Значительный шаг в атрибуции рукописных исторических сочинений сделал Игнатий Римский-Корсаков. В «Слове воинству» он пополнил свои точные ссылки на библейские книги указаниями на степени и главы: «Степень 10, главы 2 и 4»; «Степень II»; «Степень 14»; «Степень 17»; «Степень 12»; «Степень 10»; «Степень 1, глава 74»; «Степень 6, глава 50»; «Степень 10, главы 2 и 4»; «Степень 13, глава 24»; «Степень 4, глава 50»; «Степень 14, гла-{395}ва 18» 11. На степени и главы текст делился в большой группе русских исторических рукописей, представлявших, как нам теперь известно, один литературный памятник — Степенную книгу. Но Игнатий не сделал такого вывода, называя свой источник «царственными летописцами».
Для современного читателя может показаться странным, что, отсылая к разделам вполне определенного произведения, Римский-Корсаков не называет его «по имени», хотя заглавие «Книга Степенная царского родословия...» красовалось буквально в каждом из сотен его списков. Более того, с точного заглавия часто начинались компиляции и сокращенные выписки как из Степенной книги, так и из других памятников.
Например, уже упоминавшийся И. Н. Кичигин написал перед текстом одной из своих выписок: «Избрание вкратце из книги глаголемыя Космографии, еже глаголется описание света, изыскана и написана от древних философ и преведена с римъскаго языка на словенский в лето... 1665 году, от Создания жь мира 7173 году». Однако переписывая отдельную статью из «Синопсиса», тот же книгописец указал: «Выписано ис Киевские истории о зачале Велика <го> Новаграда», хотя название «Синопсис» было крупно написано на титульном листе источника 12. На печатный текст «Синопсиса» часто ссылались и составители Новгородской Забелинской летописи. Они различали даже издания этого памятника и тем не менее называли его по-разному, например: «Летописец с печатного полского (нового) <7>182 году»; «выписано с печатного киевского 7182 с летописца»; «выписано с печатного летописца полскаго, а печатан в лето 7182 в Печерской Киевской обители Инокентием Гизелем»; «сие выписано ис печатного летописца, печати в лето 7188 году»; и т. п. 13
|
|
Очевидно, заглавия исторических сочинений рассматривались во времена Лызлова как часть текста (и пользовались бережным отношением переписчиков), но не служили еще названиями, знаком определенного памятника. Само представление о памятнике, конкретном сочинении, существовало еще в основном для библейских книг. Твердо установленные названия книг для церковно-служебных надобностей отражали в сознании читателя не конкретный памятник в нашем понимании, а книгу определенного функционального назначения и, соответственно, ссылки на «псалтирь», «триодь», «минею», «служебник», «канонник» и пр. к концу XVII в. все чаще сопровождались определениями и уточнениями.
Например, в пространной редакции Новгородской 3-й летописи вместо указания на Житие св. равноап. Кирилла-Константина {396} (14 февраля) отмечалось: «В святцах в четверть, печати московской 7167-го году напечатано, месяца февраля в 14 день» 14. Используя житие св. чудотворца Петра митрополита московского (24 августа), составители Новгородской Забелинской летописи отмечали, что оно «выписано ис подлинника с Печатной Псалтири»; «выписано ис Печатного Анфологион, сииречь цветослов или трефолог, напечатан в лето 7159, в десть, от жития Петра митрополита московскаго» 15.
|
|
В отличие от актовых источников, повествовательные памятники в целом не нашли еще своего «лица», определенности в сознании читателей и книжников, хотя некоторые успехи уже были намечены в описаниях книжных собраний, особенно в «Оглавлении книг, кто их сложил» — первом опыте ученой славяно-русской библиографии. Для развития источниковедческой мысли эта неопределенность была серьезнейшим препятствием.
