когда человек не любит, а просто пристает, то он козел.
— Ну, бабуля, ну, уморила, — расхохотался Санька. — Ты меня извини, но неужели у тебя еще ухажеры есть? Тебе же лет девяносто.
— Тыща девятьсот с хвостиком в прошлом годе стукнуло. Я девица хоть куда и возраста своего не стыжусь. Не веришь? Тогда гляди. — И она вдруг крутанулась на месте как волчок. То, что произошло потом, запросто могло свести с ума и более стойкого человека. Вместо старухи на крыльце стояла красавица. И какая. Молодая, с тонкой талией, высокой грудью. Лет шестнадцать, не больше.
— Рот-то закрой, ворона залетит, — рассыпался звонкий смех. — Ну и как я тебе?
Санька где стоял, так там, ошеломленный, и уселся на землю. Его бросало то в жар, то в холод. Голова шла кругом. Захотелось навсегда остаться здесь, у этих ног. Он, уже ничего не замечая, кроме этой красоты, начал подниматься, но получил такой удар под зад, что несколько метров проехал носом по траве, а с двух сторон его уже атаковали другие козлы.
— А ну, непутевые! — вскочив и сделав свирепое лицо, завопил Санька. — Брысь отсюда! — Но договорить не ус пел, а резво заскакал по поляне зайцем, стараясь увернуться от острых рогов. — Чтоб у вас шерсть повылазила. Чтоб вы копыта откинули. Тут такое приключение подвернулось, а они под ногами путаются. Тоже мне женихи. Раз пролетели, как лягушки над болотом, так нечего теперь бородами трясти. И под руками-то ничего нет. Было бы и у меня чем бодаться, так я бы тут такой разгон устроил, — пыхтел Санька и вдруг почувствовал, что у него зачесался лоб. — Ага. Никак Растут, родимые. Ну, козлятушки-ребятушки, сейчас я вам рога-то пообломаю.
И он уже было собрался броситься на ближайшего конкурента, как вдруг острая боль пронзила палец: колечко снова напомнило о себе. Наваждение сразу развеялось. Никакой девицы-красавицы и в помине не было; на крыльце стояла и хихикала противная старуха. Правда, увидев, что веселая игра в «забодалки с превращениями» прекратилась, она перестала смеяться и, нахмурившись, приказала:
— Руки!
Санька возмутился и хотел послать бабку подальше… к козлиной матери, но против своей воли вытянул руки вперед.
Старуха подошла поближе и указала на колечко.
— Это что?
— А ты не видишь?
— Вижу. Так бы сразу и сказал.
— А ты спрашивала? Полоумных своих напустила. Сейчас как надаю всем.
— Сказала же, не разглядела. — Бабка, похоже, колечка побаивалась, козлы тоже жались в стороне.
— И что за народ тут. Не разберется, а кидается. Это у вас что, такая традиция?
— Это у вас, мужиков, традиция — на всех кидаться. А потом все кто-то виноват. Ладно, проходи в дом.
Санька ликовал. Имея на руках такое замечательное волшебное колечко, он сразу становился не просто добрым молодцем, а самым смелым, самым могучим, самым непобедимым богатырем.
Важно, не торопясь, он поднялся по ступенькам и отворил дверь, но на пороге остановился, обернулся назад и небрежно спросил:
— Кстати, надо бы познакомиться. Я, Александр Иоанныч Грозный. А тебя как?
— Зови просто Баба-Яга.
От такой ошеломляющей новости молодец вмиг растерял всю свою важность. Раскрыв рот и продолжая смотреть назад, на Ягу, он машинально сделал еще шаг вперед, со всего маху врезался в косяк, шарахнулся в сторону, по пути сбил ведро с ледяной водой и, поскользнувшись, шлепнулся на пол. Бабка, услышав грохот, заскочила в сени и увидела Грозного, сидящего в луже, а на лбу у него прямо на глазах проявлялась огромная шишка.
Пошел третий день житья у Бабы-Яги. Нет, задерживаться здесь он не собирался. Но было так хорошо, такое обхождение — сплошной «люкс», что двигаться дальше не хотелось совершенно.
Поначалу, узнав, к какой жуткой особе в гости он попал, Санька ходил с оглядкой, шарахаясь от каждой тени.
Баба-Яга, костяная нога.
С печки упала, ногу сломала.
Эта песенка из далекого детства да образ старой горбоносой старухи из кинофильмов расслабиться не давали. Но хозяйка этого дома на злую ведьму походила мало. Кто кричал, что она страшная? Где у нее видели костяную ногу? Врут завистники. Никакого носа крючком, сгорбленной спины и торчащих во все стороны спутанных седых волос. Совсем наоборот, очень замечательная старушка.
«Красота, — думал Санька, лежа на перине. — Вот она — настоящая сказочная жизнь. Дрова сами колются и в печь лезут. Вода в ведрах из колодца в сени марширует. Метла словно пылесос сама весь мусор из избы выметает. Знай себе лежи, отдыхай с утра до вечера, даже думать не надо. Одна забота — вовремя к столу успеть».
Он довольно зажмурился. Наконец-то и ему улыбнулось счастье. Исполнилось его самое заветное желание — все, много и не очень утомительно.
Сколько раз, завалившись на диван перед «ящиком», он часами смотрел, как на экране проносится чужая, недосягаемо-роскошная жизнь. Жизнь, в которой главной проблемой был не вопрос, идти или не идти за хлебом, так как сапоги совсем прохудились и на дожде ангина обеспечена, а какого оттенка галстук надеть на вечеринку. Богатые тоже плакали, но скорее всего для виду, дескать, с бедняками у них тоже есть что-то общее.