А. И. Лызлов преодолел его, ссылаясь в «Скифской истории» не на безымянные «летописи» и «книги истории» или на конкретные рукописи, а на четко выделенные им исторические памятники. Более 60 ссылок сделано в «Скифской истории» на Степенную книгу (далее: СК). Это одно из крупнейших русских исторических сочинений, написанное в 1560—1563 гг. в Чудовском монастыре под руководством царского духовника Афанасия, к концу XVII в. бытовало в сотнях списков. Судя по сохранившимся рукописям (а их не менее ста), текст СК был очень устойчив.
Выделялось это сочинение и оригинальной литературной формой: повествование велось здесь не по «летам», как в летописях и хронографах, а по степеням (иначе — граням), которые были посвящены определенным этапам политической и церковной истории Руси, представлявшим, по мысли составителя, «ступени» становления и расцвета московского «богоутвержденного скипетродержавства». Степени в свою очередь делились на главы, а некоторые большие главы — на «титла» (подразделы).
Пользуясь указаниями Лызлова на степени и главы, читатель мог легко проверить использованное в «Скифской истории» сообщение по любому списку СК. Но Лызлов не только отмечает, вслед за Римским-Корсаковым, номера степений и глав (на л. 28об. указано даже титло). Он вводит в историографию название памятника, которым мы ныне пользуемся — «Степенная книга», вместо длинного заглавия, с незначительными вариантами приводившегося в рукописях 16. {397}
|
|
Важно отметить, что Лызлов придерживается выбранного названия весьма пунктуально. Наименовав в перечне источников «Скифской истории» использованную им книгу «Степенной», автор один раз говорит в тексте о «Степенной Российской книге» (л. 12) и далее в подавляющем большинстве случаев отмечает на полях: «Степенная книга (реже — «Степенная»), степень... (реже, в основном в конце сочинения, — «грань»), глава...». Лишь при близком повторении ссылок автор позволял себе сокращенные указания типа: «Степень та же, глава...»; «та же степень и глава» — аналогично тому, как он ссылался на четко определенные иноязычные авторские сочинения.
Почти 30 ссылок сделаны в «Скифской истории» на Хронограф. В русской историографии XVII в. это слово применялось весьма широко и могло обозначать практически любой памятник с погодным изложением, посвященный (в отличие от летописи) описанию событий не только русской, но и всемирной истории. Говоря о «Хронографе Российском» (л. 186, на поле: «глава 100»), А. И. Лызлов выделял из множества «книг, глаголемых Хронографы» (или — «Гранографы»), памятник, известный в современной научной литературе как «Хронограф Русский» (далее: ХР).
Это популярнейшее произведение даже в наше время насчитывает несколько сотен списков, а в эпоху Лызлова было, по-видимому, наиболее распространенным в России историческим сочинением. Однако его текст был значительно более вариативен, чем СК. Источником «Скифской истории» (думаю, не случайно) стала наиболее ранняя редакция ХР (1512 г.), в которой русская история впервые рассматривалась как важная часть мировой истории, а Русской государство — как наследник великих держав прошлого, «Третий Рим», оплот православия перед лицом турецкой агрессии и католической экспансии.
Выделив ХР как самостоятельный памятник, автор «Скифской истории» столкнулся с принципиальными трудностями при оформлении на него ссылок. Во всех случаях Лызлов отмечал: «Хронограф, глава» (лишь три раза он не упоминает о главе),— но сообщить номер главы ему удалось лишь в 16 случаях; 10 раз в «Скифской истории» здесь был оставлен пробел. Предположения, что автор мог приводить использованные им детальные сведения ХР по памяти или, выявив в источнике множество включенных в самый различный контекст сведений, не мог потом найти эти главы, равно неприемлемы.
Остается заключить, что Лызлов обнаружил хорошо известное сейчас несовпадение нумерации глав в различных редакциях ХР {398} и даже в пределах редакции 1512 г. 17 Объяснить и тем более преодолеть это разногласие автор «Скифской истории» так и не смог — серьезное научное исследование редакций ХР появилось почти через 200 лет, использованная им редакция была издана еще позже 18; изучение же и публикация других редакций памятника не завершены по сей день. Лызлову ничего не оставалось, как опустить отдельные номера глав, которые мы условно восстанавливаем в издании в соответствии с основным текстом Полного собрания русских летописей.
Десять ссылок «Скифской истории» сделаны на неизвестный в оригинале исторический памятник. Он характеризуется Лызловым также весьма единообразно: «Летописец» (в списке источников, л. 4); «Засек<ин> летопис<ец>» (л. 30об.); «Летописец Засекин» (л. 31 об.); «Засекин летописец» (л. 33); «Затоп Засекин» (л. 36); «До сих Засекин» (л. 37об.); «Засек<ин> летоп<исец>» (л. 55об., дважды); «Засекин летоп<исец>» (л. 56); «Засекин летоп<исец>» (л. 65об.); «Засек<ин> летописец» (л. 69).
Ссылки в начале и в конце текста на л. 36—37об. позволяют определить, что в «Скифской истории» использовался авторский летописец Затопа Засекина (ср. аналогичные ссылки на иностранных авторов). Следуя западной традиции ссылок на авторские произведения, А. И. Лызлов мог в данном случае указать лишь фамилию автора, но поскольку сочинение Засекина не было широко известно, прибавил к ней определение жанра памятника. Характерно, что в «Скифской истории» не сделано попытки уточнить разделы, годы или листы рукописи, к которой читателю трудно было обратиться.
Указание листов было уместно при ссылке на печатное издание, правильно названное в «Скифской истории» «Синопсисом». Лызлов сделал три ссылки на «Синопсис, лист...»; две на «Синопсис киевской, лист...» и упомянул о сведениях «в Синопсисе печатном Киево-Печерском, лист 124 и дале» (л. 27). И в данном случае из длинного заглавия книги, автор которой не указан, А. И. Лызлов выбрал слова, ставшие ее научным названием.
Всего дважды ссылался автор «Скифской истории» на «Жития святых, октября в 13 день, лист 922»; «Жития святых, тамо же» (л. 238). Но это указание отличается источниковедческой точностью: по дате празднования памяти читатель мог найти нужный текст в самых различных книгах, а указание на лист облегчало поиск текста в непосредственном источнике — издании Государева печатного двора.
В «Скифской истории» была правильно атрибутирована «История о великом князе Московском», написанная в Литве знаменитым полководцем и публицистом князем Андреем Михайловичем {399} Курбским, вероятно, в 1573 г., но попавшая в Россию значительно позже. В ссылке она обозначена как «Кур<бского> Историа», а в списке источников как «Историа» (л. 153об., 4) 19. Следует отметить, что А. И. Лызлов не только знал автора «Истории», но при использовании его сведений везде заменял личные местоимения на полное именование князя и его товарищей. Однако приведенная ссылка на «Историю» Андрея Курбского (далее: ИАК) осталась единственной. Возможным объяснением такого отступления от принятой в «Скифской истории» системы ссылок служит узкое, элитарное распространение ИАК во времена Лызлова.
Наиболее ранняя из известных русских рукописей ИАК, согласно переданной в списке с нее записи, была создана в 1677 г.: «<7> 185-го генваря в 22 день писана сия книга в дому боярина князя Василья Васильевича Голицына, глаголемая сия книга История» (речь шла о сборнике сочинений и переводов А. М. Курбского). Сделанный тогда же список сборника включал переводы повести Андрея Тарановского «О приходе турецкого и татарского воинства под Астрахань» в 1569 г. (ставшей в составе Хроники М. Стрыйковского одним из источников «Скифской истории») и отрывка из Хроники А. Гваньини, а также поэму Симеона Полоцкого на смерть царя Алексея Михайловича (1676).
Судя по тому, что этот список остался на Украине (и ныне хранится в ЦНБ Харьковского государственного университета, № 168), он был сделан с голицынской рукописи во время Чигиринского похода 1677 г. Последующие списки включавшего ИАК сборника принадлежали известным государственным деятелям: боярину и дворецкому Б. М. Хитрово (1679), Ф. П. Поликарпову (ок. 1684), С. Б. Ловчикову (1680-е гг.), патриарху Иоакиму (?); одна рукопись начала 1680-х гг. не имеет владельческой записи 20.
К А. И. Лызлову «сборник Курбского» попал не случайно. Стольник А. И. Лызлов участвовал в Чигиринских походах 1677 и 1678 гг. в свите В. В. Голицына, к которому был по личной просьбе переведен из полка боярина князя Г. Г. Ромодановского 21. А уже в списке сборника начала 1680-х гг. появилась новая статья — {400} перевод 2-й главы 1-й книги и 1—3-й глав 4-й книги Хроники М. Стрыйковского с указанием: «Ныне же переведено от славенопольского языка во славенороссийский язык труды и тщанием Андрея Лызлова, стольника его царского пресветлого величества, лета от Сотворения мира 7190, от воплощения же Слова божия 1682, месяца марта» 22. К 4 августа 1690 г. список этого сборника получил стольник Ф. И. Дивов; рукописи с дополнением Лызлова заняли заметное место среди «сборников Курбского» 23.
Узкое распространение ИАК подсказывает два возможных объяснения почти полного отсутствия ссылок на нее в «Скифской истории». Возможно, что А. И. Лызлов, писавший об Иване Грозном с преувеличенным пиететом, не желал привлекать всеобщее внимание к обличительным сочинениям Курбского. Возможно также, что автор «Скифской истории» считал бессмысленным отсылать широкого читателя к малоизвестной рукописи, в которой нельзя было, к тому же, точно указать разделов. Так, ссылки на Летописец Затопа Засекина (далее: ЛЗЗ) по мере продвижения работы появлялись в «Скифской истории» все реже и к моменту привлечения ИАК совсем исчезли, хотя, как показывает исследование, материалы ЛЗЗ еще использовались.
Последний из своих рукописных источников — «Историю о Казанском царстве», написанную во второй половине XVI в. и бытовавшую во множестве списков,— Лызлов не смог выделить из общей летописной традиции. Он использовал этот памятник в пространной редакции, известной под названием Казанского летописца (далее: КЛ) и действительно по своей форме довольно близкой к летописанию. «От российских же летописцов о Казанском царствии и границах его сице изъявляется»,— начинает Лызлов изложение уникальных сведений КЛ (л. 52об. и далее), на который в «Скифской истории» нет ссылок.
Автор не мог пройти мимо произведения, непосредственно посвященного интересующей его теме. В то же время А. И. Лызлов уклонялся от использования известной ему летописной традиции. «О котором убо Козельцу старые летописцы московские пишут, не вемы»,— говорит автор «Скифской истории» (л. 17об.); «Яко о том свидетельство неложное положено есть во многих верных российских историях»,— говорит он о чудесах под Казанью (л. 95об.) и высказывает сомнение в достоверности сообщений о взятии Казани крымским ханом «того ради, яко болтая часть летописцев о том умолчаша, но точию являют, яко казанцы, отступивше от Московского государства, взяша в Казань на царство из Крыма царевича Сафа-Гирея» (л. 144об.). Очевидно, знания Лызлова в области русского летописания были шире источниковой базы «Скифской истории», но он не включил в свою {401} работу сообщений русских летописей, которые позволяли значительно уточнить и расширить рассказ 24.
Изложение в «Скифской истории» было основано на наиболее известных, широко распространенных русских и иностранных исторических сочинениях. За исключением вынужденного обращения к КЛ, Лызлов использовал только конкретные, выделенные им из исторической традиции памятники. Это позволяло в каждом случае сопоставлять не абстрактно взятые сведения, а сообщения определенных источников. Практика исследования путем сопоставления не была открытием Лызлова. Многие летописцы, особенно сотрудники новгородского митрополичьего и московского патриаршего скрипториев, делали заключения о бóльшей или мéньшей достоверности противоречивых сообщений, ориентируясь главным образом на «древность» рукописи (но не сочинения). Развитие такого подхода было в значительной мере связано с религиозной полемикой второй половины XVII в., с расколом.
В России, как и в других странах Европы, становление источниковедения проходило под влиянием и в связи с изучением церковных памятников (хотя отдельные приемы будущих вспомогательных исторических дисциплин были выработаны в следственной практике). Именно в 1680-е гг., в связи с полемикой о пресуществлении св. Даров, появились фундаментальные книги Сильвестра Медведева с обоснованием рационалистических критериев критики текста 25. Казнь Медведева в 1691 г. не остановила распространения его идей, проникавших и в историографию.
В то время как А. И. Лызлов работал над «Скифской историей», патриаршие летописцы начали создавать историко-хронологический Справочник от Сотворения мира до современности 26, выявляя противоречия во всех доступных им церковно-исторических сочинениях начиная с Библии. Они отмечали, например, что в Книге судей о «Емегаре» говорилось, будто он «бысть судия по Самсоне, а во иных летописцах и в Библии пишет в Бытии, яко по Самсоне не бысть судия во Израили лет 40, и быша в самовластии, никим водими, яко овцы без пастыря» (л. 2 по современной пагинации, т. к. начало рукописи утрачено). Составители получили целые ряды противоречивых датировок: «по сему летописцу», «по старым летописцам», «а в старых перечнях летописных пишут... лет... инде лет... инде...» и т. п. (л. 16, 16об., 22об., 23об., 26об., 27 и др.).
Обилие противоречий настоятельно требовало объяснений. Характерно, что при сравнительной оценке достоверности данных патриаршие летописцы часто отдавали предпочтение хронологи-{402}ческим сведениям наиболее древней (из имевшихся у них) исторической рукописи, а не канонических книг. Так, о Самуиле в ней было сказано, что «От Моисеова умертвия до Самуила 520 лет. А по Библии 540 лет. Глаголет же ся в Деяниих апостолских (на поле: «Зачало 32») от Моисеова умертвия до Самуила лет 450; обрящем излишше по сему летописцу лет 70, а по Библии излишше лет 90. Сие же апостолское писание пригреши, но или преписующаго прегрешение бысть: долгаго ради времени пишемая стираются и незнаема бывают» (л. 2об.).
Проделав еще более обширные сопоставления, составители далее внесли поправки в данные самой Библии и «старых перечней» (л. 3—3об., 6об.). Для этого им пришлось выйти далеко за рамки одних только сопоставлений и оценки авторитетности источников. Составители обратились к непротиворечивым в разных источниках соотносительным данным, реконструировав на их основе абсолютную хронологию событий до Рождества Христова. Опираясь на свое представление о действительном ходе исторического времени, они уже довольно легко выявляли внутренние противоречия источников, независимо от их традиционной авторитетности.
Не показания конкретного источника, а результаты историко-хронологического исследования позволяли указывать на ошибки Библии и «старых перечней» в определении даты Сотворения мира относительно Рождества Христова (л. 13), давать уверенные оценки достоверности сообщений, например: «А от начала царства Августова до Рождества Христова 42 лета — то прямо, а от Александра лет 270 — и то разногласие в числах летописных от преписующих бысть, яко же прежде рех от Моисея до Самуила» (л. 13об.); или: «В лето 6023-е паки Зинон второе царствова лет 16 и месяца 2; друзи же описатели Василисково царство в Зиноньево же написаша» (т. е. при указании даты воцарения Василиска попали в период другого царствования) и т. п. (л. 29, ср. л. 30об., 33—33об., 39об.—40, 45об.—46). Но остроумие некоторых источниковедческих наблюдений не может отвлечь наше внимание от того факта, что в русской историографии XVII в. они были эпизодическим явлением.
Первым русским историческим сочинением, целиком основанным на критике исторических источников, стала «Скифская история». Прежде всего А. И. Лызлов тщательно отобрал среди русских и иностранных авторских сочинений и выделил в рукописной традиции наиболее известные, общепризнанные и достоверные для читателей исторические памятники. Система строгих ссылок обеспечивала читателю возможность проверки соответствия фактической основы «Скифской истории» этим источникам. Исключение составили лишь сочинения о борьбе Руси с Казанью, крайне важные для повествования, но по разным причинам неудобные для точных ссылок. Новый справочный аппарат «Скифской истории» со-{403}ответствовал нетрадиционному соотношению ее текста с текстом источника. В публикации читатель найдет немало источниковедческих замечаний Лызлова, но подлинное богатство его творческой лаборатории скрыто за короткими указаниями примечаний. Сделать его доступным помогает лишь полное сравнение текста «Скифской истории» с ее источниками.
Обратимся сначала к русским историческим сочинениям, и прежде всего к наиболее почитаемой Лызловым СК 27. Наше внимание привлекает строгость отбора сведений источника для «Скифской истории». Автор включил туда короткое упоминание о победах русских князей над волжскими болгарами (л. 12) и сослался на маленькую заметочку о крещении в Киеве четырех князей из Волжской Болгарии (л. 12об., с. 112), оставив без внимания такие красочные фрагменты СК, как рассказ о «похвалении» волжскими болгарами перед князем Владимиром «срацынъской веры» (с. 89— 90).
В тексте о хозяйственном освоении ордынцами территории Волжской Болгарии перечисляются построенные ими в Поволжье города. Ссылка приводит нас к перечню городов, пожалованных, согласно включенному в СК обширному Житию св. князя Федора Ростиславича, этому князю ордынским царем (л. 22, с. 309). Необходимые фактические сведения были не только извлечены автором из чужеродного контекста, но обработаны (исключен русский город Чернигов) и дополнены (добавлены названия городов Арпача, Великого Сарая, Чалдая и Астрахани) в соответствии с исследовательской задачей.
Столь же аналитически использована в «Скифской истории» для установления имени преемника Батыя на Сарайском престоле статья СК о «Пленении Неврюеве» (с сообщением о хождении в Орду князя Александра Невского), сведения которой были сверены с Синопсисом (л. 22об., с. 289). В короткой заметке о татарском баскачестве на Руси Лызлов свел воедино фактические сведения СК о «численниках» (с. 290) и о многочисленных восстаниях в русских городах против татарских ставленников в 1262 г. (с. 291), подтвержденные отсылкой к сообщению ХР (л. 23). Последнее было менее информативно, нежели рассказы СК, однако содержало упоминание о том, что «по убиении... Батыеве повелеша князи (здесь и далее выделено мной.— А. Б.) рустии» убивать ханских баскаков, которые не захотели креститься 28. Это утверждение стало источниковым оправданием интерпретации Лызловым стихийных народных городских восстаний 1262 г. (против которых выступила часть князей) как факта организованной борьбы русских {404} князей против татарского ига в целом, что соответствовало социально-политическим взглядам автора «Скифской истории».
Мнение Лызова, как известно, опровергается подробными сообщениями о восстаниях в Московском своде конца XV в. и в Воскресенской летописи 29. С другой стороны, в Никоновской летописи имеется более серьезное, нежели в ХР, подтверждение версии Лызлова. Там сказано: «... князи же русстии, согласившеся межи собою, и изгнаша татар из градов своих»; «и тако князи русстии изгнаша татар, а иных избиша, а инии от них крестишася» 30. Очевидно, использование в данном случае Хронографа с большой вероятностью свидетельствует о незнании автором текста Никоновской летописи; но относительно Воскресенской и других крупных летописных памятников можно в принципе предположить и сознательное умолчание противоречащих свидетельств. Дальнейшее сравнение текстов, однако, снимает с Лызлова это обвинение.
В рассказе о ханах Золотой Орды «по Батые» Лызлов продолжил использовать СК как источник фактических сведений. Так, в 10-й главе 8-й степени (с. 291—292) рассказывается, что «диявол... наостри бежбожных татар нудити христианом, да воиньствуют с ними», но поездка князя Александра Невского в Орду отвела от русских князей «нужду» участвовать в завоевательных ордынских походах. Лызлов же начинает текст конкретным сообщением, что «лета 6770-го умре царь Сартак сын Батыев, по нем же облада Ордою царь имянем Беркай. Сей злочестивый присла послов... к в. к. Александру Ярославичу, понуждающи его и прочих князей российских с воинствы их ходити на войну с собою» (л. 23).
Это сообщение не имеет аналогий в источниках и является результатом самостоятельных размышлений автора «Скифской истории». Ход их таков. Имя хана Берке упоминается в тексте СК ниже — именно его «умолил» Александр Невский отменить (свое?) распоряжение об участии русских войск в татарских походах. Было это перед тем, как по сообщению ХР князь умер при своем возвращении из Орды в 6771 г. (с. 48), т. е., по расчету Лызлова, в 6770 г. или в начале 6771 г. Но восстание 6770 г., рассуждал далее Лызлов, произошло против баскаков, поставленных Батыем и Сартаком, т. е. при жизни последнего,— следовательно, смена ханов (Сартака на Берке) датируется 6770 г. Для нас важно отметить не только значение использованного Лызловым приема исторической реконструкции, но и то, что в «Скифской истории» не использованы важные для рассуждения о правлении Сартака и его отношениях с Русью сведения Московского свода конца XV в., Воскресенской и Никоновской летописей 31.
Имя следующего хана — Менгутемира — Лызлов выявил в главе СК о мучении в Орде князя Романа Ольговича (л. 23об., {405} с. 300—301). Далее, в использованном уже Лызловым Житии св. князя Федора Ростиславича, СК упоминала некоего татарского царя, но кого именно? В ХР Лызлов обнаружил сведения о том, что в 6790 г. против вел. кн. Дмитрия Александровича выступила татарская рать Туратемира и Алына, но это, по определению автора «Скифской истории», были лишь «мурзы». Далее же ХР сообщал, что в том же году вел. кн. Дмитрий «поиде в Орду к царю Ногую (Ногаю)» (с. 48). Заключение, что с 6790 г. в Золотой Орде правил Ногай и именно он послал на Русь «мурз», Лызлов дополнил указанием Стрыйковского о походе Ногая на Польшу в 6796-м г.
Время смерти «царя» Ногая в «Скифской истории» устанавливалось по сообщению, что за 9 лет до нашествия на Русь Кавдыгая в 6823 г. в Орде уже царствовал Азбяк: «И посему умре царь Нагой 6815-го лета» 32. Согласно Житию, князь Федор Ростиславич умер в 6807 г. и, следовательно, облагодетельствовавшим его «царем» был Ногай (л. 23об.). Разрешив этот вопрос, Лызлов смог уже в хронологической последовательности изложить имевшиеся у него сведения о правлении Ногая.
Немало страниц спустя, в повести о мучении князя Михаила Ярославича Тверского, СК упоминала о принятии ханом Азбяком «срачиньской веры» (по определению «Скифской истории», хан «прелестника Махомета учение прият») 33. Наиболее раннее событие, связанное с правлением этого хана, упоминалось в ХР (с. 46 — поездка в Орду князя Юрия Даниловича и убийство Михаила Ярославича под 6826 г.). Далее, Азбяк был назван в сочинениях М. Стрыйковского и А. Гваньини «сыном Батыевым», но Лызлов опроверг это утверждение, поскольку между известной ему датой смерти Батыя и вычисленной выше датой воцарения Азбяка (6815) прошло 59 лет — слишком много, чтобы поверить в прямое родство этих ханов (л. 24).
Суммировав известные ему сведения об Азбяке, Лызлов пропустил еще немало страниц СК и остановился на статье о страдании митрополита Феогноста. Под 6848 г. здесь упоминался золото-ордынский хан «Заннибек, или Жаннибек» (с. 345—346, ср. с. 344). Согласно 7‑му титлу Жития св. митрополита Алексия он был «сын Озбяков» (с. 353), что подтверждала и Хроника М. Стрыйковского. Установив, таким образом, происхождение и наиболее раннюю дату правления хана Жаннибека, Лызлов передал сообщение Стрыйковского об убийстве ханом своих братьев и тут вспомнил аналогичное указание ХР, которое могло бы уточнить его сообщение о воцарении Жаннибека: «В лето 6849 умре Озбяк царь Ординьскый, а Жанибек седе на царство, а братию изби» (с. 53). {406} Здесь же в ХР говорилось, что князь Симеон Иванович вышел из Орды в 6848 г., т. е. еще при царе Азбяке. Но Лызлов, то ли больше доверяя СК, то ли утомившись предыдущими рассуждениями, не исправил написанное ранее о воцарении Жаннибека и просто продолжил рассказ о хане сведениями ХР: о море в Орде, заселении татарами Крыма и завоевании Жаннибеком «Царства Тавризского», справку о котором автор дал по сочинению Ботеро (л. 24—24об.).
Из Жития св. митрополита Алексия в СК Лызлов извлек краткое упоминание об исцелении митрополитом «царицы Тандулы» и убийстве Жаннибека сыном его Бердибеком, уточнив, что произошло это (согласно ХР, с. 55) «того же лета по взятии Тевризе» (л. 24об.). В том же Житии, в статье «Потребление Ординьских царей», Лызлов нашел подтверждение ХР (на который автор не сослался), Стрыйковским и Гваньини сведения о последовательных погибелях сначала самого Бердибека «и немилостиваго его советника Товлубия», затем их убийцы хана «Акулпы», от хана «Наруса», убийцы последнего Хидырая, убийцы Хидырая Темироссы, о воцарении ставленника Мамая хана Овдула и коротком правлении хана Килдибека, о хане Амурате (л. 25—25об.; СК, с. 355—357; ХР, с. 55—56).
Факты, приведенные в СК и ХР, образуют один из стержней повествования «Скифской истории». Рассматривая эти памятники как общеизвестные и широко доступные, А. И. Лызлов не стремился максимально включить их сведения в повествование. Так, говоря о Тимуре (Тамерлане), автор просто указывает на соответствующую главу ХР и отсылает «неленостного благохотного читателя летописцев» к СК, где тот может «обрести довольную повесть» (л. 28—28об.; ХР, с. 64—66; СК, с. 429—440). СК не служила автору «Скифской истории» простым материалом для выписок. А. И. Лызлов довольно последовательно извлекал из нее не цитаты, а фактические сведения, которые в сочетании со сведениями других источников позволяли реконструировать ход интересующих историка событий.
Лызлов извлек из СК сведения о походе хана Улу-Махмета на Москву, выбрал факты о войнах хана Седахмета и его орды против Руси и Польши, изложив их с дополнениями по сочинениям Гваньини и Кромера (л. 32об.— 33, с. 460, 472). Продолжая начатый по иностранным источникам и КЛ рассказ о хане Ахмате и освобождении Руси от ордынской дани, автор «Скифской истории» выбрал и весьма точно изложил основные факты из сообщения СК о набеге хана на г. Алексин и отказе великого князя ехать в Орду (л. 35об., с. 555—556). С дополнениями по Стрыйковскому и Ботеро Лызлов привлек сведения СК о победе крымского хана Менди-Гирея над ханом Большой Орды Ахмедом (л. 51).